Триффиды (№2) - Ночь триффидов

Большую часть времени они лишь слегка покачивались и постукивали отростками, старательно исследуя, если верить гипотезе Гэбриэла, как нас, так и окружающий их мир. Мы старались не подходить близко к машинам, чтобы случайно не попасть под удар. Других забот, кроме как беречься от триффидов, у нас не было. Мы разговаривали, поглощали сухие пайки, а время от времени, оставляя безопасный лагерь, отправлялись пополнять запасы дров. По этому случаю те, кто уходил, влезали в плотные костюмы вроде скафандров, а на голову напяливали прозрачные пластиковые шлемы цилиндрической формы.

Сэм Даймс первые два дня ходил отрешенный, погруженный в свои мысли. Его постоянно терзали сомнения, и говорить он стал крайне неуверенно. Но на третий день Сэм снова стал самим собой — таким, каким все его привыкли видеть. Хотя неуверенная манера речи пока еще сохранялась. Все эти «ум...», «ам...» и «хм-м...» слышались даже чаще, чем раньше. Но когда вам казалось, что он вот-вот умолкнет, дар речи к нему возвращался, и слова начинали сыпаться одно за другим без всяких пауз. Присущая ему жизненная энергия постепенно возвращалась. Когда Сэм оживлялся, он начинал расхаживать взад— вперед, постоянно жестикулируя. И тогда слова срывались с его языка, как у прирожденного оратора.

Один вездеход он отправил для тайного наблюдения за нашей бывшей базой. Экипажу было приказано вернуться сразу, как только мародеры Торренса уйдут из лагеря.

На третий день у нас появились, если можно так выразиться, гости. Вначале мы увидели трех шагающих по равнине мужчин. Ритм их движения говорил о том, что эти люди привычны к долгим переходам. «Лесовики», опасаясь нападения, приготовились к бою, но таинственные путники предпочитали держаться подальше от нашей линии обороны.

Я сумел рассмотреть, что группа состоит из двух молодых людей и одного старика. Длинные волосы были связаны на затылке в хвост и ниспадали на спины. Одежда была сшита из яркой ткани, на спинах — набитые под завязку вещевые мешки. В мешках, как мне казалось, должны были находиться шкурки пушных зверей. На плечах у каждого с одной стороны висел лук, с другой — колчан со стрелами.

И эти люди (такие сцены мне уже приходилось наблюдать) шагали между триффидами так, словно это были не растения-убийцы, а обыкновенные яблони.

Охотники-алгонкины задержались на несколько мгновений, чтобы проверить, не представляем ли мы для них опасности. Видимо, решив, что мы не станем творить никаких безобразий, они продолжили путь, даже не оглянувшись. Все трое легко и привычно шагали сквозь заросли триффидов.

Триффиды знали об их присутствии — я видел, что чашечки на их верхушках обратились раструбом в сторону индейцев, — однако не делали никаких попыток нанести удар. Сэм Даймс внимательно смотрел вслед уходящим индейцам, а затем, повернувшись ко мне, сказал:

— Насколько бы наша жизнь стала веселее, если бы мы смогли овладеть подобным фокусом.

Примерно через час после того как «гости» скрылись за горизонтом, вернулся посланный на рекогносцировку вездеход. Перебросившись несколькими словами с командиром экипажа, Сэм подошел к нам.

— Люди Торренса ушли, — сказал он с каменным лицом. — Пора возвращаться.

Я понял, что дело плохо.

Сэм знаком дал команду разместиться по машинам, и мы без промедления двинулись на север. Я не питал ни малейшей надежды на то, что увижу по возвращении что-нибудь хорошее.

Глава 27

Возвращение

Возвращение в лагерь проходило в атмосфере мрачного ожидания. Но то, что мы там увидели, превзошло худшие прогнозы.

Силы вторжения Торренса покинули лагерь, и сейчас, видимо, все оставшиеся корабли полным ходом шли на север, в Нью-Йорк. Нашему взору открылась картина чудовищных разрушений. Некоторые следы боя до сих пор вызывали содрогание. Вездеходы вошли в лагерь через проломы в изгороди. Вся территория была заполнена триффидами. Они почти не обратили на нас внимания, поскольку были увлечены трапезой. Берег реки был усеян обломками разбитых артиллерией десантных судов. Чуть выше по течению мы увидели полузатопленные остовы летающих лодок. Перед уходом захватчики изувечили самолеты. Они сделали все возможное, чтобы максимально осложнить нам жизнь. Разграбили хранилища топлива и склады провианта. От домов остались лишь головешки, уголья да пятна золы на земле. Чуть позже, когда участок земли в одном из углов лагеря был очищен от триффидов и надежно огорожен вездеходами, Сэм Даймс, взобравшись на броневик, произнес речь.

Сказал, что впереди нас ждет каторжный труд, но мы должны заменить тех, кто пал, защищая лагерь. «Мы похороним их со всеми почестями и воздвигнем на месте их упокоения величественный монумент», — сказал он. И только в этот момент мы — те, кто выжил, — до конца осознали всю чудовищность потери. Многие преклонили колени. Завершая свою речь, Сэм сказал:

— Да, Торренс расквасил нам нос. Но он нас не победил. И этим... варварским нападением на наш лагерь он своей цели не добился. Он послал сюда своих головорезов, чтобы те захватили и доставили в Нью-Йорк Дэвида Мэйсена. Им это не удалось. Это, в свою очередь, означает, что реализация самых зловещих стратегических планов Торренса остановлена. По крайней мере на время. Без Мэйсена он не может осуществить вторжение на остров Уайт, потому что знает — у островитян имеется воздушный флот, способный разбомбить корабли Торренса. Без Дэвида Мэйсена Торренс не сможет захватить машину, преобразующую триффидное масло в топливо. А без топлива не сумеет создать сколько-нибудь боеспособные военно-воздушные силы. Ты... — Сэм неожиданно повернулся лицом на север и в порыве ярости воздел кулак к небесам. — Ты можешь оставаться в своем дворце-небоскребе, Торренс! Ты можешь там сгнить заживо! Нам плевать! Несмотря на всю свою жестокость и беспредельное вероломство, ты преуспел лишь в том, что создал себе тюрьму. И ты ничего не способен сделать, чтобы увеличить хотя бы на один квадратный ярд площадь своей вонючей, грязной, потешной, презренной империи!

На какую-то долю секунду мне показалось, что Сэм выхватит из кобуры пистолет и выпустит всю обойму в направлении далекого Нью-Йорка. Но его гнев исчез так же внезапно, как и появился. Повернувшись к слушателям, он самым обыденным тоном произнес:

— Всё. Нас ждет работа.

Во все концы лагеря двинулись очистные отряды. Бойцы были в противотриффидных костюмах из плотной парусины, на головах у них поблескивали похожие на аквариумы пластиковые шлемы. «Лесовики» отстреливали у триффидов верхушки вместе со стрекалами и валили растения на землю. Вскоре воздух наполнился воем цепных пил. Похоронные команды собирали мертвецов, идентифицировали их и вешали на ногу бирку. Бойцов Торренса мы хоронили так же, как своих, только установить личности, разумеется, не могли. Когда появился Гэбриэл, я натягивал парусиновый комбинезон, чтобы отправиться ремонтировать ограду. Он показал мне ведерко, до краев заполненное стеклянными шприцами.

— Мы нашли это у солдат Торренса, — пояснил он, высыпая содержимое ведерка в металлический мусорный бак. — Морфин?

— Нет, амфетамин. Сильнейший стимулятор. — Он покачал головой. — Перед атакой они до ушей накачались допингом, потому и мчались на пулеметы, как безумные. — Он брезгливо вытер руки и добавил: — Бедняги были в таком кайфе, что уже не чувствовали, когда в них попадала пуля. Вот это Торренс! Таким парнем нельзя не восхищаться, а?

Ограждения являли собой жалкое зрелище. Обливаясь потом в своем парусиновом скафандре, я для начала пустил в ход кусачки, чтобы расчистить землю от спутавшихся обрывков проволочной сетки. После меня на это место должна была прийти команда, которая поставит столбы и навесит на них новую сетку. Ярдах в ста справа еще одна фигура с аквариумом на голове исправно щелкала кусачками. Итак, я разгребал спагетти из проволоки, а мимо меня в лагерь шествовали триффиды. Некоторые задерживались, чтобы хлестнуть по моему шлему стрекалом. Вреда эти удары мне не причиняли, но раздражали здорово. В лагере триффидов встречала спецкоманда истребителей.

Я трудился изо всех сил, резал проволоку, освобождал ее от останков триффидов, раздавленных вездеходами. «Интересно, — думал я, — знают ли в штабе „лесовиков“ о нападении Торренса на их передовой военный лагерь?» Штаб располагался в нескольких сотнях миль к югу и был в зоне досягаемости радиопередатчиков. Отдельные поселения, стараясь всеми силами скрыть свое местонахождение, крайне неохотно выходили на связь, а некоторые вообще отказались от передатчиков, предпочитая почтовую службу на перекладных — то, что в свое время именовалось в США «пони-экспресс». Сообщения писались от руки и вручались, как правило, лично адресату. Подобная подозрительность часто граничила с паранойей, и я не представлял, как разбросанные по всему миру поселения смогут вступить друг с другом в простой контакт, не говоря уже о торговых союзах или пактах о взаимопомощи. Неужели мой отец был прав, когда говорил, что человечество, расколовшись на мелкие сообщества, обрекло себя на вымирание?

Стояли теплые дни, и легионы бактерий без устали трудились, разрушая трупы. Несмотря на то что преступная деятельность Торренса не только бросалась мне в глаза, но и шибала в нос, я не переставал размышлять об этом человеке. Да, он был крайне жесток. Да, он разжигал войну. Да, он правил, вне всякого сомнения, драконовскими методами... Но в то же время... Да, в то же время ему нельзя отказать в способности видеть перспективу. И эта перспектива целиком завладела его сознанием. Цель была верной, только вот средства никуда не годились.

Машинально щелкая кусачками, я настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как появились эти люди.

Секунду назад перед моим взором были одни только стволы и мясистые листья триффидов — и вдруг я увидел четырех внимательно разглядывающих меня типов.

Я инстинктивно оглянулся на стоявший у столба карабин, но в тот же момент одна из четверки — молодая женщина с волосами цвета воронова крыла — натянула тетиву и пустила стрелу. Стрела просвистела мимо и, ударив в приклад карабина, расколола его надвое.

Я замер, глядя через пластик шлема на четверку пришельцев. Дефекты прозрачного пластика и капли триффидного яда искажали перспективу — гости казались скорее призраками, нежели людьми из плоти и крови. Тем не менее я с ужасающей ясностью увидел, как девушка положила стрелу на тетиву и подняла лук так, что острый наконечник смотрел прямо в мою грудь. Она медленно натянула тетиву.

Глава 28

К нам гости

Как однажды написал мой отец, «против подобных доводов у меня нет аргументов». Очень мудрые слова. Я вспомнил их, ожидая, что в грудь вот-вот вонзится стрела. В знак полной капитуляции я поднял руки. Некоторое время мы с подозрением взирали друг на друга. Со стороны все это выглядело, наверное, довольно комично. Человек в прозрачном шлеме и похожем на космический скафандр костюме, напротив него — четверка вооруженных луками и стрелами краснокожих в ярких цветных накидках из домотканого материала. Индейцы стояли плечом к плечу в гуще триффидов. Один из них поднял руку, чтобы отвести в сторону толстую ветку смертельно ядовитого растения, заслоняющего перспективу. Трое индейцев были почти дети, но четвертому, по моей оценке, было где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью. Старик сверлил меня изучающим и — как мне почему-то показалось — веселым взглядом. Видимо, разобравшись в моей сущности, он сказал:

— Наоме, можешь опустить лук. Мы здесь не для того, чтобы чинить неприятности.

Я молча смотрел на них.

— Успокойтесь, молодой человек, — улыбнулся старик. — Или вы ожидаете услышать слова: «Я прийти брать твой скальп, бледнолицый»?

Он склонил голову в легком поклоне, который мог бы вызвать зависть у профессионального дипломата, и сказал:

— Добрый день. Разрешите представиться. Меня зовут Райдер Чи. Это моя дочь Наоме и мои сыновья Айза и Тео. — Все это было произнесено с интонацией высокообразованного человека.

— А меня зовут Дэвид Мэйсен. — Я так вспотел, что на пластике шлема изнутри конденсировались капли влаги. — Вы не станете возражать, если я опущу руки?

— Разумеется, не буду, Дэвид Мэйсен. Прошу извинить, что мы повредили ваш карабин, но мы не могли допустить того, чтобы вы вначале выстрелили, а уж потом стали задавать вопросы.

Немного придя в себя, я вежливо поинтересовался, чем могу быть полезен.

— Мы пришли сюда, чтобы в некотором роде оказать вам помощь, мистер Мэйсен, — улыбнулся Чи. — Ведь вы как-никак наши ближайшие соседи.

Я поблагодарил его и попросил проследовать за мной в лагерь, где нашел Сэма, излагавшего Гэбриэлу поспешно составленный план дальнейших работ.

Оказавшись в свободном от триффидов углу, я первым делом освободился от защитного костюма. Воздух был напоен дивными ароматами. Набрав полную грудь этого упоительного воздуха, я представил Сэму и Гэбриэлу наших гостей.

— Вы, как я понимаю, здешний вождь? — сказал Чи, обращаясь к Сэму, и его слова прозвучали скорее как утверждение. — Простите нас за вторжение в столь напряженное для вас время. Но, как мы понимаем, некоторые из ваших людей ранены.

— Да, это так, — резко бросил Сэм. — Вам, видимо, известно, что несколько дней назад нам пришлось пережить некоторые неприятности.

— Да, мы видели сражение, — сказал старик и негромко подозвал детей. Те быстро сняли заплечные мешки и сложили их на землю. — Мы обсудили вашу беду, — продолжил он, — и решили, что после таких разрушений вы можете испытывать острую нехватку медикаментов. В связи с этим мы доставили вам стерильные перевязочные средства, антисептики, мыло и пенициллин.

— Пенициллин?

— Да. Но только в форме таблеток, шприцев у нас нет. Кроме того, мы принесли кое-какие обезболивающие. Сэм был заметно тронут и от избытка внезапно нахлынувших чувств некоторое время не мог произнести ни слова.

— Но... — наконец пробормотал он и, собравшись, тут же продолжил: — Миллион благодарностей. Вы не представляете, что это для нас значит. Мы исчерпали запасы пакетов первой помощи, а все медикаменты сгорели вместе с госпиталем. — Он с энтузиазмом потряс руки всем четверым. — Тысячи и тысячи благодарностей. Я готов повторять эти слова снова и снова, до тех пор, пока они совсем не износятся... Вы спасли сегодня немало жизней. Впрочем, это вы и без меня знаете. Бог мой! Я готов еще раз повторить, что наша благодарность безгранична. Я так счастлив, что вы нас навестили...

— Мы ваши соседи. И мы увидели, что вы нуждаетесь в помощи. — Чи повторил Сэму слова, которые уже сказал мне.

— Вы поступили по-христиански... Если вы ничего не имеете против этой фразы... Но что со мной? Умоляю вас извинить меня за дурные манеры! Присядьте, пожалуйста...

Да... да. На эти сиденья, снятые с вездеходов. Никакого протокола. Как вы понимаете, в силу обстоятельств мы вынуждены... Вы должны выпить с нами кофе. Кроме того, у нас есть свежий хлеб. Печи хлебопекарни, по счастью, уцелели. Благодарю Небо за эти маленькие чудеса.

— Кофе — это прекрасно, — светски произнес Чи. — Я с удовольствием его выпью, но, если возможно, я предпочел бы чай.

— Чай. Скажи, Гэбриэл, у нас есть чай? Не думаю... впрочем, простите... Не банку ли чая я видел в вездеходе, на котором сюда прибыл?

— Хорошо, — улыбнулся Гэбриэл, — я командирую кое-кого за чаем. — Он перекинулся парой слов с юношей-индейцем, и тот, весело кивнув, куда-то двинулся. — Кофе и чай скоро прибудут, — сказал гигант, — а медики тем временем подыщут подходящее место для лекарств и перевязочных материалов. — Он кивнул в сторону вещмешков.

Мы с Гэбриэлем устроились рядом с уже сидевшими Сэмом и стариком индейцем. Старик, не скрывая печали, долго разглядывал из-под тяжелых век следы разгрома.

— Неужели не было способа разрешить ваши разногласия мирным путем? — наконец спросил он.

— Наступит день, когда мы попытаемся что-то предпринять в этом направлении, — печально вздохнул Сэм. — Но пока противная сторона не склонна вступать с нами в переговоры.

— А вы, видимо, владеете высокими технологиями, если способны производить лекарства, — вступил в беседу Гэбриэл.

— Да, мы производим их в небольших количествах, чего, впрочем, вполне достаточно, чтобы удовлетворить наши насущные потребности. А... — понимающе улыбнулся Чи, — вас интересуют не столько лекарства, сколько наши технические возможности. Таким образом вы пытаетесь выудить из меня информацию.

— Вы правы, — кивнул Сэм. — Вы вызываете у нас любопытство. Страшное любопытство. Наша любознательность нисколько не встревожила Чи.

— И это вполне естественно, — сказал он. — Что же... Я выходец из племени алгонкинов. Первоначально обучался медицине, а затем, прослушав блестящую лекцию швейцарского психолога, переключился на психиатрию. Несколько месяцев я состоял с ним в переписке, а потом он пригласил меня и еще нескольких столь же юных учеников поработать в его доме в Базеле. В Швейцарии я провел целую зиму. Это был период вдохновения. — Постойте-постойте! — Гэбриэл удивленно вскинул брови. — Швейцарский психолог... Ведь вы говорите о Карле Густаве Юнге, верно?

— Ну конечно, о нем. Он в то время был увлечен изучением снов аборигенов, как нас тогда называли. Я, естественно, попал в ту же категорию. Однако от него я получил сведений гораздо больше, чем он от меня. Во всяком случае, так мне кажется. В апреле месяце тридцать лет назад я навестил резервацию своих соплеменников, где мне сказали, что у нашего старого и склонного к припадкам шамана поехала крыша. Это, казалось, нашло полное подтверждение в начале мая, когда старец вдруг объявил о приходе Судного дня и принялся загонять всех жителей поселения в заброшенные серебряные копи. Большая часть соплеменников — и я в том числе — послушались старика и провели в подземелье три дня и три ночи. Все это время безумец выкладывал на полу из цветной глины и зерен пшеницы какие-то знаки и твердил, что изображение предвещает катастрофу и что мы должны оставаться под землей до тех пор, пока не минует опасность. И знаете, я ему поверил. И поверить меня заставили вовсе не древние предрассудки моего племени, а фраза, которую, сидя за обеденным столом, любил повторять Юнг. Этот мудрый человек постоянно цитировал Гете:

«События еще до своего прихода бросают тень перед собой».

Как мне кажется, перед приходом Ослепления животные стали вести себя крайне необычно. Ими овладело какое-то странное беспокойство. Коровы затоптали насмерть нескольких пастухов. Некоторые птицы, несмотря на период гнездования, сбились в стаи и отправились в перелет. Была весна, но рыба ушла в глубину, как зимой. — Чи поднял руки, широко расставив пальцы. — Шаман был прав. Наступил Судный день. Наступил в той форме, с которой вы теперь хорошо знакомы. В роковую ночь три десятилетия назад в небе появились зеленые огни. Об этом нам сообщили двое юношей, легкомысленно пренебрегших предостережениями шамана и вышедших взглянуть в ночные небеса. К утру они ослепли. Однако из трехсот мужчин, женщин и детей нашего племени двести восемьдесят сумели избежать проклятия Ослепления.

— Ваш народ, судя по всему, процветал и после этого, — заметил Сэм. — У вас прекрасная семья.

— Вы говорите о моих детях? А знаете, что у этой троицы есть племянники и племянницы, которые значительно старше их?

— Поздравляю! Итак, вы вернулись к исконному образу жизни вашего племени?

— Во всяком случае, частично. После того как пришли бледнолицые, мы не только потеряли наши земли, но и утратили большую часть древних обычаев. Тысячи лет мы верили в то, что являемся хранителями солнца. Мы считали, что дневное светило дарит свет и тепло остальному человечеству только благодаря нашим ритуалам. Мы были страшно горды тем, что боги возложили на нас столь высокую ответственность. Миссионеры ухитрились избавить нас от прежних иллюзий, сумев одновременно внушить новые. В лучшем случае наш народ испытал разочарование... Однако многими овладела депрессия, граничащая с психозом. Понимаете, мы в массе своей утратили волю к жизни. Но после прихода Ослепления мы вдруг увидели, что способны вернуть прежние ценности. И хотя нам не удалось заключить в свои объятия старых богов, мы смогли сотворить их на основе учения Юнга. Мы создали новую, более сильную веру, базирующуюся не на догме, а на духовности. — Старик посмотрел на нас из-под набрякших век и продолжил: — Однако, боюсь, вам это неинтересно. Но вы должны понять, что мы живем в Новой эре. Ослепление навсегда покончило со Старым миром. Новая эра требует новой веры. Обратитесь к прошлому. Во все времена процветали лишь те общества, которые находили для себя новых богов и обращались в новую веру. Страны и культуры гибли, когда рушились основы их веры.

— Неужели вы хотите сказать, что мы должны обратиться к вашей религии? — мрачно спросил Гэбриэл. — Насильственное принуждение есть еще одна форма угнетения. — Почему бы и нет? Но не путайте Бога с верой. О них следует говорить по отдельности. Рассматривайте религию всего лишь как схему вашей жизни. Как своего рода свод законов, формирующих конституцию страны.

Вернулся юный индеец с дымящимися кружками кофе и чая. Первым не выдержал Гэбриэл Дидс:

— Это все, конечно, крайне любопытно, но нас всех прежде всего интересует...

— Да. Я с самого начала знал, что нам не удастся избежать этой темы, — понимающе кивнул Чи. — Ведь вас интересует, как наши люди без ущерба для себя могут ходить среди триффидов. Не так ли?

— Да, это очень интересно, — ответил Сэм, сжимая в ладонях кружку кофе.

— Позвольте прежде всего прикоснуться к вашему лицу, — сказал Чи. Я кивнул, и он, ко всеобщему изумлению, дотронулся твердыми, как подошва, кончиками пальцев до моего подбородка. — Щетина, — произнес он и добавил: — А теперь, пожалуйста, прикоснитесь ко мне. Я сделал, как просил старый индеец.

— Чувствуете разницу? — улыбнулся он. — Кожа гладкая, как арбуз. — Вместо того чтобы прямо ответить на поставленный вопрос, он сказал: — Последний раз наш человек погиб от яда триффидов двадцать лет назад.

— А после этого?

— Некоторые из нас время от времени попадали под удар стрекала. Но смертельных исходов больше не было. И вот уже пятнадцать лет, как яд на нас не действует совсем, хотя физическую силу удара мы, естественно, чувствуем.

— Каким образом вы, по вашему мнению, приобрели иммунитет? — спросил Гэбриэл.

— Частично ответ дает только что увиденное. У вас на подбородке растет щетина, что для нас совершенно нехарактерно. Мне пятьдесят пять лет, и на моем лице вы не увидите ни одного волоска. Это хорошо иллюстрирует значительные биологические различия, существующие между американскими индейцами и другими американцами — выходцами из Европы и Азии. Не сомневаюсь, что вы с этими различиями знакомы. Взгляните на основные признаки нашей расы: прямые черные волосы, тяжелые веки, широкие скулы, красноватая кожа... — Он показал на свое лицо. — Посмотрите внимательнее, и вы обнаружите другие различия. Среди нас почти не встречаются мужчины с растительностью на лице, но зато множество индейцев имеют резцы лопатовидной формы. У нас нет людей с группой крови типа "В" и очень мало с группой крови типа "N". Короче говоря, джентльмены, мать-природа сварила нашу кровь несколько иначе, чем вашу.

— Неужели это все объясняет? — Я был разочарован. — Неужели различия в крови или в наборе хромосом все так меняют?

— Возможно.

Но Гэбриэл соображал быстрее, и его ум был, несомненно, острее моего.

— Но вы же сказали, что иммунитет вырабатывался постепенно, — сказал он. — Более двадцати лет назад ваши люди умирали от яда этих растений. А потом у них вдруг возник иммунитет. Странно...

— Верно, — согласился Чи. — Думаю, что латентные иммунные силы пробудились оттого, что люди стали есть триффидов. Помню, будучи молодым человеком, я частенько ел овощной салат, сдобренный кусочками шинкованного стрекала. Это блюдо было изобретено в нашей резервации из соображений экономии, а не как кулинарный изыск. — Из этого следует, что продолжительное употребление в пищу малых доз яда триффидов стимулирует иммунитет, — задумчиво пробормотал Гэбриэл, покручивая нижнюю губу между указательным и большим пальцами. — И вот теперь, имея возможность свободно передвигаться, вы получили перед всеми остальными громадное преимущество.

— И при этом весьма редкостное, — без тени угрозы добавил Чи. — Иногда, честно говоря, подобная возможность приносит нам огромное удовлетворение. Это был, надо признаться, не тот ответ, который мы от него ждали. Рядом с нами сидел человек, имеющий полноценную семью и принадлежащий к уверенному в себе, независимому и самодостаточному сообществу, скрепленному единой верой. Это были люди, не ставшие жертвой Великого Ослепления и не пострадавшие от вторжения триффидов. Катаклизм, случившийся три десятилетия назад, не обернулся для них катастрофой. Даже наоборот — этим людям он принес спасение.

Когда индейцы ушли, мы вернулись к своим трудам. Я принялся оттаскивать в сторону обломки изгороди, и к вечеру все было готово к установке новой сетки. Вконец обессиленный, я залез под одеяло за барьером из вездеходов. Часовой негромко наигрывал на гитаре печальные, услаждающие слух блюзы. Пребывая между сном и явью, я мысленно возвращался к нашей беседе с Чи. И снова видел его мудрые глаза под тяжелыми веками, вспоминал, как он говорил о биологических различиях в составе крови, обеспечивающих им иммунитет от яда триффидов. Я представлял себе, как он и его дети спокойно шагают через заросли смертельно ядовитых растений.

И в этот момент на меня вдруг нашло почти библейское озарение. Это было как вспышка молнии. Я отбросил одеяло и сел, повторяя: «Кристина... Кристина...»

Кристина бегала среди триффидов. Я видел это собственными глазами. Она тоже имеет иммунитет против яда. Но будь я проклят, если в ее жилах течет хотя бы капля индейской крови...

Глава 29

Восстановление

Мы с Гэбриэлом сидели на берегу реки.

— У тебя не сложилось впечатление, что этот тип страдает манией величия? — спросил он.

— Райдер Чи?

— Именно, — кивнул Гэбриэл. — Мужик утверждает, что одарил своих соплеменников новой религией на основе учения Юнга, а на самом деле он навязал им очередную разновидность самообмана.

— Но не занимаемся ли мы все самообманом в той или иной форме? Разве ты не слышал утверждений, что сама цивилизация — не что иное, как иллюзия? И как только мы перестаем в нее верить, она прекращает свое существование. А если цивилизация всего лишь форма иллюзии, или по-иному... — я замолчал подыскивая нужное слово, -

...жульничество, то чем религия Райдера Чи хуже самообмана, который исповедуем мы?

— Этот человек закрывает глаза на реальность. Ведь он наверняка должен знать слова Юнга о том, что мания психопата есть лишь попытка нездорового ума создать новый мир, который по сути своей не может не быть психопатичным.

— Возможно, я слишком туп, Гэйб, но если в результате нарождается общество, исполненное энергии, оптимизма и в целом счастливое, то почему тогда не предаться самообману?

— Знаешь, что я хочу тебе сказать, Дэвид?

— Что?

— Я этому индейцу завидую. В этом суть проблемы. — Гэбриэл улыбнулся. — От снедающей меня зависти я позеленел, как триффидов лист. И дело вовсе не в том, что Райдер Чи и его народ обладают иммунитетом против яда. Я смертельно завидую тому, что организованное им сообщество функционирует столь же надежно, как мотор «роллс-ройса».

— Не стоит ли нам в таком случае позаимствовать кое-что из его идей?

— Почему бы и нет? Итак, Дэвид, меняем старых богов на новых. — И Гэбриэл продемонстрировал в широкой улыбке свои белоснежные зубы.

Женщина в каноэ посередине реки что-то крикнула и помахала рукой.

— Пришел наш черед, Дэвид. Берись за веревку. Он передал мне конец каната, а сам ухватился за ту часть, которая была ближе к кромке воды. В сорока шагах от нас выше по течению пара мужчин подняла другую часть каната. По команде с лодки мы принялись тянуть. Я предполагал, что работа не окажется обременительной, но канат не поддавался. Создавалось впечатление, что он зацепился якорем за подводный утес.

— Проклятие! — пропыхтел Гэбриэл, напрягая до предела свои стальные мышцы. — Никогда не думал, что рыболовство — такой тяжкий труд.

Мы продолжали тянуть, и наконец усилия стали приносить плоды. Верхняя кромка сети появилась на поверхности воды. По мере того как мы вытягивали ее на берег, она все больше и больше принимала подковообразную форму. Пять минут спустя мы вытянули сеть на берег. У Гэбриэла на лбу выступили крупные, с хорошую жемчужину, капли пота.

— И это вознаграждение за все наши усилия? — произнес гигант, глядя на улов с нескрываемым отвращением.

В сети трепыхалось не более десятка малосъедобных на вид рыб. Постояв с минуту над добычей, мы принялись вытаскивать улов из ячеек, выбрасывая мальков в реку и перекладывая в корзину рыбу покрупнее.

— Признаюсь как на духу, съем с триффидами уху, — сымпровизировал Гэбриэл и восхищенно добавил: — Здорово получилось!

Когда мы разбирали кучу водорослей, Гэбриэл неожиданно исторг проклятие и, скривившись от боли, стал отдирать вцепившегося в мизинец рака. Освободившись от клешней, он сунул мизинец в рот.

— Скажи, Дэвид, может быть, у меня начинается паранойя? Или мать-природа действительно восстала против нас? — спросил он, отправляя пресноводного агрессора в корзину. (Я не сомневался, что злодей найдет свой конец в котле с кипящим супом в обществе других тварей, признанных нашим поваром годными в пищу.) — Сочный бифштекс! Гора картофельного салата! Золотистый картофель «фри»! Вкуснейший майонез! Хрусткая свежая зелень! Сладкие помидоры! Кружка холодного пива! Где вы? И сколько...

— Ш-ш... — остановил я этот кулинарный панегирик. — Ты ничего не слышишь?

Некоторое время мы стояли молча. Я смотрел вверх по течению реки, откуда, как мне показалось, долетал звук, но видел всего лишь серебряную полоску воды между двумя темными берегами. Из прибрежного ивняка вылетела стая птиц, вспугнутых необычным звуком. — Боже! — воскликнул Гэбриэл. Его лицо окаменело. — неужели все снова?!

Все, кто был на берегу, бросились к лагерю. Пережившие первое нападение мужчины и женщины мчались за оружием. На берегу стоял вездеход. Его башня повернулась в направлении источника звука, и скоро сдвоенный ствол пулемета уже смотрел вверх по течению реки. Я вслушался внимательнее, и мне стало ясно, что это работает мотор. Шум был не совсем обычный, но в том, что это двигатель внутреннего сгорания, я не сомневался.