Воспоминания (Зарождение отечественной фантастики)

Потом снова позвонил и приказал явиться к нему в кабинет. Там кроме него я обнаружила секретаря нашей парторганизации. В два голоса они набросились на меня: я, мол, преступница, не смела выносить сверку из издательства, потому что подписывала заявление о неразглашении тайны и пр. и пр. Я спокойно возражала, что решила посоветоваться со старшим товарищем в «Большом» ЦК, ибо не вижу криминала в повести «Хищные вещи…», а Дмитрий Алексеевич - давно мой наставник, почти с детства. Словом, разошлись, верстка около месяца провалялась в ящике моего стола, о чем АБС ничего не знали. Так, «исправленная» и снабженная предисловием «В стране дураков», написанным Аркадием, книга все же вышла. И что забавно - через полгода, вернувшись с Франкфуртской книжной ярмарки, Осипов вдруг зашел к нам в редакцию и радостно поздравил меня: «Хищные вещи века» признаны лучшей книгой.
      Я, помнится, насторожилась: когда радостный Валентин Осипович отвешивал комплимент, ничего хорошего от этого ждать не приходилось. Это означало лишь одно: готовится очередная пакость в отношении тебя. И мои наблюдения, к сожалению, подтверждались. Но я слишком отвлеклась от рассказа о БСФ.
 

***

 
      Все пока шло без сучка, без задоринки. Пятый том, «Антология фантастических рассказов», в котором были представлены произведения писателей шести стран, получил первую «пробоину»: журнал «Здоровье»(!) набросился на рассказ Лино Альдони, обвинив его в безнравственности и пропаганде… онанизма! Казалось бы, смех да и только, однако реакция главного редактора не замедлила последовать - выговор и угроза особо следить за изданием. К 1968 году мы выпустили обещанные книготоргу 15 томов, куда вошли произведения А.Азимова, А.Кларка, А. и Б.Стругацких, К.Чапека, П.Буля, К.Воннегута, К.Саймака, Д.Уиндэма. Одним из лучших томов первого периода я считаю 10-й - антологию англо-американской фантастики. Ее составителем был Роман Подольный. В него вошли замечательные рассказы Д.Киза, Г.Гаррисона, П.Андерсона, А.Бестера, Т.Каттнера и многих других знаменитых авторов. А в 14-м и 15-м томах были опубликованы избранные рассказы и небольшие повести, представившие почти всех советских писателей-фантастов.
      Возможность познакомить советского читателя со столь разнообразными иностранными фантастами появилась у нас потому, что в «Молодой гвардии» переводные произведения не подвергались цензуре. Н.Замошкина, став зав. редакцией иностранной литературы, еще в начале своей деятельности сумела внушить нашему начальству, что иностранные книги проходят досмотр при пересечении границ СССР и таким образом уже цензурируются, а наш грозный В.Осипов добровольно фантастику не читал.
      Наши планы на издание «Библиотеки…» после 15-го тома еще далеко не иссякли. И нам разрешили продолжить ее. Так вышли в свет еще 10 томов: Р.Шекли, Р.Мёрль, А.Бестер. 20-м томом стала «Антология», куда вошла повесть шведской писательницы Карин Бойе «Каллокаин» о фантастическом тоталитарном обществе, предвосхитившая идеи оруэлловского романа «1984». Удивительно, что тогда, в 1971-м, она прошла незамеченной! Вышли и два тома произведений советских писателей: В.Савченко «Открытие себя» (т. 22) и «Нефантасты в фантастике» (т. 19). Владимир Савченко - один из интереснейших фантастов 60-70-х годов, а его роман «Открытие себя» был в некотором роде действительно открытием: впервые научная фантастика так интересно и темпераментно представила нам своего героя, научного сотрудника НИИ. Впервые в ней появилась тема клонирования и проблема, что делать с искусственно созданными людьми! Какова мера ответственности человека, способного создавать себе подобных таким путем? Трагедия, невольное «убийство», детектив - все есть в этом романе, и есть очень серьезная попытка решить вечную тему взаимоотношений человека и науки.
      В 19-м томе «Нефантасты в фантастике» собрались такие известные писатели, как Л.Леонов, В.Берестов, В.Шефнер, Вс.Иванов и В.Тендряков. Вышли еще две антологии: скандинавской фантастики и «стран народной демократии», то есть Болгарии, Польши, Чехословакии, Венгрии и Китая - это уже в основном для «расширения географии», хотя были и в этом томе неожиданные находки, например, Лао Шэ «Записки о кошачьем городе». До ухода из издательства я успела подписать в печать еще и 26-й том - «Город» К.Саймака, подготовила сборник рассказов Р.Брэдбери, но тут вошел в силу новый заведующий редакцией Ю.Медведев… Однако об этом позже.
      Хочу сказать и о переводчиках, участвовавших в создании БСФ. Как правило, это не были маститые, известные имена - только Нора Галь, Лев Жданов, Лев Вершинин (с итальянского), - остальные просто приходили с предложениями, приносили непереведенные книги, мы читали их и отбирали понравившиеся. Таким образом собиралась «Библиотека современной фантастики» - других источников у нас не было. Перевод заказывали хозяину книги. Так свою первую книгу - Клиффорда Саймака «Почти как люди» - опубликовала у нас прекрасный переводчик фантастики, издаваемый и переиздаваемый до сих пор, С.Васильева. Замечательный, живой, необыкновенно тонкий переводчик Е.Короткова прекрасно перевела А.Бестера «Человек без лица». Изобретательная, неординарная Нелли Евдокимова - превосходный переводчик рассказов и повестей Шекли.
      Последней пришла к нам в редакцию в мою бытность Светлана Михайлова. Интеллигентная, очень порядочная, чрезвычайно отзывчивая, милейшая женщина, она взяла на себя часть работы по фантастике. Ее авторами стали Кир Булычёв и Владимир Михайлов. Потом у нее появились свои молодые писатели-фантасты: Никитин, Пухов. Сборники, выходившие в 1972, 1973, 1974 годах, редактировала уже Светлана.
 

***

 
      Мои любимые авторы… Я любила их всех, готова была за каждого идти в бой. Моя коллега, которая советовала мне «сушить сухари» в связи с выходом «Трудно быть богом», насмехалась надо мной: «И чего ты с ними возишься? Ну что тебе этот однозубик (это она о Володе Григорьеве почему-то)?». А мне с ними было интересно. Мне по сердцу были рассказы того же Володи Григорьева. Вчера перечитала его «Рог изобилия» и «Дважды-два старика робота». Прочитала с удовольствием, посмеялась, порадовалась его таланту.
      В 1959 году я познакомилась с братьями Стругацкими. Не помню подробностей нашей первой встречи. По-моему, появились они в редакции вдвоем, в связи с подготовкой рукописи сборника «Путь на Амальтею». Уже первый договор с АБС заставил поволноваться нашу Наталью, младшего редактора, и нас вместе с ней. Выписывая гонорар, она так увлеклась разговором с Аркадием, что невзначай увеличила сумму на 10 000 рублей. Авторы получили деньги и ушли. А через день ошибка обнаружилась, и Наталье пригрозили, что «недостачу» придется оплатить ей, бедняге, из собственного кармана. Стругацкие были тогда люди для нас неизвестные, поэтому началась истерика, слезы. Я постаралась успокоить девушку, позвонила Аркадию, и он тут же принес ей эти деньги.
      «Путь на Амальтею» вышел в 1960 году. С тех пор каждый год вплоть до 1968-го в «Молодой гвардии» выходило по крайней мере по одному произведению АБС. С 1959-го по 1982 год, практически не прерываясь, продолжалась моя работа со Стругацкими. С Борисом мы тогда, к сожалению, виделись редко, он появлялся в редакции, как правило, в кульминационный период работы над очередной рукописью и, в отличие от Аркадия, был всегда строг и неуступчив, хотя дело до конфликтов у нас никогда не доходило. Мое редакторское кредо - быть первым, внимательным читателем произведения, сообщать авторам, что в рукописи вызвало у меня сомнение, или предлагать им более удачный, на мой взгляд, ход, или слово, или предложение. Но ни в коем случае не вмешиваться в суть произведения, не калечить присущий данному автору стиль и в итоге оставлять тот вариант, который предпочитает автор.
      Визиты в Москву Бориса были сугубо деловыми, разве что отпразднуем втроем выход в свет какой-нибудь их книги в ресторане «Пекин» (Аркадий прекрасно разбирался в китайской кухне и любил угостить ею. Благодаря ему я познакомилась с супом из акульих плавников, съедобными медузами, сладкими крабами и другой китайской экзотикой). Талант АБС открылся мне после прочтения в журнале «Знание - сила» их рассказа «Частные предположения». Роман «Страна багровых туч», принесший им известность, не тронул меня. А вот все произведения Стругацких, что потом выходили в «Молодой гвардии» под моей редакцией, дороги мне до сих пор, и я очень рада, что донецкое издательство «Сталкер» так любовно и полно издало все, что было написано ими или о них, включая комментарии Бориса к каждому из 11-ти томов.
      Работать со Стругацкими было легко: редактору там почти ничего не оставалось делать. Правда, иногда я что-то пыталась изменить. Помнится, при работе над романом «Трудно быть богом» я высказалась за то, чтобы подсократить или вообще снять «Пролог» о светлом коммунистическом обществе - мне тогда показалось, что это дань авторов конъюнктуре, что не надо затенять главное - мир Арканара, дона Ребы, Ваги Колеса, Ограбилок, переименованных в Благодатные. Борис горячо вступился за «Пролог», и я скоро поняла, что им с Аркадием была по-настоящему дорога романтика коммунизма, а тема воспитания человека всегда волновала их и присутствовала почти во все их произведениях. Поэтому они с любовью написали о мушкетерах далекого светлого будущего - Антоне, Пашке и Анке.
      Я не стану подробно писать о повседневной работе со Стругацкими: в упомянутом собрании сочинений, в томе шестом опубликованы мои воспоминания об АБС.
      Должна сказать, что среди авторов-фантастов явно преобладали мужчины, и с ними мне гораздо легче работалось, чем с теми немногими женщинами, которые выступали в этой роли. А вот с переводчиками-женщинами работа шла лучше и проще, чем с мужчинами. С Катей Коротковой и Светланой Васильевой мы подружились и до сих пор, если и не встречаемся, то по крайней мере общаемся по телефону, как бы продолжая наши молодогвардейские чаепития.
      Одновременно с началом «Библиотеки современной фантастики» (БСФ) мы объявили и о начале издания «Библиотеки советской фантастики». Первые книжечки в мягкой обложке карманного формата появились в 1965 году. Правда, в 1967 году в жесткой обложке, но в карманном же формате вышла книга Е.Парнова и М.Емцева «Море Дирака», а в 68-м «перевертыш» А. и Б.Стругацких - «Стажеры» и «Второе нашествие марсиан». Это был первый опыт издания советских авторов в «перевертыше», и тогда далеко не все читатели поняли его смысл: в типографию возвращали экземпляры с просьбой заменить «бракованную» книгу.
      В «Библиотеке советской фантастики» были опубликованы первые сборники научно-фантастических произведений Д.Биленкина, В.Григорьева, М.Руденко. Издавались и новые произведения А.Днепрова, С.Гансовского и многих других авторов из разных городов и областей Советского Союза - В.Колупаева, А.Львова, М.Росоховатского.
      Свою первую книжечку фантастики опубликовал в ней Вадим Сергеевич Шефнер. Это был «Скромный гений» - название, которое, на мой взгляд, подходило не только книге, но и самому Вадиму Сергеевичу. Если всех своих авторов я любила, то перед этим писателем и человеком я преклонялась. Почитайте его стихи, его прозу, его чудесные произведения в жанре фантастики - какая в них необычайная простота, искренность, доброта! Сколько юмора, легкой насмешки. И все эти качества были присущи самому Вадиму Сергеевичу: и сам он, и даже его замечательная жена Екатерина Павловна выступают со страниц его произведений. Недавно перечитала «Лачугу должника» - плакала на последних страницах. Я думаю и переживаю, что В.С.Шефнер ушел из жизни недооцененный своими современниками, ушел так же скромно и тихо, как жил. Вечная ему память!
      А какой замечательный, какой славный был Илья Варшавский! Он, по его признанию, писать начал поздно, чуть ли не в 60 лет, и на спор: стал критиковать какое-то фантастическое произведение перед своими сыновьями, а те ему: а ты можешь так написать? «Могу и получше», - ответил Илья Иосифович и написал свой первый рассказ о роботах - он был инженером. Так и вошел в круг писателей-фантастов. В редакции появился с изданным в Ленинграде сборничком НФ-рассказов «Молекулярное кафе» и со своим замечательным ленинградским художником-оформителем Николаем Кузнецовым. Рассказы мне понравились, оформление по стилю так соответствовало содержанию книги и облику автора (внешне Илья Иосифович был похож на морского волка: штурманская бородка, хитрые, всегда улыбающиеся глаза, лицо худощавое, немного мефистофельское, трубка в зубах), что в дальнейшем Коля всегда оформлял книги Варшавского. И, кстати, В.Шефнера - эти два человека в чем-то очень походили друг на друга, хотя и были совсем разными. Род Шефнеров прослеживается вплоть до времен Петра I, когда предки писателя пришли в Россию из Швеции и поступили на службу во флот. Дед Вадима Сергеевича был адмиралом. Он заложил первый камень в основание города Владивостока. Это, кстати, сильно осложнило жизнь Вадима Сергеевича и его семьи: в тридцатые годы в ожидании ареста он с женой Екатериной Павловной сжег все фотографии и документы, относящиеся к истории семьи. Произведения Шефнера не публиковали, семья долго бедствовала. Даже после войны им пришлось продать все, что имело хоть какую-то ценность, остался только рояль - Екатерина Павловна была пианисткой.
      У Ильи Иосифовича такой родословной не было; в 20-е годы он приехал в Петроград из Киева и, окончив Высшее мореходное училище, стал корабельным механиком, затем работал инженером-конструктором на заводе. Но и он не избежал тяжкой участи: был репрессирован и отбыл в ГУЛАГе свой срок, а после с трудом приспосабливался к «мирной» жизни, помогла и спасла его женитьба на Луэлле Александровне.
      Во время блокады Ленинграда и Вадим Сергеевич, и Илья Иосифович сражались за город. От голода Вадим Сергеевич, едва живой, в состоянии дистрофии был госпитализирован, а Илья Иосифович при переправе по «Дороге жизни» через Ладогу сначала чуть не утонул, а выбравшись на берег, попал в руки красноармейцев, которые почему-то решили, что он шпион, и повели на расстрел. Благо, на пути им встретился однополчанин Варшавского, хорошо его знавший, он его и спас.
      Вадим Сергеевич был тихий и нежный в обращении с близкими ему людьми. Таким же я видела Илью Иосифовича в отношении к жене и к друзьям. Вадим Сергеевич, по-детски искренний и открытый, всегда пребывал в своем, недоступном другим мире, мире поэзии. Он будто бы участвовал в разговоре, в происходящем, но в то же время находился в мире то ли своих стихов, то ли блоковских: сколько стихов он знал наизусть, как любил их читать! В последний раз я зашла к Шефнерам в 1998 году, в День Победы. Я застала у них Даниила Гранина и ленинградского поэта, имя которого вылетело у меня из головы. Вот когда я особенно остро почувствовала истинную, прозрачную чистоту и даже святость этого человека по контрасту с Граниным и тем грубоватым, огромного роста и веса «поэтом»! Они были празднично громкие, уверенные в себе и… снисходительные к Вадиму Сергеевичу - честь ему оказали своим приходом! А он маленький, как будто бумажный - такой худой и бледный - слушал, слушал их и вдруг начал читать стихи, много разных стихов разных поэтов. Они явно почувствовали себя неловко, вежливо слушали, только что не зевали. И вскоре ушли поздравлять других ветеранов.
      У Вадима Сергеевича была прелестная, очень добрая, заботливая и гостеприимная жена Екатерина Павловна, нянька и муза писателя и поэта… вернее, поэта во всем: в тихом разговоре, в легкой походке, наконец, в фантастике - он видится мне единственным представителем поэтической фантастики (в отличие от научной, сатирической, юмористической и т.п.). Самобытность фантастических произведений В.Шефнера и в его по-детски непосредственном, произвольном обращении с орудиями, обеспечивающими «чудеса», в чудаковатости как поступков, так и самих характеров его героев, в удивительном словотворчестве, не допускающем никаких иностранных заимствований (в пику фантастам, любителям сочинять, как он сам говорит в одной из своих повестей, «разные специальные слова: квантование, киберы, фотоны, лазеры, мазеры, квазары» и т.п.), в забавных именах и фамилиях героев. Сергей Кладезев, например, создал волшебные коньки, но никакого волшебства для этого ему не понадобилось - просто такой он способный, скромный, рабочий малый. Алексею Потаповичу Возможному понадобились крылья: дороги в России никуда не годятся - нужны почтальону крылья. Он их себе и соорудил, и все люди вокруг теперь летают свободно и радуются. Радость и печаль, искренность и самоирония, будущее и прошлое с мельчайшими деталями советского быта двадцатых-начала тридцатых годов - удивительно парадоксальные сочетания. Такой же парадоксальной была и вся жизнь Вадима Сергеевича: потомок царских адмиралов, в 20-е годы, малышом, он наблюдает и переживает революцию, гражданскую войну. Его отец, офицер царской армии, принял революцию, он - командир Красной армии. Семья же испытывает нужду, вечные скитания из города в город. Вадим живет с матерью в казармах, или они снимают угол у чужих людей. И мальчик впитывает в себя всю эту сложную, хаотичную, противоречивую действительность. Потом жизнь под страхом: арестуют - не арестуют. Потом Отечественная война. И пожалуйста - «Лачуга должника». Этот роман, и смешной, и трагический, заканчивается гибелью обоих главных героев и при этом такими стихами:
 
Вы «Колю» нигде не ищите,
Могилка его глубока,
В шалмане его помяните,
Хвативши стакан молока.
 
      В этом произведении выплеснулось очень многое из того, что пережил Вадим Сергеевич и его жена Екатерина Павловна. Не случайно на страницах романа появляются иногда они сами и принимают участие в жизни главного героя Белобрысова Павла, ощущающего себя чудаком и неудачником, как и почти все герои произведений Вадима Сергеевича.
      У Ильи Иосифовича была очаровательная жена Луэлла Александровна с удивительной судьбой: ее отец Александр Краснощеков, после революции вернулся в Россию с семьей из эмиграции, из Америки. Добирались они через Владивосток. Когда в 1920 году была создана ДВР, Ленин назначил Краснощекова председателем временного правительства и министром иностранных дел Дальневосточной Республики. Республика довольно скоро, сыграв роль буфера между Советской Россией и Японией, была упразднена, и в 1922 году отца Луэллы Александровны вызвали в Москву и назначили заместителем министра финансов. Но и это продолжалось недолго: Краснощекова арестовали, продержали какое-то время в тюрьме, где у него открылся туберкулез. Неожиданно его освободили и отправили с семьей в Крым, в царскую резиденцию Ливадию. Потом его восстановили на работе, и до рокового 1937-го он был государственным деятелем, причем талантливым (в 1912 году он окончил высшее техническое заведение в Чикаго, в отличие от многих «соратников» был человеком образованным и здравомыслящим). Но самое главное - он, как и многие мужчины тогда, был влюблен в Лилю Брик и, будучи человеком государственным, очень занятым и одиноким (его жена вернулась в США), отдал маленькую Луэллу на воспитание Брикам и Маяковскому. Когда я познакомилась с Луэллой Александровной, она сначала помалкивала о своем прошлом, а потом мы сблизились, понравились и поверили друг другу, и она много рассказывала мне об этих знаменитых, любимых ею людях. Бывая в Ленинграде, я часто или останавливалась «в приюте «У Люли» (так я назвала гостеприимный дом Варшавских), или обязательно навещала ее (Илья Иосифович умер раньше Луэллы Александровны). Веселая, замечательная это была пара - Илья Иосифович и Люля Александровна!
      А вообще-то, эти две самые прекрасные, преданные друг другу пары съезжались иногда в Комарове, в Доме творчества писателей, где им было хорошо общаться. Часто с нами по заливу (зимой) гулял и Сергей Александрович Снегов: еще один замечательный человек, галантный кавалер, великий знаток поэзии - в этом они с Вадимом Сергеевичем могли состязаться часами. К моему горчайшему сожалению; фантастику Снегова я не понимала и не принимала: мне очень близок был ответ одного из читателей на нашу анкету: «Главное в фантастике - ее правдивость, основанная на изучении жизни… Меньше надуманных, безжизненных ситуаций…» А Сергей Александрович в своих произведениях был неутомим именно в изобретении самых необыкновенных форм жизни и «нежизненных ситуаций». На мой вкус - тут был перебор. Он со мной не спорил и оставался предельно деликатным и нежным кавалером, услаждавшим слух дамы прекрасными стихами. А уж насколько его судьба была полна тяжких испытаний!.. Я ничего не могу добавить к тому, что он написал в своей книге: там и конструкторские бюро, и ГУЛАГ, и «шарашка», и жизнь впроголодь. Но до чего же жизнерадостным человеком он всегда был! Эти «старики» (они были старше по годам, но оставались молодыми, прекрасными), прошедшие страшные испытания сталинщиной - к ним надо отнести и Ю.Давыдова, валившего лес под Воркутой, и Быстролетова, нашего разведчика, чуть не погибшего на дальневосточных золотых приисках, - всегда поражали меня жизнелюбием, стойкостью и верой… в счастливое коммунистическое будущее страны.
      И все они были из Ленинграда - кроме Сергея Александровича, одессита и странника. Вообще, надо сказать, Ленинград по своему значению для советской фантастики примерно то же, чем была в свое время Одесса для советской литературы. Этот город дал нам лучших писателей-фантастов, он стал - во многом благодаря деятельности Бориса Стругацкого, а ранее Дмитревского и Брандиса, которые своими выступлениями в периодике, предисловиями в книгах и просто неравнодушным отношением к фантастике многое сделали и для ее становления, и для спасения ряда книг - центром создания фантастики. Не говоря о Стругацких и о писателях, чьи имена уже упомянуты здесь, в Ленинграде работали Г.Гор, А.Шалимов, начинали и продолжают творить О.Ларионова, Ф.Суркис, А.Балабуха, потом появились А.Столяров, С.Логинов, В.Рыбаков… да всех и не упомнишь. И творчество этих людей по духу своему питерское, особенное: то ли писательская школа виной тому, то ли белые ночи, но поэтический флер, чуть-чуть мистики присутствуют в их творчестве и отличают их от произведений московских, или киевских, или сибирских авторов - так мне кажется.
 

***

 
      Надеюсь, мне удалось хотя бы отчасти передать, как жилось и работалось в эру шестидесятых в редакции фантастики в «Молодой гвардии». Мы были тогда молоды, полны надежд, сил и идей. Нам было хорошо. Но уже в начале 70-х повеяло холодом. Не могу вспомнить, когда именно и из-за чего я это почувствовала. Пожалуй, события в Чехословакии 1968 года. В январе этого года я с делегацией от Госкомитета по печати СССР была в Праге на переговорах по поводу издания советской - в Чехословакии и чешской и словацкой литературы - в СССР. Я чувствовала напряжение, сопротивление чешской стороны всем предложениям Москвы. Мне причины таких отношений были не очень понятны, да я и не особенно над этим задумывалась. У меня шла в это время своя жизнь: я была впервые за границей, и меня поражала свобода в поведении чехов. Нас поселили на даче за городом, и как-то утром, выглянув в окно, я увидела, как «важный» человек, писатель, носится с собакой среди деревьев, хохочет, играет с нею - меня почему-то поразила эта сцена, они с собакой будто символизировали раскованность и свободу, такую редкую у нас. Она чувствовалась во всем: в одежде, в манере разговаривать, в отношении с прислугой - шофера приглашали со всеми за стол во время поездок по стране. И нигде никакого хамства! Словом, я влюбилась в чехов, в их страну. И вдруг - август 1968-го, танки, наши оплеванные солдаты на улицах Праги. У нас в редакции - или в редакции иностранной литературы, где мы тоже пили чай - только и разговоров было, что об этих событиях. Мы ужасно переживали, возмущались, не могли понять, зачем, кому это нужно.
      Тогда-то и покончили с «оттепелью», с проблесками демократии в Москве. А может, и раньше, когда выпроводили на пенсию Никиту Хрущева… Мне запомнилась еще одна, показавшаяся знаменательной картинка. Весной 1965 года, впервые после отставки Хрущева и перехода власти к Брежневу и его свите, вернулись из космоса после долгого и сложного полета космонавты А.Леонов и В.Беляев. Как всегда, из аэропорта шла прямая трансляция. В памяти еще оставались встречи космонавтов Ю.Гагарина, Г.Титова, А.Николаева. Первым к ним всегда кидался с объятиями, чуть ли не со слезами Никита Сергеевич. А тут идут по красной дорожке космонавты, и никто не спешит к ним навстречу, видны только с затылка три шляпы стоящих на трибуне руководителей партии и правительства. Такой бесчеловечной, чиновничьей показалась мне эта встреча по контрасту с прежними. Для себя я назвала наступившие годы временем «подсебятины и серятины».
      В начале семидесятых мы еще публиковали хорошие книги. Но пропало то горение души, та радость от каждой новой находки, которые согревали нас в прошлые годы. Кое-что уже делали «для начальства»: тогда я придумала издавать научно-фантастическую и научно-популярную литературу о планетах Солнечной системы авторов всех времен и народов. Так появился «Лунариум». Эта книга меня не совсем удовлетворяла: она казалась мне скучноватой, небрежно построенной, словом, неполноценной. Был уже 1973 год.
      Я строила грандиозные планы: создать Библиотеку фантастики сорока веков, с шумерами, египтянами и «Библией», с Гоголем, Достоевским и Булгаковым… Не знаю, насколько вообще осуществима подобная задумка в любые времена и в любых обстоятельствах, но тогда обстоятельства стали невыносимыми.
 

***

 
      Как тяжело расставаться с редакцией! Как не хочется окунаться в этот кошмар! И есть у моей памяти свойство забывать гадости. Я вспомню немногие и только самые вопиющие.
      Собственно, то, что происходило в издательстве в 70-х годах, было всего лишь малым сколком того, что делалось в государстве. Хрущев не был идеальным руководителем, но он был личностью, и при всех своих недостатках, при всех глупостях, которые он сотворил со страной, он искренно хотел для нее лучшей участи. Сменили же его просто чиновники. Серые, ничтожные интриганы, они расставили на важных постах таких же равнодушных, бездарных, послушных слуг.
      Не осталась в стороне и «Молодая гвардия». Тон задавал ЦК ВЛКСМ с Тяжельниковым во главе. Директором издательства назначили Валерия Николаевича Ганичева, а мог им стать и В.О.Осипов, и любой другой чиновник. Главное - он должен был выполнить задачу по искоренению прежнего молодогвардейского духа из издательства, в котором, несмотря на опалу, давали работу Борису Жутовскому, ныне известному художнику, а в те годы - изгою. Наш Сергей Георгиевич подкармливал тоже опального после романа «Не хлебом единым» Михаила Дудинцева, давал ему на рецензирование и редактуру рукописи.
      И началась новая кадровая политика.
      Первым попал под удар замечательный заведующий редакции ЖЗЛ Ю.Н.Коротков. Он, по сути, воссоздал эту редакцию в 1958 году, был бесконечно предан ей, собирал и талантливых авторов, и интересных, замалчивавшихся ранее героев книг. Придумал альманах «Прометей» (очерки о замечательных людях). Но человек он был независимый, острый на язык, вспыльчивый (однажды, отстаивая у Осипова какую-то свою идею, он в пылу спора назвал того «г… на лопате» и в гневе вышел, хлопнув дверью). Короткова принудили уйти. Его тут же взяли на должность заведующего редакцией народного образования в издательство «Советская энциклопедия».
      После ухода Короткова принялись за Наталью Замошкину. Интриговали исподтишка, но атмосфера вокруг Натальи сгущалась, она это чувствовала, и вдруг главный редактор журнала «Советская литература» (на иностранных языках) предлагает ей перейти к нему. Он зашел к ней в редакцию и сказал: «Я только что от вашего директора и понял, что меня не убьют, если я уведу вас отсюда». Сразу же после его ухода появилась Инна Федоровна и, бегая глазками и шмыгая носом, забормотала: «Тебе Дангулов что-то предлагает, а мы тут все думали, куда бы тебя пристроить. Ведь вашу редакцию мы расформируем». Вскоре ушла из редакции в «Новый мир» редактор Лариса Беспалова, а за ней и Светлана Васильева - в редакцию журнала «Иностранная литература». Так и кончилась редакция иностранной литературы в «Молодой гвардии».
      Наступила очередь нашей редакции - я еще удивляюсь, как долго нас терпели! В начале 1973 года Ганичев предложил С.Г.Жемайтису уйти на пенсию. Сергей Георгиевич воевать не стал, хотя совсем не собирался расставаться с работой. Увы, скоро у него случился инфаркт, он еще немного продержался и спустя несколько лет скончался.
      На место Жемайтиса заведующим редакцией назначили Юрия Михайловича Медведева (я уже говорила о его прежних диссидентских замашках), человека, нам давно знакомого, в том числе и по совместной работе. Мы тогда подумали: слава Богу, не из ЦК. На первых порах удивила поспешность Юрия Михайловича, с которой он сменил на двери табличку с фамилией Жемайтиса на свою. И еще - активные хлопоты о замене мебели в кабинете: мы привыкли к невзыскательности Сергея Георгиевича, к его большому, старому, но вполне приличному столу с аквариумом. Теперь в кабинете постелили ковер, поставили полированный стол, кресла и, Бог знает, что еще. Мы посмеялись за чаем - и все.
      Некоторое время все шло спокойно. Принес как-то рукопись В.Немцов, я с трудом осилила ее и сказала Медведеву, что надо вернуть опус автору. Он возразил: нужно, мол, внешнему рецензенту отдать, тогда и решим. Вскоре он пригласил меня к себе в кабинет и с гордым видом протянул готовую рецензию. Она была разгромной, полностью совпадала с моим мнением. Одно меня насторожило - подпись. Василевский был фигурой одиозной - в издательстве его много лет негласно бойкотировали, учитывая «славное» прошлое: он во время войны в Испании оговаривал наших людей и чуть ли не был одним из виновников расстрела М.Кольцова. Я очень кратко сказала Медведеву: рецензия нормальная, а вот автор неподходящий, мы с ним не сотрудничаем. На том все вроде бы и кончилось, рукопись благополучно вернули и забыли.
      В это время, то есть в том же 1973-м году, я подготовила к сдаче в набор сборник «Фантастика, 1973» и положила его на подпись Медведеву. Через некоторое время он зовет меня и заявляет, что сборник слабый, надо выбросить из него несколько произведений, в частности, «Останкинских домовых» В.Орлова. А мне эта повесть-фэнтези казалась лучшим произведением сборника (потом она превратилась в знаменитый роман «Альтист Данилов»). Я попыталась отстоять и повесть, и другие рассказы. Юрий Михайлович вдруг встал в позу, созвал всех редакторов и заново представился нам. «Я здесь представляю ЦК ВЛКСМ, самого Тяжельникова. Мои слова - слова самого Тяжельникова. И кто посмеет ослушаться, даю слово офицера (?): накажу, вплоть до увольнения».