Диадема со звезд

Джоу Клейтон

Диадема со звезд

Пролог: Исчезновение диадемы

Похититель осторожно пробирался сквозь катящиеся волны молочного тумана, приближаясь к основанию стены, верхний край которой терялся, проглоченный белизной. Паутина хамелеон-комбинезона, подражая опалесцированию тумана, превратила фигуру похитителя в бледную тень. Он коснулся пояса, и под ногами возник круг света. Еще одно касание. Он, словно мыльный пузырь, поплыл вдоль силовых линий поля, ограничивающих стену. Туман над его головой расступался, пока он бесшумно скользил вверх. Неведомые приглушенные звуки текли вокруг него, слишком неритмичные и естественные, чтобы заставить насторожиться.

Стена внезапно превратилась в плоскость вершины, но он продолжал подниматься, пока его ноги не оказались на высоте распростертых рук над краем стены. Тогда он вновь коснулся пояса и поплыл – теперь уже горизонтально – в пузыре тумана… Метр, два… Вновь последовало прикосновение к управляющему поясу… и тут же плавный спуск к невидимому дну.

Медленное скольжение над влажным рыхлым грунтом, в метре от поверхности, в позе подготовившегося к старту бегуна… Круг света внезапно замерцал, дыхание преступника стало хриплым, неровным. Используя последние секунды стабильности круга, он рванулся вперед.

Черный камень тихо хрустнул под ногами. Он минуту стоял совершенно неподвижно, закрыв глаза, успокаивая нервы. Стащив с правой руки перчатку, он прижал кольцо с бледно светящимся камнем к датчику замка и стал ждать, когда разойдутся в стороны массивные двери.

Тьма задрожала. Черное в черном. Черная фигура осторожно пробиралась вперед, поворачивая, петляя, а порой возвращаясь по собственным следам. Черное пятно костюма-хамелеона на фоне черного камня, узкие щелочки голубых, по-змеиному холодных, глаз, похожих на пятнышки живого света, плывущие в туманном маслянистом воздухе. Рука осторожно протянулась вперед – камень перстня засветился зеленым светом, красиво, невинно, обманчиво. Не просто украшение, но и ключ, и карта. Нить Ариадны. Ключ, купленный ценой двух лет хитроумнейших операций и жизни пятерых людей.

Кольцо загорелось голубым. Похититель замер.

Минуту спустя он сунул руку в невидимо свисавший с пояса мешочек и, вытащив четыре вакуумных присоски, прикрепил их к ногам и рукам. Напружинившись, он прыгнул вверх и крепко прижал присоски к стеклянной поверхности стены. Так, подтягиваясь на руках, зависая, напрягая мышцы своего тренированного тела, он медленно преодолел пятьдесят футов вонючей стены.

Огромный сферический свод улавливал и усиливал тихие звуки его шагов. Воображение будоражило кровь. Он двинулся к кристаллическому куполу, под которым хранилась диадема. Сокровища, добытые на планетах сотен солнц, мерцающими грудами высились по сторонам, но он упорно шел вперед по устланному ковровой дорожкой проходу. Спасительный блеск, схваченный краем глаза… Шелковистость оттенка, богатство цвета и сияния… Взгляд его замер, прикованный тем, что находилось в центре зала. В самом центре! Под куполом скромно лежала диадема. Затаив дыхание, прикусив нижнюю губу, он бросился через зал, полный сокровищ.

Он стоял перед кристаллическим куполом, неотрывно глядя на вещь внутри его. Бледно-золотые нити, свитые в подобие фантастических цветов, обрамляли пульсирующие красные, пурпурные, голубые, зеленые и оранжевые камни… Гирлянда, сплетенная из золотых нитей, мерцала удивительным спокойным светом. С преувеличенной осторожностью поднял он прозрачную чашу и аккуратно поставил ее на пол. Дыхание его участилось. Он бережно взял диадему, касаясь ее одними кончиками пальцев, хотя десять тысяч легенд заверяли его в неуничтожимости этих волосяной толщины сплетений…

В ответ на его прикосновение диадема отозвалась струей чистых волн. Музыка была так прекрасна и такой гипнотической силой обвила мозг, что руки почти опустили диадему на голову. Но он тут же мысленно пнул свой полузачарованный мозг и, поспешно сложив кольцо диадемы, сунул его в специальный изолированный мешочек на поясе.

Фотонные ветры вихрились вокруг его маленького кораблика-комара, бросали скорлупку из стороны в сторону. Он глубоко вздохнул и приказал себе расслабиться, снять напряжение, вызванное резкими перегрузками. От толчков все его тело покрылось кровоподтеками. Жарко дышал в спину перегревшийся компьютер. Жалобно скрипел перегруженный металлический корпус. На экране плясали демонические световые вихри. Три солнца вращались вокруг общего центра тяжести, бурлящими золотыми реками передавая друг другу реагирующий водород. Битва силовых полей нарушала даже самую прочную ткань пространства.

Корабль, похожий на черную танцующую мошку, то бросался вперед, то резко отклонялся от курса.

Боль терзала позвоночник, словно шипастая подушка. Фантастические шумы били в уши, царапали мозг, мешая сосредоточиться, связать осколки восприятия воедино. Из последних сил цеплялся он за реальность, чтобы не соскользнуть в беспамятство. Иногда он громко и долго кричал, чтобы хоть как-то превозмочь боль, которая, казалось, вот-вот разорвет изнутри его череп.

Корабль и человек в нем крутились все быстрее и быстрее. Система регенерации воздуха не справлялась с работой… корпус корабля содрогался… по обшивке бежали цепочки голубых искр… жестокие силы, вихрем крутившиеся в системе трех солнц, словно клещами сжимали неподатливую металлическую скорлупу. Вдруг корабль швырнуло и затянуло в крутой штопор. Перегруженная предохранительная сеть лопнула, выскочила из креплений, и нанесла ему сокрушительный удар в челюсть. Глаза пилота закатились, из уголка рта потекла струйка крови…

Долгий спасительный спуск в шелковистые объятия спокойствия… Корабль, тихо мурлыча, шел на крейсерской скорости, огибая бронзово-зеленое солнце. Непослушными пальцами похититель дезактивировал замок сети, и она, пружинисто щелкнув, встала на место. Уперев руки в подлокотники, он заставил себя приподняться – силовая кушетка повторила изгиб тела хозяина. Он потер онемевшие ладони и улыбнулся, весь в синяках, но жив и невредим благодаря замечательным возможностям своего корабля.

Консоль перед ним выдыхала отрывистые порции искр и голубого дыма. Пробежав пальцами по пульту, он нахмурился: корабль повиновался неохотно. Едкие струйки дыма вились вокруг его головы – следствие неравномерного распределения гравитации внутри корабля. Кашляя, фыркая, он потер кровоточащий нос, прищурил слезящиеся глаза.

– Лав!

– Да, Ставвер? – приятным, но чуть дребезжащим контральто ответил компьютер.

– Прочисти мне воздух, будь добра. Ни черта не вижу!

– Ставвер, я сильно повреждена. Я постараюсь…

Резкий вой ударил ему в барабанные перепонки…

– Извините! – тут же произнесла машина. Человеческие оттенки в ее голосе постепенно исчезали под бременем перегрузки, вызванной повреждениями.

Ставвер хмыкнул. «Пусть хозяйством займется старушка Лав», – подумал он и, посмотрев на мерцающий экран, заметил удаляющееся тройное светило. Напряженно подавшись вперед, он наблюдал за изображением с вниманием затравленной жертвы. Два дня назад он покинул планету РМоал, и с тех пор его постоянно преследовали раздражающие, мигающие огоньки кораблей преследователей. Теперь они исчезли. Их было пять, но не осталось ни одного! Вздохнув, он откинулся на спинку кресла и почувствовал, как на смену усталости и напряжению приходит боль.

– Не спеши, Лав. Мы их стряхнули.

Воздух постепенно очищался. Ставвер осмотрелся, недовольно скривился – обычно его рубка сверкала чистотой.

– Остальные палубы не лучше, Лав?

– Хуже, – сообщила машина. – Везде вонь, грязь, мусор. – В ее голосе звучали интонации старой вдовы, обнаружившей, что домашний пес помочился прямо посередине ее любимого ковра. – Но генераторы в удовлетворительном состоянии.

Ставвер в сотый раз подумал о давно умерших создателях компьютера и его программы: почему они наградили машину такой тягой к аккуратности и педантичности?

– Проверь все, Лав, и сообщи мне о самых серьезных неполадках. Кажется, пора поискать место для отдыха.

– Ставвер, если бы ты перестал нарываться на неприятности, я бы спокойно держала все палубы в чистоте и порядке!

Он усмехнулся.

– Ну, Лав, если я уйду на покой, ты будешь сидеть в порту и спокойно ржаветь. – Он услышал, как компьютер обиженно фыркнул. Ставвер потянулся, расслабил ноющие мышцы, потер воспаленные глаза.

– Ставвер? – От спокойствия в голосе машины не осталось и следа. – Трое идут за нами!!!

– Что?.. – Похититель дернулся и скривился от боли, пронзившей его шею. На фоне пылающего водорода мерцали три черные пульсирующие точки.

– Но как? – прошептал он. – Они не могли удержать след! Только не в той кутерьме! – Он снова посмотрел на экран. – Трое… По крайней мере, мы сбросили двоих…

Прошла минута.

– Лав, мне или снится, или двое из них… Смотри!

– Двое отстают. – Тон у компьютера был довольный, словно Лав приглаживала и чистила воображаемые перья. – Мы отбились уже от четырех…

– Ты молодчина, Лав! Если теперь мы отбросим и пятого… Ты уверена, что это рмоалец?

– Да, это рмоальская ищейка.

– И как это им удалось, черт бы меня побрал? – Ставвер удивленно покачал головой. – Нужно поскорее смываться, Лав!

– Да, Ставвер.

– Начинаем маневр ухода. Потом направимся на… Дрекс. Нужно спрятаться среди народа эксаши и…

Тишина.

– Что с тобой, Лав?

– Ставвер… – В компьютере что-то зашипело, затем раздался оглушительный визг.

– Лав?

– Внимание. Внимание. Внимание… – Все личностные оттенки покинули живой голос, превратившийся в тонкую нить шепота в море внезапно заполнивших рубку треска и щелканья. – Распад.

– Как долго? – выкрикнул он.

– Нет данных… – Голос погас, на мгновение усилился и снова замер.

– Дрекс?

– Слишком далеко-о-о-о…

– Тогда сделай что-нибудь! Хоть что-нибудь! – Он мрачно уставился на черную точку корабля рмоальцев, все еще светившуюся на экране. – На сколько мне хватит воздуха?

Странный, тихий, словно вздох, звук. Ставвер почувствовал толчок, быстро превратившийся в постоянное давление ускорения. Звезды на экране медленно, с трудом начали поворачиваться, пока в поле зрения не вплыла двойная звезда: голубой карлик-красный гигант, медленно-медленно начавшая расти…

Корабль словно икнул. Амортизирующая сеть молниеносно вырвалась из креплений на свободу – планка-замок лопнула. Ставвера швырнуло вперед, он ударился головой о твердое стекло экрана. Корабль снова содрогнулся, и Ставвера швырнуло назад в кресло. Хриплый, режущий вой на мгновение пробил брешь в затуманенном сознании Ставвера. Неожиданно куда-то провалился пол, потом вдруг вернулся и метнулся вверх. И только после этого амортизирующая сетка снова встала на свое место.

Превозмогая головную боль, он попытался сообразить, что происходит. Вой и хруст смешивались с гудением генераторов. Воздух снова наполнился дымом.

Прошла долгая, очень долгая минута.

Корабль снова закачало, потом он замер на одну бесконечную секунду и… повалился вниз, стремительнее и стремительнее… Похитителю показалось, что сердце у него остановилось. По крутой спирали корабль падал все ниже и ниже, пока не отразился от невидимого дна и по дуге не ушел вверх, припечатав тело похитителя к спинке пневматической кушетки.

Лиловато-зеленое свечение замерцало неровным узлом на правой стене… открылся глаз с длинными ресницами, и из него метнулся острый луч. Тело человека начало выкручиваться, изгибаться, ноги, удаленные на множество миль от тела, превратились в сгустки крови и плоти… Лиловато-зеленый глаз пропал, потом вдруг вспыхнул кроваво-красным, и снова зеленое… прохладное пульсирование, как мороженое, мятное мороженое, темнеющее… и вот это уже кофе с редкими вспышками шафранового оттенка.

Он пришел в себя в кромешной темноте. Трясущейся рукой нащупал замок, освободился от ремней и амортизирующей сети. Нащупал консоль пульта. Один за одним пробовал он сенсоры контроля. Этот мертв… и этот… и этот… Наконец бледно засветился экран. Он дал полную мощность и понял, что находится под водой, в озере. В нагревшейся от падения корабля воде металась испуганная рыба.

– Вода, – удивленно пробормотал он. Сканирующая камера показала зеркало поверхности над головой. – Неглубоко… Можно всплыть. Но сначала диадема…

Он выпрямился и, превозмогая боль, соскользнул с кушетки. Тяжело передвигая ноги, пробрался к потайному сейфу, где лежали драгоценности, простучал сложную комбинацию цифрового замка. Наружу выпал мешочек, он подхватил его и перебросил через плечо.

Вода была тепловатая, темная. Вынырнув на поверхность, он увидел над головой усеянное ночными алмазными иглами небо, слабо мерцающий диск луны и черный иззубренный край нависшей скалы. Осторожно, чтобы не выдать себя всплеском, он погреб к берегу и вскоре скрылся в тени у основания скалистого возвышения. За его спиной шуршали камыши, с берега дул легкий ветерок, приносивший слабый запах горящего дерева.

Ловко, словно змея, он вполз на животе на вершину некрутого подъема рядом с обрывистой скалой и сквозь заросли травы взглянул на кольцо костров, на низенькие круглые палатки и деловито снующие между ними фигурки невысоких, коренастых гуманоидов.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МЕТЕОР

1

Раскаленный докрасна свет, как удар лезвия, пробил двойные стекла, нарушив приятный уют маленькой спальни.

– Мадар! – Алейтис рывком выскочила, сердце ее бешено колотилось. Дрожа от ледяного ночного воздуха, она потерла руки, покрывшиеся гусиной кожей. В красном отблеске света знакомые стены стали совершенно чужими, как будто она видела их впервые. Свет убил тени и резко обозначил щели и трещины на стенах.

На одно жуткое мгновение Алейтис поверилось, что она вернулась в старый кошмар, где она попадала в тюрьму с грязно-розовыми обшарпанными стенами. Но тут красный свет стал меркнуть.

Рядом захныкала во сне Тианит и поглубже зарылась в покрывала. Алейтис в задумчивости протянула руку и погладила ее, как бы отгоняя сгусток ночных кошмаров. Потом она присела на корточки и одним быстрым рывком подтянулась к высокому узкому окну, расположенному над самым изголовьем кровати.

Окно со свинцовыми переплетами было проделано в толстой, в три фута, стене дома. На пыльном подоконнике примерно в фут шириной Алейтис держала свои часы и тяжелый подсвечник, в котором сейчас торчала еще длинная, дюймов в шесть, свечка.

Она нетерпеливо отодвинула часы и подсвечник и устроилась на освободившемся месте. Красный огненный круг, занимавший треть небосклона, почти такой же большой, как диск красного солнца, Хеша, по крутой кривой падал за горизонт, бросая кровавые отблески на ледники Дандана.

Алейтис прижала нос к холодному стеклу, с любопытством наблюдая за небесным феноменом. Метеор исчез за горами, отсвет его погас. Тогда она снова плюхнулась в кровать, дрожа от холода.

Тианит вздрогнула, высунула голову из-под одеяла.

– Лейта?

– Что, кот? – Алейтис ласково отвела длинные, как у эльфа, локоны с лица двоюродной сестры, взглянула в широко раскрытые, испуганные глаза, тихо улыбнулась: – Что случилось, Ти?

Судорожно всхлипнув, Тианит вскочила на колени и, обняв Алейтис за талию, спрятала свое лицо в складках ее теплой ночной рубашки.

– Ой, Лейта… – она захныкала она, и больше уже нельзя было разобрать ни одного слова. Хрупкое тело Тианит сотрясалось в рыданиях – казалось, косточки вот-вот прорвут тонкую кожу.

Вздохнув, Алейтис положила ей руку на плечо.

– Тише, Ти, – прошептала она нежно, погладила ее по черным локонам. – Тс-с, малютка Ти… Оно уже ушло, его больше нет… Оно тебе ничего не сделает. Видишь, снова темно и покойно… Все прошло… Я с тобой, Ти, с тобой…

Она замолчала и почувствовала, как расслабилось скованное судорогой тело Тианит. Она взглянула в лицо двоюродной сестры: глаза ее были закрыты, дыхание стало ровным и тихим. Тианит спала – истерические вспышки всегда завершались у нее глубоким сном.

С чувством легкого раздражения Алейтис скользнула на свою половину постели.

– Если бы и меня можно было так легко успокоить, – прошептала она.

Рот Тианит мягко приоткрылся, и она тихонько захрапела.

– Дашт! – Алейтис повернула сестру на бок. – Ну и ночь! – Она погладила себя по плечам. – Холодная, как жалость Ашлы.

Алейтис вытянулась в кровати, но, содрогнувшись от прикосновения с остывшей постелью, привстала и поправила покрывала. «Забавно, – подумала она. – Так всполошиться из-за какого-то глупого света в небе». Зябко передернув плечами, она перевернулась на живот и, укрывшись с головой, закрыла глаза, сделала глубокий вздох и, медленно выдохнув, погрузилась в сон.

Однако не прошло и минуты, как глаза ее легко открылись, словно она и не засыпала.

– Мадар! – фыркнула она в подушку.

Из дальнего конца коридора, приглушенные стенами, доносились возбужденные голоса, шарканье неторопливых ног, стук закрывавшихся дверей.

– Моя семейка! Моя чертова семейка! Наконец-то вы решили высунуть нос наружу!

Она уселась на подушку, скрестив ноги.

– Нет, сегодня мне поспать не придется. Когда же они заткнут свои каркающие глотки?! – Подняв голову, она посмотрела на черный проем окна, за которым скрывалась загадка. – Бледный шар большой Ааб светил в правое верхнее стекло окна, а немного ниже плыл маленький Зеб. – Или, может быть…

Она снова взгромоздилась на подоконник и уставилась в небо. Звезды безмятежно подмигивали ей с темного купола. Капризный ночной ветерок раннего лета играл листвой хорана, – так бывало каждый месяц гавран, сколько себя помнила Алейтис.

– Клянусь пурпурными глазами Мадар! – Алейтис откинула со лба непослушные пряди. – Если бы я знала… – Она соскочила с подоконника и повалилась на кровать. Тианит что-то было забормотала, но ее бормотание тут же растворилось в безмятежном похрапывании.

Хотя широкая кровать занимала почти всю площадь узкой комнаты, все же с той и с другой стороны от нее оставался проход, примерно в фут длиной. Алейтис встала, пробралась к своему шкафу с раздвижными дверями, схватила шарф с бахромой, набросила на плечи. Потом осторожно приоткрыла тяжелую дверь в холл.

На стенах холла плясали ночные тени, рожденные колеблющимся пламенем толстых свечей в железных канделябрах, которые двумя симметричными рядами уходили в глубь зала. Холл был пуст, но в дальнем конце его проливалось желтое, как масло, пятно света. Эхо доносило до Алейтис обрывки голосов, которые, подобно бестелесным духам, отражались от стен. Она была в нерешительности. «Если я буду все время держаться в тени, они меня не заметят…»

Поеживаясь от сквозняка, гуляющего по выложенному раскрашенными плитками полу, она на цыпочках направилась в конец холла.

Площадка перед дверью Аздара была заполнена возбужденной толпой. Шипение и взволнованное перешептывание создавали ореол таинственности, в которую Алейтис посвящена не была. Внезапно послышался резкий голос Камри:

– …должна быть… – И голос утонул в недовольном басе Маваса.

Алейтис поспешила спрятаться поглубже в тень.

– Должна быть – что? – пробормотала Алейтис. – Старая сука Камри! Уж она-то наверняка должна знать про упавший метеорит. Дай ей волю, и я бы не могла отличить первую букву алфавита от второй. – Она подалась вперед, испытывая жгучее любопытство.

Лиловая дверь-плита с высеченным в центре изящным зеленым драконом с грохотом отворилась, и в широком прямоугольнике возникла мощная фигура самого Аздара.

Сгорая от нетерпения, Алейтис, придерживаясь за стену, подпрыгнула, в надежде заглянуть в спальню. За спиной Аздара, в постели, она сумела различить неясный силуэт. Девушка подавила смешок: «Интересно, кого он заполучил себе сегодня? То-то плевалась от злости Камри! Ха! Он успел даже причесаться и надеть рубаху!»

Алейтис еще раз окинула взглядом фигуру Аздара. «Смотрите, наш могучий орел храбро втягивает брюхо!»

Презрительно искривив широкий рот, угрожающи сведя лохматые брови, Аздар медленно ворочал массивной головой из стороны в сторону, как тар на охоте.

Шум утих. Взоры всех присутствующих были устремлены на Аздара. А он стоял, жутко молчаливый, выдаивая из этой сцены максимально драматический эффект.

Алейтис не стоялось на месте. Ее раздирал внутренний протест, ей хотелось крикнуть всем собравшимся:

«Старый стервятник втирает вам очки!»

От возбуждения она даже начала пританцовывать.

Напряженную тишину внезапно нарушила Камри. Сделав два шага вперед, она остановилась перед Аздаром. Алейтис не видела ее лица, но по плечам и по затылку, по хищно втянутой в плечи голове, она без труда определила чувство, сжигающее Камри: ярость, которую та подавляла ценой неимоверных усилий.

– Абу-cap, метеор! – громким хриплым голосом произнесла Камри. В атмосфере мучительной напряженности слова ее, короткие, отрывистые, приобрели зловещий оттенок. – Это она. Что же ты теперь с ней сделаешь? – Последнюю фразу Камри выплюнула, словно змея порцию яда.

– С ней? – повторила Алейтис и вдруг испуганно прижала ладонь к губам. Но даже стоящие совсем рядом с ней не повернули головы: им сейчас было не до нее.

Аздар сверлил Камри взглядом до тех пор, пока та не опустила голову. Тогда желто-карие глаза Аздара сузились, и он рявкнул на столпившихся вокруг:

– Свора бесхребетных микхмикха!

Алейтис опять пришлось подавить смешок – так забавно затрепетали в порыве гнева пушистые усы Аздара.

Стукнув кулаком по притолоке двери, он продолжал реветь:

– Дом наш крепок! Ай-Джахан, гораздо крепче, чем многие из вас. Что, трясетесь, вспоминая призраки? А?!

Он презрительно хмыкнул, припечатывая всех и каждого тяжелым взглядом.

– Болваны! Ведьма ушла от нас. Она никогда уже не вернется. Завтра позовем мулаката и спросим его об этой штуковине. А до того момента ведите себя как взрослые люди, а не как хнычущие сопляки. Теперь расходитесь все! Дайте мне поспать! – Он шагнул к двери и одним движением плеча затворил ее за собой.

С минуту все аздархане мельтешили по холлу, словно испуганные цыплята. Но вот их встревоженные голоса утихли, Алейтис сделала несколько шагов назад, потом крутнулась на носочках и помчалась по коридору. Задыхаясь от смеха и слез, девушка все же взяла себя в руки. Приблизившись к спальне, она скользнула в открытую дверь и осторожно прикрыла ее.

Сетка кровати, сплетенная из кожаных ремней, надсадно заскрипела под Алейтис. Она испуганно зажала рот ладонью и взглянула на Тианит, но та продолжала тихо и ровно дышать. Успокоенная Алейтис опустилась на подушку, закинув руки за голову, и стала наблюдать за бледным световым прямоугольником окна, отражавшимся на двери, за ритмичной игрой теней на гладкой поверхности.

Приятная усталость вдруг охватила ее. Она зевнула и потянулась так, что хрустнули суставы.

– Квохчущие курицы, – пробормотала Алейтис и, закрыв глаза, улыбнулась в темноте. «Так кто же был там, в постели Аздара? Камри тоже видела, я уверена, что видела. Надеюсь, я никогда не буду так сходить с ума по мужчине. М-м-м… Надо бы взять одеяло, не то я совсем замерзну!»

Собравшись с силами, она уже было собралась приподняться на постели, но вдруг услышала, как хлопнула дальняя дверь и одинокие шаги двинулись вдоль коридора. Это Камри вышла на проверку.

Алейтис замерла.

– Сука! – пробормотала она, и ее пальцы судорожно сжали покрывало.

Шаги приближались.

Алейтис потерла лоб. «Когда Камри била меня в прошлый раз, я думала, что она с меня шкуру спустит». – Губы девушки искривились в злой гримасе.

Шаги стали медленнее, выдавая нерешительность идущего по коридору.

Алейтис замерла.

Снаружи раздался толчок в дверь. С глухим стуком обе половинки ее окончательно затворились. Вскоре Алейтис услышала, как шелест шагов удаляется в глубь коридора.

– Отличный финал для отличного дня! – коротко и невесело засмеялась она и сдернула с себя покрывало. – Лучше постараюсь заснуть, – вздохнув, пробурчала она, – а то завтра буду похожа на теленка, страдающего расстройством желудка. – Она потянулась и зевнула. Но что-то в глубине души Алейтис не давало ей окончательно успокоиться.

Передернув плечами, она снова накрылась покрывалом, но потом вдруг решительно отбросила его край, осторожно встала и, накинув на плечи шаль, подошла к двери. Сердце стучало так гулко, что ее груди мелко трепетали под тканью шали. Подняв защелку, Алейтис чуть-чуть отодвинула створку двери и просунула голову наружу.

Холл был пуст. Свечи догорали. Тени стали гуще. Девушка осторожно проскользнула через холл и, спустившись по полукруглой деревянной лестнице, оказалась перед дверью, ведущей в вестибюль, откуда она намеревалась попасть во внутренний дворик.

Дрожащими кончиками пальцев нащупав засов, подняла его и, осторожно придерживая дверь (пружина была настолько тугой, что обычно дверь закрывалась с грохотом, сотрясавшим весь дом), вошла в вестибюль.

От пола, выложенного глазированными плитами, казалось, исходило ледяное дыхание.

– Ай-Джахан, зря они выключили паровые светильники, – пробормотала она, подобрав от холода пальцы ног.

Наружная дверь была надежно заперта на двойной засов, обитый железом. Приведя его в вертикальное положение, Алейтис толкнула дверь. Чвакнула резиновая температурная прокладка. Со двора потянула холодом, и она поспешила выйти.

В центре патио росло их дерево. Ветер играл его ветвями, сплетавшимися в причудливые узоры в свете бледных лунных лучей. Трепет листвы казался шепотом духов умерших. Алейтис подбежала к дереву и, прижав ладони к его гладкому стволу, окунулась в облако мятного аромата листьев.

Подняв голову, девушка посмотрела в небо. На секунду ей показалось, что она видит какую-то туманную желтоватую полоску, прочерчивающую небосклон с востока на запад. Но чем дольше она смотрела, тем меньше оставалось уверенности, что там что-то действительно было. Со вздохом прислонилась она к стволу и почувствовала, как его внутренняя пульсирующая сила проникает в ее сознание и сердце.

Мурлыча от удовольствия, она потерлась о шелковистую кору дерева. Реальность стала медленно таять и растворяться в сознании Алейтис – так велико было блаженство.

Но вдруг она чихнула и разрушила собственную грезу. Тело ее сотрясала дрожь. Зубы выбивали негромкую дробь. Глаза набухли. Она опять чихнула и поспешила обратно в дом.

Направив все свои усилия на то, чтобы согреться, Алейтис не заметила зловещей злобной тени, нависшей над лестничным пролетом.

– Та-а-ак! – Шипящий голос заставил ее вздрогнуть. Она задохнулась от ужаса и вцепилась в перила, чувствуя, что сердце ее сейчас выскочит из груди. «Камри! Ждет ее!»

Она прислонилась к балюстраде и попыталась взять себя в руки, ощущая тот старый тошнотворный ужас, который внушала ей Камри, и противную злость на себя за то, что позволяет этой старухе так себя терроризировать. «Все эти годы, – подумала Алейтис. – Все эти годы».

– Осквернительница обычаев! – Шепот Камри, наполненный ядом ненависти, ударил больнее плети. Алейтис даже присела. – Развратница! Сучья кровь! – Последние слова Камри с трудом выдавила сквозь сжатое яростью горло.

Алейтис прикусила губу, умоляюще подняла отяжелевшие руки.

– Иди сюда!

Еле передвигая онемевшие ноги, девушка преодолела оставшиеся ступени.

Стремительная рука, возникшая из ночной тьмы, влепила Алейтис такую пощечину, что девушка отлетела к перилам.

– Тупое животное! – Снова и снова, подчеркивая каждый наполненный злобой слог, наносила Камри жгучие пощечины.

Алейтис зарыдала и попыталась уклониться. Камри рывком подняла ее на ноги и начала бить еще ожесточеннее, с хрипом вдыхая воздух при каждом ударе.

И тут что-то словно лопнуло внутри у Алейтис. Когда Камри отвела руку для нового удара, девушка вырвалась и отскочила в сторону. Оказавшись в пределах недосягаемости, она гордо выпрямилась, закинула голову и, переполненная горячим гневом, рассмеялась.

Камри замерла, лицо ее исказило изумление – такое нелепое на этом красивом властном лице.

– Что, старуха, салкурдех кхату?.. – оскорбительно медленно протянула Алейтис. – Что, не сумела забраться в постель к Аздару? Он предпочел кого-то помоложе? И теперь слоняешься по коридорам?

Камри взвизгнула и прыгнула на Алейтис, выпустив пальцы словно когти.

Икая от истерического смеха, Алейтис помчалась прочь по коридору, слыша за собой вопли Камри. Она достигла своей спальни и нырнула в приоткрытую дверь, лишь на шаг опередив преследующую ее по пятам фурию. Собрав остатки сил, девушка захлопнула за собой дверь – захлопнула перед самым носом Камри – и тут же защелкнула задвижку замка.

– А-х!.. – выдохнула она и, обессиленная, прислонилась спиной к двери, чувствуя себя выжатой, словно кухонная тряпка. – Завтра мне лучше не попадаться ей на пути.

С трудом подняв руки, она повесила шаль на крючок, потом, дрожа, забралась в постель. Медленно согреваясь, лежала она, глядя в густую темноту. Триумф горел в ее душе всего одну минуту, постепенно превращаясь в уголья, а еще минуту спустя она осознала, что в сущности ничего не изменилось. Абсолютно ничего…

2

Стальным и голубым полушарием пучился над горизонтом Хеш, всего лишь в нескольких градусах от полукруга Хорли, располагавшегося севернее. Деревья-хораны в долине приобрели вторую тень. Тусклый красный цвет сменился ярко-голубым.

Располагавшиеся на ночлег под редкими деревьями гавы начали фыркать, поднимаясь на ноги, втягивая холодный утренний воздух, полный живой энергии, заставлявшей кровь искриться в жилах.

Раксидан игриво петляла, отливая серебром и малахитом, между массивных домов клана, вторые этажи которых начали вспыхивать желтыми кольцами окон, – это тарик будил спящих обитателей. Когда громкий металлический сигнал колокольчика тарика затих в конце коридора, Алейтис, не открывая глаз, скатилась с кровати. Потянувшись, почесав голову, она пыталась разлепить красные от недосыпания глаза, оперлась о стену, нога коснулась чего-то твердого. Свечка. Она подняла ее, зажгла и поставила на место – на подоконник. Свечка надломилась посредине, и воск, капающий на камень, жирно поблескивал.

Створка двери отъехала в сторону. В узкий проход вошла Тианит и направилась на свою половину комнаты. Алейтис прикрыла ладонью зевок и всей спиной прислонилась к стене.

– Ты встала еще до колокольчика? – удивилась она.

Тианит робко улыбнулась через плечо:

– Но ведь я люблю рано вставать, Лейта. Ты же знаешь…

Она отодвинула в сторону панель, положила щетку для полос на точно предназначенное ей место на полке, тихо напевая, взяла – уже с другой полки – аккуратно свернутую ленту и ловкими быстрыми пальцами перевязала свои черные кудри.

– Ты ведь знаешь, я не переношу, когда начинается утренняя толчея и суматоха, – закончила она.

Закрыв панель, она подошла к кровати и принялась складывать простыни и покрывала. Алейтис вздохнула:

– Не знаю, как тебе это удается, – пожала она плечами. – О, как я не люблю рано вставать.

Бочком, бочком, Алейтис прошла вдоль стены к своему шкафу и извлекла из груды бутылочек и мятых повязок расческу. Зевнув во весь рот, она рухнула на голый матрац и начала приводить в порядок свои медно-рыжие волосы.

– Ай-Ашла! – Девушка дернула застрявшую расческу. – Ой! Клянусь, я их когда-нибудь обрежу!

Тианит, сворачивавшая простыни, хихикнула:

– Сколько раз ты уже это повторяла, Лейта?

Алейтис невольно усмехнулась и еще более усердно начала разделываться со спутавшимися волосами.

– Если бы ты заплетала их, как я… – заметила Тианит и, сунув узел с постельным бельем под мышку, плечом пошире открыла дверь. – Но вся беда в том… – она хихикнула и захлопала длинными ресницами, – что ты слишком тщеславна, вот и все. – И она помчалась вдоль коридора.

Расческа выпрыгнула из рук Алейтис и, отскочив от стены, упала на пол.

Девушка поднялась, скорчила в спину убегавшей Тианит гримасу и, выбравшись из ночной рубашки, нашарила в шкафу чистую аббу. Пока пальцы ее автоматически завязывали тесемки на плечах, груди и талии, она осмотрела комнату.

– С Тианит будет истерика, – удовлетворенно заключила она и, не потрудившись сложить рубашку, швырнула ее в шкаф. Потом подняла расческу, убрала с зубьев приставшие золотистые волосы и отправила ее вслед за рубашкой. Задвинув дверцы шкафа, Алейтис бросила ком начесанных волос в мусорную корзину и величественно вышла в холл.

Из детской показалась пятившаяся спиной Завар. Вот она остановилась и крикнула обитателям комнаты:

– Хей, вы, маваши! Быстро из постелей! Раз-два! Быстро, я сказала! – Каштановые волосы падали на ее маленькое, уже с утра утомленное лицо. Ей ответили пронзительным улюлюканьем. Завар скрипнула зубами: – Ну погодите!

– Вари!

– Лейта! – Лицо Завар просияло. – Слава Мадару! Йорчи и Кур сегодня просто невыносимы. Помоги мне, ладно?

Алейтис усмехнулась:

– Конечно. Я им пару раз дам по зубам, а ты выкрутишь пару рук.

Они быстро подошли к двери и заглянули в комнату.

Два мальчика, завернувшись в одеяла, словно куколки в коконы, и устроившись на узких койках, как на насестах, заливались смехом.

Завар крепко сжала зубы и метнулась в комнату. Когда она попыталась ухватить Йорчи, шалун еще глубже зарылся в одеяло – теперь виднелись только его блестящие насмешливые глаза и спутанные черные вихры.

– Ах ты, фаш! – простонала Завар.

В то время как Йорчи выжидательно наблюдал за Завар, Алейтис набросилась на него и, как следует ухватив одной рукой за черные кудри, привычным натренированным движением сорвала с мальчика одеяло. Йорчи завыл и замахал на нее маленькими кулачками.

– Йорчи! – Алейтис слегка тряхнула его. – Перестань. Ты ведь уже не маленький. Встань и закрой пасть, а не то я положу тебя на колени и так отхлещу по заднице, что ты не присядешь от аабкисса до зебкисса.

Мальчишка вдруг взвизгнул и в приступе детской ярости вцепился ногтями в руку Алейтис:

– Пусти! Пусти меня! Сука… Рыжая сука… Ты не должна трогать нас, детей… Убери свои вонючие лапы!

Алейтис вздрогнула, пальцы ее разжались, противная тошнота подкатила к горлу. Она непонимающе глянула в искривившееся от злобы красное лицо мальчика.

Завар громко охнула и, подскочив, влепила Йорчи пощечину, такую звонкую в наступившей вдруг тишине.

– Чтобы я больше такого не слышала! Понял?

Мальчик опустил глаза, напуганный не только собственной выходкой, но и внезапной жестокостью обычно мягкой Завар.

– Скажи, что ты просишь прощения. – Завар сжала его затылок. – Ну, ты оглох?

Мальчик переступал босыми ногами по грубой кусачей дорожке.

– Говори!

Он исподлобья поглядел на Алейтис и что-то пробормотал.

– Громче!

– Извините меня, сабийя! – повторил он неуверенным голосом.

– Вот так. – Завар выпрямилась. – Теперь одевайся. – Она свирепо посмотрела на Курраха, сидевшего в своей кровати с широко раскрытым ртом. – А ты? Прочь из постели! Куртку натягивай! Быстро! – Она топнула ногой. – Ну!

Куррах выбрался из-под одеял и начал натягивать коричневую куртку с капюшоном.

Когда мальчики оделись и обулись, Алейтис помогла Завар снять с кроватей постельное белье и, связав его в узел, не без интереса спросила:

– А где Кахруба? Я думала, она в паре с тобой на этот месяц.

Завар пожала плечами, но уголки ее рта чуть дрогнули. Взгляд быстро переметнулся с Йорчи на Курраха.

– Ты ведь знаешь Рубу, – проговорила она ничего не значащим тоном.

Алейтис, мучаясь от любопытства, несколько секунд смотрела на Завар. А потом вздохнула:

– Ага. Принести чистые простыни?

Завар прикусила нижнюю губу и усмехнулась:

– Нет. Руба уберет постели, когда выползет из своей. – Она быстро повернулась и вытолкала мальчиков из комнаты. Алейтис фыркнула, пинком вышвырнула в коридор узел с простынями.

Полчаса спустя они вышли из дома. Завар качала головой, теребя пальцами каштановые пряди.

– Скоро завтрак. Я так голодна, что съела бы, наверно, целого газа, да притом еще и сырым. Пошли, Лейта!

Алейтис поймала ее за руку и подтащила к себе.

– Сейчас пойдем. Прекрати дразнить меня, Вари. Что стряслось с Рубой?

Завар с опаской бросила взгляд в холл – вправо, влево. Потом взяв Алейтис за талию, прошептала:

– Утренняя тошнота. – Шепот прервался смешком. Она прислонилась к стене и мелко затряслась в приступе смеха: – Руби просто обезумела, того и гляди, подпалит себе волосы, – вздохнула она.

Не в силах справиться с душившим ее смехом, Алейтис тоже оперлась о стену. Однако минуту спустя она вытерла слезы и, отбросив с лица выбившиеся пряди, обратилась к Завар:

– Наказание достойно преступления. И кто же так ее смутил, а?

Язвительно улыбнувшись, Завар коснулась лба, шутливо пародируя шаликк, и, чуть запрокинув голову – кузина была гораздо выше ее, – пояснила:

– Наша достопочтимая первая дама давно уже не снисходит до разговоров с нами – маленькими детками. Но я думаю, это Кхаг. Я встретила ее в самую оттепель у водопада, возле мельниц. И я видела там же, довольно часто, Нара Кхагсона. Ты же знаешь, какой он!

Алейтис наморщила лоб.

– Ах! Думаешь, он возьмет ее замуж и она покинет клан?

– Кто? Кхаг? Как бы не так! – Завар выпрямилась, одернула аббу. – Нет, никогда. Ты ведь отлично знаешь, что она целит повыше. Ты не заметила, как трется она возле Вайда? Отдаст передний зуб, лишь бы стать одной из его жен. Только послушай, как она с ним воркует – просто тошно становится!

Алейтис вдруг перестала смеяться. Все веселье с нее как ветром сдуло. В животе внезапно свернулся холодный твердый узел.

– А он как? – спросила она как можно равнодушнее.

Завар поймала ее ладонь и мягко сжала.

– Надежды у нее ровно столько же, сколько у Камри снова попасть в постель Аздара. Вайд ее насквозь видит, он уже давно все понял…

Она закусила губу и серьезно посмотрела на Алейтис:

– Будь осторожна, Лейта! Хорошо? Если она заподозрит…

Девушка молчала. Завар улыбнулась и отпустила ее руку. Потом, потянувшись и громко вздохнув, она добавила:

– Да, чуть не забыла: тебе сегодня идти вниз, Лейта. А я побегу растолкаю малютку-маму, обрадую – ей убирать целую дюжину кроватей. Она будет на седьмом небе… – И, оставив за собой шлейф искрящегося смеха, она затанцевала вдоль коридора.

Весело насвистывая, Алейтис поскакала вниз по ступенькам, стуча подошвами. Двери в патио были раскрыты, и коридор, наполненный теплым утренним воздухом, напоминал улицу, забитую деловито снующими людьми. Мимо пронеслись два азири, балансируя громадными тюками с бельем, которые они несли на головах. Девушка сморщилась от отвращения. «Стирка, – подумала она. – Как я ненавижу эти мокрые простыни!»

Натянув капюшон, Алейтис выскочила в патио. С нежностью погладила она гладкий серебристый ствол их домашнего дерева и ощутила, как через покалывающие кончики пальцев вливается в нее его пульсирующая жизнь. Замурлыкав от наслаждения, она закинула голову. Небо изгибалось огромной хрустальной чашей почти прозрачного сине-лилового тона. Малиновый край Хорли как раз начал выглядывать над верхушкой крыши. И никаких следов грозного огневого вторжения, случившегося сегодня ночью. Глядя на небо, скрывающее свою загадку, Алейтис потерла ноги о траву. Она вдруг почувствовала, как больно сжалось сердце, мучимое неизвестностью. Зазвонил колокол-нашта, и она вернулась в дом.

3

Алейтис ткнула в кисло пахнущую, дымящуюся паром воду бельевой палкой.

– Ай-Ашла, – пробормотала она и напряглась всем телом, силясь заставить простыни кружиться в кипящей воде чана. От влажного жаркого воздуха в низенькой прачечной комнате волосы ее превратились в слипшиеся косички, то и дело лезшие ей в рот и в глаза.

Она на минуту оперлась о палку, которой шуровала в чане, и, искривив губы в горькой, насмешливой гримасе, посмотрела на сплетничающих, хихикающих азири. Заговор молчания был столь очевиден, что Алейтис фыркнула и отбросила с лица влажные пряди.

Урдаг, работавшая в противоположном конце, подняла голову и нахмурилась. Алейтис, встретив ее холодный, враждебный взгляд, опять почувствовала внутри упрямое неподчинение. Она со злобой ткнула палкой в белье, потом положила палку, на пол и, вытерев лицо и руки влажной тряпкой, хладнокровно вышла из прачечной, игнорируя сердитый окрик Урдаг.

Когда она миновала крытые постройки, свет Хеша яростно ударил ей в лицо. Она поспешно натянула на глаза капюшон, поправила выбившиеся волосы. Площадка патио была горяча и пустынна, над ней мерцал раскаленный дневной воздух. Слабый случайный ветерок время от времени шевелил похожие на пальмовые ветви домашнего дерева, и их бумажное шелестение еще более усугубляло тишину. Алейтис прислонилась к дереву, вдыхая мятный аромат фронд, нежными струями окутывавший ее.

– Азиз… муклис… – пробормотала девушка, прикрыв глаза.

Внезапный сердитый окрик заставил ее подпрыгнуть и развернуться. «Нет, покорно ждать я не намерена», – решила Алейтис. Бросив последний опасливый взгляд в направлении, откуда доносился усиливающийся шум голосов, она помчалась к воротам.

Оказавшись за тяжелыми, сделанными из толстых досок, створками ворот, которые закрывались лишь зимой, Алейтис перешла на шаг. Дышать стало легче – она была теперь за пределами дома. Из-под сандалий взлетали фонтанчики горячей пыли. Девушка весело шагала, наступая на двойные тени вытянувшихся вдоль дороги хоранов. Четырехпалые листья хоранов уже начали сворачиваться в трубочки, подставляя солнцу свои серебристые свинки, а тени, отбрасываемые хоранами, стали походить на узор, сотканный из толстых прямоугольников.

На середине деревянного моста, аркой переброшенного через речку, Алейтис остановилась и, глядя в бурлящий поток, залюбовалась игрой синих и зеленых оттенков. В каком-то вневременном трансе слилась она с водой, проносившейся мимо – Ссввишсссвишшш! – и реальный мир постепенно уплывал куда-то погружаясь в голубое и зеленое, превращаясь в музыкальное бормотание голоса воды.

И вдруг Алейтис… сама поплыла, ощущая и твердое сопротивление камня, и податливость старых деревянных опор мостика, и гибкость подводных трав, расчесанных струями течения, и щекочущее прикосновение стаек серебристых рыбок. А где-то далеко, на границах расплывающегося пузыря сознания, пузыря восприятия, который был и в то же время уже не был Алейтис, что-то упрямо сверкало малиновыми искорками. И ее куда-то тащило… или не ее, а то, чем она была в этот момент …

И вдруг она стала алчными глазами, прицеливающимися в сочного червя, который полз через прочерченную лучом солнца тень.

Паря, плывя, как игривый мыльный пузырек… струйкой… по капле возвращалась она в собственное Я…

И вдруг она снова почувствовала горячий компресс солнца на спине, и ощутила гладкость деревянного поручня под руками. Она осторожно провела по нему пальцем, восторгаясь его атласной поверхностью, отполированной годами прикосновений к прочному дереву.

Наполненная каким-то внутренним теплом, успокоением и гармонией, Алейтис двинулась дальше. Песок поскрипывал под подошвами ее сандалий. Она подняла голову и улыбнулась показавшемуся из-за зеленой каймы деревьев Мари-фату с его необычными всплесками красок – оранжевой, желтой, красной, фиолетовой. Краски ярко горели в прозрачном утреннем воздухе. Она засмеялась от удовольствия и взбила носком облако песка. Песнь радости пульсировала в венах Алейтис.

От главной дороги отделилась тропа, начало которой было отмечено тонкими высокими хейшанскими ромашками. Алейтис чуть коснулась рукой их голубых лепестков, и тяжелые соцветия затанцевали на пружинистых стеблях. Деревья-колокольчики, линией вытянувшиеся вдоль тропы, позванивали в порывах ветерка, трогавшего их семенные чашечки. Далекий, едва различимый шепот реки смешивался с резкими, агрессивными тонами шаша, сзухма и кхасрата. И внезапно все это поглотилось богатой гармонией барбата.

Алейтис вскинула руки и понеслась по тропе в диком танце, пронизанная такой сильной радостью, что ей казалось, будто она, как солнце, выплывает облаком золотистого тумана, освежая божественную красоту рассвета. Кожа Алейтис, подобно туго натянутому барабану, вибрировала в ответ на звуки утра, становившегося все более красочным.

Еще несколько шагов, и капюшон свалился на плечи, волосы, подхваченные ветерком, ожили – каждая их прядь стала особым существом, со своей отдельной жизнью.

Алейтис обошла последний куст зарослей зардагула и оказалась перед величественным старым хораном. На выступавшем из земли узловатом корне сидел Вайд. Спина его удобно устроилась в изгибе основания ствола. Алейтис нежно улыбалась, наблюдая, как он заставляет танцевать музыку, извлекаемую из барбата. Он был одет в темно-синюю с серебром аббу, изящными складками ниспадавшую с его стройного тела. Этот барбат был его любимцем – изящный полумесяц, ручной полировки, с инкрустацией в сложном стиле рисунка найзех. Пальцы Вайда задумчиво блуждали по струнам, сам он, словно в забытьи, смотрел на текущую возле его ног воду. Ветерок, шелестящий над водой, перебирал его темные, с редкой проседью, волосы, густыми прядями окаймлявшими тонкое нервное лицо.

– Вайд!

Он поднял голову и увидел ее:

– Лейта!

Загорелое лицо его осветилось теплой улыбкой. Он похлопал по плоскому камню, который примостился возле корня хорана.

– Иди садись! Я сочиню для тебя песню.

– О, только не очень-то утруждай себя! – засмеялась она. – Я не хочу мешать тебе. А что же ты сочиняешь сейчас? – Она присела рядом. – Грезы?

Вайд усмехнулся.

– Грезы? Нет, грезы приходят и уходят. – Напевая вполголоса, он провел кончиками пальцев по ее руке. – Нет. Это брачное благословение.

Улыбаясь, она потерлась щекой о его ладонь.

– Для кого? Я знаю?

– Для младшей дочери Яры и Нилрада Гавринсона.

– Вот как… – Она села на камень и, наклонив голову, улыбнулась Вайду из-под густой вуали упавших на лицо волос.

– Когда я шла сюда, снова случилось это.

Он отложил барбат, потрогал лоб Алейтис и произнес участливо:

– Жара нет. Странно… Когда у меня начались видения… Правда, я был моложе… А что ты видела?

– Ну…

Она задумчиво смотрела на бегущую воду.

– …Я смотрела в реку, и тут мне… Я как будто растаяла… и стала чувствовать себя частью всего: деревьев, травы, воды. Потом внезапно все кончилось, сломалось…

– Ты делала упражнения? – Он поймал ее руку и нащупал пульс. – Ты слишком взволнована. Успокойся, Лейта. Можешь?

Алейтис прерывисто втянула воздух, потом медленно выпустила его, сосредоточиваясь на успокаивающих ритмах воды, пока тело не замерло, дыхание не углубилось, не замедлился пульс и она не почувствовала себя спокойной и безмятежной.

– Да, – сказала она. – Каждое утро делала кхакутаха.

– Помогло?

Алейтис пожала плечами.

– Немного, – медленно произнесла она. – Это теперь приходит чаще… и я перестала бояться.

Он осторожно убрал волосы с ее лица.

– Лейта, у тебя дар. И я не обещаю тебе счастья или спокойствия, ты это сама понимаешь. Но твой мир, горизонт его, расширится далеко за пределы обычного. И никогда не бойся использовать свой дар…

Он вдруг нахмурился, глядя на поднимавшийся Хеш.

– Нет, еще не кхаладкар. Разве ты не должна быть сегодня в прачечной? Вчера ты говорила, что…

Алейтис попыталась отвернуться, но Вайд удержал ее.

– Я ушла от них.

– Рассказывай! – мрачно потребовал он.

– Просто я сыта по горло. – Чувствуя нарастающее внутри раздражение, она рывком высвободилась. – Сам понимаешь…

Рука Вайда легла ей на колено.

– Лейта, Лейта, – устало сказал он. – Что ж, тебе виднее…

– А что они могут мне сделать? Побить? – Она пожала плечами. – Это случалось уже не раз. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, Камри всегда найдет повод для недовольства. Почему же тогда я должна лизать ей пятки?

Он промолчал. Лицо его было серьезным, обеспокоенным.

– Скажи же мне, любовь моя! Если я ничем не могу угодить ей, то ради чего стараться?

– Лейта… О, Мадар! Ты просто не понимаешь…

– Что? Не понимаю? – сухо произнесла она. – А что я должна понимать? Я просто не знаю… Я ничего не могу больше сделать. Смотри. – Она протянула вперед свои ладони. – Я работаю больше, чем азари. Мне приходится выпрашивать втирания… Я, Дочь клана, должна выпрашивать!… Тех, кто добр ко мне, я могу сосчитать по пальцам… А сегодня утром Йорчи, этот мальчик… обозвал меня, выругал, назвал рыжей сукой. Я знаю, что меня едва терпят, но почему? Почему?! Скажи, Вайд!

– Лейта…

Он явно был неуверен в себе и чем-то смущен.

– Я… Не спрашивай. Мне запрещено. Видишь ли… Шура…

Алейтис нетерпеливо заерзала.

– И ты, даже ты!

– Лейта!

Она обиженно скривила губы:

– Но ты ведь спал со мной! Этого ведь тебе не запретили? Хотя… ты делал это в тайне от остальных…

– О, Лейта!

Она смотрела на него, яростно ударяя пяткой по камню.

– Ладно, азиз, сдаюсь, – проговорил он. – Вчерашний метеор разбудил старые страхи и старую ненависть. И ты должна знать, с чем тебе предстоит столкнуться.

Отбросив огненную прядь волос, она кинула на него косой взгляд.

– Метеор? При чем здесь это? Вчера ночью Камри обозвала меня сучьей дочерью.

Вайд схватил ее за плечо, рывком притянул к себе и спросил:

– Почему? Она вынуждена была так тебя назвать? Что ты сделала?

– Я вышла посмотреть на небо. Понимаешь?

Она дернула плечом, но пальцы Вайда крепко сжимали его.

– Ты делаешь мне больно!

– Ты выходила ночью?

– Вайд, мне больно!

– Отвечай!

– Я хотела увидеть метеор, или хотя бы… – Она оттолкнула его. – Вайд…

Закрыв глаза, он отпустил ее плечо.

– Алейтис…

– Я ничего не понимаю… Ничего…

– Неудивительно, азиза-ми. – Он улыбнулся ей и нежно провел пальцами по щеке. – Это длинная и невеселая история.

– Вайд, прекрати! Неужели она настолько грустна, что ты никак не соберешься рассказать мне ее?

Она нетерпеливо стукнула кулачком по бедру.

– Расскажи мне, почему Камри так ненавидит меня. Почему приходит в бешенство всякий раз, когда меня видит?! И почему в долине только у меня одной рыжие волосы? И почему Шура запретил меня любить? Ведь даже ты осмелился прикоснуться ко мне только в темноте и тайком от всех! Почему Аздар в одной комнате остается со мной только во время еды? Почему это так? Почему? Ответь мне!

Он ласково погладил ее по волосам. Несколько прядей золотистым браслетом обвились вокруг его запястья, Алейтис расслабилась и прижалась к его плечу.

Сейчас нет на это времени, – произнес он тихо. – Кто угодно может нас здесь увидеть…

Когда она закрыла глаза и почувствовала, как в теле ее нарождается нежность – рука Вайда продолжала ласкать ее.

– Сегодня ночью. Двойная предосторожность не повредит. Приходи сюда. В тридцатый час. Сможешь?

– Даже если для этого придется спрыгнуть с крыши.

Вайд засмеялся и взял ее за подбородок. С теплой улыбкой, загоревшейся в глазах, он спросил:

– Сегодня ночью ты благословишь со мной Мадара, да? – И, не ожидая ответа, бережно погладил девушку по спине. Потом он упруго вскочил на ноги и помог Алейтис подняться с камня.

– Пойдем, Лейта. Пора уходить отсюда.

4

Алейтис не спеша шла по дороге, все медленнее по мере того, как приближался черный прямоугольник входа в дом калана с огромными крыльями-створками. Она осторожно подошла к зияющей угольной темноте и заглянула внутрь.

Кажется, короткий туннель был пуст. Сделав резкий выдох – ведь она почти целую минуту в страхе сдерживала дыхание, – Алейтис стрелой метнулась в темноту, стремясь быстрее оказаться в патио, и на всем ходу врезалась в невидимую преграду: в туннеле кто-то стоял. Отброшенная к стене, она несколько секунд не могла прийти в себя и отдышаться. Когда же в глазах у Алейтис прояснилось, мышцы желудка болезненно дернулись.

– Камри, – прошептала она.

– Сука! – раздалось в ответ зловещее шипение. – Весенняя сука! С кем ты была сегодня? Я ведь его предупреждала…

Лицо Камри стало похоже на безобразную маску, гнев переполнял ее. Она взмахнула рукой и, развернувшись так, что абба зашуршала, словно хоран в зимнюю метель, прошипела:

– Я ведь ему говорила, что ничего хорошего из этого не выйдет. Мне нужно было тебя придушить сразу, как только ты родилась. Русваи… Хайя… Хитрая змея… И ты осмелилась… ты… после вчерашнего…

Каждое ее слово, слетавшее с искривленных злобой губ вместе с каплями теплой слюны, было отравлено ядом ненависти.

Алейтис с трудом сдерживала отвращение и тошноту. Она оперлась рукой о стену туннеля, находя какое-то успокоение в холодном камне.

– Я ему говорила… – немилосердно шептал голос. – Я ведь ему говорила, что не получится… у него твои ноги вместе удержать… как у твоей мамаши… – Она хрипло завыла и прыгнула на Алейтис.

Девушка попыталась уклониться, нырнуть в сторону, но опоздала на долю секунды: пальцы Камри, словно когти, впились в ее тело. Затем Камри принялась трясти ее. На глаза Алейтис навернулись слезы.

– Ты вся в мать… Грязная похотливая ведьма… Ну, кого ты околдовала?.. Кого ты отравила так, чтобы он не смотрел на меня… Вся в мать… О, эти адские огненные волосы…

Алейтис пригнулась, чтобы уберечь лицо от гадкого дыхания Камри. Страх, сковавший ее поначалу, прошел, и она заметалась, попытавшись вырваться. В конце концов ей это удалось. Пронырнув под растопыренными руками старухи, она рванула в сторону дворика и остановилась только под деревом.

Судорожно сжимая кулаки, с побагровевшим лицом, Камри, выскочившая из туннеля вслед за девушкой, уставилась горящим взглядом на предмет своей ненависти и снова потребовала ответа:

– Ну, русваи, скажи, кто он?.. – С каждым шагом к Алейтис она выплевывала новую фразу. – Кто пробудил старое проклятие?.. Кто хочет разрушить наш дом? Проклинаю тебя, тварь… и твою мать-суку…

– Салкурдех кхату! – прервал отвратительную сцену глубокий мужской бас, который так напугал Алейтис, что она дернулась и больно ударилась затылком о ствол дерева. – Ахай, Зираки! – Она потрясла головой и перевела взгляд на Камри. Та словно погасла: тело ее обмякло, лицо снова стало бледным, без кровинки.

Алейтис еще раз посмотрела на Зираки: его лицо, словно вобрав в себя кровь Камри, побагровело.

Он нахмурился, и морщины избороздили все его лицо – от уголков глаза – до носа, от носа – до уголков рта, от уголков рта – к острому подбородку.

– Иди сюда, – повелительно приказал он и поманил ее указательным пальцем.

Озадаченная Алейтис бочком подошла к нему, все еще с опаской поглядывая на Камри.

– А ты, Камри… Ты и без того уже сказала слишком много…

Камри опустила глаза и больше не поднимала их на Зираки.

– Тебя ждет таклиф. Там нужны рабочие руки. Возможно, позднее тебя позовет Аздар…

Словно старый усталый мундарик, Камри заплетающимся шагом пересекла дворик-патио и исчезла в доме.

Алейтис концом рукава вытерла покрытое испариной лицо.

– Спасибо, Зираки.

– Иди за мной, – сказал он бесцветно и, повернувшись, зашагал к ближайшей двери. Когда они оказались в доме, он остановился в дверях библиотеки.

– Входи и садись.

Она поспешно проскользнула мимо него и остановилась у длинного стола.

– Садись!

Он настойчиво смотрел на нее с порога комнаты. Она нервно пододвинула к столу первый попавшийся стул и плюхнулась на него. Бросив украдкой взгляд на Зираки, она положила дрожащие руки на стол.

– Алейтис… – Он произнес ее имя необычно резко, словно вытолкнул. В голосе его слышалась невыразимая тревога.

– Да?

Она не отрывала взгляд от своих ладоней.

– Щура собирает мулакат в финджане Топаз.

– И?

– Ты не пойдешь туда.

Она резко подняла голову и с изумлением посмотрела на Зираки:

– Как?

– Так решил Аздар. Это его приказание. Забудь о работе, которая тебе назначена. Иди в свою комнату и оставайся там. Не показывайся никому на глаза. Я пришлю тебе азири с едой.

– Но… – она вскочила со стула. – Я имею право!

Зираки нервно поджал губы.

– Алейтис, не надо спорить. Сейчас не время отстаивать свои права. Если ты пойдешь с нами… – Он пожал плечами. – Ты только что видела Камри… И увидишь то же самое, но помноженное на сто!

Алейтис судорожно сглотнула и опять уставилась на свои руки, лежащие на столе.

– Он должен был сам сказать мне об этом!

– Сабийя-а… – отрывисто, грубо произнес Зираки. – Ты ведь умная девушка.

– Ха! – коротко засмеялась она. – Зираки… – Голос ее задрожал.

– Я не могу ответить на твои вопросы, Алейтис, и поэтому не спрашивай меня ни о чем!

Он подошел к девушке и осторожно коснулся ее лба.

– Постарайся не путаться под ногами следующие несколько дней. Так будет лучше, поверь мне. Для твоей же безопасности. Надо, чтобы о тебе забыли…

И он, не поворачиваясь к ней спиной, сделал несколько шагов назад.

– Дай им немного успокоиться, хорошо? – произнес он уже в дверях.

Когда Зираки покинул комнату, Алейтис устало опустила голову на руки.

– Ну и денек, – вздохнула она и откинулась на спинку стула. Руки, словно тряпичные, безвольно упали вниз.

Вдруг что-то мягкое нежно коснулось ее щиколотки, потом еще и еще раз, потом послышалось тихое «мур-р-р».

– Мули, – улыбнулась она и услышала в ответ новое «мур-р-р». Она подняла мягкое косматое существо и опустила себе на колени. Гарб тут же свернулся клубком и шершавым языком лизнул ее пальцы.

– Мули, мули, – заворковала Алейтис. Она гладила его густой красновато-коричневый мех до тех пор, пока не испарились ее гнев и напряжение.

5

Алейтис села в кровати, склонившись над Тианит. Та дышала глубоко и ровно и, кажется, была намерена продолжать в том же духе до самого рассвета. Каждый третий вдох ее сопровождался тихим клокотаньем в горле, но не более громким, чем писк мыши.

Но едва Алейтис перебросила ноги через край постели, как кожаные ремни сетки громко скрипнули. Она соскользнула на пол и, затаив дыхание, чувствуя, как дергается уголок рта, напряженно застыла. Однако Тианит не шевелилась. Дыхание ее было ровным, как ход часов: вдох-выдох, вдох-выдох.

Алейтис облегченно вздохнула и через голову стащила теплую ночную рубашку. Вздрагивая от холода, она аккуратно сложила ее, спрятала под подушку.

По холодному полу, босиком, с сильно бьющимся сердцем, она проскользнула к шкафу и открыла его. Схватив первую же попавшуюся под руку аббу, она влезла в нее и дрожащими пальцами завязала тесемки. Потом закрыла глаза, прислонилась к стене.

– У меня еще много времени… – прошептала она. – Еще много времени… – И откинула волосы с лица. – Духи… Мне нужны духи… – Она принялась шарить среди склянок, вздрагивая всякий раз, когда те чуть звякали. Наконец нужный пузырек нашелся. Алейтис вытащила пробку дрожащими от волнения пальцами, принялась втирать ароматную эссенцию во все тело, не забывая и самых мест. От прикосновения влаги кожа ее покрылась пупырышками, в крови загорелся огонь предвкушения.

Внезапно она поняла, что поступает слишком опрометчиво, и решительно закрыла пузырек пробкой. Смех душил ее. «Меня можно выследить по одному этому запаху, – подумала она. – Вот дура …»

Свечи в холле укоротились уже наполовину. Мятущиеся тени плясали на стенах, как кошмарные чудовища. Алейтис нервно сглотнула и, на цыпочках подбежав к лестнице, молнией помчалась вниз. Она почти не касалась пола босыми ногами, но ей казалось, что ее бег подобен ударам гонга.

В патио она на миг остановилась возле домашнего дерева, погладила его блестящую кору.

– Пожелай мне удачи, азиз, – шепнула она и, с неохотой оторвав руки от дерева, понеслась к темнеющей пасти туннеля.

Глубоко втянув ночной воздух, она ступила на дорогу. Под ногами холодный песок, влажный от прошедшего вечером дождя, противный песок, застревающий между пальцами. Над головой – мерцание листьев хоранов. Легкий ветерок опять шептал ей слова, которые всякий раз оставались неразгаданными, хотя она до предела напрягала свой слух… Казалось, еще чуть-чуть, и она сможет понять те ужасные вещи, которые он твердит ей… Стоит только получше прислушаться…

Вокруг нее танцевали на бледной земле лунные тени, а она мчалась сквозь них, нарушая громким участившимся дыханием тихую гармонию ночных звуков.

Она влетела на мост и опять уловила своим воспаленным слухом, что ее шаги звучат святотатственно громко. Охнув, она добежала до середины моста и приостановилась, чтобы немного отдышаться. Трепеща, как несомый ветром листок, девушка прислонилась к гладкому поручню.

Журчание воды, как всегда, успокоило ее. Она вздохнула и, оперевшись локтем о поручень, глянула вниз на черную реку, которая ночью казалась еще более таинственной и красивой… Серебряные спирали водоворотов, черные слоистые тени, легко изменяющие свои очертания и ускользающие прочь под мост. Река тихо разговаривала с ней, и этот шепот целебным бальзамом проливался на дрожащие, как струны, нервы Алейтис, проникал в мозг. Казалось, звуки растворяются… пропитывают кожу… Расплываются на сверкающей алмазной воде как танцующий луч лунного света… Она улавливала отрывки простых эмоций животных – голод и желание… И далекую жадность хищника. Время… Время растягивалось, тянулось… тянулось… и, наконец, лопнуло!

Алейтис охнула и, быстро повернувшись, глянула на темный силуэт дома клана, неподвижной, прочной громадой возвышавшийся на фоне алмазной россыпи ночного неба. Шорох листьев резанул по обнаженным нервам Алейтис, заставив ее снова содрогнуться. Она поспешно удалилась в благословенную темноту теней деревьев, росших вдоль берега.

У старого хорана она положила руку на узловатый корень и тихо позвала:

– Вайд?

Журчала река, ночь была наполнена таинственными поскрипываниями и шуршанием.

Алейтис обняла дерево и закрыла глаза.

– Вайд?

Ответа опять не последовало.

В животе холодным противным узлом начал сплетаться страх… А вдруг он не пришел?..

– Лейта? – раздался над ее головой тихий, похожий на свист, шепот.

Она вцепилась в ствол дерева и прижалась к его шершавой бугристой коре.

– Хаи… – Он спустился к ней и взял ее на руки. – Ах ты мой маленький, несчастный гарбик.

Ласково прижавшись к его груди, она хотела что-то ответить, но зубы стучали так громко, что она была не в состоянии вымолвить хоть слово.

– Тише, любовь моя, расслабься… У нас впереди вся ночь…

Он крепко прижал ее к себе и начал нежно гладить волосы и спину.

Постепенно холод отпустил Алейтис. Она глубоко вздохнула и, подняв голову, кончиками пальцев коснулась его щеки, потом, взволнованная, свернулась калачиком, и еще теснее прижалась к его сильному горячему телу.

– Это был кошмарный день…

– Я знаю, Лейта, знаю…

Она откинула голову и прошептала:

– Что произошло на мулакате?

Он не ответил. Лицо его было печально.

– Что, так все плохо?

Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в пробор в волосах.

– Да. Плохо. Но не хуже, чем могло бы быть.

– Гм… может, ты мне расскажешь?

Она провела пальцем по его руке и, немного успокоившись от прикосновения к упругим мышцам под гладкой кожей, повторила:

– Я прошу тебя, Вайд-ми!

Он согласно кивнул, но было видно, что начинать рассказ ему страшно не хотелось.

Алейтис слышала, как бешено колотится сердце Вайда.

– Ну же! – Она нетерпеливо заерзала.

– Аздар весь день держал меня под арестом в комнате. Тианит пришла с мулаката такая испуганная, что ничего не смогла мне рассказать. Только плакала. Посмотрит на меня и начинает плакать, бедняжка. Это привело меня в полное отчаяние.

Алейтис вздрогнула. Холод начал подбираться и ногам.

– Тебе холодно? – спросил он. – У тебя дрожат руки.

Она немного отстранилась и нахмурилась.

– Вайд!..

Он засмеялся:

– Только не здесь, любовь моя!

Он поставил ее на землю, потом потянулся и зевнул – черно-белые в свете луны складни его аббы зашуршали.

– Фанджан слишком далеко. Может, присоединимся к лошадям?

– Уж лучше лошади, чем какой-нибудь подсматривающий идиот. Гораздо лучше.

Вайд усмехнулся, блеснув зубами.

– О, я забыл. – Он взял ее за руку. – Ты ведь так любишь животных!

И они начали пробираться среди корневищ. Алейтис крепко сжала его пальцы.

– Они приятнее людей. По крайней мере, для меня.

Он обхватил ее за талию, и она в одно мгновение оказалась на пороге раскрытой двери конюшни. Шумно зарокотала отодвигаемая в сторону дверь, и Алейтис напряглась. Вайд тихонько засмеялся и погладил ее рукой по боку.

– Не бойся, любовь моя. Все благоразумные люди давно спят в своих теплых постелях.

Она хмыкнула и вошла в конюшню. Задвинув дверь, он последовал за ней.

До Алейтис донеслось тихое шуршание, пофыркивание, дыхание – это шевелились и жили в своих снах лошади. Слабый свет сочился сквозь узкие двойные окна, расположенные под самой крышей, но Алейтис ничего не видела, кроме неясных силуэтов стоящих по обе стороны от прохода животных. Тепло, исходящее от их тел, согрело девушку. Она почувствовала, как озноб, волнами накатывавшийся на нее, утихает.

– Вайд!

– Вверх по лестнице! – Он слегка подтолкнул ее, и его горячая ладонь легла ей на талию.

Алейтис на ощупь вскарабкалась на сеновал и пробралась по скользкой соломе в угол. Крошечное окошечко пропускало сквозь сеть паутины и сенной пыли заблудившиеся лучи луны, освещавшие маленький холмик соломы. Урча от удовольствия, она упала на солому и закопошилась, устраивая себе уютное углубление. Потом она всем телом погрузилась в него и громко понюхала воздух.

– Мне здесь нравится.

Вайд опустился рядом. Она улыбнулась ему.

– Лейта…

Его глаза блестели в свете луны. Он склонился над ней и осторожно, как бы нерешительно, провел пальцем по щеке и шее.

– Нежная… – Голос его замер, когда он коснулся губами чувствительной ямочки на шее. – Благословенная.

Она ласкала кончиками пальцев его шею. Его шершавая щека приятно прижималась к ее коже.

Алейтис осторожно склонила голову Вайда назад, чтобы видеть его лицо.

– Сегодня я не смогла стащить таблетки…

Он засмеялся и опять начал щекотать губами ее шею:

– Значит, пророчество начнется сегодня ночью… Ааб заглядывал в маленькое окошко, мягко освещая две золотистые фигуры, оппалисцирующим туманом окутывая двигающиеся в ритме любви обнаженные тела. Но вот они замерли – словно абстрактный узор в светотенях.

Прошла долгая минута, и Алейтис зашевелилась. Вайд поднялся, освобождая распростертое под ним тело. Сел. Притронулся кончиками пальцев к щеке Алейтис:

– Лейта?

Она поднесла к губам его ладонь, поцеловала. Потом положила руки под голову и с наслаждением потянулась.

– Да?

Он засмеялся и набросил на нее аббу.

– Чтобы ты не замерзла. Нет, не шевелись. – Он затянул завязки, разгладил ткань. Она постанывала от удовольствия, наблюдая, как он натягивает на себя одежду. Потом он взял ее руку в свою.

– Тебе хорошо, любовь моя?

– Очень… – Она вздохнула и села. – Ты сказал – пророчество?

Он притянул ее к себе, и голова Алейтис легла ему на грудь. Она слышала, как сильно стучит его сердце. Несмотря на мрачную тень предчувствия, парящую в ее сознании, она была спокойна и лишь наполовину внимала словам Вайда.

– Кровь и разрушение, – тихо говорил Вайд. – С той поры одна и та же греза виделась мне каждый день, каждый год… Кровь и разрушение… Куда бы я ни повернулся… – Слова, казалось, с трудом покидали его губы, словно он вытягивал их из себя. – Вокруг тебя падают мертвые. Пришельцы разрушают Раксидан. Не сейчас. Я это чувствовал. Не сейчас, но когда наш сын… – Алейтис удивленно вздрогнула. – Сын, которого мы зачали сегодня ночью… когда он вырастет…

Люди, сжигающие все вокруг… Рыжеволосый человек со злыми зелеными глазами дико хохочет, видя это разрушение… – Рука Вайда соскользнула с груди Алейтис и нежно погладила живот и талию. В течение нескольких секунд девушка чувствовала, как его ритмичное дыхание шевелит волосы у нее на макушке. – Потом в мою грезу вторгалось странное видение. Чернота, пронизываемая звездами, расползалась во все стороны, до бесконечности… В конце концов, она охватывала всю Вселенную… А в центре медленно вращалась ты… твое тело, прозрачное, как туман. Сотни солнц запутались в твоих волосах, тысячи звезд просвечивают сквозь твое призрачное тело. Я ощущал в тебе что-то огромное, какую-то неведомую силу, страшную энергию, власть… Ты преодолела чудовищный путь, о котором я даже не подозревал, и впереди у тебя лежал другой, более сложный и более долгий путь…

– Хайя!.. – Она некоторое время молчала. – Тебе это снилось? Ты что, спал на мулакате?

– А что я мог сделать? Ведь я – грезитель и певец Раксидана.

– Я понимаю, Вайд, – вздохнула она печально. – Но от этого жизнь моя не станет легче.

– Алейтис, сейчас ты достигла в своей жизни решающего момента. Кризиса. Перекрестка. И ты должна принять решение. В долине слишком много таких, как Камри…

Он беспокойно зашевелился под телом Алейтис, словно вдруг покрывшийся тревожной рябью безмятежный пруд. Солома тихо зашуршала.

– Наверное, тебе придется покинуть Раксидан.

Она вздрогнула.

– Вайд, мне страшно…

– Я знаю.

– Нет! – Она вдруг подалась назад, села. – Я не уйду! Проклятые когти кровавой Ашлы, что они могут мне сделать? Я имею право! Я знаю свое право! Закон клана…

– Алейтис… – Он покачал головой, отрицая все, что она пыталась сказать, и тронул ее за щеку. – И даже став моей супругой, ты не будешь в безопасности. Понимаешь, Лейта, ты ведь, в конечном счете, не считаешься членом клана…

– Что? – Она уставилась на него, пораженная.

– Твоя мать была не из нашего клана, и ее никогда не принимали в клан. К тому же они боятся. Метеор возмутил угасшие страсти, подобно тому, как ураган тревожит слизистый ил, спокойно лежавший на дне загнившего пруда. Скоро, очень скоро все это прорвется и испепелит тебя, если ты останешься здесь…

Голос Вайда приобрел свою привычную убедительность, и он продолжал что-то объяснять ей, но она уже не слушала его. Мысли ее все возвращались и возвращались к слову, которое он употребил: «супруга».

Даже известие о ее незаконном, неклановом статусе не могло затмить радость триумфа. Она перебила Вайда:

– Значит, ты хотел бы, чтобы я стала одной из твоих жен?

Он засмеялся и обнял ее:

– Лейта, Лейта…

Алейтис переполняла неудержимая радость.

– Тогда… тогда вот и ответ. – Она откинулась на обнимавшую ее руку. – Если я стану твоей супругой, никто ко мне не прикоснется!

Он покачал головой:

– Ты ничего не поняла, дорогая.

– Но… – Она дернула его за рукав. – Тогда я перестану быть изгнанницей, парией. Разве не так? – Она всмотрелась в его застывшее как камень лицо. – Нет, Вайд?

– Ты была бы в безопасности, Лейта, если бы не одно… И это перекрывает все остальное…

– Что это? – перебила она.

– Твоя мать, Лейта.

– Моя мать? – Она вырвалась из его объятий и уселась на соломе, положив руки на колени. – Я то и дело слышу о своей матери. От тебя. От Камри. От Зираки, который трясется от страха, боясь, что я его о чем-нибудь спрошу.

– Я нарушил клятву, произнося только одно ее имя.

– Но ты уже нарушил закон Щура! Нарушил, Вайд, когда полюбил меня. Скажи мне, что это за клятва? К тому же, ты уже пообещал мне, что расскажешь!

Скрестив ноги, положив руки на колени, он расслабил мышцы лица, глаза его стали непроницаемыми, пустыми – Вайд погрузился в ментальный транс матриба. Далеким, тихим голосом начал он излагать историю проклятия:

– Это случилось в год Аздара, в месяц яразур, в денницу большого таяния, в денницу красного света, когда Хорли закрывает Хеш. В час субсуруда, когда диск Хорли только-только показался над краем мира, небо извергло из себя огненный шар. Метеор просвистел над долиной, проскочил над зубьями Дандана и развалился на две части. Большая исчезла за горами, а меньшая часть его упала за хребтами на юге.

Мы собрались в домах и переговаривались только шепотом: все были так испуганы, что не решались говорить громко. День прошел. Ночь прошла. На третье утро мы решились выползти наружу. Обычная наша работа двигалась со скоростью ползущего червяка, мы то и дело поднимали голову вверх, со страхом всматриваясь в небо. Бадр, мой наставник и хозяин, пытался войти в грезу, но видения были такими странными и искаженными, что он ничего не мог прочесть. Я тоже пытался. Не получилось. Пастух Ша'ир, окутанный клубами дыма своего костра, поведал о пришедшем в наш край зле и злой предопределенности и попытался склонить Щура на объявление Аташ нау-таваллуда. Но мы были не настолько испуганы.

День проходил за днем, и наши головы постепенно перестали задираться к небу. Потом, в месяц гавран, в долину пришел караван. В ту ночь целующиеся Ааб и Зеб поднялись рано, и тучи, клубившиеся высоко над Данданом и вокруг него, были унесены и раскиданы сухим ревущим ветром, так что ночной дождь погиб, еще не родившись. Пламя костров, разложенных по обширной долине, взлетало высоко в небо, отбрасывая теплый отсвет на ярмарочные балаганы, превращая в оранжевые статуи женщин-рабынь и тех, кто продавал их плоть любопытным мардха.

Аздар, неукротимый в своей похоти, прогуливался среди фургонов и шатров, разглядывая танцующих возле костров рабынь. Я бродил неподалеку, один, слишком застенчивый, чтобы присоединиться к веселью. Наконец я оказался у одного из фургонов – он стоял несколько особняком, и это меня привлекло. На ступеньках его сидела женщина в черно-белом одеянии. Ее длинные волосы, завивавшиеся на концах, светились, словно дерево-авришум в лучах маленького серебряного фонаря, подвешенного тут же, над ее головой. Я стоял, не в силах оторвать взгляд, чувствуя, что совершенно околдован.

Это была женщина-пламя. Глаза ее, удивительно похожие на зеленые самоцветы, лихорадочно горели. Волосы ее были красными, как огонь костра, краснее, чем наше красное солнце Хорли. Кость у нее была тонкая, изящная, как у птицы, но тело было богато сладострастными выпуклостями. Какая она была красивая… Есть красота, от которой сразу перехватывает дыхание, она потрясает все существо ваше, и каждый удар сердца превращается в удар гонга, кричащего о страсти.

Она сидела очень прямо и неподвижно, глядя в пустоту. Руки с узкими, изящными ладонями, с длинными пальцами отдыхали на ее коленях. Я потихоньку подходил к ней, не покидая, однако, спасительной тени, но прежде, чем я успел заговорить, появился Аздар. Он уставился на женщину, кончиком языка быстро-быстро облизывая губы.

Я спрятался в тени, отбрасываемой соседним фургоном – кажется, это был фургон с кормом для лошадей, – и смотрел на них. За несколько месяцев до этого я обрел зрелость и начал входить в мир грез. Я покинул дом отца, порвал со своими братьями и сестрами и отправился к Бадру, чтобы сидеть у его ног, впитывая мудрость наставника. Время было для меня трудное, одинокое, и потому я был крайне чувствителен и уязвим в ту пору.

Аздар увидел ее волосы, ее тело – и возжелал ее. Я же увидел в ней нечто другое, нечто скрытое у нее внутри, странное и неукротимое, притягивающее меня с силой большей, чем сама жизнь.

Аздар остановился перед женщиной. Она холодно посмотрела на него и отвела взгляд. А когда свет серебряного фонаря ударил в огненные пряди ее волос, я увидел, как она, верхом на пламени промчавшись сквозь пространство космоса, опустилась на вращающийся Ядугар. Я еще дрожал, потрясенный этим видением, когда Аздар громадной рукой схватил ее за подбородок.

– Как твое имя? – Его голос больше напоминал звериное рычание, а не речь человека. Не дождавшись ответа, он произнес: – Пойдем со мной. Я хорошо заплачу!

Казалось, она едва замечает его. Даже когда он намотал на ладонь прядь ее огненных волос и дернул, заставив поднять лицо, ее руки остались спокойно лежать на коленях, а глаза смотрели сквозь Аздара, словно его и не было сейчас подле нее.

Я вдруг затрясся, словно меня с головы до ног окатили холодной водой. Опасность и угроза окутали нас – меня, женщину и Аздара – как дым, прибитый к земле дождем.

Он опять дернул ее за волосы, чтобы заставить подняться на ноги. Она подняла руки. Я замер, пораженный: тонкая стальная цепочка, несколько раз обвивавшаяся вокруг ее запястья, была подстегнута к ступенькам тяжелым замком с дужкой. Мне приходилось видеть такую сталь. Кто была эта женщина, если ее приковали к месту цепочкой, с помощью которой обычно сковывали тарсов? Но Аздар, слишком глубоко увязший в своем шавате, лишь застонал от отчаяния и удивлений и потащил ее на землю.

Она распростерлась у его ног. Юбка высоко задралась, и я увидел, что ее ноги тоже скованы вместе цепочкой. Аздар дико зарычал от гнева.

В круг света, отбрасываемый серебряным фонарем, ступил невысокий темноволосый человек, мускулистый, как бык-гага. Его маленький, пухлый, жадный рот был плотно сжат. Он усмехнулся. На месте Аздара я бы убил его на месте – за одну только эту ухмылку. Но, ослепленный желанием, Аздар не обратил на него внимания: он пытался разорвать цепь.

– Ключ продается, если ты дашь хорошую цену. – Голос у караванщика был хитрый, елейный. Аздар резко развернулся и схватился за нож, который он носил за поясом. Глаза его свирепо сверкнули.

– Ключ продается, – напомнил незнакомец.

Аздар расслабился и хрипло, с натугой, спросил:

– С-к-колько?

– Двадцать коней и десять больших мотков авришума.

Я едва не выдал себя, но вовремя успел прикусить язык. Запрос был нелепо велик – за такую цену можно было купить десяток самых лучших женщин!

Аздар колебался.

Караванщик, словно дразня, позвякивал двумя ключами, подвешенными к его рисману. Женщина села, исправила юбку, снова сложила руки на коленях и уставилась в темноту, мимо мужчин. Серебряный фонарь бросал свет на ее щеку, на плечо, на мягкие холмики груди, возвышавшиеся над краем одежды. Кожа у нее была необычно светлая, как молоко. Она сидела моча, не двигаясь, и только грудь ее спокойно поднималась и опускалась.

– Она может говорить? – На мгновение кровь торговца охладила пыл Аздара. – Немая мне не нужна.

Мужчина шагнул вперед, остановился перед женщиной, вытащил из-за пояса шараг и поднес позвякивающие нити к ее лицу.

– Говори, женщина, – сказал он тихо-тихо. – Назови этому господину свое имя.

Безразличие слетело с лица женщины, лихорадочный блеск в глазах сменился раскаленней докрасна ненавистью, от которой волна холодной дрожи прокатилась по моей спине. Караванщик был или очень смелым человеком, или слишком тупым: он не испугался ее пылающего взгляда. Перемена в женщине была разительной: из мраморной богини она мгновенно превратилась в живое, полное страсти существо. Она была величественна. Дыхание Аздара прервалось, лицо покрылось крупными каплями пота.

Караванщик чуть подался вперед, маслянистая ухмылка вернулась на его лицо.

– Говори, – угрожающе прошептал он женщине.

– Шареем Атеннантан ди Вритиан, – словно выплюнула, каждый звук ее глубокого голоса очаровывал меня.

Аздар оттолкнул караванщика, поднял женщину и перекинул ее через плечо. Повернувшись лицом к хозяину товара, он протянул руку за ключами.

– Договорились, – прохрипел он. – Завтра сможешь забрать плату. Слово Аздара.

Мужчина небрежно бросил ключи ему на ладонь.

– Хочу предупредить тебя, благородный господин: не снимай цепь с ее рук… Иначе мне трудно будет получить плату с твоих наследников.

Аздар пренебрежительно хрюкнул и скрылся в темноте. Мужчина, довольно насвистывая, тоже удалился. Я забился в свою комнату и проплакал о ней, красноволосой красавице, до тех пор, пока ночь, наполненная моей болью и бессилием, не сложила черных крыльев предзнаменования, которые овевали мою душу.

На следующий день торговец получил обещанную плату – коней и ткани.

В то утро Шареем лежала в бреду, вскрикивая, вздрагивая от озноба. Женщины боялись к ней подходить, но тяжелая рука Аздара пугала их еще больше. Аздар был достаточно умен, чтобы не подпускать к Шареем Камри – он знал, что эта хитрая сука, в конце концов, отравит соперницу. Он ложился в постель с Камри, но никогда ей не доверял: в уме ему не откажешь.

С появлением Шареем он не мог больше смотреть ни на одну женщину. По дому пошли гулять слухи, что она опоила Аздара, околдовала его, чтобы он забрал ее от караванщика. Она якобы напустила на него такие чары, что он ничего не смог с собой поделать. И хотя я никому не проговорился о потрясшем меня видении, распространились другие слухи, связывавшие имя Шареем с появлением метеора. Их распространял ненавистный Ша'ир. Она назвал эту женщину дочерью демона и предрек, что она принесет в долину проклятие.

Почти три месяца Шареем пролежала при смерти. Только в середине лета она первый раз открыла глаза – пришла в сознание – и почувствовала, что в ту первую ночь Аздар наградил ее ребенком. Она лежала в постели, похожая на высохший лист; молочно-белая кожа натянулась на ее тонких косточках, пламя огненных волос потускнело. Аздар навещал ее каждый день. Подвинув к кровати стул, он осторожно садился на него и смотрел, смотрел на нее, уперев руки в колени. Он что-то ей басовито гудел, гладил руки и волосы, но она смотрела мимо, на стену, совершенно не реагируя на его присутствие.

Она отказывалась удовлетворить его желание, ссылаясь на слабость. Но постепенно жизнь и здоровье возвращались к ней – тело ее округлилось, волосы заблестели и заиграли живым огнем. Аздар перестал уступать ее просьбам. Он стал приходить к ней каждую ночь. Он жаждал ее, и эта жажда становилась с каждым мигом все сильнее и сильнее, и чем больше он утолял ее, тем больше ему вновь хотелось напиться.

Я помню, как она часами стояла на мосту, глядя в Раксидан. Если кто-нибудь пытался с ней заговорить, она ненавидящими глазами смотрела на него, потом снова устремляла взгляд на танцующую искрящуюся воду.

Шли месяцы, ребенок рос в ее чреве. Но Аздар все не мог насытиться, не мог оставить ее в покое: казалось, он ненавидит свое будущее дитя. Неумолимо быстро приближалось время, когда Шареем должна была уйти в танху, и тогда он больше не сможет приходить к ней.

Я наблюдал за ней, когда мог, любовался ею, но она, видимо, даже не подозревала о моем существовании. И вот однажды, когда она как обычно стояла на мосту…

В то раннее утро воздух был чист, прозрачен, прохладен… Когда случаются такие дни, кровь закипает, хочется что-то создать… Я сидел под старым хораном и, чтобы успокоить это кипение, играл на барбате, позволяя пальцам блуждать по струнам, как им хотелось. Она пришла ко мне на звук песни. Не говоря ни слова, опустилась рядом со мной на камень и заслушалась…

Я дрожал, я наслаждался ее присутствием. В мои пальцы вливался сладостный поток Славы.

Немного погодя она наклонилась ко мне и положила свою руку на мою, тем самым давая понять, что моим уставшим пальцам пора немного отдохнуть. Мы сидели рядом, слушая, как ветер шевелит листву деревьев и как журчит вода, протекающая у наших ног. Впервые я ощутил, как внутри Шареем распускается благостный цветок покоя и мира, как разрешается конфликт сплетенных в прихотливый узор чувств, круживших женщину в непрекращающемся вихре.

Мы сидели так довольно долго. Вдруг до нас донеслись голоса – кто-то шел по берегу реки. Она убрала свою руку, улыбнулась. Я помог ей подняться. Глубоким голосом, который у меня всегда ассоциировался с темным бархатом, она произнесла:

– Благословляю тебя, мой друг.

День катился за днем. Шареем часто приходила слушать, как я играю. Сперва она сидела молча, но мало-помалу мы разговорились, поначалу, разумеется, о пустяках: ничто так не способствует превращению незнакомых людей в друзей, как подобные беседы. Лето уже перевалило за середину и скользило вниз, к осени.

И вот наступил месяц чанг, пришло время Шареем уходить в танху. Однажды поздно вечером в Мари'фат пробрался Аздар. Я проснулся в нервном ознобе и, повинуясь интуиции, прокрался к комнате Икхтшара. Аздар то угрожал, то улещивал доктора. Наконец тот сдался и дал согласие – согласие на аборт.

Встретившись с Шареем на следующий день у реки, я ей все рассказал. Она подошла к берегу и уставилась в прозрачную зеленоватую воду. Я чувствовал себя ужасно беспомощным, руки мои безвольно повисли, а язык вдруг стал раза в два толще обычного.

Постояв немного, она повернулась, подошла ко мне и, с доброй улыбкой на губах, провела по моей щеке ладонью. Я чуть не упал в обморок от охвативших меня одновременно страха и радости.

– Не бойся меня, – сказала она тихо. – Ты мне необходим, мой юный друг. Мне так одиноко здесь… – Голос ее замер, глаза стали необыкновенно печальными.

Я растерялся – слова застряли в горле. Я неуклюже потянул к ней руки. Она чуть-чуть прикоснулась ко мне и отошла в сторону. Я смотрел на нее до тех пор, пока мой отупевший мозг не начал снова работать. Я бросился за ней.

Аздар нашел нас в патио – мы сидели на скамье под деревом. Теперь этой скамьи нет – Камри сожгла ее. Аздар сообщил Шареем, чего он от нее хочет. Доктор был с ним. Шареем сидела не двигаясь, сцепив пальцы и положив руки на колени; на лице – маска спокойствия.

Она взглянула на Икхтшара своими глазами-изумрудами, и врач содрогнулся, будто от холода, хотя утро было достаточно теплым. Потом черед дрожать наступил и для Аздара. Пристально посмотрев на него холодными, как зимнее утро, глазами, она тихо произнесла:

– А меня вы спрашивать не собираетесь?

Аздар с заметным усилием высвободился из-под воздействия ее взгляда и мрачно кивнул. Врач опустил глаза и ничего не говорил.

Шареем поднялась. Несмотря на бремя второй жизни, которую она носила в себе, ее движения сохранили необыкновенную грацию. Глаза ее искрились, и невидимая энергия так плотно кружила вокруг нее, что мне тяжело было дышать.

– За твою жадность и за твою трусость… – сказала она Икхтшару, презрительно скривив губы. – Жадность, которая заставила тебя отказаться от столь глубоких убеждений… – Голос ее так вибрировал в утреннем воздухе, что было больно ушам. – За твое отступничество – прими мой подарок!

Она подняла руку, направив указательный палец на доктора, который не в силах был пошевельнуться. Яркое золотистое свечение, словно прозрачный воздушный мед, окутало ее руки. Презрительно усмехнувшись, она щелкнула пальцами: молниеносная дуга ударила в застывшее лицо Икхтшара, из горла его вырвался тонкий, жалобный вой. Но прежде, чем этот звук замер, врач рухнул лицом на траву и, словно хрупкое стекло, буквально разлетелся на сотни острых осколков.

Я отвернулся, не в силах вынести подобное зрелище.

Шареем теперь смотрела на Аздара.

– Итак, – тихим, холодным, как лед, голосом произнесла она, – ты собирался убить моего ребенка, чтобы продолжать пользоваться моим телом, – улыбка слетела с ее лица. – Я не просила у тебя этого ребенка. Но теперь он мой, и никто никогда не посмеет отнять у меня мое. Я – врихх. – Она гордо подняла голову: – Я принадлежу к народу врихх! И клянусь, что если ты даже случайно коснешься кончика моего пальца, то уже никогда не будешь мужчиной – ни с одной женщиной. – Она вскинула руку, указывая на окровавленные осколки у своих ног: – Нужно было с тобой сделать то же самое. Но ради ребенка – живи. Ребенка, которого ты хотел убить. Благослови ее, Аздар, она спасла тебе жизнь.

Она сложила ладони чашей, которая тут же начала наполняться янтарным светом. Свет исходил из ее пальцев и как дым растворялся в утреннем воздухе.

Презрительная улыбка вновь заиграла на ее губах, когда она подняла голову. Волосы ее зашевелились, словно начали жить своей собственной жизнью, словно горячий воздух в полдень. Она немного опустила руки и, наклонившись, стала глядеть в золотистый овал света. Губы ее двигались, медленно роняя слова в янтарное свечение.

Аздар попытался шевельнуться, когда Шареем отвела от него взгляд. Я видел, как ужас начал вырисовываться на его лице – по мере того, как он обнаруживал, что не в силах сдвинуться с места. Я посмотрел вокруг, старательно обводя взглядом куски мертвой окровавленной плоти.

Камри, стоявшая недалеко от Аздара, окаменела от страха. Постепенно, азири и прочие обитатели дома Аздара входили, один за другим, на непослушных ногах, спотыкаясь, в патио через все двери. Они тут же останавливались словно завороженные.

Шареем продолжала вглядываться в золотой свет, наполнявший чашу ее ладоней. Я пошевелил затекшими ногами. Шареем вскинула на меня глаза, и я задрожал от страха. Но она подмигнула мне, уголок ее рта чуть дрогнул – она улыбалась, но совсем не той, ужасной улыбкой, которая была на ее лице еще секунду назад.

Я почувствовал облегчение, расслабился и за остальной частью представления следил с большим интересом и, должен признаться, не с таким уж маленьким самодовольством.

– Слушайте меня, – сказала Шареем властным голосом. – Я накладываю проклятие на дом Аздара. Семя мое уничтожит этот дом. Семя Аздара разрушит его. Пока мой ребенок будет жить здесь счастливо, ваш клан будет процветать. И долина Раксидана будет плодоносить и цвести. Но проклятие, как меч, падет на ваши головы, если мой ребенок узнает здесь боль или погибнет. Тогда от клана не останется камня на камне. Сознание людей Аздара разрушится. Семя мое превратит этот дом в пыль… – И она тонко, пронзительно захохотала. – …Смотрите же, олухи! Опасайтесь рыжеволосого воина со злыми глазами зеленого цвета. Содрогнитесь, пожиратели грязи!

Даже теперь мне становится страшно, когда я вспоминаю ее голос и то, как я сам тогда дрожал, глядя на ее дьявольское лицо. Я дрожал, хотя уже понял, что она их обманывает, водит за нос. Но с какой целью она это делает, мне было непонятно.

– Запомните то, что я сказала… – С этими словами Шареем направила золотистое сияние на одну из стен патио, и та с грохотом рухнула, обнажив внутренности маджлиса, – так сминается коробка, на которую наступили тяжелым сапогом.

– И знайте, что я обладаю властью благословлять… – Она бросила свечение с левой руки на груду камней. Те невесомо воспарили и заняли старые места. Стена опять была целой.

Шареем величественно удалилась.

Она осталась жить в Мари-фате. Раксидан постепенно успокоился, правда, до определенного времени. Пришел срок, и прибывшая родила девочку, как и предсказывала. Она назвала ее Алейтис, то есть «Странницей», как она сама пояснила. Роды были долгими и тяжелыми, но энергия, которой она повелевала, были неисчерпаема и помогла ей и в этом. Аздар пришел к ней, надеясь, воспользовавшись ее слабостью, опять завоевать ее. Она лишь засмеялась, хотя ее усталое лицо было покрыто каплями пота: так нелегко далось ей рождение дочери. Он быстро отвернулся и подошел к колыбели ребенка. Но она вновь засмеялась, и смертельная слабость пронзила тело Аздара, который уже протянул руку к ребенку. Как куль, этот грузный мужчина рухнул на пол. Шареем засмеялась вновь, и Аздар, кое-как поднявшись на ноги, поспешно ушел, чтобы больше не возвращаться к ней.

Лето, все более желтея, переплавлялось в осень. Урожай был богатым. Кусты вриша покрылись семенными чашечками, тяжелыми спелыми, сгибавшими ветки почти до земли. Почти все гавы отелились двойнями. Зардалы, хуллы, аллучехи и ореховые деревья согнулись под тяжестью плодов. И чем больше даров осени накапливалось в домах долины, тем безудержнее становилась радость ее обитателей. Днем мы трудились на полях, а ночью танцевали, выпивая реки вина-хуллу.

Проходили месяцы, ребенок Шареем подрастал. У нее были огненно-рыжие волосы, как у матери, и такие же яркие только с голубоватым оттенком, глаза, которые сияли на круглом лице малютки, как два бриллиантика. Это был веселый ребенок, наделенный даром вызывать мышей из нор. Но к огромному разочарованию малютки, почти все мыши спешили вернуться обратно в свои норы и попытки подружиться с ними оставались безуспешными.

Живя в Мари-фат, Шареем много времени проводила в библиотеке. Мы подолгу оставались с ней наедине, поскольку я сам там часто бывал, сочиняя песни. Сперва она молчала, но вскоре разговорилась. Правда, она так и не сказала мне, что ищет. Впрочем, я никогда и не спрашивал ее об этом.

Наступила зима. С каждым днем сугробы становились все выше и выше. И вот они доросли до самых крыш, и пришло время открывать чердачные двери. Теперь мардха скатывались по крышам и бегали по ледяным дорожкам из дома в дом. Но внутри, у пылающих каминов, было тепло и уютно. Маленькая Алейтис лежала на одеялах, что-то лепеча на своем непонятном детском языке, и забавлялась игрушками. А мы изучали книги и записи. Но, к сожалению, тихие зимние вечера кончились и наступили тревожные дни оттепели, когда дороги превратились в грязные реки и по руслу Раксидана понесся поток ломающихся льдин. Все то время, пока я вместе с другими подмастерьями и учениками сражался с проникающей сквозь стены весенней влагой. Шареем неустанно искала. Наконец она нашла то, что искала, и показала мне. Это была старинная книга в кожаном переплете, с изъеденными плесенью ветхими страницами. Она открыла книгу, и я отшатнулся: в нос ударил отвратительный запах плесени. Чернила рукописного текста успели сильно поблекнуть, и слова можно было разобрать с трудом. Она потрясла этими жалкими останками перед моим лицом. Как она была рада своей находке!

– Храните эту книгу, Вайд-ми, – взволнованно прошептала она, поглядывая на работающих за моей спиной товарищей. Ее напряженный, прерывающийся голос заставил меня задрожать.

– Отдай ее Алейтис, когда поймешь, что наступило нужное время. Внутри – письма к ней.

– Но…

Она закрыла мне губы ладонью.

– Т-с-с… – тревожно произнесла она. – Обещай мне!

– Но как я узнаю, что…

– Обещай!

– Клянусь, что исполню. Я отдам эту книгу Алейтис, когда придет время.

Я осторожно взял книгу, стараясь подавить отвращение: такая она была скользкая, и потом этот запах…

– Но…

– Не беспокойся. – Она улыбнулась и похлопала меня по руке. – Я доверяю твоей интуиции. Ты узнаешь сам, когда придет то самое время.

Я брезгливо спрятал книгу под аббу, наметив для себя привести ее в порядок в самое ближайшее время, и взглянул на Шареем, лихорадочно пытаясь найти слова, объясняющие мое замешательство. К тому же меня мучило столько вопросов… Но по ее лицу я понял, что она едва сдерживает нетерпение.

– Но почему… – лишь пробормотал я.

– Почему меня здесь не будет? – Она положила руку на мою ладонь. Ее пальцы были горячи и чуть дрожали. – Я снова вернусь к своей привычной жизни. – Она нервно засмеялась и поправила выбившиеся волосы. – А может быть, меня просто не будет в живых.

– А Алейтис?

Она покачала головой:

– Пойми, пожалуйста, Вайд-ми, друг. Мой шанс и так невелик. Я не могу брать с собой ребенка.

Я посмотрел на холодный черный камин, у которого мы зимой провели столько счастливых часов с маленькой Алейтис, игравшей у наших ног. И греза моя развеялась, и грусть холодным цветком начала распускаться во мне.

Она почувствовала мою отстраненность и покачала головой.

– Завтра меня уже не будет здесь. Не поддавайся разочарованию, мой юный друг. Я делаю то, что должна сделать. Я люблю ее, мою дочь. Это правда. И я сделала для нее все, что могла. Ты ведь, наверное, не веришь той ерунде, которую я показала им там, в патио. Насчет проклятия и благословения. Это была иллюзия, я сделала это ради безопасности своей дочери. Я не хотела бы, чтобы она стала женой одного из этих землеедных червяков. Когда она станет взрослой, скажешь ей, чтобы она отправилась искать меня. Скажешь ей… Нет, если в ней будет достаточно от меня, она сама поймет. Здесь я оставаться не могу, Вайд. Иначе я умру. Мне необходимо пространство космоса, чтобы восстанавливать свою энергию, так же как растению необходима вода, чтобы жить.

На следующее утро она исчезла.

Прошло еще одно лето. Благодаря стараниям Камри и Ша'ира, их слепому фанатизму и страху, малютка Алейтис разучилась весело смеяться. Она росла в стороне от всех и чужая всем.

Вайд замолчал. Рассказ был закончен. Он открыл глаза, несколько раз моргнул, сжал и разжал пальцы. Потом потянулся и зевнул:

– Вот так, Лейта. Теперь ты все знаешь. Она отвернулась к стене и закусила губу, пытаясь подавить душащие ее рыдания.

– Лейта? – Он наклонился и тронул ее за плечо. Она дернулась в сторону. Слезы жгли ее глаза, сердце ныло от боли, судорожные рыдания перехватили горло.

– Лейта? – Он повернул ее к себе и, озадаченный, немного раздосадованный, всмотрелся в ее несчастное лицо: – Что с тобой?

– Это моя мать… Ты все время любил ее… а не меня, – отчаянно прошептала она. – Да, ты получил не мою мать, а всего лишь меня. А хотел ведь Шареем, не так ли?

И она с такой силой толкнула его, что он отлетел к противоположной стене. Спотыкаясь, ослепленная слезами, она начала пробираться по предательски скользкой соломе к лестнице.

Сердито окликнув ее, Вайд бросился за ней. Догнав, крепко стиснул плечи девушки. Она укусила его за руку. Он ударил ее по щеке, опрокинул на сено и, навалившись всем телом, прижал горло рукой так, что струйка крови из укуса стекала на шею Алейтис. От злости лицо его окаменело, превратившись в незнакомую маску.

Неожиданно она пришла в себя.

– Не надо, Вайд, – прошептала она. – Отпусти меня. Пожалуйста, отпусти.

Она закрыла глаза, тело ее обмякло. Минуту спустя она почувствовала, как расслабились мышцы Вайда. Он освободил горло девушки. Его пальцы начали ласково касаться ее волос, щеки, рта.

– Ты ошибаешься, Лейта. – Голос его был нежен. – Нет. Тогда я был ослепленным мальчишкой. И все.

И снова его пальцы паутинным узором прошлись по ее лицу, оставив за собой теплый след.

– При чем здесь сейчас Шареем? – Его руки начали ласкать ее тело. Желание тут же заставило Алейтис забыть все на свете.

Потом они еще долго лежали обнявшись. Ааб опустилась ниже края окошка, и внезапное потемнение внутри сеновала заставило Алейтис очнуться от сонной дремы. Она повернула голову и взглянула на Вайда. Его лицо было полно покоя, казалось, он помолодел на много лет – туманный лунный отсвет стер морщинки возле рта и в уголках глаз. Теплая волна нежности охватила Алейтис.

– Если бы… – прошептала она. – Если бы мы могли быть всегда, вместе, как сейчас. – Она посмотрела на темное окошко с россыпью звезд. Луны почти не видно – подумала она. – Нужно возвращаться.

Она пошевелилась, солома зашуршала под ней. Вайд открыл глаза. Вздохнул, зевнул, потянулся.

– Лейта?

– М-м?..

Он посмотрел в окошко и поспешно сел.

– Луна ушла?!!

– Да.

– Тебе нужно поскорее назад. Если Камри снова встретит тебя…

– Ну и пусть!

– Опасайся ее, любовь моя. Ее ненависти к тебе столько же лет, сколько тебе сейчас. Если бы ей позволили, она бы содрала с тебя кожу.

Она потерла руки, ноги, чувствуя, как затухает в ней то ослепительное пламя, которым он наполнил ее тело.

– Ай-Джахан. Другого пути просто нет. Мне нужно убираться из этой долины.

– Я знаю, и даже лучше, чем ты, Лейта. Я знаю, что такое Аташ нау-таваллуд. – Он потянулся в угол сеновала, порылся в соломе.

– Вот. Это книга твоей матери. Я принес ее для тебя.

Она поднесла к глазам потрепанную книгу и с любопытством принялась ее рассматривать.

– Ты считаешь, она знала о том, что может случиться?

Он развел руками, тряхнул головой.

– Невозможно было угадать, о чем она думала.

Алейтис сунула книгу во внутренний карман. Наклонив голову, она посмотрела на Вайда и хихикнула.

– Сейчас ты похож на потрепанного сатира. В волосах у тебя солома. Дай я сниму…

И она принялась освобождать его спутанные кудри от застрявших в них соломинок, ощущая радость от прикосновения к любимому.

Он улыбнулся ей.

– Видела бы ты себя со стороны, муклис.

Внизу фыркнула лошадь, беспокойно задвигавшись в своем стойле.

– Рассвет приближается, – медленно сказала Алейтис и, вздохнув, она поднялась на ноги. – Нужно идти.

6

– Лейта. Ай-ми. Лейта! – Возбужденный голос Тианит пробился сквозь туман, окутавший мозг Алейтис. Маленькие сильные руки принялись ее трясти. Она застонала, не желая просыпаться, вяло отмахнулась.

– Проснись, Лейта, проснись!

– Уйди, – пробормотала Алейтис. Волны усталости накатывались на нее, опять и опять погружая в забытье. Она натянула на голову одеяло, пытаясь не обращать внимания на тоненький, резкий голосок, пилой врезавшийся в уши.

– Ой, Лейта! – Тианит сорвала с нее одеяло и, тихо охнув, вцепилась обеими руками в спутанные волосы Алейтис.

От дикой боли Алейтис вскочила и замахнулась на мучительницу. Тианит выпустила ее волосы и отпрыгнула с бледным, но решительным лицом.

– Лейта, одевайся быстро! – Губы Тианит нервно подергивались. – И вымой ноги, – добавила она. – Я… я… Ничего никому не скажу, но Камри… она… она скоро будет здесь, если ты не…

Алейтис потерла глаза, пытаясь окончательно проснуться.

– Спасибо, Ти, – пробормотала она, с трудом подавив зевоту. – Который час?

– Почти что са'ат хумам. Ты никак не могла проснуться.

– Ага-а. – Алейтис потянулась и вдруг обнаружила, что спала без рубашки. Она закрыла глаза и улыбнулась – теплые воспоминания нахлынули на нее.

– Вымой ноги, Лейта… как следует. Пока Камри не увидела… – Тианит покраснела, опустила глаза и уставилась в пол. – И… и если ты снова будешь уходить ночью, не бросай одежду кучей, когда вернешься, Лейта. – Она говорила едва слышным шепотом. Слова, будто наталкиваясь одно на другое, поспешно срывались с ее губ. – Я ее затолкала в твой шкаф. Надеюсь, ты ничего не имеешь против – я услышала, что Камри идет. И едва я успела забраться снова в постель, как она открыла дверь. Я нарочно вскрикнула, чтобы она поспешила прикрыть дверь, так как заметила, что ты… ну, лежишь без ночной рубашки. Но у нее было такое страшное лицо… Будь осторожна. Она… – Тианит тихо, беспомощно всхлипнула и выскочила из комнаты.

Когда чуть позднее Алейтис с опаской выскользнула в холл, там было пусто. Облегченно вздохнув, она направилась к лестнице.

– Алейтис!

Она нахмурилась, повернулась на голос. Зловеще топая, по коридору к ней шагал Зираки. Она вцепилась в резную завитушку на перилах лестницы, испытывая не совсем страх – Зираки всегда был дружелюбен с ней, разумеется, в пределах, которые он сам и определял, – а скорее неприятное чувство холода в спине. Вид у Зираки был более чем серьезный.

– Алейтис, не выходи сегодня из своей комнаты. – На его умном, покрытом морщинами лице появилась печальная улыбка. – Аздар велел тебе передать это.

– Весь день? Опять?

Темные глаза Зираки, казалось, совсем утонули в морщинах.

– Да. Весь день.

– А Камри? Если я сейчас же не отправлюсь скрести пол, она примется меня разыскивать по всему дому. По-моему, это не самая лучшая идея: упечь меня в комнату.

– Аздар сказал, что с Камри он все уладит.

– В самом деле? Впервые слышу. Лучше бы он это сделал заранее, – презрительно сказала Алейтис.

– Алейтис, исполни то, что он велит, ладно?

– Хай! Она же ненормальная, ты ведь знаешь!

– Да, есть немного… Но это всего на несколько дней, Алейтис. Я позабочусь, чтобы тебе принесли еду и дали какую-нибудь книгу.

– Вот спасибо. Не беспокойся обо мне. Лучше займись Камри.

– Это я тебе обещаю, Алейтис.

– Вот и хорошо, – кивнула она и провела пальцем по глубоким бороздкам резьбы на столбике перил. – У меня никогда не было большого желания скрести полы.

– Спасибо, Алейтис. Я знал, что ты поймешь меня. Мне очень жаль, что все так получается…

Он на секунду положил ладонь на ее руку, потом повернулся и зашагал прочь. Примерно на полпути, где-то на середине холла, он остановился и посмотрел назад.

– Если бы я мог… – Он беспомощно развел руки.

– Я понимаю. – Она смотрела, как он уходит. Вернувшись в свою маленькую комнату, Алейтис забралась под одеяло.

– И что я теперь должна делать? Считать трещины на потолке? – Она беспокойно перевернулась на живот, потом снова легла на спину. – Ай-шла! – Алейтис принялась подпрыгивать на кровати пока кожаная сетка жалостливо не заскрипела. – A-a-a-x! – Девушка с силой стукнула кулаком по матрацу. – Черт! И зачем я родилась на этот свет?!

Но стены молчали. Они смыкались вокруг все плотнее, все глуше, пока Алейтис не начало казаться, что сейчас ее бедная голова лопнет – так громко пульсировала в висках кровь; зудела кожа, словно по всему телу ползали невидимые насекомые; пальцы на руках и ногах начали подергиваться… Немного погодя она выпрямила поджатые к груди ноги и вздохнула. Медленно, с трудом ее охваченное лихорадкой тело погрузилось в тяжелое оцепенение. Она сомкнула пальцы на затылке и уставилась в потолок.

– Можно выспаться – это мне как раз не помешает.

В углу потолка виделась одна знакомая Алейтис трещина – ее зигзаги напоминали русло Раксидана, бегущего через долину. Сотни раз уже прослеживала она изгибы этой трещины – и каждый раз они будили в ней эхо воспоминаний. Она вздохнула.

– Мне будет не хватать моей речки и Вайда…

Алейтис соскользнула с кровати, приподняла матрац. Загадочная книга основательно сплющилась, но, в общем, была цела. Она взяла ее в руки. Посыпавшаяся из потрескавшегося кожаного переплета пудра тонким слоем покрыла ее пальцы и рыжеватым облачком поплыла вниз, оседая на пол. Алейтис тут же принялась удалять с книги пыль, скопившуюся за многие годы.

Когда с этим было покончено, девушка начала листать книгу, брезгливо морщась от прикосновения к заплесневевшим страницам. Она с любопытством рассматривала бледные коричневые буквы, едва выделяющиеся на потемневшей от времени бумаге. Потом она растянулась на животе, без особой почтительности поместив книгу на подушке перед собой. На последних страницах записи были сделаны более темными чернилами. «Письмо, – подумала Алейтис. – Это и есть письмо». На миг эта мысль заставила ее оторваться от созерцания страниц и взглянуть в окно, взглянуть в какой-то тоске от мрачного предчувствия. Она как будто испытывала нежелание читать его. Потом это чувство прошло, и Алейтис решительно сжала губы.

»Алейтис!..»

«Неплохое начало, – подумала она. – Сразу подходим к сути дела». Она закрыла глаза, одиночество горьким комком в тысячный раз подкатило к горлу.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.