Книга теней. Роман-бумеранг

      - Сейчас я выступлю, - поднялась нянька Персефона. - Вот тут Майкина записывалась, а все знают, что она никогда на месте не бывает: то у нее кашель, то насморк… Молчи, молчи, милая! Я вместе с Аидом Александровичем всю жизнь. И ничего кроме хорошего, сказать о нем не могу. И строгий он, и когда грубый, и дурашливый, а человек исключительный. С его и спрос-то не такой, как с других. Что это вы все тут разошлись-то больно?
      - Ой, ладно, Серафима Ивановна! - махнула рукой председатель-Сычикова-З.И. - Нам всем понятно, что вы Медынскому Аиду Александровичу давно симпатизируете, это дело ваше. И нечего тут сочувствия искать.
      Нянька Персефона беспомощно глядела по сторонам - действительно, сочувствия не было на лицах. Она осторожно села на свое место, тихонько перекрестясь.
      - Ну вот что, - поразительно спокойно сказал вдруг Аид Александрович, решительно вставая со своего места и подходя к председательскому столу. - Дело ясное. Довольно уже истязать наши органы слуха записавшимися. Я старый человек и понимаю, что подчиненные начинают дерзко вести себя с начальниками тогда, когда им позволяют это более высокие начальники. Вы, стало быть, получили такое позволение - чего ж огород городить? Мне известно, все вы давно ждете, когда я освобожу место заведующего…
      - Не все, Аид Александрович! - крикнула с последнего ряда совсем молоденькая Леночка Кругликова. - Не все, не думайте! - И осеклась: никто не поддержал ее.
      - Спасибо, Лена. Спасибо. И, надо вам сказать, я действительно освобожу это место: не нужно прибегать к столь… гм… выразительным способам, чтобы ускорить и без того быстро протекающий процесс. Мне странно только, что молчат врачи. Что от имени врачей… от имени медицины высказываются люди, выполняющие в отделении, мягко говоря, не основные функции. Ну, что ж… Бог вам судья. К счастью, мой уход из института пришелся на такое время, когда я закончил исследования, которые вел много лет. Они завершились для меня весьма неожиданно - и я мечтал, как незадолго до сложения с себя обязанностей заведующего отделением соберу врачей и расскажу им о том, к чему пришел и к чему помогли мне прийти знающие люди. Но вам, дорогие коллеги, как я теперь понимаю, все это вряд ли будет интересно. Живите в мире между собой и… попытайтесь выбирать себе более достойных ораторов, которым вы в дальнейшем будете поручать говорить от своего имени. Благодарю за внимание.
      Дверь открылась. Без стука вошел пасмурный п-р-е-д-с-т-а-в-и-т-е-л-ь.
      - Пожалуйста, Илья Фомич, - распростерла объятья председатель-Сычикова-З.И. - С Рекрутовым не начинали еще.
      Илья Фомич громко поздоровался и уселся за стол, куда, видимо, и полагалось усесться.
      - Так, товарищи. Нам осталось лишь резко осудить антиобщественное поведение товарища Медынского Аида Александровича, заведующего отделением соматической психиатрии. Кто за то, чтобы осудить… или есть другие предложения?
      - Есть, - тускло произнесла нянька Персефона, но, взглянув на Аида Александровича, опустила голову.
      - Пожалуйста, Серафима Ивановна! - Председатель-Сычикова-З.И. была сама любезность. - Что вы предлагаете?
      Нянька Персефона неуклюже поднялась.
      - Я предлагаю… не осуждать.
      - Итак, есть два предложения. Голосуем за первое. Кто за то, чтобы резко осудить?
      Руки начали подниматься и поднялись почти все.
      - Кто против?
      Четыре руки.
      - Кто воздержался?
      Еще две руки.
      - Есть смысл голосовать за второе предложение?
      - Есть! - не унималась нянька Персефона. Аид Александрович смотрел на нее с состраданием.
      - Кто за второе предложение? Прошу голосовать. Те же четыре руки.
      - Кто против?
      Фактически все остальные.
      - Кто воздержался?
      Двое.
      - Переходим ко второму вопросу. Илья Фомич, в каком порядке будем осуждать?
      - Может быть, - вежливым голосом начал Илья Фомич, - сначала попросим Сергея Степановича самого рассказать об исследованиях, которые он ведет на базе института?
      - Слово предоставляется Рекрутову Сергею Степановичу, - приняла предложение председатель-Сычикова-З.И.
      Рекрутов медленно поднялся. Был он розовощек и до неприличия здоров. Невинными глазами посмотрел вокруг, улыбнулся.
      - Рассказать, значит, об исследованиях?
      - Не нужно! - крикнул со своего места Аид Александрович. Он вскочил и забормотал, как безумный: - Рекрутов тут вообще ни при чем, это я вел записи… около тридцати лет. Рекрутова тогда и в помине не было…
      На этих словах бесшумно открылась дверь, и в комнату вошли трое. Мужчины без возраста. В хороших костюмах светлых тонов, в пестрых летних рубашках. Легкими шагами подошли они к Рекрутову и как бы отгородили его от товарищей-судей.
      - Попрощайтесь с теми, кто дорог Вам, - дружелюбно сказал ему один из них.
      Взгляд Сергея Степановича метнулся в сторону Аида, но Аид не отрываясь смотрел на незнакомцев.
      - Вы из Элизиума? - спросил он по-древнегречески.
      - Да, - по-древнегречески отвечали ему.
      - Почему же Вы не забираете меня?
      - Царь Аид сам решает, когда ему появляться в Элизиуме. А Рекрутов - наш эксперимент: это тень, надолго внедренная в мир. Сам он ничего не знает об этом.
      - Кто проводит эксперимент?
      - Это государственная тайна.
      - Попрощайтесь с теми, кто дорог Вам, - повторил тот же голос.
      - Навсегда? - спросил Рекрутов.
      - Ой, какая безграмотность! - рассмеялся собеседник.
      Отделение соматической психиатрии не дышало. Рекрутов подошел к Аиду Александровичу и второй раз в жизни обнял его: казалось, через объятие это передается от одного поколения к другому весь опыт, вся медицина и вся философия…
      Потом Рекрутов подошел к няньке Персефоне и тоже обнял ее. Ничего не поняла нянька Персефона, кроме того, что прощается она с Рекрутовым не по своей воле. Она часто-часто заморгала, и легко побежали молчаливые быстрые слезы. Вдруг нянька Персефона расстегнула кофточку и, почти сорвав с груди крохотное распятие, надела его на шею Рекрутову. "Господь с тобой, сынок", - сказала и аккуратным старческим крестом перекрестила Сергея Степановича. Тот склонил голову.
      Повременил, еще раз огляделся, нашел глазами Леночку Кругликову и, подойдя к ней, поцеловал ей руку.
      - Все, - обратился он к незнакомцам. - Я готов.
      - Сергей Степанович, - сухо проговорил Аид. - Мы скоро увидимся.
      - Я знаю, - спокойно солгал Рекрутов. - До встречи.
      Четверо подошли к стене и на глазах у отделения соматической психиатрии превратились в тени: тени сжались и исчезли в пространстве.
      Судить товарищеским судом больше было некого.
      …А через несколько мгновений совсем обескураженная Тень Рекрутова предстала перед другими тенями, разместившимися в тени-огромной-лаборатории.
      - Слава Всевышнему, - сказала одна из них, - никаких изменений нет.
      - А тут, кроме Вас, никто и не ждал никаких изменений. И Ваши ссылки на сто второй закон Тени Ньютона совершенно несостоятельны… - Очень крупная тень, взяв тень-мела и подойдя к тени-доски, начала какие-то бесконечные преобразования тени-формулы, смысл которой был совершенно непонятен Рекрутову. К Рекрутову подошла Тень Ассистента.
      - Вы, пожалуйста, извините их: этот день для них самый большой праздник. Они ждали его тридцать два года - все то время, пока Вы пребывали на Земле. Позвольте, я объясню Вам, что произошло. Или нет… лучше Вы сами спрашивайте - я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
      - Меня… арестовали? - тихо спросила Тень Рекрутова.
      - Упаси боже! - рассмеялась Тень Ассистента. - Будьте спокойны… даже ничего общего.
      - А я смогу вернуться туда?
      - К кому?
      - К… Аиду Александровичу, к няньке Персефоне…
      - Они скоро будут здесь.
      - Здесь - это где? Где мы находимся?
      - В главной лаборатории ЦПИК - Центра по Изучению Контактов Атлантиды.
      - Атлантиды?
      - Историю Атлантиды Вы узнаете позднее. А пока в нескольких словах о Вашей истории. В 1931 году Тени Фарадея удалось лабораторным путем получить искусственную точечную тень, то есть точечную тень, не отбрасываемую никаким конкретным носителем. Это открытие держали в тайне от САТ - Совета Атлантических Теней, не одно тысячелетие управляющего Атлантидой и в настоящее время содержащегося под стражей. Никто, кроме теней сотрудников нашей лаборатории, об этом открытии Тени Фарадея не знал. А здесь все надежные тени… Еще двадцать лет ушло на опыты по созданию гипотетического носителя - в результате появились Вы, особым способом… сейчас вряд ли стоит вдаваться в подробности. Потом Вы были переведены в естественные условия земной жизни: в одном из родильных домов города Новосибирска Вы осчастливили ни о чем не подозревавшую Ольгу Николаевну Рекрутову, у которой во время родов погиб ребенок. Мы решили не забирать Вас обратно до той поры, пока на Земле остаются любящие Вас люди, или до той поры, пока Вы не попадете в критическую ситуацию. Сегодня именно такая ситуация - и мы освободили Вас от пребывания в условиях эксперимента.
      - Какова же цель вашего эксперимента?
      - Хорошая цель, - опять рассмеялась Тень Ассистента. - Видите ли, получается, что мы сможем возвращать людям их утраты… А?! Мы сможем возвращать людям их утраты! - И Тень Ассистента так высоко подпрыгнула, что коснулась тени-потолка.
      Тень Рекрутова не все поняла, но ощущение праздника передалось и ей: оно на минуту даже заглушило чувство тоски от невозможности вернуться на Землю.
      - Простите, Вы сказали, что Аид Александрович…
      - Вы действительно встретитесь с ним в недалеком будущем, - с ним и с Серафимой Ивановной, - все поняла Тень Ассистента. - Они заканчивают свои витальные циклы на Земле. На сей раз их появление здесь будет отмечено особым образом: исследования Аида Александровича привели к тому, что он впервые за последние тысячелетия вернется сюда сознающей себя тенью - тенью Царя Аида: мы очень ждем его. Он и его супруга Персефона снова станут царствовать в Элизиуме - и тогда многое у нас изменится. Так что не тоскуйте о них преждевременно. Взгляните лучше сюда.
      Тень Рекрутова повернула тень-головы на кивок Тени Ассистента. И увидела две знакомые - ах, какие знакомые! - тени… правда, самую капельку утратившие уже черты индивидуальности, но все равно!
      - Мама. Отец! - воскликнула Тень Рекрутова и бросилась в направлении к ним. Оставим их, любезные читатели: они уже очень давно не виделись…
      - Извините, дорогой мой и хороший! - Тень Заведующего Лабораторией наступала на Тень Старшего Помощника. - Ваше преобразование этой формулы не совсем верно. Вспомните, пожалуйста, поправку к девяносто восьмому закону Ньютона о преломлении теней в пространстве на основании сорок четвертого закона гравитации - и Вам станет ясна Ваша неточность.
      - Но как, по-Вашему, тогда соотносится это с теорией Тени Эйнштейна о безотносительности теней?
      Тени Заведующего Лабораторией и Старшего Помощника спорили, а вокруг них стояли, покатываясь со смеху, другие тени, уже оставившие все свои споры и осознавшие важность сегодняшнего события, которое в данную минуту входила в историю под названием "Феномен Рекрутова".
      А между тем понемножку начинался праздник. Уже бегали по тени-лаборатории проворные тени лаборанток, украшая тени-стен тенями-цветов и освобождая тень-лаборатории от всех ненужных теней-предметов. Уже раздавались тени-звонков в тенях-домов Тени Фарадея, Тени Ньютона, Тени Ломоносова… Великие Тени приглашались в Хоровод - так назывался любой праздник в области, пограничной области Вечной Тьмы, а в область Вечной Тьмы век от века ссылались елисейские тени "за непослушание".
      "Непослушание" же проявляли в основном Великие Тени… Впрочем, ни одна из них так и не попала в область Вечной Тьмы - каждую едва ли не на конечной точке пути перехватывали тени сотрудников Главной лаборатории Центра по Изучению Контактов, в незапамятные времена учрежденного на Атлантиде. ЦПИК состоял из теней специалистов, а уж кому как не им знать цену неизживаемой индивидуальности!
      И зазвонила тень-главного-телефона в Главной лаборатории. Сколько раз тени сотрудников лаборатории вздрагивали от тени-этого-звука: по тени-телефона звонила обычно только Тень Председателя САТ.
      - У тени-телефона Тень Заведующего Лабораторией.
      - С вами говорит Тень Ученого.
      - Секундочку! - Тень Заведующего Лабораторией нажала на тень-кнопки, подключая тень-микрофона, - и над тенью-лаборатории зазвучал глуховатый голос Тени Ученого.
      - Собрание атлантических теней только что избрало меня Главной Тенью Атлантиды, а я смущен… что без Вашего ведома.
      - С нашего ведома, высокочтимая Тень Ученого! Мы в курсе всех последних событий.
      - Спасибо. Спасибо… А тут всех интересует, как Ваши дела.
      - Наши дела прекрасны. У нас скоро Хоровод.
      - По какому поводу?
      - По поводу самой большой научной удачи в истории Атлантиды -"Феномена Рекрутова".
      - Рекрутова? Подождите… На Земле я видел по телевизору человека с такой фамилией. Он рассказывал о преемственности жизней. К сожалению, я не успел познакомиться с ним.
      - Это был не человек. Это была тень, особым образом внедренная в мир.
      - Ах, вот как… Вы знаете, я заметил, что в чертах его нет истории! Поздравляю, от всех нас поздравляю вас!
      - Собирайтесь к нам! - уже кричала в тень-трубки Тень Заведующего Лабораторией.
      - Можно всем собираться?
      - Да, да! Всем атлантическим теням, всем елисейским теням, ускользнувшим от Теней Верховного Руководства Элизиума, дни которого тоже сочтены, всем теням живых - мы ждем!
      Уже в два часа ночи поименованные тени были в сборе: они разместились в тени-огромного-сквера возле тени-корпуса ЦПИК. На тени-трибуны стояли Тени Членов Почетного Президиума - и в их числе:
      Тень Ученого.
      Тень Заведующего Лабораторией.
      Тень Старшего Помощника.
      Тень Фарадея.
      Тень Эйнштейна.
      Тень Ньютона.
      Тень Рекрутова.
      Тень Тайного Осведомителя.
      …В тени-огромного-сквера кружилась Тень Большой Музыки. То была сто шестая симфония Тени Бетховена - "К вечности".
      - Тени Дам и Тени Господ!
      (Так начала Тень Ученого, обращаясь ко всем присутствующим, едва откружилась и унеслась в Вечность тень-последнего-аккорда).
      Поздравляем вас всех, дорогие наши! Сегодня самый большой праздник в истории Атлантиды: сегодня усилия живых и мертвых в познании универсума - объединились! Несколько тысячелетий ждали мы этого дня. Несколько тысячелетий поиски лучших умов Атлантиды и Земли были направлены к одному - построить мост между жизнью и смертью. Сегодня этот мост построен. К величайшему счастью нашему, на торжественном митинге присутствуют тени живых, чьим талантам и разуму мы тоже обязаны сегодняшним праздником. Носители теней этих спят сейчас в Москве, но тени - бессмертные их тени! - с нами. Попросим же их оказать нам честь подняться на тень-трибуны:
      Тень Эммы Ивановны Франк.
      Тень Эвридики Александровны Эристави.
      Тень Петра Васильевича Ставского.
      Тени ребят из ансамбля "Зеленый дол":
      Тень Евгения Николаевича Зайцева.
      Тень Павла Сергеевича Игумнова.
      Тень Аллы Николаевны Петровой.
      Тень Владимира Игоревича Константинова.
      Тень Станислава Борисовича Штейна.
      Тень Сергея Дмитриевича Затонского.
      Особенно хочется поприветствовать:
      Тень Марка Теренция Варрона, говорящего ворона!
      (В тени-огромного-сквера аплодировали - долго, очень долго).
      К сожалению, мы не можем попросить подняться на трибуну Тень Царя Аида и Тень Персефоны: их носители, Аид Александрович Медынский и Серафима Ивановна Светлова в настоящее время не спят, они бродят по Москве, переживая события плохого дня. Пожелаем им сердечной беседы и душевного покоя.
      (Названные Тенью Ученого тени живых стояли на тени-трибуны небольшой группкой и очень смущались).
      Почетный Президиум Атлантических Теней постановил считать упомянутые тени живых Почетными Тенями Атлантиды - на веки веков.
      (И снова аплодировали тени Атлантиды - долго, долго, долго).
      Там, на Земле, Аид Александрович Медынский почти решил проблему человеческого бессмертия и вплотную подошел к феномену витальных циклов. Что же касается теней, стоящих перед нами, то носители их оказали неоценимые услуги в поисках форм контактов между живыми и мертвыми: добрые, отважные и мужественные носители эти бесстрашно ступили на стезю бессмертия! Они доказали, что лучшие представители человечества готовы с честью выдержать испытание Знанием.
      Центр по Изучению Контактов на Атлантиде, ведя непрерывную борьбу с Советом Атлантических Теней, совершил сегодня самое значительное открытие за последние тысячелетия. Оно войдет в историю под названием "Феномен Рекрутова" и свидетельствует о том, что Атлантида сможет возвращать человечеству его утраты.
      Последние слова Тени Ученого вызвали такие овации, что на Земле раздался страшный гром, разбудивший всех спящих. Тени живых мгновенно улетучились с тени-трибуны. Возвращались они в разное время - последней (вернувшейся через час) тенью была тень Эммы Ивановны Франк.
      К этому времени на тени-трибуны стояла уже Тень Петра. Тень Эммы Ивановны застала лишь финал речи.
      - …контактной метаморфозы. Таким образом, Тень Ученого, или Станислав Леопольдович - да простят мне употребление здесь земного его имени, столь любимого всеми нами, - один взял на себя заботу о духовной стороне контакта между царством мертвых и живыми. Как высок может быть дух человека, мы поняли только после знакомства с магистром. Что нельзя забывать историю души своей, мы поняли только после знакомства с ним. Что прежде чем предстать перед Высшим Судом, Божьим Судом, каждый предстанет перед глазами равных себе, мы поняли только после знакомства с ним… Мне повезло меньше других: я лишь раз говорил со Станиславом Леопольдовичем… простите, Тенью Ученого, в этом витальном цикле. Но жалеть ли мне о несостоявшихся встречах, если в одном из прошлых моих витальных циклов, в восемнадцатом веке, я сподобился быть учеником магистра Себастьяна, как звали его тогда. И только теперь я отдаю себе отчет в том, что такое не проходит бесследно. Можно истребить память, можно добровольно или под сильным нажимом изжить в себе индивидуальность, но душа - помнит, душа - остается собой, что бы ни сделали с ней. И пусть все прекрасно, пусть фанфары, пусть знамена, пусть гимны… тут же, рядом, - легким облачком, бабочкой, тенью: ду-ша.
      Тень Петра отошла от тени-микрофона, а атлантические тени, наученные опытом прошлой овации, лишь тихонько зашелестели тенями-ладоней.
      А на тени-трибуны царила уже Тень Марка Теренция Варрона - мудрого свидетеля и очевидца того, что не один только раз живем на свете, что жили и будем жить дальше. Гортанно произнесла она на двадцати семи языках единственное слово:
      - Д-у-ш-а.
      Спящим в Москве Эмме Ивановне, Эвридике, Петру, ребятам из "Зеленого дола" снились в ту ночь удивительные сны, не-за-бы-ва-е-м-ы-е.

Глава ДВАДЦАТАЯ
 
УЖИН в обществе восьмерок

      Конечно, Эвридика опаздывала на ужин: как вообще везде и на все - опаздывала. В приглашении, полученном ею накануне, значилось:
      "Дорогая моя Эвридика Александровна Эристави, приглашаю Вас на ужин по случаю летнего вечера. Ужин состоится по адресу; Москва, ул.Немировича-Данченко, д.5/7,кв. 109. Прошу не опаздывать: начало в 20-20. С.Л."
      А было уже 21-10… При этом Эвридика еще только на Пушкинской площади. Она опаздывает на пятьдесят минут. Стыдно.
      Эвридика почти бежала по Горького, постоянно заглядывая в пакет с изображением носорога-в-джинсах, где мирно посиживал Марк Теренций Варрон: он никуда не опаздывал и уж, наверное, в точности знал, зачем его пригласили. А Эвридика не знала. Так и не удалось обсудить этого с Петром: почему-то он все время переводил разговор на вообще-другое. В последнее время Петр предпочитал помалкивать о восьмерках - и Эвридику это немножко сердило.
      - Скажи, по крайней мере, что ты думаешь о подписи? - приставала Эвридика. - С.Л. - это ведь нонсенс! С какой стати, он ведь не может быть Станиславом Леопольдовичем? Или может, Петр? Ты же знаком со Станиславом Леопольдовичем! Произвел он на тебя впечатление такого человека?
      Но только улыбался Петр и отшучивался.
      - Чертовщина жизни… - говорил. - В том-то и есть, - говорил, - чертовщина жизни, что в течение получаса все может измениться на полную свою противоположность!
      Сворачивая налево, Эвридика чуть ли не нос к носу столкнулась с Эммой Ивановной Франк.
      - Вы… на Немировича, 5/7? - ошеломленно спросила девушка, забыв даже поздороваться.
      - А Вы? - запыхавшаяся Эмма Ивановна (шла снизу, в гору) остановилась.
      - Конечно, - засмеялась Эвридика. - И мы обе с Вами опаздываем, Госпожа Двойник!
      - О, я везде всегда опаздываю, Эвридика! - сокрушилась Эмма Ивановна и взглянула на платье Эвридики. - Последняя его шутка: мы обе в зеленом.
      - Станислава Леопольдовича? - наконец уже по адресу могла спросить Эвридика.
      - Не думаю, - странно реагировала Эмма Ивановна. - Это была бы уже полная заморочка…
      Они долго разбирались с подъездами огромного дома-корабля, увешанного тенями МХАТа и словно через миг отплывающего в Элизиум.
      Подниматься пришлось высоко, под самое небо.
      - Ну конечно, - сказала Эмма Ивановна. - Только здесь и могло такое твориться. Тринадцатый этаж.
      Дверь открыла веселая женщина с грустными глазами, приветливо кивнув вошедшим и уступив место грустному человеку с глазами - веселыми.
      - Добрый-вечер-мы-очень-поздно-простите, - пролепетала Эвридика, а Эмма Ивановна сдержанно поздоровалась.
      - Добрый вечер, здравствуйте, вы как раз вовремя, - ответили низким и давно - ой как давно! - знакомым по телефону голосом. - Проходите, пожалуйста. Ужин назначен на девять вечера, я специально написал в ваших с Эммой Ивановной пригласительных билетах 20-20. Я ведь знаю, с кем имею дело!..
      - Да уж! - очаровательно улыбнулась Эвридика. - И тем не менее мы последние.
      Веселая-женщина-с-грустными-глазами уже повела Эмму Ивановну в комнату через внутреннюю какую-то, странную для квартиры, арку… арочку, скажем, а собеседник кивнул.
      - Сколько же всего гостей? - Эвридика поправляла заколку, то и дело соскальзывавшую со слишком густых волос.
      - Увидите, - усмехнулся хозяин и настороженно спросил: - Откуда у Вас эта заколка? Я ее не знаю…
      - Купила! - мстительно ответила Эвридика.
      - Безобразница, - покачал головой хозяин. - Я думал, Вы придете в шали.
      - Ничего Вы не думали… Хотя шаль у меня с собой, в пакете. Ой, Марк Теренций Варрон, я забыла о нем! - И Эвридика осторожно достала из пакета завернутую в шаль птицу.
      Та успела уже уснуть и была, по-видимому, очень недовольна неприятным пробуждением.
      - Хорош, - сказал хозяин, когда ворона развернули. - И смотрите-ка… правда, голубой! Я считал, это метафора…
      - Напрррасно, дррруг, - сказала птица.
      - И говорящий? Ну, это уж совсем… Неужели ему правда триста лет? По последним сведениям, они столько не живут…
      - Я, пока мы еще не вошли, хотела бы извиниться перед Вами, - шепнула вдруг Эвридика. - Я плохо вела себя. Простите.
      - Ничего, ничего… Все правильно было. Все было как надо. Я сам виноват, но я объяснюсь. - И он распахнул перед Эвридикой стеклянные двери.
      Эвридика обомлела. В довольно большой комнате за небольшим, в общем, столом собралось человек шестьдесят-семьдесят: Эвридике сначала показалось даже, что сто. Некоторые разговаривали, другие молчали.
      - Кто эти люди? - спросила она.
      - Тс-с-с! - хозяин приложил палец к губам. - Садитесь во-он туда, к Петру, он держит Вам место, а это трудно.
      Эвридика с вороном на плече под разные (восхищенные и не слишком) взгляды прошла в указанном направлении и внезапно увидела рядом с Петром человека… очень знакомого… хоть и виденного-то только один раз, по телевизору. Это был старик с аккуратно подстриженными седеющими усиками, тонкими и чуть искривленными губами - Станислав Леопольдович, Тень Ученого, магистр… Он - через голову явно обескураженной Эммы Ивановны с удовольствием беседовал с лысым старичком, у которого носик был пуговкой и на пуговке этой в беспорядке росло несколько волосков. Эвридика, рассеянно кивнув Петру, остановилась за шаг перед ним - возле Станислава Леопольдовича, осторожно взглянувшего на "прекрасную-незнакомку", и вдруг опустилась на колени. Стало очень тихо. И очень слышно, что говорила Эвридика:
      - Станислав Леопольдович… спасибо вам. Я так люблю вас, спасибо вам за все… за Петра, за меня…
      Ворон перелетел с ее плеча на плечо магистра.
      - Девочка моя, - Станислав Леопольдович гладил ее по щеке, - Вы так похожи, так похожи… Встаньте, милая, встаньте.
      Эвридика встала и опустилась на стул между ним и Петром. У двери сконфуженно кашлянул хозяин.
      - Это Эвридика, - представил он. - Такая уж она получилась.
      Все смотрели на него и ждали. Все хотели знать, зачем они здесь - столько незнакомых друг другу и наполовину знакомых людей в тесной квартире. И ему пришлось начать говорить.
      - Ну, что ж… Вы собрались все. Все, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к тому, что происходило в последние полгода.
      - Разве что-нибудь происходило в последние полгода? - вмешался очень высокий и сухой старик - с глазами, как отравленные дротики.
      Хозяин только улыбнулся в ответ и продолжал: - Я благодарю вас всех за то, что вы приняли мое приглашение… даже несмотря на некоторую его туманность для многих - для большинства из вас.
      - Можно подумать, у кого-то из присутствующих был выбор - принять или не принимать! - бубнил все тот же старик - впрочем, добродушно.
      На него шикнули - и зря: он дитя. А хозяин терпеливо говорил дальше.
      - Я хочу сказать, что люблю вас всех - без исключения: и тех, с кем прямо или косвенно знаком, и тех, кто даже не догадывался о моем существовании в мире и не подозревал, что был втянут мною в некоторую систему отношений. Простите меня за сокрытие этого факта и вообще… за все.
      Эвридика с состраданием смотрела на говорящего. Низкий голос его оказался совсем не таким низким, как, наверное, ему бы хотелось: говорящий последовательно сбивался на баритон. Был этот человек человеком довольно обычной наружности и сравнительно еще молодым… однако усталым. Или уставшим? Девушка оглядывалась по сторонам и начинала узнавать гостей: не так уж мало знакомых среди них! Вот Аид Александрович - он все еще внимательно смотрит на хозяина, соображая, куда бы ввинтить очередную реплику: милый старик… неужели правда Царь Аид? Рекрутов сидит грустный, но розовый - вот уж у кого голос низкий-как-надо! Вон почему-то Света Колобкова кокетничает с Парисовичем: у нее, стало быть, тоже есть один-знакомый-бог - хозяин дома? Такой же, как у Эвридики… Ребята из университета - Гаврилова среди них. Адвокат Белла Ефимовна - принимает ухаживания толстяка-с-Алазанской-долиной-на-голове… какие-то незнакомые люди… милиция… мама Петра, папа-с-почечной-коликой. А там - господи, Юра-Пузырев-улица-Юных-ленинцев-дом-пять-квартира-сорок-два: он ест апельсины - целая гора кожуры! Куда смотрит мама? Ему же нельзя цитрусовых, он аллергический!.. Еще какой-то ребенок с мамой - а-а, из кафе возле университета! - и тут же бармен с царским именем Александр: совсем одинокий и смотрит на нее… улыбнемся-ка ему! Эвридика взглянула на Петра: тот тоже рассматривал гостей.
      "Ну и ну! - думал он. - Почти все, с кем я хотя бы ненадолго встречался за полгода!" Вон Клаус - немец-капиталист из фирмы "Орфей", рядом еще немцы ("кушя маля!"); мальчик Игорь, веселый сегодня: он гладит под столом огромную собаку (стало быть, и у хозяина такая же?); а там… ах да, владельцы квартиры в Сивцевом Бражке - квартиры, в которой не оказалось Станислава Леопольдовича. Совсем рядом - родители и бабушка Эвридики… И даже трое соседей по больничной палате: смотри-ка, без костылей! Вылечились, значит.
      Все уже смотрели по сторонам: и пошли замыкаться звенья цепочки… Оленька, волоокая Оленька, неудавшаяся жена Рекрутова, с удивлением обнаруживала, что и она кое с кем знакома: там вот дагестанский ученый громко и с удовольствием разговаривает по-русски… кандидат филологических наук, а чуть дальше - Продавцов Вениамин Федорович, чью диссертацию они с Рекрутовым чуть не провалили… опять весь расстегнутый, черт побери: волнуется, что ли? Профессор Кузин, доцент Слепокурова, совсем лысый ученый секретарь, председатель и члены Ученого совета - и все почему-то смотрят то на нее, то на Рекрутова… ах, ну да… понятно. А нянька Персефона смотрит на Аида и плачет.
      Что ей, спрашивается, плакать? Сколько знакомых у нее среди гостей! Дрессировщица Полина Виардо - без парика только; этот… как его… эклер… конферансье, то есть; а там официант, которому Аид Александрович по морде съездил; метрдотель, другие официанты, опять пьяный грузин, который в ресторане подарил ей бутылку вина, шоферы такси… - все тут. Скушайте гранат, нянечка, и забудьте свои печали!
      "Бес, Женя, Павлик, Стас, Сережа, Володя", - Эмма Ивановна повторяет имена так, как сидят ребята. Они молчат: мало кого знают. Вот разве что Ивана Никитича да "застенчивого болтуна" Дмитрия Дмитриевича, с которым не перестает разговаривать Станислав Леопольдович: господи, заговорят его!.. Надо как-нибудь развеселить Рекрутова: что-то он, хоть и розовый, но грустный.
      А Рекрутов смотрит на сбившихся в уголке председателя-Сычикову-З.И., Тюрину, Приходько, Майкину, Илью Фомича-п-р-е-д-с-т-а-в-и-т-е-л-я, подозрительно взирающего на Леночку Кругликову, которой вообще нет до него дела.
      Что это? Сон? Сон, любезные читатели…
      - Итак, - баритональным уже тенором резюмирует хозяин (Эвридика качает головой: куда ж это годится - баритональный тенор!), - мы в сборе, и я расскажу вам, как все начиналось. Мне было очень грустно зимой тысяча девятьсот восемьдесят третьего года, этого года… очень грустно и даже страшно. И показалось, что я остался совсем один в мире - тогда-то я и обратился к вам, дорогие мои.