Истории с небес

      -- А потом, когда пройдут эти дни, он будет в безопасности? -- спросил брауни, захлебываясь от возбуждения.
      Банши молча кивнула.
      -- О, банши, как несправедливы те, кто говорит, что тебя нельзя разжалобить! Теперь я вижу, ты вовсе не жестока! Спасибо тебе, спасибо!
      Брауни показалось, что на морщинистом лице старухи промелькнула слабая улыбка. Она сказала:
      -- Еще никто не говорил мне "спасибо", маленький брауни, а ведь мне уже больше тысячи лет, и я немало потрудилась на своем веку, оплакивала самых доблестных воинов и прекрасных леди! Я не жалею, что рассказала тебе эту тайну -- у тебя действительно чудесное сердце... А теперь иди, потрудись ради своего хозяина, а я должна трудиться ради моего.
      Брауни еще раз прошептал слова благодарности и поспешил к усадьбе. Банши проводила его долгим взглядом, потом поплотнее завернулась в свой серый плащ и снова зарыдала.
      Когда брауни подошел к овечьему загону, чтобы повторить вчерашнюю проделку, он внезапно насторожился. Втянув воздух, он почувствовал, что к запаху овец примешивается и другой -- человеческий! Что бы это могло значить? С минуту брауни недоуменно смотрел на дверь загона, и вдруг догадался. Рыжий Патрик не желал больше рисковать своими овцами и велел кому-то из работников ночевать в загоне. А значит, брауни не удастся сегодня выпустить овец.
      Да, это был удар для маленького брауни. Нужно было придумать какой-то новый способ удержать Рыжего Патрика от поездки на ярмарку, да побыстрее. Отойдя подальше от овечьего загона, чтобы его никто не заметил, брауни сел на землю и задумался. "Да уж, -- раздраженно бормотал он, -- нелегко спасать того, кто не хочет быть спасенным и мешает тебе, как может! Ну да ладно, придется пораскинуть мозгами. Без чего Рыжий Патрик не сможет поехать на ярмарку? Овец ему надо продать, а чтоб добраться до ярмарки ему нужен конь. О! Конь! Почему бы мне на этот раз не разогнать коней вместо овец? Прекрасная мысль!" И брауни, потирая лапы, направился к конюшне.
      Рыжий Патрик был человеком зажиточным, и на его конюшне стояло полдюжины верховых коней и столько же рабочих. Когда брауни отворил дверь конюшни, кони тихонько заржали, приветствуя его -- они любили брауни, который каждую ночь чистил их, а по праздникам заплетал гривы в косички. Брауни приложил палец к губам, призывая к тишине, а потом начал петь то же заклинание, что вчера овцам. Кони, слушая его, кивали головами, словно соглашались с каждым словом. Закончив петь, брауни с большим трудом вскарабкался на гнедого жеребца Рыжего Патрика, и конь тихим шагом вышел за дверь. Остальные кони так же тихо последовали за гнедым.
      Вскоре кони прибавили шагу -- они уже были достаточно далеко от усадьбы, и услышать их никто не мог. Добравшись до пустоши, брауни соскочил с рослого жеребца и запел новое заклинание. Услышав первые слова, кони навострили уши, выгнули шеи и принялись, раздувая ноздри, пританцовывать на месте. Они вновь почувствовали себя юными жеребятами, пасущимися на весеннем лугу. Им хотелось бегать и играть, а о возвращении домой они даже не помышляли. Наконец, брауни издал громкий веселый клич, и все кони, дико заржав, прянули от него в разные стороны. Их топот вскоре затих вдали.
      Брауни усмехнулся:"Ну что ж, славно сработано! Будем считать, что у коней сегодня праздник -- эк они припустили! Пусть порезвятся, им это пойдет на пользу".
      Не спеша -- времени у него было предостаточно -- брауни добрался до усадьбы и залез в сарай. Сидя на куче соломы, он еще с часок поразмышлял о том, о сем (например, о том, чем он так уж пришелся по душе банши -- ведь любой на его месте не мог поступить иначе), а потом сладко заснул.
      Хоть брауни и знал, что утром Рыжий Патрик будет бушевать, но, услышав сквозь сон его голос во дворе, так перепугался, что скатился с соломы, словно ему отвесили затрещину. Он и не представлял, что его хозяин может так разозлиться.
      -- Что? -- вопил Рыжий Патрик, яростно потрясая кулаками. -- Вчера овцы, а сегодня -- кони?! Все до единого? И опять никто ничего не слышал, никто ничего не знает! Ну, это уж чересчур!
      Дрожащий брауни сжался в комочек и не смел даже выглянуть во двор сквозь щелку.
      -- Хозяин, позволь мне сказать, -- услышал он голос Старого Джоша. -Провалиться мне на этом месте, если это сделал не брауни! Где это видано, чтоб кони посередь ночи отправились гулять! К тому же, не только горячие жеребцы, но и смирные работяги-мерины! Да ни один человек не смог бы выманить их ночью из теплой конюшни! Такое под силу только брауни.
      -- Брауни? -- протянул Рыжий Патрик, и было слышно, что он сомневается, но уже почти верит этому. -- Брауни, говоришь? Ну, не знаю, не знаю...
      Брауни чуть было не закричал:"Хозяин, но ведь я сделал это ради тебя!", но вовремя зажал себе рот лапой. Во дворе повисла тишина -- Рыжий Патрик так глубоко задумался, что совсем забыл о работниках, ждущих его приказаний. Наконец, он очнулся и снова набросился на них:
      -- А вы что стоите, бездельники? Живо отправляйтесь искать коней! На ярмарку сегодня опять не попадем, а овцы того и гляди упадут в цене! Не знаю, кто вредит мне -- брауни, или кто другой, но кончится это тем, что я разорюсь!
      Работники бросились исполнять его приказание, а Рыжий Патрик задумчиво побрел к дому.
      Никогда еще брауни не чувствовал себя таким несчастным. Он понимал, что Рыжий Патрик уже почти убежден в его вине, а если и нет... Завтра ведь придется сделать то же самое, и уж тогда-то хозяина оставят последние сомнения. "О, какой я злосчастный! -- горевал брауни. -- Видно, платой за жизнь хозяина будет его любовь ко мне! Ох, как это тяжко! Но что поделать -не могу же я позволить ему умереть!"
      А Рыжий Патрик позвал жену и спросил ее:
      -- Ну, слыхала новость? Джош утверждает, что это сделал брауни, и я, кажется начинаю ему верить. А ты что думаешь?
      -- Не знаю, что и сказать, -- проговорила Мардж. -- Странно все это. Одно могу сказать точно: сегодня брауни приходил. Он выпил сливки и съел пирог.
      -- А сделал он что-нибудь по хозяйству?
      -- По-моему, ничего.
      Рыжий Патрик со всех сил ударил кулаком по столу:
      -- Вот поганец! Мы его кормим, а он не работает, да еще и пакостит! Знаешь что, сегодня не давай ему сливок -- пусть задумается!
      -- Патрик, -- несмело сказала Мардж, -- а ты не думаешь, что он может обидеться на нас еще сильнее?
      -- Пусть обижается! Пусть проваливает ко всем чертям! Я не позволю всякой нечисти издеваться надо мной.
      Вот так и получилось, что вечером, когда брауни вылез из своего убежища и отправился на поиски ужина, его ждало горькое разочарование. На крылечке, впервые в жизни, ничего не было. Брауни растерянно стоял, глядя на крыльцо и все глубже понимая, в какую он впал немилость. Это было ужасно. Наверно, он простоял так довольно долго, потому что очнулся лишь тогда, когда услышал голос банши.
      Она стояла прямо за его спиной. Сегодня на ней под серым плащом было темно-зеленое платье, а лицо ее было все в трупных пятнах. Банши снова тихо окликнула его.
      В этот миг банши была единственным существом, способным понять горе брауни, и ему захотелось поделиться с ней своим несчастьем. Грустно-грустно маленький брауни проговорил:
      -- Банши, банши, посмотри, сегодня мне не дали моих сливок!
      Казалось, он до сих пор не мог поверить в это.
      Голос банши звучал почти сочувственно, когда она ответила:
      -- Но ты ведь знал, что так будет! Я говорила тебе, что люди не стоят твоей любви.
      -- Нет! -- запальчиво возразил брауни. -- Хозяин ни в чем не виноват! Он ведь ничего не знает! Он не понимает, что я сделал все это для его же пользы. Главное -- спасти ему жизнь, а потом я буду работать изо всех сил, и он простит меня! Ведь правда, банши?
      Банши молчала.
      -- Да, простит, я знаю, что простит. Он добрый, он не умеет долго сердиться. Я тоже не сержусь на него. Просто, я немного огорчился...
      -- Понимаю, -- сказала банши. -- Значит, ты не передумал?
      -- Конечно, нет! Как я могу передумать! Остался всего один день!
      -- Ну что же... Я думаю, мы с тобой больше не увидимся, маленький брауни. Но я никогда не забуду тебя и твое прекрасное сердце. Желаю удачи. Прощай!
      -- Прощай, банши. Спасибо, что ты была так добра ко мне, хоть я этого и не стою.
      Банши взмахнула на прощанье рукой и медленно растворилась в ночи. Маленький брауни стоял, шмыгая носом, и чувствовал себя ужасно одиноким.
      Но времени горевать у него не было. Последний раз бросив горестный взгляд на крыльцо, брауни побрел к конюшне. Здесь его ждало еще одно разочарование: в конюшне были люди. Рыжий Патрик сделал все, чтобы помешать ему.
      Брауни уже думал о таком повороте дел. У него в запасе остался один заговор, для которого не обязательно было проникать в конюшню, но ему ужасно не хотелось им пользоваться. До этого он не причинял никакого вреда имуществу своего хозяина -- овцы и кони благополучно вернулись домой. Но это заклинание...
      Однако, выбора у брауни не оставалось. Удрученно вздохнув, он принялся ногой чертить на земле перед конюшней какие-то загадочные знаки -- круги, зигзаги, точки. При этом он негромко напевал песню, звучащую, по правде сказать не очень добро. Заговор был непростым, и пел он довольно долго. Наконец, брауни трижды тихонько заверещал и умолк. Заклинание было готово. Еще раз вздохнув, брауни старательно затер ногой все следы на земле и, понурившись, пошел прятаться в сарай.
      Голод и грустные думы всю ночь не давали брауни сомкнуть глаз. Ранним утром, когда темнота в сарае из черной сделалась серой, брауни услышал, как в господском доме хлопнула дверь. Немного погодя -- другая. Истошно заголосил петух, заквохтали куры. Усадьба просыпалась.
      Вот работники, ночевавшие с конями, отворили дверь и начали седлать хозяйского гнедого. Вдруг один из них издал приглушенный возглас и склонился к ногам коня. Выпрямившись, он с испуганным лицом побежал осматривать ноги других коней. И каждый раз снова вскрикивал. Брауни со слезами стыда на глазах наблюдал за результатами своего заклинания. "Ну, -- думал он, -- по крайней мере, оно подействовало".
      Работник, осмотрев всех коней, выскочил из конюшни и начал созывать всех, кто был поблизости. Каждый по очереди осматривал ноги коней и хмыкал. За этим занятием их и застал Рыжий Патрик, выйдя во двор.
      -- Ну, что? -- спросил он недовольно. -- Лошадь оседлана?
      Работники с вытянувшимися лицами обернулись. Какое-то время никто из них не решался подать голос, но, наконец, кто-то справился с собой и испуганно ответил:
      -- Хозяин, ты не поверишь, но все лошади до единой охромели!
      На Рыжего Патрика, когда он услышал эту новость, было страшно смотреть. Он покраснел, потом побледнел, глаза его метали молнии.
      -- Все...лошади...охромели??? -- только и смог выдавить из себя он.
      -- Да, хозяин, все, и даже старая кобыла, на которой возят навоз.
      -- И это дело рук брауни? -- проревел Патрик.
      -- Конечно, брауни! -- вмешался Джош. -- Кому еще под силу такое?
      Хлыст в руках Рыжего Патрика сломался пополам.
      -- Ну, попадись мне только этот паршивец!!! -- воскликнул он. -Перепортить всех моих коней! Да я шкуру с него заживо спущу! Третий день подряд он не дает мне добраться до ярмарки, а овцы все дешевеют и дешевеют! Но уж сегодня я туда попаду, пусть хоть все брауни мира захотят мне помешать! Колум!
      -- Да! -- откликнулся самый молодой из работников.
      -- Беги во весь дух к соседу Киллигану -- это всего-то миля! -- и попроси у него взаймы лучшего коня! Он не откажет, он добрый малый. А потом во весь опор скачи сюда. А вы, -- обратился он к остальным работникам, когда Колум припустил к воротам, -- выгоняйте овец! Не пройдет и получаса, как мы отправимся на ярмарку!
      Ошарашенный брауни не мог поверить своим ушам. Такого поворота дел он не ожидал. Навлечь на себя гнев хозяина, согрешить против его имущества -- и все напрасно! "Может, Киллиган не даст ему лошадь?" -- утешал себя брауни, от души надеясь, что так и случится. Так он надеялся и терзался, не зная, что предпринять, пока не услышал дробный топот копыт.
      Во двор влетел огромный черный конь, на широкой спине которого испуганно жался Колум. С большим трудом работник остановил коня и спрыгнул наземь. Конь злобно косился на него и возбужденно переступал ногами.
      -- Вот, хозяин! -- крикнул Колум. -- Мне дали коня. Но будь осторожен -- это такая зверюга, что я еле проскакал на нем милю! Три раза пытался меня сбросить!
      Брауни в ужасе смотрел на жуткого коня, которого, казалось, сама Смерть приготовила для Рыжего Патрика. А тот беспечно ответил:
      -- Ничего, будет артачиться -- отведает плетки! -- и вскочил в седло.
      -- Все готовы? -- спросил он у работников, ведущих овец.
      -- Да!
      -- Тогда, с Богом!
      И тут брауни решился. Забыв, что брауни нельзя попадаться людям на глаза, он во весь дух помчался к двери сарая, пулей выскочил во двор и схватил черного коня под уздцы.
      -- Хозяин! -- закричал он жалобно и умоляюще. -- Хозяин! Не езди на ярмарку!
      Рыжий Патрик недоуменно смотрел на странное существо и проникался к нему все большим омерзением. Это, несомненно, был брауни -- кто еще это мог быть? Он был ростом не больше четырех футов, при этом ноги у него были очень короткие, а руки почти касались земли. И ноги, и руки заканчивались огромными лягушачьими лапами. Голова брауни была огромной и круглой, выпученные глаза -- как плошки, а носа, как у прокаженного, не было вовсе, на его месте зияли только две ноздри. Одет он был в грязно-коричневые лохмотья. К тому же, голос у брауни был тоненький и визгливый. В общем, более отталкивающее с виду существо трудно вообразить.
      -- Хозяин! -- снова заверещало мерзкое существо. -- Прошу тебя, не езди на ярмарку!
      Гнев охватил Рыжего Патрика:
      -- А, так это ты, мозгляк, мешаешь мне уехать! -- закричал он. -- Прочь с дороги, дьявольское отродье!
      Но брауни продолжал изо всех сил цепляться за поводья и что-то верещать. Тогда Рыжий Патрик оттолкнул брауни и направил коня прямо на него. Конь подмял брауни своей могучей грудью, и тот упал наземь. В одно мгновение конские копыта переломали ему все кости.
      Рыжий Патрик, даже не оглянувшись, во весь дух поскакал вперед. Работники, несмотря на его приказ, немного задержались, чтобы поглазеть на мертвого брауни. С изумлением они увидели, что тельце брауни начало быстро испаряться, пока не превратилось в облачко серого дыма. Застыв на секунду в воздухе, облачко с горестным вздохом рассеялось. Работники, переглянулись, перекрестились и поспешили вслед за хозяином.
      А вечером они вернулись и принесли мертвое тело Рыжего Патрика. Конь сбросил его, а сам ускакал. Больше этого коня никто не видел.
      История о Коротышке Мэтте и клураканах
      Мало кто слыхал о клураканах из тех, кто не бывал в Ирландии. А, между тем, истории о них рассказывают там повсюду. Клураканы -- маленькие веселые старички в красных курточках и шапочках, близкие родичи домовых. От всех прочих подобных существ их отличает огромная любовь к горячительным напиткам, особливо к доброму элю. Поэтому селятся клураканы исключительно в винных погребах и подвалах, поближе, так сказать, к предмету своей любви. Они следят, чтобы не испортилось вино, не прокисло пиво, а при случае не отказывают себе в удовольствии промочить горло. Говорят, если хозяин погреба соблюдает умеренность, то и клуракан будет пить в меру, но если хозяин -пьяница, от клуракана ему не будет никакого спасения. Вот и история, которую я вам расскажу, утверждает то же самое.
      Коротышка Мэтт был хозяином постоялого двора неподалеку от Голвея. Дела его шли не слишком хорошо: место было не бойкое, постояльцы заглядывали редко, к тому же Мэтт был большой любитель с самого утра пропустить глоточек. К первому глоточку он, как водится, тут же добавлял второй, ко второму -- третий, и к полудню уже совсем лыка не вязал. В этом блаженном состоянии он и пребывал до самого вечера, а назавтра начиналось то же самое. Наружность Мэтта красноречиво повествовала о его битвах с зеленым змием -краснющий нос, осоловевшие глаза, реденькие волосенки, торчащие как пакля. Коротышкой же Мэтта прозвали недаром -- был он маленький и весь какой-то хлипкий.
      Погреб у Мэтта был что надо: если все остальное хозяйство он давно забросил, то за погребом, по понятной причине, следил денно и нощно. Погреб был сложен из огромных камней, с потолком таким высоким, что человек среднего роста мог идти не нагибаясь. Здесь в любую погоду было прохладно и сухо, пол устилали чистые ароматные опилки. По всем стенам шли сплошные ряды дубовых полок с бутылями, бутылочками и бутылищами -- были тут и вина, и настойки, и бренди, и все, что душе угодно. На полу стояли разномастные бочонки с пивом и элем всяких сортов. Мэтт был не простой пьяница, которому лишь бы выпить, а что -- неважно; нет, Мэтт был настоящим ценителем, разбирался и в пиве, и в заморском вине. Да только не в прок оно ему шло, потому как не знал меры.
      Каждый месяц Мэтт проверял свои запасы -- сколько чего вышло, да не надо ли чего прикупить. И вот однажды получилось у него, что за последний месяц он выпил чуть не втрое больше обычного!
      -- Да не может такого быть! -- пробормотал Мэтт, почесывая в затылке. -- Чтоб мне лопнуть, если я все это выпил! И постояльцев было не больше обычного, значит, они мне помочь не могли. К тому же, я отродясь не пил летом джин -- только зимой! -- а тут в августе пропало пять бутылок! И куда ж оно все делось?
      Мэтт долго стоял, покачиваясь (время шло уже к обеду), посреди погреба, пытаясь решить этот сложный вопрос, но это ему так и не удалось, и он пошел обедать, в сердцах хлопнув дверью. Пообедав и немного отойдя, Мэтт решил приделать на дверь погреба еще один замок и выкинуть эту историю из головы.
      Но на этом дело не кончилось. В сентябре обнаружилось, что выпито еще того больше, к тому же пропала бутылка старого бренди, которое Мэтт берег для себя на случай простуды. Становилось ясно, что его кто-то злонамеренно обкрадывает, и Мэтт решил во что бы то не стало выяснить -- кто?! Весь следующий месяц Мэтт неусыпно следил за дверью в погреб и готов был поклясться -- никто кроме него туда не заходил. Каково же было его изумление, когда и в октябре он недосчитался многих дорогих своему сердцу бутылок!
      -- Что же это такое? -- недоумевал Мэтт. -- Уж не нечистый ли строит мне козни? Отродясь ни о чем подобном не слыхивал!
      Мэтт долго еще терзался бы этими вопросами, когда б ему не помог случай. Как-то утром он проснулся раньше обычного и решил, по своему обыкновению, пропустить с утречка кружечку доброго эля. Обнаружив, что в доме все пиво вышло, Мэтт взял большой кувшин и полез в погреб. Едва приоткрыв дверь, он услыхал из погреба тихое чмоканье, как будто кто-то торопливо пил что-то очень вкусное. Мэтт не растерялся. "Ага! -- подумал он. -- Кажется, сейчас я поймаю этого неуловимого вора!" И тихонько скользнул в погреб.
      Спустившись он смекнул, что чмоканье доносится из дальнего угла, от самой большой бочки с пивом. Стараясь ступать неслышно, Мэтт прокрался туда и застыл, вглядываясь в полумрак. То, что он там увидел, заставило его взвыть от ужаса.
      А увидел он маленького, ростом не больше двух футов, старичка, от души присосавшегося к крану огромной пивной бочки и причмокивающего от удовольствия. На старичке была красная курточка и того же цвета остроконечный колпачок. Услышав жуткий мэттов вопль, старичок обернулся, тоже вскрикнул -- тоненько, как цыпленок, -- и собрался было улизнуть. Но тут ему не повезло -- Мэтт уже очухался, и не желал упускать вора, кем бы он там ни оказался. К тому же, клуракан (а это был именно он!) только что изрядно хлебнул пивка и немного отяжелел, а Мэтт был настолько трезв, насколько это вообще было для него возможно. Поэтому он выиграл короткое состязание в беге, и через полминуты уже держал за шкирку трепыхающегося и визжащего клуракана.
      Только тут Мэтт смог как следует рассмотреть диковинного вора. Свой колпачок клуракан где-то потерял и теперь сиял розовой лысиной, окруженной взлохмаченными седыми волосами. Из-под густых седых бровей сверкали маленькие и хитрые глазки. Носом клуракан превосходил самого Мэтта -- до того он был ярко-красный.
      -- Да... ну и фитюлька! -- глубокомысленно проговорил Мэтт. -- А пьет почище лошади!
      -- Хозяин, гляди, у тебя пиво вытекает! -- хитро пропищал клуракан. И действительно, в пылу погони Мэтт не обратил внимания, что кран бочки все еще открыт.
      Но если клуракан собирался воспользоваться замешательством Мэтта и сбежать -- он жестоко просчитался. Не спуская со своей добычи глаз Мэтт завернул кран и спросил:
      -- И кто же ты такой?
      -- Я -- честный ирландец, хозяин! Не станешь же ты сердиться на честного ирландца за то, что у него пересохло в горле, и он позаимствовал у тебя немножко пива -- кстати, кисловатого...
      -- Ты мое пиво ругать не смей! -- рявкнул обиженный Мэтт. -- Лучше скажи, сколько вас таких здесь было?
      -- Каких -- таких? -- озадаченно переспросил клуракан.
      -- Ну, таких малявок, как ты. Это ж надо, сколько вы всего повыпили! Видать, вас тут было не меньше дюжины!
      -- Да что ты, хозяин, -- обиделся в свою очередь клуракан. -- Никого кроме меня тут не было! Если б я привел друзей, твоего погреба нам хватило бы ненадолго!
      -- Ты хочешь сказать, что один выпил такую прорву? -- спросил Мэтт и от души расхохотался.
      Клуракан даже нахохлился от обиды:
      -- Ну да, я один, а ты что, мне не веришь?
      -- Кто ж тебе поверит, фитюлька!
      -- Я тебе не фитюлька! -- закричал разгневанный клуракан. -- Я -клуракан, происхожу из древнего уважаемого рода, и такого глупого верзилу, как ты, мог перепить еще грудным младенцем!
      Но Мэтт, не обращая никакого внимания на древность рода клуракана, продолжал хохотать. Клуракан же еще больше разошелся:
      -- Ах, ты мне не веришь! Ах, вот как! А ну, давай поспорим, что я выпью больше тебя, а когда ты свалишься под стол -- еще и за твое здоровье выпью!
      Тут Мэтт перестал хохотать. Как всякий ирландец, он обожал биться об заклад, к тому же он подумал, что запросто перепьет хвастливого клуракана. И он сказал:
      -- Ладно, давай поспорим! И на что же мы будем спорить?
      Клуракан почесал лысину одной рукой, потом второй, а потом сказал:
      -- Слушай, ты не мог бы опустить меня вниз? Когда я вишу в воздухе, мне плохо думается.
      -- А ты не сбежишь? -- подозрительно спросил Мэтт, слышавший, что подобным тварям верить нельзя. Но клуракан смерил его таким оскорбленным взглядом, что Мэтт, не говоря ни слова, опустил того на пол.
      Клуракан, действительно, и не думал сбегать. Недоверие Мэтта к его пьяницким талантам задело его за живое. Теперь для него стало делом чести доказать глупому верзиле, как жестоко он заблуждался. И, конечно, получить с него за это как следует. Поэтому через пару минут сосредоточенных размышлений клуракан воскликнул:
      -- Придумал! Если ты проиграешь, то навсегда оставишь меня в покое, позволишь пить, сколько влезет, и угощать друзей -- за твой счет, разумеется!
      -- А если я выиграю? -- спросил Мэтт. Его гораздо больше интересовал этот вопрос, потому что он не сомневался, что выиграет.
      -- А если ты выиграешь -- я покажу тебе богатый клад и навсегда оставлю в покое, уйду, куда глаза глядят.
      При слове "клад" Мэтт оживился.
      -- Клад? -- переспросил он. -- Вот это здорово. А ты не врешь?
      -- Клянусь чем хочешь. Я их несколько знаю.
      -- Ну что же, твои условия хороши и справедливы. Идет!
      И они ударили по рукам.
      Оружием поединка с общего согласия выбрали эль -- напиток почтенный и всеми любимый. Мэтт наполнил огромный кувшин лучшим элем, какой только нашелся в его погребе, достал самые большие кружки, и соперники уселись друг против друга за столом из неструганых досок. Вернее, это Мэтт сидел за столом -- клуракану, из-за маленького росточка, пришлось устроиться прямо на столе. От закуски -- недостойной уловки в честной борьбе -- оба с негодованием отказались.
      Клуракан, важный, как король, восседал на столе, болтал ногами и хитро посматривал на Мэтта. Под нос он бурчал не то какую-то песенку, не то стишок. Когда Мэтт поставил перед ним кружку с элем, клуракан заметно приободрился. Двумя руками он с большим трудом поднял огромную (и не только для него) кружку, похмыкал, понюхал, отхлебнул глоточек и сказал с довольным видом:
      -- Да, хозяин, это знатный эль! Не то, что та кислятина, какую мне пришлось сегодня пить! Видно, до этой бочки я еще не успел добраться... Твое здоровье!
      Мэтт, раскрыв рот, смотрел, как содержимое кружки с неимоверной скоростью исчезает в объемистом брюшке клуракана. Допив до дна, клуракан с блаженным вздохом поставил кружку на стол, достал из кармана крохотную трубочку и закурил. Только тут Мэтт вспомнил о своей кружке. Он отпил несколько добрых глотков, и вдруг почувствовал -- что-то не так. Это был эль, и на вкус, и на вид, и на запах, да только вот в голову он бил почище неразбавленного виски! Мэтт был закаленным бойцом, но, выпив не так уж много, стремительно начал "косеть". Догадавшись, что тут дело нечисто, Мэтт подозрительно взглянул на клуракана. Тот, как ни в чем не бывало, попыхивал своей трубочкой, но что-то в выражении его лукавых глазок не понравилось Мэтту. Он грохнул кружкой по столу, опять схватил клуракана за шкирку и завопил:
      -- Слушай, ты, клу... кла... в общем, как там тебя! Признавайся, что ты сотворил с моим элем?!
      -- Эй, хозяин, не сердись, не сердись, -- закричал во все горло не на шутку перепуганный клуракан. -- Я пошутил, только пошутил!
      -- Хороши шуточки! Вот и верь тебе после этого, жулик! Где это видано -- эль шибает в голову хуже виски! Что ты в него подсыпал, поганец?!
      -- Ничего! Клянусь, ничего! Я его только заколдовал! Это была шутка!
      -- Заколдовал... -- Мэтт был так поражен, что даже перестал сердиться. До этого дня он ни разу не встречался с подобными существами, и даже подумать не мог, что эта забавная красноносая фитюлька способна на такое. Глядя на клуракана с внезапно проснувшимся уважением, Мэтт осторожно посадил его обратно на стол и спросил:
      -- А ты что угодно можешь так заколдовать?
      Клуракан, почувствовав, что буря прошла стороной, обрел былую самоуверенность. Он не спеша одернул свою уже изрядно помятую курточку и только потом ответил:
      -- Ну, вообще-то, нет. Воду так не заколдуешь. А вот любое пиво или вино -- это можно. Когда наступают сухие времена, и глоточек пива -- и то трудно раздобыть, это заклинание бывает очень кстати.
      -- Еще бы! -- протянул восхищенный Мэтт, вспомнив свои собственные сухие времена. Но тут ему в голову пришла новая мысль, и он спросил, пристально глядя клуракану прямо в глаза:
      -- Это все здорово. Вот только скажи мне -- для чего ты сделал это сейчас? Не для того ли, чтобы обыграть меня, а?
      Клуракан смущенно заерзал на месте, но все же ответил:
      -- Если честно, то да. Очень уж мне хотелось тебя обыграть. Но теперь, клянусь, я не буду делать ничего подобного -- или пусть я помру от жажды!
      Такой страшной клятве Мэтт не мог не поверить. К тому же, клуракан говорил с таким жаром и выглядел так искренне раскаявшимся, что ему поверил бы кто угодно.
      И эта славная парочка, примирившись и позабыв взаимные обиды, вновь уселась за стол и продолжила состязание. Кружка за кружкой исчезали в их глотках, потом они очень душевно спели все песни, какие вспомнили, пуская слезу в самых грустных местах. Кувшин они опростали, пришлось идти в погреб за добавкой. Потом Мэтт вдруг обнаружил, что жалуется клуракану на жизнь, обвиняя весь мир в черной неблагодарности. Клуракан сочувственно поддакивал, не забывая, однако, следить, чтобы эль в кружках не переводился. Увидев, что и этот кувшин опустел, он снова послал Мэтта в погреб. Выпив еще три кружки, Мэтт почувствовал, что все тело его наполняется туманом, мягким и теплым. Как во сне, он вновь наполнил кружки, выпил, и провалился в черную бездну.
      Из забытья Мэтта вывел ехидный голосок клуракана:
      -- Ну что, хозяин, и кто из нас фитюлька? Быстро же ты сдался -- у меня-то хмеля ни в одном глазу! Твое здоровье!
      Послышалось бульканье и сопение, и Мэтт, с трудом оторвав физиономию от стола, мутными глазами уставился на клуракана, который, наклонив кувшин, с удовольствием допивал из него остатки эля. Голова у Мэтта раскалывалась, перед глазами плавали зеленые круги.
      -- Водички!.. -- слабым, умоляющим голосом простонал Мэтт. Клуракан тут же оторвался от кувшина, с жалостью посмотрел на Мэтта и побежал за водой. Через минуту он вернулся с ковшиком, полным чистой, прохладной воды из колодца, и сказал, протягивая его Мэтту:
      -- Давай-ка, хозяин, соберись с силами и доползи до постели! Я бы рад тебе помочь, да ростом маловат.
      Мэтт, фыркая и постанывая, огромными глотками влил себе в пасть сколько смог воды, а остатки вылил на голову. Взглянув на клуракана слегка прояснившимися глазами, он проговорил:
      -- Да... Ну и горазд ты, братец, пить... Что же, ты выиграл, и выиграл честно. А теперь я пошел спать.
      И он, кряхтя, выбрался из-за стола и по стеночке отправился в свою комнатушку. Там он, не раздеваясь, упал на кровать и тут же заснул тяжелым пьяным сном.
      На следующее утро Мэтт проснулся чуть живой. Кряхтя и чертыхаясь, он сел на кровати и принялся вспоминать, что же вчера было. Мэтт не раз слыхал от знающих людей, что все пьяницы рано или поздно начинают видеть чертенят, и теперь гадал, был клуракан на самом деле, или он, что называется, допился. Самое ужасное -- он никак не мог решить, что хуже. Наконец, Мэтт почувствовал, что без глоточка пива решить этот вопрос он не в силах. С большим трудом он поднялся и потихонечку, стараясь не делать резких движений, поплелся в погреб. Открыв дверь, он застыл на пороге, разинув рот.
      Посреди погреба лежала перевернутая вверх дном большая кадушка, а вокруг нее, как вокруг стола, сидела развеселая компания маленьких старичков в красных колпачках. Было их полдюжины, и каждый держал в руке стакан с вином. По запаху Мэтт тут же определил, что это старый портвейн, гордость его погреба. Завидев Мэтта, старички оборвали удалую песню, которую распевали, и радостно замахали ему ручонками, как старому другу, приглашая присоединиться к своей компании. Обалдевший Мэтт стоял на пороге, словно пустил там корни, и подумывал, не сошел ли он с ума, но тут один из старичков поднялся на ноги, и Мэтт узнал в нем своего победителя.