Со щитом и мечом

Возвращаясь домой, Мякинэн все время был под впечатлением этой странной встречи, несколько раз доставал из кармана визитную карточку и рассматривал ее.

Прошло несколько дней. Однажды вечером, едва он хотел сойти с тротуара и пересечь улицу, возле него резко затормозил «мерседес» и высунувшийся из дверцы мужчина окликнул его:

– Хелло, земляк! Как дела?

Это был Дайер.

– Привет. Все в порядке.

– Садитесь, подвезу вас.

Мякинэну ехать, собственно, было некуда. Но он решил сесть. Эта история должна иметь какой-то конец.

В машине кроме Дайера, сидевшего рядом с водителем, был и Джим. «Мерседес» понесся по широкой освещенной улице.

– Не заехать ли ко мне, Джим? – обратился Дайер к приятелю. – Пропустим по рюмочке, поболтаем.

– Можно, – буркнул Джим.

– А как вы думаете? – спросил Дайер у Мякинэна.

– Валяйте, – храбрясь, ответил тот.

Квартира Дайера была обставлена со стандартным уютом. Низенький стол, кресла вокруг него, сервант с баром и книжная полка с яркими корешками книг. Похоже, в этой комнате обитатели бывают редко.

Дайер поставил рюмки, бокалы, бутылки и приготовил лед. Наливая в рюмку Мякинэна, он вдруг спросил у него:

– Когда вы собираетесь в Советский Союз?

Марвин едва не вздрогнул – так неожидан был этот вопрос. Не дав ему опомниться, молчавший до этого Джим спросил:

– Сколько будет стоить вам эта поездка?

Мякинэн не ответил.

– Слушайте, Марвин, давайте играть в открытую, – откинувшись на кресле, сказал Джим. – Мы представляем одну из спецслужб американской армии в Федеративной Республике Германии. У каждого своя работа. И каждый должен делать ее хорошо. Вы умный человек и понимаете, что прежде чем обратиться к вам, мы постарались удостовериться в том, что в этом есть смысл. Поэтому не обижайтесь, что мы кое-что знаем о вас, хотя, может быть, вы этого и не желали. Как турист вы однажды уже посетили Советский Союз. Предлагаем вам на сей раз осуществить поездку туда за наш счет, но на наших условиях…

Теперь Мякинэн понял все. Но, как ни странно, он не ощутил в себе ни гнева против этих двух, привезших его на конспиративную квартиру, ни раскаяния в том, что очутился здесь и вежливо выслушивает их. Наоборот, к его любопытству прибавилось еще какое-то чувство гордости, что вот именно его посвящают в свои тайны парни из американской разведки. Правда, в голове промелькнуло, что от предложения собеседников веяло элементарной нечистоплотностью, но отмахнулся от этого.

– С ответом не спешите, Марвин, – сказал Дайер. – Подумайте хорошенько. Ни до поездки, ни после нее мы вам никаких вознаграждений не обещаем. Мы ее только оплачиваем за некоторые ваши услуги нам, если вы, конечно, патриот и хотите помочь своей стране. Этот разговор вас ни к чему не обязывает.

– Разве к одному, – добавил Джим, – забыть о нем в случае, если вас не устроит наше предложение. Итак, мы ждем вашего звонка в четверг…

У двери Дайер добавил на прощание:

– Учтите, что ни стрелять, ни убивать вам никого не нужно будет, – он засмеялся. – Взрывать тоже ничего не придется. Вы возьмете с собой только фотокамеру…

В четверг, как было обусловлено, Мякинэн позвонил:

– Хелло, Дайер. Это Марвин. В общем, я согласен, – сказал он, слушая напряженную тишину в трубке.

Дайер откликнулся не сразу. После паузы он сказал:

– Отлично, Марвин, скоро встретимся, – и повесил трубку. Теперь, когда было сказано «да», Мякинэн стал размышлять.

Он говорил себе, что как настоящий американец должен был согласиться оказать помощь своей стране в той борьбе, которую она ведет против коммунистической России. Правда, где-то, в самой глубине души, копошилась и другая мыслишка: во всей этой истории его устраивало больше всего то, что он сможет поднакопить деньжат, съездив в туристическую поездку за счет военной разведки, и если бы ему предложили съездить в Советский Союз за свой счет, но с заданием, которое даст ему разведка, он бы, пожалуй, отказался. Но эту невыгодную мысль Мякинэн старался заглушить в себе, потому что патриотом выглядеть гораздо красивее и удобнее…

Готовить к поездке его начали сразу. Прежде всего было оговорено, что в Советский Союз он въедет через западную границу, но свой туристский маршрут может выбрать сам. Мякинэн выбрал такой путь следования: Ужгород – Львов – Ровно – Одесса – Ялта – Запорожье – Харьков, а затем – Москва – Минск – Брест. Этот вариант вполне устраивал его новых «друзей».

– Нам очень важно, – наставлял Дайер, – чтобы вы прокатились по Украине. Всю работу по организации этой поездки вы должны самостоятельно оформить через «Интурист» без нашего участия. Вы поняли меня, Марвин?

Он все понял. А дальше была специальная краткосрочная подготовка. Дайер и Джим удовлетворенно переглядывались, когда на инструктаже Мякинэн безошибочно определял различные типы танков, полевых орудий, бронетранспортеров и автомашин, находившихся на вооружении Советской Армии, точно запоминал воинские звания и эмблемы родов войск.

– Экипируем мы вас очень просто, – сказал Мякинэну Джим. – Вы получите нательный пояс, фотопленку и вот эту камеру. Это одна из новейших моделей. Проста, удобна, ее светосильный объектив позволяет снимать даже при самых неблагополучных условиях.

Вечером они сидели в комнате, где на большом столе были разложены карты, планы городов Советского Союза. Прорабатывая будущий маршрут, Мякинэн отмечал на них объекты, представляющие особый интерес. Кроме того, Дайер обратил его внимание на линии высоковольтных передач, башни, казармы и мосты.

– По возможности это надо сфотографировать. Память – дело хорошее, но фотопленка надежней, – пошутил Джим. – Ну и, кроме того, интересуйтесь всем, что на ваш взгляд может представить ценность для наших специалистов. Не гнушайтесь случайной информации, услышанной из разговоров. В общем, будьте внимательны всюду, не только в тех городах, на которые мы вас ориентируем особо. Вы – химик. О периодической таблице Менделеева слышали? Так вот, этот русский химик по составу сырья, которое подвозили эшелоны к немецкому заводу и по количеству этих эшелонов, так сказать, по их пропорциональности смог вывести формулу и доказать ею, что на заводе этом производится взрывчатка. Может быть, это легенда, – засмеялся Джим, – но я не возражал бы, чтобы вы последовали примеру ее героя. А теперь выпьем за успех нашего дела…

Все это происходило месяц назад. Чем ближе становился день отъезда, тем тревожнее было на душе. Мякинэн понял, что просто трусит, и с грустью подумал о том, что очередной свой день рождения встретит в опасной дороге, не такой уж приятной, какой она могла бы быть и какой он задумал ее, еще не ведая о существовании Дайера и Джима.

23 июля 1961 года (ровно через год после прерваного вояжа Марка Каминского) через пограничный контрольно-пропускной пункт после недолгих таможенных формальностей на территорию Советского Союза въехал серо-зеленый «фольксваген» с номерным знаком ВМР-999. Мило улыбнувшись на прощанье пограничникам, его владелец Марвин Вильям Мякинэн вырулил на шоссе.

…Было уже далеко за полдень. Шуршал под колесами размягчившийся асфальт. Ветерок сносил дорожную пыль на траву вдоль кюветов. Была она уже не зеленой, а какой-то бурой, жесткой. И только в стороне, где начинался лесок, все зеленело и манило прохладой. На поляне расхаживали ленивые от зноя коровы, вяло пощипывавшие траву.

Все это проносилось перед глазами американца, и временами ему казалось, что он едет где-то в окрестностях родного Чэссела – так все было похоже. Из этого состояния Марвина вывела мелькнувшая вдруг на опушке солдатская гимнастерка, затем вторая. Заученным маневром он съехал на поляну и, подняв капот, начал ковыряться в моторе. Дальше события стали разворачиваться, как стало потом известно, таким образом. Необычный вид машины привлек внимание солдат. Один из них заметил в руках иностранца фотоаппарат и доложил об этом командиру. Увидав вооруженных солдат, Мякинэн испугался и, вскочив в машину, умчался. Об этом было доложено командиру части. Так «турист» попал в поле зрения чекистов.

Из Ровно серо-зеленый «фольксваген» взял курс на Киев. Здесь Мякинэн поселился в кемпинге. В этот же кемпинг заехал и Алексеев. Молодые люди познакомились. Мякинэн рассказал о себе. Алексеев поведал свою «историю». Он преподаватель из Ровно. Путешествует на автомашине вместе с друзьями во время каникул по Украине. Один из его приятелей поехал проведать родню, которая живет под Киевом, а он, Володя, остался ждать его, так сказать, безлошадный. Новые «друзья» стали время проводить сообща. Алексеев показывал американцу город. Гуляли по склонам Днепра, осматривали Владимирский собор и другие достопримечательности столицы.

На третий день знакомства Мякинэн вдруг высказал желание побродить по городу наедине. Подбросил Алексеева в центр города, а сам уехал. Это было тем неожиданней, что накануне молодые люди познакомились с туристкой из Польши и условились встретиться с девушкой в 12 часов. Мякинэн сказал Алексееву, чтобы на свидание тот ехал сам, а он, дескать, потом подъедет. Когда «друзья» пересекали мост Патона, им навстречу ехала машина с песком. Указывая на нее, Мякинэн спросил, как песок называется по-русски – разговаривали они по-английски. Владимир сказал. Тогда Мякинэн спросил: а если так называется улица, то как это произносится?

– Улица Песчаная, – ответил Алексеев, начиная догадываться, к чему клонит американец.

– А есть такая улица в Киеве?

– Не знаю.

– А можно приобрести карту города, чтобы посетить интересующие меня места?

– Конечно, можно.

Заехали в магазин. Мякинэн купил карту и сразу же здесь, не отходя от прилавка, стал искать на ней зоопарк и улицу Зоологическую. Сориентировавшись, он уехал, а чекист поставил в известность руководство о том, чем заинтересовался «гость».

Вечером, отвернувшись по обыкновению к стене, Мякинэн стал просматривать какие-то записи. Алексееву еще раньше удалось установить, что прячет он их в нательном поясе. Даже уходя умываться, американец брал «патронташ» с собой, а перед выездом в город клал в ящичек на приборной доске. Однажды, вроде бы случайно, Алексеев нажал кнопку ящичка. Когда тот распахнулся, Мякинэн тут же испуганно захлопнул его.

Было принято решение тайно проникнуть в эту неприкосновенную часть «фольксвагена». Вечером, когда «друзья» отправились в ресторан «Динамо», с хранившихся в ящичке блокнотов, в которых, как и у Каминского, согласно километражу были записаны объекты оборонного значения, чекисты сделали фотоснимки. Шпион был полностью изобличен.

Утром Мякинэн выехал из кемпинга в город один. Не спеша въехал на Крещатик. Поливочные машины оросили улицу свежей водой. Было тихое, еще не знойное начало дня, когда отдохнувший за ночь город вновь наполнялся шумом и суетой. Мякинэн с интересом проехал по всему Крещатику, рассматривая дома, витрины и прохожих. Затем остановил машину, вышел из нее, прошел несколько десятков метров и, поймав такси, попросил отвезти его к зоопарку. У зоопарка он, не задерживаясь, пересел в троллейбус и возвратился к своему «фольксвагену». Улыбнувшись мальчишкам, рассматривавшим незнакомую машину, сел, включил зажигание и, быстро развернувшись, уехал.

Но еще до его отъезда в сторону зоопарка отправилась машина с оперативной группой. Было понятно, что Мякинэн вернется в эту часть города, что его поездка на такси была разведкой какого-то объекта. Поэтому решили встретить туриста здесь.

И действительно, поколесив по улицам, американец снова прибыл в район Песчаной. По улочке с выбитой мостовой он подъехал к забору, под которым рос платан, поставил в его широкой тени машину, а сам пешком отправился к насыпи, поросшей густыми кустами.

Руководитель оперативной группы еще задолго до операции поставил в известность коменданта воинской части о том, что чекисты будут задерживать шпиона. Были согласованы все детали, перекрыты возможные пути бегства лазутчика к своей машине.

Тем временем устроившись поудобнее в кустах, Мякинэн глянул с насыпи вниз и улыбнулся: лучшей точки для съемки и не придумаешь. Отсюда просматривалась вся территория воинской части. Он стал снимать кадр за кадром.

Алексеев придерживал рукой плечо коменданта и говорил:

– Не спешите, не спешите, пусть еще пощелкает. Прошло несколько минут, томительных и долгих.

– Пора, – кивнул руководитель группы коменданту.

В момент, когда американец в очередной раз приник к видоискателю аппарата, на его плече и запястье опустились крепкие руки…

После личного обыска и осмотра автомашины Мякинэна на стол следователя легли специальный нательный пояс с семью фотопленками, географические карты и план Киева, записная книжка и тетрадь с записями.

– Мы хотим показать вам «пейзажи», которые вы снимали, чтобы у вас не было иллюзий насчет темы нашего дальнейшего разговора, – сказал задержанному следователь КГБ. – Поэтому хочу пригласить вас прямо в лабораторию. Это для начала.

На проявленных в присутствии Мякинэна пленках ясно проступили заснятые в колоннах и отдельно воинские автомашины, мосты, цистерны бензохранилищ, антенные устройства, линии высоковольтных передач и многое другое.

– Для туриста, как видите, это слишком одностороннее увлечение, – заметил следователь, когда они вернулись в кабинет. – Эти кадры дают весьма узкое представление о нашей стране. Не правда ли? – он улыбнулся. – Что же вы делали в районе, где вас задержали?

– Я хотел познакомиться с окраиной города, – хрипло ответил Мякинэн.

– И для этого вы фотографировали воинскую часть?

– Хорошо, я расскажу правду, – спохватился Мякинэн. – Я занимался фотографированием запрещенных объектов по поручению своего знакомого по университету. Его фамилия Руденко. Он связан с центром одной украинской эмигрантской организации в Париже. – Мякинэн выпалил эту «легенду» без остановки, как хорошо заученный урок. Замолчав, он посмотрел на следователя и увидел в его глазах насмешливые искорки.

– Неужели Дайер так спешил, готовя вас к дороге, что ничего остроумнее не придумал? – спросил следователь.

– Вы знаете Дайера? – растерялся Мякинэн.

– Лично не имел чести быть знакомым. Но не вы первый, кого он финансирует в таких поездках в обмен на определенные услуги. Давайте не будем терять времени, вы же понимаете, что обнаруженное у вас свидетельствует о сборе вами секретной информации…

Мякинэн понял, что дальше запираться бессмысленно.

– Начнем с расшифровки ваших записей? Он молча кивнул головой.

В собственноручном показании Мякинэн потом написал: «…Признаю, что занимался шпионажем против Союза Советских Социалистических Республик в пределах его границ. Я полностью отдаю себе отчет в том, что мои действия наказуемы по советским законам.

Я заявляю, что намеревался проводить эту работу только из соображений оказания услуги правительству моей страны. Я не питал никаких иллюзий в отношении того, что совершаю героический поступок, и не добивался этой деятельностью хорошей репутации для себя».

При чтении последнего абзаца следователь улыбнулся: Мякинэн опять хотел выглядеть чистоплотней, нежели был на самом деле. Но все это касалось уже чисто моральной стороны вопроса. В военном же трибунале Киевского военного округа во внимание принимались лишь достоверные факты. В соответствии с этими фактами Мякинэн был приговорен к восьми годам лишения свободы.

Дело еще одного «туриста»-шпиона было закрыто. Связанная белой тесемочкой папка пошла в архив.

Пожалуй, стоит добавить к этой истории еще один штрих. В операции по изобличению Мякинэна чекист Алексеев сумел так тонко разыграть свою роль, что во время следствия и на процессе Мякинэн умолял не привлекать к ответственности Володю.

– Он так хорошо ко мне отнесся, а я своим поведением, видимо, навлек на него подозрение. Он ни в чем не виноват и никак не был посвящен в мои дела…

Ну, а как же сложилась дальнейшая служба Владимира Александровича Алексеева? Еще в молодые годы он был удостоен звания «Почетный сотрудник органов государственной безопасности». Работал, не жалея себя. Уже убеленный сединами, вышел на пенсию.

Теодор Гладков, Борис Стекляр

…ВСЕ РАВНО КОНЕЦ БУДЕТ!

Борьба с военными преступниками – буржуазными националистами, пособниками немецко-фашистских захватчиков, началась еще в период оккупации. В тяжелейших условиях вели ее советские партизаны. В годы, последовавшие за освобождением Ровенщины от гитлеровцев, при активном участии населения оуновское подполье было разгромлено. Но нет-нет, а сполохи этой борьбы достигают и наших дней. Потому что не все давние клубки уже размотаны. Не все преступники получили по заслугам. Некоторым удалось в свое время уйти от справедливого возмездия. Но следствие продолжается. Не так уж редко сообщают газеты, что еще один фашистский палач изобличен. Как говорит пословица – сколь веревочке ни виться, все равно конец будет…

За каждым таким кратким сообщением – труд, напряженный, многолетний, очень опасный труд чекистов. Как это бывает в жизни, мы попробуем рассказать на нескольких примерах.

ВСТРЕЧА НА УНТЕР-ДЕН-ЛИНДЕН

Летом 1949 года в райотдел государственной безопасности города Дубровицы пришла только что вернувшаяся на Родину после долгих лет пребывания на чужбине местная жительница, дочь погибшего на фронте красноармейца Текля Семенюк. Во время оккупации ее вместе с десятками других девушек и молодых женщин вывезли на работу в Германию. После войны территория, где Текля по шестнадцать часов в день работала на зажиточного бауэра, оказалась в американской оккупационной зоне, и исстрадавшейся женщине пришлось еще несколько лет помыкаться по лагерям для перемещенных лиц, прежде чем ей удалось добиться возвращения в СССР. Но в органы госбезопасности Теклю привело вовсе не желание поделиться пережитым или попросить какой-либо помощи. Она устроилась на работу, поселилась в своем старом, уцелевшем во время войны доме, нашла оставшихся в живых мать и брата. Словом, дальнейшая жизнь у нее сложилась неплохо.

Волнуясь, а оттого сбиваясь и путаясь, Текля рассказала, что в последний день своего пребывания в Берлине, накануне отъезда в Киев, она встретила человека, поразительно похожего на коменданта дубровицкой полиции Кирилла Сыголенко.

– Я увидела его на станции Фридрихштрассебанхоф. Он приехал из западного сектора. Сначала мне показалось, что это точно он, а потом засомневалась. Ведь сколько лет прошло, да и одет он, как немцы, – в плаще…

Текли пошла за маленьким, круглолицым очень подвижным человеком. В руке он держал большой, туго набитый портфель из желтой свиной кожи. Человек дошел по Фридрихштрассе до Унтер-ден-Линден, пересек ее и свернул налево. В кафе у Оперного театра он задержался на несколько минут, чтобы выпить чашку кофе и переговорить о чем-то тихо с кельнером. Здесь Текля смогла рассмотреть его поближе – вроде Сыголенко… Расплатившись, человек с желтым портфелем энергично зашагал к Александерплац, здесь спустился на станцию подземки и затерялся в толпе пассажиров.

– А вы часто видели коменданта полиции в Дубровице? – спросил Теклю беседовавший с нею оперработник.

– Да, на неделе два-три раза встречала! Только одевался он тогда иначе, носил полувоенную форму, фуражку-мазепинку с длинным козырьком. Зверь был, а не человек. Люди говорили, что евреев самолично расстреливал…

Фамилия Сыголенко уже встречалась ровенским чекистам.

При разгроме в 1948 году одной из бандгрупп в Дубровицком районе в бункере была обнаружена групповая фотография: несколько мужчин в полицейской форме, в мазепинках с трезубами. Фотографию предъявляли для опознания местным жителям. Среди других изменников они указали на коменданта местной полиции Кирилла Сыголенко.

Показали фотографию и Текле Семенюк. Женщина безошибочно указала на Сыголенко, на этот раз она твердо заявила, что видела в Берлине именно его, а не просто похожего человека. Лейтенант Георгий Федорович Петренко, которому поручили во всем этом разобраться, вспомнил, что фамилия Сыголенко будто-бы упоминалась в документах, связанных с изменнической деятельностью атамана так называемой УПА «Полесская сечь» Тараса Боровца по кличке Бульба. Точно! На некоторых документах, запрошенных из архива, в протоколах, в приказах Петренко нашел фамилию Сыголенко, занимавшего одно время должность атаманского адъютанта и редактора газетенки «Гайдамака». Нашлась и отдельная фотография Сыголенко. На ней, без сомнения, был изображен тот самый человек, который под этим же именем и фамилией был позднее комендантом полиции в Дубровице. Разница лишь в том, что Сыголенко был снят на ней не в мазепинке, а в смушковой шапке с трезубом, какие носили в «Полесской сечи». Текля Семенюк опознала Сыголенко и на этой фотографии.

Оба снимка направили в ГДР. Через несколько недель из Берлина пришел ответ. Сотрудники народной полиции установили человека, изображенного на обеих фотографиях. По их данным, это был проживающий в Западном Берлине спекулянт Карл Ковальский. В те годы темные личности зарабатывали большие деньги на контрабандном вывозе продовольствия из столицы ГДР в западные секторы города, где оно стоило значительно дороже.

При явном попустительстве западных оккупационных властей активно занимался этим неблаговидным промыслом и Ковальский. Он промышлял кофе – разница в ценах на этот столь любимый немцами напиток была особенно велика. Ковальского неоднократно задерживали власти ГДР за нарушение законов республики, несколько раз штрафовали, однажды даже осудили на два года. После освобождения, однако, занятия своего он не оставил, но стал гораздо осторожнее и больше не попадался, хотя по-прежнему наведывался в столицу ГДР. Видимо, теперь он только руководил какими-то спекулятивными махинациями, а непосредственно контрабандным вывозом кофе из ГДР занимались его наемные агенты.

Между тем чекисты в Ровно уже шли по следам Кирилла Сыголенко. Они выяснили, что в 1943 году полицейский участок в Дубровице подвергался нападению партизан и был разгромлен. Но Сыголенко удалось бежать. Позже его видели в Сарнах – там он служил оккупантам уже не в полиции, а в СД. Для изменника это было изрядным повышением. Но на этом след оуновца обрывался.

При очередном визите в Берлин Карл Ковальский был задержан и по обвинению в том, что он является военным преступником. В соответствии с существующими международными соглашениями его передали советским властям, поскольку преступления свои совершил он на территории СССР. Его препроводили в Ровно. Вести следствие по делу Карла Ковальского (задержанный настаивал, что это его настоящее имя) было поручено следователю майору Николаю Михайловичу Дюкареву.

Просматривая список вещей, изъятых у арестованного, Дюкарев обратил внимание на одну строчку: «Портфель кожаный, желтого цвета». Невольно улыбнулся – этот портфель упоминался во всех показаниях Текли Семенюк.

В конце мая 1951 года майор впервые встретился в своем кабинете с Ковальским. Перед ним на табурете сидел маленького роста человек лет сорока пяти, большелобый, лысый, с глубоко посаженными серыми глазами под густыми дугообразными бровями, большим мясистым носом и скошенным подбородком. Держался он напряженно, но собой вполне владел.

О себе заявил – Карл Николаевич Ковальский, родился на Львовщине, образование получил в Вене и Кельне. Работал агентом по сбыту мануфактуры в фирме «Шлехтер». Учился на юридическом факультете университета в Кельне, откуда был исключен после прихода Гитлера к власти. В 1936 году переехал в Польшу, до 1939 года работал продавцом в магазине. В сентябре 1942 года был арестован немцами в Варшаве и отправлен в Германию, где до самого конца войны содержался в различных концлагерях, в том числе в лагере смерти Дахау. После освобождения обосновался в Западном Берлине, где получил пособие как лицо еврейской национальности, пострадавшее от фашизма.

Последнее обстоятельство не могло не смутить следователя. В самом деле, дикой могла показаться сама мысль, что мелкий еврейский торговец, пускай и осужденный за спекуляцию, мог быть начальником полиции у гитлеровцев и сотником украинского буржуазного националиста атамана Тараса Бульбы! Быть может, Текля Семенюк все же ошиблась? Вот и документ у Ковальского убедительный – членский билет западноберлинской еврейской общины… Впору извиниться перед арестованным и отправить обратно.

Но следователь этого не сделал – неоднократно повторенная экспертиза трех фотографий неопровержимо свидетельствовала: комендант полиции Сыголенко, сотник УПА «Полесская сечь» с той же фамилией и спекулянт из Западного Берлина Карл Ковальский – одно и то же лицо.

Между тем, пока следователь Дюкарев методично и настойчиво работал с подследственным, в который раз повторяя одни и те же вопросы (в ответах накапливались расхождения), лейтенант Петренко активно занимался розыском лиц, которые могли иметь дело с Сыголенко как с комендантом полиции.

Тут надо отметить одно существенное обстоятельство. Работник органов госбезопасности или милиции, ведущий розыск, в отличие от следователя не осуществляет процессуальной функции. Он может с достоверностью выяснить тысячу фактов, установить все самые мелкие обстоятельства совершения преступления, но они не будут иметь доказательной силы. Суд даже не примет их к рассмотрению. Законную силу приобретают только те вещественные доказательства и свидетельства очевидцев, которые скрупулезно зафиксированы в точном соответствии с уголовно-процессуальным кодексом той или иной союзной республики, в данном случае – УССР. Как это всегда бывает, далеко не каждый факт, обнаруженный усилиями Петренко и других помогавших ему чекистов, мог быть использован следователем.

Страшная, опустошительная война пронеслась над этими местами. Тысячи людей погибли. Сгорели, исчезли и многие документы. Но все же нашлись и живые свидетели, отыскались и некоторые уцелевшие бумаги. Установлены и бывшие дубровицкие полицейские, отбывавшие теперь заслуженное наказание в местах заключения, и бывшие бульбаши, помнившие сотника Сыголенко.

Местные жители показали, что неоднократно видели Сыголенко, когда осенью 1941 года он разъезжал вместе с атаманом Бульбой по окрестным селам, выступал на насильственно собираемых митингах, уговаривал – посулами и угрозами – молодых парней вступать в УПА «Полесская сечь», чтобы вместе с немецкими войсками воевать до победного конца с большевиками.

Нашелся и приказ № 19 от 10 сентября 1941 года, по которому «за боевую и отличную организацию работы в боевых операциях за г. Олевск и за ликвидацию всех московско-большевистских и регулярных банд на Олевщине» повышается и утверждается в звании сотника Сыголенко Кирилл Николаевич.

Приказ подписали атаман Бульба, начальник штаба бывший петлюровский полковник и агент немецкой разведки Петр Смородский, адъютант атамана хорунжий Юрий Круглый-Дорошенко. Вскоре Круглого-Дорошенко настигнут пули советских партизан, и штабные документы УПА в качестве адъютанта будет подписывать уже свежеиспеченный сотник Сыголенко. А потом атаман поручит своему любимцу по совместительству еще и редактировать газетку «Гайдамака». Выходит, Сыголенко был не просто одним из «сечовиков», нет, он входил в число особо доверенных лиц, отличившихся перед немцами и националистами в боях с окруженными подразделениями Красной Армии в районе Олевска, а также в последующих схватках с местными партизанскими отрядами.

Разыскали чекисты еще один примечательный документ: протокол совещания старшин УПА «Полесская сечь» от 18 ноября 1941 года, на котором председательствовал сам атаман, присвоивший себе к тому времени чин генерал-хорунжего. На этом совещании сотник Сыголенко докладывал, что прибывший к ним капитан ваффен-СС Гичке запросил у бульбашей помощи в поголовном расстреле к 19 ноября евреев Олевска.

Следователь Дюкарев имел на руках и другой документ. Из него было ясно, что в точно указанный эсэсовцем срок шестьдесят бульбовских «казаков» под командованием двух старшин расстреляли 535 советских граждан еврейской национальности в городе Олевске.

Под давлением неопровержимых улик подследственный, наконец, сознался, что он действительно Кирилл Сыголенко, бывший сотник УПА «Полесская сечь». Ни в Вене, ни в Кельне он никогда не учился, в фашистском лагере смерти не сидел. Документы на имя Карла Ковальского попали к нему в руки в конце войны совершенно случайно. По ним он и зарегистрировался в еврейской общине Западного Берлина, чтобы получить пособие и открыть на него какое-нибудь дело.

И опять следователь усомнился: и в том, что документы еврейского мелкого торговца случайно попали к сотнику Бульбы, и в том, что тот обратился в общину лишь с целью получить пособие. Документы на чужое имя, но с твоими приметами так просто на улице не валяются. Да и пособие не было настолько большим, чтобы Ковальский мог приобрести на него в Западном Берлине собственный дом, как он это сделал. Очевидно, регистрация в общине нужна была Сыголенко прежде всего для того, чтобы надежно укрыться от правосудия. Ну кому, в самом деле, придет в голову мысль искать сотника УПА, впоследствии коменданта полиции, в еврее, чудом выжившем в лагере смерти Дахау?

Между тем лейтенант Петренко продолжал уточнять факты бурной биографии Сыголенко. Оказалось, что с Бульбой Сыголенко расстался при невыясненных обстоятельствах в декабре 1941 года и сразу занял должность переводчика в жандармерии в Сарнах. Видимо, сей «идейный националист» служил оккупантам верой и правдой, иначе просто немыслимо последующее, летом 1942 года, его назначение на пост коменданта полиции в Дубровице.

Майор Дюкарев был опытным и квалифицированным следователем, но и ему стоило больших трудов держать себя в руках. Он уже понял, что его подследственный – человек малообразованный, но от природы достаточно умный, хваткий, из тех, про которых говорят, что им пальца в рот не клади. Сыголенко владел несколькими языками почти в равной степени – это было характерно для жителей городов, местечек и сел Западной Украины, где на протяжении многих десятков лет жили бок-о-бок украинцы, русские, поляки, евреи, немцы, чехи, венгры. Это затрудняло установление его национальности и подлинного места рождения. Лгал он совершенно беззастенчиво, громоздил одну версию на другую, вовсе не задумываясь о логике, не смущаясь явных противоречий. Когда его уличали, не терялся, а с необычайной легкостью выдумывал что-нибудь новенькое.