Молот господень

— Спасибо, Давид. Я не могу сейчас заниматься этим. Напомни мне завтра.

***

«Капитан Сингх, исследовательский корабль „Голиаф“, Солнечному информационному каналу:

Я получил ваше сообщение пару дней назад, но не воспринял его всерьез. Я никак не предполагал, что эти ненормальные все еще поблизости. Нет, мы не встречали никаких иностранных кораблей. Не волнуйтесь, мы дадим вам знать, если встретим».

***

— Сонни?

— Я здесь, капитан.

— Прими поздравления по поводу сервировки стола вчера вечером. Но мой дозатор мыла опять пуст. Заполни его, и, пожалуйста, пусть на этот раз будет сосновый запах — лаванда мне надоела.

***

По единодушному мнению, Сонни был вторым человеком на борту, а некоторые считали его даже более значимым, чем капитан. Его официальный статус корабельного стюарда почти ничего не говорил о роли Сонни на «Голиафе». Он был главным образом мистером Сделай То-Уладь Это, способным совладать, в равной степени хорошо, с проблемами человеческих отношений и с техническими трудностями — по крайней мере на уровне обычной домоправительницы. Когда он появлялся поблизости, даже самые безнадежно неисправные роботы-уборщики начинали работать, а томящиеся от любви молодые ученые обоего пола скорее доверяли ему, чем программе SHIPDOC-PSYCH. (До капитана Сингха доходили слухи, что у Сонни есть замечательная коллекция вспомогательных приспособлений для секса, настоящих и виртуальных, но существует ряд вещей, о которых благоразумный командир предпочитает не знать.) По любым меркам у Сонни был самый низкий коэффициент интеллектуальности среди всех на борту корабля, но это не имело никакого значения; его расторопность, добродушие и отзывчивость — вот что действительно было важно. Когда один известный заезжий космолог в порыве раздражения обозвал его «идиотом», капитан Сингх высказал ему упрек и попросил извиниться. Тот отказался, и тогда его отослали домой следующим же челноком, несмотря на энергичные протесты с Земли.

Это был исключительный случай, но между командой «Голиафа» и научным персоналом всегда существовала некоторая напряженность. Она обычно не выходила за рамки доброжелательности и выражалась в форме острот и розыгрышей. Но, когда возникали какие-то сложные проблемы, все сотрудничали от души, совсем не считаясь со своими служебными обязанностями.

Поскольку Давид держал под своим неусыпным оком все операционные системы «Голиафа», в круглосуточной вахте не было необходимости. В «дневное» время обе команды, А и Б, бодрствовали, хотя дежурила только одна; затем на восемь часов весь корабль прекращал работу. Случись авария, Давид смог бы отреагировать гораздо быстрее любого человека. В действительности, если бы и возникла какая-то ситуация, справиться с которой даже он оказался бы бессилен, пожалуй, было бы гуманнее позволить обеим командам проспать несколько оставшихся секунд их жизни.

День на корабле начинался в 6.00 по всемирному времени, но, поскольку камбуз был слишком мал, чтобы вместить всех, команда, которая заступала на дежурство первой, имела преимущество и завтракала в 6.30. Команда Б ела в 7.00, а научный персонал должен был ждать до 7.30. Однако закусить можно было в любое время из автомата, и никто никогда не должен был страдать от голода.

Ровно в 8.00 капитан Сингх кратко излагал программу на день и сообщал какие-либо важные новости. Затем дежурная команда А расходилась по местам, ученые — по лабораториям и пультам компьютеров, а команда Б исчезала в своих небольших, но очень комфортабельных комнатах, чтобы посмотреть ночные видеоновости, подключившись к корабельной информационно-развлекательной системе, позаниматься или как-то иначе занять себя до начала смены в 14.00.

Это был штатный распорядок, но он подвергался частым пертурбациям, как запланированным заранее, так и совершенно неожиданным. Самыми интересными из них были посещения время от времени проходящих мимо астероидов. Один пресытившийся астроном как-то заметил: «Если вы видели хоть один астероид, считайте, что вы видели их все». Это неправда (он был специалистом по сталкивающимся галактикам, поэтому его неосведомленность о таких мелких подробностях, как астероиды, простительна). На самом деле астероиды очень разнообразны по своим размерам — от тысячекилометровой Цереры до безымянных камней размером с небольшой дом.

Большинство из них на деле и были не чем иным, как обломками прекрасно известных на Земле и Луне горных пород — базальта и гранита, высококачественных строительных материалов, что установлено еще самым незаурядным творцом Альп и Гималаев. Другие состояли в основном из металлов

— железа, кобальта и более редких элементов, включая золото и платину. Некоторые довольно мелкие астероиды стоили бы триллионы долларов, правда, еще до того, как превратности рынка сделали золото дешевле, чем гораздо более полезные металлы типа меди или свинца.

Однако самый большой интерес для науки представляли астероиды, содержащие значительные количества льда и соединений углерода. Некоторые из них были потухшими кометами — или кометами, только еще начинающими светиться, когда изменившееся гравитационное поле подталкивает их к раскаленному Солнцу, порождающему их свечение.

Углеродные астероиды все еще хранили в себе много тайн. Отмечались признаки — хотя о доказательствах пока горячо спорили, — что некоторые их них когда-то отделились от гораздо более крупного тела, возможно даже достаточно большого и теплого, чтобы там были океаны. А если это так, то почему бы там не быть и самой жизни? Несколько палеонтологов погубили свою репутацию, заявив, что в недрах астероидов они обнаружили отпечатки органических остатков, и, хотя большинство из их коллег отнеслись к подобному заявлению с презрением, точка в этом вопросе еще не была поставлена.

Всякий раз, когда в округе появлялся интересный астероид, ученых «Голиафа» вполне можно было разделить на два лагеря: хотя на самом деле до драки никогда не доходило, в расположении за столом во время еды происходили неуловимые перемены.

Астрогеологи требовали перебазировать корабль — и вместе с ним все свое лабораторное оборудование — ближе к цели, чтобы они смогли не спеша исследовать ее. Космологи сопротивлялись этому зубами и ногтями: тщательно измеренная ими базовая линия изменилась бы, и вся их интерферометрия пошла бы насмарку — и все из-за каких-то жалких каменных обломков. Космологи были правы, и геологи скрепя сердце в конце концов пошли на компромисс. На более мелкие из попадающихся астероидов направляли автоматические зонды, которые могли собрать образцы и провести основные обследования. Это было лучше, чем ничего, но, если астероид находился на расстоянии свыше миллиона километров, запаздывание передачи «Голиаф» — зонд — «Голиаф» становилось невыносимым. «Как бы вам понравилось размахивать молотком, — жаловался один из геологов,

— и целую минуту ждать, прежде чем вы узнаете, что промахнулись?» Поэтому в случае действительно важных прохожих астероидов, таких, как главные Троянцы типа Патрокла или Ахилла, для нетерпеливых ученых приспособили корабельный катер. Ненамного больше семейного автомобиля, он мог поддерживать основное жизнеобеспечение пилота и трех пассажиров вплоть до недели, что позволяло им довольно подробно исследовать девственные миры и привозить с собой несколько сот килограммов не первых попавшихся под руку образцов. Капитану Сингху приходилось организовывать такие вылазки в среднем каждые два-три месяца. Он приветствовал их, поскольку они вносили некоторое разнообразие в корабельную жизнь. И как было отмечено, даже те ученые, кто выражал наибольшее презрение к подобному корчеванию булыжников, следили за поступающим видеоизображением так же увлеченно, как и все остальные.

Они оправдывались по-разному.

— Ну, это дает мне возможность в какой-то мере почувствовать то, что должны были чувствовать мои прапрапрародители, когда следили за первыми шагами Армстронга и Олдрина на Луне.

— Таким образом высаживаем на неделю по крайней мере трех камнелюбов. К тому же больше места за столом.

— Не ссылайтесь на мои слова, капитан, но, если в Солнечной системе когда-нибудь были гости, как раз здесь они могли оставить часть своего барахла. Или даже какое-нибудь сообщение для нас, если мы достаточно развиты для этого.

Иногда, когда он наблюдал за своими коллегами, парившими над таинственными ландшафтами в миниатюре, где прежде никто не бывал, а возможно, никогда больше и не будет, Сингх испытывал непреодолимое желание удрать с корабля и насладиться свободой космоса. Он, вероятно, смог бы найти для этого предлог: его первый помощник был бы только рад на время принять на себя командование. Но он стал бы лишним грузом — и даже создал бы неудобство

— в тесной четвертушке катера, а для такой поблажки он уже не мог найти оправдания.

И все же, наверное, жаль провести несколько лет в центре этого настоящего Саргассова моря дрейфующих миров и никогда не ступить ни на один из них.

Когда-нибудь он непременно должен предпринять что-то на этот счет.

Глава 23. Тревога!

Это было так, как будто часовые на стенах Трои заметили на горизонте первый отблеск солнечных лучей, упавших на вражеские копья. Тотчас все изменилось.

И все же опасность пока отстояла дальше чем на год. Мысль о ней не укладывалась в голове, не возникало никакого ощущения близкой катастрофы: на самом деле все еще теплилась надежда, что результаты первых поспешных наблюдений могут оказаться ошибочными. Может быть, этот новый астероид в конце концов и пройдет в стороне от Земли, как случалось с мириадами других в минувшие века.

Давид разбудил Сингха с этой новостью в 5.30 по всемирному времени. Впервые он прервал сон командира.

— Извините, капитан. Но сообщение пришло с пометкой «сверхсрочно». Я никогда такого не видел.

Я тоже, подумал Сингх, хотя всегда ждал этого. Но, по мере того как он читал космический факс и изучал схему орбит Земли и астероида, он чувствовал, как холодная рука сжимала его сердце. Сингх надеялся, что это может оказаться всего лишь ошибкой, хотя с самого первого мгновения ничуть не сомневался в худшем.

А потом, как ни парадоксально, он ощутил душевный подъем. Так вот для чего десятилетия назад был построен «Голиаф»!

Это было его судьбой. Однажды в Заливе Радуг, будучи почти мальчишкой, он уже встретил ее вызов — и преодолел его. Теперь же он стоял лицом к лицу с неизмеримо большим испытанием.

Это было то, для чего он появился на свет. Никогда и никому не сообщай плохие новости на голодный желудок. Поэтому капитан Сингх дождался, пока все на борту покончили с завтраком и только тогда огласил по трансляции космический факс с Земли, а также еще один дополнительный, поступивший часом позже.

— Все программы, все исследовательские проекты отменяются. Научный персонал вернется на Марс следующим челноком, а мы будем готовить «Голиаф» к тому, что безусловно станет важнейшей миссией из всех, когда-либо порученных ему или любому кораблю.

— Детали сейчас отрабатываются, и возможны коррективы. Я уверен, вам известно, что проект по использованию масс-двигателя, способного отклонить астероид приемлемого размера от его траектории, разработан уже давно. Ему даже присвоено имя «Атлант». Как только станут известны все параметры, проект вступит в свою завершающую фазу, и кораблестроительный завод на Деймосе приступит к скоростному строительству. К счастью, все необходимые комплектующие — топливные баки, толкатели, системы контроля и каркас — стандартизованы, чтобы собрать все воедино. Поэтому наносборщики смогут построить «Атлант» за считанные дни.

— Затем он будет смонтирован с «Голиафом», поэтому мы должны как можно быстрее добраться до Деймоса. Это даст возможность некоторым из нас навестить свои семьи на Марсе. Есть одна старая земная пословица: «Не было бы счастья, да несчастье помогло…» — Мы возьмем на борт ровно столько топлива, сколько необходимо, чтобы доставить пустой «Атлант» на Юпитер, и дозаправимся на орбитальной заправочной станции на Европе. А затем начнется настоящее дело — встреча с астероидом. К тому времени останется только семь месяцев до его падения на Землю, если таковое произойдет.

— Мы должны будем обследовать астероид, выбрать подходящее место, установить «Атлант», проверить все системы — и запустить его. Конечно, его воздействие на тело массой миллиарды тонн будет неизмеримо малым. Но отклонение всего на несколько сантиметров, если этого можно добиться прежде, чем астероид пересечет орбиту Марса, будет достаточным, чтобы заставить его промазать и проскочить мимо Земли на сотни километров…

Сингх сделал паузу, ощущая легкое смущение. Все сказанное было элементарно для команды, но для геологов и астрохимиков могло оказаться внове. Он серьезно сомневался, смогут ли они связно изложить ему три закона Кеплера, не говоря уже о том, чтобы вычислить орбиту.

— Я плохо умею произносить вдохновляющие речи, да и не считаю их необходимыми. Все вы знаете, что мы должны делать, и у нас нет времени, чтобы растрачивать его впустую. Теперь потеря даже нескольких дней смогла бы полностью изменить исход дела и обернуться концом истории — по крайней мере на Земле — вместо безобидного пролета астероида мимо планеты.

— Еще одна вещь. Названия очень важны — взгляните на всех этих Троянцев вокруг нас. Мы только что получили информацию из MAC об официальном наименовании. Какой-то грамотей копался в индусской мифологии и случайно наткнулся на богиню смерти и разрушения. Ее имя Кали.

Глава 24. Отпуск на берег

— Папа, а как выглядели настоящие марсиане? Роберт Сингх с любовью смотрел на свою дочку — формально ей было десять лет, хотя с тех пор, как она родилась, планета, где она жила, совершила только пять оборотов вокруг Солнца. Ни от одного ребенка нельзя ждать, что он вытерпит 687 дней между днями рождения, так что продолжительность года оставалась единственным пережитком земного календаря, который еще сохранился. Если бы его окончательно изжили, Марс разорвал бы еще одну ниточку, связывающую его с колыбелью человечества.

— Я знал, что ты собираешься спросить меня об этом, — ответил он. — И я отыскал вот это. Слушай…

«Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность. Треугольный рот с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, горгоновы…» — Кто такая Горгона?

— «…горгоновы щупальца…» — А!

«…а в особенности пристальный взгляд огромных глаз — все было полным жизни и в то же время напряженным, нечеловеческим, завораживающим и безобразным до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас». Ну, Мирелла, теперь ты знаешь.

— Что ты читаешь? А, путеводитель по Дисней-Марсу! Когда же мы пойдем туда?

— Это зависит оттого, насколько хорошо одна молодая леди учит уроки.

— Нечестно, папа! С тех пор как ты вернулся, у меня совсем не было времени.

Сингх почувствовал легкий укол совести. Похоже, он слишком уж монополизировал свою дочурку и ее младшего братишку всякий раз, когда мог отлучиться со сборки и отладки «Атланта» на кораблестроительном заводе Деймоса. Его надежды навещать семью тайком мгновенно улетучились, как только он ступил на Марс и увидел толпу журналистов и фотокорреспондентов, ожидающих его в Порт-Лоуэлле. Он и не знал, что стал вторым самым популярным человеком планеты.

Первым был, конечно, доктор Миллар, чье открытие Кали уже изменило — а возможно, изменит и еще — больше судеб, чем какое-либо другое событие в истории человечества. Хотя герои дня и общались друг с другом раз шесть посредством электронных средств связи, лично они еще не встречались. Сингх избегал такого столкновения: им нечего было сказать друг другу нового, а астроном-любитель оказался явно неспособным выдержать бремя своей неожиданной славы. Он стал высокомерно-снисходительным и обычно говорил о Кали «мой астероид». Ну ничего, рано или поздно твои приятели-марсиане поставят тебя на место: уж в этом они мастера.

Дисней-Марс был совершенно крошечным по сравнению со своим знаменитым земным предшественником, но, попав туда, вы бы этого не сказали. Средствами диорамы и голографинеских проекций он показывал Марс таким, каким люди представляли его когда-то в своих мечтах о будущем и каким однажды, как они надеялись, он станет. Хотя некоторые критиканы с недовольством утверждали, что точно такое же впечатление можно создать с помощью Мыслителя, это было просто неправдой. Достаточно было взглянуть на марсианского ребенка, гладящего настоящие земные камни, чтобы понять разницу.

Мартин был еще слишком мал для такой экскурсии, и его оставили под надежным присмотром Дорки — новейшей модели домашнего робота. На самом деле даже Мирелла не была достаточно взрослой, чтобы понять все увиденное, но ее родители знали, что она этого никогда не забудет. Она с огромным удовольствием визжала, когда из своих цилиндров выползали уэллсовские чудовища с щупальцами, и с трепетом следила, как их безобразные треножники шествовали по пустынным улицам удивительного незнакомого города — Лондона эпохи королевы Виктории.

И ей ужасно понравилась красивая Дежа Торис, принцесса Гелия, особенно когда прозвучал ее мелодичный голос: «Добро пожаловать в Барсум, Мирелла». Однако Джона Картера чуть было не выкинули из сценария: переселение таких кровожадных персонажей отнюдь не приветствовалось марсианской Торговой палатой. В самом деле, мечи! Да ведь куски металла, обработанные с такой преступной безответственностью, могут нанести серьезные ранения посетителям, если только с ними не обращаться со всей предосторожностью…

Мирелла также пришла в восхищение от удивительных зверей, которыми так щедро заселил марсианский ландшафт Берроуз. Правда, ее привел в замешательство один вопрос из области экзобиологии, который Эдгар Райе довольно беспечно обошел молчанием.

— Мама, — сказала она, — меня вывели из яйца?

— И да, и нет, — рассмеявшись, ответила Чармаина. — Но совершенно точно, что не из такого, какие откладывала Дежа. Когда мы вернемся домой, я попрошу Библиотеку объяснить тебе разницу.

— А у них действительно были машины, которые умеют делать воздух, чтобы люди могли дышать снаружи?

— Нет, но у старика Берроуза была верная идея. Это как раз то, что мы пытаемся сделать. Ты увидишь, когда мы пройдем через раздел, посвященный Брэдбери.

С гор спускалось нечто необычное.

Это была машина, похожая на желтовато-зеленое насекомое, на богомола. Она плавно рассекала холодный воздух, мерцая бесчисленными зелеными бриллиантами, сверкая фасеточными рубиновыми глазами. Шесть ног машины ступали по древнему шоссе с легкостью моросящего дождя, а со спины машины на Томаса глазами цвета расплавленного золота глядел марсианин, глядел будто в колодец…

Мирелла была очарована и еще больше озадачена ночной встречей землянина и марсианина, каждый из которых был для другого плодом воображения. Когда-нибудь она поймет, что это было мимолетным столкновением двух эпох над бездной времени. Ей понравились изящные песчаные корабли, скользящие по пустыне, огненные птицы на прохладном песке, золотые пауки, плетущие тонкие нити паутины, лодки, похожие на бронзовые цветы на глади широких каналов. И она горько плакала, когда хрустальные города погибли прямо на глазах захватчиков с Земли.

«ОТ МАРСА, КАКИМ ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ, К МАРСУ, КАКИМ ОН БУДЕТ» — гласила надпись у входа в последнюю галерею. Капитан Сингх не смог удержаться от улыбки при виде этого «БУДЕТ» — типично по-марсиански в своей самонадеянности. На искушенной старушке-Земле написали бы «МОЖЕТ БЫТЬ, БУДЕТ».

Завершающая экспозиция была почти устаревшей по своей простоте и ничуть не менее впечатляющей. В наступавшей темноте они сели у венецианского окна, глядя вниз на море тумана, пока позади них не взошло далекое солнце.

— Долина Маринера, Ночной лабиринт сегодня, — произнес приятный голос на фоне тихой музыки.

Под лучами восходящего солнца туман рассеялся, осталась лишь тончайшая дымка. На горизонте отчетливо и ясно предстала безбрежная панорама каньонов и отвесных скал, окаймляющих самую громадную равнину во всей Солнечной системе. Картину ничуть не смягчало расстояние, которое давало ощущение перспективы при созерцании похожих видов гораздо меньшего Большого Каньона на американском Западе.

Прекрасная в своей строгости, выдержанная в красных, охряных и малиновых тонах, она была не то чтобы враждебна жизни, а как-то совершенно к ней равнодушна. -Взгляд тщетно искал хотя бы малейший намек на синь или зелень.

Солнце быстро прочертило небосвод; по дну каньонов поползли тени наподобие чернильных подтеков. Спустилась ночь; ненадолго вспыхнули звезды и были стерты с небосвода новой утренней зарей.

Что-то изменилось — или нет? Далекая линия горизонта прочерчена уже не так отчетливо — или это только показалось?

Еще один «день», и на этот раз никаких сомнений. Резкие контуры ландшафта смягчались; очертания далеких скал и утесов уже не так ясно выражены. Марс менялся…

Дни, недели, месяцы, а на самом деле, возможно, и десятилетия пронеслись мимо. И теперь перемены бросались в глаза.

Тусклый оранжево-розовый цвет неба уступил место бледно-голубому, и наконец заклубились настоящие облака, а не тот тончайший туман, который исчезал с рассветом. А по дну каньона, где когда-то была только безжизненная горная порода, тут и там замелькали зеленые пятна. Деревьев еще не было, но лишайники и мхи прокладывали для них дорогу.

Неожиданно, будто бы по волшебству, возникли водоемы со спокойной и гладкой поверхностью, которые не испарялись немедленно под лучами солнца, как это бывало на Марсе сегодня. По мере того как развертывались видения будущего, водоемы превращались в озера и сливались в реки. Вдоль их берегов внезапно выросли деревья. Роберту Сингху, с точки зрения землянина, их стволы показались слишком тонкими: вряд ли они выше и дюжины метров. В реальности — если только кто-то мог назвать это реальностью! — такие деревья, пожалуй, превзошли бы самую высокую секвойю, достигая при столь низкой гравитации как минимум сотни метров. Теперь точка обзора изменилась. Они летели на восток вдоль Долины Маринера, через Ущелье Утренней Зари и затем на юг к огромной Чертовой равнине, самой низкой области Марса. Суши здесь больше не было.

По мере того как он смотрел сверху на сказочный океан будущего, Роберта Сингха захлестнул поток воспоминаний с такой неодолимой силой, что он на какое-то мгновение почти забыл, где находится. Чертов океан исчез. Он снова был на Земле и неторопливо брел вдоль африканского побережья, окаймленного пальмами, вместе с маленьким Тоби, а за ними по пятам плелась Тигретта. Было ли это его настоящим прошлым или только иллюзией, заимствованным воспоминанием кого-то другого?

Конечно, на самом деле сомнений не возникало, но возвращение к прошлому было настолько живо, что обжигало рассудок. Однако чувство печали вскоре сменилось настроением тоскливого удовлетворения. Горевать не о чем, с Фрейдой и Тоби все в порядке (пора с ними опять связаться!), а новые семьи о них заботятся. Хотя жаль, что Мирелла и Мартин никогда не познают радости дружбы с существом типа Тигретты. Домашние животные были роскошью, которую на Марсе пока не могли себе позволить.

Путешествие в будущее закончилось быстро промелькнувшей перед глазами картиной планеты Марс из космоса — сколько столетий или тысячелетий спустя? Его полюса больше не были увенчаны шапками замерзшего углекислого газа, поскольку солнечные лучи, направляемые вниз орбитальными зеркалами стокилометрового диаметра, покончили с вековой зимой. Изображение постепенно исчезло и сменилось надписью: «Весна, 2500 год». Интересно! Я надеюсь, все так и будет, хотя мне этого никогда не узнать, думал Роберт Сингх, пока они молча выходили. Даже Мирелла казалась необычно притихшей, как будто пыталась отделить действительность от фантазии, в которую заглянула.

Когда они проходили через воздушный шлюз к герметизированному марсианскому автомобилю, доставившему их из отеля, экспозиция преподнесла финальный сюрприз. Раскат далекого грома — звук, который в природе слышал только Роберт Сингх, — и Мирелла пронзительно взвизгнула, когда из разбрызгивателя над головой на них упали мелкие капельки.

— Последний дождь на Марсе был три миллиарда лет назад и не принес с собой жизнь в те места, где прошел. В следующий раз будет по-другому. До свидания и спасибо за посещение.

***

Роберт Сингх проснулся глубокой ночью накануне отлета и лежал в темноте, пытаясь припомнить основные моменты своего посещения. Некоторые из них, включая и наполненные нежностью минуты несколько часов назад, он записал для воспроизведения в будущем; они поддержат его в предстоящие впереди долгие месяцы.

Перемена ритма его дыхания, должно быть, потревожила Чармаину. Она повернулась к нему, оставив свою руку у него на груди. Уже не в первый раз Сингх улыбнулся при мысли, насколько неудобным было бы это телодвижение на родной планете.

Несколько минут оба молчали. Потом Чармаина сонно спросила:

— Ты помнишь рассказ Брэдбери, иллюстрацию к которому мы видели, — тот, где эти варвары с Земли палили по прекрасным хрустальным городам, чтобы попрактиковаться в стрельбе?

— Конечно. «И по-прежнему лучами серебрит простор Луна…». Я не смог не отметить, что действие разворачивается в 2001 году. Чересчур оптимистично, да?

— Ну, по крайней мере он действительно дожил до того, чтобы увидеть, как сюда добрались люди! Но, после того как мы ушли из Дисней-Марса, я не могу отогнать от себя мысль — а не поступаем ли и мы точно так же, разрушая то, что создали?

— Никогда не думал, что услышу подобное от истинной дочери Марса. Но мы не только разрушаем. Мы создаем… Боже!

— В чем дело?

— Это как раз навело меня на мысль о Кали. Она ведь не только богиня разрушения. Из обломков старого она еще и создает новый мир.

Последовала долгая пауза.

— Это именно то, о чем твердят нам Возрожденные. А ты знал, что они основали миссию прямо здесь, в Порт-Лоуэлле?

— Да они же безобидные сумасшедшие. Не думаю, что причинят кому-нибудь беспокойство. Счастливых снов, дорогая. И в следующий раз, когда мы пойдем в Дисней-Марс, возьмем с собой Мартина — я обещаю.

Глава 25. Станция на Европе

Роберту Сингху не чем было особенно заняться во время скоростного перелета Деймос/Марс — Европа/Юпитер, разве что изучать то и дело меняющиеся планы на случай аварийной ситуации, которые непрерывно направлял ему Космический патруль, да знакомиться с новыми членами своей команды.

Торин Флетчер, старший инженер с кораблестроительного завода на Деймосе, возглавит операцию по заправке, когда состыкованный комплекс «Голиаф"/"Атлант» будет доставлен на орбитальную заправочную станцию на Европе. Десятки тысяч тонн водорода, которые следует закачать на борт, будут в виде шуги — смеси льда с жидкостью — с плотностью выше, чем у однородной жидкости, а потому требующей меньше пространства для хранения. Но даже в этом случае суммарный объем более чем вдвое превышал габариты злополучного «Гинденбурга», чья гибель в огне положила конец непродолжительной эпохе эксплуатации транспортных средств легче воздуха — по крайней мере на Земле. Небольшие грузовые дирижабли частенько использовались на Марсе и хорошо зарекомендовали себя при проведении исследований верхних слоев атмосферы Венеры.

Флетчер был горячим приверженцем дирижаблестроения и делал все возможное, чтобы обратить в свою веру Сингха.

— Когда мы начнем осваивать Юпитер по-настоящему, — говорил он, — а не будем просто бросать на него зонды, вот тогда дирижабль снова займет подобающее ему место. Конечно, поскольку в атмосфере присутствует в основном Н2, это должен быть дирижабль, заполненный горячим водородом. Совсем не проблема! Представляете себе — прогулка вокруг Гигантского Красного Пятна!

— Нет уж, спасибо, — ответил Сингх. — При гравитации, в десять раз превышающей гравитацию на Марсе, что-то не хочется.

— Земляне могли бы летать лежа. Или на надувных матрасах, заполненных водой.

— Но к чему столько хлопот? Там нет твердой поверхности — приземлиться негде. Роботы и так могут делать все, что нам угодно, без риска для человека.

— Это как раз тот самый аргумент, который пускали в ход в начале космической эры. И теперь посмотрите, где мы находимся! Мужчины и женщины будут путешествовать на Юпитер, потому что.., э-э-э.., просто потому, что он есть. А если вам не нравится Юпитер, как насчет Сатурна? Почти та же гравитация, что и на Земле, и только подумайте, какой пейзаж! Круиз в высокие широты, где можно любоваться кольцами. Когда-нибудь это станет главной приманкой для туристов. — Легче подключиться к Мыслителю. Все удовольствия — и никакого риска.

Флетчер расхохотался, поскольку Сингх привел известный девиз.

— Вы, конечно, так не думаете.

Что правда, то правда, но у Сингха не было ни малейшего намерения соглашаться. Элемент риска составлял то, что отличало реальность от ее имитаций, какими бы совершенными они ни были. И готовность рискнуть — даже пойти риску навстречу, если он оправдан, — придавала вкус жизни и делала ее осмысленной.

Еще один из пассажиров, направляющихся на Европу, страстно увлекался делом, казалось бы, даже более там неуместным, чем аэронавтика, а именно глубоководными погружениями. Европа была единственной планетой во всей Солнечной системе, за исключением Земли, которая могла похвастаться наличием океанов, правда закованных в ледяной панцирь, что предохраняло их от воздействия космоса. Тепло, выделяемое колоссальными гравитационными потоками Юпитера — эти же силы порождали вулканическую активность на соседнем спутнике Ио, — не давало океанам промерзать до дна.

А где жидкая вода, там надежда на жизнь. Доктор Рани Виджератне потратила двадцать лет на исследование глубоководной зоны Европы как сама лично, так и при содействии роботов-зондов. Хотя она ничего не обнаружила, это ее не обескуражило.

— Я уверена, она там есть, — говорила Рани. — Я только надеюсь, что смогу обнаружить ее прежде, чем туда переберутся какие-нибудь земные микробы, выползшие из нашего космического мусора.