Мстители - Галера для рабов

Люди потрясенно молчали, оценивая масштаб бедствия.

– То есть нареканий на работу команды с вашей стороны не было? – насмешливо напомнил Вышинский. Капитан не ответил, только пожал плечами.

– А нас это каким образом касается? – взвился Аркадьев. – Что за чушь вы несете? Капитан, вы уволены! Вы больше и дня не проработаете на флоте!

– Заткнитесь! – вдруг рявкнул Бобрович, и сочинский чиновник поперхнулся, начал тихо икать. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, капитан, – нахмурившись, сказал Бобрович. – Перед рейсом баки с горючим вы не проверили – удовлетворились показаниями приборов, которые кто-то подкорректировал. Вы выполнили инструкции – привели яхту в заданный квадрат. Вернее, почти в заданный. И именно здесь вы, к великому удовольствию, обнаружили, что кончилось горючее, замерли приборы и отключилась связь.

– Можете сами убедиться, если не верите, – проворчал капитан. – Горючее на нуле, аккумуляторные батареи полностью разряжены. Мы не можем даже отстучать в эфир позывные «SOS», поскольку примитивное оборудование давно вытеснили современные средства навигации и связи, питающиеся от центрального генератора. Могу лишь предположить, что мы попали в какую-то аномальную зону. Господа, я не собираюсь снимать с себя ответственность за случившееся…

– Вот именно, вы уволены! – взвизгнул Аркадьев в паузе между икотой.

– Да заткнитесь вы, неугомонный, – оборвал чиновника Вышинский, прочищая ухо. – Или говорите приятным баритоном, чтобы не травмировать окружающих.

– Ставьте парус, – подала гениальную идею градоначальница Есаулова.

Руденко не успел отреагировать, как злобно рассмеялся Зуев Павел Гаврилович, проговорив:

– Ваши познания в мореходстве поражают, мадам. Вы где-то видите мачту? Это моторная яхта, к вашему сведению.

– Боже, да сделайте хоть что-нибудь! – взвыл региональный министр Глуховец. – Я не могу здесь находиться, у меня семья в Сочи, жена волнуется, у меня дела, в конце концов! Сливайте спиртное в бензобаки! – обуяла его не менее гениальная идея. – На этой яхте ведь есть спиртное, признайтесь? Да его тут море разливанное!

– О чем вы говорите? – не выдержал помалкивавший до этой минуты помощник Шварц. – Уважаемый, здесь не снимают «Особенности национальной рыбалки», мы не сможем это сделать чисто технически, не говоря уж о том, что запасов спиртного не хватит даже на разогрев двигателя.

– Шлюпка! – прозрела блондинка Статская. – Здесь должна быть шлюпка!

– Вы нас уже покидаете, сударыня? – изумился полковник и покрутил пальцем у виска. – Считаете, что одной в открытом море вам будет комфортнее, чем в нашем приятном обществе – в окружении еды и благородных напитков?

– Да что вы несете? – начала выходить из себя Маргарита Юрьевна. – По мне так лучше одной, в открытом море, чем с вами! – Впрочем, яростный порыв иссяк, она представила перспективы «одиночного плавания», и чем-то они ее не устроили. Женщина погрузилась в нервозную задумчивость. Потом подняла голову, пробормотала: – Капитан, надеюсь, мы еще в России?

– Уже скучаете по родине, Маргарита Юрьевна? – ехидно среагировал Желтухин, и их злобные взгляды пересеклись.

– Мы находимся в нейтральных водах, – хмуро поведал капитан Руденко. – Боюсь, господа, что в данную минуту мы не можем ничего предпринять, нам остается только ждать, пока нас не возьмет на буксир проплывающее мимо судно. Еще раз хочу напомнить, мы не стоим на месте, мы медленно дрейфуем…

– Замечательно, – восхитился Вышинский. – Скоро столкнемся с айсбергом и высадимся на нем.

– Ну, хватит, – бросил полковник Костровой и вытянул руку. – Давайте свой мобильник, капитан. Сколько можно нам уже голову морочить?

– Телефонов нет, – подал голос помощник Шварц, на всякий случай отодвигаясь подальше. И капитан согласно кивнул, подтверждая его слова. – Это было одним из условий, выдвинутых заказчиком. Причем довольно строгим условием.

– Его нарушение грозило разрывом контракта и невыплатой причитающегося вознаграждения, – неохотно просветил Руденко. – Телефонов здесь нет, господа. А также компьютеров с выходом в Интернет. Я лично проверил багаж у членов команды, перед тем как «Ковчег» вышел в рейс.

– Бесподобно… – прошептала Есаулова, недоверчиво качая головой. – Это полный абсурд, мне кажется, я сплю…

– На судне есть кто-нибудь еще, кроме нас и шести членов экипажа? – спросил Желтухин.

– Никого, – дружно замотали головами капитан и помощник. – Это совершенно точно, в этом несложно убедиться.

– Убедимся, – пообещал Желтухин и принял напряженную позу. – А теперь внимание, капитан. Если вы сейчас заявите, что у вас, вашего помощника и прочих членов команды отсутствуют при себе личные документы, поскольку это тоже было условием контракта, я с удовольствием дам вам по морде.

– Не дадите, – капитан сам с трудом сдерживался, чтобы не взорваться. – Что за бред вы несете, уважаемый? Разумеется, у членов команды есть с собой документы. Как мы можем выходить в рейс без докуме…

– Тогда живо! – опередил Желтухина разъяренный полковник. – Мы не намерены больше ждать, капитан! Ксивы на бочку! И ваши тоже! И чтобы через три минуты все эти долбанные бездельники и лоботрясы, числящиеся под вашим началом, стояли тут по стойке смирно! И не прекословить, капитан, у вас нет никаких прав! Перед вами полковник и майор российской полиции!!!

Абсурдность ситуации просто не вмещалась ни в какие рамки. Пассажиры изнывали от головной боли и неопределенности. Бразды правления забирал полковник Костровой. Желтухин активно ассистировал, с усмешкой поглядывая на коллегу и не помышляя о перевороте. На палубу выбрались все члены команды, сбились в кучку. Костровой тасовал, будто карточную колоду, стопку паспортов, вглядывался в их лица с откровенной нелюбовью. Стюард Малышкин был тише воды ниже травы, косился по сторонам, испытывая незатейливое желание провалиться сквозь палубу. Мялся механик Панов, убрав испачканные руки за спину, исподлобья глядел на полицейских, как партизан на фашистов, односложно отвечал: не знаю, не привлекался, пытаюсь отремонтировать… Заразительно зевала и кокетливо вертелась сексапильная официантка Алиса. Потом ей это надоело, она нашла среди блуждающих по палубе лиц самое привлекательное с ее точки зрения (им оказался элегантный Вышинский) и принялась энергично строить ему глазки. Переминалась с ноги на ногу миловидная повариха Виолетта Игоревна – нетерпеливо притоптывала, а потом уверила собравшихся, что если ее немедленно не отпустят, то на обед (да, собственно, и на ужин) она подаст дорогим гостям горелые корки!

Полиция входила в раж. Полковник затребовал у капитана ключи от всех помещений, получил обе связки – одну от кают, другую от подсобок и технических закутков.

– Вторых экземпляров нет, – предупредил капитан.

– Почему-то я не верю! – оскалился Желтухин.

– Точно нет, – пришел на выручку капитану помощник Шварц. – А если есть, то нам об этом ничего не известно. Пора бы усвоить, господа полицейские, что мы сами на этом корыте – на птичьих правах.

Полиция обшаривала яхту сверху донизу, методично двигаясь от трюма к верхним палубам. Все остальные, боясь оставаться в одиночестве, гуськом ходили за ними, давали ценные указания и активно путались под ногами. Аркадьев чуть не потерялся в машинном отделении, сунувшись не в ту дверь, а потом провалился в румпельный отсек. Блондинка Статская грозилась, что ноги ее не будет в этом царстве хаоса, мазута и непонятных агрегатов, но лезла в каждое отверстие. Из безмолвного машинного отделения вереница людей, вооруженных фонарями, перебралась в трюм, забитый пустой тарой без опознавательных знаков. Зуев порвал трико, дылда Глуховец испуганно шептал, что его огрели канделябром по голове и, кажется, держат за горло. Вышинский, нервно посмеиваясь, опустил кронштейн на вертикальной штанге погрузочного устройства, избавив Глуховца от терзающих его демонов. Полина Викторовна Есаулова в дальнем углу сделала страшную находку, возвестив о ней жалобным кудахтаньем. Бобрович бросился спасать даму, подцепил стальным прутом высушенную (и, естественно, дохлую) крысу. Внимательно рассмотрел, отшвырнул подальше и нескладно пошутил, что если трюм большой холодильник, то крыса – мышь, которая в нем повесилась. Евгения Дмитриевна Прохоренко задумалась вслух: «С глубоким маразмом, господа присутствующие! Вы уже на «ты», не пора ли понизить уровень энтропии?» – и первой стала пробираться к выходу.

Закутков на нижней палубе хватало. Лестница из кормовых отсеков трюма поднималась на вторую палубу, где находился коридор, гостевые каюты, а за изгибом (уже в носовой части) – помещения для членов экипажа, в том числе капитанское жилище. К коридору примыкали три прохода на улицу – один на корме, другой – во фронтальной части надстройки, в двух шагах от камбуза, третий – между ними. На задней лестнице между палубами взвинченный Зуев докопался до электрического щита, встроенного в стену. Он пытался его открыть, но металлические створки не поддавались. Зуев нервничал, тужился, обливался потом.

– Качались в шахматной секции? – съехидничал Желтухин, отпихивая его плечом и проворачивая рукоятку, не заметить которую было довольно странно. Из щитка вывалился ворох проводов. Потайное помещение не просматривалось.

– Чего хотели-то? – покосился Желтухин на пристыженного Зуева.

– Не ваше дело! – рявкнул тот и полез по лестнице, оттолкнув Глуховца. Кают в салоне бизнес-класса насчитали ровно дюжину. Именно в этих помещениях, со вкусом отделанных, обставленных, но не убранных, очнулись пассажиры пару часов назад. Большинство помещений были открыты, но люди оробели, предпочитали раньше полиции туда не соваться. Костровой и Желтухин входили первыми, сканировали обстановку, распахивали дверцы шкафов, выискивали потайные уголки. Похоже, кроме упомянутых лиц, на яхте действительно никого не было.

– Господи, господа… – ахнул, возникая из примыкающего отростка, стюард Малышкин. – Да разве так можно, господа? Все разбросали, натоптали. Я же неделю после вас буду порядок наводить.

– А ну-ка, иди сюда, умник, – зловеще поманил его пальцем Костровой.

Стюард поменялся в лице, проклял свою дерзость и испарился. Наведение беспорядка продолжалось. С особой тщательностью пассажиры вытаптывали каюты членов команды, расшвыривали вещи, переставляли мебель. На Желтухина что-то нашло. Злость, кипящая в организме, выплеснулась наружу – он распахивал шкафчики, выдергивал ящики из тумбочек, расшвыривал по полу их содержимое. Остальные помалкивали – физиономия майора наглядно свидетельствовала, что критику в данный момент он не приемлет и может физически уничтожить критикующего. У каюты капитана пришлось повозиться. Ключ, выполненный в форме винта, свободно прокручивался, и дверь не реагировала.

– Значит, не резьба, – ухмыльнулся Желтухин, отстраняя пыхтящего полковника. Он пяткой ударил по двери, и та распахнулась, расставшись с замком!

– Молодец, Желтухин, – иронично похвалила Евгения Дмитриевна. – Вы прямо гуру своего дела.

– Я тоже об этом подумал, – встрепенулся Вышинский и тихо добавил, чтобы не услышал майор: – Сколько эту полицию ни реформируй, а все равно получается милиция…

Пассажиры с упорством вьючных животных наживали себе врагов среди членов команды. В каюте капитана полицейские тоже не церемонились. Ничего не нашли, но получили моральное удовольствие.

– Замечательно, – манерно похлопала в ладоши Евгения Дмитриевна, предпочитающая не покидать коридор. – И куда теперь, господа пассажиры-испытатели?

Из среднего прохода, перед выходом на правый борт, имелся отворот на лестницу – здесь таился второй проход в кают-компанию – для тех, кто не желает выходить на улицу. Забавно было наблюдать, как пассажиры один за другим пропадают в чреве лестничного пролета, а последние усердно отталкивают друг дружку, чтобы не остаться в хвосте. Избежать коллапса не удалось. Неуклюжий Аркадьев сорвался со ступени, а схватившая его за шиворот работница прокуратуры пошутила, что российские чиновники научились обходить любые законы, кроме законов подлости. Металлические ступени оборвались на следующем уровне, образовался короткий коридор, затем еще одна лестница, очевидно, на капитанский мостик. Переходы на «Ковчеге» вились лабиринтами, из каждого более-менее общественного помещения имелись как минимум два выхода. От коридора кают-компанию отделяла глухая шторка. Полицейские, выступающие в авангарде, слышали, как в модно обставленной кают-компании переругиваются стюард и официантка.

– Ты такая мямля, Шурик, – громко выговаривала Алиса Малышкину. – И за что я тебя люблю, спрашивается? Тебя навозят, а ты даже не утрешься! Чего ты пресмыкаешься перед этой публикой? Ходишь весь такой покорный, забитый, с дурацкой улыбочкой, мол, чего изволите, уже бегу, спотыкаюсь и падаю… Тьфу, нашел перед кем унижаться! С достоинством надо ходить, Шурик, с достоинством! Всем видом давая понять, что ты человек, себя уважающий!

– Это как же? – ворчал ее любимый, гремя посудой.

– Как, как… Медленно и печально, блин!

– На себя бы лучше посмотрела, Алиска! – разозлился Малышкин. – Красуешься тут перед ними без одежды, задницей вертишь, сиськами трясешь – на хрена ты это делаешь, скажи? Думаешь, мне приятно смотреть, как ты изображаешь тут какую-то беспутницу? Да у них уже слюна с губ сочится! Смотри, довертишься!

– Это я-то без одежды?! – взбеленилась официантка. – Да я одета так, что ничего не видно, дорогой! Что бы ты смыслил в женской одежде! А если кто ко мне полезет, знаешь, как я ему врежу? Стоп, радость моя, – опомнилась девушка. – Ты кого тут беспутницей назвал, скотина неблагодарная?!

В споре уже рождалась истина, когда полицейские отогнули шторку и полковник первым ворвался в кают-компанию. Малышкин возился у застекленного бара, протирая запылившиеся от долгого неупотребления бутылки. Он отпрыгнул в страхе, словно занимался чем-то противозаконным. Пошатнулся поднос на ладошке у оторопевшей Алисы – она расставляла на столы граненые бокалы и пузатые фужеры. Кинулась его ловить под мелодичный перезвон стекла – и что отрадно, поймала. Подпрыгнула юбочка, мелькнули трусики с изображением дразнящего высунутого языка.

– Как серпом, блин… – сказала девушка, потом опомнилась, прикрыла рот свободной ладошкой. – Ой… Мужчины, вы такие внезапные. А если бы я уронила к чертовой матери весь этот хрусталь?

– История не знает сослагательного наклонения, несравненная наша, – буркнул Желтухин, не без удовольствия разглядывая точеные ножки. – Как тут у нас с коктейлями?

Алиса вымученно улыбнулась. Затосковал среди бутылок стюард Малышкин, втайне, видимо, вожделея о коктейле Молотова. Затем эти двое ненавязчиво испарились. Утомленная публика попадала на мягкие поверхности, издавая сладострастные стоны. Полицейские в сопровождении Бобровича поднялись наверх – на капитанский мостик, несколько минут оттуда доносился возмущенный гомон, шум, потом вся компания без необратимых потерь вернулась обратно. Желтухин брезгливо поджимал губу, полковник Костровой загадочно ухмылялся, а Бобрович потирал свежую припухлость на виске и злобно шипел:

– Мальчишка… сука… убью…

– Поздравляю, господа, – устало заметила Евгения Дмитриевна. – Вы наживаете себе врагов, вместо того чтобы наживать себе друзей. Ничему вас жизнь не учит.

– Переживем, – проворчал полковник, распахнул зеркальные створки бара и присвистнул, обнаружив за ними практически все, чем славится мировая ликеро-водочная промышленность. – Зуб даю, господа, не все так плохо, как нам пытаются доказать. Ну что, неблагополучная категория населения, выдалась минутка, как говорится? – Он выудил из бара увесистый штоф гавайского рома, подбросил на руке.

– И мне плесните, – проворчал Желтухин, протягивая бокал.

– И мне, – буркнул Бобрович.

– И мне тоже… – заворочался в кресле Глуховец.

– Самообслуживание, граждане! – объявил Костровой, плеснул Желтухину и на этом успокоился. Бурча и чертыхаясь, народ потянулся к живительному источнику, принялся растаскивать по углам содержимое бара. Лишь Евгения Дмитриевна Прохоренко проигнорировала соблазн – она сидела в кресле, сжав подлокотники, словно приготовилась к взлету, и о чем-то увлеченно думала.

– Выпейте, Евгения Дмитриевна, – посоветовал оживившийся Зуев. – Если не выпьете, то скоро обнаружите, что мир вокруг вас наполнен злобными и бесчувственными уродами.

– Спасибо, я уже обнаружила, – сухо кивнула прокурорская работница. – Если не возражаете, первый тост я пропущу.

– Послушайте, – сказала блондинка, выразительно хлопнув ресницами, – а может, это действительно чья-то злая шутка?

– В гробу я видал такие шутки, – проворчал Глуховец, пытаясь вскрыть бутылку виски, которая яростно сопротивлялась. Пальцы были скользкие, а крышка завинчена на совесть. – Ничего себе шуточки. Нас похитили, обобрали, разлучили с близкими, накачали какой-то гадостью и вышвырнули в открытое море, ничего не объяснив. Грубое попрание целого ряда статей уголовного кодекса. Так не шутят, господа.

– Да, будут приняты адекватные меры, и все виновные будут строго наказаны, – важно надув губы, выдал взъерошенный Аркадьев.

– А я и не сказала, что это добрая шутка, – фыркнула Маргарита Юрьевна, поднесла к глазам обе руки и стала рассматривать свои ногти. – Я сказала, что это злая шутка…

– Но женщинам оставили их личные вещи, включая косметички и прочие прокладки и гигиенические салфетки, – заметила Евгения Дмитриевна и обняла свою изящную сумочку, словно на нее кто-то покушался. – Вы не задумывались, о чем это говорит?

– О чем это говорит? – отозвался Бобрович.

– Это говорит о том, что среди похитителей, скорее всего, есть женщина, понимающая, что оставить без личных аксессуаров другую женщину – значит превратить ее в неуправляемую бомбу. А похитителям это не нужно.

Поперхнулась и закашлялась Полина Викторовна Есаулова. А третья представительница слабого пола пропустила сказанное мимо ушей. Маргарита Юрьевна с нарастающим ужасом разглядывала свой маникюр – вернее, то, что осталось от маникюра после бурной ночи и освоения машинного и трюмного пространства. Сморщенная мордашка исполнялась неподдельным отвращением – такое ощущение, что блондинка узрела доисторическое чудовище. Не говоря ни слова, она раскрыла сумочку, выхватила из нее прозрачную косметичку, кучу носовых платков, стала оттирать пальцы, загремела флаконами и щипчиками.

– Вот об этом я и говорю, – удовлетворенно кивнула Евгения Дмитриевна. – А что бы стало, не окажись под рукой необходимых аксессуаров?

– И боевой макияж не забудьте нанести, – проворчал Желтухин, растекаясь с бокалом по дивану. – Ваша косметика скроет от нас вашу истинную суть.

Блондинка, опечаленная испорченным маникюром, все же уловила в адресованном ей послании что-то недружественное. Она подняла голову, отыскала глазами говорящего. Майору в ответном взгляде что-то не понравилось, он беспокойно заерзал.

– Чем вас не устраивает моя истинная суть, Желтухин? – процедила блондинка. – Что вы можете обо мне знать? Мне вы тоже неприятны, но я же не оттачиваю на вас свое остроумие? Вы хотите неприятностей?

– А вы способны доставить неприятности? – изумился Желтухин.

– Ну, хватит, что вы как дети? – поморщился Вышинский. – Как будто больше не о чем поговорить. Мы все пострадавшие, оказались в чудовищно неопределенной ситуации…

– Позвольте, я продолжу, Роман Сергеевич, – полковник с бокалом, наполненным до краев (чтобы лишний раз не утруждаться), грузно выбрался в центр помещения и обвел тяжелым взглядом насторожившуюся компанию. – Не пора ли, господа, провести предварительный анализ случившегося? Итак, что мы имеем? Называя вещи своими именами, были похищены и вывезены в море десять человек. Впоследствии выясняется, что все эти люди, как один, – федеральные государственные служащие. Здесь нет бизнесменов, творческих и научных работников и прочих так называемых простых граждан. Не сказать, что все персоналии очень важные, но и не низовые работники государственного аппарата. Большинство из нас наделено полномочиями, должностями и суровой ответственностью. Произведем перекличку, господа? Ваш покорный слуга, Костровой Федор Иванович – начальник Центрального районного управления внутренних дел города Челябинска. Майор Желтухин – управление по экономической безопасности и борьбе с коррупцией – Владивосток. Госпожа Статская Маргарита Юрьевна (полковник демонстрировал неплохую оперативную память) трудится на ответственной должности в налоговом управлении города Барнаула. Прохоренко Евгения Дмитриевна – районный прокурор из Калининграда. Зиновий Филиппович Аркадьев – начальник местного, сочинского, департамента земельных отношений. Господин Бобрович… простите, не запомнил, как вас по батюшке?

– Дмитрий Валентинович, – буркнул Бобрович.

– Заведует чрезвычайными ситуациями в райском городе Геленджике. Глуховец Николай Юлианович – министр здравоохранения Самарской области.

– Саратовской, – поправил «господин министр».

– Один хрен, – отмахнулся Костровой. – Госпожа Есаулова Полина Викторовна – целый мэр какого-то захолустного подмосковного городишки…

– Сами вы из захолустного, – возмутилась Есаулова. – Да ваш задрипанный Челябинск в подметки не годится моему Старотроицку! Это двести тысяч населения! Это десятки промышленных предприятий, мощная научно-техническая база, в наш район инвестируются миллиарды долларов…

– Убедили, – хохотнул полковник. – Но все равно не понимаю, Полина Викторовна, не один ли хрен вам на этой яхте, чего и куда там инвестируется? Вышинский Роман Сергеевич – вы прямо картинка с выставки. Хотя отреставрировать уже пора. Заместитель губернатора Омской области, руководитель департамента транспорта и дорожного строительства – вот как. И наконец – ну, как же без Белокаменной, Первопрестольной, Златоглавой… Как там еще?

– Порт семи морей? – задумался Желтухин.

– Точно, – зло отозвался Костровой. – Вы же, столичные, в каждой бочке затычка. Без вас никуда, снова говорим и показываем, – он иезуитски уставился на набычившегося Зуева, раздосадованного отсутствием льда в бокале и поэтому пьющего виски с выражением легкой брезгливости. – Зуев Павел Гаврилович, важный чиновник из государственной компании, сросшейся с Министерством обороны. И, естественно, в драных трениках. Ну, Москва, как иначе…

– Полковник, вы не охренели? Чего вы тут несете? – со злостью уставился на него Зуев.

– А он хам первостатейный, – фыркнула Есаулова. – На таких полковников давно пора ввести полный запрет.

– Спасибо, Полина Викторовна, – учтиво кивнул женщине Зуев. – За ваше здоровье.

Полковник непринужденно гоготнул. Он не обиделся. Еще раз оглядел угрюмые лица.

– Ну и рожи у вас, господа. Удивительное дело, коллеги, здесь представлена почти вся наша необъятная Родина – от Владивостока до Калининграда. И что характерно, мы видимся впервые. До сегодняшнего дня мы даже не подозревали о существовании друг друга.

– Я в курсе о существовании господина Вышинского, работающего в команде омского губернатора, – пробормотала Маргарита Юрьевна, не отрываясь от своего маникюра. – Но никогда его не видела и даже не подозревала о том, как он выглядит. Откуда я знаю, что вы и есть господин Вышинский? – она вскинула голову и как-то неопределенно уставилась на удивленного красавчика. Блондинка оказалась с какой-то долей разума.

– В смысле, Маргарита Юрьевна? – изумился Вышинский.

– Она права, – подтвердила Евгения Дмитриевна. – Чем докажете, что вы и есть заместитель омского губернатора? Можете показать документы? Или позвоним лицам, способным вас идентифицировать? Мы не можем это проверить, Роман Сергеевич.

– Ну, знаете… – развел руками Вышинский. – Есть же множество способов… Я могу вам часами распинаться о деталях и тонкостях своей работы в департаменте и в команде Виктора Ивановича… Послушайте, а в чем, вообще, тема? Почему я должен доказывать, что я – это я? Мне это надо?

– Да ладно, – отмахнулась блондинка.

– Действительно забавно, – ухмыльнулся Костровой. – Нам остается лишь верить друг другу. Хотя ума не приложу, зачем кому-то здесь обманывать…

– Мы жертвы, неужели непонятно? – всплеснул руками Глуховец. – На вашем месте, господа полицейские, я бы внимательно присмотрелся к экипажу. Возможно, эти люди не все связаны с похитителями, но кто-то из них – наверняка.

– А вот тут я с вами, Николай Юлианович, решительно соглашусь, – проговорил растекшийся по дивану Желтухин. – Это ясно, как дважды два, иначе и быть не может. Лично я на месте Федора Ивановича применил бы к ним решительные меры. Яхта все равно никуда не плывет, народ бездельничает. Или вы забыли, господин полковник, как выбивать показания?

– И пусть признаются ВСЕ, – прыснул Вышинский, у которого от спиртного уже порозовели щеки. – Даже непричастные. Вы этого хотите, Желтухин? Или нам нужно выявить ИСТИННОГО преступника?

– Я думал об этом, – проворчал полковник. – Но в этом случае будет маленькая война. Там четверо здоровых мужчин, две непредсказуемые бабы. А сколько бойцов мы с вами выставим, Желтухин? Я думаю, лучше подождать. Влипли так влипли. В судовождении и этих чертовых агрегатах мы ни черта не смыслим, похоже, здесь и в самом деле все неисправно… Нужно ждать, когда появятся похитители и внесут ясность.

Вздрогнула блондинка, выронила кисточку и приглушенно выругалась.

– Но это бред собачий! – взвыла Есаулова. – Зачем нас кому-то похищать?

– Похищают обычно с целью выкупа, – дал подсказку Бобрович.

– Но мы же не бизнесмены, в деньгах не купаемся! – продолжала неистовствовать градоначальница. – Это глупо – похищать нас с целью выкупа! Мы всего лишь обычные государственные служащие!

– Да у меня вообще ничего нет! – взвился Аркадьев. – Живу на зарплату! А вы знаете, какая у меня зарплата? Да это не зарплата, это… это… – он чуть не подавился.

– Не зарплата, а моральное удовольствие, – подсказал Вышинский. – Денег хватает на пятнадцать секунд. Да, господа, у нашего брата денег действительно бывает или очень мало, или не бывает. Мы все живем за счет жен.

– Вот вы сейчас иронизируете или нет? – напряглась Евгения Дмитриевна.

– Нет, – покачал головой Вышинский. – Хотя, простите, допустил неточность. Отдельные из нас живут за счет мужей.

– Вы уверены, что скоро появятся похитители? – пробормотала Статская.

И снова воцарилось молчание. По логике вещей, если происходит похищение, то рано или поздно злоумышленники начинают себя проявлять. Но день уже перевалил на вторую половину, а злодеи не объявлялись. И снова подспудные страхи забирались в души. Выходить из кают-компании никому не хотелось. Лучшим лекарством от страха оставалось спиртное. Снова зазвенели бутылки, забренчали стаканы.

– Нас будут сегодня кормить, черт возьми? – ворчал Глуховец. – Они считают, что если нет электричества, то можно наплевать на свои обязанности?

– Капусту морскую пожуйте, я видела ее на кухне, – съязвила Евгения Дмитриевна. – Очень способствует пищеварению и выведению шлаков из организма.

– Ша, – встрепенулся Бобрович. – Может, не будем превращать эту каюту в дом Облонских? Во-первых, нужно немедленно распорядиться, чтобы капитан выставил человека следить за морем. И если появится судно на горизонте, отчаянно сигнализировать. Во-вторых, давайте, наконец, внесем ясность – как мы сюда попали? Ведь не может быть, чтоб никто ничего не помнил!

И снова началась суматоха на судне. Люди галдели, наперебой возмущались. Уровень шума в несколько раз превышал допустимый. Язвила блондинка – по поводу «настоящих мужиков», которых давно сняли с производства, и теперь некому защитить слабых женщин. Подобие порядка установилось лишь после того, как разъярившийся полковник хватил бутылкой по зеркалу, разбилось и то, и другое, а присмиревшая Евгения Дмитриевна робко пошутила, что это – «к неприятностям». Память у людей решительно бастовала, воспоминания не клеились. Многие юлили, пытаясь скрыть даже то, что помнили. Бобрович выпивал в баре, смутно помнил полузнакомые мужские лица – то ли по работе сталкивались, то ли из соседнего гостиничного номера. На улице развезло, он впал в состояние необъяснимого веселья, дальше – словно отрубило. У Глуховца аналогичная история, разругался с женой, благоверная удалилась из номера пятизвездочной ведомственной гостиницы, хлопнув дверью. Не дождался, бог ее знает, где ее носило и кто ее спонсировал, выбрался с горя «в народ» (что в обыденной жизни предпочитал не делать), забрел в ближайшее заведение. Пил у барной стойки, потом в деле фигурировала разбитная рыжая особа с лошадиной физиономией, с которой он пару раз вдарил на брудершафт… Вышинский отдыхал без супруги (хотя в природе таковая существует), подцепил по дороге с пляжа роскошную брюнетку. Та еще пожаловалась – мол, ну и времена, на пляже беременных мужчин больше, чем беременных женщин, и все такие утомленные солнцем. Мол, единственный приличный мужчина за день попался. Предлагала с чувством отдохнуть. «За деньги?» – осведомился Вышинский. «Боже, конечно, по любви!» – расхохоталась дама. Но закончилась встреча плачевно – потерей памяти. И зачем он отдалился от «ареала обитания»? Последнее внятное воспоминание: странная комната в странном доме, он лежит, разметавшись, на кровати, над ним склоняется полуобнаженное чудо с волосами цвета воронова крыла: дескать, уступи старушке место, красавчик. И как кастетом по голове. В общем, не пытайтесь это повторить. Чиновник Аркадьев ничего не пил и ни с кем не знакомился – во всяком случае, он на этом настаивал. Он вообще не ходок по этому делу. И совсем не потому, что ему «медведь на это дело наступил», как сумничал Желтухин. Просто у Зиновия Филипповича очень строгая жена. И не в отпуске он, а работает! Ехал на срочное совещание в мэрии из загородного дома, в машине были двое – он и шофер. В безлюдной местности под горой проголосовала девчушка в шортиках, с невинной мордашкой – он и сжалился над дитем, приказал шоферу притормозить. И вовсе не текли у него слюнки, хватит уже его оскорблять! Он исключительно из общечеловеческих побуждений – чтобы не заставлять девчонку тащиться по пыли да по жаре в город. Но как-то осложнилось все после того, как отхлебнули они с шофером освежающего напитка из предложенной баночки. Только и успел подумать – вроде жаловалась девчонка, что два часа страдает под солнцем, а тоник – холодный…