Век безумия - Империя Хаоса

      – Оглторп ясно все изложил, – продолжал Франклин. – Хотя я думаю, он вкладывал в свои слова не совсем тот смысл, который я уловил. Это будет война не за Каролину или англичан, а за свободу и независимость всех нас. Я заявляю: если мароны и свободные чернокожие жители Каролины принимают участие в этой войне, то они должны быть вознаграждены за это. И любой из вас, у кого есть здравый смысл, может задать себе вопрос, почему они не могут взять то, что им принадлежит по праву.
      Маркграф, я понимаю ваше затруднительное положение и сочувствую вам, и перед лицом Всевышнего заявляю, что мы нуждаемся в вашей помощи, потому что я видел, какую силу претендент выставляет против нас. Но если здесь найдется хоть один человек, который усомнится, что всем нам без исключения угрожает опасность, что наша жизнь и наше будущее поставлены на карту, я скажу: "Бог ему судья". Я умоляю вас принять меры и обезопасить себя от той чумы, которая надвигается на нас. И не надо бояться принимать решения и действовать.
      Я слышал тут возгласы: "Пусть они воюют, пусть они умирают, это не наша война, мы свое потом возьмем". Джентльмены, "потом" никогда не наступит. Мы начинаем войну не против правительства, которое нам не нравится, не против тирана и даже не против русского императора, хотя за Джеймсом действительно стоит Россия. Но за Россией стоит дьявольское племя. А этому дьявольскому племени не нужны ни наши дома, ни земли, ни богатства. Единственное, чего они хотят, джентльмены, так это чтобы мы все умерли. Исчезли, не оставив наследников. И чтобы после нас даже отпечатков следов на песке не осталось, будто и не было нас на земле никогда. Они не делают различия между белыми, черными, краснокожими. Им не нужны ни протестанты, ни католики, ни мусульмане. То, что на нас надвигается, не армия, но сама смерть, после которой наступит безмолвие, конец нашей с вами жизни и жизни всех тех поколений, которым только предстоит родиться.
      Многие из вас знают, о чем я говорю. Многие из вас уже давно в составе Тайного союза ведут борьбу с этим дьявольским племенем, отлавливают колдунов, которых засылают на наш континент. Вы видели летательный аппарат, посетивший нас вчера, видели подводные корабли в гавани Чарльз-Тауна, но это всего лишь легкое дуновение ветерка по сравнению с тем ураганом, что на нас надвигается. И провалиться мне на этом месте, но ведете вы себя как последние глупцы, занимаете выжидательную позицию, хотите посмотреть, кого из вас истребят в последнюю очередь!
      Если мы сейчас, пока у нас еще есть силы, не очистим нашу землю от этого дьявольского племени, мы никогда уже не сможем этого сделать. И нам никогда больше не суждено будет наслаждаться ни свободой, ни благоденствием. Мы будем повешены, джентльмены, либо все сразу, либо по очереди. Вот то, что нас ждет. Это будет слишком горьким лекарством от нашей глупости. Слишком горьким.
      Я столько лет потратил на то, чтобы защищать нас от этого страшного врага, и сейчас начинаю сожалеть, что делал это. Я начинаю сомневаться, заслуживаете ли вы того, чтобы продлить вашу жизнь еще на один день, неделю, месяц. В течение многих лет гибли достойные уважения люди. И если в ваших душах больше не осталось человеческого величия, как вы только что это продемонстрировали, то остается лишь пожелать нашим врагам решительности, которая поможет им покончить с нами как можно быстрее. И я стану одним из первых, кто будет аплодировать уничтожению слабого и жалкого народа, каким вы себя сейчас показали.
      Франклин закончил свою пламенную речь, он уже не боялся никого из присутствовавших на совете, он чувствовал себя башней, охваченной бушующим пламенем. И они вдруг показались ему неразумными детьми.
      Притихшими.
      Он заставил их замолчать.
      Тишина продолжалась с полминуты. Затем раздался короткий смешок. Все повернулись в сторону весельчака. Он пытался сдержать смех, но тот все же вырвался наружу оглушительным хохотом.
      – Сэр, я что, так сильно вас насмешил?! – воскликнул Франклин.
      Мужчина поднялся на ноги, стащил с головы большущую шапку из какого-то блестящего меха, по форме напоминавшую треуголку. Внешне и по манерам он походил на индейца, одежда представляла странное смешение испанских и индейских традиций. На поясе у него болталось оружие – нечто среднее между шпагой и коротким мечом. В руке он сжимал боевую дубинку индейцев с набалдашником в форме человеческого черепа.
      – Насмешил? – спросил мужчина по-английски, но с легким романским акцентом. – Нет, сеньор, не ты меня насмешил, а эти бабы, что прибыли сюда держать совет. Ты человек прозорливый! Сколько тут всякого наговорили, а ты сумел разглядеть лицо истинного врага! – Он выпрямился и неуклюже поклонился на испанский манер. – Я – дон Педро де Салазар де Ивитачука, никоватка земли аппалачей. Я и мои воины без всяких там оговорок и нытья на вашей стороне. Ты встал против войска самого сатаны, и ни один воин аппалачей никогда не станет увиливать от настоящей схватки. Клянусь, головы и скальпы сотни демонов украсят здание нашего совета, возможно, и самого рогатого нам удастся захватить! – Он с презрением потряс своей дубинкой, повернувшись поочередно в сторону Оглторпа и маронов: – А вас, болваны, будут презирать и дети ваши, и внуки за то, что вы хоронитесь от врага под кроватями и там же прячете свои ружья!
      Он снова потряс дубинкой и издал какой-то завывающий, совсем не испанский клич, который подхватили его соплеменники, и те, что находились в доме, и те, что ждали под открытым небом.
      Как ни странно, этот клич подхватили и чероки. Услышав это, Прайбер покраснел до корней волос. К ним присоединились Томочичи и его воины и добрая половина маронов. Началась пальба, и щепки, выбиваемые из потолка, полетели во все стороны. Помещение наполнилось дымом.
      Франклину показалось, что сражение уже началось. И только в следующую секунду он понял, что это не плохой, а хороший знак.
      Лишь двое – Оглторп и Нейрн – выглядели обескураженными, остальные завывающе голосили.
      Это было своеобразное голосование, и большинство поддержало войну. Франклин, неожиданно для себя, ликуя, присоединился к странному вою собравшихся.
      Франклин опустошил чашку горячего кассина и поморщился. Напиток был крепкий и горький, по вкусу похожий на плохо сваренный кофе, с большим количеством противной гущи и трухи, но он помогал разогнать сон. Если за чай и кофе дают золота в два раза больше их веса, значит эти напитки людям необходимы. Потребность в них особенно усиливается перед рассветом, когда много дел и о сне приходится только мечтать.
      – Я не буду этого делать, – сказал Оглторп. – Я – маркграф, и прежде всего я ответствен перед своим народом, я очень ясно дал это понять в своей речи.
      – Сэр, – устало произнес Франклин, – вы же согласились, хотя и против вашей воли, участвовать в нашем предприятии.
      – На моих условиях. Я отказываюсь брать под свое командование маронов, я не чувствую доверия к следопытам с юга, я не хочу иметь ничего общего с вашей так называемой Континентальной армией.
      – Из ваших слов я могу заключить, что вы совершенно не стремитесь одержать победу над нашим общим врагом, – сказал Франклин. – А эта война ведется именно за континент. У нас должен быть план действий, единый для всех. И вы это прекрасно понимаете. Вы единственный из нас, кто учился военному делу под началом самого принца Савойского. Я был знаком с ним лично, и хотя я мало что смыслю в военном деле, но я уверен, он счел бы сущим пустяком разбить армию, у которой нет единого командования.
      Оглторп потер слипающиеся глаза:
      – Я понимаю, куда вы клоните. Вот уже несколько часов кряду я наблюдаю за вашими усилиями. Но что я могу сделать со всем этим разрозненным сбродом'? У меня даже времени нет, чтобы заняться их обучением.
      – А вы обучали чему-нибудь воинов ямакро?
      – Конечно же, нет. Я использовал их в качестве разведчиков, для тайных воровских вылазок и убийств.
      – Вот вам и ответ. Мароны ведут такой же образ жизни, как и индейцы. Вот и командуйте ими как индейцами.
      – Но они не индейцы. Ямакро воюют из доблести и ради того, чтобы добыть скальпы. А мароны просто убивают и грабят.
      – Но вы и им сможете найти правильное применение.
      – Но почему я должен этим заниматься?
      – Потому что вы единственный среди нас генерал, – вмешался в разговор Нейрн. – И нам необходимо, чтобы вы приняли на себя командование.
      – Но если маркграфству будет угрожать опасность, я брошу все и поспешу на помощь своему народу. Разве вы не понимаете, что это делает меня плохим командующим объединенной армии?
      – Напротив, ваше умелое командование за пределами ваших территорий убережет их от вторжения противника. И если маркграфству будет угрожать опасность, то только по вашей вине. Кроме того, если вы примете на себя командование объединенной армией, она подстегнет ваш народ встать на защиту своей земли. Я думаю, это вам больше по душе, нежели то, что наши отряды явятся на вашу землю для ее защиты.
      – Это угроза, сэр?
      – Господи, нет, конечно! Откуда только берутся такие упрямые люди? – воскликнул Нейрн.
      Оглторп сверкнул глазами, но не взорвался гневом.
      – Мой народ, – довольно спокойно сказал он, – страдает в гораздо большей степени, чем вы думаете. Я, человек знатного происхождения, эту разношерстную массу считаю своим народом, а их безопасность – своей первейшей задачей. Некогда меня увлекала идея равенства и милосердия, я до сих пор против рабства, поскольку придерживаюсь мнения, что рабство не только несет страдания рабам, но и развращает и делает слабыми самих рабовладельцев. Я научился как можно меньше рассуждать о всеобщем благе, джентльмены. Меня интересует благо только моего народа.
      – Предлагаю вам расширить горизонты ваших размышлений, – сказал Франклин. – Вы прониклись любовью к своему народу, разношерстной массе, как вы его назвали. Но это то же Содружество, только в миниатюре. Без нас вы погибнете, без вас – мы. Все так просто, и все в пределах ваших логических рассуждений. Вы, маркграф, человек чести, сильный духом и решительный. Мы просим вас принять на себя командование объединенной армией.
      Оглторп ничего не ответил, но с такой силой ударил кулаком по столу, что костяшки пальцев порозовели, а затем сделались красными – кожа местами лопнула.
      Он ударил второй раз, но уже не так сильно.
      – Хорошо, – сказал он. – Храни нас всех Господь, я приму командование.
      Через два дня Франклин отправился на первый смотр Континентальной армии. Возглавляемая Оглторпом, она насчитывала около двухсот человек. В нее входили смешанные отряды следопытов, солдаты из армии Каролины, конный отряд маркграфства, воины ямакро и мароны. Армия вышагивала гордо, в боевом воодушевлении. Франклин осознавал, что и он тоже принимал участие в объединении всей этой разнородной массы людей в единое целое, и если армия потерпит поражение, то это будет и его личное поражение.
      Когда армия прошла и скрылась за лесом, он продолжал стоять за стенами форта. Он ждал. Ему предстояло отправиться за ней следом.
      В воротах форта показалась невысокая фигура, потопталась на месте, затем направилась прямо к нему.
      – Доброе утро, моя дорогая, – сказал Франклин, когда жена подошла ближе. – Вышла проводить меня?
      – Я еду с тобой.
      Утренний воздух был свеж, на траве поблескивала роса. Близлежащий лес казался безбрежным зеленым океаном, там еще царил сумрак ночи, время от времени он взрывался зелеными вспышками, словно стайки рыб играли на поверхности глубоких вод.
      – Это длиннохвостые попугаи резвятся, – сказал Франклин, показав в сторону леса. – Ты их видела когда-нибудь?
      – Я достаточно насмотрелась на них, когда они на нашем огороде клевали кукурузу, – ответила Ленка. – Не делай вид, будто ты не слышал, что я сказала.
      – Я один раз, моя дорогая, уже брал тебя с собой в подобное предприятие и чуть не лишился тебя, поэтому я не хочу вновь подвергать тебя опасности.
      – Ты оставляешь меня в лесу под прикрытием этих жалких стен и думаешь, что здесь я не подвергаюсь опасности?
      – Я оставляю тебя под защитой людей, которым я доверяю и которые способны оградить тебя от возможной угрозы. Если армия претендента доберется сюда, то для нее это будет путь по выжженной земле. Ты остаешься под защитой губернатора Нейрна. А там… – он показал на запад, – я буду как выброшенная на берег рыба, и от меня будет больше пользы, если мне не придется заботиться о своей собственной жене и меня не будут тобой шантажировать. Ковета могут встретить нас открытым огнем из пушек и мушкетов или привязать к жердям и поджаривать на медленном огне. Французы могут поступить с нами точно так же. Ленка, я не возьму тебя с собой, это сделает меня уязвимым.
      – Ты страшный эгоист, но я и сама найду дорогу.
      – Правда? Ты способна развести костер, подстрелить дичь, соорудить переправу через глубокую реку, договориться с шауни, если случится столкнуться с этой бандой убийц?
      – Но и ты ничего этого не умеешь делать.
      – Верно, и потому я буду балластом для тех, кто умеет. Но и в форте от меня мало пользы, летательный аппарат уничтожил все приборы, что я привез, и губернатор Нейрн отправил меня за новыми. И ты мне в этом деле ничем помочь не можешь.
      – Но губернатор не приказывал мне оставаться здесь.
      – Я тебе приказываю.
      По Ленкиному лицу пробежала тень, но она спокойно продолжала:
      – С каких это пор, Бен, ты стал мне приказывать? Ты не раз повторял, что мы с тобой соратники и наши с тобой отношения строятся на основе равноправия. Так почему же сейчас ты решаешь за нас обоих?
      – Решаю, и все, – немного резко ответил он.
      – Бенджамин, не надо так делать. Прошу тебя, возьми меня с собой.
      Он взял ее руки в свои:
      – Ленка, прошу тебя, не надо настаивать. Ты же знаешь, если бы я мог, я бы тебя взял.
      – Я ничего не знаю ни о походе, ни о его целях, – сказала Ленка. – Мне просто кажется, что я тебе надоела. Мы познакомились с тобой в самый разгар невероятных событий. И если мы и сейчас будем вместе, то это обновит наши чувства.
      – Ленка, нам не нужно обновление чувств. Я вполне удовлетворен нашим браком.
      – Удовлетворен? Ну да, конечно, какое подходящее слово. Я не для того выходила за тебя замуж, чтобы быть "вполне удовлетворенной". Я вышла за тебя, потому что ты, Бенджамин, обещал мне нечто большее, чем просто удовлетворение.
      – А я женился на тебе еще и потому, что люблю тебя. И я не забыл, в отличие от тебя, как ты умирала, истекая кровью, только потому, что ты была со мной там, где тебе не следовало быть.
      – Я сама на это согласилась, – тихо ответила Ленка. – На то была моя воля, так было предначертано мне судьбой. Ты что ж думаешь, замужество избавило меня от превратностей судьбы? – Он молчал, она поспешно кивнула. – Ну конечно, ты так не думаешь.
      – Ленка.
      – Нет. Пусть все идет своим чередом. Возможно, я ошиблась в тебе, Бенджамин Франклин.
      – Ленка, не сейчас, пожалуйста. Я уезжаю, давай не будем ссориться. Давай расстанемся друзьями.
      Она фыркнула:
      – Хорошо, друзьями, говоришь? Что ж, прощай. Но не надейся, что, когда ты вернешься, я буду доставлена к тебе с твоими прочими пожитками. Если ты думаешь, что я откажусь от своих намерений, ты глубоко заблуждаешься.
      – Ленка.
      – Прощай. – Она резко повернулась и пошла прочь.
      Лицо Франклина омрачилось, от злости он пнул ногой траву. Ну и черт с ней! Разве у него хлопот мало? Земля дрожит под ногами, а тут еще и Ленка набрасывается.
      Он уже собрался бежать за ней следом и все уладить, но в это время из ворот форта вышел отряд, к которому он был прикреплен.
      Пусть последнее слово останется за Ленкой. Он помирится с ней, когда подвернется более благоприятный момент, когда у него будет возможность вздохнуть свободнее. И она к тому времени успокоится.
      – Готов? – спросил Роберт.
      – Как всегда.
      Франклин окинул взглядом отряд. Он состоял по большей части из следопытов. Выглядели они не так браво, как солдаты только что прошедшей маршем армии. Обросшие, в коротких штанах до колена, в поношенных куртках, надетых поверх клетчатых рубашек навыпуск, за поясом томагавки, в руках мушкеты, к седлу у каждого приторочено по две кобуры с пистолетами. На многих были ноговицы , как у индейцев, двое в отряде действительно были индейцами.
      Головы их покрывали поношенные простецкие шляпы, и только капитан щеголял в треуголке. Франклин узнал его и обрадовался.
      – Капитан Макферсон, – сказал Франклин, пожимая крепкую, мозолистую руку.
      – Должен признаться, вы здорово выступили на совете, мистер Франклин. Считаю честью для себя вести вас по диким просторам Америки. – Он показал в сторону приземистой гнедой кобылы. – Ее Лиззи зовут, если нравится, то будет ваша.
      – Я не большой любитель верховой езды, – заметил Франклин.
      По возможности он старался избегать лошадей. Первый опыт верховой езды в компании с Карлом XII врезался в память незабываемым кошмаром, поэтому по дороге в форт Моор он либо шел пешком, либо ехал в повозке.
      – Не беспокойтесь, Лиззи довольна смирная. Нам до заката нужно отмахать не одну пару миль, и если вы готовы тронуться в путь, мистер дипломат, то поехали.
      Франклин кивнул, подошел к Лиззи, похлопал ее рукой, потом сунул ногу в стремя. Кобыла не сопротивлялась, и в следующее мгновение он уже сидел в седле.
      – По дороге я вас со всеми познакомлю, – пообещал Макферсон. – Они славные ребята. О, а это кто?
      Франклин повернул голову вслед за Макферсоном и увидел Прайбера, с ним ехали трое чероки и Вольтер.
      – Подождем их, – сказал Франклин. – Похоже, они что-то хотят нам сказать.
      Подъехав на расстояние слышимости, Прайбер расплылся в улыбке.
      – Какая удачная встреча, мистер Франклин. Надеюсь, вы не будете возражать, если мы к вам присоединимся?
      – Можно узнать, мистер Прайбер, с какой целью?
      Прайбер пожал плечами:
      – Мои люди увидели смысл в вашем предприятии. Должен признаться, что ваша речь и меня задела. И я готов помочь чем могу. Я владею французским, испанским, латинским, греческим и чероки, также знаком с языком маскоки, на котором говорят ковета. Думаю, я мог бы быть для вас полезен. Признаюсь, я надеюсь вернуться к нашему разговору на философскую тему.
      Франклин на мгновение задумался:
      – А ты, Вольтер? Хочешь взглянуть в лицо опасности?
      – Я? Это, конечно, увлекательная перспектива, но я от нее воздержусь. Я просто хочу попрощаться. Ты же знаешь, передо мной поставлена иная задача.
      Франклин кивнул, пытаясь мысленно найти лучший способ, чтобы вывернуться из этой ситуации. Ему совершенно не хотелось брать Прайбера с собой. С одной стороны, он не доверял ему и не хотел слушать бесконечные разговоры о неоспоримых преимуществах коммунального устройства жизни, а с другой – он не хотел в его лице нажить врага.
      – Мистер Прайбер, если вы действительно хотите помочь, то я готов предложить вам одно дело. Оно, думаю, вас увлечет.
      – Какое, сэр?
      – Господин Вольтер остается здесь для составления декларации независимости Нового Света от Старого. Эта декларация должна выражать интересы и чаяния всех людей, проживающих на континенте, – индейцев, вольноотпущенных, французов, испанцев, англичан, и объединять все конфессии – католиков, квакеров, анабаптистов, язычников. И я совершенно уверен, что человек с вашими знаниями и широтой мышления как нельзя лучше подойдет для выполнения такого важного и ответственного задания.
      Прайбер нахмурился, но в следующую секунду лицо его просияло.
      – И я смогу донести свои идеи людям?
      – Конечно, я всю ответственность за составление декларации возложил на Вольтера, но он с удовольствием выслушает и ваши идеи.
      Франклин готов был рассмеяться, увидев отразившееся на лице француза негодование и желание отомстить за подложенную свинью. Но в следующее мгновение Вольтер овладел собой, и на лице его появилась неизменно любезная улыбка.
      Прайбер посмотрел на Вольтера:
      – Тогда решено?
      – Решено будет только то, что можно решить, – ехидно ответил Вольтер, снимая шляпу и кланяясь немцу.
      – Что ж, в таком случае я согласен, – сказал Прайбер. – Я горю желанием приступить к работе и надеюсь, вы не будете во мне разочарованы.
      Странно, но Франклин поверил ему. Вольтеру всегда не хватало возвышенной экзальтации, чтобы уравновесить его врожденный скептицизм. И широты мышления ему также не хватало. Перед отъездом Франклин успел организовать для француза встречи с Накасо и маронами, но оставалось выяснить точку зрения индейцев на свободу и независимость. Прайбер, несмотря на все его недостатки, мог бы выступить здесь в роли переводчика.
      – Нам пора трогаться, – напомнил Макферсон.
      – Да, счастливого пути, – сказал Вольтер и помахал шляпой. – Надеюсь, Бенджамин, что на этот раз мы встретимся не через двенадцать лет, а раньше.
      – Я тоже на это надеюсь. В крайнем случае, пусть это будет двенадцать не лет, а месяцев. Вольтер… – Он замолчал, философ посмотрел на него вопросительно. – Просить лису посторожить курятник – это, конечно, не дело, но… не мог бы ты присмотреть за Ленкой?
      – Бенджамин, я с превеликим удовольствием присмотрю за ней, даже и не сомневайся. Я буду беречь ее, мой друг, как самого себя.
      – Спасибо.
      На этом Франклин повернул свою кобылу и вместе с Робертом последовал за Макферсоном. Вскоре отряд скрылся за деревьями.

9
Монголы

      – Самое легкое для нас – просто убить их, – пробормотал Кричащий Камень, глядя, как на ближайшем горном хребте возникла цепочка всадников.
      Красные Мокасины насчитал двадцать конных, но их могло быть и больше.
      – А что, по-твоему, для нас самое трудное?
      – Ждать, как самые последние трусы, когда они наступят нам на хвост, как мы это делаем последние десять дней. Ждать, когда наши лошади издохнут и они смогут догнать нас пеших.
      – Сколько нам еще ехать до земли уичита?
      – Долго, несколько дней точно потребуется. И нам нужны свежие лошади. Надо где-нибудь украсть хотя бы несколько уродливых коротышек, подобных тем, что нас везут.
      – Может быть, они и уродливые, но крепкие и выносливые. Где ты думаешь раздобыть лошадей?
      Кричащий Камень посмотрел на него как на сумасшедшего:
      – Я же только что сказал: надо убить их и забрать их лошадей.
      – И мы вдвоем можем с этим справиться?
      – Конечно. Вызови молнию с неба, как ты сделал это несколько дней назад, или заставь кровь закипеть у них в жилах, ну, словом, что-нибудь такое придумай. А я убью оставшихся.
      – Каждый раз, когда я посылаю детей своей Тени атаковать их, я теряю по крайней мере одного. Я лишился самых сильных, и это сделало меня… слабым.
      Не просто слабым. Потеря детей Тени означала, что его Тень уменьшается, как и та часть души, откуда он брал силы, каждый раз за этим наступало состояние тяжелой подавленности.
      Но в этот раз все было не так, как обычно. Он вдруг почувствовал… злость. Даже не злость, а чувство, возникающее, когда ужалит оса или обожжешься острым перцем, который белые люди иногда употребляют в пищу. Чувство, похожее на ненависть. Но ненависть не к чему-то конкретному, а ко всему, что окружает, живому и неживому.
      Чокто начали раздражать его спутники, казалось, они ждут, что он потратит всю свою душу только ради того, чтобы спасти их жизни. Возможно, поэтому злость не была напрямую связана с потерей детей Тени. В любом случае это чувство было легче, чем разрывающее сердце горе, которое он испытывал прежде. Значительно легче.
      – Ты боишься, что тебя, ослабленного, догонит скальпированный воин? Не беспокойся. Я убью его, чтобы спасти тебя.
      – Конечно, убьешь, – сказал Красные Мокасины, не в силах скрыть сарказм.
      – Ты хочешь сказать, что я тебя обманываю? – неожиданно разозлился Кричащий Камень.
      – Нет. Я говорю, что ты не в состоянии победить скальпированного воина и что мы не можем перебраться через хребет и убить преследующих нас монголов. Ты не обманываешь меня, ты говоришь глупость.
      Удивление на лице Кричащего Камня сменилось яростью. Красные Мокасины почувствовал, что и у него кровь закипает. За кого Кричащий Камень его принимает? Он относится к нему не так, как должен относиться индеец к своему собрату индейцу, пусть даже и из другого племени. И если вдруг Кричащий Камень погибнет за несколько дней пути до земли уичита, его народ никогда не узнает причину и обстоятельства его гибели. Скорее всего они даже и не вспомнят о нем. Он для них сбежавший вор, лжец и прелюбодей. Никто не кинется его искать, если он…
      Нет.
      – Прости, – пересилил себя Красные Мокасины. – Я устал. Я не злюсь на тебя, Кричащий Камень. И я не должен был обвинять тебя в глупости.
      Лицо уичита оставалось злобным, пока он слушал извинения Красных Мокасин, но затем он издал звук, похожий на сдавленный смешок.
      – Ты не первый, кто обвиняет меня в глупости, и не первый, кто в этом ошибается. – С этими словами он отвел взгляд в сторону.
      Белые – единственные люди на земле, которые считают, что смотреть в глаза друг другу во время разговора – это проявление уважения. Остальные народы воспринимают это как вызов. И Кричащий Камень отвел взгляд в знак того, что их конфликт исчерпан.
      – Но как же мы получим их лошадей?
      – У меня есть некоторые соображения. Мы можем…
      – Тсс! "Летящий лист"!
      Красные Мокасины тут же сгустил туман, спрятав их от духов. И все же они оставались видимыми как для глаза, так и для телескопа, поэтому они припали к земле и принялись наблюдать за приближавшимся летательным аппаратом.
      – Я думал, ты в прошлый раз, когда вызывал молнию, уничтожил его.
      – Тот я уничтожил, это другой.
      – Да сколько же их у них?
      – Очень много. Петр говорит, что большая часть воздушных кораблей прибудет на восток, как только сюда доберутся основные сухопутные силы. А пока воздушные корабли обеспечивают доставку провианта для армии и перевозят командный состав.
      – Да еще за нами охотятся.
      – Пока мы водили за нос преследователей, они нас и обнаружили.
      Это был небольшой корабль, по форме напоминавший лист кассина, "летящий лист" – так назвал его Кричащий Камень; манерой движения он походил на большую парящую в небе птицу, и у него не было никаких красных шаров, которые удерживали воздушные корабли московитов в воздухе. Хотя, безусловно, двигателем ему служил malakus. При желании корабль мог развивать очень большую скорость, но, кроме этого, он мог плавно скользить и даже зависать неподвижно.
      – Я рад, что они пустили на наши поиски еще один корабль, – пробормотал Красные Мокасины. – Это натолкнуло меня на мысль.
      По противоположному склону горы, довольно отвесному, Красные Мокасины и Кричащий Камень спустились. От преследователей их отделяло всего несколько часов пути. Подобно им, монголы будут искать брод на реке, а после им потребуется некоторое время, чтобы вновь напасть на след Красных Мокасин и его спутников.
      Окружившие их деревья ненамного превышали рост Красных Мокасин, и он почувствовал себя великаном, который пытается спрятаться от преследователей среди карликовых деревьев. Но эти деревья, пусть даже и низкорослые, все же лучше голого поля. Только в лесу, настоящем лесу, где верхушки деревьев не позволят кораблю опуститься предельно низко, он сможет почувствовать себя в безопасности.
      Спутники поджидали их в зарослях молодых дубков. Они нашли их по стрелам, оставленным индианкой, назвавшей себя кратко – Горе. Весь порох они истратили на небольшой отряд снейков, которому удалось догнать их. Снейки также истратили в бою весь порох, но у них были луки и стрелы.
      Таг прилег вздремнуть. Царь Петр пытался сбрить щетину простым ножом, от порезов на лице у него выступила кровь. Красные Мокасины не мог понять, неужели это обязательный царский ритуал – брить бороды. У индейцев было принято волосы на лице выщипывать.
      – Ну, что там? – спросил царь.
      – Человек двадцать, совсем близко. Думаю, Канса у них за проводника. Это, как ты их называешь, монколы.
      – Монголы, я их называю. А ты среди них русских мундиров не заметил?
      – Кажется, их было два. И вот что, они еще один воздушный корабль за нами вдогонку отправили. Этот на первый не похож и летает побыстрее.
      – Вот такой формы и плоский? – Царь нарисовал на земле овал.
      – Да.
      – Это Сведенборг.
      Красные Мокасины пожал плечами, показывая, что ему это ни о чем не говорит. Царь объяснять не стал.
      – Лошади-то, того и гляди, концы отдадут? – Таг сел и протер глаза.
      – Верно, они уже еле дышат.
      Петр ткнул пальцем в сторону Кричащего Камня:
      – Ты же обещал, что мы доберемся до твоего племени раньше, чем монголы нас догонят.
      – Я ошибся, – просто ответил Кричащий Камень.
      Красные Мокасины знал, что уичита не особенно расположен к Петру. Тот считал, что индеец слишком много говорит и плохо пахнет.
      – Свежих лошадей нет, пороха нет, дроби… И подмоги никакой нет. Это все, что мы имеем?
      – Да, к сожалению.
      – Мы все это легко можем раздобыть, – не замедлил вставить Кричащий Камень. – Если мы покажем смелость, силу и быстроту, то у нас все это будет.
      – Он что, предлагает нам вступить в бой с монголами? – спросил Петр.
      Красные Мокасины кивнул:
      – И он прав. Именно это нам и придется сделать. И не далее как сегодня, с наступлением темноты. А пока нам нужно успеть продвинуться немного южнее.
      Они медленно двигались вперед, также медленно темнело у них над головой небо.
      Царь Петр ехал рядом с Красными Мокасинами. Он был человеком огромного роста и выглядел очень неуклюже на низкорослой лошадке, которая, казалось, прогибается под ним.
      – Сдается мне, что наше положение ни к черту.
      – Могло быть, конечно, и лучше.
      – Позволь мне кое о чем тебя спросить?
      Красные Мокасины никогда не мог понять эту манеру белых. Если хочешь задать вопрос, разве нужно спрашивать на то разрешение? Ведь тот, кому вопрос задают, не знает, насколько безобидным он окажется. Так имеет ли смысл спрашивать разрешения?