Где таится дьявол

      - Так вы говорили с Кемпом, прежде чем отправиться на ледник?
      - Да, но не знаю, поверил ли он мне.
      Теодор Кристен снова услышал замирающий голос Кемпа, шепчущий имя Сандры. Он просто забыл передать, что говорил с ней. Не была ли эта забывчивость причиной новой трагедии на леднике?
      - Когда вы слышали голос, утром?
      - Снег на Мюракле горел огнем. Солнце ушло за вершины, вместе с ним ушли и мои видения, Кристен. Только голос остался, слабый, зовущий голос...
      - Вы поняли, откуда он мог звучать?
      - Да. Я сидела у открытого окна. Мы часто сиживали там с Джулио и детьми. Голос донесся не изнутри, а скорее с улицы. - Сандра произнесла это медленно, словно с трудом вспоминая. - Вы думаете...
      - Я о многом думаю, Сандра. И к леднику вы пошли за час до заката?
      - До заката я успела дойти до Розовой скалы.
      - Зачем вы шли? Хотели увидеть Джулио?
      - Не знаю. Помню только огни и громкие голоса. Потом вы позвали меня...
      - Вы мне сказали, что видели не Джулио, а дьявола Молчащих скал. В широкополой шляпе, широком плаще и с острым когтем на очень длинной лапе.
      Сандра задрожала:
      - Зачем вы напоминаете мне?
      - Вы говорили это?
      - Господи... Да, но я его не узнала.
      - Он был похож на Исмея, или на Амелотти. или на Джулио?
      - Ни на кого не похож... только на дьявола!
      - А его коготь... Это не мог быть кинжал?
      Сандра закрыла лицо руками и зарыдала.
      - Комиссар Кристен, не мучайте меня!
      - Знаю, вам больно, но верю, все скоро кончится. Чей это был кинжал?
      - Не знаю. Кристен.
      - Сандра, вы знаете. Это был длинный и тонкий кинжал. Говорите!
      Сандра, всплеснув руками, опустилась на траву.
      "Сандра, - говорил в душе комиссар, - вы очень нравитесь мне, но если станете что-то скрываться вас замучаю. Вы знаете, чей это был кинжал. Это кинжал убийцы, он отнял жизнь у нескольких людей. Этот кусок смертельной стали, сделанный в Венеции, может уничтожить и вас! Уничтожить остаток вашей жизни. А у вас ещё многое впереди. Вы молоды, Сандра. И я хочу узнать всю правду. Ради вас самой".
      Склонившись к ней, он обнял её за плечи.
      - Скажите правду, Сандра, и помогите мне. Поверьте мне и положитесь на меня.
      Чувствовалось, что Сандра борется с собой. Потом она заговорила, торопливо, срываясь на крик.
      - Это кинжал моего сына, Нино. Но кто-то его украл. Джулио был ужасно зол...
      - Вы знаете, кто его украл.
      - Клянусь, не знаю.
      - Если вы не знаете, то я вам скажу: украл его тот, кто ненавидел вас за вашу любовь к Элмеру Ханту.
      - Нет, это неправда! - закричала Сандра, но Кристен её не слушал.
      - Кто был еще, кроме Джулио?
      - Клянусь, никто...
      Комиссар Кристен зловеще усмехнулся, и Сандра Секки удивленно подняла на него глаза.
      5.
      Кристен, вернувшись в хижину, неторопливо расхаживал по жилищу Амелотти. Флакон с перекисью был на месте, из него, похоже, не убавилось ни капли. Но в шкатулке появилось несколько предметов, которых он раньше не видел. Прекрасно вырезанные фигурки и головки горцев, невероятно искусной и изящной работы. Недавно он что-то слышал про резьбу по дереву. Амелотти, помнится, что-то рассказывал. Да ведь этим занимался Вантер, студент-медик, живший у могильщика в комнате для гостей! У него с собой была уйма книг, а ещё он резал по дереву. Божий дар, говорил Амелотти.
      Вантер... резные фигурки... шприц, который он забыл. Как это может быть связано с происшедшим? Комиссар ещё раз взглянул на дивную резьбу. Вот, например, добродушно, но солидно выглядевшее лицо, почему-то знакомое. Но откуда? Лица были словно живые. Вот Джулио Секки, вот Кристиан Исмей. Лица были вырезаны предельно точно, анфас и в профиль. А вот оба сына Секки, тонкий и грустный профиль Нино. А вот - о Боже! - и он сам, Кристен. Что все это значит?
      Джулио, Нино, Исмей мертвы. Второй сын Джулио и он, Кристен, пока живы. Но мертвы ещё Элмер Хант и Кемп. С дрожью комиссар поискал на дне шкатулки, но ничего не нашел.
      Сходство головки Исмея было поразительным. Сжимая мастерски обработанный кусочек дерева, комиссар вдруг почувствовал, как его мозг заработал на полные обороты, словно фигурка излучала таинственную силу.
      Кристеном овладело то же чувство, что и ночью, на краю ледника. Теперь он начал кое-что понимать, появилась догадка, которую он боялся додумать до конца, чтобы опять не сбиться с пути. Тогда она казалась слишком дикой, теперь же по куску обработанного дерева он видел, что ничто на этом свете не может быть слишком...
      Прикрыв глаза, он задумался. Потер небритый подбородок, потом, машинально сунув фигурку в карман, вышел из комнаты.
      На солнце было прекрасно. А сегодня Кристен был особенно восприимчив к теплу и свету и наслаждался ими.
      Сандра, сжавшись в комочек, лежала на цветущей лужайке среди красных, синих и белых цветов. Для неё солнце все ещё не было источником радости жизни. Как же она должна была перестрадать, чтобы не ощущать его теплого и ласкового прикосновения!
      - Сандра, - окликнул её Кристен, - скоро вы будете свободны и войдете в прекрасный мир, где снова станете Александрой Грози, и начнете новую жизнь, став богаче из-за пережитого, умудренное из-за страданий и ещё достойнее любви за свои муки.
      Кристен возвращался, уверенный, что Сандра достаточно сильна, чтобы противостоять влиянию могильщика. Легко ступая по склону, он вдыхал влажные ароматы леса и вдруг, по удивительному совпадению, снова встретил своих сотрудников с Амелотти на том же самом месте. Он не остановился и не заговорил. Это было ни к чему.
      К себе на службу комиссар не вернулся, опасаясь, что спертый воздух и серые стены подорвут его решимость. Он пошел домой, в похожую на сад солнечную квартиру. Усевшись в мягкое кресло, положил на стол резную фигурку Исмея. Но смотрел на неё недолго. Вдруг вскочил, хлопнул дверью и, ворвавшись в кабинет, извлек из толстого пакета несколько писем.
      Вантер-медик.
      Потом комиссар неторопливо вернулся домой, нашел большой лист бумаги и написал на нем крупными цифрами две даты. Одна - годичной давности, другая - десятидневной.
      "Откуда Вантер знает внешность Исмея, - спрашивал себя Кристен, - если тот утверждал, что был тут впервые? Где эти двое могли встречаться?"
      6.
      В какой-то книге Кристену запомнился эпиграф: "Неужели после мрачной ночи кошмаров никогда не взойдет солнце?" Его солнце начало всходить. Кристен даже снова начал радоваться жизни. С удовольствием он погрузился в размышления. Интересно, как Амелотти объяснит происхождение разных фигурок? Он может смело утверждать - и наверняка так и сделает, - что Вантер оставил их у него за ненадобностью. Терять время на старика комиссар не будет, пошлет к нему Кампонари, он парень способный и сумеет разговорить Амелотти. Кристен решил загадку лопнувшего троса, не вставая из-за стола и логически рассуждая. Ему только казалось странном, что он не нашел фигурки при первом осмотре.
      Это будет одним из вопросов, на которые Кампонари должен получить ясный ответ. Фигурку придется вернуть на место, так что Кампонари нужно будет подложить её к остальным. Да, нелегкая у него задача.
      Кристен снова отправился в город, на этот раз к местному умельцу, который мог не только починить часы или переплести книгу, но и скопировать пейзаж Коро или отреставрировать скульптуру. Это был старый усатый чудак, плативший больше шести тысяч налога на имущество. Человек, который подобные вещи делал охотно и бесплатно, за комплименты его попугаям, обезьянке и дрессированной гусыне, которая любила "пьяные вишни" и как раз в этот момент с наслаждением копалась в коробке с конфетами.
      Кристен сел рядом с хозяином, сжимая в пальцах деревянную фигурку.
      - Это мистер Исмей, ваш свидетель-англичанин, - вдруг сказал комиссару умелец. - Я слышал, с ним что-то случилось.
      - Говорят. Вы его знаете?
      - Я, как и вы, комиссар, интересуюсь всем на свете. От разбитого фарфора до государственных переворотов. А он с неделю назад был у меня, просил починить трость.
      - Трость? - воскликнул Кристен.
      - Да, прогулочную трость, тяжеловатую, сучковатую, с красивым набалдашником.
      - Что же вы в ней ремонтировали?
      - Закрепил кольцо под рукояткой, - пояснил умелец. - Сразу помочь ему я не смог, потому что кольцо лопнуло и его нужно было сварить. Пообещал, что будет готово сегодня вечером, но, к несчастью, не получилось, потому что при сварке кольцо расплавилось и мне пришлось изготовить новое. Старое где-то здесь...
      Порывшись в ящике, он положил перед Кристеном полумесяц с каплями металла на обоих концах. Изящное кольцо внутри было выбрано до половины и на остатке нарезана резьба. К чему такая сложность?
      - Гм, - пробурчал комиссар, не желая, чтобы старый чудак знал, что он думает. - Я хотел бы попросить вас сделать отливку вот этой головки.
      - Это несложно. Если хотите, можете посмотреть. как это делается.
      Кристену было безразлично как, но приятно, что можно было получить копию. Через полчаса он уже упаковывал в коробку гипсовую отливку, сопровождаемый благодарностями за то, что дал мастеру возможность попрактиковаться в такой интересной работе.
      По дороге комиссар зашел в магазин, где купил дешевые акварельные краски и кисточку. Дома он беспомощно уставился на все это, вспоминая свои школьные годы. По рисованию он двоек не получал только потому, что умел различать основные цвета - синий, зеленый, желтый и красный. Но кисть в его руке означала примерно то же, что хирургический скальпель в руке кузнеца.
      Кристен чувствовал, что готовится к главному делу своей жизни. И поэтому с радостью решил свою затею, в которой краски играли главную роль, отложить на потом, ибо, по правде говоря, боялся последствий. Последствий как покраски так и всей затеи.
      7.
      В этот вечер Кристен лег спать пораньше. Предыдущие ночи выдались беспокойными, и он быстро уснул, даже не вспомнив, что не озадачил Кампонари. Вопросы вместе с деревянной фигуркой остались на столе.
      Кристен спал крепким здоровым сном уставшего ребенка. Лицо его было спокойным и счастливым, морщины на лбу и у глаз разгладились, губы не были крепко сжаты, как обычно.
      Размеренное дыхание спящего сливалось с тиканьем часов. Правда, ход их был не столь равномерным, как можно ожидать от швейцарского механизма; временами в них что-то скрипело и щелкало.
      Впрочем, это было не в часах - те спокойно шли, это что-то шевельнулось у окна. Оно всегда было открыто, и днем, и ночью, только на ночь Кристен натягивал тонкую сетку от комаров и мух. Нож, разрезавший её сейчас, скрипел, но не так сильно, чтобы разбудить спящего.
      Легкую штору трепал сквозняк, она вдруг отлетела до самого стола словно отброшенная невидимой рукой, а когда опала снова, на её фоне показалась тень щуплой фигурки в черном.
      Незваный гость, видимо, не ориентировался в комнате. Тонкий лучик света пробежал по стенам, упал на лицо комиссара и тут же погас. Но теперь незнакомец уже знал, куда ему двигаться. Сделав несколько осторожных шагов, он взял со стола то, за чем пришел.
      И опять словно невидимая рука приподняла трепещущую штору. Раздался слабый лязг, когда незнакомец зацепился одеждой за край металлической сетки, потом звук прыжка на мягкую землю.
      Комиссар проснулся поздно, основательно выспавшись. Следы вторжения он обнаружил только во время завтрака, когда трепетавшая штора зацепилась за край вырезанного в сетке отверстия. Кристен, забыв про яичницу с ветчиной, молча смотрел на зияющую дыру. Он не свистнул, не выругался, только окинул взглядом стол и усмехнулся, увидев краски и коробочку, которую дал ему давешний умелец. Содержимое коробки было на месте, но деревянная фигурка исчезла. "Видно, тут побывал Амелотти", - подумал Кристен, подбирая со сковороды последний кусок ветчины. Выспался он прекрасно, а это на сегодня было главным.
      Пришла хозяйка и, увидев распоротую сетку на окне, отвела душу крепкими словами. Ее только удивило, что грабитель не тронул бумажник Кристена и те несколько золотых украшений, которые комиссар никуда не прятал. Не понимала она воров, интересующихся только куском дерева, похожим на фигурку из кукольного театра. "Ну что ж, мало ли чудаков на свете", меланхолично заключила хозяйка и занялась делом: доставая из карманов одежды комиссара всякую всячину, она раскладывала её на столе.
      - Посмотрите, да он ничего не украл! - неожиданно воскликнула она, положив на стол перед Кристеном деревянную фигурку, извлеченную из кармана куртки, в которой тот ходил накануне. В этот миг комиссар был похож на дрессированную гусыню чудаковатого умельца.
      - Где вы это нашли? - воскликнул он.
      - У вас в кармане... вот в этом...
      Но это была не резная головка Исмея, ту и в самом деле унес неизвестный гость. Перед комиссаром лежал портрет Нино, старшего сына Джулио. Видимо, он машинально сунул его в карман. Кристен, улыбнулся: все-таки Кампонари придется карабкаться к Амелотти в гости.
      Но до этого не дошло. Кампонари остался дома, потому что новая находка означала для комиссара далеко идущее открытие. Но всему свое время, и Кристену ещё предстояло пережить немало неожиданных сюрпризов.
      В тот день он как никогда сожалел, что не стал пастором и был вынужден в такое чудесное утро тратить время в запущенных коридорах полицейского участка.
      Кампонари уже сидел в приемной, уставившись в документ, только что переписанный набело, чтобы ублажить итальянских полицейских.
      - Шеф, я положу вам на подпись рапорт насчет Буоначчини. Розыск в Самадене, Целлерине и Сале-Марни не дал результатов. Думаю, участок в Малойе тоже нам подаст информации, - доложил Кампонари, входя следом за Кристеном в его кабинет.
      - Буоначчини... кто это? - без особого интереса спросил Кристен, у которого была своя точка зрения на итальянскую полицию.
      - Какой-то тип, который перешел границу, забыв оставить дома ключи. Семья его ищет, потому что не может попасть в квартиру. Вот здесь документы, сравните с рапортом.
      Кристен нехотя пробежал сообщение на итальянском языке, отметив мельком, что некий Аугусто Квинтино Буоначчини из Бри в Италии двенадцатого числа текущего месяца ушел из дома и на следующий день пересек итало-швейцарскую границу в Кампоколонье у Тараны. С того временно нем не было никаких известий. Он никому не сообщил, куда собрался, из дома взял только альпеншток. Таможенники в Кампоколонье прекрасно его знали, потому что в последние годы он неоднократно пересекал границу, чтобы предпринять попытки восхождения на северо-западную часть Бернинского хребта. Буоначчини был крепким парнем, входившим в число лучших альпинистов клуба "Адижелло".
      - Послушайте, Кампонари, Буоначчини прибыл со стороны Тараны. Если он собирался добраться до Целлерины и Сале-Марни, то должен был преодолеть с полсотни километров. Пробовали искать его в Брозио, Альп-Гриоле, звонили на станцию Бернина?
      - Это ни к чему, шеф, потому что итальянцы сами прошли всю трассу, и даже пешком. А Буоначчини ехал поездом.
      - Значит, он где-то вышел.
      - Я тоже так думаю.
      - Вы не обижайтесь, но рапорт я не подпишу, пока он не будет полон. Поезда в Кампоколонью идут каждые два часа. Поезжайте туда, вечером вернетесь. Поспрашивайте в основном вокруг озера, - посоветовал Кристен, возвращая бумаги. Заодно он спросил Кампонари, послал ли тот запрос в британскую полицию и ещё один - по известному адресу в Лондон. Кампонари подтвердил, и Кристен занялся своими делами.
      Резьба головки, которую он по ошибке прихватил из хижины Амелотти, казалась ему много тоньше, чем фигурки Исмея. Дерево, которым пользовался резчик - им, несомненно, был Вантер, - было твердое, слои располагались почти вертикально, да и черты лица не были рубленными, как у первой фигурки. Поверхность отшлифована и даже словно бы покрыта лаком. "Прекрасная работа, но к чему все это?" - подумал комиссар.
      Швырнув в досаде маленький шедевр на широкий диван, он подошел к окну, чтобы прикрыть его. Где-то гремела музыка, бившая по нервам. Потянувшись, Кристен опустился в кресло, затрещавшее под его весом, и закрыл глаза, но не столько от усталости, сколько от желания унестись куда-нибудь из этого невеселого помещения.
      Но тут же он снова вскочил и заходил по комнате. Сосредоточиться не удавалось. Походив по скрипучему полу взад-вперед, Кристен решил снова открыть окно. Черт с ней, с музыкой! Плюхнувшись на диван, он закрыл глаза и привольно раскинул руки. Что-то кольнуло его в палец. Ах, это та головка Нино... Но нет, её дерево гладкое и колоться не может...
      Комиссар вскочил как ужаленный и уставился на вещицу, валявшуюся на диване. Так, значит, у этих головок есть и иное предназначение?
      Присев к столу, он порылся в ящике и, достав отвертку, нацелил острие на основание фигурки.
      При падении тонкая крышечка на основании отлетела. Видно было, что она держалась на воске, заполнявшем внутренность фигурки. Выковыривая отверткой кусок за куском, Кристен извлек всю восковую заливку, накрошив кучку матово блестевших обломков. Он попробовал размять некоторые из них. Постепенно воск размягчался под его пальцами, и ему становились понятными старания ночного визитера вернуть себе фигурку, изображавшую Исмея. Но почему незваный гость забыл об этой головке?
      Еще раз взглянув на восковые комочки, комиссар отодвинул их в сторону, прикрыл крышкой коробки и что-то написал на листке своим корявым почерком. Его запись кончалась словами: "...как я и думал с самого начала. Тропа через Мортерачи, по леднику, через Молчащие скалы и перевал Грози всегда была маршрутом контрабандистов. Но я не верю, что случай с лопнувшим тросом, погубивший Элмера Ханта и Джулио Секки, как-то связан с моей находкой. Нет, в это я не могу поверить. Что-то подсказывает мне. Что причины всех этих событий лежат гораздо глубже. Энрико Амелотти - одна из этих причин, хотя теперь мне кажется, что в трагедии он играет второстепенную роль. Все внимание следует направить на цепочку Сандра Джулио - Хант - Немей - Амелотти. Разобраться в её хитросплетении - дело техники, верного подхода и правильной оценки известных фактов. Но боюсь, что мое открытие, указывающее на Амелотти, может отвлечь мысли от цели, ибо какое отношение имеет кучка бриллиантов, залитая воском в пустотелой деревянной фигурке, к трагедии лопнувшего троса?"
      8.
      День уже клонился к концу, когда Кристен нашел свой клад. Он ещё не опомнился от неожиданного сюрприза, когда зазвонил телефон, и звонить ему пришлось долго, прежде чем комиссар обратил на него внимание. Звонил Кампонари, отправившийся к озеру Бьянко, чтобы продолжить расследование.
      - Шеф, с Буоначчини дела обстоят так. Я отыскал его следы в харчевне между озерами Бланка и Перо. По описанию это был явно он, и хозяин утверждает, что он продолжил спуск.
      - Подождите, какой спуск?
      - Ну, в Брегалью. Я думал ещё что-нибудь узнать в том месте, где проходит первый железнодорожный туннель под Флатцбахом. Не знаю, о Буоначчини ли шла речь, но рабочие, чинившие там телефонные кабели, видели какого-то человека. Ничего больше я не узнал...
      - Тогда возвращайтесь, - равнодушно ответил Кристен и уже собирался повесить трубку, когда из неё донеслось:
      - Шеф, подождите, я не потому звоню. Я говорил с Сандрой Секки. Она крайне взволнована и просила передать, что Амелотти уже два дня не было дома.
      Теодор Кристен лишь кисло усмехнулся и покачал головой. Да, Амелотти заполучить будет непросто. Он До сих пор не мог против него ничего предпринять, потому что не было ни малейших улик. А одни подозрения - это то же самое, что незаполненный ордер на арест.
      Закончив разговор, комиссар бросил все дела и отправился домой. Проходя через палисадник, он не внимал, как обычно, музыке цветов и листьев, а обратил внимание на поломанные стебли и растоптанные листья на клумбе под окном. Изучив следы в рыхлом грунте, он проследил их до сетчатого забора, где они исчезали. Махнув рукой, Кристен ушел к себе в комнату и опустился на диван.
      Кофеварка сипела и посвистывала. Этот звук напомнил отдыхавшему с закрытыми глазами Кристену шум ветра в тот день, когда он встретил Амелотти на леднике. Тогда могильщик нес жертву дьяволу Молчащих скал. И тут мысли Кристена повернули в другом направлении. Шипение кофеварки превратилось в шипение дьявола, поглотившего Исмея там, на леднике.
      Он с трудом оторвался от своих мыслен. Встав, словно в полусне, подошел к столу, открыл ключом средний ящик и извлек оттуда коробку с гипсовой копией статуэтки Исмея и акварельные краски. Потом затеял неуклюжую возню с тарелками и баночками, разлил воду. Дрожащими руками Кристен взял фигурку, сиявшую белизной, и почувствовал, как в нем нарастает страх. Кисточкой, зажатой в правой руке, он долго болтал в банке с водой, ещё дольше искал в коробке краску телесного цвета. При этом в голосе его крутились обрывки из Бог весть когда прочитанных книг: "...белизна её тела... лицо, покрытое нежным румянцем... загорелое морщинистое лицо, выдававшее, откуда он родом..."
      - Вот этот цвет, - решил вдруг комиссар, вытаскивая кисть из банки. Та при этом перевернулась на скатерть, но Кристен не уделил ни малейшего внимания наводнению. Он нашел, как ему казалось, краску, соответствовавшую загорелому лицу Исмея.
      Наконец, он с удовлетворением взглянул на дело своих рук. Белизна гипса исчезла, лицо фигурки походило теперь на лицо человека, пораженного тяжелой болезнью. Еще немного серого для глаз и охры - на волосы. Кристен делал успехи, и пятна на скатерти, одежде и носу множились, как грибы после дождя.
      С гордостью он глядел на свое творение. Получился настоящий Кристиан Исмей, и комиссару даже дурно стало, когда он посмотрел в его бесцветные, неживые глаза. Он выглянул в окно в поисках кого-нибудь, перед кем можно было похвастаться шедевром, но никого не заметил, кроме почтальона и садовника с соседней виллы, беседовавших друг с другом; но тех звать не стоило - они Исмея не знали.
      Окрыленный успехом и побуждаемый внезапно возникшей надеждой, Кристен принялся за дальнейшую обработку своего детища. Он начал красить в грязно-серый цвет вату, которую высушил на ещё теплой кофеварке, потом достал флакон клея - если верить рекламе, тот склеивал фарфор, стекло, бумагу, кожу и даже металл и ткани. Сердце его стучало, как Большой Ури колокол в Люцерне, который ежегодно в ночь на 17 ноября гулко звонит в честь союза трех кантонов.
      Дошла очередь и до ножниц. Безжалостно обкорнав прядь своих редеющих волос, он заодно сбросил локтем на ковер тюбик с клеем и, не заметив, тут же раздавил его каблуком. Прядь волос он настриг как можно короче, только цыкал, когда накалывался на острия ножниц. А потом, с прилипшим к каблуку тюбиком, стал разыскивать его по всей комнате.
      Наконец все было готово. Чрезвычайно довольный, комиссар расхаживал вокруг своего творения, сплошь заросшего теперь подобием густой щетины. Если раньше он любовался сходством фигурки с Кристианом Исмеем, то теперь, после всех его ухищрений с волосами, на него смотрело другое лицо, которого он никогда не забудет.
      Это было лицо могильщика Амелотти.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      ЧЕРНЫЙ ЭДЕЛЬВЕЙС ЭНГАДИНА
      1.
      Теодор Кристен был старшим полицейским офицером в округе и подчинялся местному мэру; судья же Бюрген был под началом кантонального суда в Цюрихе. В тот день, когда Кристен отправился за гипсовой отливкой фигурки, судья получил большой пакет со штемпелем "Цюрих". Подобные пакеты приходили всегда в третий день месяца, а этот, пришедший в неурочное время, Бюрген вскрывать не спешил. Послание из кантонального суда, появлявшееся не в установленные дни, не сулило ничего хорошего. Наверняка так было и теперь. Но на сей раз он ошибся. В пакете были вырезки из газет, посвященные расследованию, которое проводил Кристен. Записка от приятеля Бюргена сообщала, что руководство кантональной полиции внимательно следит за развитием загадочных событий в Энгадине и особо отмечает статью из газеты, выходящей в Сент - Морице на английском языке. Несчастье с Элмером Хантом должно быть раскрыто в кратчайший срок. "Так что эту записку, уважаемый дружище Бюрген, считай дружеским предупреждением, пока не последовало официального вмешательства начальства".
      Бюрген целый день носил послание с собой, потом решил, что поговорит с Кристеном. Он застал комиссара дома, в состоянии полной прострации. Да и жилище его выглядело неважно: мятая скатерть сползла со стола, на ней стояли грязные блюдца с красками, перевернутая банка с водой образовала лужу на ковре. В кресле валялся пиджак Кристена с приклеившимся к рукаву тюбиком. На другом кресле, придвинутом к дивану, стояла фигурка какого-то злодея из кукольного театра.
      Кристен пристально вглядывался в нее, но когда вошел Бюрген, стремительно вскочил ему навстречу.
      - Бюрген, я так рад вас видеть! Хотел уже посылать за вами. - Кристен повел гостя к дивану. - Я выстроил новую версию, на этот раз верную. Угадайте, кто это.
      Судья взглянул на размалеванную куклу, порылся в памяти и несмело предположил, что, возможно, это могильщик Амелотти.
      - Видите, Бюрген, это подтверждает правоту моей версии.
      - Я рад за вас, Кристен. Прочтите-ка вот это.
      Пробежав письмо, комиссар отложил его, заметив. что коллеги в Цюрихе слишком нетерпеливы.
      - Пришлите хоть одного сюда, ко мне, и дайте ему в руки кисточку пусть покажет, что умеет, - гордо закончил комиссар, потирая руки.
      - Вы хотите сказать, Кристен, - сделал вывод судья. - что следствие закончено?
      - Ни в коем случае, Бюрген, - пожал плечами комиссар. - Я знаю-только малую часть того, что должен знать, чтобы все стало ясно: почему должны были погибнуть Джулио Секки и Элмер Хант.
      - Вы все ещё убеждены, что это было преступление?
      - Разумеется, я даже знаю, кто и как повредил трос.
      - Тогда вы знаете все.
      - Куда там, далеко не все, возразил Кристен, - и хотя большинство звеньев цепи у меня в руках, я никак не могу соединить некоторые. Полагаю, в ходе следствия я напал на след, раскрывающий новое преступление. Посмотрите сюда...
      Достав пакетик с восковыми комочками, он высыпал их на ладонь. Среди них засверкала кучка бриллиантов.
      - Если вы арестуете Энрико Амелотти, то убьете двух зайцев сразу, улыбнулся комиссар недоумевающему судье. - Вам все это кажется слишком сложным, но достаточно проследить историю с самого начала, чтобы заметить некую зависимость, образующую цепочку имен и предметов: Сандра - Элмер Джулио - трос - Исмей - Нино, и другую цепочку: Исмей - Амелотти - Сандра, или тот же ряд с небольшим отличием: Исмей - Амелотти - бриллианты. И можно было бы путем логических рассуждений строить новые и новые ряды с большими или меньшими изменениями. Теперь я в состоянии замкнуть последний ряд и объяснить все, из него вытекающее...
      Судья Бюрген задумался, побарабанил кончиками пальцев по колену, уставившись куда-то в угол.
      - Действительно, - согласился он, - все творящееся вокруг нас следует разложить по полочкам. Я ещё кое-как могу понять первую цепочку, хотя, сознаюсь, мне недостаточно ясна фигура Амелотти. Гм, значит Исмей и Амелотти...
      - Не мучайтесь, Бюрген, - перебил комиссар судью. - Это могу утверждать только я, поскольку я видел, я слышал и я испытал. Вес остальные могут исходить лишь из моих показаний. А мне нужно быть чертовски осторожным, поскольку с английским посольством в Женеве шутки плохи. Исмей по документам - британский гражданин. Кроме того, мы с вами представляем закон в городе, которые у всех на виду. Наши ошибки тут же разнесутся по свету на четырех языках, и с нами покончат сразу в Риме, Париже, Лондоне и Женеве.
      - Тем не менее это... - Судья показал на раскрашенную головку.
      - Всего лишь такое же несущественное доказательство, как и все остальные. Извините меня, Бюрген, но судьи неохотно верят психологическим выкладкам. Может, и хотели бы, но им запрещает буква закона. Судьи, да и прокуроры, любят только вещественные доказательства, аналитика же интересуют душевные порывы, которые все и решают. Аналитик достигает результатов сосредоточенным анализом. Иногда говорят об интуиции, но это не то. Интуиция не дар свыше...
      - Интуиция интеллигентного человека... - попытался возразить Бюрген, но Кристен покачал головой.
      - Что у него, что у дикаря. Интуиция, основанная на внутренних ощущениях, совсем не то, что анализ.
      - Вы хотите сказать, что решили проблему аналитически?
      - Да, Бюрген! Что бы вы сказали тому, кто решился бы обвинить человека в убийстве на основании только одной интуиции? Вы бы не поверили и велели отпустить обвиняемого. В нашем случае все усложнили трагические события, нагромоздившиеся одно на другое. К сожалению, мне понадобилось слишком много времени, чтобы разобраться. Полностью проблему я не решил, но определенный результат налицо.
      Комиссар Кристен устал, он словно не знал, что делать дальше. Взгляд, его упал на гипсовую фигурку, все ещё пахнувшую клеем.
      - Цепочки, о которых я говорил, связаны именами Исмея и Амелотти. Имя Исмея фигурирует в обеих цепочках, Амелотти - только во второй. Как туда попал Амелотти, для меня загадка, но я её решу, ведь анализ - не то что интуиция. Исмей, - продолжал, переведя дух, Кристен, - вдруг столкнулся с неизвестным противником, и противник этот должен быть силен и готов на все, раз умел проскользнуть сквозь щель под дверью номера или пролезть в замочную скважину. Он был способен на все это и к тому же имел дерзость писать Исмею угрожающие письма на его собственной бумаге и на его машинке, а потом таинственно исчезал, оставляя письма с угрозами на столе. Все это вызвало у меня самые фантастические мысли и доводило до отчаяния. Я был бессилен и слепо подчинился последней угрозе, впрочем, как и Исмей. Именно я отправил Исмея рисковать жизнью на краю ледника...
      Кристен нервно усмехнулся, потом продолжал:
      - Я сделал именно то, что нужно было противнику, - отправил жертву наверх, где уже погибло столько людей. Мозг мой в тот момент не работал. Я допустил ошибку, не учтя способности преступников воздействовать на сознание своих жертв. Но я себя не виню - любой мог бы обмануться. Никто не устоял бы перед столь дерзкой и азартной атакой. Вот и я поддался отчаянному натиску противника и послал Исмея на ледник.