Палачи и киллеры

Но распространенное тогда мнение о том, что «падет царь, падет и царизм, Наступит новая эра, эра свободы», одержало верх. Когда Халтурин услышал от знакомых рабочих о возможности поступить в Зимний дворец и, следовательно, подготовить покушение на царя, он сделал выбор: «… смерть Александра II принесет с собою политическую свободу… Тогда у нас будут не такие союзы. С рабочими же газетами не нужно будет прятаться».

С сентября 1879 года Халтурин уже работал во дворце. Ему удалось поселиться в подвальном помещении той стороны дворца, которая обращена к Адмиралтейству. В первом этаже над этим и соседними помещениями располагалась гауптвахта, а во втором — «желтая комната» — царская столовая. Окна всех этих помещений выходят во двор. Вероятно, в январе, когда начала работать динамитная мастерская, Халтурин пронес во дворец динамит и хранил его в большом сундуке, которым предусмотрительно обзавелся заранее.

5 февраля 1880 года во дворце ждали гостя — принца Гессенского. На 6 часов был назначен обед в «желтой комнате».

Вечером, когда в подвальном помещении никого не было, Халтурин поджег фитиль, запер дверь и ушел. Около дворца его ждал Желябов. «Готово», — произнес Халтурин. В начале седьмого часа раздался оглушительный взрыв. Гауптвахта была разрушена. Однако цель оказалась не достигнута. Между первым и вторым этажами были двойные своды. Нижний свод был пробит, верхний только потревожен. В столовой поднялся паркет, появились трещины в стене, вылетели отдушины калориферного отопления. К тому же царя в столовой еще не было: гость запоздал, и обед не начинался.

Халтурин был уведен на Большую Подьяческую. Измученный, он, едва стоя на ногах, только спросил: «Есть ли здесь оружие? Я ни за что не сдамся живым». «О, сколько угодно», — отвечала Якимова.

Некоторое время Халтурин укрывался в этой квартире. Хозяева ее — «Давыдова» и «Еремеев» — с целью конспирации поддерживали знакомство со старшим дворником. Они разрешили ему отпраздновать в их квартире именины и сами были приглашены в качестве гостей. Все подозрительное в квартире спрятали. Халтурина, одев в шубу, поместили на чердаке. Исаев и Якимова «веселились» вместе с гостями, среди которых был и околоточный надзиратель, а из окна чердака, находившегося против окна гостиной, через световой колодец смотрел на них разыскиваемый полицией Халтурин.

Вскоре Халтурин перебрался в Москву и действовал там среди рабочих. Весной 1881 года он стал членом Исполнительного комитета.

Взрыв в Зимнем дворце потряс общественные круги России и за границей. «Народная воля», созданная всего полгода назад, приобрела огромную известность. Ни одним участник покушения не был арестован. Исполнительный комитет казался могущественным и неуловимым.

Правительство было в растерянности, повелитель 70 миллионов оказался достижимым для террористов в собственном дворце.

«Страшное чувство овладело всеми нами, — заносил в дневник наследник престола. — Что нам делать?» Фантастические слухи об ожидаемых взрывах ползли по столице. Дворники советовали горожанам запастись водой на случай взрыва водопровода. Панический страх заставлял одних уезжать из Петербурга, а других — переводить капиталы за границу.

Застой дел был отмечен на бирже, курс упал.

Власти ожидали к 19 февраля — дню отмены крепостного права и 25-летию царствования Александара II — открытого выступления.

К власти были призван генерал, граф М.Т.Лорис-Меликов. В качестве начальника Верховной распорядительной комиссии он получил диктаторские права для подавления террористов. Граф повел новую линию — не голого насилия, а сочетания жестоких мер против с привлечением на сторону правительства «благомыслящих».

Продолжалась подготовка покушений на Александра II. Весной 1880 года были начаты, но затем свернуты приготовления в Одессе. Летом этого же года в Петербурге предполагалось взорвать Каменный мост через Екатерининский канал на Гороховой улице. По этому мосту царь проезжал, направляясь из Зимнего дворца в Царское Село и обратно. Покушение не состоялось.

Осенью 1880 года начались приготовления к покушению, ставшему последним.

На этот раз динамитная мастерская была устроена на Обводном канале. Мастерская не была открыта полицией. Квартиру содержали П.И.Кибальчич и А.В. Якимова, в качестве бедной родственницы «хозяев» выступала Ф.А.Морейнис. В последние недели Якимова практически уже не жила в мастерской, так как ей было дано другое задание. Но иногда она заглядывала, с таким расчетом, чтобы дворник, приносивший по утрам дрова, мог ее видеть. Приходящими работниками были А.И.Баранников и НАСаблин. Исаев уже не мог работать в полную силу. Однажды — это было в Одессе — он чистил трубочку, полученную с Охотинского порохового завода, а в ней оказалась гремучая ртуть. Произошел взрыв, и Исаеву оторовало три пальца.

В мастерской на Обводном канале чуть не произошла катастрофа. Дело было вечером. Находившаяся дома одна, Морей-нис услышала треск, шипение, и затем из комнаты, где была лаборатория, появились едкие желтые пары. Керосиновая лампа в кухне погасла. В волнении Морейнис то выскакивала не лестницу, то возвращалась в кухню и высовывала голову в форточку, чтобы глотнуть воздуха. Каждую минуту мог произойти взрыв, а она не знала, что предпринять.

Выручил случай. Якимова пришла в неурочный час. Она бросилась в мастерскую и вынула пробки из четвертных (3 литра) бутылей с кислотами. По ошибке бутылки закрыли, поэтому они нагрелись, а одна из них лопнула. Подоконник обуглился, шторка истлела. На следующий день явился дворник, чтобы осмотреть комнату: в нижний этаж пролилась какая-то жидкость, от которой позеленел карниз. Морейнис наскоро придумала: она готовила больной хозяйке ванну, пролила лекарство, ее очень ругали, если дворник войдет в комнату, ее опять будут ругать и т.п.

Ее мольбы и добрые отношения с дворником спасли положение: он ушел, не зайдя в комнату.

В декабре работа была окончена, квартиру очистили и многие народовольцы, в том числе А.И.Желябов, С.ЛПеровская, А.В.Якимова, НАСаблин, Г.М.Гельфман, П.С.Ивановская, М.Р.Ланганс, Л.Д.Терентьева, М.Ф.Грачевский, Н.И.Кибальчич, Г.ПИсаев, ФАМорейнис — всего человек 15, — встречали здесь Новый 1881 год.

За последний перед 1 марта год это был, вероятно, единственный праздник. Гостей предупреждали: «Господа, сегодня вечер без дел». Недоумение появилось на лицах: о чем же и говорить?

Пели хором. Звучали тосты за смерть тиранам. Потом начались танцы. Исаев, Саблин и Желябов плясали так, что нижние жильцы, несмотря на Новый год, прислали узнать, что такое у них происходит.

Осенью 1880 года народовольцы создали группу, которая стала следить за выездами царя из Зимнего дворца для определения времени и маршрутов его поездок. Группа состоял;! из учащейся молодежи, в нее входило шесть человек: И.И.Гриневицкий, А.В.Тырков, П.В.Тычинин, Е.Н.Оловенникова, Е.М.Сидоренко и Н.И.Рысаков, а руководила ею С.Л.Перовская, которая и сама участвовала в наблюдениях. Каждый день дежурили по очереди два человека. Члены группы собирались еженедельно, сообщали Перовской о результатах наблюдений и получали расписание дежурств на следующие дни. Их встречи происходили у Тычинина, на Большой Дворянской, 8, у Е.Оловенниковой, жившей в одном из домов во дворе дома N58-60 на Набережной Мойки.

Исполнительный комитет образовал группу техников для выработки наиболее верного способа покушения. В нее, кроме М.И.Кибальчича и Г.П.Исаева, вошли М.Ф.Грачевский и Н.Е.Суханов. Из предложенных ею способов Комитет от-становился на двух: взрыве мины и метательных снарядах.

Местом предстоящих событий должна была стать Малая Садовая улица. Именно по ней в воскресные дни нередко проезжал Александр II, направляясь в Михайловский манеж. И на ней же подыскал Л.И,Баранников подвальное помещение, удобное для устройства минного подкопа.

Принятый план был таков: заложить мину на Малой Садовой улице и взорвать ее в момент проезда царя; если он окажется невредимым, в дело вступят метальщики, поставленные по концам улицы, руководителем метальщиков стал Желябов; если и это не привело бы к цели, Желябов должен был действовать кинжалом.

Подвал, на котором остановился выбор Комитета, находился в доме Менгдена, на Малой Садовой улице, 8. Это второй дом от угла Невского проспекта. Здание сохранилось до настоящего времени, но в 1900-х годах отчасти было перестроено владельцем Г.Г.Елисеевым, появился шестой этаж, был обогащен фасад дома, расширены окна первого этажа, гранитный цоколь закрыл окна подвальных помещений.

Подвал, освобожденный ввиду ремонта, предназначался для торговли. Это и привлекло народовольцев: здесь можно было открыть магазин.

Заключив в начале декабря 1880 года контракт с управляющим домом, будущие хозяева лавки стали ждать окончания ремонта. Содержать магазин Исполнительный комитет поручил А.В.Якимовой и Ю.Н.Богдановичу.

Юрий Николаевич Богданович с начала 1870-х годов участвовал в движении народников. Хорошо знавшая Богдановича В.Н.Фигнер рекомендовала его на роль торговца, имея в виду его практичность, находчивость и подходящие внешние данные. Он был широколицый, рыжебородый, добродушный, всегда готовый на шутку. Под стать ему была и Якимова, с ее вятским выговором на «о» и вполне демократическим видом. Но в торговле оба понимали мало, и соседние лавочники сразу увидели, что новички им не помеха.

В начале января 1881 года Якимова и Богданович поселились на Малой Садовой улице. У входа в подвал появилась вывеска: «Склад русских сыров Е.Кобозева». У них было три помещения: лавка, соседняя с нею жилая комната и склад, обращенный во двор. Наружную стену жилой комнаты обшили деревянной панелью под ясень, якобы от сырости. По ночам панель под окном снимали и начинали рыть подземную галерею. Действовать нужно было тихо, так как поблизости находился пост городового. Работали по два человека в смену в тяжелейших условиях. При свечке, сидя или лежа, подкопщик рыхлил землю ручным буравом, выбирал и складывал ее в мешок. Встать он не мог, так как галерея имела всего 80-90 сантиметров в диаметре, снизу выступала подпочвенная вода, а сверху могли обрушиться тротуар и мостовая. Мешок с землей напарник за веревку вытаскивал в комнату. Землю ссыпали в пустые бочки из-под сыров, в угол склада, прикрывая углем и сеном, в диван в жилой комнате, но на улицу ее не выносили.

В устройстве подкопа участвовали Богданович, Желябов, Тригони, Ланганс, Фроленко, Баранников, Колодкевич, Суханов, Исаев, Саблин. Они работали с огромным напряжением. И, хотя имена их держались в тайне, остальные узнавали их по усталым, осунувшимся лицам. Начало сдавать даже богатырское здоровье Желябова: появилась бессонница, случались обмороки.

Несмотря на ночные работы и другие приготовления к покушению, он по-прежнему продолжал бывать у студентов, агитировал рабочих, встречался с военными.

Во второй половине февраля подкоп был закончен. Немало потрудилсь над снарядами Кибальчич, Грачевский и Исаев. К середине февраля отладили конструкцию бомб, и в Пар-голове состоялись их испытания. На них присутствовали кроме Кибальчича и Желябова метальщики.

В группу метальщиков, сформированную Желябовым, входило четыре человека: студенты И.И.Гриневицкий и Н.И.Рыс-ков, рабочий Т.М.Михайлов и окончивший ремесленное училище И.П.Емельянов. Их подготовка была недолгой. В специально устроенной квартире, которую содержали Г.М.Гельфман и Н.А.Саблин, в доме N5 на Тележной улице, Н.И.Кибальчич объяснял метальщикам устройство снаряда.

28 февраля последней проверке подверглись запалы, Кибальчич, Гриневицкий, Михайлов и Рысаков ездили за Смольный монастырь. В пустынном месте Т.Михайлов бросил на дорогу снаряд, наполненный песком вместо гремучего студня. Раздался негромкий хлопок, и крышка снаряда отско-1 чила: заряд сработал.

Итак, к концу февраля 1881 года все было готово.

К тому времени значительно поредели ряды членов Исполнительного комитета. Почти половина их — 13 из 29 — выбыли из строя. Был казнен А.А.Квятковский, осуждены С.Г.Ширяев, Н.К.Бух, АИ.Зунделевич, САИванова, умер В.В.Зегс фон Лауренберг, уехали за границу О.С.Любатович и НАМо-розов.

28 ноября 1880 года был арестован А.Д.Михайлов. Страж порядка в организации, мастер конспирации, он был схвачен из-за собственной неосторожности. Отдав карточки осужденных для пересъемки в несколько фотографий, он зашел в одну из них справиться о заказе. Ему показалось, что визит его встречен подозрением. Михайлов рассказал об этом друзьям, и они категорически запретили ему появляться в фотографии. Тем не менее через несколько дней, просто оказавшись рядом, он подумал, что ошибся в своих подозрениях, и все-таки решил получить заказ.

Когда он вышел из фотографии Таубе, околоточный последовал за ним. Михайлов пытался скрыться через проходной двор — не удалось. На углу Коломенской и Разъезжей, когда он пытался сесть на извозчика, его арестовали. «Простите, милые. Простите мне риск, который обошелся так дорого», — писал Михайлов в первом письме, нелегально переданном из тюрьмы.

В январе 1881 года прошла волна арестов.

27 февраля в 5 часов вечера Перовская и Желябов вместе вышли из дома, взяли извозчика и доехали до Публичной библиотеки. Отсюда они разошлись по своим делам.

Когда вечером 27 февраля Желябов не вернулся домой, Перовская поняла, что он арестован. На следующий день из квартиры было унесено все ценное имущество организации, и Перовская покинула ее.

Встретились Перовская и Желябов через месяц, в зале суда.

В начале 1881 года главная конспиративная квартира Испол-. нительного комитета размещалась в трехэтажном доме номер 25/7, на углу Вознесенского проспекта и Екатерининского канала. На этот раз устройство центральной квартиры было поручено В. Фигнер и Исаеву. 9 января они прописались в квартире номер 8 под фамилией «Кохановских».

Из квартиры на Вознесенском проспекте осуществлялось руководство последним покушения на царем.

Ликвидация квартиры была вызвана арестом Исаева. 1 апреля он не вернулся домой — его взяли на улице. Фигнер была уверена, что адреса своего он не назовет, и не спешила покинуть квартиру. На следующий день она принялась увязывать скопившиеся у них ценные комитетские вещи, шрифт, паспортное бюро, динамит, оборудование химической лаборатории. Явившиеся по ее зову забрали большую часть вещей. Последние два узла унесли Ивановская и Терентьева. Фигнер провела здесь еще одну ночь. Утром 3 апреля Исаева опознали дворники дома. Когда полиция явилась в квартиру, самовар и угли в печке были еще теплыми.

(Баранова А.И., Ямщикова Е.А., Народовольцы в Петербурге. Л., 1984).

ДВЕ ДУШИ АЛЕКСАНДРА II

П.Л.Кропоткин — теоретик и идеолог русского анархизма — рассказал о личности царя Александра II и его смерти в «Воспоминаниях революционера».

«Боевым кличем революционеров стало: „Защищайтесь! Защищайтесь от шпионов, втирающихся в кружки под личиной дружбы и выдающих потом направо и налево по той простой причине, что им перестанут платить, если они не будут доносить. Защищайтесь от тех, кто зверствует над заключенными! Защищайтесь от всемогущих жандармов!“ Три видных правительственных чиновника и два или три мелких шпиона погибли в этом новом фазисе борьбы.

Генерал Мезенцев, убедивший царя удвоить наказание после приговора по делу «ста девяноста трех», был убит в Петербурге среди белого дня.

Один жандармский полковник, виновный еще в худшем, подвергся той же участи в Киеве, а в Харькове был убит генерал-губернатор, мой двоюродный брат Дмитрий Кропоткин, когда он возвращался из театра. Центральная тюрьма, где началась голодовка и где прибегли к искусственному кормлению, находилась в его ведении.

В сущности, он был ие злой человек; я знаю, что лично он скорее симпатизировал политическим, но он был человек бесхарактерный, притом придворный, флигель-адъютант царя, и поэтому предпочел не вмешиваться, тогда как одно его слово могло бы остановить жестокое обращение с заключенными. Александр II любил его, и положение его при дворе было так прочно, что его вмешательство, по всей вероятности, было бы одобрено в Петербурге.

— Спасибо! Ты поступил согласно моим собственным желаниям, — сказал ему царь в 1872 году, когда ДН. Кропоткин явился в Петербург, чтобы доложить о народных беспорядках в Харькове, во йремя которых он мягко поступил с бунтовщиками.

Но теперь он одобрил поведение тюремщиков, и харьковская молодежь до такой степени была возмущена обращением с заключенными, что по нем стреляли и смертельно ранили.

Тем не менее личность императора оставалась еще в стороне, вплоть до 1879 года на его жизнь не было покушений. Слава освободителя окружила его ореолом и защищала его неизмеримо лучше, чем полчища жандармов и сыщиков. Если бы Александр II проявил тогда хотя малейшее желание улучшить положение дел в России, если бы он признал хотя одного или двух из тех лиц, с которыми работал во время периода реформ, и поручил им расследовать общее положение страны или хотя бы положение одних крестьян; если бы он проявил малейшее намерение ограничить власть тайной полиции, его решение приветствовали бы с восторгом.

Одно слово могло бы снова сделать Александра II «освободителем», и снова молодежь воскликнула бы, как Герцен в 1858 году: «Ты победил, Галилеянин!» Но точно так же, как во время польской революции пробудился в нем деспот, и, подстрекаемый Катковым, он не нашел другого выхода, как виселицы, так точно и теперь, следуя внушениям того же злого гения — Каткова, он ничего не придумал, кроме назначения особых генерал-губернаторов с полномочием вешать.

Тогда, и только тогда, горсть революционеров — Исполнительный Комитет, поддерживаемый, однако, растущим недовольством среди образованных классов и даже среди приближенных к царю, объявил ту войну самодержавию, которая, после нескольких неудачных покушений, закончилась в 1881 году смертью Александра П.

Два человека жили в Александре II, и теперь борьба между ними, усиливавшаяся с каждым годом, приняла трагический характер. Когда он встретился с Соловьевым, который выстрелил в пего и промахнулся, Александр II сохранил присутствие духа настолько, что побежал к ближайшему подъезду не по прямой линии, а зигзагами, покуда Соловьев продолжал стрелять. Таким образом он остался невредимым. Одна пуля только слегка разорвала шинель. В день своей смерти Александр II тоже проявил несомненное мужество..

Перед действительной опасностью он был храбр, но он беспрерывно трепетал пред призраками, созданным его собственным вображением, Единственно, чтобы охранить свою императорскую власть, он окружил себя людьми самого реакционного направления, которым не было никакого дела до пего, а просто нужно было удержать свои выгодные места.

Без сомнения, он сохранил привязанность к матери своих детей, хотя в то время он был уже близок с княжной Юрьевской-Долгорукой, на которой женился немедленно после смерти императрицы.

— Не упоминай мне про императрицу: мне это так больно, — говорил он не раз Лорис-Меликову.

А между тем он совершенно оставил Марию Александровну, которая верно помогала ему раньше, когда он был освободителем. Она умирала в Зимнем дворце в полном забвении.

Хорошо известный русский врач, теперь уже умерший, говорил своим друзьям, что он, посторонний человек, был возмущен пренебрежением к императрице во время ее болезни.

Придворные дамы, кроме двух статс-дам, глубоко преданных императрице, покинули ее, и весь придворный мир, зная, что того требует сам император, заискивал пред Долгорукой. Александр II, живший в другом дворце, делал своей жене ежедневно лишь короткий официальный визит.

Когда Исполнительный Комитет свершил смелую попытку взорвать Зимний дворец, Александр II сделал шаг, до того беспримерный. Он создал род диктатуры и облек Лорис-Меликова чрезвычайными полномочиями. Этому генералу, армянину родом, Александр II уже раньше давал диктаторские полномочия, когда в Беглянке, в низовьях Волги, появилась чума и Германия пригрозила мобилизовать свою армию и объявить Россию под карантином, если эпидемия не будет прекращена. Теперь, когда Александр II увидал, что он не может доверяться бдительности даже дворцовой полиции, он дал диктаторские права Лорис-Меликову, а так как Меликов считался либералом, то новый шаг истолковали в том смысле, что скоро созовут Земский Собор. Но после взрыва в Зимнем дворце новых покушений немедленно не последовало, а потому Александр II опять успокоился, и через несколько месяцев, прежде чем Меликов мог выполнить что бы то ни было, он из диктатора превратился в простого министра внутренних дел.

Внезапные припадки тоски, во время которых Александр II упрекал себя за то, что его царствование приняло реакционный характер, теперь стали выражаться сильными пароксизмами слез.

В иные дни он принимался плакать так, что приводил Лорис-Меликова в отчаяние. В такие дни он спрашивал министра: «Когда будет готов твой проект конституции?» Но если два-три дня позже Меликов докладывал, что органический статут готов, царь делал вид, что решительно ничего не помнит. «Разве я тебе говорил что-нибудь об этом? — спрашивал он. — К чему! Предоставим это лучше моему преемнику. Это будет его дар России».

Когда слух про новый заговор достигал до Александра II, он готов был предпринять что-нибудь, но когда в лагере революционеров все казалось спокойным, он прислушивался к нашептываниям реакционеров и оставлял все, как было прежде. Лорис-Меликов со дня на день ждал, что его попросят в отставку.

В феврале 1881 года Лорис-Меликов доложил, что Исполнительный Комитет задумал новый заговор, план которого не удается раскрыть, несмотря на самые тщательные расследования.

Тогда Александр II решил созвать род совещательного собрания из представителей от земств и городов. Постоянно находясь под впечатлением, что ему предстоит судьба Людовика ХУ1, Александр II приравнивал предполагавшуюся «общую комиссию» тому собранию нотаблей, которое было созвано до Национального Собрания 1789 года.

Проект должен был поступить в Государственный совет; но тут Александр И стал снова колебаться. Только утром первого марта 1881 года, после нового, серьезного предупреждения со стороны Лорис-Меликова об опасности, Александр II назначил следующий четверг для выслушивания проекта в заседании Совета министров. Первое марта падало на воскресенье, и Лорис-Меликов убедительно просил царя не ездить на парад в этот день ввиду возможности покушения.

Тем не менее Александр II поехал. Он желал увидеть великую княжну Екатерину Михайловну, дочь его тетки Елены Павловны, которая в шестидесятых годах была одним из вождей партии реформ, и лично сообщить ей приятную весть, быть может как акт покаяния перед памятью Марии Александровны. Говорят, царь сказал великой княжне: «Я решил созвать собрание именитых людей».

Но эта запоздалая и нерешительная уступка не была доведена до всеобщего сведения; на обратном пути из манежа Александр II был убит.

Известно, как это случилось. Под блиндированную карету, чтобы остановить ее, была брошена бомба. Несколько черкесов из конвоя была ранены. Рысакова, бросившего бомбу, тут же схватили. Несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты — он утверждал, что в слегка поврежденном экипаже можно еще доехать до дворца, — Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов. Так поступал он во время русско-турецкой войны, когда, например, в день его именин сделан был безумный штурм Плевны, кончившийся страшной катастрофой.

Александр II подошел к Рысакову и спросил его о чем-то, а когда он проходил затем совсем близко от другого молодого человека, Гриневецкого, стоявшего туг же, на набережной, с бомбою, тот бросил свою бомбу между обоими так, чтобы убить и себя и царя. Оба были смертельно ранены и умерли через несколько часов.

Теперь Александр II лежал на снегу, истекая кровью, оставленный всеми своими сторонниками! Все исчезли. Кадеты, возвращавшиеся с парада, подбежали к умирающему царю, подняли его с земли, усадили в сани и прикрыли дрожащее тело кадетской шинелью, а обнаженную голову — кадетской фуражкой. Да еще один из террористов с бомбой, завернутой в бумагу, под мышкой, рискуя быть схваченным и повешенным, бросился вместе с кадетами на помощь раненому…

Человеческая природа полна таких противоположностей.

Так кончилась трагедия Александра II. Многие не понимали, как могло случиться, чтобы царь, сделавший так много для России, пал от руки революционеров. Но мне пришлось видеть первые реакционные проявления Александра II и следить за ними, как они усиливались впоследствии; случилось также, что я мог заглянуть в глубь его сложной души; увидать в нем прирожденного самодержца, жестокость которого была только отчасти смягчена образованием, и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля, человека сильных страстей, но слабой воли, — и для меня эта трагедия развивалась с фатальной последовательностью шекспировской драмы.

Последний ее акт был ясен для меня уже 13 июня 1862 года, когда я слышал речь, полную угроз, произнесенную Александром II перед нами, только что произведенными офицерами, в тот день, когда по его приказу совершились первые казни в Польше.

Дикая паника охватила придворные круги в Петербурге.

Александр III, который, несмотря на свой колоссальный рост, не был храбрым человеком, отказался поселиться в Зимнем дворце и удалился в Гатчину, во дворец своего прадеда Павла I. Я знаю это старинное здание, планированное как вобановская крепость, окруженное рвами и защищенное сторожевыми башнями, откуда потайные лестницы ведут в царский кабинет. Я видел люк в кабинете, через который можно бросить неожиданно врага в воду — на острые камни внизу, а затем тайные лестницы, спускающиеся в подземные тюрьмы и в подземный проход, ведущий к озеру. Тем временем подземная галерея, снабженная автоматическими электрическими приборами, чтобы революционеры не могли подкопаться, рылась вокруг Аничкова дворца, где Александр III жил до восшествия на престол.

(Кропоткин П. А. Записки революционера).

ФРАНЦУЗСКАЯ ПОЛИЦИЯ И БОМБЫ

Париж, 9 декабря 1893 года. Вокруг Бурбонского дворца масса полицейских, осматривающих каждого, кто входит в здание.

В большом зале дворца, традиционном месте заседаний национального собрания, вот уже несколько часов депутаты обсуждают новые проекты, направленные, как утверждают, против уголовников и анархистов.

Однако любому депутату совершенно ясно, что они легко могут быть применены не только против уголовников и анархистов-бомбометателей, но и против радикальных демократов, социалистов и деятелей профсоюзов. В палате депутатов со времени последних выборов заседали также двенадцать представителей рабочей партии, которые отлично знали, что такое юстиция, и консерваторам, являющимся инициаторами нового законопроекта, отстоять свою точку зрения было бы не так-то легко.

В 1 б часов на галерее, растолкав локтями публику, к барьеру протиснулся бедно одетый молодой человек. Он внимательно оглядел зал. На трибуне пылко жестикулировал очередной оратор. Депутаты шушукались между собой и время от времени бросали в его адрес — кто язвительные реплики, а кто слова одобрения.

Вдруг юноша размахнулся и метнул вниз какой-то круглый предмет. Хлопнул взрыв, запахло порохом, раздались громкие крики и проклятья.

Плечи бомбиста разочаровано опустились: как видно, он ожидал большего эффекта. Однако он тут же сумел взять себя в руки, и, воспользовавшись сумятицей, пустился в бегство.

В отеле террориста уже ждала полиция. Особого вреда его бомба не нанесла. Депутаты в основном отделались легким испугом. Даже те из них, которые оказались в непосредственной близости от взрыва, получили лишь небольшие царапины. Через четверть часа после происшествия дебаты вспыхнули с новой силой.

Молодого человека, который метнул бомбу в Бурбонском дворце, звали Огюст Вайян. Ему едва исполнилось 23 года, и он был анархистом.

Анархизм — течение, не признающее никакого государственного порядка и отрицающее организованную борьбу — приобрел во Франции 80-х годов прошлого столетия заметное влияние. В Париже долгое время жили известные вожди анархистов Кропоткин, Бакунин и Прудон. Проповедуя устно и письменно свое учение, они находили многочисленных приверженцев, в первую очередь среди студентов, радикальной мелкой буржуазии и в кругах интеллигенции. В Париже, Марселе, Лионе появилось с десяток анархистских газет, таких, как «Голодные», «Социальная борьба», «Революционное дело», которые прямо или косвенно пропагандировали анархистские методы борьбы и индивидуальный террор. Так, газета за 27 июля 1884 года писала: «Мелкие действия нередко выливаются в большие дела. Поэтому мы от всего сердца рукоплещем, когда в очередной раз узнаем, что некий буржуа или начальник свалился в пыль с ножом в боку».

21 октября 1878 года в Германии вступил в силу пресловутый закон против общественно опасных устремлений социал-демократии. В 1892 году Папа Лев ХШ издал свою, направленную против террористического движения энциклику «Рерум новарум».

Однако чрезвычайными законами и энцикликами это движение было не остановив. В большинстве европейских стран уже имелись политические рабочие партии и профсоюзы, в парламентах которых, пока еще немногих, европейских государств заседали социал-демократы.

Власти совершенствовали свои методы борьбы и наряду со .стародавней техникой репрессий все шире использовали демагогию и клевету. Например, французская пресса (да и не только французская), сознательно искажая действительность, затушевывая диаметральные противоположности между анархизмом и социализмом, ставила знак равенства между анархистскими методами и социалистами, настраивала мелкую буржуазию и крестьянство — основнуюю массу избирателей — против социалистического движения.

Чем более кровавыми становились лозунги анархистов, чем скандальнее их выступления и чем бессмысленнее покушения, тем легче было властям нажить на этом политический капитал.