Английская классическая эпиграмма

Английская классическая эпиграмма

Английская эпиграмма

 

 
      Англия славится своим юмором, славится и сатирой. Англичане умеют смеяться. Смеются и над собой. У них даже есть ими самими придуманная фигура, символизирующая тип англичанина вообще, – короткий, коренастый, толстоватый человечек со шляпой на голове. Зовут его Джон Бул (Bull по-английски – бык). Создал этот образ в XVIII веке Джон Арбетнот, член сатирического кружка, в который входили Александр Поп, Джонатан Свифт и Джон Гей, внесшие значительный вклад в английскую сатиру. Сочинение Арбетнота, где появился этот персонаж – «История Джона Була» (1712), забыто, но имя героя осталось и приобрело, можно сказать, всемирное значение как нарицательное для обозначения англичанина. У Арбетнота он выведен прямодушным, вспыльчивым, воинственным, драчливым; водится за ним и бражничество, но в общем он «добрый малый». Со временем образ трансформировался. В нем стали выделять в качестве основных черт тупое упрямство, нежелание перемен, поддержку старого и привычного. Как символ ограниченности и консерватизма он предстает в эпиграмме Байрона (см. с. 201).
      Этому не приходится удивляться. Эпиграмма, как известно, призвана в остроумной форме осмеивать пороки общества, а также отдельных лиц, и острое словцо поэта часто на века остается неизгладимым клеймом на людях, заслуживших осмеяние своей тупостью, злом, которое они причинили своей стране. Такие есть во всякой нации. У англичан на протяжении их многовековой истории одиозных фигур накопилось предостаточно. Острое перо эпиграмматиста поддело бездарных писак, враждебных народу политиков, лжеученых, оно не останавливалось даже перед фигурами монархов. Если в XVI веке гуманист Томас Мор мог клеймить тиранию и тиранов лишь под видом переводов с древнегреческого на латынь, то в XVIII веке строй конституционной монархии с ее по тем временам сравнительно большими свободами допускал появление эпиграмм даже на царствующие лица. Конечно, за это преследовали крамольников, но они не унимались, а когда в начале XIX века в Англии появился такой революционный поэт как Байрон, сатира на монархию достигла своей вершины. Начав с эпиграмм, великий поэт перешел к созданию целой сатирической поэмы «Видение суда» (1821), где в смешном виде изобразил спор о том, следует ли допустить в рай душу скончавшегося Георга III.
      Представляя читателю данную книгу, необходимо сразу сказать, что она содержит лишь малую долю того богатства эпиграмм, которым обладает английская литература. Их тысячи, этих коротких стихотворений, написанных по поводу отдельных событий, отдельных лиц, имевших то или иное значение в общественной жизни нации. Впрочем, тут же надо оговорить и другое обстоятельство. Не все английские эпиграммы написаны англичанами. В XVII веке мирным путем слились Англия и Шотландия, а Ирландия была присоединена насильственно, и возникло государство, включавшее разные нации: англичан, шотландцев, ирландцев, жителей Уэльса (называемых у нас валлийцами). Господствующей культурой была английская, и разноплеменные писатели писали на английском языке, за малыми исключениями. Таким исключением был великий поэт Роберт Бернс, писавший на шотландском.
      Конечно, далеко не все эпиграммы сохраняют интерес для нашего времени. Сами англичане, составляя подобные антологии, производят отбор эпиграмм. Для нас, менее знакомых с некоторыми специфически английскими обстоятельствами, такой отбор становится еще более необходимым. Многие лица и случаи, давшие повод для эпиграмм, смешивших современников, теперь не смешны, так как мы не знаем этих лиц и поводов, вызвавших появление сатирических стихов. Между тем сама природа эпиграммы такова, что ее источником является некий реальный факт. Остроумие автора выводит данный факт за пределы единичности. Частный факт становится поводом для сатирического обобщения. От отдельного и частного – к типичному и обобщенному – такова логика эпиграммы, даже если автор сам такого обобщения не делает. Важно, чтобы он подцепил на острие сатирического пера факт, который в глазах читателей приобретает более широкое значение, чем просто осмеяние одного определенного лица. Эпиграмматист клеймит промахи, недостатки, ошибки, пороки, типичные для определенной социальной среды, для общества в целом.
      Сатирическая поэзия существовала в Англии с древнейших времен. Несправедливости феодального строя породили огромное количество разного рода сатир в форме басни, животного эпоса, притчи, фабльо (стихотворного или прозаического рассказа или анекдота). Краткость не была свойственна средневековой сатире. Она пришла вместе с интересом к античной эпиграмме в эпоху Возрождения и появлением большого количества переводов и подражаний. В Англии в начале XVI века великий гуманист Томас Мор перевел много эпиграмм с древнегреческого на латынь и по их образцу сочинил оригинальные эпиграммы на латыни. Поэты гуманисты стали писать также эпиграммы уже не в подражание античным, а в духе национальной поэтической традиции. Правильно поняв сущность античной эпиграммы, они стали стремиться к предельной краткости, к экономии слова. Вместе с тем свою задачу они видели в том, чтобы придать отдельному явлению максимальную выразительность, добиваясь того, чтобы стихотворение было своего рода сатирическим ударом, разило мгновенно.
      Эпиграмма должна была смешить. Но смех смеху рознь. Есть смех добродушный, иронический, язвительный, саркастический. Все разновидности этого встречаются в английской эпиграмме. Мне представляется добродушной насмешка Уильяма Уолша над пьяницей, стыдившимся своего порока; поэт советует ему: «Будь вечером трезв иль без просыпу пей» (см. с. 91). Иронией проникнута эпиграмма Джона Хейвуда «Льстецу». Язвительна насмешка Джорджа Тербервилла над скупцом, трясущимся за свое богатство и отказывающим себе во всем. Подлинный сарказм звучит в эпиграмме Томаса Джордана:
 
Солдат и бог нам всех дороже
В тот час, когда беда грозит.
А стоит ей минуть, и что же?
Солдат отвержен, бог забыт.
 
      Впрочем, эпиграмма не всегда осмеивает. Среди многих разновидностей остроумных стихов есть и хвалебные, являющиеся скорее мадригалом, записанным в альбом какой-нибудь прекрасной даме. Таково стихотворение Крэшо «Самсон Далиле». Совсем не насмешлива надпись Джона Драйдена под портретом Мильтона, которого автор ставит в один ряд с Гомером и Вергилием.
      Возникает вопрос о границах эпиграммы. Строго говоря, эпиграмма принадлежит к разновидностям комической поэзии, иначе говоря, поэзии, рассчитанной на то, чтобы вызвать одну из названных выше форм смеха. Там, где есть хотя бы доля юмора, требование жанра выдержано. На первый взгляд может показаться, что стихотворение Драйдена о Мильтоне скорее следует причислить к апологиям, восхваляющим свой предмет. Но здесь есть одна тонкость, которая состоит в том, что завершает стихотворение остроумный вывод:
 
Природа, истощив дерзанья дух,
Явила в третьем гений первых двух.
 
      Да, к разновидностям комического следует причислить еще и остроумие, по-английски – wit. Англичане издавна различают два вида комического – юмор в широком смысле слова, имеющий своим предметом смешное в действительности, и остроумие – способность давать неожиданные определения, сочетать кажущееся несочетаемым, выявлять моменты острого различия между людьми, предметами, изобретательность в нахождении удачных выражений для характеристики человека или какого-нибудь явления. Нередко разновидности смешного сочетаются, встречаются рядом. Пример остроумного обличения церковников мы находим у Уильяма Блейка в «Разговоре духовного отца с прихожанином»:
 
– Мой сын, смирению учитесь у овец!..
– Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!
 
      Здесь, кстати, можно отметить, что эпиграмма не всегда дается в авторской речи, иногда она принимает форму диалога, быстрого обмена репликами, причем заключительная фраза и несет в себе, как правило, комическое или сатирическое ядро эпиграммы. «Ударная сила» эпиграммы вообще заключена в меткой характеристике лица или явления, в шутке или остроте, в том, что французы называют pointe, острием, острой точкой, завершающей мыслью, которая проливает яркий свет на все, сказанное раньше. Одним из прекраснейших образцов такого рода является эпиграмма Александра Попа «Напрасные усилия»:
 
Он долго в лоб стучал перстом,
Забыв названье тома.
Но для чего стучаться в дом,
Где никого нет дома?
 
      Особенностью лучших эпиграмм является то, что они не только осмеивают тот или иной недостаток, но при всей своей краткости еще и создают образ людей определенного типа. Читая строчки А. Попа, так и видишь перед собой ученого педанта, книжного червя, у которого нет и не может быть подлинных знаний, потому что духовно он пуст.
      Над чем же смеялись английские поэты-остроумцы? Попытаемся сделать обзор тем, представленных в этом томике.
      Конечно, прежде всего над общечеловеческими пороками. Скупость всегда вызывала возмущение, и в эпиграммах на эту тему неизменным является подчеркивание, что накопители богатств лишают себя главного – удовольствий, которые есть в жизни. Заодно нередко скопидомству родителя или предка противопоставляется расточительность наследников, которые легкомысленно растранжирят доставшееся им богатство. Осмеивается легкомыслие, ветреность, растрачивание жизни попусту.
      Сочинители эпиграмм, люди ума, не щадят дураков. Глупость издревле служила предметом осмеяния. Сатирики не уставали клеймить ее. Но это надо было делать с умом, как Александр Поп, с юмором, так, чтобы навсегда этот недостаток пригвоздить к позорному столбу. Плебей Роберт Бернс с подлинным мастерством заклеймил некоего благородного джентльмена Уильяма Грэхема, эсквайра:
 
Склонясь у гробового входа,
– О смерть! – воскликнула Природа, –
Когда удастся мне опять
Такого олуха создать!..
 
      Тут поэт бьет, что называется, наотмашь. Но иногда осмеяние достигается «обходным маневром», как в анонимной эпиграмме прошлого века «Некоему Маркусу»:
 
Природа, утверждаешь ты,
Отнюдь не терпит пустоты.
О, если бы когда-нибудь
В себя сумел ты заглянуть!
 
      Частой темой являются отношения полов. Распущенность нравов, ветреность, продажная любовь, кокетство, холодная чопорность – все это не раз служило поводом для эпиграмм. Но особенно часто в них осмеивается неудачный брак, и в первую очередь достается женам. Почему им, не трудно понять, ведь авторы эпиграмм мужчины. Если судить по эпиграммам, больше всего досаждает им болтливость и властность жен. Тема эта весьма давняя. Она встречается на Древнем Востоке, в античной Греции и Риме, обильно представлена она в литературе горожан в средние века. И во все времена авторов нельзя обвинить в большой оригинальности. Все они трактуют эту тему весьма одинаково, чтобы не сказать тривиально. Даже Роберт Бернс не нашел особенно оригинального «хода», чтобы обновить трактовку этой темы (см. его «Надпись на могиле эсквайра, который был под башмаком у жены»).
      Вольнодумство имело давние корни в Англии. Уже в средние века там во множестве появились еретики, посягавшие на мнимую святость церковников. С развитием свободомыслия и материализма в конце XVII и в XVIII в. осмеяние представителей церкви стало достаточно частым явлением в сатирической поэзии.
      Большое место в эпиграммах, естественно, занимали вопросы политические. Мы говорим «естественно», ибо политическая история страны всегда была бурной, а начиная с середины XVII века она пережила гражданскую войну и две буржуазные революции. В XVIII веке все более утверждается конституционная монархия с парламентской системой. Государственные вопросы становятся предметом общественного обсуждения, происходит борьба партий господствующих классов, все сильнее звучат голоса представителей демократии. Все это создает почву, на которой расцветает политическая сатира. Представители поднимающейся пуританской буржуазии критикуют королей из династии Стюарт, которые в период Реставрации (1660–1688) подали правящей аристократии примеры чудовищной безнравственности. Но и после окончательного свержения монархии Стюартов новые конституционные короли правили страной не лучше. Оскорблением для нации было возведение на трон германских князей из Ганновера, которые вообще третировали своих подданных. Первый из этой династии – Георг I – даже не выучил английского языка. Четыре Георга, правившие вплоть до начала XIX века, представляли особенно благоприятный материал для сатириков. Господствующим классам крупной буржуазии и земельной аристократии, однако, было удобно прикрыть свою антинародную политику институтом монархии, и она, как известно, сохранилась в Англии до сих пор.
      Коррупция, принимавшая в XVIII веке наглую откровенную форму, получила циничное выражение в политике премьер-министра Роберта Уолпола; сатирики воздали ему должное. Джон Гей в своей прославленной «Опере нищих» (1728) отдельную песенку посвятил осмеянию этого правителя Англии; уголовник, продавец краденого Пичум поет о том, что люди склонны хулить чужую профессию:
 
Законник попов всех ругает,
Попы отвечают скуля,
И министр великий считает
Честным себя, как и я .
 
      Уолпол слышал это, сидя в своей ложе, и понял, в кого метил автор. Понял он и песенку начальника полиции Локита:
 
Коль бичуешь порок,
Будь умен себе впрок,
Не задень при дворе никого.
 
 
Взятки станешь бранить,
Каждый будет вопить,
Что ты метишь, наверно, в него .
 
      Тут премьер-министр решил не дать публике злорадствовать. Он высунулся из ложи и громким голосом потребовал повторения песенки, за что зал наградил аплодисментами и его.
      Случай из ряда вон выходящий, он хорошо иллюстрирует склонность англичан терпимо относиться к насмешкам. Впрочем, не будем преувеличивать: в XVIII веке за сатиру еще сажали в тюрьму или ставили к позорному столбу. В XIX в. юмор уже не подвергался репрессиям. Но была цензура негласная – ханжеская буржуазная мораль запрещала касаться разных пороков, общественных и частных, дабы сохранять перед лицом всего мира видимость благопристойности существующей социально-политической системы.
      Писатели пользовались оружием эпиграммы для литературной борьбы. Обличение бездарностей, ниспровержение мнимых авторитетов, разоблачение плагиата – частые темы эпиграмм. Добродушными их, конечно, не назовешь. Но литературные нравы, особенно, скажем, в XVIII веке, мягкостью не отличались.
      Острыми были перья не только корифеев литературы. Читатель встретит в сборнике малоизвестные, а то и совсем неизвестные имена. Были в английской литературе поэты, не создавшие значительных произведений, но удачливые и даровитые в малых жанрах, как, например, эпиграмма. Это дало право включить их в данный сборник наряду с поэтами, составляющими славу английской литературы. Александр Поп, Джонатан Свифт, Роберт Бернс, Уильям Блейк, Байрон – великие мастера поэтической сатиры. Их эпиграммы представляют собой вершину этого жанра. Насколько возможно, образцы их творчества представлены здесь. Оговорка – «насколько возможно» – имеет в виду отнюдь не малый объем книги, а возможности перевода на русский язык эпиграмм иноязычных авторов, в данном случае – английских.
      Ведь надо передать не слова, а смысл, сохранив юмористическую или саркастическую интонацию. Трудности поэтического перевода вообще велики, а когда дело касается малых жанров, да еще таких, которые имеют в основе комизм, трудности, пожалуй, возрастают. Требуется не только поэтический талант, но и особый дар юмора, чтобы воспроизвести на другом языке эпиграммы иноземного автора.
      Таким редким даром обладал Самуил Яковлевич Маршак. Русская поэзия уже издавна имела мастеров, способных воспроизвести юмор и сатиру древних авторов, а из новых особенно Гейне и Байрона. Но с малой поэтической формой дело было особенно сложно. И вот тут, опираясь на опыт и традиции поэтов-переводчиков, а также оригинальных русских поэтов-юмористов и сатириков, С. Я. Маршак обогатил нашу литературу своими мастерскими переводами английских эпиграмм. Он любил малые формы, долго и тщательно работал над подысканием русского эквивалента и добился поистине блестящих успехов. В собраниях английских эпиграмм, в сочинениях выдающихся поэтов он отобрал жемчужины юмора и сатиры и воссоздал их средствами своей поэзии на русском языке. С. Маршак дал образцы, создал школу перевода эпиграмм, маленьких юмористических и сатирических стихотворений. Он показал другим поэтам, как надо переводить на русский язык такую поэзию. Одним из последователей С. Маршака является автор переводов, представленных в данном сборнике, – Владимир Ефимович Васильев.
      За пределами книги осталось немало уже переведенных и еще больше – ждущих перевода перлов юмора, сатиры, эпиграммы. Но и то, что в руках читателя, надо надеяться, достаточно представительно, чтобы ввести в мир английской эпиграммы. Здесь собраны эпиграммы пяти столетий. При всем их различии нельзя не почувствовать непрерывности национальной традиции сатиры и юмора. Жанр в целом дает несомненно одностороннее представление о жизни и культуре страны, на почве которой возникли эти эпиграммы. Но читатели, конечно, помнят и прекрасную лирику, величественные трагедии, жизнерадостные комедии, реалистические романы, которыми богата английская литература. Скромное, но достойное место в ней занимает эпиграмма. Ее искусство органически соответствует духу английской национальной культуры. Лучшие черты народа выражаются в осмеянии всего, что уродует жизнь и противно человечности. Осмеивая все дурное, эпиграмма помогает утверждению идеалов гуманизма, ибо смех не только разрушительная, но и созидательная сила.
      А. Аникст
 
Адам пахал, его жена
Возилась с сыном Каином.
А кто же в эти времена
Был лордом и хозяином .
Анонимная эпиграмма XIV века
 

XVI век

Томас Мор
1478–1535

 

ЭПИТАФИЯ СЬЮЗЕН БЛЕЙК,

которую Томас Мор составил по ее настоятельной просьбе

 
Сьюзен Блейк сквозь бури, огнь и град
Наконец достигла райских врат!
 
      Через несколько лет, поссорившись с Сьюзен Блейк, он приписал:
 
Но ключарь дал подзатыльник ей
И отправил в лапищи чертей.
 

Джон Хейвуд
Ок. 1497 – ок. 1580

 

ОТВЕТ ВЕРТОПРАХУ

 
– Ничего нет легче пуха. – Шутишь, Тим.
Легкомыслие твое поспорит с ним.
 

РАЗГОВОР ХОЗЯИНА СО СЛУГОЙ

 
«Из проповеди в церкви что, Сидней,
Ты вынес?» – «Вашу шляпу, ваша честь».
– «Я рад: коль пусто в голове твоей,
В руках, по крайней мере, что-то есть».
 

* * *

 
– Дай денег в долг. Я никогда, сколь знаешь,
Не забываю о долгах своих.
– Да, знаю: никогда не забываешь
И никогда не возвращаешь их.
 

ДВА РАЗНЫХ ПОЖЕЛАНИЯ

 
– Жена, пусть будет ротик твой так мал,
Чтоб он слова почти не пропускал.
– Дружок, а твой пусть будет так велик,
Чтоб выложил всю дурь в единый миг.
 

ПЬЯНЧУЖКЕ-ЛОВКАЧУ

 
Я пьян, но вижу: ваша милость пьет
Не за мое здоровье – за мой счет.
 

ЧЕСТОЛЮБЦУ

 
Как быть? Ты громкой славы захотел,
Но добрые дела не твой удел.
Злодействами стяжать пытайся славу –
Она тебе достанется по праву.
 

ЛЬСТЕЦУ

 
Ты мне льстишь, и не первый уж раз.
Глуп, я думаю, кто-то из нас:
Где присутствует лесть, там глупец
Или тот, кому льстят, или льстец.
 

Томас Уайет
Ок. 1503–1542

 

ВОЗЛЮБЛЕННОЙ, КОТОРУЮ АВТОР ПОЦЕЛОВАЛ ПРОТИВ ЕЕ ВОЛИ

 
Из-за того, что в сладкий час свиданья
Осмелился я вас поцеловать,
Клоринда, вы полны негодованья
И рады бы меня четвертовать.
Так прикажите в виде наказанья
Губами прикоснуться к вам опять:
От первого, Клоринда, поцелуя
Я полумертв, от нового – умру я.
 

Джордж Тербервилл
Ок. 1540 – ок. 1610

 

СКУПЦУ

 
И день и ночь трясущийся над златом,
Наследника ты сделаешь богатым,
Но без еды и в рубище, ты сам
Живешь, подобный жалким беднякам.
 

* * *

 
Ты смотришь светлыми глазами
В небесный купол золотой.
А я смотрел бы – будь я небесами –
Лишь на тебя, любуясь красотой.
 

Эдуард де Вера, граф Оксфордский
1550–1604

 

* * *

 
Будь я на троне, мне бы льстила власть.
В безвестности искал бы я покоя.
А будь я мертв, я позабыл бы страсть,
Надежду, скорбь, волнение людское.
Что ж лучшее из этих трех даров –
Корона, хижина, могильный кров?
 

Джон Харингтон
1561–1612

 

О ФОРТУНЕ

 
Фортуна многих щедро одаряла,
Однако им всегда казалось мало.
 

НА ПИСАТЕЛЕЙ, ПРИДИРЧИВЫХ К КНИГАМ СВОИХ СОБРАТЬЕВ

 
Мои творенья хвалят книгочеи,
А вот иные рыцари пера
Поносят их. Но на пиру важнее,
Что скажут гости, а не повара.
 

СУЖДЕНИЕ О НОВЫХ И СТАРЫХ ДРУЗЬЯХ

 
Как? Новый друг не друг? Иль ты забыл,
Что старый друг когда-то новым был?
 

ПРОСТАЯ ИСТИНА

 
Мятеж не может кончиться удачей, –
В противном случае его зовут иначе.
 

НА НЕКОЕГО БЕЗБОЖНИКА

 
«Нет бога, – говорит его сиятельство, –
Чему я сам – прямое доказательство».
И верно: существуй на свете бог,
Как сей безбожник процветать бы мог?
 

Джон Хоскинс
1566–1638

 

ПОСЛАНИЕ ИЗ ТАУЭРА МАЛОЛЕТНЕМУ СЫНУ БЕНДЖАМИНУ

 
О сын, мое запомни наставленье:
Язык – наш враг, не доверяй ему;
Держать его не будешь в заточенье,
Так он препроводит тебя в тюрьму.
 

Джон Дэвис из Херефорда
Ок. 1565–1618

 

НА КОСМА

 
Как в муках Зевс вынашивал Палладу,
Так мыслями был Косм обременен.
Увидя, что ему нет с ними сладу,
Из головы стал разом гнать их он.
Но как в театре после представленья
Мастеровые, слуги, господа
Спешат из зала, и столпотворенья
В дверях не избежать им никогда,
Так точно мысли Косма о дуэли,
О стерлингах, о девках, о гульбе
Метнулись вон, и в давке не сумели
Они дорогу проложить себе.
 

НА ХЬЮ

 
Хью беден был, но стал богатым вдруг.
Его окликнул Томми, старый друг:
«Я рад, что у тебя достаток в доме.
Узнал ли ты меня, дружище Хью?»
«Нет, не узнал, – в ответ услышал Томми. –
Я даже сам себя не узнаю».
 

Анонимные эпиграммы в сборниках XVI века

 

НА НЕКОЕГО БОБАДИЛА

 
– Три года жил в столице Бобадил,
Но хоть бы раз Вестминстер посетил.
– Голубчик, ты беднягу извини:
Он в лондонской тюрьме провел все дни.
 

* * *

 
К монарху без поклона кот идет,
Идет, как хочет. Кот на то и кот.
 

* * *

 
Богатство бог дает не всем глупцам,
В чем по себе ты убедился сам.
 

XVII век

Бен Джонсон
1573–1637

 

МОЕМУ ЛЕКАРЮ

 
Хворь изгоняя, прежде знал любой:
Асклепию потребен в дар петух.
А я, поверь, не поскуплюсь на двух,
Коль развяжусь и с хворью, и с тобой.
 

НА КРАЖУ

 
Обокрал Ридвея Дилан, и за кражу
Вор был взят для разбирательства под стражу.
Но что делать, знал прекрасно ловкий Дилан,
И судью без всяких яких подкупил он.
И кричит теперь Ридвей по всей округе:
«Мои денежки у главного ворюги!»
 

НА СТАРУХУ, ЗАНЯВШУЮСЯ ВОРОЖБОЙ

 
Всё богатеет хитрая старуха:
Увядшая красавица сия
То ныне лечит как ворожея,
Чем награждала страждущих как шлюха.
 

ГЛУПЦУ ИЛИ НЕГОДЯЮ

 
Что до хулы иль до похвал твоих?
Ни жарко мне, ни холодно от них.
 

Бен Джонсон (?)

 

ЭПИТАФИЯ СУДЬЕ РЭНДОЛЛУ

 
Есть чудеса и в наш греховный век:
Здесь спит судья, но честный человек.
 

ПРОДАВЦУ ВИНА,

который в один прекрасный день сказал, что он простит Бену Джонсону его денежный долг, если тот быстро ответит ему на четыре вопроса: чему сейчас больше всего были бы рады бог, черт, наш свет и продавец вина, он же кредитор Бена Джонсона

 
Бог был бы рад все души сделать чище,
Черт был бы рад завлечь все души в ад,
Свет был бы рад не пить твое винище,
Ты получить должок мой был бы рад.
 

ВОПРОС УИЛЬЯМУ ШЕКСПИРУ,

будто бы заданный Беном Джонсоном перед лондонским театром «Глобус», над входом в который была надпись «Totus mundus agit histrionem»

 
Коль сцене уподоблен мир земной,
То кто следит за нашею игрой?
 

Ульям Шекспир (?)
1564–1616

 

ОТВЕТ НА ВОПРОС БЕНА ДЖОНСОНА

 
Коль мир земной пред нашими глазами,
Мы зрители и лицедеи сами.
 

ЭПИТАФИЯ БЕНУ ДЖОНСОНУ,

будто бы сочиненная по его собственной просьбе, выраженной письменно так:

Я, Бен Джонсон, ныне покойный, однажды попросил для себя эпитафию у мистера Шекспира, написавшего нижеследующее:

 
Бородкой вверх, спокойства полон,
Бен Джонсон спит под камнем сим.
Всегда был на подъем тяжел он,
А днесь он вовсе недвижим.
 

ЭПИТАФИЯ ДЖОНУ КОМУ, РОСТОВЩИКУ ПО ПРОЗВИЩУ ДЕСЯТЬ-НА-СТО

 
Сто ставлю смело против десяти:
Джон Десять-на-сто должен в ад пойти.
А кем при жизни был Джон Десять-на-сто,
Ответит черт: они встречались часто.
 

Джон Донн
1572–1631

 

НА ПОРТРЕТ НЕКОЕЙ ФРИНЫ

 
Достоин сей портрет оригинала:
Там красок через край и тут немало.
 

НА АНТИКВАРА

 
Кто скажет, что ему не до жены?
Ведь он такой любитель старины!
 

НА РАЛЬФА

 
Как Ральфу бедному хворать?
Он снес к старьевщику кровать.
 

* * *

 
Ходить зарекшись ко блудницам в дом,
Теперь он не бывает и в своем.
 

ПО ЗАВЕЩАНИЮ

 
Ваш батюшка все роздал беднякам,
Но титул свой он оставляет вам.
 

НА НЕВРАЗУМИТЕЛЬНОГО ПИСАТЕЛЯ

 
«Мораль, что я так прячу в книге сей,
Поймут ли?» – десять лет терзался Фило.
Но о другом подумать надо было:
Когда поймут, последуют ли ей?
 

НА РАСПУТНОГО ЧЕЛОВЕКА

 
Суждения о нем одни и те же:
Грехи все чаще, волосы все реже.
 

Сэмюел Роландс
Ок. 1573–1630

 

* * *

 
У мужчин порокам несть числа,
А у женщин их всего-то два:
Ничего не значат их слова,
Ничего не стоят их дела.
 

Джон Тейлор
1580–1653

 

ОТПУЩЕНИЕ ГРЕХОВ НА ТОНУЩЕМ СУДНЕ

 
Вода показалась в пробоинах новых.
Бороться со штормом уж не было сил.
Тут пастырь матросам грехи отпустил.
Матросы решили, что тяжесть грехов их
Взял пастырь теперь на себя одного,
И, чтобы корвет разгрузить хоть немного,
Команда схватила служителя бога
И в бурное море швырнула его.
 

* * *

 
Если хочешь заставить валлийца
Чаще господу богу молиться,
То метода здесь только одна:
Ты скажи ему, будто луна
Состоит из зеленого сыра.
И валлиец властителя мира
Умолять станет даже во сне
Даровать ему рай на луне.
 

Уильям Драммонд из Готорндена
1585–1649

 

НА ПАЛАТУ ОБЩИН

 
Когда пришла законная расплата
И дерзкий Пим был в ад препровожден,
«Что здесь такое?» – удивился он,