Королевство Костей и Терний (№3) - Кровавый рыцарь

– Что ты такое? – Он решил, что ему станет легче, если заговорить вслух, но ошибся.

Стало только хуже, словно на него напал зверь, а когда он выхватил нож, оказалось, что его лезвие сделано из зеленого листа.

Вурм встал на дыбы. Уттин скорчился в углу. Греффин скользнул по краю его поля зрения. Казалось, Стивен попал в ярко раскрашенный дом, но стоило ему коснуться стены, как краска осыпалась, обнажая гнилое дерево, изъеденное муравьями и долгоносиком.

Только теперь это была уже не комната, а стены мира, яркая иллюзия реальности разбилась, и он увидел прятавшийся за ней ужас.

Чуть не плача, Стивен перевел взгляд от тени к свече.

Пламя обрисовало маленькое личико с черными круглыми глазками и ртом.

Со сдавленным криком Стивен погасил свечу, и комнату затопила успокаивающая темнота. Он отошел к окну и присел на каменный пол. Его грудь вздымалась и опадала, Стивен старался успокоиться, убедить себя, что ничего страшного не произошло, подтянул к себе колени и обхватил их руками, чувствуя, как постепенно выравнивается сердцебиение. Он старался не шевелиться, чтобы кошмар не вернулся.

И тогда Стивен услышал другой голос, но теперь он прозвучал не в его ушах. Совершенно нормальный голос, из коридора.

Книга. Стивен протянул руку и коснулся ее пальцами, почувствовав под ними гладкий пергамент. Вероятно, другой возможности увидеть ее у него не будет, но он не осмеливался снова зажечь свечу. Быть может, ему следует вырвать страницы? Сама мысль об этом вызывала у него отвращение, к тому же он понимал, что все равно не сумеет это сделать; пергамент пришлось бы резать, а у него не было с собой ничего острого. Стивен торопливо перелистнул страницы к началу, и тут что-то задело его ладонь. Он отдернул руку, но оно коснулось его одежды, а потом соскользнуло на пол.

Теперь Стивен слышал шаги. Он быстро забрался под стол. Шаги приблизились, на миг пламя свечи осветило дверной проем.

– Кто здесь? – Стивен не узнал голоса, эхом повторившего его собственный вопрос.

Стивен едва не ответил, решив, что сумеет придумать какое-нибудь оправдание, но потом услышал отдаленный шум. Он замер на месте, пол холодил ладони.

Стивен услышал, как Эхан выкрикнул его имя, советуя бежать, потом раздался топот ног, шорох извлекаемых из ножен мечей. Человек, задержавшийся в дверном проеме, выругался и убежал.

Голос Эхана смолк.

– Святые!.. – еле слышно прошептал Стивен.

Он ощупал пол, пытаясь обнаружить выпавший из книги листок. Человек в коридоре возвращался, явно торопясь.

Палец Стивена коснулся листка, а в следующее мгновение молодой человек уже сжимал его в кулаке и мчался к окну. Оно оказалось узким, и Стивену пришлось извернуться боком, чтобы выбраться на холодный ночной воздух и спрыгнуть с высоты в два королевских ярда на твердую, мерзлую землю. Удар оказался неожиданно болезненным, но Стивену казалось, что в его венах пылает огонь.

Он обогнул здание в поисках конюшен, вдруг почувствовав себя действующим лицом ночного кошмара, где он куда-то мчался и не находил выхода, и пульс оглушительно стучал в ушах, лишая его возможности слышать преследователей. Ему казалось, нечто из комнаты все еще окружает его со всех сторон, и он мог лишь бежать, надеясь, что ему удастся отыскать такое место, где солнце уже взошло и никогда не сядет.

Стивен нашел конюшни скорее по запаху, чем по памяти, и принялся разыскивать лошадь, на которой добрался сюда от Эвера.

«Если бы тут было посветлее!» – подумал он.

Неожиданно его желание исполнилось, он услышал, как со скрежетом открывается заслонка фонаря, и его огненный глаз повернулся, озаряя Стивена. Человека, направившего луч, Стивен не сумел разглядеть, но кем бы он ни был, в руке у него был меч – его клинок сверкнул в конусе света.

– Стой на месте! – раздался приказ. – Стой, именем прайфека Кротении!

Стивен замер. Фонарь был направлен в его сторону, но спустя мгновение дрогнул, упал на землю, его луч ушел куда-то в сторону.

Стивен бросился к открытой двери конюшни. Он успел сделать лишь несколько шагов, прежде чем кто-то схватил его за Руку. Задыхаясь, он вырвался.

– Тебе понадобится моя помощь, – послышался тихий голос, и Стивен сразу же узнал его обладательницу.

– Сестра Пейл?

– Твоя дарованная Декманусом память тебя не подвела, – ответила она. – Я только что убила ради тебя человека. Мне кажется, тебе стоит меня выслушать.

– Боюсь, мои друзья в опасности, – сказал Стивен.

– Да, но сейчас ты ничем не сможешь им помочь. Может быть, позднее, если они останутся в живых. Не сейчас. Идем, нам нужно спешить.

– Куда?

– Туда, куда ты направлялся.

– Мне нужны вещи с моей лошади.

– Книги? Их забрал прайфек. Его люди унесли книги еще до того, как он с вами встретился. Пойдем, или тебя он тоже получит.

– Но как я могу тебе доверять?

– А разве у тебя есть выбор? Пойдем.

Стивену ничего не оставалось, кроме как последовать за сестрой Пейл.

ГЛАВА 9

КОЖА

Леофа разбудили крики и влажная тряпица на лбу. Кричал, разумеется, он сам, и в первые мгновения ему было все равно, откуда взялась ткань. Но как только она шелохнулась, он прихлопнул ее рукой и сразу же сел на постели.

– Тише, – прошептал женский голос. – Вам нечего бояться. Просто подождите немного.

Он услышал знакомые звуки. Зажегся крошечный огонек, потом он превратился в язычок пламени, осветивший пепельные локоны вокруг лица. Как странно, подумал Леоф, что он никогда не замечал, насколько Мери похожа на мать, а при этом освещении сходство стало очевидным.

– Леди Грэмми, – пробормотал он. – Как… – Тут он сообразил, что обнажен по пояс, и натянул на себя одеяло.

– Сожалею, что мне пришлось вас потревожить, каваор Акензал, но мне необходимо с вами поговорить, – сказала леди Грэмми.

– Вы видели Мери? Как вам удалось нас найти?

Едва слова сорвались с языка, в голову Леофу пришла ужасная мысль, что леди Грэмми каким-то образом принимает участие во всей этой истории. В этом был определенный смысл.

В конце концов, леди Грэмми являлась значимой политической фигурой.

Леоф ничего не произнес вслух, но, должно быть, она разглядела это в его глазах. Она улыбнулась и вновь осторожно погладила его лоб.

– Я не в союзе с Робертом, – заверила она Леофа. – Пожалуйста, поверьте мне, я бы никогда не позволила ему вовлечь Мери в свои дела.

– Но тогда как вы сумели сюда проникнуть?

Она снова улыбнулась, но улыбка получилась грустной.

– Я почти двадцать лет была любовницей императора, – сказала она. – Вам это известно? Мне исполнилось пятнадцать, когда я впервые разделила с ним постель. Однако я далеко не все время проводила, лежа на спине. В Эслене, на Инисе или в Новых землях не много мест, где у меня нет своих глаз, ушей или людей, задолжавших мне услугу. Мне далеко не сразу удалось отыскать вас и мою дочь после того, как вас перевели из темницы сюда, но я справилась. После этого оставалось лишь раздать необходимые взятки.

– Как Мери?

– Все время хочет спать. И тревожится о вас. Ей кажется, что вам плохо. Теперь я понимаю почему.

– Я работал. Это отнимает силы.

– Несомненно. Перевернитесь.

– Миледи?

– На живот.

– Я не совсем понимаю…

– Я рискнула жизнью, чтобы поговорить с вами, – сообщила леди Грэмми. – И самое меньшее, что вы можете для меня сделать, это повиноваться любой моей прихоти, особенно для вашей же пользы.

Леоф неохотно перевернулся на живот, проследив, чтобы его тело скрывало одеяло.

– Вы всегда спите без ночной рубашки? – спросила леди Грэмми.

– Как видите, – сухо ответил Леоф.

– Как раз ее я не вижу, – заметила она.

Спине было холодно. Быть может, кто-то послал Грэмми вонзить ему в спину нож или отравленную иглу, чтобы он не смог написать пьесу для Роберта…

Леофу следовало бы опасаться за свою жизнь, но пока ему было все безразлично; ярость оставалась где-то неподалеку, но сны ее несколько затуманили. Требовалось время, чтобы ее вспомнить.

Леди Грэмми легко провела пальцами по его спине, и, к своему ужасу, Леоф застонал. Прошло очень много времени с тех пор, как его кожи касалось что-то столь же приятное, и ему вдруг стало невероятно хорошо. Кончики пальцев принялись массировать его мышцы, унося боль и напряжение.

– Меня никогда ни к чему толком не готовили, – тихо заговорила женщина. – Не отправляли учиться в монастырь. Но Уильям приглашал наставников, чтобы я освоила некоторые искусства. Этому меня научила девушка по имени Весела из Хадама, у нее были толстые пальцы и темные-темные волосы.

– Вы не должны… это не…

– Неподобающе? Мой дорогой Леовигилд, вас бросил в темницу безумный узурпатор. Вы думаете, это подобающе? Мы сами, только вы и я, решим, что нам подобает. Вам приятно?

– Да, очень, – признался он.

– Тогда расслабьтесь. Нам есть что обсудить, но я могу продолжать, пока мы будем беседовать. Вы согласны?

– Да… – простонал Леоф, и она продолжила массировать его спину уверенными мягкими движениями.

– Все довольно просто, – продолжала леди Грэмми. – Мне кажется, я могу устроить побег всем вам.

– Правда?

Он попытался сесть и посмотреть ей в глаза, но она уложила его обратно, мягко надавив на плечи.

– Просто выслушайте меня.

Убедившись, что Леоф больше не протестует, леди Грэмми продолжала:

– Эслен в осаде. Во главе нападающих стоит Энни, дочь Мюриель, – во всяком случае, насколько мне удалось выяснить, это она. Мне неизвестно, каковы их шансы разгромить Роберта. Довольно скоро ему на помощь придут церковь и Ханза, но если вмешается Лир, война может затянуться.

Теперь обе ее руки занялись его правым плечом и рукой, уверенно разминая сухожилия. Леоф застонал, когда пальцы свело судорогой – раньше ему казалось, что они окончательно потеряли чувствительность. Его глаза наполнились слезами от смеси боли и удовольствия.

– Я воспользовалась тем, что Роберт очень занят. У меня есть друзья в этом замке, и я рассчитываю воспользоваться их помощью, чтобы вытащить отсюда вас, Мери и девушку из лендвердов, а потом переправить в безопасное место.

– Ну, на это едва ли можно надеяться, – возразил Леоф. – Но если бы удалось спасти Мери и Ареану…

– Не имеет значения, – перебила его леди Грэмми. – Если мне удастся вызволить их, то я сумею освободить и вас. Но это благородная мысль. Однако я хотела просить вас об одной услуге.

«Конечно», – подумал Леоф.

– О чем же, миледи?

– Мюриель благоволит к вам. Она готова вас слушать. Я признаю, что прежде рассчитывала посадить на трон своего сына – ведь он, в конце концов, сын Уильяма, – но теперь я мечтаю только о защите для моих детей. Если Энни одержит победу и Мюриель вновь станет королевой-матерью, я прошу вас рассказать ей, как я вам помогла. И ничего больше.

– Я обязательно сделаю это, – подтвердил Леоф.

Теперь леди Грэмми массировала его только одной рукой, и Леоф успел задаться вопросом, что она делает другой, когда она прижалась к нему, и он ощутил что-то теплое на своей спине, от чего все его тело вплоть до пальцев ног задрожало. Нелепый стон слетел с его губ. Свободной рукой она расстегнула корсаж, чтобы прижаться к нему обнаженной грудью. Какой же корсаж можно расстегнуть одной рукой? Есть ли такой у каждой женщины или куртизанки носят особые платья?

А потом она оседлала Леофа и принялась целовать его спину, спускаясь вниз вместе с одеялом, и все его тело мгновенно проснулось, охваченное огнем. Он не мог это принять; Леоф отчаянно извернулся, и она оказалась недостаточно тяжелой и сильной, чтобы ему помешать.

– Леди!.. – выдохнул он, пытаясь отвести взгляд в сторону.

Леди Грэмми все еще оставалась в платье, но оно все собралось на талии, так что Леоф смог увидеть над чулками кожу ее бедер цвета слоновой кости. И конечно, груди цвета лилий и роз…

– Тише, – сказала она. – Это часть лечения.

Он поднял руки.

– Посмотрите на меня, леди Грэмми, – взмолился он. – Я калека.

– Пожалуй, учитывая обстоятельства, вы можете называть меня Амбрия, – ответила она. – И вы вполне пригодны действовать в тех областях, которые меня интересуют. – Она наклонилась и поцеловала его, уверенно и умело. – Это не любовь, Леовигилд, и не благотворительность. Это нечто среднее – дар за то, что вы сделали для Мери, если хотите. И отказ его принять с вашей стороны окажется немилосердным.

Она вновь поцеловала Леофа, в подбородок и шею. Потом быстро встала, после краткой заминки платье куда-то исчезло, и обнаженное тело прижалось к композитору. Он больше не мог возражать. Леоф старался быть деятельным, показать себя мужчиной, но она мягко не позволяла ему делать ничего, кроме как ощущать ее.

Все происходило медленно, почти беззвучно – и чудесно. Амбрия Грэмми не была первой женщиной Леофа, но ему в жизни не доводилось испытывать ничего подобного, и он вдруг понял то, о чем раньше даже не догадывался. То, что он творил музыкой, она делала своим телом!..

Он впервые узнал, что любовь может быть искусством, а любовник – художником.

И за это прозрение он будет благодарен ей до конца своих дней.

И все же он ощутил укол вины, когда в самый яркий миг перед его мысленным взором возникло лицо Ареаны, а не Амбрии.

Когда все закончилось, она налила им вина и откинулась на подушку, все еще обнаженная. При первой встрече Леоф счел ее высокой, но ошибся. Амбрия оказалась миниатюрной, талия ее и без корсета была безупречно тонка, но ее тело имело роскошные изгибы, и он с трудом различал едва заметные полосы на животе, оставшиеся после рождения детей Уильяма.

– Теперь ты чувствуешь себя лучше, не так ли? – спросила она.

– Не стану спорить, – согласился Леоф.

Амбрия потянулась и погасила лампу, превратившись в алебастровую богиню в лучах лунного света, льющегося из окна. Она допила вино и забралась под одеяло, заставив Леофа повернуться на бок и прильнув к его спине.

– Через три дня, – прошептала она ему в ухо. – Через три ночи, в полночь. Ты встретишь меня в коридоре. И я буду с Мери и Ареаной. Приготовься.

– Хорошо, – ответил Леоф и на миг задумался. – Тебя здесь не найдут?

– В ближайшие несколько часов для меня безопаснее находиться здесь, чем в любом другом месте. Если только ты не захочешь, чтобы я ушла.

– Нет, – тихо ответил Леоф. – Не захочу.

Его приятно согревало тепло ее тела, сохранившее притягательность, но ее оттенки стали мягче и спокойнее, и вскоре Леоф погрузился в крепкий сон.

Его разбудил тихий звук. Сначала он подумал, что это Амбрия смотрит на него в темноте, но та все еще спала у него за спиной.

А потом в тусклом лунном свете он узнал Ареану, в глазах которой блестели слезы.

Прежде чем он успел что-то сказать, девушка торопливо скрылась за дверью, бесшумно ступая босыми ногами.

ГЛАВА 10

ДВОР ГОБЕЛЕНОВ

Казио считал, что прекрасно понимает, что происходит, до тех пор, пока Энни не привстала на стременах, воздев короткий меч, и не закричала:

– Я – ваша королева! Я отомщу за отца и сестер; я верну свое королевство!

Конечно, от обнаженного клинка в ее руке не было никакого проку; с тем же успехом она могла размахивать куском черствого хлеба. Однако она не собиралась им сражаться, она указывала им путь.

Недружелюбного вида солдаты в одинаковых накидках заполонили площадь, но Энни не выглядела удивленной. В понимании Казио она должна была удивиться, а если нет – то, во имя лорда Мамреса, ему следовало знать почему.

Неужели она с самого начала собиралась попасть в западню на одной из людных площадей? Этот план не производил впечатления разумного.

– Что нам делать? – закричал Казио.

– Держись рядом со мной, – ответила Энни, а потом повысила голос, показывая на все прибывающих солдат: – Не подпускайте их ко мне!

Сорок из пятидесяти воинов их отряда тут же атаковали городскую стражу, или гвардию Роберта, или кем они там были. Это оказалось не так-то просто сделать: площадь была полна людей, и, хотя они пытались расчистить путь двум отрядам вооруженных всадников, разумеется, начались толкотня, спотыкания и падения.

Десяток воинов сомкнулся вокруг Энни, та спешилась и направилась к актерам. Ошеломленный Казио так поспешно спрыгнул с лошади, что едва не упал.

Однако стоило его ногам коснуться булыжника мостовой, как он сразу почувствовал себя лучше. Это вам не трава, не неровная земля, не лесная почва, не забытая святыми разбитая дорога в никуда – а городская улица. Казио едва не рассмеялся от радости.

Тут он сообразил, что неправильно определил намерения Энни. Ее интересовали не актеры, а сэр Клемент, который также спешился и встал рядом с патиром, вооружившись мечом одного из церковных стражников. Остальные опустили копья, со всех сторон окружив патира, клинков они пока не обнажали.

Но предатель Клемент был рыцарем, а значит, предпочитал меч.

Казио бегом догнал Энни и заслонил ее от врага.

– Разрешите мне, ваше величество, – сказал он, заметив странное выражение в глазах Энни, которое напомнило ему тот вечер в Данмроге.

Вителлианец решил, что оказывает Клементу услугу.

Она коротко кивнула, Казио обнажил свой клинок, и Клемент бросился на него.

В руках юноши был не Каспатор, а Акредо, рапира, которую он забрал у дессратора-сефри. Клинок казался слишком легким, с непривычным для его руки балансом, да и вообще Казио еще не успел с ним освоиться.

– Зо дессратор, нип зо чиадо, – напомнил вителлианец своему противнику. – Фехтовальщик, а не меч.

Клемент не обратил на его слова внимания, продолжая наступать.

К радости Казио, бой оказался не таким уж легким. Юноша уже понял, что с рыцарями очень трудно сражаться, когда они защищены доспехом, но это не имело ни малейшего отношения к их манере владения клинком, которая обычно была неуклюжей и скучной до слез. Отчасти это диктовалось их оружием, плоскими металлическими дубинками с острыми краями.

Меч Клемента был несколько легче и тоньше, чем большинство клинков, которые Казио видел с тех пор, как покинул Вителлио, однако оставался все тем же инструментом для рубки. Вот только обращался с ним Клемент совсем не так, как было здесь принято. Рыцари в доспехах отводили меч за спину, чтобы вложить в удар разворот всего корпуса. Они не боялись быстрого укола в кисть, запястье или грудь, обычно закованные в железо.

Однако сэр Клемент, раскорячившись по-крабьи, принял стойку, не слишком отличающуюся от классической стойки дессратора, хотя, на взгляд Казио, он слишком большую часть своего веса перенес на ногу, стоящую сзади. Меч он держал перед собой, в руке, направленной к голове противника, так что тот видел костяшки пальцев рыцаря, в то время как острие меча смотрело вниз, в сторону его коленей.

Движимый любопытством, Казио нацелил укол в открытый верх руки. Меч Клемента метнулся с невероятной скоростью – при этом рыцарь лишь повернул запястье, а его плечо даже не шевельнулось. В результате этого простого, быстрого движения сильная часть клинка приняла на себя выпад. Одновременно острие скользнуло вдоль оружия Казио, отбрасывая его в сторону и метя в кисть, и достигло бы цели, если бы фехтовальщик не отступил на шаг.

– Весьма интересно, – сообщил он Клементу.

Рыцарь тут же прыгнул вперед, отбивая шпагу в сторону. Неожиданным движением кисти он ударил справа по шее Казио. Вителлианец отступил еще и парировал, подняв рукоять шпаги почти до правого плеча, после чего метнулся влево, направив острие Акредо в лицо рыцаря.

Клемент пригнулся и с размаха нанес рубящий удар, вновь сокращая дистанцию. Казио почувствовал дуновение воздуха, проскочил мимо своего противника и быстро развернулся, надеясь, что успеет сделать выпад тому в спину.

Однако Клемент уже занял боевую стойку лицом к Казио.

– Зо пертумо тертио, ком постро перо прайсеф, – сообщил вителлианец.

– Что бы это ни значило, – ответил Клемент, – уверен, мне повезло, что твой язык – не кинжал.

– Вы неправильно меня поняли, – пояснил Казио. – Если бы я хотел как-то оценить вашу персону и назвать вас, к примеру, невоспитанной свиньей, не имеющей представления о чести, то я бы сделал это на вашем языке.

– А если бы я захотел назвать тебя смехотворным хлыщом, то сделал бы это на своем языке, поскольку использование твоего унизило бы меня.

Рядом кто-то пронзительно закричал, и, к своей досаде, Казио вспомнил, что это не дуэль, а битва. Энни уже не было рядом, и он не мог даже поискать ее взглядом, не подвергая свою жизнь опасности.

– Мои извинения, – сказал он.

На лице Клемента отразилось недоумение, но Казио уже снова атаковал.

Он начал так же, направив клинок в руку Клемента, и получил прежний ответ. Но теперь он ждал выпада и легко ушел от него скупым движением кисти. Нужно отдать должное рыцарю, тот вовремя понял, что сейчас произойдет, и быстро отступил на шаг, опустив меч, чтобы защитить руку. Дождавшись, когда Казио начнет возвращать шпагу назад, он с силой ударил поверх, в сторону его выставленного колена.

Казио пропустил чужой клинок мимо, быстро отступив так, что его ступни оказались на одной линии – теперь он стоял прямо, слегка наклоняясь вперед. Одновременно уведя клинок с линии атаки, он направил его в лицо Клемента. Меч, чуть уступавший рапире по длине, впустую рассек воздух, но движение привело рыцаря на острие Акредо, которое аккуратно вошло ему в левый глаз.

Казио открыл рот, чтобы пояснить свои действия, но противник уже умирал с выражением ужаса на перекошенном лице, и у Казио пропало желание его дразнить, несмотря на все, что тот успел сделать.

– Вы хорошо сражались, – вместо этого сообщил он, когда рыцарь рухнул на землю.

Затем он огляделся, чтобы понять, что происходит.

Осознание пришло в виде нескольких зарисовок. Остра все еще находилась там, где ей и следовало: подальше от сражения, под присмотром одно из гвардейцев. Энни стояла и смотрела сверху вниз на патира, держащегося за сердце. Его лицо было красным, губы посинели, но крови не было. Его охрана почти вся была убита, но несколько человек еще продолжали отбиваться от наседающих гвардейцев Энни.

Да и на площади, похоже, их сторона одерживала победу.

Энни посмотрела на него.

– Освободи актеров, – коротко приказала она. – А потом садись в седло. Скоро мы поедем дальше.

Казио кивнул, удивленный и воодушевленный уверенностью в голосе Энни. Это была уже не та девочка, которую он помнил по их первой встрече, – хорошенькая и напуганная, как она ему тогда приглянулась!.. Теперь же перед ним стоял совсем другой человек.

Вителлианец быстро разрезал веревки, удерживающие актеров, улыбаясь в ответ на их слова благодарности, а потом вскочил в седло, повинуясь приказу Энни. Сражение на площади практически закончилось, и воины Энни возвращались к ней. Он быстро пересчитал их – они потеряли всего двух человек. Довольно выгодный обмен.

Энни сидела в седле, расправив плечи.

– Как вы уже поняли, нас предали. Мой дядя планировал, что нас убьют или захватят в плен сразу же, как я окажусь за воротами. Я не знаю, как он рассчитывает избежать гибели, но не сомневаюсь, что он справится. Нам повезло, что мы сумели узнать о предательстве еще до того, как оказались в замке, поскольку оттуда нам было бы не прорваться.

Сэр Лифтон, командир отряда гвардейцев, откашлялся.

– А что, если нас атаковали по ошибке, ваше величество?

– По ошибке? Вы же слышали сэра Клемента: он отдал приказ. Он знал, что солдаты окружают площадь.

– Да, именно об этом я и говорю, – продолжал сэр Лифтон, отводя с влажного лба длинные черные пряди. – Не исключено, что сэр Клемент пришел в ярость от вашего разговора с патиром и отдал приказ, не соответствующий желаниям принца Роберта.

Энни пожала плечами.

– Вы слишком вежливы, сэр Лифтон, но из ваших слов следует, что во всем виновато мое решение освободить актеров. Дело не в нем, но теперь это не имеет значения. Мы не можем двигаться к замку, и я практически уверена, что мы не сумеем пробиться обратно к воротам. Помимо того, между нами и нашей армией стоит вражеский флот. Но и здесь мы больше оставаться не можем.

– Мы могли бы завладеть восточной башней Твердыни, – предложил сэр Лифтон. – Быть может, мы сумели бы ее удержать до подхода герцога.

Энни задумчиво кивнула.

– Это согласуется с моими размышлениями, но я думала скорее о Дворе Гобеленов, – ответила она. – Мы сможем его удержать?

Сэр Лифтон заморгал, открыл рот, подергал ухо, и на его покрытом шрамами лице отразилось недоумение.

– Ворота там прочные, а улицы внутри достаточно узкие, чтобы быстро возвести необходимые укрепления. Но при таком численном перевесе я не могу сказать, как долго нам удастся продержаться. Многое будет зависеть от того, насколько сильно наши враги захотят покончить с нами.

– Но несколько дней мы продержимся?

– Может быть, – осторожно ответил сэр Лифтон.

– Ну, тогда мы так и поступим. Отправляемся туда без промедления, – решила Энни. – Однако мне потребуется четверо добровольцев, которые должны будут сделать нечто куда более опасное.

Пока они ехали по извилистой улице, Энни с трудом удерживалась от искушения пустить своего коня вскачь, чтобы побыстрее покинуть площадь Мимхус и эту часть города.

Патир понимал, что с ним происходит. Она не собиралась его убивать, только припугнуть, но по мере того, как Энни все сильнее сжимала это жирное прогнившее сердце, а мольбы патира становились все более униженными, ее гнев возрастал.

Тем не менее Энни, как ей казалось, отпустила его вовремя. Он не должен был умереть. Должно быть, у него было слабое сердце.

Он бы все равно скоро умер.

– Что? – спросила Остра.

Энни сообразила, что произнесла последние слова вслух.

– Ничего, – покачала она головой.

К счастью, Остра не стала настаивать, и они продолжили спускаться по холму и вскоре миновали южные ворота, ведущие в нижний город.

– Почему здесь так много стен? – спросил Казио.

– Точно не знаю, – ответила Энни, слегка смутившись, но радуясь безопасной теме. – Я никогда особенно не слушала своих наставников.

– Они… – начала Остра, но неожиданно запнулась.

Энни увидела, как побледнела ее подруга.

– Что с тобой? – спросила она.

– Я в порядке, – не слишком убедительно ответила Остра.

– Остра!

– Просто мне страшно, – пробормотала девушка. – Мне все время страшно. Это никогда не кончится.

– Я знаю, что делаю, – заверила ее Энни.

– И это пугает меня больше всего.

– Расскажи Казио о стенах, – предложила Энни. – Я знаю, ты помнишь. Ты всегда внимательно слушала на уроках.

Остра кивнула, зажмурилась и сглотнула. Когда она снова открыла глаза, в них стояли слезы.

– Они… стены строились в разное время. Эслен начинался с замка, точнее с башни. Шли века, и замок рос, но большую его часть построили по приказу императора Финдегелноса Первого. Его сын возвел первую городскую стену, стену Эмбратура; мы только что ее проехали. Однако город продолжал расти, и через несколько сотен лет, во время регентства де Лоя, Эртеум Третий построил стену Нода. Внешнюю стену, которую мы называем Твердыня, возвели во время правления Рейксбургов, при Тившанде Втором. Только она и сохранилась полностью; в остальных стенах есть бреши, из которых брали камень для других строительных работ.

– Значит, настоящая – только внешняя стена.

– В последний раз город был захвачен прапрадедушкой Энни Уильямом Первым. Даже после того, как он преодолел Твердыню, ему потребовались дни, чтобы добраться до замка. Защитники города возвели баррикады там, где во внутренних стенах были бреши. Говорят, что по улицам текли реки крови.

– Будем надеяться, что на сей раз до этого не дойдет.

– Будем надеяться, что это будет не наша кровь, – поправила Энни, надеясь развеселить собеседников.

Казио усмехнулся, но улыбка Остры больше походила на гримасу.

– Что ж, – продолжала Энни, – пусть я не знаю истории, но мне довелось побывать во Дворе Гобеленов, и однажды отец рассказал мне о нем одну необычную вещь.

– Что же? – заинтересовался Казио.

– Это единственное место в городе, где сходятся две стены. Стена Нода примыкает к Твердыне. И они образуют длинный тупик.

– Иными словами, оттуда есть только один выход, – уточнил Казио.

– Ну, почти. Еще там есть ворота, неподалеку от места, где стены сходятся, но они небольшие.

– Так вот почему ты выбрала Двор Гобеленов? – спросила Остра. – Я не знала, что ты так хорошо разбираешься в стратегии. Ты обсуждала это с Артвейром перед отъездом? Или это твой собственный тайный план?

Энни почувствовала внезапную вспышку раздражения. Почему Остра ставит под сомнение все, что она делает?

– Я ничего не обсуждала с Артвейром, – сухо ответила она. – И это вовсе не план, а одна из возможностей. Я бы предпочла войти в замок, как мы и договаривались, но не слишком рассчитывала, что Роберт сдержит свое слово. Так что я действительно думала об этом заранее.

– Но зачем ты сюда вообще отправилась, если была настолько уверена, что нас предадут? – вслух удивилась Остра.

– Потому что мне известно то, чего не знают остальные, – ответила Энни.

– Но мне ты об этом рассказывать не собираешься, верно?

– Ты ошибаешься, – возразила Энни. – Я расскажу, поскольку мне понадобится твоя помощь. Но не здесь и не сейчас. Скоро.