Улицы разбитых фонарей (№20) - Мент обреченный

– В смысле?

– Это ж бред пьяный. Глобус, русский язык… Надо ведь как-то протестовать.

– От слова «протест» несет тухлой демагогией. Марши протеста, гимны протеста, ноты протеста… Любимое занятие дураков и бездельников. Завтра бросим ловить ворюг и пойдем с плакатами на площадь – протестовать. И что дальше? Испугаются?

– Мне кажется, вы просто не хотите. Или сами боитесь. Завтра вам скажут ходить на работу в юбках. Пойдете?

– Не в этом дело… Обидно и противно. И не хочется «за так» вылететь, из-за чьей-то блажи. Кому я нужен, что умею? Ничего не умею, кроме как… А насчет юбок? Да хоть в шортах полосатых, хоть вообще без штанов, дело я свое делать буду. Начальников-фантиков я уже столько насмотрелся, в глазах рябит. Пятого или шестого на моем веку сменили. Где они? Нету. А я есть. На своем месте.

Андрей насупился и уставился в пол. Из приемника полилась медленная мелодия. Марина прижалась к оперу.

– Не сердись. Ты обиделся?

– Нет, – Андрей покачал головой. Затем взглянул на часы.

– Спешишь?

– Пашка один. Я обещал через час дома быть.

Марина поправила челку Андрея, затем спросила шепотом:

– Мы сегодня будем?

«Дадите – будем», – хотел спошлить Андрей, но не стал. Да, все на этом свете рано или поздно превращается в привычку. Даже то что не может превратиться в стереотип. Любить, убивать, судить… Он погладил Марину по щеке и стал расстегивать пуговки на ее кофточке.

Пашка смотрел телик. Какую-то мексиканскую патоку.

– Папа, ты обещал через час.

– На происшествие вызвали. Перезвонить не смог. Ты поужинал?

– Да, там еще пельмени остались. Можешь доесть.

– Хорошо.

Пашке было семь лет, после развода он остался у Андрея. Редкий случай. Но жена не очень-то и настаивала. Она переместилась в другой мир, уйдя от Андрея к крупному коммерсанту. Новую жизнь надо начинать с нуля. Может быть. Андрей в ногах не валялся, остаться не просил. Даже не искал причину их разрыва. Разлюбили…

– Ты опять чепуху эту смотришь? Только глаза портишь, вон книжку лучше почитал бы.

– У меня, кроме сказок, ничего нет. Что я, маленький?

– Я куплю что-нибудь.

– Забудешь. Ты мне «Денди» когда обещал купить?

– От «Денди» еще сильнее зрение испортишь. Что там в школе?

– Четверка по математике, тройка по русскому.

– По русскому?

– За диктант. Сложный очень.

– Чтобы не был сложным, меньше смотри сериалы.

Андрей зашел в душ, пустил воду. Уставился в зеркало. Какой кошмар. Точно не Мел Гибсон. Мудак мудаком.

«Азерб… Айзер… Арзей… Вот ведь…»

На следующий день после сходки Андрей зашел к Светке Тимохиной. Поговорить за тяжелую жизнь в неспокойное время реформ. Он давно усвоил старую истину

– формальный подход дает формальные же результаты. Для липовых отчетов и сводок. А к «людям^{note 1}» надо с душой, как бы люди этой душой не отторгались.

Сегодня Светка поинтересовалась, кто беспокоит ее покой. Андрей честно представился, но соврал, что обронил вчера в квартире дорогой «паркер» и хотел бы его немедленно вернуть. Светка купилась на этот старый прием и дверь открыла.

«Паркер» поискали и, естественно, не нашли. Попутно Андрей заметил, что окурков «Беломора» без следов помады в пепельнице прибавилось. А в атмосфере тихой женской обители назойливо лез в нос мужицкий дух.

Светка сегодня не хамила, чаю-кофе, правда, тоже не предлагала. Пока Андрей искал «паркер», она стояла на пороге, давая понять что визит нежелателен и она мечтает остаться в одиночестве. Андрей заметил намек и принялся заговаривать зубы, склоняя Светку к сотрудничеству и наводя прочный мост между элементом в лице Тимохиной и государством в своем лице. Светка реагировала нервно, реплики Андрея пропускала мимо и в конце концов заявила, что ей пора уходить. Опер решил, что на первый раз вполне достаточно, фундамент моста заложен, в следующий раз можно поставить опору (опору!), поэтому поднялся с дивана и вышел в коридор.

– Было приятно встретиться, надеюсь…

Понадеяться Андрей не успел. Дверной замок гулко щелкнул, ригель спрятался, и дверь, естественно, открылась. Андрей по милицейской привычке спрятался за угол, в коридор, и переложил пистолет из кобуры в карман. Так, на всякий случай. Светка все ж не просто – женщина, а элемент.

Предосторожность оказалась нелишней. На пороге отряхивался от мокрого ноябрьского снега не кто иной, как Витька Копылов по кличке Шершавый, по всем расчетам сидевший в настоящий момент на зоне. Он почти не изменился со времен позирования в плавках на фоне Рижского взморья. Чуть похудел, что и понятно. Не на курорт катался. Шевелюру или отсутствие таковой скрывала вязаная шапочка «Фишер», ноги утопали в отечественном «Рекорде».

– Ба, Шершавый! – Андрей вышел из коридора. – Не холодно в кроссовках-то?

Шершавый резко обернулся на голос, затем метнул взгляд на посеревшую и приобретшую цвет лондонского тумана Светку.

– Кто это?

– Это… Это…

– Это уголовный розыск, – закончил Андрей. – Самый уголовный розыск в мире.

Шершавый вздрогнул, попятился к выходу, но замер, увидев направленный в лоб пистолет.

– Тю-тю-тю, – пощелкал губами Андрей. – Куда это мы?

Он редко доставал оружие, предпочитал метод убеждения, но иногда ментовский инстинкт подсказывал, что ствол в руках совсем не лишняя тяжесть. Шершавый опустил руки и устало сел на стоявший в коридоре табурет.

– Сдала?

Вопрос, судя по «а» в окончании, предназначался Светке.

– Да ты что, Витенька?! Он сам пришел! Правда, Витенька! Он ручку вчера забыл! Ну, скажите вы ему!..

Ничего не ответила рыбка…

– Сдала, значит? За сколько продалась, Иуда?

Левая ноздря Шершавого нервно задергалась.

– Не сдавала я, он…

Досказать «сам пришел» Светка не успела. Маленький Шершавый подпрыгнул с табурета и смачно засветил подруге жизни справа.

Подруга, сделав оборот, ушла волчком в конец коридора.

«Так, достроить мост теперь вряд ли получится», – подумал Андрей.

Что касается защиты Светки от физического и психического воздействия Шершавого, то мешать процессу, как того требовал долг мента и настоящего мужчины, Андрей не торопился. Тут надо подходить философски, с учетом конъюнктуры рынка. Кабы шепнула вчера Светка, что живет у нее беглый каторжник Шершавый и бомбит через форточки квартиры честных фраеров, забирая последнее, так и не приключилась бы сегодняшняя сцена-беда. Уж Андрей постарался бы сцапать Витеньку так, чтобы тот никогда не догадался, кто его, Шершавенького, вломил. Что? Любовь? Так в кодексе такая любовь называется укрывательством. Любишь, не любишь. Нет, Андрей не призывает к всеобщему стукачеству, Боже упаси! Но и словами бросаться не надо. «Честная, честная…» Вот и ходи теперь с бланшем, честная.

– Господи, да скажите вы ему!..

– Да.

– Что да?

– Я сам пришел.

Шершавый вернулся на табурет и протянул руки.

– Зря лечишь, командир. Я всего на полчаса вышел, за папиросами. Ей как раз позвонить времени хватило…

– Да мне в общем-то все равно, веришь ты или нет, – ответил Андрей, застегивая «браслеты». – Ты к стеночке повернись, пожалуйста. В какой ларек бегал за «Беломором»?

Шершавый кашлянул.

– Не помню. Там, на площади. В желтом, кажется, взял.

– Ба, да ты паровоз какой-то! – Андрей извлек наполовину пустую пачку с папиросами. – В три смычка, что ль, смолишь? А денег-то, денег… Куда это годится, Шершавый? У меня, у борца за справедливость, в кошельке моль сдохла, а безработный, ранее судимый Шершавый таскает деньги пачками!

– Нашел.

– Верю! Именно вот этому верю! Я даже знаю где. В трех квартирах на первых этажах. Там люди такие рассеянные… Си, синьор?

Витька еще раз косо глянул на размазывающую сопли Светку.

– Так где ларек, синьор? Не хочется все подряд ларьки потрошить. Светик, может, ты подскажешь?

– Пошел ты…

– И это после всего, что между нами было? Не ожидал. Прости, не ожидал.

– Слышь, командир…– Шершавый наконец-то сообразил, что, кроме Андрея и Светки, в хате никого нет. – Может, договоримся? Забирай бабки и разбегаемся. А? Давай по-людски.

– Дача взятки при свидетелях? Коррупция? Зачем тебе это, Шершавый? Возвращайся с чистой совестью на зону. Садись и сиди. А то будешь по ночам вскакивать.

– Ладно, ментяра…

– Угроза? А ведь от угрозы чиновнику до измены Родине один шаг.

– Вам поугрожаешь…

– О, сразу видно опытного человека. Светочка, сходи, пожалуйста, к соседям. Пригласи. И поищи для нашего спортсмена запасную пару обуви.

За понятыми-соседями Светка демонстративно не пошла, вот еще, но обувь добыла – стоптанные до дыр комнатные шлепанцы. Андрей приковал Витьку к батарее парового отопления, сходил за понятыми («Не пойдем, не пойдем! Потом по судам затаскают!»), переобул в их присутствии задержанного, изъял деньги и составил протокол на форзаце, вырванном из Светкиной книги «Секреты домашней хозяйки». Затем позвонил в отдел, попросил машину, которой, как всегда, не оказалось, поэтому, пристегнув Шершавого к своей руке, он сердечно попрощался с гражданами и, сжимая под мышкой кроссовки «Рекорд», потащился на базу пешком.

По пути шлепанцы с Шершавого постоянно слетали, что сделало путешествие затяжным. Но, ура, повезло с автобусом и свободными местами для пенсионеров, инвалидов и лиц, задержанных милицией.

– Давно бегаем?

– Третий месяц.

Бумаги о розыске Шершавого в отдел еще не приходили, иначе Палыч наверняка знал бы о побеге. Андрей нисколько не удивился. Везде работают люди. Которые болеют, ходят в отпуск, берут отгулы. Или просто не спешат ввиду спокойного характера.

– А как насчет золотого правила «не сри, где живешь»? Тем более прячешься? Или ты не только здесь по окнам лазил?

– Знаешь, командир, я сейчас ваньку валять не буду. Чего мне перед тобой кривляться. Да хаты бомбил, жить-то надо. Сколько – не помню, не записывал. На протокол не возьму ничего, буду стоять в отказе. Ты ж понимаешь…

– Как не понять? Побег кражи перетянет, авторитет приподнимется, если невысок («Ох, невысок, иначе не сбежал бы!»). А признаться в случае чего никогда не поздно.

– Дуплить будете?

– Боишься?

– Не хотелось бы. Знаком с вашим братом.

– Наказания без вины… Но не дрейфь, не будем. Зачем? Лишний козырь адвокату. А с доказухой у нас все железно.

Шершавый тяжело вздохнул. Андрей не кривил душой. Хотя с доказухой было не совсем железно, но дело можно довести до логического конца и без шоковой терапии. Тряхнуть ларьки, уболтать Светку. Плюс уже найденные улики – обувь, пальчики… Никуда Шершавый не денется.

Кражи, правда, совершались не на его, Андрея, территории, и доводить дело до ума будет не он, а Женька Ермаков, сосед по коридору. С Женьки, кстати, коньячок за раскрытую серию. Женька, говорят, опер опытный, учить не надо. И ларьки тряхнет, и Светку, да и с Шершавым водочки выпьет, о судьбе-злодейке поплачется, душу вывернет. Так что смотри, Шершавый, последний раз в окошко без решеток. Пока до отдела едем.

Андрей мельком глянул на попутчика. Вор свободной от оков рукой протер запотевшее стекло и с неподдельной грустью в глазах наблюдал за проплывающей мимо улицей.

Неожиданно Андрею стало жалко Шершавого. Не высокопарной жалостью победителя, а обычной, человеческой. Витька, конечно, вор, и горя он принес людям много, чего там говорить… И что у него сейчас в шальной голове? Только не бывает такой грусти в глазах хладнокровных преступников, без совести и жалости отнимающих у людей последнее…

Шершавый потер лоб рукой, затем погладил впалые щеки со следами то ли ожога, то ли оспы, за которые, наверное, получил свою кличку, и опять прилип взглядом к автобусному стеклу.

– Ты это, Виктор… Хочешь верь, хочешь нет, но к Светке я точно случаем зашел. Рейдовали вчера по притонам, ручку оставил.

– Да я понял уже, – негромко ответил Шершавый. – Жалко, обиделась, наверное. Это я так, от влеталова, паханул. Я бумажку черкну, передашь? Нет у меня, кроме нее, никого.

– Передам.

Андрей поправил наручники, больно обжигающие запястья холодным металлом.

– Смотри-ка, Петровна, в наручниках везут, – раздался осторожный старческий шепот за спиной.

– Ворюгу поймали, наверное. Тут милиция рядом. Видела, вчера по нашему каналу ихний новый начальник выступал? Очень мне понравилось. Смелый, честный. Преступников не боится, на показатели липовые плевать хотел, правду говорит людям. Обещал грамотность повысить. Вот видишь, и результаты. Одного уже сцапали.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.