Земля ягуара - Земля Великого змея

– А что же вы делаете здесь, с таким большим отрядом?

– На сборе мы решили отплатить мешикам за убиение товарищей и утвердить свою славу в этих землях. Собрали экспедицию, целью которой намечены два индейских города на побережье озера – Шаласинго и Цаоктлан. Капитаном назначен я. Со мной отряжены двести солдат, двадцать всадников и двенадцать арбалетчиков, в основном из «первого призыва», и около тысячи талашкаланцев. Вчера мы должны были выйти к стенам Шаласинго, но наткнулись на мертвую деревню и решили обойти. Зрелище чудовищное, но это позволило нам повеселиться на вполне законных основаниях.

– В каком смысле?! – не понял Ромка.

– Для защиты от миазмов доктор предложил наматывать на лицо шарфы, пропитанные алкоголем. Не знаю, спасает ли от болезни, но если вдыхать вино через нос, оказывается, пробирает ничуть не хуже, чем если пить. И мысли грустные из головы выветриваются. – Сандоваль улыбнулся и икнул.

Только тут Ромка заметил, что капитан изрядно пьян, и сообразил, отчего в последний час его преследует запах местного кактусового вина. Или пива? Никто особо не думал, к какому роду напитков отнести забродивший сок, который местные называли «пульке».

– Мой слуга, – молодой человек оглянулся, отыскивая меж гребней морионов русую голову Мирослава, – придумал в маску из тряпицы песка насыпать и заворачивать. А потом сдабривать водицей. Для густоты.

– А это мысль. – Сандоваль хлопнул Ромку по плечу. – Надо бы и нам… Сейчас распоряжусь.

– Так можно и от вина не отказываться, вместо воды. Так надежнее будет.

Сандоваль чуть отстранился и внимательно взглянул на Ромку:

– Узнаю дона Рамона, вечного остроумца и придумщика.

– Да ладно вам… – смутился Ромка.

– Нет, правда. Дон Рамон, у меня к вам… Даже не знаю как сказать. В походе на мешиков и в уличных боях вы показали себя отличным пехотным капитаном. Не согласитесь ли вы возглавить батальон на время экспедиции, а потом вернуться вместе с нами в Талашкалу?

Польщенный Ромка зарделся.

Капитан-генерал сидел в огромном зале дворца правителя Талашкалы – Шикотенкатля Старого, задумчиво покусывал кончик гусиного пера и улыбался.

Сегодня произошли сразу два замечательных события. Во-первых, вернулись гонцы из Вера Крус и принесли добрую весть. Город стоит незыблемо. Все запасы пороха, провизии и оружия, что могли собрать по складам и скупить у торговцев, хлынувших на побережье, отправлены обозом и скоро прибудут. Кроме того, к причалам неожиданно пристали несколько судов. Небольшой корабль с Кубы под командой Педро Барбы привез тринадцать солдат, двух лошадей и большое количество писем на имя Нарваэса. Губернатор Кубы Диего Веласкес до сих пор пребывал в твердой уверенности, что Нарваэс арестовал Кортеса и теперь заправляет всей Новой Испанией. В нескольких пространных реляциях он просил прислать капитан-генерала, если он жив, в цепях и под охраной. Еще он просил переправить на Кубу наиболее видных его сподвижников, чтоб он мог их переправить дальше, в Испанию, как то ему предписал дон Хуан Родригес де Фонсека – епископ Бургоса, архиепископ де Росано, президент Королевского совета по делам Индий.

Кортес нехорошо усмехнулся. Веласкесу было б гораздо лучше, если б капитан-генерал никогда не предстал перед Королевским советом.

Когда адмирал Педро Кабальеро, принявший нелегкий пост от безвременно почившего доблестного Хуана де Эскаланте, заметил корабль, он сейчас же сел в шлюпку, якобы приветствовать вновь прибывших, взяв с собой значительное количество хорошо вооруженных людей. На вопрос Педро Барбы о Нарваэсе и Кортесе он ответил: «Сеньор Панфило де Нарваэс здоров и в отличном виде, он богат и всеми почитаем, а вот Кортес с шайкой из двух десятков людей шатается по всей стране». Затем он пригласил Барбу высадиться и поселиться неподалеку в прекрасных условиях. Тот с удовольствием согласился, но как только они пристали, капитан корабля и его сопровождающие были окружены, и Педро Кабальеро объявил: «Сеньор, вы арестованы по повелению капитан-генерала Кортеса!» У прибывших отобрали оружие вплоть до кинжалов, правда, обращались при этом почтительно. С каравеллы сняли паруса, такелаж, руль и компас. Все это тоже было отправлено в Талашкалу. Кортес встретил Педро Барбу, давнишнего своего приятеля, с отменным почетом, назначил его капитаном арбалетчиков и из разговора с ним узнал, что ожидается еще другой снаряженный Диего Веласкесом небольшой корабль с Кубы со съестными припасами.

Флотилия, отправленная с Ямайки Франсиско де Гараем для устройства колонии в районе Пануко, подверглась жестокому нападению индейцев и была почти полностью разгромлена. Выжившие под градом стрел и копий, не успев даже захватить припасов, смогли погрузиться на один корабль и вдоль побережья доплыть до Вера Крус. Многие из шестидесяти спасшихся были больны и направились на попечение лекаря, но двадцать самых крепких мужчин оказались вполне способны держать оружие.

Вскоре прибыл и еще корабль с Ямайки. Его послали на выручку капитану Пинеде, и он дошел до дельты реки Пануко, но, найдя там только остатки сожженных кораблей и следы лагеря, повернул, следуя рассказам индейцев, на юг и тоже бросил якорь в Вера Крус. С ним прибыли пятьдесят человек и семь лошадей. Через несколько дней еще одна каравелла с сорока солдатами, десятью лошадьми, военными припасами и провиантом, не найдя на реке Пануко живых, взяла курс на Вера Крус.

Сеньор Кабальеро, не вдаваясь в подробности, объявил, что испанцам нужна помощь. Упаковал на подводы съестные припасы, оружие, корабельную оснастку, разбил прибывших солдат на батальоны, назначил капитанов и отправил к Кортесу, который сидел в своем логове, как паук, чувствуя вибрации нитей судьбы. Еще немного, и его армия восстановится до тех размеров, что обеспечили ему люди Нарваэса. А это сила!

Получив и сопоставив все данные, капитан-генерал нанес на карту расположение союзных и вражеских отрядов. Охряные стрелки, обозначавшие испанцев, стягивались к столице Талашкалы, образуя вокруг нее мощный кулак. Синие, хоть их было заметно больше, жались к берегам озера. Кортес сгреб со стола клочок пергамента и долго с наслаждением мял.

– Вот вам карта Мешико, – воскликнул он, отшвырнул в угол скомканный листок и, не снимая сапог, завалился спать.

Утром его разбудил посыльный с еще более радостным известием – к городским воротам прибыл караван из более чем восьмидесяти талашкаланцев при восьми раненых и хромых лошадях, навьюченных золотом и серебром из «королевской пятины», которую вручил им Кортес. Как они прорвались сквозь вражеское войско, знал только Господь Бог.

А перед капитан-генералом встал мучительный выбор. Написать в письме-реляции королю, что золото спасено? Смолчать и поделить между солдатами, отдав часть гостеприимной Талашкале? Припрятать до лучших времен?

Королевский чиновник Гонсало Мехия, который отделил пятину и составил акт, что большего спасти нельзя, мертв. Солдаты, повязанные круговой порукой, будут молчать как рыбы, боясь наказания.

Кортес обмакнул перо в хитрую чернильницу, сделанную в виде черепа ребенка, а может быть, и из настоящего черепа, и вывел каллиграфическим почерком на желтоватом листе гербовой бумаги:

«Еще, Ваше Королевское Величество, с прискорбием сообщаю Вам, что часть золота, собранная в моем походе по Новой Испании, была утеряна во время…»

К невысоким стенам городка Шаласинго карательный отряд подошел к вечеру того же дня. Незнакомый капитан из итальянцев, назначенный на командование арбалетчиками и косо поглядывающий на сеньора Вилью, выскочку, сразу получившего под свое командование сотню мечников, предложил атаковать с ходу. Ромка и Сандоваль воспротивились. Отослав не в меру горячего командира с лошадьми и обозом подальше в лес, они расположились на ближайшем холме и стали разглядывать лежащий как на ладони город.

– Дон Рамон, предлагаю вам со своим батальоном стать вон за той рощей, на выходе из главных ворот. Вторая сотня, ею пока командует Берналь Диас дель Кастильо, справный рубака из солдат, заходит от малых ворот в дальнем конце, преодолевает стену и с шумом и криками двигается к большим. Мешики вряд ли решатся принять бой на улицах, где им не развернуться, и будут отступать к площади, рассчитывая навалиться всей силой. А на этом холме мы поставим стрелков…

– Погодите, дон Гонсало, – прервал его Ромка. – С этой позиции в темноте стрелки могут попасть по своим. А наш горячий капитан и вовсе наделает каких-нибудь глупостей. Да и вы с кавалерией будете не у дел.

– Наверное, вы правы, – поскреб небритый подбородок Сандоваль. – Но как тогда поступить?

– Поделим батальон Диаса на две колонны. Каждой придадим по полдюжины стрелков, и пусть они просочатся в город справа и слева от ворот. Талашкаланцы же пускай поднимают в лесу шум и ломятся в ворота. Мешики убоятся и станут отступать к площади, как вы и предрекали. Испанцы пойдут за ними по пятам, разя отстающих стрелами. На улицах прикрываемые щитами пехоты арбалетчики вполне могут нанести большой урон. Враг долго не выстоит и, скорее всего, открыв ворота, попытается укрыться в лесу. Я развернусь во фронт и приму их на мечи, а вы вот из-за того холма, – он показал пальцем, – клином вспорете их массу и разрежете пополам. Если кто-то рискнет вернуться в город, попадет на Диаса, который к тому времени займет дальнюю часть площади.

– Ну, дон Рамон… – восхищенно протянул Сандоваль. – Полностью с вами согласен, пойдемте донесем ваш план до остальных.

Кристобаль де Олид уселся на поваленный ствол и стянул с головы тяжелый морион[10]. Бросил его на землю и вцепился пальцами в побеленные временем и невзгодами виски. Люди Нарваэса, вообще неохотно шедшие в бой, при виде стен Ицокана, которые им придется штурмовать, струсили и потребовали вернуться. Как ни уверял их капитан, что обстоятельства складываются выгодно для натиска, как ни настаивали старые солдаты Кортеса, людей Нарваэса было много больше. Что же делать? Отходить к Чоуле и писать слезное донесение Кортесу? Не смог, не справился, не оправдал? Нет, такого позора он не переживет.

Олид поднялся на ноги и вернулся в лагерь. Легко, как в молодости, вспрыгнув на лошадь, он выдернул из ножен меч и, надсаживая связки, закричал:

– Друзья! Многие битвы мы прошли вместе. – Он обращался в основном к ветеранам похода. – Много пережили. Многих потеряли. Но никогда… – Он выдержал томительную для слушающих паузу. – Никогда не отступали перед лицом врага, каким бы грозным он ни казался. И сейчас мы не повернем назад!

– Не повернем, не отступим! – донеслись редкие одобрительные выкрики из внимающей ему толпы.

– Мы пойдем в бой! А кто захочет остаться, – как острие рапиры воткнул дон Кристобаль суровый взгляд в группу вызывающе подбоченившихся «богачей с Кубы», – пусть их судьбу решает сам Кортес.

– Уж он-то на расправу скор! – донеслось из толпы. – Он повесит трусов! Смерть предателям!

– Вперед, друзья мои, – крикнул Олид. – За мной!

Развернув коня и не оглядываясь, помчался он к открытым воротам не ждущего нападения городка. Несколько всадников из старой гвардии вскочили в седла и бросились нагонять капитана. Десяток арбалетчиков похватали оружие и побежали следом. За ними тяжело потрусили два десятка меченосцев. Чуть правее стала разворачиваться в походную колонну тысячная армия талашкаланцев.

Солдаты из людей Нарваэса помялись нерешительно, оглядываясь на группу заводил, наблюдающих за атакой с брезгливым интересом. Потом по одному, маленькими группами и наконец сплошным потоком бросились за Олидом.

Замершие на холмике «богачи с Кубы», только что выглядевшие гордыми и надменными победителями, навязавшими старому рубаке свою волю, поникли, осунулись и поспешили убраться под сень могучего леса. От былой спеси не осталось и следа.

Колонна испанцев под командованием дона Рамона де Вильи потоком раскаленного металла стекала с холма. Лунные блики играли на обнаженных клинках, высвечивали поблескивающие глаза в узких щелях меж козырьками шлемов и пропитанными вином платками.

Ромка спускался осторожно, стараясь не поскользнуться на влажной траве и придерживая нагрудник, чтоб не бил по ребрам. Молодого дона разбирало пьянящее веселье. Друзья, почетная должность, скорая, почти гарантированная победа – что еще нужно молодому сердцу для счастья? А вот и конец склона. Теперь перебежками до того леска и подождать, пока Диас и капитан выведут солдат на исходные позиции.

Оглядывая своих людей, Ромка с теплом вспоминал тех, кто бился рядом с ним на реке Табаско, пробирался по горным отрогам в Талашкалу, держал ворота во время резни в Чоуле, рубился на дамбах. И Мирослав, так таинственно пропавший и так вовремя появившийся во время боев за Мешико… Вон, сидит под деревом, мрачный и сосредоточенный, как всегда.

До чутких ушей молодого капитана донеслись крики и гул. Индейцы и люди Диаса достигли намеченных точек и развернулись для атаки. Город проснулся и засуетился. Послышались крики, топот босых ног и протяжные звуки мешикских свистков. Какие именно трели выводили командиры и к чему призывали гарнизон, за общим гвалтом было не разобрать.

За невысокой, в два человеческих роста, городской стеной что-то полыхнуло и с треском обрушилось. Крики усилились. К небу потянулись языки пламени. Вот ведь строители, поежился Ромка, вспоминая, как чесался ожог на спине, полученный во время случайного пожара в одной местной деревеньке в дни первого похода на Мешико. Чуть тронь светильник, он упадет на пол, огонь перекинется на стены, на крышу. И пошел гулять от дома к дому красный петух.

Да ты Москву вспомни, за два года пять раз чуть не дотла сгорала, одернул он сам себя и обратился в слух, силясь понять, что же все-таки там происходит. Большой битвы не было. Скорее короткие стычки, но кто кого побеждает, было не разобрать. Занялось в другом конце городка. Веселые огоньки запрыгали с крыши на крышу. Но от лихих ли действий испанцев или по неосторожности увальня-индейца начался пожар, поди разбери. Еще одно здание обрушилось, взметнув вверх фонтаны белесой пыли и снопы искр. Что-то бухнуло. Раздались какие-то команды, а может, и крики убиваемых. Или сгорающих заживо. И снова свистки. Свистки. Свистки…

Ромке стало казаться, что его план с треском провалился. Совсем недавно узнавшие, что «посланцы богов с востока» смертны, индейцы могли организовать сопротивление, навалиться числом. Что же делать? Идти на выручку погибающим испанцам? Снести ворота и ворваться в город? А если мешики добивают последних из его товарищей? Если они готовы всей силой повернуть оружие против его казавшейся теперь такой жалкой горстки воинов, каждый из которых и так был не единожды ранен? А если все идет по плану и надо только немного обождать? Тогда, даже если не увязнет в городе и не потеряет в бою своих людей, как будет он выглядеть в глазах товарищей? Как трус, паникер и нарушитель собственного плана?

Мирослав! Вдруг что присоветует? Ромка посмотрел на воина, но тот только развел руками в ответ на его невысказанный вопрос. Он тоже не знал, как поступить. Или не захотел соваться не в свое дело? Или решил проучить зарвавшегося юнца? С Мирослава станется.

Ромка мучился выбором. Он то готовился отдать приказ выступать, то загонял обратно готовые сорваться с губ слова. Поднимал руку для сигнала и, не донеся до надобной высоты, делал вид, что поправляет шлем. Карамба!!! Изнутри в ворота ударили чем-то тяжелым. Створки разлетелись, как крылья бабочки от дуновения ветерка. Полыхнуло пламя, делая арку ворот похожей на раскаленное жерло печи. Хлынули из пекла на вытоптанную перед воротами площадь толпы голых кричащих людей. Следом за ними вырвались длинные гудящие щупальца пламени. Вытянулись над морем черных голов, выхватывая то одного, то другого. Запахло паленой псиной.

Ромкин план сработал. Теперь его очередь действовать.

– Вперед! – заорал молодой человек, выхватывая шпагу. – Сантьяго![11]

Оскальзываясь на выпирающих из земли корнях, он добежал до опушки и остановился. Еле пришедшие в себя индейцы в недоумении уставились на одинокую фигуру, выросшую на краю леса.

– Сантьяго!!! – взревела за его спиной сотня луженых глоток.

Ромка надеялся, что ошарашенные ночным нападением индейцы кинутся врассыпную, но этого не произошло. Один поднял дубину, указывая на приближающийся строй конкистадоров, что-то закричал и рванул навстречу надвигающейся волне. За ним побежали остальные, даже женщины и подростки. Стариков и детей среди вырвавшихся из города не было, они просто не смогли убежать от огня.

Коричневая волна, увенчанная черными барашками развевающихся волос, нахлынула на серо-стальную. На миг похоронила ее под собой и откатилась обратно, оставив после себя кровавый след. Еще одна самоубийственная атака, которую монолитный испанский строй встретил в мечи. Снова откат. И снова дикий, отчаянный навал даже не прикрытых ватными доспехами тел.

За спиной мешиков из рвущегося наружу пламени один за другим выбегали солдаты Диаса и строились в боевой порядок. В пышущих жаром доспехах, с прокопченными лицами и воспаленно горящими глазами они напоминали вырвавшихся из преисподней демонов. Сбоку послышался нарастающий топот кавалерии Сандоваля. Двадцать всадников – это сила, Кортес покорил Мешико и вассальные города-государства с шестнадцатью.

Отчаяние придало мешикам сил. Они бросились на разящие мечи. Навалились, продавили, разорвали строй. Вокруг Ромки закипели разрозненные схватки. На молодого человека насели два рослых индейца, почти одновременно обрушившие на его щит тяжелые дубинки. Заскрипели, тупясь об железо, осколки вулканического стекла. Левая рука онемела. Чтоб не попасть под вторую дубинку, Ромка кинулся вперед, боднув замахивающегося гребнем шлема в живот. Тот захрипел, пытаясь вдохнуть обратно выбитый из груди воздух, и стал складываться пополам. Дубинка второго мешика, метившего в Ромкину голову, треснула первого по затылку. Капитан отмахнул шпагой и почувствовал, как клинок тонет в упругом и податливом одновременно. Мешик взвизгнул тонко, по-бабьи и исчез из поля зрения.

Крепкие пальцы сомкнулись на Ромкином предплечье, побежали вниз, стараясь дотянуться до шпаги. Ромка ударил с разворота. Оттолкнул. Добавил ребром кулака и пнул ногой падающее тело. Замахнулся на невысокого юркого мешика, держащего наперевес тяжелое копье, но блокировать не успел. Все? Нет. Копейщик ткнулся лицом в траву. Мелькнул невдалеке плащ Мирослава, объясняя все.

Что-то широкое и теплое надвинулось на него из темноты. Ромка поднял голову и увидел роняющего с недоуздка слюну, косящего лиловым глазом жеребца, на котором свечкой восседал сам Гонсало де Сандоваль.

Отсалютовав мечом, он пустил коня в галоп, догонять разбегающихся мешиков. Следом пролетели еще три черных на фоне разгорающегося пожара силуэта.

Подошел Мирослав, упер в землю короткое, ухватистое древко подобранного копья со стеклянным листообразным лезвием в аршин длиной.

– Страшная штука, – спокойно, даже как-то буднично проговорил он. – Хошь коли, хошь руби. Злее алебарды будет.

– Ага, – кивнул головой Ромка, не слушая. Он смотрел, как солдаты сгоняют пленных в одну большую трясущуюся кучу.

– Напали на Шаласинго?! – обычно спокойный Куаутемок вскочил с высокого трона. – Уничтожили гарнизон?!

Гонец и случившиеся в зале жрецы – один невысокий пухлый мужчина в кроваво-красной накидке, верховный жрец храма бога войны Уицлипочтли, второй, худой и быстрый в движениях из храма божества преисподней Тескатлипоки – в ужасе распластались на полу. При недавно убиенном Мотекусоме за плохие новости обычно не казнили, но кто может знать, какие порядки наведет во дворце рука нового правителя. Будто исчерпав все силы в одном крике, Куаутемок упал обратно, заворочался, устраиваясь поудобнее, и подпер голову рукой.

– Как? – вполголоса спросил он себя. – Как горстка израненных, умирающих людей могла отважиться на такое? Даже если им помогали эти драные птенцы белоперой курицы – талашкаланцы[12].

Выходит, не врали легенды? Есть в teules что-то божественное? Какая-то неведомая сила? Но опускать руки нельзя. Надо бороться. Надо изловить и наказать этих белых демонов. Иначе те, кто возводил его на престол, могут без помощи пришельцев отправить его, Куаутемока, вслед за несчастным Мотекусомой. Взмахом руки он отпустил перетрусивших жрецов и велел подать бумаги, чернил и расщепленных палочек. Его планы лучше складывались, когда он записывал и зарисовывал свои мысли. В этот раз из-под его руки выходили все больше очертания длинных ножей и силуэты склянок с ядом.

Присланный Сандовалем вестовой чуть свет разбудил дрыхнущего под кустом Ромку и велел прибыть к капитану. Молодой человек сладко потянулся, разгоняя кровь по затекшим мышцам, потер глаза, выпил из фляги тепловатой воды, пожевал пучок травы для очистки зубов, подхватил с земли нагрудник и, на ходу застегивая ремешки, двинулся вслед за испанцем.

Капитан поджидал его у сгоревших городских ворот в полном боевом вооружении. За стеной что-то потрескивало и рушилось. Ветер приносил из города жирные хлопья сажи, которые оседали на голых плечах захваченных ночью индейцев. Те боязливо жались к теплой стене под охраной четырех арбалетчиков и четырех меченосцев.

– А вот и дон Рамон, – улыбнулся Сандоваль, завидев плечистую фигуру молодого человека. – Только вас и ждем.

– Приятно слышать. – Ромка коротко кивнул стоящим рядом Берналю Диасу, итальянскому капитану, которому давеча спас жизнь, и нескольким угрюмым усачам, наверное сержантам.

– Итак, – продолжал капитан. – Нам необходимо осмотреть город.

– А нельзя подождать, пока там все поостынет? – грубовато спросил Диас. Вояка не отличался склонностью к политесу.

– Ждать некогда. Вокруг мешикские гарнизоны. Мы попытались переловить всех, кто выскочил за ворота, но ночью кто-то мог сбежать и предупредить. Засиживаться тут опасно.

– Так, может, вообще не пойдем, вряд ли там есть кто-то живой? – сказал капитан стрелков, но Сандоваль и Диас ожгли его такими взглядами, что тот смутился.

Ромка понял, что конкистадоры рассчитывали не только на победу, но и на поживу и осмотр выгоревшего за ночь города был затеян только ради этого. Чтоб не повредить лошадям ноги, испанцы решили идти пешком. Взяв пять арбалетчиков и десять меченосцев, Сандоваль, Ромка и Диас (горячего капитана решили оставить в охранении) прошли каменную арку и очутились на главной улице. По обеим сторонам возвышались прямоугольные многоэтажные дома, когда-то белые, а теперь в следах черной копоти. Сквозь провалившиеся крыши в окнах виднелось голубое небо. Обугленные края занавесок печально колыхались на ветерке, словно оплакивая хозяев. Внутри потрескивали остывающие головни. Живых в ночном пожаре, похоже, не осталось, даже собак и домашней птицы не было слышно. Не тратя времени попусту, конкистадоры направились к главному си, возвышающемуся посреди селения.

Пирамида была достаточно высокая, но какая-то нелепая. До середины ее стены имели один угол наклона, а потом он резко изменялся на другой, более пологий. Видимо, строители спервоначалу не рассчитали наклона, а может, просто не хватило каменных блоков, и им пришлось сводить строение к вершине раньше. Приказав солдатам оставаться снаружи, капитаны поспешили внутрь храма. Его убранство ничем не отличалось от десятков виденных Ромкой в последний год. Небольшая комнатка, в центре жертвенный алтарь, утопленный в неглубокой, выложенной белым камнем чаше с небольшими круглыми отверстиями. Прямо за алтарем статуя божества. Плосконосый уродец с вываленным поверх набедренной повязки животом, широким носом и ощеренной пастью зло пучил на них каменные глаза. Его шею и бедра увивали гирлянды из подсохших цветов. Весь пол завален разноцветными лепестками, источающими запах цветов пополам с ароматом тления.

Чертыхаясь и богохульствуя, Сандоваль и Диас стали рыться в завалах вокруг алтаря, сбрасывая мусор на запятнанный бурым каменный пол. По мере того как мусора становилось меньше, проклятия и ругательства звучали громче. Что фигура сделана из камня, было совсем не удивительно, идолы из золота стояли только в крупных храмах столицы и больших городов вроде Чоулы, рассчитывать найти такое богатство в маленьком Шаласинго вряд ли стоило. Но здесь совсем отсутствовали и маленькие золотые фигурки, в изобилии украшавшие алтари других храмов.

– А может, наверху посмотреть? – предложил Ромка, чтоб перевести в другое русло жадность и злость конкистадоров, потерявших в «Ночь печали» почти все добытое раннее золото. Те встрепенулись, замолчали и чуть не наперегонки бросились наверх по узкой лестнице.

Молодой человек, придерживая бьющие по голени ножны, двинулся следом. Выбравшись через узкий люк на верхнюю площадку, он застал соратников, в молчании склонившихся над жертвенным камнем. Сделав несколько шагов, он заглянул через их плечи. На щербатом от многочисленных ударов ножа, буром от пролитой крови камне лежали конская сбруя, распотрошенное седло, пара стилетов и части одежды явно испанского происхождения.

Сандоваль скрипнул зубами, развернулся и, отодвинув Ромку плечом, спрыгнул в люк. Снизу донеслись его торопливые шаги, сопровождаемые позвякиванием шпор.

Ромка с Диасом переглянулись и поспешили вслед за капитаном. Когда, протиснувшись мимо идола, они вышли на улицу, солдаты встретили их недоуменными взглядами.

– Куда он делся? – спросил Диас.

– Велел дождаться вас да все тут осмотреть, а сам в лагерь побежал. Да так, будто за ним черти гнались, – ответил один.

– Ну, велел так велел, – пожал плечами Берналь. – Пойдемте, дон Рамон?

Обойдя храм с другой стороны, они снова оказались на главной улице и вскоре были у городских ворот. С поляны за стеной доносился шум, толпа гудела. Слышались выкрики, смешки, но в общем гуле разобрать, что происходит, было решительно невозможно. Ромка прибавил шагу, Берналь с солдатами поспешил следом. За воротами они увидели, что испанцы собрались в большой круг и внимательно наблюдают за происходящим внутри периметра. На правах капитана Ромка грубо ввинтился в толпу и вскоре оказался в первом ряду. В самом центре образованного людьми круга, на вытоптанной множеством ног траве была установлена большая деревянная колода. На ней лицом вниз лежал индейский юноша со связанными за спиной руками. Двое солдат всем весом навалились ему на плечи. Неподалеку горел костерок, рядом с которым на корточках сидел один из мрачных усачей. Он протягивал прямо в огонь длинный железный прут с грушевидным утолщением на конце. Сначала Ромке показалось, что он жарит собачью ногу, но, приглядевшись, понял, что на палке не кусок мяса, а какой-то железный набалдашник, постепенно раскаляющийся докрасна. Зачем?

Усач медленно распрямился и поднял палку повыше, стало видно, что на конце горячо алеет бука G. Guerra, – ахнул кто-то рядом. Война! Палач поднес раскаленное железо к плечу юноши. Тот задергался, но не смог вырваться из цепких лап держащих его солдат. Закричал. Алая буква прикоснулась к бронзовой коже, раздалось шипение. Крик юноши перешел в визг. Палач отнял клеймо от тела, спихнул индейца ногой с колоды прямо в траву и повернулся к солдатам:

– Тащите следующего!

Глава третья

К вечеру отряд конкистадоров во главе с Сандовалем и Ромкой подошел к величественным стенам Талашкалы. Если раньше окрестности города напоминали пасторальный пейзаж кисти флорентийского мастера, теперь они были похожи на огромный муравейник. Повсюду горели костры, что-то куда-то волокли, обнаженные туземцы поблескивали потными спинами в кузнях, столярных и канатных мастерских. Меж ними сновали женщины с корзинами еды и кувшинами воды. Повсюду бегали дети, норовя то помочь взрослым, то что-нибудь стянуть под шумок. Поодаль тысячи индейцев под командованием испанских капитанов валили деревья в вековых рощах, рубили сучки и распиливали на доски на специальных рамах, явно устроенных испанскими инженерами. Другие обвязывали доски веревками и тащили волоком к построенным у городских стен… Верфям? В этой почти горной местности?

Ромка сморгнул пару раз – не морок ли? Нет, глаза его не подвели. За многие лиги от морей, озер или даже больших рек по всем правилам кораблестроительной науки были построены четыре стапеля. На двух поблескивали свежим деревом пузатые, не смоленные еще борта кораблей. Два других топорщились необшитыми рангоутами, напоминавшими китовые скелеты. По всем четырем сновали туда-сюда крохотные фигурки. На блоках и на руках поднимали связки бревен, ящики с инструментом и гвоздями, бухты канатов местной выделки. Под белые полотняные навесы стаскивали сундуки с оснасткой, вкатывали пушки на свежеструганых лафетах, надрываясь, тащили корзины с ядрами. В огромных котлах варилась какая-то смрадная гадость, которую высокие, до черноты закопченные талашкаланцы, а может, и привезенные из-за моря эфиопы помешивали баграми. Наособицу, чтоб не ужалила случайная искра, сносили пороховой припас.

– Кортес поставил на командование Мартина Лопеса. Прекрасный инженер и воин отменный. Он тут все и организовал, пока высоколобые гранды писали реляции в Королевскую аудьенсию на Сан-Доминго, – прокомментировал ехавший рядом Сандоваль, явно довольный произведенным на молодого человека эффектом.

Ромка только хмыкнул в ответ. Писарей и прочих грамотеев он любил и уважал, а вот писак, добывающих себе богатство пером, а не шпагой, терпеть не мог. На одном из недостроенных кораблей поднялась суматоха, послышались крики, свист, натужный скрип. Медленно-медленно поднялась над бортами грот-мачта и распустила по ветру паутину рангоута. Долетели до уставших солдат радостные крики. Конкистадоры из Ромкиного отряда ответили им радостным воплем, подбрасывая вверх тяжелые шлемы.

За четверть лиги до города в колонне поднялась какая-то суматоха. Крики и ругань заглушил топот босых ног. Завидев гостеприимно распахнутые ворота родного города, идущий в арьергарде отряд талашкаланцев потерял всякую дисциплину. Как угорелые бросились они вперед, с обеих сторон обтекая добродушно улыбающихся в отросшие бороды испанцев. У Ромки в груди засвербело от радостного предчувствия встречи. Как же давно он не видел мужественного Кортеса, лихого Альварадо, рассудительного де Олида, старого доброго дона Диего, касиков Талашкалы, которых никак не мог запомнить по именам, но успел проникнуться к ним самыми теплыми чувствами. Раскрытые ворота сулили также еду, отдых, возможность смыть с себя грязь и кровь, накопившиеся за несколько недель лесной жизни.