Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сборник новелл «На полпути в ад»

ModernLib.Net / Детективы / Кольер Джон / Сборник новелл «На полпути в ад» - Чтение (стр. 16)
Автор: Кольер Джон
Жанры: Детективы,
Ужасы и мистика

 

 


– Как же он не будет грубить, – задал вопрос мистер Картер, – если ты говоришь, что он лжет, а потом сама предлагаешь переменить тему? Он делится с тобой своими фантазиями, а ты отмахиваешься от них. Вполне естественно, у него возникает защитная реакция. И вот тут-то он начинает лгать по-настоящему.

– Помните, по телевизору показывали «Эти трое»? – вставила Бетти. – Там было то же самое. Не совсем, конечно, но все-таки. Там девочка была бессовестной лгунишкой.

– Я бы ее живо усовестил, – заверил мистер Картер. – Прошелся бы хорошенько по одному месту и усовестил. Но Маленький Саймон не врет – он фантазирует. Правильно, Маленький Саймон? Эти твои игры – ты ведь их просто придумываешь?

– Совсем нет, – ответил мальчик.

– Придумываешь, – повторил мистер Картер. – А раз так, значит, тебе еще можно все разъяснить. Это даже хорошо, если у тебя богатая фантазия, если ты большой выдумщик. Только, друг мой, ты должен хорошо отличать выдуманное от настоящего, иначе твой мозг так и останется маленьким, а нужно, чтобы он вырос, стал таким, как у Большого Саймона. Поэтому не упрямься и расскажи нам о твоем мистере Вельзи. Как он выглядит? На кого похож?

– Он ни на кого не похож, – ответил мальчик.

– Ни на кого на свете? – удивился отец. – Тогда он, наверное, очень страшный.

– Ни капельки, – улыбнулся мальчиж. – Я его совсем не боюсь.

– И то хорошо, – сказал мистер Картер. – Иначе получилось бы, что ты пугаешь сам себя. Я часто говорю даже взрослым, что они просто пугают сами себя. Ну так какой же он? Смешной? А может быть, он великан?

– Когда как, – уклончиво ответил малыш.

– Когда как, – повторил мистер Картер. – Весьма неопределенно. Ну а все-таки скажи нам, как же он выглядит?

– Я люблю его, – сказал мальчик. – А он любит меня.

– Это очень сильное слово, – заметил мистер Картер. – Его лучше поберечь для чего-нибудь настоящего, к примеру, для Большого Саймона и Маленького Саймона.

– Он настоящий, – с жаром воскликнул мальчик. – И очень умный. Он настоящий.

– Послушай, – обратился к нему отец. – Когда ты идешь в сад, там ведь никого нет? Есть или нет?

– Нет.

– А потом ты начинаешь думать о своем мистере Вельзи, звать его про себя, и он приходит.

– Нет, – не согласился Маленький Саймон. – Я должен нарисовать линии. На земле. Палочкой.

– Это одно и то же.

– Нет.

– Маленький Саймон, ты упрямишься, – сказал мистер Картер. – Я пытаюсь тебе что-то объяснить. Я живу на свете дольше, чем ты, значит, я старше и умнее тебя. Ты должен понять, что мистер Вельзи – это просто твоя фантазия, не более. – Слышишь? Ты понял меня?

– Понял, папа.

– Ты его придумал. Он только так, понарошку. Мальчик смотрел на свою тарелку, чему-то улыбаясь про себя.

– Надеюсь, мои слова до тебя доходят, – произнес мистер Картер. – Я хочу только, чтобы ты сказал: «Я играю понарошку с неким человеком, которого я сам придумал и назвал мистером Вельзи». Тогда никто не скажет, что ты лжешь, а тебе будет ясна разница между вымыслом и реальностью. Мистер Вельзи – это вымысел.

Мальчик не поднимал глаз от тарелки. – Иногда он есть, иногда его нет, – не отступал мистер Картер. – Иногда он такой, иногда эдакий. Видеть его ты не можешь. А вот меня – можешь. Я – настоящий. Дотронуться до него ты тоже не можешь. Но ты можешь дотронуться до меня. А я – до тебя, – Мистер Картер вытянул большую белую руку зубного врача и взял своего маленького сына за загривок. На мгновение замолчав, он сжал пальцы. Мальчик еще сильнее втянул голову в плечи. – Вот теперь ты знаешь разницу между выдуманным и настоящим, – сказал мистер Картер. – Мы с тобой – это одно. Мистер Вельзи – совсем другое. Так кто же выдуманный? Ну давай, отвечай! Кто же выдуманный?

– Большой Саймон и Маленький Саймон, – последовал ответ.

– Не надо! – вскрикнула Бетти и тут же прижала руку ко рту, потому что какое же право имеет гость говорить «Не надо!», когда отец воспитывает сына по современной и научной системе? К тому же отца такое вмешательство раздражает.

– Что ж, мой милый, – сказал мистер Картер, – я уже сказал, что ты должен учиться на собственном опыте. Иди наверх в свою комнату. Ты узнаешь, что лучше – слушать старших или упрямиться как осел. Иди наверх и жди меня там.

– Неужели ты будешь бить ребенка? – воскликнула миссис Картер.

– Не будет, – ответил за него мальчишка. – Мистер Вельзи не позволит ему.

– Шагом марш наверх! – вскипел мистер Картер. Маленький Саймон остановился в дверях.

– Мистер Вельзи сказал, что никому не позволит обижать меня, – прорыдал он. – Он сказал, что превратится во льва, замашет крыльями и всех съест.

– Сейчас ты узнаешь, кто из нас настоящий, – прокричал отец ему вслед. – Не хочешь понимать по-хорошему, что ж-поймешь по-плохому. Придется тебе спустить штанишки! Но сначала я допью чай, – закончил он, обращаясь уже к дамам.

Те промолчали. Мистер Картер допил чай и неторопливо вышел из комнаты, не забыв вымыть руки невидимыми водой и мылом.

Миссис Картер не произнесла ни слова. Бетти тоже не знала, что сказать. Лучше бы они были заняты разговором – она боялась, что сейчас до их слуха донесется нечто ужасное.

Она оказалась права. Раздался душераздирающий вопль.

– Господи! – воскликнула Бетти. – Что это! Неужели он ударил его так сильно? – Она вскочила с кресла, ее наивные глаза заметались за стеклами очков – Я иду туда! – крикнула она, вся дрожа.

– Идем, идем вместе, – вскинулась миссис Картер! Идем наверх. Это кричал не Маленький Саймон.

На площадке второго этажа они увидели мужской ботинок со ступней внутри – он лежал, словно мышиная лапка, которую выронил кот.

КАНАТА ХВАТАЕТ

Генри Фрейзера, глубоко убежденного, что почти все чудеса на свете делаются не без зеркал, послали служить в Индию. Не успел он ступить ногой на берег, как разразился громким хохотом. Те, кто его встречал, не без тревоги осведомились о причине столь буйного веселья. Генри ответил, что смеется при одной лишь мысли об Индийском фокусе с канатом.

На официальном завтраке, данном в честь его приезда, Генри испустил аналогичные пугающие звуки и дал то же самое объяснение, равно как и на военном параде, на званых обедах, в повозках рикш, на базаре, в клубе и на спортивной площадке за игрой в поло. Вскоре он прославился от Бомбея до Калькутты как человек, который смеется над Индийским фокусом с канатом, и стал наслаждаться заслуженной популярностью.

Но вот наступил день, когда Генри сидел у себя в бунгало и изнывал от скуки. Вошел бой и с подобающими поклонами доложил, что за дверью стоит факир, жаждущий чести развлечь сахиба Индийским фокусом с Канатом. От души смеясь, Генри дал согласие и вместе со стулом проследовал на веранду.

Внизу на пыльной земле огороженного участка стоял заметно истощенный старик туземец, а при нем были юркий подросток, объемистая плетеная корзина и громадная кривая сабля. Из корзины туземец вытащил метров десять толстого каната, сделал два или три пасса и подбросил канат в воздух. Там он и остался. Генри хмыкнул.

Мальчик подпрыгнул, обхватил канат всем телом и полез вверх, перебирая руками, как обезьянка. Добравшись до самого верха, мальчик бесследно исчез. Генри чуть не лопнул со смеху.

Вскоре туземец начал проявлять явные признаки нетерпения: задрав голову, он стал звать мальчика, постепенно переходя на завывание и крик. Он разрешал ему спуститься, он повелевал ему спуститься, он умолял его спуститься, он начал ругаться и сыпать страшными проклятиями. Мальчик, казалось, не обращал на все это внимания. Генри сотрясал воздух раскатами громового хохота.

Тогда старик, зажав в зубах огромную кривую саблю, вцепился в канат и сам полез вверх с поистине матросской сноровкой. Он тоже исчез, достигнув конца каната… Генри еще больше развеселился.

Тут неизвестно откуда раздались крики, пронзительный визг, а затем душераздирающий вопль. В воздухе показалась нога и тяжело шлепнулась на землю, за нею рука, другая нога и прочие части тела, а под занавес (не при дамах будет сказано) – голый зад, который грохнулся оземь, как бомба. На Генри напали корчи.

Наконец, держась за канат одной рукой и бормоча под нос какую-то скороговорку, на землю соскользнул и сам старик. С глубоким поклоном он вручил Генри лезвие, чтобы тот мог засвидетельствовать, что оно еще дымится от свежей крови. Генри схватился за живот.

Туземец, испытывая, по-видимому, угрызения совести, собрал тем временем расчлененные останки своего юного помощника, осыпая каждую часть тела сотнями горестных стенаний и ласковых слов, и сложил их все вместе в гигантскую корзину.

В этот миг Генри решил, что теперь самое время раскрыть карты; готовый поставить тысячу против одного за то, что (перед тем как его позвали на террасу) весь его участок наводнили зеркалами, он выхватил револьвер и расстрелял в разных направлениях все шесть патронов, надеясь угодить хотя бы в одно из коварных зеркал.

Ничего такого, разумеется, не случилось, но туземец подскочил от испуга, быстро огляделся и выудил из пыли у собственных ног омерзительную змейку, не толще карандашного грифеля, – ее убила случайная пуля Генри. Старик испустил вздох облегчения, вежливо коснулся тюрбана, снова обратился к корзине и проделал над нею два или три пасса. Тотчас же из нее выскочил непоседа мальчишка – целехонький, живой, улыбающийся, брызжущий здоровьем и озорством, пританцовывающий от радости.

Факир торопливо смотал канат и с поклоном подошел к Генри, чтобы поблагодарить его за спасение своей жизни от ядовитой змейки, которая оказалась не более и не менее как бенгальским крейтом: один укус, и человека одиннадцать секунд сводит колесом, а потом он валится на землю мертвый, как доска.

– Если бы не небеснорожденный, – сказал туземец, – я бы кончился на месте, а мой непослушный мальчик, моя гордость и отрада, лежал бы четвертованный в корзине, покуда слуги сахиба не снизошли бы выкинуть его останки на съедение крокодилам. Наши ничтожные жизни, наше убогое имущество – все в распоряжении сахиба.

– Чего уж там! – отмахнулся Генри. – Мне много не нужно: объясни, как делается этот фокус, иначе выйдет, что я смеялся над самим собой.

– Может быть, сахиб предпочтет секрет превосходной жидкости для ращения волос? – неуверенно спросил туземец.

– Нет, нет, – ответил Генри, – только фокус.

– Я владею тайной особого возбуждающего средства. Оно может пригодиться сахибу – не сейчас, конечно, а в более преклонном возрасте…

– Фокус, – потребовал Генри. – И не тяни резину.

– Хорошо, – сказал туземец. – Нет ничего более простого. Сахиб делает пасс, вот так…

– Погоди, – прервал его Генри. – Вот так?

– Совершенно верно, – подтвердил туземец. – Затем подбрасывает канат… Так. Видите? Он натягивается и застывает в воздухе.

– Действительно, – согласился Генри.

– Теперь мальчик может свободно влезть по нему, – продолжал туземец. – Полезай, мальчик! Покажи сахибу.

Мальчик с улыбкой взобрался наверх и исчез.

– А теперь, – сказал туземец, – сахибу придется извинить меня, но я тотчас же вернусь. – С этими словами он сам залез наверх, по частям сбросил на землю мальчика и проворно вернулся к Генри. – Все это, – продолжал он, размахивая руками и ногами мальчика под носом у Генри, – все это доступно каждому. Правда, есть тут маленькая закавыка: пасс, что я делаю, когда воссоединяю тело. Если сахиб соблаговолит присмотреться повнимательнее… вот так.

– Вот так? – переспросил Генри.

– Сахиб усвоил его в совершенстве, – отозвался туземец.

– Очень интересно, – одобрил Генри. – Скажи, а что там наверху?

– Ах, сахиб, – улыбнулся туземец, – там нечто поистине упоительное.

Туземец проделал церемонию прощания и удалился вместе с огромной корзиной, исполинской кривой саблей и непослушным мальчиком. Оставшись в одиночестве, Генри несколько приуныл: от Декана до ущелья Кхибер он был известен как человек, смеющийся над Индийским фокусом с канатом, а теперь ему стало не до смеха. Генри решил хранить молчание, но, к несчастью, этого оказалось мало. На официальных завтраках, званых обедах, в клубе, на военном параде, на базаре и за игрой в поло от него ждали взрывов хохота, а в Индии каждому лучше делать то, чего от него ждут. Генри страшно невзлюбили, против него начали плести интриги, и вскоре его выгнали со службы.

Это было тем более досадно, что он успел жениться на даме с решительным лицом – весьма достойной, всегда подтянутой, ясноглазой, чуть слишком властной и ревнивой, как демон, но во всех отношениях – мэмсахиб высшего полета, которая отлично знала, в чем заключаются обязанности мужа. Она сказала Генри, что ему следует поехать в Америку и там нажить состояние. Генри согласился, супруги уложили вещи и отправились в Америку.

– Надеюсь, – сказал Генри, когда на горизонте показался Нью-Йорк, – надеюсь, что наживу это самое состояние.

– Конечно, – откликнулась жена. – Ты должен проявить настойчивость.

– Хорошо, милочка, – сказал Генри.

Однако, высадившись на берег, он обнаружил, что все состояния уже нажиты (это открытие неизменно делает всякий, кто приезжает в Америку с подобной целью). Проскитавшись без места несколько недель, Генри приготовился снизить требования: он соглашался всего лишь на работу, потом – на плохо оплачиваемую работу и, наконец, на работу за харчи и ночлег.

До этой крайности супруги дошли в маленьком городке Среднего Запада.

– Ничего не остается, милочка, – сказал Генри. – Придется показать Индийский фокус с канатом.

Жена горько всплакнула при мысли о том, что мэмсахиб будет вынуждена демонстрировать столь экзотическое искусство в среднезападном городке перед среднезападной публикой. Она осыпала мужа упреками за потерянное место, за сомнительные мужские достоинства, за то, что он не уследил за ее собачкой и бедняжку на его глазах задавила машина, за взгляд, какой он бросил на парсскую девушку в Бомбее. Тем не менее доводы рассудка и голода возобладали; супруги отнесли ростовщику последнюю безделушку и вложили образовавшийся капитал в канат, вместительный саквояж и уродливый ржавый ятаган, который они высмотрели в лавке старьевщика.

Увидев сей последний предмет, жена Генри наотрез отказалась участвовать в затее, если ей не будет предоставлена главная роль, а Генри не удовольствуется ролью подручного.

– Но ведь, – начал Генри, с опаской проводя большим пальцем по источенному и зазубренному лезвию наводящего ужас ржавого орудия, – ты же не умеешь делать пассы…

– А ты меня научишь, – возразила жена, – и если что-нибудь случится, пеняй на себя.

И Генри научил жену. Можете не сомневаться, его инструкции были предельно точны. В конце концов жена все переняла, и осталось лишь вымазаться кофейной гущей. Генри наспех смастерил себе тюрбан и набедренную повязку; жена же украсилась сари и двумя пепельницами, позаимствованными в гостинице. Супруги облюбовали подходящий пустырь, собрали большую толпу, и представление началось.

Взлетел канат. Как и следовало ожидать, он остался натянутым в воздухе. Толпа с многоголосым хихиканьем зашептала, что все это делается при помощи зеркал. Перебирая руками, Генри не без пыхтения полез вверх. Добравшись до конца, он позабыл и о толпе, и о представлении, и о жене, и даже о себе самом, так изумило и восхитило его открывшееся перед ним зрелище.

Генри словно выполз из глубокого колодца на нечто вроде твердой почвы. Пейзаж вокруг него нисколько не походил на тот, что остался внизу, а напоминал индийский рай, изобилующий лесистыми долинами, беседками, ибисами и всякой всячиной. Однако изумление и восторг Генри были вызваны не столько прелестями ландшафта, сколько присутствием некой юной особы в одной из беседок, а беседка по странной случайности была наводнена венками, балдахинами и пологами, заросла зеленью и пестрела цветами, испускавшими дурманящий аромат. Девушка, являвшаяся, бесспорно, не кем иным, как гурией, обворожительным существом в крайне легком одеянии, явно ожидала Генри и приветствовала его с экстатическим пылом.

Генри, достаточно любвеобильный по природе, обвил руками шею девушки и пристально посмотрел ей в глаза. Они были поразительно красноречивы. Они, казалось, вопрошали: «Отчего бы и не побаловаться, пока светит солнышко?»Идея пришлась Генри весьма по вкусу, и он запечатлел на губах девушки длительный поцелуй, со смутным и беззаботным неудовольствием подсознательно отметив доносившиеся снизу завывания и вопли жены.

«Если у человека есть хоть капля такта или деликатности, – подумал он, – разве он позволит себе завывать и вопить в такую минуту?» И тут же перестал думать о жене.

Нетрудно вообразить его разочарование, когда сладостные объятия, в которых он покоился, вдруг разомкнулись. Он обернулся: перед ним предстала жена, доведенная до исступления, багровая от ярости, с демоническим гневом в очах, с зажатым в зубах страшным ятаганом.

Генри попытался встать, но жена опередила его и, не успел он спустить на пол левую ногу, угодила ему огромным зазубренным острием в филейную часть, в результате чего Генри не осталось ничего другого, как пасть ниц к ее ногам.

– Побойся бога! – вскричал он. – Это же фокус. Часть представления. Не принимай это всерьез. Помни о публике. Представление должно продолжаться.

– Оно и будет продолжаться, – заверила доблестная половина, полоснув его по рукам и ногам.

– Ох уж эти зазубрины! – вскричал Генри. – Сделай одолжение, милочка, прошу тебя. Поточи лезвие о какой-нибудь камень.

– Для тебя, аспида, и такое слишком хорошо, – ответила жена, не переставая разить и кромсать. Очень скоро Генри остался без конечностей.

– Ради всего святого, – взмолился он, – не забудь пассы. Дай я тебе все объясню еще раз!

– К черту пассы! – сказала жена и последним взмахом снесла ему голову; голова покатилась как футбольный мяч.

Жена, не мешкая, собрала разрозненные останки бедняги Генри и побросала их вниз под аплодисменты и смех толпы, более чем когда-либо убежденной, что все это делается при помощи зеркал.

Затем супруга схватила ятаган и хотела было последовать вниз за мужем, не из мягкосердечного намерения вновь собрать несчастного, а с целью полоснуть еще разочек-другой по наиболее крупным кускам. Но тут она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела божественного юношу с внешностью магараджи высшей Касты, совершеннейшего Родольфо Валентине {Валентине Родольфо – итальянский актер и танцор, кинозвезда Голливуда в 20-х годах, чье имя стало нарицательным для обозначения мужской красоты.}, в глазах которого явственно можно было прочесть слова: «Лучше возлечь на ложе страсти, чем воссесть на электрический стул».

Эта идея предстала перед женщиной во всей своей неоспоримой убедительности. Она помедлила лишь для того, чтобы просунуть голову в отверстие и крикнуть: «Вот что ожидает свинью мужа, который изменяет жене со скотиной туземкой», а потом смотала канат к себе наверх и вступила в беседу с соблазнителем.

Вскоре на место происшествия прибыла полиция. Вверху не было ничего, кроме воркующих звуков, словно там в свадебном полете кружили горлицы. Внизу в пыли валялись куски тела Генри, их уже облепили мясные мухи.

Толпа объяснила полиции, что это всего-навсего фокус, он делается при помощи зеркал.

– Вот как, при помощи зеркал? – сказал сержант. – Похоже, что об этого бедолагу разбилось самое большое из них.

НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ

Молодой человек быстрым шагом поднялся по тропинке из долины в гору, где, утопая в зелени, ютилась деревушка. Его взгляду открылись пруд, утки, выкрашенный белой краской придорожный трактир с качающейся вывеской-словом, все привычные атрибуты уютной, чистенькой, тихой горной деревушки, каких так много в Сомерсете.

Дорога, а по ней и молодой человек прошли по самому краю обрыва мимо белой калитки, за которой в глубине большого фруктового сада из зарослей кустарника поднимался ладный домик с видом на раскинувшуюся внизу долину. Необычайно доброжелательный на вид старичок копался в саду. Когда прохожий – Эрик Гаскелл – подошел к калитке, старичок поднял голову.

– Доброе утро, – сказал он. – Чудесное сентябрьское утро!

– Доброе утро, – ответил Эрик Гаскелл.

– Сегодня достал свой телескоп. Я теперь редко спускаюсь в долину. Назад взбираться тяжело стало. Вид из окна да телескоп выручают. С их помощью вроде бы знаю, что происходит вокруг.

– Что ж, это хорошо.

– Еще бы. Вы мистер Гаскелл?

– Да. Кажется, мы встречались у священника.

– Так точно. А я вас частенько вижу. Вы все время здесь гуляете. А сегодня думаю: дай поговорю с юным мистером Гаскеллом! Заходите.

– Спасибо. Зайду на минутку.

– Как вам с супругой наш Сомерсет? – спросил старичок, открывая калитку.

– Замечательно.

– Моя экономка говорит, что вы с восточного побережья. Воздух там отличный, ничего не скажешь. Ее племянница у вас убирает. Вам здесь не скучно? А то у нас ведь не разгуляешься. По старинке живем.

– Нам здесь очень нравится, – сказал Эрик, садясь вместе с хозяином на белую скамейку под яблоней.

– Нынче, – сказал старичок, – молодежь старину любит. В наше время иначе было. Это теперь мы все в старых чудаков превратились. В первую очередь, конечно, капитан Фелтон, но и священник, адмирал, мистер Коперс – все чудаки. Вас это не смущает?

– Даже нравится, – заверил его Эрик.

– У каждого из нас свое хобби. У Коперса, например, антиквариат, у адмирала – розы…

– А у вас телескоп.

– Телескоп? Ну да, и телескоп тоже. Однако мое главное увлечение, моя гордость – музей.

– У вас есть музей?

– Представьте себе, да. Я был бы вам очень признателен, если бы вы заглянули в него и сказали свое мнение.

– С удовольствием.

– Тогда пойдемте, – сказал старичок, ведя его к дому. – Да, прямо скажем, не часто удается показать свою коллекцию новому человеку. Обязательно как-нибудь приходите с супругой. Кстати, ей есть чем занять себя в наших тихих местах?

– Она не жалуется. Ей не до природы: целыми днями за рулем.

– Как же, как же, разъезжает одна в открытой красной машине, – подхватил старичок. – Скажите, ей дом нравится?

– Не знаю. Когда покупали его прошлой весной – нравился. Даже очень.

– Дом у вас отличный, ничего не скажешь.

– Что-то он последнее время гнетет ее. Говорит, что в нем задыхается.

– Это от перемены мест. На восточном берегу совсем иначе дышится.

– Может быть, в этом дело, – согласился Эрик. Между тем они подошли к парадной двери. Старичок пропустил Эрика внутрь, и они оказались в очень опрятной маленькой комнатке с отполированной мебелью, в которой царили безупречные чистота и порядок.

– Это моя гостиная, – сказал старичок. – И столовая теперь тоже. Вторая комната и маленький кабинет целиком отданы под музей. Вот мы и пришли.

Он распахнул дверь. Эрик переступил через порог, огляделся по сторонам и замер в изумлении. Он ожидал увидеть обычные музейные экспонаты: стеклянные ящики с римскими монетами или орудиями из камня, заспиртованную змею, возможно, чучело птицы или какие-нибудь яйца. Вместо этого вся комната и примыкающий к ней кабинет были завалены самым поломанным, обветшалым, грязным и бессмысленным хламом, какой только попадался ему на глаза. И что удивительнее всего, ни один предмет в этой свалке не мог претендовать даже на самое отдаленное подобие старины. Казалось, будто несколько тачек утиля вывезли с деревенской помойки и вывалили на столы, буфеты, стулья и полы этих двух комнат.

Старичок наблюдал за реакцией Эрика с исключительным добродушием.

– Вы думаете, что моя коллекция не из тех, какие бывают в музее. Вы правы. Но позвольте заметить, мистер Гаскелл, у каждой хранящейся здесь вещи своя история. Они словно галька, смытая и выброшенная на берег потоком времени, несущимся по деревням нашего тихого края. Взятые вместе они олицетворяют собой память, память о прожитом. Вот, скажем, сувенир военного времени: телеграмма семье Бристоу из Верхнего Медлема о смерти их сына. Прошло немало лет, прежде чем мне удалось выпросить эту телеграмму у бедной миссис Бристоу. Я заплатил ей за нее целый фунт.

– Любопытно.

– Из-за этой тачки, – продолжал старичок, показывая на груду обломков, – погибло сразу двое. Она скатилась по склону холма на дорогу, как раз когда по ней проезжала машина. Об этом случае все газеты писали. «Трагедия в провинции».

– Невероятно.

– Чего только не бывает в жизни. Вот, например, пояс, который обронил в драке с цыганами один ирландец. Эта шляпа принадлежала фермеру, он жил неподалеку от. вас. Он выиграл на скачках и на радостях упился до смерти, бедняга! Эти кирпичи – все, что осталось от флигеля, где жил мой садовник. Дом сгорел дотла, и никто не знает, как он загорелся. Вот эта змея в прошлом году каким-то образом заползла в церковь во время службы. Ее убил капитан Фелтон. Правда, он красивый человек?

– Да, пожалуй. Я его плохо помню.

– Странно. А я-то думал, вы с супругой дружите с капитаном.

– С чего вы взяли?

– Сам не знаю. Наверное, мне показалось. А вот довольно грустный экспонат. Эти рога отпилили быку, которого фермер Лосон выпустил на мой луг. Кто-то оставил калитку открытой, бык выбежал и забодал прохожего.

– Мы едва знакомы с капитаном Фелтоном. Мы встретились, когда только приехали сюда, но…

– Да, да. А вот анонимное письмо. И у нас иногда бывает такое. Мне отдал его мистер Коперс.

– Скажите, вашим анонимкам можно верить?

– Думаю, да. Есть люди, которые хорошо знают, что у нас делается. А вот гигантский гриб-дождевик с кладбища. Боюсь, правда, он долго не протянет. Такие большие, как этот, только там и растут. Пощупайте, какой легкий.

Он протянул его Эрику. Чтобы взять гриб, Эрик отложил трубку и кисет, которые все это время теребил в руках.

– Ничего не весит, – сказал он. – Удивительно.

– Идите сюда, – нетерпеливо позвал его старичок. – Я совсем забыл про сапоги. – Эрик с гигантским грибом в руках последовал за ним. – Эти сапоги, – пояснил старичок, – сняли с бродяги, которого нашли в пруду. Небольшой такой пруд, рядом с домом капитана Фелтона.

– А чем занимается этот ваш Фелтон?

– Живет на доходы. В свое удовольствие.

– Какие же у него удовольствия? – небрежно спросил Эрик.

– Между нами говоря, – сказал старичок, подмигнув, – капитан Фелтон неравнодушен к слабому полу.

– Вот как?

– Капитан – человек очень сдержанный, но сами знаете, как бывает. Вот тот большой кристалл был найден в кааменоломне в полумиле отсюда. Каменоломня эта заброшена уже много лет. К ней можно подъехать на машине. Говорят, это укромное местечко и облюбовал капитан для свиданий. Конечно, нехорошо сплетничать, но за ним сверху не раз подсматривали мальчишки. Увидят – и ну трезвонить по всей деревне. А народ ведь, знаете, охоч до таких историй. Боюсь, в один прекрасный день какой-нибудь добропорядочный семьянин, которому капитан, скажем так, дорожку перебежал, заглянет сверху в каменоломню, а там… огромные валуны лежат. А вот чучело кошки – сам набивал. С этой кошкой связана одна удивительная история…

– Скажите, Фелтон сейчас здесь или в отъезде?

– Здесь, где же еще. Всего час назад я видел, как он проехал в своей машине. Красного цвета. Красную машину не часто увидишь, хотя – вот ведь совпадение – следом за ней проехала еще одна, такая же.

– Простите, мне… мне пора.

– Так скоро? – огорчился старичок. – А я уж было собирался рассказать вам про эту несчастную кошку.

– В следующий раз.

– Что ж, в следующий, так в следующий, – согласился старичок. – За мной дело не станет. Позвольте, провожу вас до калитки.

Эрик бросился за калитку.

– Почему же вы не идете – той дорогой, что пришли? – крикнул ему вслед старичок. – Так быстрее.

– Нет, нет. Мне надо пройти этой стороной, – отозвался Эрик.

– Так вы придете к каменоломне капитана. Ну, всего хорошего. Заходите, не забывайте старика.

Он внимательно смотрел, как Эрик спешит вниз, и даже забрался на склон холма, чтобы видеть его подольше. Когда старичок заметил, как Эрик, сойдя с дороги, оступился и полетел головой вниз, прямо на каменный выступ карьера, он как ни в чем не бывало вернулся к себе в музей.

Там он взял со стола трубку и кисет Эрика и принялся с бесконечной нежностью поглаживать их. Прошло немало времени, прежде чем он аккуратно положил их на полку и нехотя вернулся в сад.

ЗЕЛЕНЫЕ МЫСЛИ

Преображая все явленья

В зеленых мыслей затемненье.

Марвелл

Эту орхидею ему прислали вместе с остальным имуществом друга, погибшего в экспедиции одинокой и загадочной смертью. Или он высмотрел ее на аукционе среди прочего хлама, когда под конец распродавали «разное». Не помню уж, как это в точности было, но либо это было так, либо иначе. Кстати сказать, даже иссохший, бурый, дремлющий корень-саженец орхидеи имел довольно зловещий вид. Со своими растопыренными пучками-отростками он был похож не то на оцепенелую хваткую руку, мерзко шишковатую, не то на злобную физиономию в безобразных бакенбардах. Неужели же вы не догадались бы, что это за орхидея?

А мистер Мэннеринг не догадался. Он и читал-то одни каталоги и книги об удобрениях. Он развернул свою покупку с таким благоговением, с каким в наш двадцатый век вообще нелепо относиться к орхидеям или, скажем, примулам, а в случае с эдаким, эдак раздобытым экземпляром подобное благоговение было идиотским, безрассудным и гибельным. И по своей пресловутой бестолковости он поместил орхидею в смотровую, в теплицу, пристроенную к южной стене его приземистого краснокирпичного обиталища. Здесь он всегда содержал самые интересные приращения к своей коллекции, особенно слабые и болезненные растения, потому что из его кабинета в теплицу вела стеклянная дверь и эти растения, слабые и болезненные, в случае чего немедля обеспечивались постоянным присмотром и заботливым уходом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28