Проклятые и изгнанные (№1) - Ведьмин огонь

Оставалось только увидеть малейший знак того, что твари готовы броситься, но они по-прежнему ждали, сгрудившись за световым кругом, словно тоже ждали какого-то знака. Казалось, они согласны скорее не выпускать пришельцев, чем наброситься и пожрать.

— Что… что они делают? — прошептала Елена из-за спины Бола, и голос ее прозвучал не по-детски серьезно и твердо. Эррил подумал, что она, вероятно, еще не полностью осознает их положение в силу возраста.

— Еще не знаю, моя хорошая, но нам лучше всего оставаться спокойными и не двигаться.

При этих словах по массе гоблинов прошло волнение, и по пещере заметались отзвуки эха, наполненного шипением и клацанием кожистых языков.

Эррил приготовился, напряг руку с мечом и сузил глаза.

Но тут из темноты снова выскочил один гоблин и встал почти у самого света. Как и прежний, он вперил в Эррила огромные красные глаза и нервно задергал хвостом. Но в его крошечных руках блестел в неверном фонарном свете какой-то предмет. Гоблин протянул ручки вперед, словно принося дар, но Эррил направил острие меча прямо ему в грудь.

Остальные твари вдруг внезапно и дружно замолчали и даже перестали двигаться, а стоявший с предметом гоблин вдруг раскрыл протянутые ладони, и Эррил увидел на них металлическую скульптуру, вероятно, весьма тяжелую, поскольку гоблин явно удерживал ее с трудом.

Металл на ладонях отливал золотом — Эррил знал, что это, и знал, что это отнюдь не золото, но железо, созданное из крови многих-многих магов. Он сам спрятал его однажды в этих руинах больше века назад, дабы сберечь в целости и сохранности во время своих многочисленных разъездов по стране.

Это был ключ защиты Алоа Глен. Пораженный и онемевший, Эррил опустил меч, и гоблин с даром сделал еще шаг вперед, продолжая протягивать ручки. Но протягивал он их не Эррилу, а куда-то за него, и не успел воин оглянуться, как гоблин юркнул мимо и подбежал к зияющей пропасти. На ее краю зверек застыл, словно раздумывая, и на мгновение обернулся через плечо на Эррила.

— Нет! — Крикнул старый воин и, бросив меч, протянул руку к гоблину. Ключ защиты не должен быть потерян. Но он опоздал — гоблин уже прыгнул в пропасть, в черную бездну, унося с собой ключ к потерянному городу.

Эррил замер на краю, упал на колени и протянул руки в темноту. Но на него смотрела лишь непроглядная вечная ночь.

— Света! — крикнул он.

— Смотрите, они уходят, — прошептал Бол. Эррил быстро обернулся и увидел, как масса гоблинов уходит, как воды морского отлива. Что ж, одной опасностью меньше. И старый воин снова устремил глаза в пропасть.

— Фонарь! Светите сюда! Скорее!

— Зачем? Лучше просто уйти отсюда. Скоро мы будем на поверхности. — Бол осветил пропасть.

— Ниже, еще ниже, — приказал Эррил.

Вздохнув, Бол нагнулся и опустил фонарь как мог низко. Перед ними была одинокая скала, грубо вырезанные ступени которой вели еще дальше в глубину. Было видно, как гоблин ловко прыгает по ним все дальше и дальше вниз. Скоро он вышел из полосы света и пропал из виду.

— Надо поймать эту жабу! — Эррил вскочи на ноги к схватился за меч.

— Зачем? Оставьте его в покое. Главное — спасти Елену.

Эррил с досадой вложил меч в ножны.

— Если мы хотим добраться до Алоа Глен и добыть Кровавый Дневник, нам во что бы то ни стало надо заполучить то, что унес гоблин. Это ключ, который откроет нам путь к потерянному городу. Без него вокруг города сомкнутся древние стены, и он станет непроницаемым. Я должен вернуть ключ.

Чем дольше говорил Эррил, тем сильнее хмурился Бол.

— Как они нашли его? И зачем показали нам, а потом ушли?

— Мы им просто мешали. — Эррил бросил взгляд на опустевшую пещеру. — Теперь они уверены, что мы уйдем, то есть не уйдем наверх, а бросимся за ключом вниз. В общем, они правы.

Елена заглянула в пропасть:

— Как это? — испугалась она.

Эррил положил руку ей на плечо:

— А вот так, прямо туда, — и старый воин указал на осклизлые каменные ступени.

Крал бросился вслед за Нилен. Что могло пробудить такую ярость в столь спокойной и рассудительной до этого женщине? Дождь казался еще сильнее на этой открытой полянке, а ее единственный обитатель смотрел на летящую на него с кинжалом Нилен всего лишь с удивленной улыбкой на поджатых губах. Его длинные волосы, завязанные в хвост, отливали серебром, но это явно не было сединой, поскольку лицо у него выглядело гладким и юным. Синие глаза мельком остановились на Крале, и тут же удивление и молодость исчезли с лица странного существа.

Единственный свет посреди этой чудовищной грозы, исходивший от птицы, полыхнул ярче, а сам сокол во второй раз прокричал громко и тревожно, отзываясь на крик Нилен не меньшей яростью и гневом.

Порыв дождя хлестнул Крала прямо по глазам, и на мгновение он ослеп, но когда прозрел, птица уже не сидела на широком костистом запястье — она парила над Нилен и вдруг при свете очередной молнии выбила кинжал у нее из рук: А еще через пару секунд сокол уже спокойно восседал на своем прежнем импровизированном насесте.

Нилен застыла с прилипшими к лицу длинными прекрасными волосами, и на лице ее ясно читались обида и ненависть.

— Это не ваша страна! — кричала маленькая женщина, и голос ее сливался с грохотом грома. — Вы здесь чужие!

Но подоспевший Крал уже положил ей на плечо тяжелую руку, и теперь, не зная, что за существо перед ними, но веря Нилен, стоял готовый к обороне. Он чувствовал, как женщина вся дрожит мелкой дрожью; ее переполнял гнев, готовый в любую секунду вырваться наружу.

— Что это за человек? Ты его знаешь?

— Нет, не его, — начав говорить, Нилен немного успокоилась. — Но я знаю это племя — это эльфы ! — Последнее слово прозвучало как плевок.

Однако незнакомец не обратил на это никакого внимания, словно не понимал языка, на котором все это говорилось. Он только поднял руку, сделав движение, от которого рука Крала тоже потянулась к топору. Но незнакомец длинным пальцем лишь поправил растрепавшиеся перья птицы. Это, казалось, успокоило сокола, и он уселся основательней на своем странном насесте.

— Никогда о таких не слышал, — не зная сам почему, прошептал Крал.

— Ты и не мог. Эльфы, исчезнув в далях Великого Западного Океана, стали мифом еще до того, как здесь появились первые люди.

— Тогда откуда знаешь их ты?

— У деревьев долгая память. Самые старые из наших корней были тогда совсем еще юными, когда это племя разгуливало под их кронами на Западных Равнинах. И самые древние деревья до сих пор поют песни… песни о войне и предательстве.

— Они больше не поют, — спокойно заметил незнакомец, заговорив в первый раз за все это время. Голос его оказался похожим на перезвон колокольчиков. Он говорил, не отрывая взгляда от сокола и склонив голову набок, словно в раздумье.

— Из-за вас! — выкрикнула Нилен и снова задрожала от негодования.

Незнакомец только пожал плечами.

— Вы нас предали! — нюмфая почти плакала.

— Нет, вы уничтожили себя сами, — на этот раз в голосе эльфа промелькнул гнев, и в его синих глазах, как тучка в небе, повисло недовольство. Затем незнакомец повернулся к Нилен и Кралу, показав свое высокоскулое белое лицо.

Крал стиснул хрупкое плечо, чтобы не дать выход гневу Нилен, и сразу же почувствовал, что она не солгала относительно этих эльфов, во всяком случае, она сама совершенно искренне верила в свои обвинения. Но, по его ощущениям, не лгал и эльф, он тоже верил в свою невиновность.

Тогда горец решил вмешаться в этот странный разговор, по своему накалу ничуть не уступавший бушующей грозе на небесах.

— Не понимаю, скажите толком, что же между вами произошло?

— Когда-то давным-давно деревья духа моей родины, коа-кона, росли на этой земле повсюду, простираясь от Зубов через все Западные Равнины до самого Океана, — повернув к Кралу пылающее лицо, начала Нилен. — Нас почитали как духов корней и кроны, и мы щедро дарили себя всем.

Эльф только презрительно фыркнул:

— Вы жили и вели себя так, будто другие племена в этой стране не более, чем орудия для выращивания ваших драгоценных стволов. Ваше правление оказалось настоящей тиранией.

— Лжешь!

— И поначалу даже мы не сознавали, насколько неестественна ваша власть надо всей страной. Мы помогали вам, обладая властью над ветрами и светом, помогали расти, помогали жить. Но потом благодаря ветрам с гор начали понимать, как страшно уродуете вы нашу землю: как пересыхают от вас болота, как меняют русла реки, как рушатся от корней горы. Красота и разнообразие жизни уничтожались вашим владычеством, захватывавшим все большие территории — и тогда мы перестали помогать вам, но попытались вразумить ваших старейшин. И за это были опозорены и изгнаны!

— Но до этого вы прокляли нас! Вы принесли своими ветрами Блайт и заразили им наши корни и листья. Мы стали гнить и умирать пока не превратились в крошечную рощицу, охраняемую новой магией появившихся в стране человеческих племен. Вы убили нас!

— Это абсурд. Мы всегда ценили любую жизнь, и вашу в том числе. И это не мы прокляли вас и принесли Блайт, но сама страна не вынесла вашего владычества. Природа боролась, чтобы сохранить свое многообразие. Вас свергла сама страна, сама земля! И не вините в этом нас.

Глаза Нилен широко распахнулись, и она произнесла вдруг как-то растерянно тихо:

— Ты лжешь, — но в голосе маленькой женщины дрожала неуверенность, и словно за поддержкой она повернулась к горцу. — Ведь он лжет, Крал?

Крал отрицательно покачал головой:

— Я чувствую только правду. То есть я хочу сказать, он свято верит в то, что он говорит. Но это не дает основания знать, правду ли говорит он.

Нилен в отчаянии сжала кулаками виски.

— Но зачем, зачем вы вернулись!?

— Когда нас изгнали, землю заколдовали, чтобы мы никогда не вернулись обратно, но со смертью последнего дерева коа-кона заклятье потеряло силу, и путь к нашему возвращению снова открылся. Я послан первым.

— Зачем? — поинтересовался Крал.

— Вернуть потерянное, вернуть то, от чего нас вынудили отказаться.

— И что же это? — удивилась нюмфая. — Мы ничего у вас не брали.

— Ах, нет, брали. Вы спрятали это здесь, в долине, в месте, которое по-прежнему называется Зимним Гнездом Орла.

— Что!? — в один голос переспросили Нилен и Крал.

Эльф высоко поднял сокола.

— Ищи же, ищи здесь то, что когда-то было нами потеряно! — И сокол взмахнув крыльями, взмыл в полосу лунного света и полетел в начинающую светлеть тьму. — Ищи пропавшего короля!

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ЛУННЫЙ СВЕТ И МАГИЯ

Толчук плелся за оборотнями, подняв плечи от непрекращающегося дождя. Буря разразилась сразу же, как только они спустились с гор и вошли в густой лес предгорий. По ночному небу заметались молнии, освещая лес впереди слепящими вспышками неживого света.

И в одну из таких вспышек Толчук вдруг обнаружил, что Могвид со своим братом-волком уже опередил его на целую лигу. Несмотря на дождь, его спутники, как только очутились в лесу, пошли легко и быстро. Лес был их домом, и хотя сейчас это был чужой лес, привычная обстановка, мягкий мох под ногами и груды опавших листьев придали им новые силы. Раненый волк, несмотря на поврежденную лапу, носился между деревьями, как угорелый, в то время как Толчук, раздираемый кашлем и обливавшийся потом даже под дождем, шлепал по сырости все медленнее и уже заметно устал.

Он шел и грезил о своей сухой теплой пещере с веселым треском в родном очаге. Голова от усталости клонилась, и невеселые мысли то и дело вмешивались в сладкие воспоминания о доме. Начало зимы всегда ознаменовывалось Сулачрой — церемонией мертвых, на которой в память об ушедших зажаривалась целиком заботливо пестуемая всю весну и лето коза. Великан буквально ощущал этот сладковатый, наполняющий пещеру дым и видел женщин, широкими листьями деревьев токатока разгоняющих это жертвенное курение по всей пещере. Сулачра всегда происходила в грозу, поскольку считалось, что дыры, образуемые в куполе неба молниями, дают возможность духам принять дары и почувствовать, что их все еще помнят и почитают. Толчук снова закашлялся, и гром эхом ответил ему, а огр в очередной раз грустно подумал, кто же теперь устроит Сулачру в память о его несчастном отце. А если к нему не поднимется никакого дыма, то он непременно поймет, что забыт…

Толчук печально вздохнул и прибавил шагу, содержимое набедренной сумки захлопало его по ноге, и он вспомнил про Сердце Огров. Остановившись, Толчук положил руку на мешок, нащупал там камень, и в ушах его явственно раздались слова Триады о том, что духи огров мертвы, что они не перешли ни в какой иной мир, а пленены здесь, в Камне сердца!

И от этого открытия Толчуку стало легче. Значит, Сулачра всего лишь сплошной обман, никакой дым никогда и не достигал раздутых чувственных ноздрей, и никаких мертвых нет ни в каком ином мире.

Огр убрал руку. Сулачра обернулась просто возможностью собираться всем вместе и несколько дней проводить дома, без походов и ссор. Славным временем мира и понимания, короткой передышкой, объединявшей всех чувствами милосердия и добра. Но теперь, с тем знанием, что открыла ему Триада, этот прекрасный праздник навеки потерял для Толчука все свое обаяние.

От этого знания за какие-то несчастные несколько мгновений он перестал быть огром даже больше, чем наполовину. И теперь впереди расстилался чужой темный враждебный лес, через который ему предстояло пройти, и какие еще страшные открытия ждут его на этом пути — неизвестно. Кем его назовут еще?

Гром насмешливо гремел над его головой, разрывая черную крышу мира, и при очередной вспышке молнии Толчук вдруг обнаружил, что ни Могвида, ни Фардайла вообще больше нет поблизости. Его спутники прямо-таки растворились среди влажных черных стволов. И в этом неведомом грозовом лесу Толчук почувствовал себя так, словно был на свете один-одинешенек, дан на тысячи лиг вокруг. В промежутках между ударами грома лежал загадочный и тихий, если не считать упорного шороха листьев и посвиста ветра в намокших ветвях. Ни карканья вороны, да кваканья жабы. Толчук громко фыркнул хотя бы для того, чтобы как-то нарушить эту неестественную для него пустоту, словно этим фырканьем огр-сайлур хотел доказать равнодушному миру, что, кто бы он ни был, он есть, он жив.

И великан упорно шел дальше и, пройдя еще несколько шагов, вдруг справа увидел какое-то сияние, то угасавшее, то расцветающее, как диковинный цветок. «Наверное, Могвид и Фардайл направились именно туда», — предположил огр и тоже свернул направо. Но почему-то ноги совсем уж отказывались его нести, став тяжелыми и неповоротливыми, как стволы былинных деревьев. Великан совсем потерял ориентацию в этом болотистом краю, и теперь только этот странный свет служил ему маяком. И, едва передвигая ноги, Толчук медленно пробирался к свету.

Этот одинокий свет давал надежду, словно говоря о том, что не все еще умерло в ночном лесу, что есть еще кто-то, кто жив и добр. Толчук продирался сквозь сломанные ветки и завалы и удивлялся тому, как это его оборотни могли радоваться такому чудовищно неудобному и неприятному обиталищу. Где вольные просторы и открытые пространства, на которых видно на десятки лиг вокруг? Где строй снежных вершин, свободных и уносящих ввысь? Ничего подобного! Здесь то и дело приходится отводить руками ветки, чтобы они не хлестнули по глазам, а впереди не видно и на пару шагов. Даже туннель тропы мертвых, пожалуй, был приятней!

Подойдя ближе, Толчук заметил, что земля впереди становится все утоптанней, — видно, его спутники действительно были здесь и, наверное, даже остановились где-нибудь переждать эту ужасную грозу. Кроме обретения потерянной компании, Толчук мечтал еще и о сухом клочке земле. И надежда ускорила его шаг.

Скоро он смог уже различить, как вокруг сияния двигаются какие-то темные фигуры, и сердце его запрыгало от радости. Он снова не один! И действительно, в тот момент, когда свет вспыхнул ярче, огр-сайлур увидел сразу три силуэта. Три… И это заставило его остановиться.

Как три? Кого же могли повстречать здесь оборотни?

Неожиданно свет метнулся влево и вверх, прочертив в воздухе огненную дугу, и исчез. Подошедшего огра, конечно же, никто не заметил, и это хорошо. Но что, если его товарищи попали в беду, если они встретили грабителя или мародера? Толчук совершенно не представлял себе обычаев леса и теперь не знал, выходить ему на свет или нет? Или, может быть, лучше подкрасться и разобраться в ситуации? Но самому понять, что происходило, ему, пожалуй, не удастся. К тому же слишком много треснувших веток, задетых сучков и громкое сопение мгновенно выдадут его присутствие.

Практически напрочь лишенные хитрости и способностей к обману, огры всегда полагались и в обороне, и в нападении лишь на свою могучую и жестокую силу. Однако, будучи огром лишь наполовину, Толчук знал все минусы и плюсы своего рода.

Поэтому он выбрал привычный путь, то есть вытер мокрые ноздри, набрал в грудь побольше сырого воздуха и пошел вперед той самой мощной походкой, которая так часто разгоняла горных козлов среди снежных вершин. Обычная медлительность огров — только природный обман, мало кто представляет себе, с какой скоростью могут они двигаться, когда в этом возникает необходимость. Но те, кто это знает, подобно горным козлам, никогда не остаются в живых и никому уже ничего рассказать не могут.

Именно благодаря этой скорости, даже несмотря на треск ломаемых веток, ему удалось застать троицу совершенно неподготовленной к своему появлению. Все трое мгновенно обернулись на раздавшийся уже рядом звук, — и на огра уставились три изумленных человеческих лица.

Но это были чужие люди!

Толчуку и в голову не приходило, что кроме них троих, в лесу может находиться еще кто-нибудь. Пристыженный и растерянный великан остановился, не сводя взгляда с распахнутых от ужаса глаз людей. Самый большой из них, ростом почти с него, держал в руках топор, а хрупкая крошечная женщина зажимала себе рот рукой. Третий, высокий, тонкий мужчина с серебряными волосами, стоял спокойней всех, но и у него тоже глаза вылезли на лоб.

Этот сереброволосый мужчина и опомнился первым. Каким-то неуловимым движением губ и расслабившимся телом он показал Толчуку, что не боится и, подняв тонкий палец, сказал мелодично, словно переливались колокольчики:

— Кажется, не я один оказался в эту ночь далеко от дома.

При этих словах Толчук почувствовал, как в груди у него словно что-то лопнуло, и ему стало проще и легче. Значит, и эта встреча неслучайна. Огр перевел взгляд на белокурую женщину и ее могучего спутника:

— Кто вы? — проговорил великан на общем языке, стараясь говорить как можно чище.

То, что он умеет говорить, казалось, поразило тех двоих еще больше, чем появление чудовища. Тощий же человек отнесся к этому совершенно равнодушно.

— Да кто вы все? — повторил Толчук.

Тощий небрежно махнул рукой в сторону остальных:

— Искатели вроде тебя, огр. Это маленькая ведьма тащит нас всех к себе, и мы слетаемся на ее незримый зов, как бабочки на огонь.

Толчук шмыгнул носом, сконфузился» но сказал уже спокойней:

— Не понимаю. Что за ведьма?

Человек улыбнулся, но в словах его не было насмешки:

— Ведьма, которая уничтожит наши миры.

Могвид склонился над углублением в холме. Нагромождение камней у входа в старинный туннель было покрыто влажным мхом и кустистыми лишайниками. Старый дуб, росший на холме, своими корнями, как змеями, оплел землю перед входом, и теперь они смотрелись, как прутья, преграждающие вход и выход. Судя по толщине этих корней и соли лишайников, ясно, что туннель стар так же, как и сам лес. Вокруг валялось множество разбросанных камней, и неподалеку виднелись развалины каких-то древних стен.

Вероятно, они вышли на заброшенную шахту. Могвид слышал, что там, за горами, полно шахт, в которых когда-то добывали уголь и драгоценные камни и которые теперь превратились в простые пещеры. Мысль о золоте и драгоценных камнях заставила Могвида наклониться еще ниже.

Он повел носом, словно принюхиваясь к запаху, идущему из черной дыры, — пахло старой течкой и мускусом медведя. Но запахи эти были очень старыми, поскольку переплетенные перед входом корни были слишком густы, чтобы туда мог пробраться медведь. Даже Фардайл пролез через них с большим трудом.

— Что ж, если никакой опасности нет, то это будет вполне безопасным местом, чтобы укрыться и переждать бурю. — Из глубины донеслось шумное дыхание волка.

— Нашел что-нибудь? — крикнул Могвид. Разумеется, брат ему не ответил. Он и не волком всегда предпочитал контакт лишь глаза в глаза, как и подобает их народу. Но произнесение вопросов вслух помогало Могвиду справиться с тоской и одиночеством, которые паутиной начали оплетать его сердце среди этих чужих и непонятных деревьев. Он мог поклясться, что пару минут назад слышал какой-то вскрик, , причем не так далеко отсюда. Правда, его тут же заглушили гром и ливень, и теперь Могвид уже начал сомневаться, не принял ли он за крик обыкновенный порыв ветра.

И куда подевался огр?

На самом деле Могвид обманывал себя — ему не было никакого дела до этого урода, который мог одним движением руки переломить его пополам. И хорошо, что пропал. Однако, смутная мысль о том, что это чудовище могло и защитить его при случае, не давала Могвиду покоя. Да, здесь, в этом странном лесу, он, пожалуй бы согласился терпеть около себя эту остроухую грубую физиономию.

Человек-сайлур встал и при вспышках молний принялся осматривать склоны холмов. Толчук оставался где-то позади, поскольку, терзаемый какой-то своей тоской и, наверное, простудой, последнее время плелся медленно. Впрочем, им всем теперь не хватало доброго костра и крыши над головой.

Фардайла все не было, и Могвид снова вернулся к входу. Хорошо еще, что острый волчий нюх помог брату обнаружить это место, — тут, по крайней мере, сухо. Могвид снова наклонился над входом, и вода, скопившаяся за воротником, обрушилась ему на спину маленьким ледяным водопадом. Вздрогнув всем телом, он снова позвал брата:

— Давай назад, Фардайл, пока я тут до смерти не замерз! — на этот раз в голосе Могвида уже звучало неприкрытое раздражение.

Неожиданно сзади него взорвался бриллиантовый свет, и в этой ослепляющей вспышке Могвид увидел всего на расстоянии вытянутой руки от себя пару чьих-то настороженных глаз. Пронзительно завизжав, он отскочил, больно ударился спиной о камень и только тогда понял, что появившиеся глаза густого янтарного цвета принадлежали его собственному брату.

Это Фардайл просто-напросто высунул свою волчью морду меж двух камней, и если на волчьей морде может отражаться удивление, то сейчас именно оно и отразилось на ней.

— Вечно ты со своими шутками, Фардайл! — огрызнулся Могвид и встал. Его всего прямо-таки трясло от злости: — Предупреждать надо!

Глаза брата слегка вспыхнули.

Голодный воробей нацелился на червя, которого уже съел ястреб.

— У меня, конечно, нет твоего нюха и глаз. Как это люди с их убогими чувствами еще живут на этом свете!? — раздражение так и душило его. Он отряхнулся, насколько возможно. — Ну, как, там безопасно?

Гнездо, устланное перьями и находящееся высоко на суку, — ответил образами Фардайл и подковылял на своих трех ногах поближе к брату.

Могвид вздохнул:

— Тогда можно будет хотя бы согреться и высушить одежду, а то, мне кажется, я промок навеки.

Но тут в голове у него помимо воли возник образ огра. Глаза брата ответно вспыхнули:

— Я не знаю, где он, — отрезал Могвид. — Если зажжем там костер, то он увидит свет и сам придет сюда.

Но в глазах волка горела нерешительность, ему все же очень хотелось снова оставить Могвида, одного и пуститься на поиски огра.

— Да он сам, сам сюда приползет, — не сдавался Могвид, которому ни за что не хотелось оставаться в этом проклятом лесу одному. — Кроме того, этому чудищу ничего не страшно в таком месте!

Последние слова, вроде бы, успокоили волка, но глаза его все еще продолжали обшаривать склоны холма. Однако, увидев, что брат остается, Могвид успокоился, снял заплечный мешок и кое-как пропихнул его за корни, а потом пролез и сам. Толстый до лодыжек ковер из опавшей листвы и хвои встретил его сразу у входа. Человек-сайлур нагнулся, поднял упавший и провалившийся в листья почти наполовину мешок, отряхнул его и в тот же момент услышал низкий рык снаружи. Поначалу ему показалось, что это гром, но спустя секунду он понял, что это предупреждающий рык брата.

Могвид бросился к входу и успел увидеть, как яркий свет, подобно пущенной стреле, прорезал черное небо надо всей долиной и метнулся прямо в направлении их пещеры. Спустя еще секунду человек-сайлур приблизился к брату. Фардайл присел и, подняв голову к небу, грозно рыкнул во второй раз.

Что это? Могвид приник плотнее к корням, еще не успев осознать, что свет миновал брата и приближается к нему! Человек-сайлур отшатнулся назад и увидел совсем рядом с собой странную светящуюся птицу. Из ее раскрытого клюва доносился протяжный тревожный клекот.

Затем, прижавшись к стене, Могвид увидел, как птица очутилась за переплетенными корнями и залетела в туннель. Невольно он поднял руки, прикрывая лицо и голову, но птица, громко хлопая крыльями, пролетела над ним и лишь слегка задела ладонь острыми когтями.

Скоро странная светлая птица полностью растворилась в черноте пещеры.

Могвид опустил руки, и к нему тут же подошел Фардайл, уже успевший пролезть в пещеру. Он настойчиво ткнулся носом в поцарапанную руку, но Могвид так и не понял, сделал ли он это из сострадания или лишь для того, чтобы проверить запах.

Волк потянул носом над царапиной, обдавая ее горячим дыханием, и, кажется, вполне удовлетворившись, отошел. Потом потрусил немного вглубь, но остановился и замер.

— Куда это ты? — спросил Могвид.

Волк обернулся и посмотрел на брата через плечо: Волчица свернулась клубком и защищает своих щенков от прячущихся в траве змей.

Потом волк-сайлур нагнул голову и прыгнул в темноту.

— Постой, — успел крикнуть ему вслед Могвид.

Но Фардайл и не подумал остановиться, и Могвид снова остался один. Но сейчас, без дождя и в относительной безопасности, благодаря переплетенным корням у входа, он чувствовал себя гораздо спокойней.

И, тем не менее, человек-сайлур все равно боялся и поэтому напряженно вслушивался в окружающую тишину, пытаясь понять, насколько далеко убежал Фардайл. Кровь по-прежнему пульсировала в ушах, а руки сами тянулись к шее, чтобы прикрыть ее.

Странность птицы очень напугала сайлура. Как житель Западных Равнин он хорошо разбирался во всех лесных и степных крылатых жителях, но такой птицы не видел никогда. Может быть, они распространены только здесь, в человеческих краях? Но каким-то образом он ощущал, что птица эта тоже здесь чужая. Она казалась существом другого мира, несколько неуверенным в этом неприветливом лесу.

Пока он так сидел и раздумывал о странной птице, гроза умолкла, и дождь стих. Самое неприятное закончилось, и Могвид уже хотел, было, вздохнуть с некоторым облегчением, как вдруг шум дождя сменился другим шумом. Возможно, он был и раньше, но заглушался ливнем, а, вероятно, начался действительно только что.

И шум этот доносился не снаружи, а откуда-то изнутри, из глубины туннеля, оттуда, где скрылись и птица, и брат.

И от этого шума волосы по всему телу Могвида стали медленно подниматься.

Он вспомнил последние слова брата о змеях — а этот тихий шум и вправду напоминал шипение многих сотен пресмыкающихся, поднимавшихся из глубины к нему, Могвиду…

Но шипение оказалось вдруг прервано диким криком, криком боли и ужаса, — и спутать этот кричавший голос было невозможно ни с чем. Это кричал Фардайл.

Потом наступила гробовая тишина, и она легла на сердце Могвида могильным камнем.

— Какая ведьма? Ничего не знаю, — пробормотал Толчук, переводя взгляд с одного на другого. И хотя могучий человек с топором в руке был опасен, гораздо больше тревожил Толчука тощий с серебряными волосами. В его тяжелых полуопущенных веках таилось гораздо больше угрозы, чем в лезвии топора.

— Никакие ведьмы меня не касаются, — твердил он. — Идите себе своей дорогой. — И Толчук мирным жестом прикрыл ладонью торчащие клыки, хотя и не был уверен, что его правильно поймут. Потом он спокойно повернулся к ним спиной и пошел прочь.

— Подожди, — вдруг остановила его маленькая женщина, преодолевая страх. Она убрала с лица намокшие волосы: — Ночь темна и полна опасностей. Опасайся этого леса!

Толчук убавил шаг, оглянулся и увидел, что женщина многозначительно смотрит на сереброволосого.

— Тут полно чудовищ без сердца, которые охотятся за нашими друзьями. Будь осторожен!

И огр мгновенно вспомнил о своих потерявшихся спутниках:

— У меня тоже здесь есть друзья. А что за…

Но в тот же момент ночь и затихающий дождь прорезал отчаянный крик. Все повернулись в ту сторону, но неожиданный звук уже растаял вдали.

— Волки! — проворчал человек с топором.

— Нет, это один из моих друзей, — всполошился Толчук, узнав Фардайла. — На него напали, я должен помочь! — и Толчук понесся в сторону крика.

— Подожди, огр, — на этот раз его остановил человек с топором. — Если не возражаешь, я тоже с тобой. Это может быть одно и тех чудовищ, что пришли в этот лес за нами, а теперь напали и на твоих друзей. А если так, без меня ты с ними не справишься!

— Да, Крал прав, — подхватила маленькая женщина. — Позволь, мы оба пойдем с тобой.

— Нет, Нилен, — остановил ее мужчина. — Это слишком опасно.

— Этой ночью и в этом лесу опасно везде. Я тоже пойду.

Толчук совершено не хотел, чтобы они шли с ним, но не хотел он и терять время на споры, а потому, не говоря больше ни слова, развернулся и стал пробираться в сторону затихшего крика. Но краем глаза огр видел, что за теми двумя пошел и тощий. Нилен тоже это заметила:

— Ты не нужен нам, эльф! Уходи по своим темным делам и оставь нас!