Китай-город

      Правил Москвой "один Попов", пока Сталин не вернул на прежнее место испытанного Никиту: "Довольно вам работать на Украине, а то вы совсем превратились там в украинского агронома". Начался последний московский период деятельности Хрущева. Первые три года пришлось ему достраивать высотные дома и пышные станции метро. А после смерти Сталина, став первым секретарем ЦК, он произвел революцию в градостроительстве.
      Москва деревянная и каменная при нем стала железобетонной. У первого секретаря родилась идея фикс: собирать дома из деталей, как автомобили на заводе. Вручную, кирпичной кладкой, сделать это было невозможно. Пришел конец кирпичу, из которого строили со времен Ивана III. Наперекор мнению всех авторитетов, Хрущев сделал ставку на сборный железобетон. Ему страстно хотелось дать людям достойное жилье, решить задачу, которую коммунисты не могли выполнить с 1917 года, пообещав народу светлое будущее. Поэтому Хрущев долгое индивидуальное проектирование заменил молниеносным типовым. За год Москва начала строить вместо 400 тысяч квадратных метров жилой площади - 5 миллионов! Пятиэтажные панельные дома с малометражными, но отдельными квартирами на одну семью, стали благожелательно называть "хрущевками", прощая им низкие потолки, крохотные передние и кухни, прочие недостатки. В новостройки с радостью перебрались из бараков, подвалов, развалюх и коммуналок - миллионы. Спустя четверть века "хрущевки" в сознании всех превратились в "хрущобы". Но город обязан Хрущеву не только типовыми домами. Москва в новых границах, МКАД, Лужники, Дворец съездов и Новый Арбат, гостиница "Россия", Останкинская телебашня - все это связано с именем Хрущева.
      Он передал ключи от Москвы Екатерине Фурцевой, первой в истории женщине, правившей городом. Она стала первой и последней в составе Президиума ЦК, откуда ее неожиданно и без всякой видимой причины вывели. Фурцева вскрыла себе вены и чуть не погибла после предательства тех, кого считала друзьями. При Хрущеве она избиралась вторым секретарем МГК. По Москве ходили слухи, что Екатерина чуть ли не любовница Никиты. Ее красота и жизнелюбие давали повод любым сплетням. Дочь текстильщика и сама недолгое время ткачиха поднялась по ступенькам партийной лестницы до пятого этажа Старой площади, 4, где располагались кабинеты секретарей ЦК. Сейчас часто вспоминают о ее деятельности в должности министра культуры СССР. В этой роли она пребывала четырнадцать лет до внезапной смерти. Министерство помещалось рядом с ЦК, на Ильинке, 10, в бывшем роскошном частном банке. В этих стенах Фурцева принимала мастеров культуры нашей страны и Запада, приезжавших в Советский Союз, благодаря ей, на гастроли, фестивали и конкурсы.
      Приняла она здесь Арманда Хаммера, американского миллиардера-долгожителя. Молодым миллионером приехал он в голодную Россию и доставил пароходом хлеб, удостоившись приема у Ленина. Из его рук получил концессию, первым начал инвестировать капиталы в экономику социализма. Делал это и при Владимире Ильиче, и при Леониде Ильиче. За выручку скупал в "пролетарской Москве" по дешевке на аукционах и в комиссионных магазинах музейные ценности. В Америке - перепродавал за истинную цену. Я встретил Хаммера в приемной Фурцевой. В тот приезд он подарил портрет кисти Гойи, как пишут, поддельный, и автограф Ленина, истинный. А получил право построить деловой центр с залом на 2000 мест на Пресне. С Ильинки проехал с ним на Кузнецкий мост в магазин "Подписных изданий" и купил неизвестный Хаммеру том Ленина, где речь шла о давнем приеме в Кремле. В толстом бумажнике миллиардера, данном мне у кассы, рублей не оказалось. Заплатил я своими. А на следующий день брал у Арманда интервью в роскошном номере 107 "Националя", где Ленин жил.
      Пишут, какой Екатерина Алексеевна была обаятельной, как дружила с Людмилой Зыкиной, посещая с подругой Сандуны. Вспоминают, как поддержала того или иного творца. (От себя добавлю, благодаря Фурцевой Илья Глазунов получил мастерскую в башне дома "Моссельпрома". Она же по просьбе Джины Лолобриджиды позволила беспартийному командировку в Италию. С Рима началось триумфальное шествие художника по столицам Запада, где ему позировали короли, президенты и премьеры. Что породило злобные выдумки на московских кухнях, где страдали в изоляции от мира московские интеллектуалы.)
      Главный поступок жизни, не оцененный по достоинству, "Екатерина III", она же "первая леди СССР", как называют Фурцеву сегодня, совершила до службы в министерстве. Будучи секретарем ЦК, она присутствовала на судилище, где соратники Хрущева решили снять его "с вышки". Неизвестно, чем бы закончилось обсуждение, если бы эта женщина не вышла под благовидным предлогом из зала заседания. Фурцева обратно не вернулась, а села за телефон и вызвала в Москву членов ЦК, верных Хрущеву. За что могла поплатиться головой. Слетевшиеся в столицу сторонники вернули Никите Сергеевичу власть, что позволило ему еще семь лет бурно управлять великой страной, пока те же соратники путем заговора не отправили его на пенсию.
      (В Китай-город, бывший Никольский переулок, называвшийся "проездом Владимирова" в честь забытого ныне большевика, меня пригласили в "Московский рабочий". И предложили написать о Московской кольцевой автомобильной дороге. По совершенно пустой МКАД я промчался за час, преодолев 109 километров в кабине грузового ЗИЛа, как только замкнули круг, ставший границей Москвы. Рецензировал рукопись неизвестный мне Б. С. Земенков, сделавший на полях новичка сотню замечаний. Не успел я с ним познакомиться, потому что суровый рецензент вскоре умер. То был выдающийся знаток города, поэт и художник, собравший массу сведений о "Памятных местах Москвы". Так называлась его классическая книга о том, где и кто из замечательных людей жил на московских улицах.)
      Никто не выпускал столько макулатуры, как "Московский рабочий", знавший некогда лучшие времена. Издательство при жизни Ленина, ставшего пайщиком, основал бывший матрос Балтики Федор Раскольников в перерыве между фронтами и дипломатическими миссиями. При нем начали выпускать "Роман-газету". Сюда принес рукопись "Тихого Дона" молодой автор, встретивший восторженный прием. Бывшему литературному консультанту издательства Евгении Левицкой, члену партии с 1903 года, Михаил Шолохов посвятил "Судьбу человека".
      Став издательством МК и МГК, "Московский рабочий" завалил книжные магазины и библиотеки бесполезной литературой о "передовом опыте" новаторов заводов и полей, бригадах коммунистического труда, партийной и советской работе. Их продавали в нагрузку. Единственной, чьи книги букинисты берут поныне, была редакция краеведческой литературы, выпустившая "Из истории московских улиц" Петра Сытина. В этой редакции выходили все путеводители Москвы, книги Сергея Романюка, Нины Молевой, серия "Биография московского дома". Печатали краеведов со скрипом, им всегда не хватало бумаги, авторам приходилось годами ждать очереди, прежде чем они попадали в заветный план выпуска.
      В годы "застоя" ни министерству культуры СССР, ни "Московскому рабочему" не осталось места на Ильинке. Домов улицы и Старой площади не хватало распухавшему аппарату партии. В нарушении закона о заповедной зоне "Китай-город" ЦК возвел на задворках два больших дома. Под индексом "подъезд № 6" появилось 12 этажей протяженного корпуса. Его хорошо видно с тыла, Никольского переулка. "Подъезд № 20" представляет собой девятиэтажный дом у Безымянного переулка. Все здания подземными и надземными переходами, тоннелями связаны в единый комплекс. (Войдя в "подъезд № 20" с провожатым, я дошел до первого подъезда, кабинета помощника Генерального секретаря, чтобы сообщить Горбачеву о найденных рукописях "Тихого Дона". Помог Георгий Пряхин, известный журналист, писатель, заместитель заведующего идеологическим отделом ЦК. С его помощью пытался я издать книгу о рукописях и притормозить "Пятое колесо" ленинградского ТВ, представлявшего истинного автора романа в роли вора.)
      В "подъезде № 1" в кабинете номер 6 на пятом этаже находился кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС. Но самое секретное партийное заведение помещалось в "подъезде № 3", доме международного отдела ЦК. За дверью № 516 насчитывалось еще 14 секретных комнат. Денег партии в августе там не нашли. Увидели сотни печатей разных государств, штампы, бланки, бумагу, чернила, мастики, технику для подделки документов. Целый шкаф заполняли накладные усы, бороды, лысины, бакенбарды, грим, используемые для изменения внешности агентов секретных служб. Все это хозяйство принадлежало не разведчикам, а "группе парттехники". Она продолжала криминальные традиции, заложенные в бытность члена ЦК Ленина и секретаря ЦК Стасовой. Фальшивых долларов здесь не печатали. Фабриковали фальшивые паспорта, визы, меняли внешность, кому приказывала партия. Делали пластические операции. Творили "легенды", экипировали за казенный счет. Такую операцию произвели с вождем чилийской компартии Луисом Корваланом, переправив на родину, где даже мать родная его бы не узнала.
      В Москве ЦК начал с гостиницы "Петергоф". Перед концом занимал 24 здания. По данным Ю. Лужкова, нежилая площадь "подъездов" равнялась 170 тысячам квадратных метров. Много это или мало? Конечно, очень много. Но сейчас парламент, как пишут, нуждается в комплексе площадью 200 тысяч квадратных метров...
      Первый секретарь МГК входил в подъезд Старой площади, 6. Там 18 лет правил Москвой Виктор Гришин, о котором сегодня не вспоминают. А между тем, благодаря ему, появился для детей великолепный музыкальный театр Сац, единственный в своем роде театр зверей Дуровой. Гришин любил детей и построил для них республиканскую библиотеку на Калужской площади, художественную школу академии на Крымском валу, а еще ранее - кукольный театр Образцова. После опального Гришина властвовал в городе Борис Ельцин. Воспоминание о нем вызывает зубовный скрежет у всех, кто трудился под его началом в МГК. Менее чем за два года он сместил 23 из 33 первых секретарей райкомов Москвы, в некоторых райкомах проделал дважды эту болезненную операцию, которая порой завершалась летальным исходом. Со Старой площади Борис Николаевич намеревался перебраться на Трубную площадь, в новое здание, отдалившись, таким образом, от ЦК. Это новоселье не произошло, остались нереализованными все другие проекты бывшего заведующего строительным отделом ЦК, задумавшего соорудить трудящимся Москвы Народный дом.
      Прошло мало времени, чтобы оценить объективно деятельность каждого Генерального секретаря ЦК и первого секретаря МГК. Их роль сегодня играют президент России и мэр Москвы. Юрий Лужков не дал ворваться в резиденцию поверженной партии разгоряченной толпе, которая начала бить стекла. С мегафоном в руках он поднялся на лестницу и зачитал экстренное решение городской власти, тогда единственно-реальной: "Опечатать входы в здание! Отключить водопровод! Отключить электричество! Отключить все системы снабжения!" От себя добавил: "Кроме канализации! Чтобы не наложили в штаны!" После покрытых овацией слов милиция начала опечатывать двери парадных подъездов ЦК, МК и МГК.
      Из других подъездов попавших в западню выводили двумя путями, поскольку в одних и тех же зданиях помещались сотрудники двух аппаратов: и ЦК, и президента СССР. Первых - демократы подвергли пытке, провели сквозь строй толпы, осыпавшей несчастных плевками, проклятьями и более весомыми предметами. Вторым дали возможность уйти достойно. На лифте опустили в залитый ослепительным светом перрон "спецметро". Даже помощник Генерального секретаря не знал о такой оказии. Тайный путь начали сооружать в годы войны, проложив маршрут между кабинетом Сталина и "Ближней дачей". Пишу не с чужих слов. Видел на этой даче бункер, откуда вождя можно было доставить с "Ближней дачи" в Кремль, используя линию метро от Киевского вокзала до бывшей библиотеки имени Ленина. Эту линию "неглубокого заложения" вернул городу Москве Хрущев.
      Вагон "спецметро" доставил спасенных от расправы в Кремль. Это случилось 23 августа 1991 года. Сегодня все "подъезды" ЦК, все 170 тысяч квадратных метров занимает администрация президента России. Зачем ей столько нежилой площади?
      НИКОЛЬСКАЯ
      НА "СОКРОВЕННОМ МЕСТЕ"
      Среди улиц старой Москвы Никольская считалась самой духовной и просвещенной. Как во всем Китай-городе, здесь процветала торговля, но сюда шли за товаром особым: иконами и книгами. Такое положение вещей считалось "искони установившимся обычаем". Продавцы икон теснились вдоль улицы, заполняли проезжую часть, образуя толчею. Царь Алексей Михайлович упорядочил рыночную стихию, отвел Иконному ряду "сокровенное место" в деревянных лавках. Они тянулись перед двумя монастырями - Никольским и Спасским.
      Поэтому назвали Заиконоспасским монастырь за Иконным рядом. По обету князя Федора Волконского построен был в нем в царствование Алексея Михайловича каменный собор. Можно годами ходить по Никольской и не заметить храм, потому что от тротуара его отделяют два трехэтажных дома под номерами 7 и 9. Они оба - начала ХХ века. Их фасадам в память о прошлом придан образ палат ХVII века. В стену втиснута башня со срубленной звонницей. В верху ее, где в пышной каменной оправе помещалась икона Спаса Нерукотворного, пробито уродливое окно. Железная дверь электриков вделана в замурованные ворота, которые прежде с улицы вели в монастырь. Через другие ворота попадаешь в просторный двор. Из него видны зубцы стены Китай-города. А во дворе тянется к небу, как высокая красная башня, собор. У него под одной главой две церкви. Нижняя - в честь иконы Спаса Нерукотворного, Спаса на холсте. (По легенде, лик Христа запечатлелся на холсте, когда Спаситель отер им лицо.(Верхняя церковь - во имя иконы Богородицы Всех Скорбящих Радость.
      Образ собора относят к лучшим образцам московского барокко. Храм за сотни лет не раз обновляли, переделывали, но не сломали. Хотя поиздевались над ним большевики всласть.
      На короткой Никольской сосредоточилось к началу ХХ века, не считая часовен, три собора и пять церквей! Но улицей просвещения ее называли по другой причине - на ней возникли Государев Печатный двор и Славяно-Греко-Латинская академия. Огонь в обоих очагах культуры зажгли и поддерживали цари и патриархи. Они часто наведывались в академию, чтобы увидеть и услышать племя "младое, незнакомое". Студенты разыгрывали перед ними пьесы, приветствовали стихами на латыни, греческом, древнеславянском, поражая красноречием и ученостью. В академии преподавали не только богословские, но и "свободные науки". В "Действе о семи свободных науках", разыгранном перед Петром, они перечислялись в таких словах:
      Первая грамматика с правописанием,
      Вторая же риторика с красным вещанием,
      Еще диалектика, давша речь полезну,
      С нею же музикия, певша песнь любезну.
      В-пятых арифметика, щет свой предложивша,
      В-шестых, астрология, небеса явивша,
      В-седмых философия, вся содержащая.
      Яко мати сущи тех наук владящая...
      Прошло четыреста лет со дня основания в Китай-городе первого монастыря, где русских мальчиков начали учить греческие монахи, прежде чем в соседнем Заиконоспасском монастыре возникла высшая школа, совмещавшая духовное и светское образование. В 1630 году побывавший в Москве Адам Олеарий помянул "общенародную школу", где монахи учили греческому и латинскому. Греческий язык был необходим церкви для перевода и исправления богослужебных книг. Латинский играл роль международного в ХVII веке, прежде чем его заменил в ХVIII веке французский язык.
      В келье монастыря за Иконным рядом поселился приглашенный в Москву царем Алексеем Михайловичем иеромонах Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович, белорус родом из Полоцка. Он обучался в Киево-Могилянской академии и польско-иезуитской коллегии, получил, таким образом, два высших образования, православное и католическое. Иеромонах учил молодых подьячих Посольского приказа так хорошо, что царь доверил ему образование наследника престола - Федора и царевны Софьи. Этот наставник первый преподнес царю поэтические "Метры", опередив всех будущих российских стихотворцев. Неутомимый творец жил по принципу "ни дня без строчки", беспрестанно занимался переводами, сочинял проповеди, пьесы, стихи. Его тяжеловесные "метры" вызывали признательность царя и лютую неприязнь патриарха. Стихи иеромонаха святейшему казались сплетенными "не из прекрасных цветов богоносных отец словес, но из бодливаго терния на Западе прозябшаго новшества, от вымышлений, еретических блядословий". Как видим, патриарх Иоаким умел доносить мысли в яркой форме.
      В литературу иеромонах Самуил вошел под псевдонимом Симеона Полоцкого как основоположник поэтических и драматических жанров русской литературы. На его стихи впервые в Москве была написана музыка. Его имя я увидел на каменной плите в сводчатой трапезной нижней церкви. Под камнем могильным нашел успокоение первый русский поэт, "иеромонах честный". Другая плита посвящалась никому неведомому дворовому человеку князей Голицыных, живших вблизи на Никольской.
      Третья каменная плита с эпитафией на латыни оказалась в тесном средневековом проулке между сохранившейся стеной Китай-города и стеной церкви. Латынь хорошо знал погребенный здесь Василий Выговский, не успевший прославить свое имя по причине, изложенной в эпитафии. Привожу ее полный перевод, сделанный давно, когда нашли в этой земле глиняные курительные трубки, бывшие в ходу у студентов и наставников.
      "Благочестивый путник! От сего философа познай неизбежность смерти. Василий Выговский, породою Украинец, по званию философ, похвально проходивший путем жизни и философии, преткнувшись об этот надгробный камень насредине поприща, окончил тот и другой путь. Тогда как на логическом ристалище превзошел умы многих, у Москвы-реки погиб от немногих разбойников. Истинно для сего Логика свайный мост сделался мостом боевым, на котором хоть не избежал ухищрений смерти, но избежал соблазнов настоящей жизни. В лето спасения 1718 на двадцать пятом году своего возраста между терниями Логики и жалом смерти неожиданно утрачен для юношества. И так быстро окончивши жизнь, он всем показал, как следует жить".
      Раскуривали трубки "логики" в просторном дворе, где сейчас торчит какая-то техническая будка. В левой части двора над стеной Китай-города нависает корпус, построенный после пожара Москвы на месте Коллегиума. В ряд с ним тянется здание бывшего Учительского, Братского корпуса. В его стенах жили и ученики, и учителя. На этом клочке земли произросли ярчайшие цветы русской культуры ХVII-ХVIII веков.
      Понятно, увлеченному "латинскими силлогизмами" иеромонаху патриархия доверить воспитание православной русской элиты не могла. В Москву выписали других профессоров - ученых греков. Ими были братья иеромонахи Иоаникий и Софроний Лихуды, получившие высшее образование в Падуе. Они успешно учили латыни, физике, другим наукам, писали учебники, составили словарь "Лексикон трехязычный". За латынь и физику церковь изгнала братьев, которых считают основателями академии.
      Петр не обошел ее вниманием, придал академии статус государственной, сделал более светской. При нем обучение пошло на латыни, расширилось число "свободных наук", за физику не преследовали. Император наведывался сюда не раз, бывал на диспутах, представлениях, поручал академии переводы нужных книг. После Полтавской битвы на Никольской установили Триумфальные ворота с картинами на античные сюжеты, с латинскими, греческими надписями в честь победителей. Их уподобляли героям древней Греции и Рима. Ученики в белых хитонах встретили царя и войско с венками и ветвями, пели канты, произносили "орации". В другой раз во дворе академии при большом стечении народа одиннадцатилетний князь Антиох Кантемир произнес на греческом языке похвальное слово императору.
      Однажды в Астрахани Петру представили девятнадцатилетнего сына священника, преуспевавшего в науках. Пораженный услышанным, царь назвал его "вечным тружеником". Спустя год добрался тот с Каспийского моря до Никольской, где проучился два года. Из академии - попал с приключениями в Сорбонну. И там учился. "Вечного труженика", Василия Тредиаковского, избрали членом Петербургской Академии наук. Этот академик реформировал нашу поэзию, внедрил "силлабо-тоническую" систему стихосложения, основанную на регулярном чередовании ударных и неударных слогов. Его слова: "Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй", - послужили эпиграфом "Путешествия из Петербурга в Москву". Стихи посмевшего писать о любви поэта были понятны не только его ученым современникам. И нам, потомкам, они ясны без словаря:
      ...Скончу на флейте стихи печальны,
      Зря на Россию чрез страны дальны:
      Сто мне языков надобно было
      Прославить все то, что в тебе мило.
      Другим дальним путем от Белого моря добрался до Никольской с обозом земляков столь же великовозрастный ученик Ломоносов. Как известно, он выдал себя за дворянина, чтобы поступить в "Спасские школы". Непонятно, зачем ему понадобился маскарад, ведь в классах сидели за партами по 12-15 лет не только аристократы, но и люди самого разного звания, разных народов.
      В классе пиитики 20-летний Михайло сочинил первые стихи:
      Услышали мухи
      Медовые духи,
      Прилетевши, сели,
      В радости запели.
      За ними последовали другие, которые сегодня учат в школе. Вспоминая молодость, Ломоносов писал: "Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодолимую силу имели...
      С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше, как на денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и на другие нужды. Таким образом, жил я пять лет и наук не оставил". Эти московские пять лет пали на 1731-35 годы.
      Зачем привожу все эти известные сведения? Затем, чтобы повторить давно сказанные слова, мы ленивы и нелюбопытны, не дорожим прошлым. Даже мемориальную доску в честь Славяно-Греко-Латинской академии составили с ошибкой. Похоронили в ней здания, которые сохранились в неприглядном виде. Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов, Баженов - птенцы из этого гнезда. Магницкий, сочинитель первой "Арифметики", Крашенинников, первооткрыватель Камчатки, Поповский, первый русский профессор философии Московского университета, Костров, первый переводчик "Илиады", Волков, основатель первого профессионального публичного театра - все вышли отсюда. Нет нигде указания, какие великие люди учились в этих стенах, слушали проповеди в Спасском соборе. В его трапезной большевики устроили туалет. Демократы, вернув собор верующим, завели в Братском корпусе ресторан "Борис Годунов".
      Во времена первых Романовых напротив Государева Печатного двора существовал монастырь, увядший сам собой без злодейства власти. На Николсьской, 8, в каменном мешке белеет одиноко церковь. Вернувшийся в Москву из ссылки боярин Салтыков в память о счастливом исходе дела получил разрешение построить в своей усадьбе каменную церковь Успения. Ни в одной из фамилий не насчитывалось столько бояр, фельдмаршалов как из Салтыковых. Пятеро из них служили наместниками царя в Москве со времен Петра. Построенная боярином церковь служила приделом деревянной церкви Жен Мироносиц. В нее через дорогу с Печатного двора приносили святить книги. Рядом стояла деревянная церковь Михаила Малеина. Обе они сгорели, монастырь упразднили, а Успение в стиле нарышкинского барокко - чудом сохранилось. Теперь это приходский храм, куда вернулась жизнь.
      Книги Печатного двора после освящения шли на продажу. Улица стала самой книжной в Москве. На Никольской завел в конце ХVIII века дело купец Матвей Глазунов, торговавший книгами, в том числе изданными типографией Новикова, известного масона. По его процессу попал на четыре года в острог и купец, став, таким образом, первым заключенным, пострадавшим за распространение крамольной литературы.
      Глазунов выкупил у графа Шереметева дом на Никольской рядом с Печатным двором. Здесь открылся самый крупный книжный магазин Москвы. При нем помещалась библиотека для чтения. Сюда захаживали самые известные писатели, включая Пушкина. За Глазуновым потянулись на улицу другие книготорговцы. В первой четверти ХIХ века из тридцати московских книжных магазинов на ней насчитывалось 26! В их числе была лавка Академии наук, "где всякие книги продаются". И ее дом перешел в руки преуспевавшего Глазунова. Матвей с младшими братьями Иваном и Василием основал книготорговую и издательскую фирму, известную всей читающей России. (Она погибла в конце 1917 года.)
      Сын Ивана Илья Глазунов в конце жизни Пушкина тиражом 5000 экземпляров издал "Евгения Онегина". После гибели поэта весь тираж раскупили до последней книги в один день. Сын Ильи Александр Глазунов открыл в 1859 году книжный магазин на Кузнецком мосту, 20, ставший одним из лучших в Москве. На этом месте торгуют литературой до наших дней, сюда переместился центр книжной торговли.
      На Никольской перед революцией насчитывалось два книжных магазина Ивана Сытина и еще с десяток других, торговавших всеми новинками России и Европы. За домом Глазунова (на его месте аптека Феррейна) у стены Китай-города шла торговля старыми книгами. Лавки букинистов в Никольском тупике были такой же достопримечательностью старой Москвы ,как лавки букинистов на набережной Сены.
      С этой традицией покончили недавно, построив за спиной Ивана Федорова на месте последнего букинистического магазина шикарный бутик, где продавцов всегда больше, чем покупателей. Вопрос - знали ли те люди в управе, префектуре и мэрии, принявшие такое решение, что они творят?
      Бывшая усадьба Салтыковых попала в руки Федора Михайловича Чижова.
      "Мужем сильного духа и деятельного сердца", - назвал его Иван Аксаков. Имя "мужа" перешло к построенному им на месте боярской усадьбы капиталистическому подворью, казавшемся огромным зданием. "Я понял, что Москва уже не прежняя. На Никольской появилось Чижовское подворье", поражался герой рассказа Салтыкова-Щедрина, увидевший город после 1848 года. В подворье помещалась гостиница, конторы, магазины.
      О жизни Чижова век назад вышел "Краткий биографический очерк", но она достойна книги серии "Жизнь замечательных людей". Бедный костромской дворянин, отказавшийся в пользу сестер от родового имения, сам себе проложил путь. Блестяще закончив Петербургский университет, он преподавал студентам математику, защитил диссертацию "о теории равновесия" на степень магистра философии. И вдруг издал книгу "Паровые машины" с чертежами. На другом крутом повороте перевел с английского языка "Историю европейской литературы ХV-ХVII веков". Математик, магистр философии несколько лет корпел в библиотеках Венеции и Ватикана над четырехтомной историей Венецианской республики. В Риме сдружился с Александром Ивановым, исхлопотал ему деньги, позволившие дописать "Явление Христа народу". На свои средства профинансировал три посмертных издания Гоголя, с которым дружил, как и с другими московскими славянофилами.
      "Опять я сбился с пути - прочь история искусств, принимайся за политическую экономию, за торговлю и промышленность. И то сказать, это вопрос дня, это настоящий путь к поднятию низких слоев народа", - писал Чижов, затеяв издание журнала "Вопросы промышленности". Он издал "Приблизительные соображения о доходности предполагаемой железной дороги от Москвы до Ярославля". Они оказались точными. Чижов нажил миллионы, построил железные дороги из Москвы в Вологду, из Москвы в Курск, организовал товарищество пароходства по Белому морю и Ледовитому океану. Его биография - иллюстрирует понятие - "широкая русская натура". Другая такая широкая натура жила на Никольской в ХVIII веке. Но о нем - в другой раз.
      ДОМИЩЕ НА ДОМИЩЕ
      Было время, когда Никольская начиналась у Ивана Великого. Она уводила из Кремля через Китай-город в столицы русских княжеств. Древней улице семь веков, семьсот лет! Где эти столетия, камни далекого прошлого?
      Их было много на холме, одном из семи легендарных, где улица выходит на Лубянку. Это место любили снимать фотографы для почтовых карточек. В одном углу сгрудились башня, ворота и три храма. На фоне стены они создавали прелестную картину средневекового города, достойную и объектива, и кисти. По фотографиям видно, какие невосполнимые утраты понесла старая Москва, по праву именовавшаяся "Третьим Римом". Француженка Сталь назвала ее "татарским Римом".
      Башня встала у дороги, по которой с великими почестями доставили икону Владимирской Божьей Матери. Ее пронесли на руках из Владимира, чтобы укрепить дух защитников Москвы, ожидавших страшного нашествия. По невыясненной историками причине хромой Тимур развернул конницу. Это случилось 26 августа 1395 года, в тот самый день, когда москвичи встретили Владимирскую. Нечаянное избавление приписали чудотворной иконе, самой чтимой в русском царстве. На воротах башни висел список, точная копия оригинала, хранившегося в Успенском соборе.
      Владимирскую Богоматерь считала своей покровительницей Наталья Нарышкина, жена царя Алексея Михайловича. Рядом с башней царица возвела церковь в честь иконы. Одноглавая, небольшая - она была в стиле, в каком любили строить Нарышкины, названном в их честь - нарышкинским барокко. Храм поражал великолепием. Икону Спаса написал "жалованный иконописец Оружейной палаты" знаменитый Симон Ушаков, современник Нарышкиных. Царица прислала сюда дорогую церковную утварь; шитую шелком по серебряной парче пелену внесла Елизавета Петровна. Икона Богоматери представала в золотой ризе, окладе, усыпанном жемчугами и драгоценными камнями. Ее подарил живший на Никольской граф Николай Шереметев.
      Все пошло прахом. Изгнав верующих, советская власть передала церковь, словно в насмешку, милиции под клуб. От него милиционеров вскоре избавили, когда прокладывали первую линию метро. Тогда же полетел под откос под колесами локомотива партии Ленина-Сталина, мчавшегося на всех парах к коммунизму, храм Троицы в Полях. Впервые он помянут в 1493 году. Поле в данном случае означает судебный процесс особого свойства. Важные запутанные дела, которые не поддавались уразумению судей, решались путем боевого поединка. Тяжущиеся, как некогда богатыри, сходились у церкви, уповая на помощь Бога, поэтому поединок назывался "судом Божеским". Сражались дубинами в доспехах, решение принималось по принципу "кто одолел, тот прав". Порой истца и ответчика уносили мертвыми. Выясняли отношения и менее кровавым способом - кто кого перетянет за волосы. Побежденный переносил победителя через соседнюю реку - Неглинку, на плечах... При Иване Грозном поле заменили крестным целованием, проходившем на Никольской, куда мы сейчас подойдем.