Мифы Древней Греции - Ярмарка невест

Валери Кинг

Ярмарка невест

1

Марджори Чалкот была в отчаяньи. Что толку в этой, веками совершенствуемой и теперь сравнительно неплохой дороге! Почтенные англичане зря трудились. Эта несчастная кляча неспособна передвигаться даже по китайским шелкам. Увы, не первой молодости повозка, вдобавок ко всем своим недостаткам, была запряжена самым упрямым и бесполезным конем на свете. Это злосчастное существо задумчиво остановилось прямо посреди Королевской дороги и нипочем не желало трогаться с места.

К тому же упрямый мерин застрял на самом узком участке дороги, прямо перед крутым поворотом. Не дай бог, выскочит из-за деревьев встречный экипаж, и тогда — пиши пропало.

— Мистер Персиваль! — закричала Марджори, она и ногами бы затопала, если бы это могло помочь. — Сделай хотя бы шаг! Всего один, ради меня! — Престарелое животное меланхолично пошевелило ушами. — Когда вернемся в поместье, обещаю, ты получишь морковку или две, или, если захочешь, целую гору, — беззастенчиво лгала Марджори, — только, пожалуйста, шевелись!

Но конь был весьма искушен в житейских делах и продолжал смирно стоять, не поддаваясь на уговоры. Она уже дважды огрела его кнутом по бокам, пытаясь сломить его упрямство. В ответ конь только грустно посмотрел на нее, молчаливо упрекая в неслыханной жестокости. Да и вообще, куда торопиться?

Марджори прекрасно понимала, в чем тут дело. Он был всего лишь старым упрямцем и предпочитал удобное стойло и ведро овса неприятной обязанности везти хозяйкину компаньонку из Вэллоу Прайори в деревню. Впрочем, обязанности Марджори были неопределенны и многогранны, а с точностью определить ее статус при миссис Кэмли не взялся бы даже признанный знаток табели о рангах. Она вела переписку миссис Кэмли, занималась кругом ее светских обязанностей, подавала чай приехавшим с визитом соседям, исполняла на рояле сонаты, пьесы и танцы для развлечения гостей, и ко всему прочему хозяйка могла в любой момент дать ей самое незначительное поручение.

Вот как сейчас, к примеру. Представьте, она направлялась в ближайшую деревню за рыбой. Рыба, видите ли, понадобилась кухарке для сегодняшнего обеда.

Ах, ну разве не обидно?! За рыбой! Вонючей, скользкой рыбой, с липнущей к пальцам чешуей. Ну да выбирать не приходится. Марджори в сердцах швырнула поводья на сиденье и осторожно слезла на землю. Она старалась не коснуться своей весьма дорогой мантильей рассохшихся грязных колес. Ведь в наследство им с сестрой не досталось почти ничего, кроме одежды, которую Марджори берегла, как зеницу ока.

Вдруг она услышала слабый стук колес приближающегося экипажа. Ну вот — так и знала. Крепко схватив повод, она побежала вперед, медленно таща за собой упрямого мерина.

Однако экипаж приближался слишком быстро. Стало ясно, что нипочем не успеть. Непослушная кляча едва переставляла ноги.

— О, мистер Персиваль, — прошептала Марджори. Ее сердце готово было выскочить из груди. От страха все поплыло перед глазами. — Если ты хоть немного можешь сдвинуться с места, прошу тебя, иди! — Она резко дернула повод и почувствовала, что конь, после некоторого сопротивления, наконец, сдался и, тяжело ступая, сделал несколько шагов вперед и в сторону, сдвинув влево злополучную повозку.

И даже после этого было очевидно, что вряд ли удастся избежать столкновения с изящным экипажем, запряженным парой коней, который огибал поворот с самоубийственной, как показалось Марджори, скоростью.

— Черт возьми! Проклятье! — послышался сердитый мужской голос. — Живо уберите с дороги эту проклятую повозку! Дуреха!

Марджори тщетно дергала коня за повод, мистер Персиваль совершил все, на что был способен, и дальше не двинулся бы даже под страхом смерти. Марджи, закрыв глаза, с ужасом ждала, когда воздух огласится ржанием коней и треском расколовшегося дерева. Никто не смог бы разъехаться на таком узком участке.

Не отпуская коня, Марджори приготовилась к худшему.

Через три секунды экипаж промчался мимо, не задев повозку.

Марджи открыла глаза. Не может быть! Ловкость этого джентльмена просто уму непостижима. Она посмотрела ему вслед, стоя в облаке пыли, поднятой колесами встречного экипажа. Ужасное столкновение казалось настолько неизбежным, что благополучный исход дела не укладывался в голове. Какой же сноровкой обладал этот человек! Он даже самым краешком не задел жалкую повозку миссис Кэмли!

Закашлявшись от поднятой пыли, Марджори отошла от мистера Персиваля и собралась снова сесть в повозку. Она все еще не могла поверить, что столкновения не произошло. Надо хотя бы поблагодарить этого человека, так искусно правившего экипажем. Она повернулась и увидела, что щегольская карета стоит неподалеку, а седок пешком идет к ней, быстро преодолевая разделявшую их четверть мили. Марджи подумала, что он хочет узнать, не нужна ли ей помощь. Боже, бывают ли на свете такие мужчины? Чтобы все сразу: и удивительная сноровка, и сострадание, и чуткость.

«Как мило с его стороны!» — подумала она.

Она коснулась своей шляпы с узкими полями козырьком, отбросила назад непослушные пряди светло-каштановых волос и, по возможности, незаметно обтерла платком пыль с лица. Бросив на великолепного незнакомца быстрый взгляд, Марджи решила, что было бы неплохо выглядеть получше, по крайней мере, достаточно элегантной.

«А он необыкновенно эффектен», — заметила она. Незнакомец приближался к ней с самым решительным видом, широко размахивая руками. Синий сюртук из сукна, несомненно, высшего сорта, прекрасно сидел на его широкоплечей фигуре. Интересно, подумала Марджи, во сколько обошелся такой прекрасный костюм! Сюртук с модными лацканами, не узкими и не широкими, обтягивал его внушительный торс. Да, похоже, там не понадобилось никаких ухищрений, вроде клеенчатой подбивки. Кружева рубашки выступали ровно настолько, насколько требовалось, а узел галстука был совершенно необычно завязан. Интересно, это его собственное изобретение? Стянутый в талии сюртук строгого покроя заканчивался фалдами. Бежевые брюки из мягкой замши облегали мускулистые ноги. Высокие сапоги с отворотами, покрытые дорожной пылью, и шапка из чесаного бобрового меха завершали костюм зажиточного джентльмена. Ей захотелось спросить его, кто ему шьет одежду, Штульц или Уэстон. Мода была ей всегда интересна, неважно, мужская или женская. А искусство хорошо подогнать одежду к фигуре Марджи ставила выше многого. Рассматривая одежду незнакомца, она сделала вывод, что портной мог работать с удовольствием, не мучаясь над фасоном и не особенно изощряя свою фантазию. На этой фигуре, пожалуй, и мешок будет выглядеть фраком.

Лишь когда Марджори закончила изучать его костюм — ее старая привычка, — она перевела взгляд на лицо своего неожиданного спасителя. Вид у него был довольно суровый. Он пристально смотрел на дорогу, как будто хотел отыскать что-то. Сняв шапку, он похлопал ею по плечам, как будто пытаясь избавиться от пыли, вечной спутницы путешественников, затем снова нахлобучил ее на голову.

Марджи тихонько ахнула, вглядевшись, когда он уже был ярдах в двадцати пяти от нее. Ей-богу, один из самых красивых мужчин, которых она когда-либо видела! Он резко взглянул на нее, и глаза сверкнули пронзительно голубым. Густые изогнутые брови, очень резкие, почти грубые черты лица. Твердый подбородок, прямой нос. Незнакомец гневно раздул ноздри, что тут же повернуло мысли Марджори на иной лад. Оказывается, он вовсе не испытывал сострадания, ни в малейшей степени. Джентльмен был явно рассержен.

Но почему?

2

Мистер Грегори Раштон терпеть не мог женщин, которые гоняются за женихами, и неумелых ездоков. Вполне простительно и не так уж много. Сейчас он явно столкнулся со второй разновидностью из ненавидимой им части человечества. Вот уже целых три минуты, шагая от своего экипажа к этой жалкой повозке, так глупо торчащей на обочине, он репетировал суровый выговор в адрес нелепой молодой женщины, которая, видимо, воображала, что разъезжать по дорогам может любой неуклюжий неумеха. Он окинул ее взглядом. Черт ее знает, кто она такая. Соломенная шляпка никуда не годится. Такую только на пугало напяливать, а мантилья — хороша. Синий шелк так и переливается, сияя шитьем. На ногах изрядно поношенные туфли. Вот и поди разберись! Деревенская шляпка, дорогой шелк, старая обувь?

Первое, что пришло в голову, — она одолжила мантилью у своей хозяйки. Не сдать ли ее местному констеблю, в этом — как, черт возьми, называется эта глухомань? — Мендип Кум! Впрочем, разве ему не все равно, воровка она или просто эксцентричная особа? Его дело втолковать этой безумной девице, что она никогда в жизни больше не должна править экипажем. Иначе жизнь ее окажется слишком коротка. Так что лучше отправиться, куда ей там надо, пешком, пусть и потрепав еще сильнее свои туфли.

Он встретился с ней взглядом, ожидая увидеть вполне понятное смущение, но не тут-то было. Она не только не опустила глаза, справедливо стыдясь своего позорного неумения править, но, напротив, смотрела на него явно с вызовом. Это не лезло ни в какие ворота. В нем едва не проснулся интерес, если такое вообще могло случиться. Он привык быть объектом внимания многих женщин, но единицам удавалось хотя бы ненадолго пленить его воображение. Больше двух недель не продержалась ни одна. Так что, безусловно, эта женщина не заинтересовала его. Правда, ее откровенная манера смотреть ему в глаза — ни кокетства, ни страха — показалась восхитительной.

К тому же она была весьма хорошенькой, хотя и на деревенский лад. Волосы, пожалуй, так себе, ничего особенного. Но все остальное — вполне. Он оценил нежный цвет лица. Губы довольно соблазнительны. Нос маленький, правильной формы, высокие скулы. Право же, почти простушка, но что-то, чего он не мог понять, придавало ей вид романтический, почти необыкновенный. Черт побери! А ее глаза? Чем ближе он подходил, тем яснее видел эти глубокие, ни на что не похожие, притягивающие его глаза. Потом в памяти его всплыло вполне банальное определение — фиалковые. Как беден порой наш язык!

Нет, ей-богу, не дурна. Деревенская барышня! Как ряби — поверхность озера, так и она податлива на соблазн? Неплохо было бы выяснить. Судя по ее холодной манере держаться, вряд ли. Если уж честно, то вид у нее был, скорее, излишне скромный. А взгляд чуть ли не осуждающий.

Впрочем, все это не имело никакого отношения к делу. Пусть она и мила, но хороший разнос заслужила сполна. Итак, приступим! Но он не успел сказать ни слова. Потому что заговорила она!

— Вы слишком быстро ездите, знаете ли, — произнесла она насмешливо. — Чересчур быстро для наших бедных деревенских дорог! Я уверена, вам нечего возразить. Вы кажетесь мне честным человеком, который способен признать свою вину. Надеюсь, что в будущем вы сумеете вовремя сдержать своих лошадей и не устраивать у нас скачки для одного зрителя. — Тут она улыбнулась, подчеркивая шутливость тона, слегка присела в реверансе и, повернувшись, явно собралась взобраться в злополучную повозку.

Он просто онемел. Никогда в жизни он не сталкивался с подобной наглостью! Эта бог знает как одетая девица, ничего не смыслящая в лошадях, кажется, обвинила его в неумении управлять экипажем! И ее еще не поразило молнией?! И она еще не провалилась в преисподнюю?!

— Ох, подумать только! — нахалка вдруг жеманно улыбнулась, в притворном испуге прижав к щеке руку в перчатке. — Я вас обидела? Ах, ах, должно быть, именно так. Вы сейчас вылитый сатир. Вы так свирепо нахмурились. Уж не растут ли у вас под шапкой рожки? Надо же! Клянусь, я сейчас упаду в обморок от такого жуткого взгляда! Каким образом, сэр — умоляю, скажите мне, пожалуйста, скажите же мне, — как я могла расстроить вас? Ведь пока я это не узнаю, мне нипочем не сообразить, как же получить у вас прощение!

Она вела себя не просто нагло, она вела себя возмутительно.

— Прекратите этот спектакль! — рявкнул он. — Вам меня ведь, кажется, еще не представили, хотя вы тут в глуши, возможно, и понятия не имеете о приличиях. А ну-ка прекратите кривляться и говорить глупости. Слава богу, я правлю лошадьми как вам и не снилось. Вы тут позволяете себе со своей клячей торчать посреди дороги и едва не…

— Тише, тише! — прошептала она, многозначительно поглядывая на коня. — Я в жизни не встречала никого чувствительнее мистера Персиваля. Он не перенесет столь язвительных замечаний в свой адрес. Но кто бы мог подумать, вы, видимо, тоже чувствительны, как и он, не так ли? Вы хмуритесь, вы обижены. Что ж, считайте, вам повезло. Я, знаете ли, склонна к великодушию. Так и быть, беру все свои слова обратно и от всей души прошу у вас прощения!

— Я вовсе не чувствителен! — запальчиво возразил он, вдруг осознав, что каким-то образом полностью утратил контроль над разговором еще до его начала.

Она прищелкнула языком и стала отвязывать поводья.

— Вы еще и горды! Вот так так! У вас полно ужасных недостатков. Я еще не встречала человека, у которого их было бы так много: гордость, назойливость, сварливость, плохие манеры и полное отсутствие сострадания. — Она легонько стегнула мистера Персиваля по спине поводьями. Повозка медленно тронулась, что, кажется, удивило молодую женщину. — До свидания, сэр! — закончила она, обернувшись через плечо.

— Вы никуда не поедете! — внезапно крикнул Раштон. Он продолжал говорить, шагая рядом с медленно тащившейся повозкой. — Я не позволю вам уехать. Я не намерен стоять здесь…

— Да ведь вы и не стоите, — заметила она, глядя на то, как Раштон решительно шагает в такт мирному постукиванию колес.

Он почему-то не смог удержаться от смеха.

— Вы до безобразия дерзки. Но я вас научу вежливости. А ну-ка! — Он быстро подпрыгнул, забросив ногу в повозку, и выхватил у нее вожжи. Резким рывком он остановил мистера Персиваля. Старый конь разразился жалобным фырканьем и ржанием.

— Теперь вы добились своего! — закричала она. — Теперь он уж точно не сдвинется ни на дюйм. Целый час я пыталась уговорить это ужасное животное отвезти меня в деревню. И вот, когда он немного оживился и наконец тронулся в путь, вам зачем-то понадобилось остановить беднягу. Вот вскочу в ваш экипаж, тогда помучаетесь с его строптивым нравом, догоняя меня.

— Только попробуйте, — и часа не проживете, — ответил он, усаживаясь рядом с ней на узкое сиденье. — Я никому не позволяю править моими серыми!

Марджи сложила руки на коленях, крепко сжав кулаки. Она очень нервничала и старалась по возможности держаться прямо. Кому понравится вот так близко сидеть с человеком, которого только что ругала на все корки. Она, может быть, и удержалась бы, но когда он подошел, то смотрел на нее точь-в-точь, как ее бывшая гувернантка, когда Марджи, бывало, нашалит. В ней проснулась бедовая девчонка. Да и какой мужчина не плюнул бы да не ушел после такого отпора.

Но как же она прогадала. Увы, этот джентльмен оказался упрям, как мул, и повел себя совсем не так, как она рассчитывала. Положение самое дурацкое. Расселся, как у себя дома, и не с ее силенками вышвырнуть его вон.

— Что вы делаете, сэр?! — попробовала она возмутиться. — Немедленно слезайте. Вы меня задерживаете. Я должна выполнить поручение моей хозяйки и вернуться… э-э… ну хотя бы до заката!

— А, так вы гувернантка?

— Нет, эту должность занимает моя сестра. Я… — она с трудом подбирала слова. Немудрено. В юности, мечтая о прекрасном будущем, она и представить не могла, что будущее подарит ей место компаньонки при нервном создании, которое будет гонять ее за рыбой. — Я компаньонка одной состоятельной дамы, нашей соседки.

Она сразу почувствовала: что-то в ее словах насторожило его. Он некоторое время смотрел на нее пристально. В удивительной синеве его глаз блеснула сталь, и Марджи вдруг страшно перепугалась.

Но это выражение исчезло, и взгляд его стал более мягким, даже одобрительным, когда он наклонился к ней и сказал:

— Конечно, вы правы, мне не стоило так гнать лошадей. Боюсь, что желание развлечься победило во мне здравый смысл.

Марджи слегка нахмурилась, пытаясь сообразить, что вызвало столь разительную перемену. Очень сомневаясь в его добрых намерениях, она ответила:

— Очень мило с вашей стороны! Что ж, и я приношу извинения за свои нелестные замечания. Но если вы не возражаете, мне все-таки пора отправляться за рыбой. К тому же едва ли можно назвать приличным ваше присутствие в моей повозке.

Он передал ей поводья. Марджи взяла их с чувством невероятного облегчения, но тут же обнаружила, что этот нахал успел обнять ее одной рукой за плечи, а другой уже берет за подбородок, заставляя смотреть на него.

— Вы прелестное создание, — вздохнул он.

Она почувствовала, как ее охватывает ярость, когда он, как ни в чем не бывало, заключил ее в объятия и до боли впился поцелуем в ее губы. Надо бы оттолкнуть этакого беспардонного кавалера, но в маленькой повозке не повернешься, да и поводья не бросишь. Кто знает, что придет в голову упрямого мистера Персиваля, почуявшего свободу. Марджи ограничилась негодующими стонами. Она пыталась отвернуться от него, но каждый раз его губы вновь находили ее рот. Она чувствовала себя одновременно нелепой и рассерженной. Он, несомненно, одерживал верх, и, кажется, ей ничего не оставалось, как подчиниться этому грубому насилию.

Перестав сопротивляться, она решила переждать и при первой же возможности обрушить на невежу ураган своего гнева. А пока почему бы не поразмыслить о чем-нибудь другом: о погоде, о последних номерах « La Belle Assemblee », вот еще интересно — уволят ли Дафну без рекомендации пятый раз за последние два года… Но боже мой, Марджи вдруг поняла, что все это бессмысленно, она не может ни о чем думать. Этот ужасный человек своими поцелуями заставил ее забыть обо всем на свете. Боже сохрани! Но, если уж совсем честно, ей не хотелось, чтобы он прекратил это безобразие. Право же, весьма любопытная мысль, а если это вообще рука судьбы наконец подарила Марджи лелеемый в мечтах идеал. Она вспомнила, как ее поразила внешность незнакомца: его красивое лицо, яркая синева его глаз. Он был так уверен в себе, что невольно хотелось подчиниться.

И тут до нее дошло, что она попросту наслаждается этими поцелуями. Как же так?! Она не только с ним незнакома, но всегда презирала таких, как он: властных, своенравных гордецов.

Но почему же тогда едва ли не райское блаженство снизошло на нее? Его прикосновение как будто разбудило спящие страсти, вызвав к жизни стремления, которые она годами старалась подавить, желания, которым не было места в ее полном неизвестности будущем. На мгновение все ее девичьи мечты, казалось, вновь ожили, и она испытала столь острое чувство утраты, что боль пронзила ее сердце.

Наконец он оторвался от ее губ и в странном смятении пристально на нее посмотрел, как будто хотел сказать что-то, но не мог.

Она опустила глаза, не желая встречаться с ним взглядом, чтобы не прочесть на его лице будущее, которое ей было не суждено.

— Я хочу, чтобы вы сейчас же уехали, — тихо произнесла она.

— Я вовсе не собирался…

— Вовсе не собирались?! — воскликнула Марджи, чувствуя, как ею внезапно овладевает гнев. — Что вы вовсе не собирались, мистер? Целовать меня? Вы, конечно, полагаете, что были первым? Не обольщайтесь. Я полностью снимаю с вас вину. А теперь можете уезжать с незапятнанной совестью!

Его лицо посуровело, и челюсти сжались.

— Полагаю, что не первый, да? Могу себе представить, сколько подобных возможностей у молодой женщины вашего положения.

Марджи должна была бы по-настоящему рассердиться. Но грустная правда состояла в том, что ее действительно никогда раньше не целовали. Было несколько назойливых джентльменов, которые пытались это сделать. И теперь она осознала всю комичность ситуации.

— О, в самом деле, вы правы, — ответила она со смехом. — Действительно уйма возможностей!

Кажется, ему не понравилась ее реакция, и, легко и быстро спрыгнув с повозки, он насмешливо отвесил ей низкий поклон, а затем стремительно направился к своему экипажу.

Марджи, чувствуя смутную печаль, резко дернула поводья. К ее удивлению, мистер Персиваль, наконец-то получив понятную команду, тронулся с места и неторопливо поплелся в сторону деревни.

3

Наклонившись, Марджори рассматривала привезенную рыбу, стоя с кухаркой. Та, нисколько не скрывая своего презрения, заявила:

— Ну и ну! Запах, как у гнилой капусты! А уверяли, будто свежая! Уж, конечно, она где-то провалялась не один день. Разве у этих перекупщиков хватит мозгов сделать все как следует.

Они стояли в темной мрачной кухне, изучая сомнительный сверток, наконец-то доставленный Марджори.

— Миссис Кэмли будет недовольна, — вздохнула Марджори. От дальнейших замечаний ее избавило внезапное вмешательство в разговор экономки, миссис Бут.

— Мисс Чалкот! — крикнула она. — Прошу вас, немедленно идите сюда, да побыстрее! Похоже, над вами нависла гроза. Хозяйка хочет вас видеть, и, боюсь, она ужасно сердится!

Марджори почувствовала, что у нее кровь отхлынула от лица. Вот уже две недели она испытывала привычное беспокойство. Ничего конкретного, всего лишь странное чувство, которое — она уже научилась это распознавать — предвещало неминуемую опасность для будущей карьеры ее легкомысленной сестры. Может быть, неуверенность Марджори была вызвана тем неуместным видом, с которым Дафна порхала по залам старинного особняка, или, возможно, непонятной забывчивостью сестры. Или всему виной оказалось дурацкое выражение, не покидающее лица лорда Сомерсби со дня его приезда в Веллоу Прайори.

В чем бы ни было дело, Марджори твердо знала, что предвещает ее возрастающее беспокойство. О, тут уж она не могла ошибиться. Рок, преследующий ее сестру, вновь собирался показать свою власть.

Теперь Марджори почти не сомневалась в том, что вызвало недовольство миссис Кэмли. Дело могло быть только в Дафне и в ее влиянии на гостя Веллоу Прайори лорда Сомерсби.

За последние несколько лет Дафну Чалкот пять раз увольняли с отличных мест. Четырежды — за то, что один из сыновей хозяев в нее влюблялся. Ее изгнание всегда имело одну и ту же причину: Дафна отличалась удивительной, почти неземной красотой. Но при этом ее не считали подходящей невестой для джентльмена, который ожидал от своей будущей жены хотя бы скромного состояния, а также умения вести разумный разговор. Марджори особенно запомнилось слово в слово то, что сказала о Дафне одна из прежних хозяек, славная и умная женщина: «У нее нет ни приданого, ни проблеска здравого смысла! Разум ее спит. Она действительно красива, а иногда — просто восхитительна. Но для тебя, моя дорогая, лучший выход отвезти сестру в Бат и выдать за какого-нибудь пожилого джентльмена, который обеспечит ей достойную жизнь. Хорошо бы еще ему не было никакого дела до таких прозаических вещей, как порядок в доме, ведение хозяйства, и многого другого. К примеру, того, что с его женой будет флиртовать каждый щеголь в пределах двадцати миль от ее дома! Поезжай в Бат, Марджори, и постарайся от нее избавиться. Иначе до конца дней своих будешь тащить эту обузу!»

На протяжении ее речи Марджори несколько раз кивнула. В наставлении этой женщины она не нашла ничего неразумного. Ей-богу, трудно не согласиться с очевидным. Единственным недостатком в том плане оказалась полная невозможность поездки Дафны в Бат. У них не хватило бы денег даже на то, чтобы прожить там хотя бы неделю, не говоря уж о том, чтобы найти Дафне мужа. Изысканное общество, модное общество требовало больших денежных расходов.

Марджори и Дафна находились в незавидной ситуации. Их родители погибли около пяти лет назад — утонули, катаясь на яхте. После этого выяснилось, что их дорогой отец отличался крайней расточительностью и не оставил своим дочерям ни гроша. Марджори, правда, обладала небольшим преимуществом. Примерно за год до этого несчастья она унаследовала скромную сумму после смерти одного дальнего родственника с материнской стороны.

Одно время она и в самом деле подумывала, что сумеет удачно выдать замуж сестру, умело используя наследство. Возможно, они бы сумели прожить в Бате целое лето, если бы ей удалось экономить каждый грош. Но пойти на столь большой риск, не имея ни малейшей гарантии, что они добьются своего, означало бы навсегда распрощаться хоть с какой-то уверенностью, что они не умрут с голоду, случись какое несчастье.

Поэтому, несмотря на то что Дафна сменила пять мест работы, Марджори все еще надеялась найти ей работу. Может быть, она вела себя эгоистично и даже жестоко, заставляя свою глупую сестру зарабатывать себе на жизнь, но без этого было невозможно осуществить дальнейшее. Марджори мечтала, что как только Дафна сумеет себя обеспечить, то сама она сразу откроет собственный модный магазин в городе, который окажется поближе к сестре. Она предпочла бы не расставаться с Дафной. Но вскоре выяснилось, что она не может взвалить на себя еще заботу об этой дурехе, которая ничем не могла ей помочь. Руки у Дафны не были приспособлены ни к какому делу, и вдобавок из-за нее все время происходили скандалы. Дафна как будто притягивала неприятности, по какому бы пути ни шли ее хорошенькие ножки.

Если бы только Марджори твердо знала, что найдется подходящий джентльмен, она бы наверняка сняла дорогой особняк на площади Королевы в самом центре Бата, не испытывая ни малейшего колебания.

Но сейчас она была уверена только в одном, что Дафна вот-вот лишится своего шестого места работы. Марджори остановилась у дверей гостиной, прижимая руки к груди. Она не спешила выяснить, какова же на самом деле причина недовольства хозяйки. Стоя здесь, она могла еще тешить себя надеждой, что она ошибается. Может быть, миссис Кэмли всего-навсего не помнит, куда она положила свои лучшие перчатки. Тремя неделями раньше она именно из-за этого впала в истерику.

Марджори прислонилась лбом к прохладной дубовой двери и прислушалась. Но в комнате не раздавалось знакомых звуков, напоминающих мяуканье злобной кошки, которыми ее хозяйка обычно выражала свое крайнее огорчение. Марджори сделала глубокий вдох, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце. Она могла ошибаться. Это вполне возможно!

— Возможно? — прошептала она про себя. — Может, и так, если б я жила на луне. Ну да ладно.

Она распахнула дверь и вошла в комнату легкой и быстрой походкой.

Здесь теснились какие-то столики, мягкие диваны и многочисленные стулья. Лучи солнца, лившиеся из южных окон, мягко освещали обстановку. Комната казалась живой из-за скользивших по стенам легких теней. Марджори поразил вид миссис Кэмли, необычный даже для этой экстравагантной дамы. Та расположилась в шезлонге, закутавшись в несколько шелковых шалей. На ее воздушную фигуру щедро падали солнечные лучи. В воздухе стоял густой аромат розового масла. Он смешивался с пряным букетом ароматических смесей, изготовленных в домашних условиях. От всего этого отчаянно слезились глаза и постоянно хотелось чихнуть. Марджи подумала, уж не являлась ли эта душная комната источником болезней миссис Кэмли. У нее самой не раз болела голова, когда приходилось долгое время находиться в гостиной. Однако боль тут же проходила после прогулки на свежем воздухе в лесу неподалеку от особнячка.

— Миссис Кэмли, — начала Марджори вежливо, — миссис Бут дала мне понять, что вы хотите видеть меня, чтобы сообщить мне что-то важное.

— Да, — слабым голосом прошептала ее хозяйка. — Я должна исполнить весьма печальный долг. Разумеется, я имею в виду Дафну. Хотя я к ней очень привязана и на нее, без сомнения, приятно смотреть — Сомерсби, я уверена, может это подтвердить, — боюсь, я не могу не уволить…

— Прошу вас, миссис Кэмли, — вмешалась Марджори. Она была очень спокойна, если не считать предательской слабости в ногах. Ее охватило отчаяние, знакомое тем, кто борется за свое существование. — Я знаю, что вы хотите сказать, только, умоляю вас, не торопитесь с этим! Я уверена, что, когда Дафна привыкнет к детям и вашему дому…

— Привыкнет к детям? — воскликнула миссис Кэмли. — Они ее обожают, что очень ухудшает дело! На это я не жалуюсь, хотя я должна сказать, Марджори, что несколько заблуждалась по поводу ее способностей. Я уже начинаю сомневаться, знакомы ли ей все буквы алфавита.

— Конечно, знакомы, — с легким сердцем ответила Марджори. Она всего лишь прошлым летом учила с Дафной алфавит и была уверена, что та теперь сможет повторить его наизусть. Впрочем, она прекрасно понимала, что, собственно, миссис Кэмли имеет в виду. Дафне обычно не удавалось применить свои более чем слабые знания на деле. — Может быть, конечно, она не умеет читать так хорошо, как некоторые…

Кэсси говорит, что ее приходится поправлять через каждое слово. Даже вы должны признать, что когда десятилетний ребенок образованнее своей гувернантки…

— Кэсси невероятно умна. Этим все и объясняется.

— Это только подтверждает мои слова. Марджи, я сожалею, но должна уволить вас и вашу сестру. По правде говоря, я наняла вас обеих только из уважения к… к памяти вашей покойной мамы. Вы, дорогая, и в самом деле были очень полезны. Взять, к примеру, то прекрасное дорожное платье из тафты. Вы сшили его великолепно. Даже леди Брокли просила дать ей адрес магазина в Лондоне, где я приобрела такую элегантную вещь. Хотя, по-моему, с ее стороны было очень невежливо уверять, что мне не идет синий цвет. Можно подумать, она что-нибудь в этом понимает. Но я отклонилась от темы! Мне совершенно не жаль денег, которые я платила вам. Вы ведь знаете, я вовсе не собиралась нанимать компаньонку. Я согласилась лишь потому, что сочла это своим христианским долгом. Кстати, вы привезли рыбу?

Марджори кивнула, думая, что, если хозяйка платила всем своим слугам так же мало, как и компаньонке, вряд ли они лезли ради нее вон из кожи.

— Да, мэм. Но, я прошу вас, дайте Дафне еще хотя бы неделю, чтобы она смогла убедить в своих достоинствах вас и ваших дочерей.

Миссис Кэмли, не отличавшаяся силой воли и характера, стала искать флакон для нюхательной соли среди многочисленных пузырьков и склянок на столике рядом с ней.

— Дело не только в моих девочках, дело… во всем! Мне очень жаль, Марджори, но я твердо решила.

Она наконец нашла маленькую золотую коробочку, в которой лежала маленькая губка, пропитанная так называемым «укрепляющим» ароматом, поспешно раскрыла ее и сделала глубокий вдох. И, разумеется, тут же закашлялась из-за действия вредных паров.

— Мне больше нечего сказать. О, как ужасно я вдруг себя почувствовала! Вы можете остаться до конца недели, а потом кто-нибудь отвезет вас в деревню. А теперь пожалейте мои бедные нервы. Вы знаете, я не люблю скандалов.

Ошеломленная Марджори стояла молча. Должно быть, что-то произошло во время ее поездки в Мендип Кум. Иначе с чего бы так резко изменилось настроение миссис Кэмли.

— Что случилось? — вскрикнула она. — Я вас не понимаю. До конца недели? Но это же не больше трех дней. — Марджори сделала шаг вперед и, закусив губу, наконец собралась с силами, чтобы спросить:

— Прошу вас, скажите, дело в Сомерсби?

Миссис Кэмли застонала. Она вся дрожала, когда торопливо закутывалась в многочисленные шали. Из глубины этого кокона она томно произнесла:

— Вы должны сказать ей, Грегори. Я больше не в силах вымолвить ни слова.

Только тогда Марджори заметила чью-то ногу в пыльном сапоге. Она едва выдавалась из-за кресла, стоявшего спинкой к ней. Вдобавок кресло спряталось в тени драпировок, и его вообще трудно было разглядеть из-за яркого света, который падал на миссис Кэмли.

Похоже, там сидел лорд Сомерсби. Неужели на протяжении всего разговора он находился в комнате и не дал ей знать о своем присутствии? Это показалось Марджори не похожим на доброго молодого виконта, который всегда так приветливо с ней здоровался. Но почему Грегори? Дафна говорила ей, что лорда Сомерсби звали Эван. Какой еще Грегори?

Она в оцепенении смотрела, как его светлость поднимается с места. Только это был вовсе не Сомерсби, а… а тот самый человек из экипажа!

Ишь сколько злости в его улыбке! Доволен, как кот, поймавший хорошенькую полевую мышку.

— Мисс Чалкот, полагаю, — поинтересовался он, лениво окидывая ее надменным взглядом из-под полуопущенных век. Он поклонился, но его поклон был чуть заметен. Просто вызывающе груб этот тип.

Ни секунды не колеблясь, Марджори, слегка приподняв мантилью по бокам, почти не присела в реверансе. Ничего, обойдется, мужлан.

— Сэр, — холодно произнесла она и добавила:

— Вы состоите в родстве с миссис Кэмли? Он покачал головой.

— Нет, дело в том, что я опекун Сомерсби. Я приехал уберечь его от опрометчивых поступков. Миссис Кэмли была так добра. Она около недели назад сообщила мне, что он гостит здесь и что… — тут он сделал паузу, извлек из кармана сюртука серебряную табакерку и щелкнул крышкой. — Что ж, хотя я предпочел бы говорить с большей деликатностью…

— Уверена, что предпочли бы, — насмешливо согласилась Марджори, которая с каждым словом этого напыщенного джентльмена проникалась к нему все большим отвращением.

— Да, — сказал он, медленно наклоняя голову. — Дело в том, что у миссис Кэмли есть все основания полагать, что Сомерсби стал объектом настойчивого интереса со стороны вашей сестры. Я здесь для того, чтобы немедленно увезти своего подопечного. Кроме того, следует удалить из своего дома источник дурного влияния. Особенно принимая во внимание нежный возраст милых дочек миссис Кэмли. Бог знает, какие пагубные последствия могут быть у этой истории.

Марджори услышала одобрительное «Да, да» из-под тонкой шелковой шали, закрывающей лицо миссис Кэмли. Да уж, чудная пара! Даже не знаешь, на кого из них излить свой гнев. Неожиданно Марджори почувствовала презрение к своей изнеженной и капризной хозяйке, которой не хватило мужества лично сказать ей, в чем дело. Миссис Кэмли с легкостью переложила все на плечи этого заносчивого невежи. И теперь сидит как ни в чем не бывало и тихонько одобряет ужасную клевету. А этот богатенький красавец? Не задумываясь оскорбляет молодую женщину, которую и не видел-то никогда. «Настойчивый интерес» со стороны Дафны, как же!

Решив, что совершенно бессмысленно обращаться к фигуре, закутанной в шелк, Марджори посмотрела прямо в надменные глаза незнакомца.

— Дафна, — сказала она, выпрямившись, — очень милая и кроткая девушка. Она никогда ни на кого не сможет оказать ужасное, как вы выразились, влияние. Может быть, она не отличается большим умом, не стану отрицать, но у нее доброе и великодушное сердце, что прекрасно поняли дети миссис Кэмли. По вашему мнению, она нацелилась на богатство и титул Сомерсби, как обыкновенно поступают бездушные светские красотки из вашего общества. Впрочем, я счастлива добавить этот недостаток к перечню тех, о которых я говорила раньше. Если вы опекун Сомерсби, то теперь совершенно ясно, почему бедный баронет вынужден скрываться в деревне. Без сомнения, чтобы избежать вашего назойливого, некрасивого и совершенно безжалостного вмешательства в его дела.

Во время этой речи миссис Кэмли почему-то сочла необходимым подняться с подушек и сесть прямо. Шелк соскользнул с ее лица, подобно дождевой капле с гусиных перьев.

— Вы понимаете, с кем говорите? — спросила она в изумлении.

Марджори вздернула подбородок.

— Я сказала бы то же самое, окажись он хоть самим принцем-регентом! Потому что это чистая правда!

Миссис Кэмли вовсе не устроил такой ответ.

— Это достопочтенный Грегори Раштон! — воскликнула она.

Марджори почувствовала себя так, как будто кто-то ее только что ударил кнутом по лицу.

Раштон!

Конечно, она знала о нем и о его репутации. Об этом знали все. Они жили в одном графстве, в Сомерсетшире. Хотя дом ее семьи находился на юге, а его — на севере, ей было хорошо известно прославленное имя Раштонов, одной из самых богатых, старинных и известных семей Англии. Что касается Грегори Раштона, о нем говорили, что он верх совершенства, идеал, светский человек исключительной одаренности, любимец общества, короче говоря, самый завидный жених!

Однако, решив не сбиваться с прежнего тона, она в притворном ужасе прижала ладонь к щеке и театрально воскликнула:

— О нет, только не тот самый мистер Раштон! Что ж, тогда я должна сказать, что и в самом деле очень сожалею!

— О чем? — весело поинтересовался он, видимо, довольный собой.

Марджори поняла, что он ожидает услышать льстивые извинения и прочие привычные для себя выражения восхищения. Как же! Такая знаменитость! Поэтому она с огромным наслаждением заявила:

— О том, что ваше великолепное образование было растрачено впустую. В жизни не встречала более бесполезного человека, упивающегося тем, что он разбивает жизни совершенно незнакомых ему людей!

4

— Марджори! — вскричала глубоко шокированная миссис Кэмли. В ужасе от наглости своей компаньонки она даже поднялась со своего ложа страдании и подошла к мистеру Раштону. — Вы забываетесь! Пока вы служите здесь, я вправе ожидать, что вы станете обращаться с дорогим мистером Раштоном как можно вежливее. Насколько мне известно, это вполне вам по силам. Его благородное происхождение, безупречные манеры и место в обществе, принадлежащее ему по праву, должны внушать уважение, особенно тем, кто, подобно вам, находится в незавидных обстоятельствах. Немедленно извинитесь!

Марджори решила сделать шутливый реверанс и заявить, что, поскольку она больше не находится под великодушным покровительством миссис Кэмли, она как-то не чувствует себя обязанной потворствовать тщеславию этого надутого джентльмена, но мистер Раштон ее опередил.

Он повелительно поднял руку, прерывая пылкую речь миссис Кэмли. Этот жест так испугал почтенную даму, что она отступила на шаг. Марджори ожидала очередного взрыва, но вместо этого его голос вдруг зазвучал необычайно кротко.

— Это я должен просить прощения у вас, мисс Чалкот. Вполне возможно, я действительно ошибся.

Как вы совершенно точно заметили, я незнаком с вашей сестрой. Возможно, мне и в самом деле неизвестны все обстоятельства этого дела. Если, защищая Сомерсби, я вам показался излишне резким, это лишь потому, что его титул, богатство и непомерное, на мой взгляд, добродушие, сделали его целью преследований, которые должны внушать крайнее отвращение всем умным, порядочным людям. В таком случае окажите мне честь и представьте мне мисс Дафну. Может быть, в таком случае все мои опасения будут рассеяны.

Марджи не знала, что и думать об этом неожиданном приступе вежливости. Это не укладывалось в ее представление о Раштоне. Она посмотрела на него с удивлением и некоторым подозрением.

Он улыбнулся так, будто все им сказанное было совершенно искренним. От этой улыбки Марджори испытала неприятное чувство, и ее сердце забилось немного сильнее. Либо ее мнение об этом человеке ошибочно, либо он вел себя столь очаровательно, лишь преследуя собственные цели? Она вовсе не ожидала, что он уступит хоть в чем-нибудь, тем более в самом важном вопросе.

Марджори медленно присела в реверансе и с достоинством ответила:

— Если это вам доставит удовольствие, мистер Раштон. Я буду счастлива и сочту за честь представить вас моей сестре.

Как раз в это самое время Дафна Чалкот сжала руку лорда Сомерсби в своих ладонях.

— Как глупо! — воскликнула она. Ее огромные голубые глаза сияли от счастья. — Конечно, ты меня достоин. Как ты можешь так говорить. Ты самый добрый, сердечный, внимательный человек из всех, кого я знаю. — Она отвела взгляд от его лица, выражающего безмерное обожание, и сморщила нос. — Впрочем, я была знакома с сыном садовника. Он был очень мил! Представь, летом он каждый день приносил мне розу. Он карабкался по водосточной трубе и оставлял цветок на моем подоконнике, конечно, если не было дождя. Мама всегда так на него сердилась. Право же, не понимаю почему. Хотя, он ведь крал эти розы из ее сада! Но что касается тебя, Coмер… то есть Эван. Послушай, ты уверен, что я могу так фамильярно к тебе обращаться?

— О да, — восторженно вздохнул его светлость, нежно глядя Дафне в глаза. — Я думаю, что умру, если ты не станешь звать меня Эван. Я просто мечтаю услышать мое имя из твоих уст…

Дафна рассмеялась.

— Я встретила-то тебя всего две недели назад, глупый. Мы знаем друг друга несколько дней!

— Для меня это все равно что годы, — ответил без памяти влюбленный Сомерсби.

Дафна покрепче прижалась к нему и вздохнула.

— Знаешь, я тоже так думаю. Я чувствую, что всю жизнь была с тобой знакома!

— Дафна! — воскликнул он, обнимая ее.

— О, Эван!

Лорд Сомерсби не нуждался в особом приглашении, чтобы поцеловать Дафну. Она весьма охотно ответила на поцелуй.

Дафна привыкла довольно свободно вести себя с джентльменами, а те в свою очередь были очень добры к ней. Просто поразительно, как много в мире добрых джентльменов. Ведь только за последние несколько месяцев ее целовали не меньше дюжины раз! Совершенно замечательно. Ей это, несомненно, нравилось! Конечно, Марджи могла этого не одобрить. Но Эван еще крепче сжал Дафну в объятиях, и она подумала, что одними из самых приятных в ее жизни были моменты, когда мужчины подобным образом проявляли свою доброту. Она переставала чувствовать себя одинокой, находясь в нежных мужских объятиях. Кроме того, нельзя же слушать только Марджи. Вот например, сыновья прошлых хозяев, близнецы, сказали ей, что отвечать на их поцелуи — ее долг! Ричард или Роберт? Она никогда не могла отличить их друг от друга — в общем, кто-то из них довольно строгим тоном поставил ее в известность, что от любой прелестницы, одаренной столь изысканной красотой, мужчина вправе потребовать хотя бы один поцелуй. Она была так очарована этими великовозрастными шалунами, что наградила каждого из них двумя поцелуями за их восхитительные манеры!

Конечно, ей очень не повезло, что все это увидела их мать. Дафна не была в этом полностью уверена, но ей казалось, что именно из-за этой истории ее светлость так поспешно уволила ее, а следовательно, и Марджи. Дафна простодушно рассказала все своей сестре и спросила: «Неужели ее светлость могла рассердиться, увидев, что Ричард и Роберт меня целовали?» Марджи почему-то закрыла лицо уже промокшим носовым платком и ничего не ответила. Дафна вовсе не хотела огорчать сестру, но никак не могла понять, почему сестра пролила так много слез. Разве кому-нибудь может быть не понятно, что Ричард и Роберт были необыкновенно милы?! И что же — отказать таким добрым, чудным молодым людям. Положительно невозможно!

Однако на следующий день Марджори чуть ли не целый час говорила ей о необходимости быть более осмотрительной. Дафна внимательно ее выслушала и с этого момента больше никогда не целовала джентльмена, если его мать могла это увидеть!

Сейчас Дафна позволила Эвану нежно ее поцеловать, потому что они находились в уютной библиотеке, далеко от бдительного взгляда миссис Кэмли. Она, конечно, не была матерью виконта, но, поскольку она опекала Сомерсби, Дафна чувствовала, что миссис Кэмли может оказаться недовольной. Бедная глупышка так гордилась тем, что наконец-то стала осмотрительной. Она думала, что Марджи ужасно порадовалась бы ее успехам. Дафна знала, что сестра намного умнее ее. Но если у нее было достаточно времени, то Дафна могла многое понять. Ну вот выучила же она наконец азбуку!

Марджори, слегка приподняв юбки, стала подниматься по лестнице. Миссис Кэмли и мистер Раштон шли следом. Дворецкий Бэнуэлл сообщил ей, что мисс Дафна, вероятно, находится в библиотеке. Он как-то странно покашлял, переводя взгляд с миссис Кэмли на мистера Раштона, открыл было рот, чтобы что-то сказать, и снова его закрыл. После этого выражение его лица стало каменным. «Интересно, — подумала она, — что такое хотел сказать Бэнуэлл и почему передумал? Неужели лорд Сомерсби тоже там? Даже если и так, что в этом плохого? Ведь дети, без сомнения, толклись около Дафны, болтая друг с другом самым невинным образом. Марджи посмотрела вниз на большие часы, которые висели на стене напротив лестницы. На них было без пяти три. В этот момент Дафна должна была заниматься с девочками рисованием в особой комнате, отведенной для занятий. Но ведь нет никакой разницы, обучать своих подопечных там или в библиотеке. Миссис Кэмли может только радоваться тому, что Дафна находит такое прекрасное применение весьма внушительной коллекции книг, которую мистер Кэмли приобрел за последние пятнадцать лет.

Несколько рассеяв свои сомнения, Марджи подняла голову и, уже не хмурясь, преодолела оставшуюся часть лестницы. Ей так хотелось надеяться на лучшее. Нужно всего лишь убедить мистера Раштона в том, что Дафна не представляет собой ни малейшей угрозы. Он может быть совершенно спокоен за сердце или титул своего драгоценного лорда Сомерсби. Тогда, конечно, миссис Кэмли смягчится и позволит им обеим остаться. Ясно, что в этой ситуации она охотно последует примеру Раштона.

Но как только они поднялись по лестнице, появились три светловолосые юные девицы в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Они явно шли из комнаты для занятий. Миссис Кэмли сейчас же их остановила и велела сделать мистеру Раштону как можно более изысканные реверансы. Старшая, зардевшись, сказала, что Дафна примерно пятнадцать минут назад отправилась в библиотеку, чтобы взять книги для их дневных занятий.

Марджори поймала обеспокоенный взгляд Джудит, объяснявшейся с матерью, с ужасом отметила, что Амелия кусает губы и в растерянности смотрит себе под ноги, и уже в полном смятении поняла, что даже юная Касс и отводит взгляд явно с виноватым видом.

Марджори чуть не упала в обморок. Опять! Опять! Все ее худшие ожидания оправдываются. Она быстро пошла к библиотеке. Настойчивый шепот девочек у нее за спиной только подгонял ее.

— Ах, она не должна была уходить! — Джудит чуть не плакала.

— Это все виноват лорд Сомерсби, — сердито добавила Амелия. — Он вечно ходит за ней следом!

Кэсси фыркнула, по малолетству не улавливая общего напряжения.

— У него такой глупый вид. Смотрит на нее с таким выражением, как будто у него живот болит.

Марджори подошла к двери библиотеки. Ее единственным желанием было узнать всю правду. Она распахнула дверь, резко дернув ручку.

Перед нею предстало воплощение кошмарного сна. Сомерсби крепко сжимал Дафну в страстных объятиях. Дневной свет весело играл в ее белокурых волосах. Вполне возможно, это было бы трогательной, очаровательной сценой, если бы не являлось подтверждением ужасного мнения мистера Раштона о намерениях Дафны.

Марджори отвернулась и посмотрела на миссис Кэмли и мистера Раштона. Мелькнули испуганные лица юных девиц. Она почувствовала, что ее душат слезы. Только минуту спустя она смогла чуть слышно прошептать:

— Я немедленно увезу мою сестру из вашего дома. Приношу вам свои извинения. Самые глубокие извинения. Я и понятия не имела. Я могу только сожалеть, что… — она не смогла закончить фразу. Безнадежное уныние охватило ее.

Марджи не стала смотреть, как торжествует мистер Раштон, и, проскользнув мимо, поспешила к своей комнате на втором этаже.

5

— Пожалуйста, перестань плакать, Дафна, — кротко сказала Марджори, крепко обнимая сестру за плечи. Они сидели в скрипучем ландо миссис Кэмли, которому явно не хватало пружин. Экипаж сильно покачивало из стороны в сторону. — Думаю, я просто плохо объяснила тебе, почему нельзя целовать каждого джентльмена, который тебе нравится. Дафна фыркнула и подняла голову.

— Я вовсе не целую каждого джентльмена, который мне нравится. Мне вовсе не нравился круглолицый мистер Ротем. Помнишь его? У него больше прыщей на лице, чем… чем косточек в винной ягоде!

Марджори посмотрела на ее заплаканное лицо и, вздохнув, спросила:

— Тогда почему же ты его целовала?

— Потому что Ричард сказал, что это мой долг.

— Ричард? — спросила Марджори. — Ты имеешь в виду одного из близнецов.

— Вот именно. Он сказал, что, раз Венера столь щедро одарила меня, я просто обязана делиться ее дарами с ним, Робертом и любым другим мужчиной, который попросит меня его поцеловать. И знаешь, Роберта целовать было приятнее, чем Ричарда. С другой стороны, Ричард всегда так смешил меня. Я скучаю по ним, Марджи! Очень, очень скучаю!

Марджори схватила сестру за плечи и сильно встряхнула.

— А теперь послушай меня, несчастная глупышка. Ричард сказал это потому, что хотел тебя поцеловать! Разве ты не понимаешь?

Судя по виду Дафны, она напряженно обдумывала слова Марджори, пытаясь понять, что та имела в виду.

— Что же, я никого не должна целовать? — изумилась она. Ее голубые глаза вспыхнули. Марджори, вздохнув, покачала головой.

— Нет, дорогая. Ты можешь поцеловать только мужчину, который станет твоим мужем.

— Так откуда же я узнаю, станет ли этот мужчина моим мужем? — спросила Дафна в полном недоумении.

Марджори застонала.

— Милая, если мужчина просит тебя выйти за него замуж, из этого следует, что он хочет стать твоим мужем. Если ты согласна, то вполне прилично разрешить ему поцеловать тебя раз или два перед свадьбой. Если мужчина не просил тебя выйти за него замуж, тогда ты не должна целовать его. Это же так просто.

— Тебя когда-нибудь целовали? — спросила Дафна.

Этот вопрос застал Марджи врасплох, вызвав в ее памяти образ, который она надеялась больше никогда не вспоминать. У нее вдруг ослабели ноги и все как-то поплыло перед глазами. Целовали ли ее когда-нибудь? Еще как! Хотя, конечно, этот мистер Раштон поступил совершенно беспардонно. Непонятно, почему это вызвало у нее бурю таких чувств! О, но она вовсе не хотела думать о мистере Раштоне. Когда она застала Дафну в крепких объятиях лорда Сомерсби, то почувствовала себя настолько униженной, что теперь любое воспоминание о Раштоне вызывало густой румянец на ее щеках. Ее единственным утешением, хотя и незначительным, оставалось сознание того, что больше ей не придется встречаться ни с Сомерсби, ни с Раштоном.

О да, ее действительно целовали!

Она взглянула на Дафну, раздумывая, говорить ли ей правду. Бедная Дафна! Что с ней поделаешь?

Дафна могла не понимать самых простых вещей. Могла вытворять по доброте душевной бог знает что с точки зрения строгой морали. Но она воистину была самым изящным созданием на свете. Она словно фея, задержавшаяся на земле с тех сказочных времен, когда их можно было встретить где угодно. Ее голубые глаза сияли живым блеском, белокурые волосы обрамляли лицо подобно золотому нимбу. Зубы ее были такими белыми, ровными и совершенными, что просто не верилось. Нежнейшие розовые лепестки губ и лицо в форме сердечка, как на картинке. Неудивительно, что Ричард решил хитростью добиться от нее поцелуя! Ах, все норовили воспользоваться ее простодушием и неизменно добрым сердцем. Не имело значения, сколь милыми или сколь злобными были ее маленькие воспитанники, они все без исключения безумно ее любили! Ее ни разу не уволили по желанию детей. Вот и теперь, когда Дафна уезжала, все три хорошенькие девочки миссис Кэмли окружили ее, проливая слезы, стеная, ругая друг друга за то, что не защитили свою воспитательницу от злосчастных ухаживаний лорда Сомерсби. Они цеплялись за нее до тех пор, пока даже миссис Кэмли не захлюпала носом, держа носовой платок, и не попросила одну из горничных принести ее флакон с нюхательной солью.

Что было делать Марджори с таким безнадежно пустоголовым, но великодушным существом?

— Нет, — ответила она наконец на вопрос, заданный Дафной, без колебаний прибегая ко лжи. — Меня никогда не целовали. — Она была твердо убеждена, что не сможет объяснить Дафне, при каких обстоятельствах ее целовали. Пожалуй, эта история приведет в совершенное замешательство ее дорогую сестру с птичьими мозгами.

— Это может быть замечательно, — мечтательно вздохнула Дафна. Затем ее прекрасное лицо помрачнело:

— Мне только жаль, что я не знала, что не обязана целовать мистера Ротема. Видишь ли, он такой слюнявый. Я с трудом это вынесла!

Марджори посмеялась бы над признанием своей сестры, если бы это не заставило ее вспомнить то неприятное положение, в котором они очутились по вине Дафны. Неожиданно Марджори ощутила на своих плечах всю тяжесть мира. Безнадежная ограниченность сестры привела ее в отчаяние, которого она не испытывала со дня смерти родителей. Она была совершенно обескуражена и не имела ни малейшего представления о том, что же ей дальше делать, куда идти, какие планы строить на их совместное будущее.

Мистер Раштон был встревожен. Он сидел напротив своего подопечного, всего на тринадцать лет моложе его самого — но с таким же успехом это могла быть и сотня лет! — и не знал, что сказать. Раньше он никогда не видел, чтобы Сомерсби с таким упрямством сжимал зубы. Разговор с самого начала не клеился.

Сомерсби был влюблен в мисс Дафну, а она в него, во всяком случае, он так утверждал. Если бы Раштон не поспел вовремя, его обезумевший подопечный сделал бы предложение этой обедневшей тупоголовой гувернантке! Почему Раштон все время мешает ему? Разве опекун не желает ему счастья? Разве Раштону наплевать на его чувства? Разве ему не кажется, что платье Дафны точь-в-точь такого же цвета, как ее глаза? Разве он не думает, что она будет прекрасно смотреться в большой гостиной Сомерсби-Холла? Хорошо бы иметь миниатюру с ее портретом и, может быть, набор пуговиц с ее изображением для нового жилета. С этой работой прекрасно справится Уэстон, или лучше обратиться к Шульцу? Что он думает по этому поводу?

Раштон чувствовал себя так, как будто сходит с ума! Он поднялся, отодвинув отполированный стул цвета меди, на котором сидел, выслушивая эту бестолковую тираду, и быстрым шагом направился через всю библиотеку к окну. Он немного полюбовался очаровательным видом, которыми так славятся поместья Глостершир. Стоял июнь. Лондонским беглецам, отдыхавшим от насыщенного светского сезона, было еще рано возвращаться в Бат.

Под окнами библиотеки миссис Кэмли цвели розы всех оттенков, нежно благоухали пионы и левкои. Яркие купы высоких наперстянок были прихотливо разбросаны на стриженом газоне, чередуясь с изысканными кустиками аквилегий. Обширная лужайка доходила до опушки букового леса, тоже принадлежавшего поместью. Над буками, трепетавшими листвой на свежем ветру, синело ясное небо. Что за прекрасный день!

Что за нелепый день! Что за странный день!

Мысли Грегори Раштона блуждали. Внезапно вспомнилась его первая встреча с Марджори Чалкот. Казалось, что красота этого весеннего дня проникла сквозь оконные стекла и завладела его сердцем. Он прижал руку к груди, вспоминая, как крепко держал в объятиях Марджори. Ее губы были сладкими, как медовое пирожное. Он всего лишь хотел наказать ее за грубость. Действительно, что за манера обвинять его в слишком быстрой езде?! Но спустя миг его мысли занимало только стремление заставить эту молодую несговорчивую нахалку наслаждаться его объятиями.

И она ими наслаждалась. Раштон в этом ни секунды не сомневался. Она так восхитительно прижималась к нему всем телом, ее губы отвечали ему на его поцелуй, как он мог только пожелать, а мягкий, еле слышный стон, изданный ею, вызвал в нем желание не выпускать ее из своих объятий никогда. Он Даже не знал тогда имени этой девушки. Право же, поведение, не свойственное зрелому солидному человеку, каким считал себя достопочтенный мистер Грегори Раштон.

Он вдруг пожалел о том, что Сомерсби обнаружили в тот момент, когда он целовал Дафну. Не случись этого, без сомнения, удалось бы убедить миссис Кэмли не увольнять ее восхитительную компаньонку. Пришлось бы, конечно, просить и за эту безнадежную гувернантку, но дело того стоило. Живя здесь, он вполне мог бы сорвать не один поцелуй с губ Марджори.

Но Сомерсби в очередной раз подвел его, а потому ничего другого не оставалось, кроме как везти своего подопечного обратно в Бат. Там будет легче охранять любвеобильного пэра от охотниц за деньгами и титулами.

Раштон оглянулся. Его светлость, лорд Сомерсби, двадцати двух лет от роду, сидел, выпрямившись и явно нервничая, в напряженной позе, даже не желая откинуться на удобные подушки. Он выглядел как школьник, которого вот-вот исключат за какую-нибудь ужасную выходку. Он уставился в пол и растерянно теребил смятый носовой платок.

— Послушай, Сомерсби, — заговорил Раштон тихим голосом. — Ты должен признать, что, какой бы хорошенькой ни была Дафна Чалкот — я даже готов признать ее красавицей, — она не может стать твоей женой из-за своего ограниченного рассудка, положения в обществе и отсутствия денег.

— Она была очень добра ко мне, — пробормотал в ответ Сомерсби, яростно накручивая свой батистовый платок на палец. — Думаю, что среди моих знакомых очень мало добрых людей. По крайней мере, мне кажется, ты успешно спроваживаешь всех, кто имеет несчастье мне понравиться.

В его голосе звучала горечь.

Раштону очень захотелось взять бронзовый бюст Шекспира, стоявший совсем рядом на столе вишневого дерева, и запустить им в тупую башку Сомерсби. Пожалуй, на этой голове и царапины не останется. Скорее пострадает от этого Шекспир!

Обычно молодой виконт не выводил своего опекуна из себя до такой степени. Но в последнее время — после того как в течение месяца в Лондоне в начале сезона Раштон твердо положил конец минимум трем совершенно неподходящим романам лорда, отношения их изменились. Третья романтическая история едва не закончилась бегством влюбленных, и виконт был в ярости, насколько он вообще был способен на такие чувства. Раштон устал следить за любовными похождениями своего подопечного. Неплохо было бы найти Сомерсби любовницу, может быть, тогда этот неуемный юноша несколько охладит свой пыл. Но мысль о том, что его дурень кузен недолго думая женится, приводила Раштона в ужас! Об этом не могло быть и речи!

Сомерсби жил в городе немногим больше года. Круг его друзей был строго ограничен возможностями его нетребовательного мозга, а его интересы почти полностью поглощали любовные интриги.

В отчаянии Раштон вздохнул и решил сменить тему.

— Надеюсь, тебя встретят с еще большей добротой в Бате, куда я собираюсь тебя отвезти. Мисс Притчард сообщила мне…

— Оливия? — спросил виконт, испуганно хмурясь.

Раштон слегка улыбнулся, сложив руки за спиной и пытаясь остаться спокойным.

— Да, Оливия Притчард…

— Мне она вовсе не нравится. Назвала меня болваном. Пусть даже и так, но она не имела права так говорить в присутствии твоей матери и… миссис Вэнстроу. У мисс Притчард отвратительный характер. Наверное, потому ты так и не сделал ей предложения!

Раштон почувствовал холодную ярость. Это еще что такое?! Во-первых, откуда Сомерсби было известно о его былых намерениях в отношении мисс Притчард? Во-вторых, совершенно удивительно, что Сомерсби оказался способен делать логические выводы — надо признать, довольно точные. О, Раштону совсем не понравилось бестактное напоминание о том, как он сам едва не попросил руки мисс Притчард. Она была очень элегантной молодой женщиной, но в последний момент он понял, что светская красавица поощряла его ухаживания, лишь преследуя собственные цели, не имеющие ничего общего с искренними чувствами. Хуже всего было то, что он и впрямь вообразил себя влюбленным. После он стал частенько сомневаться, а много ли он понимает в любви. Единственным утешением после неудачного романа оказалось то, что в его характере появилось хладнокровие, неожиданно произведшее впечатление на мисс Притчард. Манеры ее заметно смягчились, и теперь в отношении его она выказывала благосклонную почтительность, чего раньше не наблюдалось. Иногда он ловил себя на тщеславных мыслях, что после стольких лет она все еще надеется. Ему было жаль, если так. Он, безусловно, считался с ее мнением, но любовь к ней утратил навеки.

Не желая обсуждать свою былую привязанность к мисс Притчард, Раштон завел разговор об отношении к ней Сомерсби.

— Не могу себе представить, чтобы мисс Притчард назвала тебя болваном! Должно быть, ты не правильно ее понял. Я давно с ней знаком и никогда не слышал от нее таких грубых высказываний.

— Разумеется, тебе она не посмела бы такое сказать. Все еще надеется выйти за тебя замуж. Раштон, я бы не хотел, чтобы ты на ней женился. Она похожа на ведьму. Ястребиный нос и холодные зеленые вытаращенные глаза. Я чувствую — она жестокая, эгоистичная… и… и…

— И ты очень ошибаешься.

— А ты видишь только то, что тебе нравится!

Раштона поразило необычное неистовство, прозвучавшее в тоне Сомерсби. Он почувствовал себя неловко. Неужели Сомербси сказал правду, глубоко скрытую?

— Я вижу только то, что мне нравится? Неужели ты считаешь, что я слеп по отношению к достоинствам и недостаткам окружающих?

— Да, — резко заявил виконт. — Если бы это было не так, ты бы сразу понял, что Дафна — на редкость добра и великодушна. А мисс Притчард со всеми ее локонами, жеманными манерами и обмахиванием веером с видом наследной принцессы просто злобное, себялюбивое существо. И лицо у нее лошадиное, — неожиданно добавил Сомерсби.

— Сделай мне одолжение, прекратим разговор об Оливии Притчард! — вскричал Раштон и уронил голову на руки. Он чувствовал себя таким измученным, будто сотню верст протомился в карете, да еще и перевернулся в конце пути вместе с экипажем. Он уже кричит на своего подопечного. Это совершенно недопустимо. Раштон просто не мог вспомнить ни одного дня, когда его что-то раздражало до такой степени.

Он глубоко вздохнул, поднял голову и пристально посмотрел на своего встревоженного кузена, который снова начал нервно теребить свой носовой платок.

Раштон извинился за свою вспышку гнева.

— Извини, Эван! — сказал он. — Не понимаю, почему я был так резок. Ладно, ладно, помиримся! — Он пересек комнату, присел на корточки рядом со своим подопечным и посмотрел ему в лицо. — Давай забудем о мисс Притчард. Летом нас в Бате ждет много замечательных друзей. Мы каждый день будем появляться в зале для питья минеральной воды, в весенних садах, новых залах для приемов… Я уверен, ты помнишь, как замечательно там было в прошлом году. Предлагаю забыть все, что здесь произошло, и весело смотреть в будущее!

— Я никогда не забуду Дафну! — глухо произнес Сомерсби, откидываясь на спинку стула. Совершенно измятый платок свисал у него из кулака. Он отвернулся к ближайшему окну и несколькими дурацкими вздохами дал понять опекуну, каково было состояние его израненного сердца и кто был в этом виноват.

Раштон никак не мог убедить своего кузена в том, что недалекая обедневшая гувернантка ему не пара. Пытаясь справиться с бушевавшей в нем досадой, Раштон несколько раз глубоко вздохнул и, наконец, попробовал задобрить Сомерсби сластями. В этом смысле виконт был большим ребенком.

— Мама велела испечь твои любимые пирожки с ежевикой.

Услышав это, Сомерсби посмотрел в глаза Раштону.

— С хрустящей корочкой? — спросил он. Эти слова и выражение лица скорее подошли бы невинному младенцу, а не мужчине, достигшему совершеннолетия.

— С хрустящей корочкой, — подтвердил Раштон.

— Если мне все равно придется уехать, то лучше прямо сейчас, — категорическим тоном заявил Сомерсби, поднимаясь со стула.

Раштон встал и потрепал по плечу своего друга, своего подопечного, свой тяжкий крест.

— Молодец, — одобрил он.

Выходя следом за Сомерсби из библиотеки, он подумал, что надо не забыть никогда больше не упоминать Оливию Притчард и написать матери, чтобы кухарка обязательно испекла дюжину пирожков с ежевикой к приезду Сомерсби.

6

— Но мы никогда не виделись с нашей тетей Лидией, — запротестовала Дафна, нервно кусая губы. — Ей не понравится, если к ней в дом явятся совершенно незнакомые люди.

Марджи чувствовала себя совершенно разбитой. Прошло три дня с тех пор, как их уволили. Все это время она обдумывала две возможности: попытаться найти подходящую работу для Дафны или рискнуть своим маленьким состоянием ради одного лета в Бате, чтобы выдать ее замуж. На первом пути она уже неоднократно терпела безнадежное поражение. Марджи решила рискнуть и выбрала последнее. Учитывая неотразимую красоту Дафны, оставалось только найти ей мужа. Памятуя о ее же глупости, сделать это надо было побыстрее. Приняв это решение, Марджи утратила свою обычную жизнерадостность. Надежды на собственное счастливое будущее она долго связывала именно со своим небольшим состоянием. Разом истратить все — пусть даже и в соответствии с хорошо обдуманным планом — на летнее посещение одного из самых знаменитых английских курортов казалось ей почти безумием. Но другого выхода Марджи не видела.

Дафна стала совершенно невыносимой, после того как Марджи решила просить помощи у миссис Вэнстроу, приходившейся им теткой.

— Ей это не понравится, — мрачно твердила Дафна. — Скорее всего, она просто нас выгонит. Дафна была просто в черной меланхолии. — Подумает, вот явились ни с того… ни с этого.

Марджи повернулась к своей сестре и в некотором недоумении уставилась на нее.

— Ни с того ни с этого? — переспросила она. — Ты хочешь сказать: ни с того ни с сего. Что ж, может быть, тетя и подумает, что это не слишком красиво с нашей стороны, и у нее для этого будут кое-какие основания. Но тем не менее я все равно собираюсь просить ее ввести нас этим летом в общество. На этом курорте отдыхают богатые люди из благородных семейств. Нам нужна поддержка, и я намерена получить ее.

Дилижанс, в котором они путешествовали, неспешно катился по дороге. Кучер вяло взмахивал кнутом, но это не оказывало на лошадей никакого действия. Они в привычном темпе тянули экипаж по направлению в Бату. Город приближался медленно, но верно, и вскоре, проехав по прекрасной долине, окруженной сонными холмами, они увидели город Бат.

— Ей это не понравится! — заладила Дафна, как попугай.

— Да прекрати же, наконец, — вышла из себя Марджи. — Будто я сама этого не знаю! Но у нас нет другого выбора. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь в том, что нам следовало с ней познакомиться, как только я закончила школу. Боюсь, что последние пять лет пропали даром.

Голос Дафны затих. Марджи смотрела на сестру, но прекрасно знала, что та пытается сдержать слезы.

— Я очень разочаровала тебя, да? Но я выучила алфавит, честное слово, выучила, ты знаешь, что я выучила! — Дафна, всхлипывая, начала повторять наизусть:

— А, Б, В…

— Ах, моя милая девочка! — воскликнула Марджи, притягивая к себе сестру и крепко ее обнимая. — Я ни капли не разочарована! Ты не виновата, что мои планы рухнули! Мне с самого начала следовало догадаться, чем все закончится. Разве можно было искать тебе место гувернантки? Ведь, где бы ты ни работала, любой джентльмен, увидев такую красавицу, немедленно окажется у твоих ног!

— Я не понимаю, Марджи, — сказала Дафна, кусая губы. — Почему джентльмены ведут себя как болваны, когда я… ну, мне достаточно только улыбнуться, и у них на лицах появляются такие странные выражения.

— Невозможно понять, что думают мужчины. И не забивай себе этим голову. Это тайна. Вообще-то мужчины, конечно, стремились к красоте, полагая, что она сама по себе достойная цель. И какой бы ты ни была доброй и замечательной, твоя красота превосходит все твои качества. Твоя удивительная привлекательность — большое преимущество. Но ведь, это преимущество дано тебе свыше. Значит, так тому и быть. Нельзя винить тебя в том, что юнцы посвящают тебе сонеты, теряют голову, добиваясь поцелуя. Уж я-то знаю, что при твоем сказочном простодушии, ты просто не способна поощрять их специально.

Дафна замолчала и, наморщив лоб, изо всех сил пыталась понять, что имела в виду ее сестра. Марджи решила, что Дафне полезно поразмыслить над ее словами, и выглянула в окно. Холмы со всех сторон окружали маленький элегантный город, выстроенный почти полностью из местного камня. Колеса дилижанса застучали по булыжникам моста Палтени, стук этот эхом отдавался в водах реки Эйвон, протекавшей внизу. Наконец-то прибыли в Бат.

Марджи чувствовала облегчение, что путешествию их пришел конец. Примет ли их тетя? Или их и впрямь прогонят, как того опасалась Дафна?

Лидия Вэнстроу. Марджи никогда не видела сестру своей матери. Старая семейная вражда, кажется, из-за пары сережек — по крайней мере, так ей сказала мать — продолжалась с тех пор, как Марджи себя помнила.

Сестры. Она посмотрела на Дафну и подумала, захотели бы расстаться хотя бы на один день она и ее глупая сестра. Вряд ли. Несмотря на все неприятности, которые доставляла ей Дафна, и невозможно порою глупое ее поведение, Марджи не могла представить свою жизнь без веселой, простодушной Дафны. Видеть детское удовольствие, которое та получала от всего, окружавшего ее, — одно это искупало многое. Лоб Дафны разгладился: она нашла ответ. Довольная улыбка осветила ангельские черты ее лица, придав им восхитительно радостное выражение. Она сказала:

— Значит, меня нельзя винить в том, что я красива, ведь это дается от рождения, верно?

— Конечно, дорогая.

«Даже Раштон не посмеет обвинять Дафну», — подумала Марджи. Странно только, что она вспомнила о нем. А ведь они вполне могут встретиться в Бате. Миссис Кэмли как раз перед отъездом рассказала ей, что у мистера Раштона — поместье недалеко от города.

Но это вряд ли имело значение. Он мог думать о них что угодно. Пусть только ведет себя почтительно и не вмешивается в ее отчаянные планы выдать Дафну замуж за достойного, богатого, пожилого джентльмена, который придет в восхищение от ее красоты, позаботится о ней и не станет ждать от нее разумных слов. Что и говорить — задача трудновыполнимая. Таких найдется один на тысячу!

Дафна вздохнула. Она столько раз меняла работу за последние несколько лет, что уже привыкла расставаться с друзьями и при этом почти не испытывала сожаления. Бывало, что ей хотелось завязать переписку с некоторыми из своих бывших подопечных, но вид новых мест и встречи с новыми людьми быстро развеивали ее печаль, вызванную очередной утратой привычных благ.

Честно говоря, она вообще ни разу не расстраивалась так, как сейчас. Дафна просто не могла понять, почему. Ее снедали не свойственные ей вспыльчивость, беспокойство и раздражительность. Она изумленно покачала головой. Конечно, она будет скучать по девочкам, особенно по Кэсси. Та за последние две недели взяла себе за правило сидеть у ее кровати допоздна и читать ей удивительные романтические истории, когда все думали, что они давным-давно задули свечки и спят. Ах, вот только лорд Сомерсби! Стоит ей только о нем подумать, как рыдания подступают к горлу. Что за напасть, право! Только представьте себе! Хотя у нее, возможно, приступ лихорадки или, может быть, еще чего похуже, и она вообще скоро умрет!

Дафна вздрогнула. Какие ужасные мысли. Ей захотелось спросить Марджи, что же с ней творится, но порой торопиться не стоит. Пожалуй, бедная Марджи окончательно лишится покоя от таких странностей. Ах, если бы здесь был Эван, то есть лорд Сомерсби! Он всегда такой милый и никогда не перебивает ее на середине предложения, раздраженно спрашивая, что, черт возьми, она хочет сказать. Он даже сказал, что ее слова напоминают ему прекрасную мелодию. По его мнению, она может говорить все, что пожелает. А ведь даже Марджи порой сердилась, когда Дафна болтала о своих подопечных, или об удивительно красивых цветах в саду приходского священника, или о рецепте устричного соуса, который ей дала кухарка миссис Кэмли.

А вот когда она рассказывала о соусе Сомерсби, он просил назвать все ингредиенты и ни разу ее не выбранил, даже не поднял насмешливо бровь, когда она не смогла вспомнить ни одного!

Она скучала по Сомерсби и Кэсси. Ах, было столько смешного. Ну вот, например, те гуси, забравшиеся в клумбы. Как весело их гоняли, как забавно шипели сердитые птицы, вытягивая шеи. Вряд ли такое же веселье ждет их у этой тетки.

Пожалуй, окажется злющая и крикливая.

На рукав сиреневой шелковой мантильи Дафну капнула слеза. Дафна быстро отвернулась, глядя в окно на скучные каменные здания, мимо которых они проезжали, и вытирая предательскую влажную полоску на щеке. Марджи ни к чему знать о ее горестях.

Выглядывая из окна, Дафна не могла отделаться от мысли, что Бат — на редкость унылое место. Конечно, шел легкий дождик, что едва ли улучшало первое впечатление. От этого города, по-видимому, зависит ее будущее, но все же — при виде мокрого камня увлажнялись даже глаза! Она улыбнулась про себя. Надо же, славно получилось, вроде шутки. Как смеялся бы Сомерсби!

Если бы только он был рядом и подбодрил ее, по своему обыкновению, слегка ударив ее пальцем по подбородку.

Дафна снова вздохнула, глубоко засовывая руки в муфту из лебяжьего пуха. Если бы в Бате был Сомерсби!

Мысли Марджи резко поменяли направление, когда экипаж проезжал мимо длинного ряда изумительных магазинов. В одном продавали чай и прочие подобные вещи, в витрине другого заманчиво красовались модные дамские шляпы с большими полями, в третьем поблескивали медными боками кастрюли. Марджи поискала глазами любезную ее сердцу вывеску модистки. Ох, едва сердце не выскочило из груди. На пустом здании с выступающим, мелко застекленным эркером висела табличка «Сдается внаем!». Она почувствовала, как сама Судьба ласково похлопала ее по плечу, и от волнения у нее закружилась голова. Она знала, что однажды у нее будет собственный магазин, прямо там, на Юнион-стрит. И среди ее клиентов будет не одна тетушка, но и все знатные дамы, постоянно проживающие в Бате, и те, что бывают здесь только проездом. Она будет шить для них самые модные туалеты, которые только можно себе представить! Надо же, как разыгралось воображение! А почему бы, собственно, и нет? Она обязательно сможет открыть здесь магазин!

Дилижанс замедлил ход, и она посмотрела в окно. Стекло в дождевых каплях. Перевернутая повозка перегородила улицу. Унылая лошадь напомнила ей мистера Персиваля. Да и экипаж был похож на тот рыдван, в котором Марджи ездила за рыбой.

«Это перст судьбы!» — подумала она, снова переводя взгляд на пустой магазин напротив. Еще одно предзнаменование того, что путь выбран верно и непременно приведет ее в один прекрасный день к этому магазину. Модное заведение Марджори Чалкот. Совсем даже неплохо звучит. Она снова окинула взглядом фасад, обратив внимание на ложные дорические полуколонны рядом с парадной дверью. С каждым мигом она все больше влюблялась в свой будущий магазин. Слева стояла тележка, полная пестрых весенних цветов. Этот придавало всей картине праздничный вид.

Продавец цветов натянул шляпу по самые уши, покрепче стянув сюртук на выпирающем животике, пытаясь защититься от раннего летнего дождя. Марджи посмотрела на него. Продавец вдруг закивал ей с довольной улыбкой на лице. Право, небольшое место занимал он на земле. Всего и имущества-то — одна повозка, да в придачу ежедневная надежда, что его скромные цветы купят и заработанных денег хватит на жизнь. Бог свидетель, это была его повозка, и его цветы, и его жизнь! Марджи так хотелось того же, а вовсе не постоянной зависимости от чьей-то благотворительности, от неизвестной родственницы или сомнительных планов устройства судьбы Дафны.

Удастся ли? Бог весть. Она поставила на кон свое наследство, надеясь на способность Дафны найти мужа за какие-то тринадцать недель, оставшихся до осени. Если Дафна до тех пор не выйдет замуж, Марджи самой придется стать гувернанткой. Это будущее было ей ненавистно. Впрочем, быть компаньонкой какого-нибудь упрямого безжизненного создания, до конца своих дней прикованного к креслу на колесиках, ничем не лучше.

Марджи откинулась на подушки. Дождик перестал моросить. Дилижанс неожиданно резво двинулся с места. Кучер, очевидно, мечтавший об ужине, погнал лошадей рысцой, и пустой магазин все больше удалялся от нее.

Марджи закрыла глаза и вдруг ощутила смутное беспокойство. Она услышала шепот сестры:

— Ах, подумать только. Кажется, этот черный экипаж сейчас врежется прямо в наших лошадей!

Марджи тут же открыла глаза. К ним на ужасающей скорости неслась какая-то повозка. Марджи пронзительно вскрикнула, судорожно схватив Дафну за руки. Их обеих так испугало грозящее столкновение, что молодые женщины, крепко обнявшись, скорчились в углу сиденья.

Они зажмурились и стали ждать неминуемого столкновения.

7

В течение пяти минут, показавшихся ей вечностью, до Марджи доносились крики мужчин, ржание лошадей, треск дерева, а также пугающий скрип дилижанса, раскачивавшегося из стороны в сторону. Ее и Дафну швыряло от стенки к стенке. Шляпки их съехали набок, девушки отчаянно цеплялись друг за друга.

Затем наступила тишина.

Лошади прекратили свое жалобное ржание, дилижанс, хотя и был слегка перекошен, все же стоял неподвижно на всех четырех колесах. Сестры одновременно выдохнули с облегчением.

— Я думала, нам конец, — прошептала Дафна, прижимая к груди муфту.

— И я тоже, — ответила Марджи, пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце. Теперь она могла разглядеть злополучный экипаж, вступивший в битву с ее дилижансом за право проезда первым по улице.

Ее, конечно, угнетали свалившиеся на них трудности, нервы ее были взвинчены, но окончательно добил ее вид человека, правившего встречным экипажем.

— Раштон! — гневно воскликнула она. — Так я и знала! Кто же еще станет так гнать лошадей по переполненной улице?

Дафна взглянула сначала на Марджи, потом туда, куда смотрела ее сестра, и ахнула от изумления.

— Боже мой! — И следующие ее слова, произнесенные радостным тоном, довели Марджи до полуобморочного состояния. — Сомерсби, должно быть, с ним. О, смотри! Вот и он! — Затем Дафна густо покраснела, прижала муфту к пылающим щекам и резко отвернулась от окна.

Марджи посмотрела на сестру и почувствовала признаки смятения, грозившего окончательно лишить ее спокойствия. Как истолковать столь сильную реакцию Дафны на появление Сомерсби? Марджи задала бы ей несколько вопросов по поводу ярко-красного оттенка ее лица, если бы ей не помешал вид взбешенного мистера Раштона, который быстро шел к кучеру с таким видом, будто собирается разорвать его на куски. Это быстро заставило Марджи позабыть о вопросах, уже висевших на кончике языка.

Быстренько решив отложить все это на потом, она сердито смерила взглядом приближающегося Раштона. Разъяренный любитель быстрой езды не видел никого, кроме кучера, с виноватым видом поджидавшего грозного господина. Нимало не думая о том, прилично ли вообще вмешиваться в подобную перепалку, Марджи распахнула дверь дилижанса, легко спрыгнула на мостовую, не прибегая к помощи ступенек, и встала на пути мистера Раштона.

Ее появление оказалось таким внезапным, что он вздрогнул и отступил на шаг.

— Вы! — воскликнул он, явно придя в ужас. — Только не говорите мне, что именно вам я обязан тем, что потерял колесо от моего экипажа, что у моей передней лошади растянуто сухожилие и что я едва не отправился на тот свет!

— Вы сами во всем виноваты, мистер Раштон, — с яростью в голосе ответила Марджори. — И вам это прекрасно известно! Вы забываете, что я была свидетельницей того, насколько неосторожно вы ездите в экипаже по деревенским дорогам! Но это безрассудство просто неописуемо, невероятно! В городе, на оживленной улице! Могли пострадать и пешеходы из-за вашей беспечности. И не смейте кричать на кучера! Я не сомневаюсь, что такой человек, как вы, обязательно захочет переложить свою вину на того, кто не может вам противостоять. Так что можете сложить оружие, — тут она многозначительно посмотрела на его сжатые кулаки, напоминавшие булыжники мостовой, на которой они стояли, испепеляя друг друга взглядами. — Займитесь лучше своими лошадьми, экипажем и тем драгоценным грузом, который вы столь поспешно увезли, чтобы спасти от ужасного влияния моей бедной сестры.

Его лицо побледнело. Нет, это слишком слабо сказано. Марджи подумала, что оно напоминает застывший гипс. В глазах его бушевало пламя, как лава в жерле вулкана. Сжав челюсти, он изо всех сил боролся со своими эмоциями и со своим бурным темпераментом.

— Если бы вы были мужчиной, — процедил он сквозь зубы.

— О! — мечтательно произнесла Марджи. — Тогда бы я с удовольствием преподала вам урок, который вам так необходим. Но, поскольку судьбе не было угодно устроить все по нашему обоюдному желанию, мне придется вас покинуть и выразить надежду, что в будущем вы прислушаетесь к моему совету и научитесь, пока не поздно, вовремя сворачивать в сторону. — Она решительно проследовала дальше, к лошадям. Там стоял кучер, уставившийся на нее с полуоткрытым ртом, взъерошенными волосами и глазами, почти вылезшими из орбит.

Достопочтенный мистер Грегори Раштон смотрел в спину мисс Чалкот и чувствовал себя так же, как и несколько дней назад, когда они повздорили на деревенской дороге. Тогда его совершенно выбила из колеи ее возмутительная манера общаться и резкое самодовольство. Потрясающая нахалка!

В тот же миг он почувствовал такую ярость, что с трудом сохранил видимость спокойствия. Он предпочел бы схватить не в меру дерзкую девицу, перекинуть ее через колено и влепить ей дюжину крепких шлепков за неслыханные оскорбления, которыми она осыпала его с завидным постоянством. Безумно жаль, что это невозможно!

Вовсе он не ехал слишком быстро! Его экипаж серьезно задел колесо дилижанса только по вине кучера. Тот гнал своих лошадей, как на пожар, и не смог их удержать в последний момент!

Раштон быстро сжал и разжал кулаки несколько раз, как бы стряхивая невыносимый заряд распирающей его ярости. И только после этого направился к мисс Чалкот. Кучер, кажется, как раз объяснял этой вздорной скандалистке, как он виноват.

Пока Раштон шел, он услышал, с каким негодованием Марджори отвергала все объяснения:

— Что значит твоя вина? Из-за высокого положения мистера Раштона ты готов из кожи вылезти. Конечно, виноват он, и ты просто боишься ему это сказать.

Кучер во время столкновения потерял шляпу, но потом поднял ее с тротуара, мокрую и помятую, и теперь нервно вертел ее в руках. Через определенный промежуток времени пострадавшая шляпа описывала в его руках полный круг.

— Просто я хотел есть, мисс! — бормотал он. — Я только и думал, что о кружке эля да о пироге, который испечет жена. Не надо мне было мчаться так, будто за мной гнался сам дьявол. Это я виноват! Я видел экипаж, но думал, что проскочу на Милсом-стрит раньше, чем он свернет!

Мистер Раштон встал рядом с мисс Чалкот, скрестив руки на груди, и чувствовал, как несказанное удовлетворение согревает ему сердце. Она краснела! Весь гнев мгновенно угас, как будто огонь, на который вылили ведро воды. Он предвкушал извинения, которые дерзкая, несомненно, принесет ему за публичные оскорбления. Оглянувшись по сторонам, он с большим удовольствием отметил, что вокруг собралась значительная толпа. Он уже мысленно наслаждался тем моментом, когда она откроет рот, чтобы выдавить из себя подходящие случаю смиренные слова! Он едва не рассмеялся при этой мысли, но, чувствуя, что это, пожалуй, слишком, удовольствовался лишь широкой улыбкой.

Дафна нервно смотрела вперед, несколько раз переведя взгляд со спины сестры, одетой в бордовую мантилью, на странно улыбавшегося мистера Раштона. Наконец она пришла к выводу, что несколько минут на нее не будут обращать внимания. Дафна прижалась к окну дилижанса и поскребла по стеклу. Лорд Сомерсби находился от нее не более чем в восьми футах, но стоял к ней спиной, рассматривая ногу одной из серых лошадей, запряженных в экипаж мистера Раштона. Она не могла его окликнуть — ведь ее наверняка бы услышали.

Она решила легонько постучать. Дафна старалась целую минуту. Сомерсби поднял наконец голову, привлеченный этим тихим звуком. Он отпустил лошадиную ногу и обернулся с вопросительным выражением лица.

Как только он ее узнал, в его мягких карих глазах засветилось выражение нежной привязанности. Как он был красив. Какой удивительно знакомой и доброй была его улыбка, просиявшая на дорогом ей лице. Дафна больше не чувствовала отчаяния, так терзавшего ее сердце всю дорогу в Бат. Он приблизился к окну и назвал ее имя. Он коснулся рукой в перчатке стекла в том же месте, где лежала ее рука. Он смотрел на нее с необыкновенной преданностью.

О, как она его любила! Она его любила! Впервые в жизни Дафна поняла, что такое любовь!

— Ну, что же вы молчите, мисс Чалкот? — с самодовольным видом произнес Раштон. — Вы же слышали, кучер признал свою вину, и все же не говорите ни слова! Почему же, позвольте узнать?

Марджори долго смотрела на Раштона, сделав возникшую паузу мучительно неловкой. Ей, конечно, следовало извиниться, но это казалось ужасно глупым. Все равно он заслужил все, что она заставила его выслушать. Она обдумала кое-что и решила, что отнюдь не все потеряно и по-прежнему лучшая защита — нападение.

— Во-первых, возможно, кучер, — начала она прямо и уверенно, — и гнал лошадей чуть быстрее обычного, но, безусловно, вы оба виноваты в равной степени. Остается только радоваться, что никто не понес незаслуженной обиды. — Она пришла в полный восторг, увидев изумление Раштона. Удивленное выражение сменило тот самодовольный взгляд, которым он окинул ее, когда подошел несколько минут назад.

«Что, съели, заносчивый мистер?!» — весело подумала она.

Когда она дружески протянула ему руку и любезно улыбнулась, он в ответ подал ей руку очень медленно, как будто ошеломленный. Внезапно ей захотелось пошалить, и она продолжила:

— Дафна и я все лето будем гостить у тетушки в Лэндсдаун Кресент, мистер Раштон. Надеюсь, вы навестите нас. И обязательно привезите с собой лорда Сомерсби. Я уверена, Дафна будет рада повидать его светлость. До свидания.

Затем она сделала оскорбительно неглубокий реверанс, так же как в Вэллоу Прайори, велела кучеру занять свое место и повернулась, чтобы идти к дилижансу.

Тут только она увидела, что лорд Сомерсби совершенно откровенно флиртует с Дафной, стоя у окна дилижанса.

— Ах, подумать только, — раздался ее голос во влажном воздухе. Ей захотелось обернуться и посмотреть на лицо Раштона. Без сомнения, он тоже видел эту прелестную картину. Виконт прижимался губами к стеклу дилижанса, изображая, будто целует пальцы Дафны.

У подвергнувшегося подобным испытаниям мистера Раштона вырвались слова, от которых возликовало мстительное сердце Марджи.

— Черт бы его побрал! — произнес он едва приглушенным шепотом.

Марджи почувствовала, что Раштон схватил ее за руку, как раз за локоть. Она и ахнуть не успела, а он уже тащил ее к экипажу.

— Ведь это вы нарочно все устроили, мегера! — сердито проворчал он ей прямо в ухо.

Марджи не могла не засмеяться про себя. «Он просто безнадежен», — решила она.

— О, разумеется, — шутливо подтвердила она, когда он вталкивал ее в дилижанс. Усаживаясь на подушки и не обращая внимания на испуганные крики сестры, опять застигнутой на месте преступления, она продолжала:

— Я попросила кучера врезаться в ваш экипаж. Вот только он плохо понял меня и всего лишь поцарапал ваше колесо! Я-то хотела, чтобы экипаж перевернулся, а вы, по меньшей мере, переломали себе ноги, чтобы мне не пришлось с вами здесь встречаться!

— Вы просто смешны, — заявил он, явно собираясь захлопнуть дверь, но Марджи нагнулась вперед и остановила его.

— Мистер Раштон, — прошептала она, искренне улыбаясь, — прошу вас, поверьте: Сомерсби не входит в мои планы, но мне все же надо устроить жизнь Дафны. Вы верно понимаете, что у меня есть кое-какие замыслы, и предупреждаю вас: не стойте у меня на пути.

— Буду счастлив оказать вам услугу, сударыня.

— Спасибо, — сладким голосом ответила она и наконец позволила ему закрыть дверь. Раштон, хлопнув ею, остался стоять напротив дилижанса, и Марджи не могла его не видеть, пока кучер не погнал лошадей. Он смотрел на нее, и она не могла понять, о чем он думает. Как раз перед тем, как экипаж тронулся с места, у него на лице медленно появилась злая улыбка. Что же это значило?

Марджи почувствовала, как у нее вдруг сильно забилось сердце.

— Что за чушь? — прошептала она тихо. Сердцебиение не унималось. Разве возможно, чтобы какой-нибудь человек мог привести ее в такое состояние? Особенно этот мистер Раштон! В нем было щедро собрано все, чего она не любила в мужчинах: он был гордым, назойливым, властным. — Почему же тогда так кружится голова?

К ее удивлению, Дафна решила, что вопрос адресован ей.

— Ничего такого, Марджори, правда, ничего такого! Не знаю, с чего вдруг лорд Сомерсби стал целовать оконное стекло. Я сказала, чтобы он уходил и больше меня не беспокоил. Сказала! Честное слово, сказала!

Марджи повернулась к своей сестре и, взяв ее руку в ладони, просто сказала:

— Тебе не стоит забивать себе голову и сердце надеждами, которым не суждено сбыться. Лорд Сомерсби не для тебя. Он не может быть твоим мужем. Ты должна мне поверить! Даже если бы Раштон согласился на ваш брак, я была бы против. Тебе нужен добрый, сердечный, великодушный человек, очень опытный — в отличие от Сомерсби! — который окружит тебя любовью и нежностями и… и всевозможной заботой. Как только мы все уладим с тетей Лидией, я стану искать для тебя такого джентльмена. Понимаешь, Дафна?

К удивлению Марджи, Дафна весело улыбнулась и ответила:

— О да, понимаю. Конечно, понимаю. Я хочу быть очень хорошей и слушаться тебя. — Затем она отвернулась от сестры, посмотрела в окно и начала безостановочно болтать о том, что видит на улице.

Марджи впервые за долгое время почувствовала себя спокойно. Они были в Бате. Дафна проявила редкую уступчивость. Пока ей больше нечего было желать. Она убедила себя, что преуспеет в задуманном. Если Раштон не станет вмешиваться в ее план!

Надо еще, конечно, чтобы Лидия пожелала приблизить к себе осиротевших детей своей отверженной сестры Амелии!

8

— Но ведь ты уже была в Бате! — вскричала Дафна. — Как же ты забыла эти холмы?

Марджи видела ровно столько, сколько могла, будучи зажатой Дафной в самый угол.

— Наверное, это потому, моя дорогая, что тогда я была ребенком, — ответила Марджи насмешливо.

Бат, модный курорт за рекой Эйвон, располагался в довольно узкой долине, постепенно расширявшейся к западу. Городской дом их тети стоял близ холма Лэндсдаун. Ряд зданий здесь вытягивался элегантным полукругом, за что и получил романтическое название «Полумесяц». Дорога от почтовой гостиницы к дому миссис Вэнстроу довольно крутая. Их экипаж тащили вперед две тяжеловесные лошади.

Дафна хихикнула, услышав забавный ответ Марджи. Этот восхитительный, мелодичный звук несколько ослабил напряжение, от которого сжималось сердце Марджи. Любой самый мелкий расход оставлял у нее сейчас неприятное чувство. Ее беспокойство только возросло, когда пришлось платить за то, чтобы ее, Дафну и багаж отвезли в «Полумесяц». Больше всего она боялась, что тетя Лидия немедленно выставит за дверь своих непрошеных гостей.

Войдя вместе с Дафной в элегантную комнату, целиком отделанную красной шелковой узорчатой тканью, покрывавшей и мебель, и стены, и окна, Марджи почувствовала странное чувство облегчения, с трудом поддававшееся объяснению. Что-то успокаивающее было здесь в самой атмосфере. Расстановка мебели, портрет молодой женщины над каминной полкой, сверкающая арфа и глянцевитое фортепьяно красновато-желтого цвета в углу напротив окон, прекрасное качество тканей — все это заставляло предполагать прекрасный вкус хозяйки.

И все же, отчего Лидия и Амелия рассорились до такой степени, что больше никогда не общались, до самой смерти Амелии во цвете лет?

Обе девушки стояли перед холодным камином, глядя на портрет. Наверное, на нем и была изображена их тетя.

— Она очень хорошенькая, верно, Марджи? — тихо спросила Дафна.

— Вот спасибо, — неожиданно ответил густой женский голос из дверей приемной.

Марджори обернулась в направлении голоса и с некоторым потрясением обнаружила, что тетя Лидия лишь отдаленно напоминала собой ту молодую даму, которая когда-то столь элегантно позировала сэру Томасу Лоренсу. Она заметно располнела за те пятнадцать лет, которые прошли со времени написания портрета. И хотя у нее было умное лицо, а в голубых глазах светилась неукротимая энергия, красота ее в значительной степени терялась в складках ее подбородка.

— Тетя Лидия? — шепотом спросила Марджи.

Внезапно она осознала всю дерзость своих планов. Надо же было так глупо явиться без предупреждения. Марджи почувствовала себя такой униженной, что сделала несколько шагов вперед и забормотала первое, что пришло ей в голову:

— Мы не должны были приезжать! Пустая затея! Я очень сожалею! Нам не следовало вас беспокоить, ведь у нас нет никакого права рассчитывать на ваше гостеприимство.

Лидия Вэнстроу подняла изящную руку, утихомирила свою племянницу. Она вошла в комнату чинной походкой, ее желтый шелковый шлейф шелестел подобно легкому ветерку по узорчатому дорогому ковру. Она прошла мимо Марджи и села на диван у камина.

— Садитесь, мои дорогие. Думаю, нам надо многое обсудить. Для начала расскажите мне, что привело вас в Бат.

Марджи и Дафна уселись напротив своей вальяжной тети, и Марджи, запинаясь, изложила свои просьбы. Но миссис Вэнстроу — она пожелала, чтобы племянницы обращались к ней именно так — мягко уговорила ее рассказать обо всех своих трудностях. Голос у Марджи стал более уверенным, особенно подробно она остановилась на том, что в их бедах в основном повинна нехватка денег, и закончила так:

— Выходит, мы здесь просто для того, чтобы найти Дафне мужа. У меня хватит денег, чтобы купить платья на это лето и выглядеть очень модными. Полагаю, это важно для затеянного мною дела. Но боюсь, что это не все. С нашей стороны это величайшая наглость, но осмелюсь молить вас о помощи. Без вас нам ни за что не попасть в общество тех благородных семейств, что отдыхают обычно в Бате. — Она почувствовала, что у нее перехватывает дыхание.

— И это все? — спросила миссис Вэнстроу.

— Мы еще надеялись остановиться у вас в доме. — Марджи почувствовала, что ее сердце ухнуло куда-то вниз. Выражение лица тети отнимало у нее всякую надежду.

Миссис Вэнстроу слегка нахмурилась и перевела взгляд на свои белые гладкие руки. Она слегка коснулась по очереди трех колец, усыпанных драгоценными камнями, на левой руке и зачем-то поправила их. Долгое время она молчала. Марджи смотрела на нее, пытаясь постичь характер тети. За последние несколько лет она познакомилась с несколькими зрелыми женщинами, в основном благодаря талантам Дафны терять работу. Они переменили немало хозяек, но никогда не встречали такой женщины, как тетя Лидия. Она поняла, что миссис Вэнстроу обладала вкусом, элегантностью и утонченностью. Похоже было, что она довольно богата. Она, несомненно, была женщиной разумной, но в холодноватом взгляде проглядывала расчетливость. Скорее всего, миссис Вэнстроу не делала ничего, что каким-то образом не служило бы ее интересам.

Догадавшись об этом, Марджи не удивилась полученному ответу:

— Ради моей сестры, которой вы лишились в столь важное время вашей жизни, я буду счастлива предложить вам остаться на два, может быть, три дня, но… — тут она сделала паузу и снова поправила свои кольца с драгоценными камнями, особенно задержавшись на аметистовом, — боюсь, у меня нет средств, чтобы приютить вас надолго должным образом. Несмотря на то как выглядят мои обстановка и хозяйство, у меня мало денег. Лишь путем строжайшей экономии я поддерживаю мой дом на этом уровне. — И, очень тонко улыбаясь, она закончила разговор:

— А теперь, когда мы уладили дело, позвольте мне предложить вам чаю. А потом, надеюсь, вы расскажете мне обо всех ваших приключениях за последние годы.

9

— Да, Дафна, я уверена, что тетя — то есть миссис Вэнстроу — сказала, что в восемь часов надо появиться в зале минеральных вод. — Марджи заговорила, подражая громкому, внушительному голосу тети:

— «И ни минутой позже! Я всегда появляюсь точно в этот час, и во время моего прихода бьют часы рядом со статуей. Я вращаюсь в очень строгом, тщательно отобранном кругу знакомых и предпочитаю соблюдать сложившийся порядок. Советую вам последовать моему примеру. Спокойной ночи».

— Да, что касается сна, — вздохнула Дафна, растирая руки и морщась, — Марджи, у меня невыносимая кровать. Даже когда спали на чердаке того ужасного особняка в Оксфордшире, и то там не было такого неудобного матраца, как у миссис Вэнстроу.

— Тихо! Вон идет тетя! Ты же не хочешь показаться неблагодарной?

— Но ведь так оно и есть! — закончила Дафна уже тихим шепотом. — Мне не хочется об этом говорить, Марджи, но младшая горничная рассказывала, что у миссис Вэнстроу три экипажа и, по меньшей мере, шесть лошадей!

Марджи резко повернулась и посмотрела на сестру.

— Ты, должно быть, шутишь! — быстро проговорила она тихим голосом. — После всех ее нескончаемых жалоб на бедность, и это за обедом, который можно было бы подать принцу, — так-так! Дафна, мне кажется, что-то прогнило в Датском королевстве!

— Датском? — удивилась Дафна. — Но мы же не в Дании, мы в Бате.

Марджи не собиралась вдаваться в объяснения, тем более уже подошла миссис Вэнстроу и, прищурившись, пронзительными голубыми глазами начала изучать каждый дюйм их нарядов.

Три раза обойдя вокруг каждой из них и проверив, не выглядели ли поношенными их перчатки и обувь, миссис Вэнстроу наконец выразила свое одобрение.

— Отлично, — сказала она наконец, обращаясь к Марджи. — Полагаю, это ты выбирала туалет? Весьма похвально. Скажи-ка мне, сколько тебе стоил этот шелковый жакет? Я видела такой в « La Belle Assem-Ыее », и тоже с золотой тесьмой, меньше двух месяцев назад. Только лондонский портной сумел бы сшить так, но ты сказала, что жила в Глостершире уже больше полугода. Ты, случайно, не ездила отдохнуть в Лондон? Иначе, каким же образом тебе удалось его заполучить?

Марджи сочла за благо не уклоняться от истины, но и не раскрывать полностью своих карт.

— Нет, я не ездила в Лондон, — уклончиво ответила она.

— Ты что же, сама себе сшила это? — спросила тетя, ощупывая гладкую синюю шелковую ткань.

— Да.

— Я просто озадачена. Удивительная работа. Где ты купила шелк?

— В захолустном магазине.

— Значит, это, должно быть, обошлось очень дешево. В самом деле, невероятно!

Марджи, посчитавшая подробные тетины расспросы довольно неуместными и обидными, решила не отвечать на ее замечание.

— Не стоит задирать передо мной нос, дитя мое! Хотя я прекрасно понимаю твою гордость! — миссис Вэнстроу хмыкнула. — Как бы ты это ни оценила, я хвалю твой вкус и с удовольствием представлю тебя в зале всем моим друзьям, которые захотят с тобой познакомиться.

Марджори не знала точно, что их ждет за порогам вожделенного зала, но, поскольку тетя так заботилась об их туалетах, она предполагала, что будет полно модных дам. Однако, к ее немалому удивлению и в некоторой степени восторгу, кого там только не было: и несчастный ревматик, чей статус определить было довольно трудно, прикованный к креслу на колесиках, и явно не слишком богатый люд — картина довольна пестрая. И, венец творенья, тот избранный круг, о котором с такой гордостью рассказывала миссис Вэнстроу.

Тетя переступила через порог, лишь когда пробили часы, с высоко поднятой головой. С каждым ее движением и кивком, которым она приветствовала знакомых, слегка покачивалось одинокое страусиное перо на ее элегантной шляпе.

По мере того как толпа, подобострастного почтения которой искала миссис Вэнстроу, поворачивалась и отвечала там взмахом платка, там — вежливым поклоном, то есть должным образом отзывалась на ее появление, Марджори осознала, что ее тетя считала себя королевой среди обитателей Бата. Она занимала это место если и без изящества, то с немалым достоинством. Для нее тут же освободили дорогу, чтобы немедленно дать ей пройти к хорошенькой молодой женщине, которая подавала стаканы с лечебной минеральной водой всем желающим.

Не дожидаясь от нее просьбы, да и не нуждаясь в ней, подавальщица налила три стакана — обычную норму, полагающуюся здесь, — и протянула миссис Вэнстроу.

Еще три стакана подали Марджори, следующие три — Дафне, которая, попробовав, воскликнула:

— Клянусь, на вкус это теплый утюг!

Те, кто стоял неподалеку, услышали это и вежливо рассмеялись.

Марджи улыбнулась, но решила проявить мудрость и не добавлять к этому свое нелестное мнение, потому что миссис Вэнстроу сердито нахмурилась.

После того как воду терпеливо и без наслаждения выпили, и только тогда, не раньше, миссис Вэнстроу позволила себе радостно поприветствовать своих друзей.

— Моя дорогая миссис Притчард, — вежливым голоском проворковала она, изогнув губы в явно фальшивой, по мнению Марджори, улыбке. — Как вы поживаете? Помнится, вас мучили головные боли. Клянусь, мне было так жаль вас. Надеюсь, вы поправились?

Миссис Притчард, высокая, худая, элегантная женщина с пронзительно зелеными глазами и черными волосами, ответила, равнодушно улыбаясь:

— Вы прекрасно знаете, что я совершенно здорова.

Ее сопровождала красивая молодая женщина, скорее всего дочь. Сходство, во всяком случае, было явное. И та же элегантная ухоженность.

— Может быть, — предположила миссис Вэнстроу, — у вас было дурное настроение. Клянусь, весь вечер на вашем лице было страдальческое выражение.

— Дорогая, — привычно возразила миссис Притчард, — каждый судит о мире сквозь призму собственных недостатков. Если вы видите только боль и недуг, может быть, это все, что вы способны увидеть в тех, кто вас окружает. Хотя я не стала бы утверждать, что у вас, любезная миссис Вэнстроу, есть недостатки, все же полезно познать самое себя. — И, словно бы закончив ритуал, продолжила:

— А теперь, прошу вас, представьте мне этих очаровательных девиц, которые, могу вам охотно сообщить, вызвали у всех нас немалое любопытство. Мы не в силах угадать, какое они имеют к вам отношение. Я нахожу особенно странным то, что об их прибытии не известили двадцать четыре колокола. Настоящая загадка. Такие красавицы!

Миссис Притчард внимательно изучала Марджори и Дафну. Ее взгляд отметил каждую деталь их костюмов, начиная с шелка в складочку на их шляпах и кончая золотой вышивкой на изумрудно-зеленой мантилье Дафны, синими французскими узлами и лентами, спускавшимися вниз по легкому платью Марджори из мягкого белого батиста. К немалому удовольствию Марджи, в ревнивом блеске глаз миссис Притчард появились одобрение и зависть. Похоже, наряды удались.

Только когда миссис Вэнстроу начала представлять своих племянниц миссис Притчард и ее дочери Оливии, Марджори встретилась глазами с молодой женщиной. О, это, без сомнения, была дочь своей матери. Красота ее была выше всех похвал, а взгляд отличался той же придирчивостью, и манера рассматривать новых знакомых — той же дотошностью.

Марджи знала, что вежливую беседу следует вести даже с несимпатичными ей людьми. Улыбнувшись, она сказала, что в зале для питья минеральной воды бывает очень разнообразная публика.

Мисс Притчард ответила именно так, как Марджи и ожидала:

— Не правда ли, весьма прискорбно, что мы вынуждены переносить присутствие бог знает кого. Это просто ужасно. К счастью, в залы для приемов можно попасть только по абонементу. Кроме того, обязательно надо сначала получить одобрение распорядителя. Я говорила маме, что еще лучше ввести правление патронесс, как у Элмака в Лондоне, но из этого ничего не вышло. Здесь немного странные нравы. — Она добавила снисходительно улыбаясь:

— Надеюсь, мы встретим вас на приемах — когда вы получите одобрение, разумеется, или вы не намерены долго оставаться в Бате?

— Моя сестра и я останемся здесь на все лето, — ответила Марджори, на задумываясь. Неважно, что она еще не знала, где именно и на какие деньги.

— Очень мило, — небрежно бросила мисс Притчард и, увидев, как в комнату вошла ее знакомая, извинилась, объяснив:

— Видите ли, моя дорогая мисс Раштон глубоко огорчится и обидится, если я немедленно не подойду к ней. Мы всегда с ней дружили!

Произнесенная фамилия вызвала у Марджори целую цепочку мыслей. Во-первых, она удивилась: оказывается, на свете существует некая мисс Раштон, и, видимо, есть еще и миссис Раштон, мамаша этого чудовища по имени Грегор. Трудно представить, чтобы в жизни мистера Раштона была женщина, которую он звал мамой!

Во-вторых, она с беспокойством подумала, что встреча с мистером Раштоном может состояться скорее, чем она думала. Будет ли он вежлив? Вот что важно было знать. Пожалуй, лучше бы он вовсе не обратил на них внимания. С другой стороны, возможно, он вовсе и не будет сопровождать мать и сестру, так что ей не о чем волноваться.

Марджи посмотрела в сторону дверей, где должны были стоять пришедшие дамы. Красивая женщина среднего роста как раз переступала через порог и протягивала руку миссис Притчард. Та только что поспешно покинула миссис Вэнстроу.

Обе представительницы семейства Притчард были так подобострастны с дамами Раштон, что Марджори почувствовала отвращение. Она была бы рада отвлечься, но мгновение спустя вошли мистер Раштон и лорд Сомерсби.

Марджори тихонько ахнула. Она и не предполагала, что мистер Раштон встанет в такой час просто для того, чтобы проводить мать и сестру. Смешно, но она почему-то обрадовалась. Марджори поймала себя на том, что глаз не сводит с Раштона. Это было совершенно неприлично, поэтому она принялась разглядывать его украдкой, делая вид, что вовсе не заинтересовалась вновь прибывшими. Но в душе она, безусловно, понимала — Грегори Раштон очень хорош собой. Он был выше среднего роста и держался очень прямо, что выгодно подчеркивало его широкие плечи. Костюм его был, как всегда, элегантен: модный сюртук бутылочно-зеленого цвета, светло-желтый жилет и брюки, а также блестящие высокие сапоги. Его черные волосы были тщательно причесаны, а галстук — завязан тем особым узлом, который так понравился ей еще при их первой неожиданной встрече. Без сомнения, Раштон был удивительно красив и обладал отменным вкусом. Сердце ее сжалось, и голова закружилась, как будто ее едва не свалил с ног внезапный порыв ветра. Она поняла, что, не знай она о неприглядных сторонах его характера, ее сердце могло бы оказаться в серьезной опасности.

После того как в ее мозгу промелькнула эта осторожная мысль, она вдруг поняла, что опять уставилась на Раштона. Она бы немедленно отвернулась, но на его губах появилась дразнящая и очень ее раздражающая улыбка. Ну и нахал. Но, боже мой, эта улыбка делала его привлекательнее и приятнее, если это вообще было возможно.

Поддавшись внутреннему побуждению, Марджори кивнула ему и почувствовала, что начинает краснеть. За этим последовала предательская ответная улыбка, которая полностью вывела ее из себя. Это что же, выходит, она над собой не властна?! Ведь она хотела держаться подальше от этого возмутительного человека. Но нет худа без добра. Безмерный гнев на саму себя дал ей силы отвернуться от него, что она немедленно и сделала.

Но тут ее глазам предстало новое неутешительное зрелище. Оказалось, что на нее пристально смотрит Оливия Притчард, и ее зеленые глаза горят злобой. Эта неприязнь во взгляде показалась такой осязаемой, что у Марджори появилось глупое инстинктивное желание наклонить голову. Она поняла, что этим утром нажила себе, по крайней мере, одного врага. Вот так-то! Она провела в Бате меньше суток, а вокруг нее уже бушевали зависть, ревность и иные страсти, которые пока с трудом поддавались пониманию.

Дафна опустила руку в карман мантильи и нащупала записку, которую прошлой ночью сочиняла целый час. Никто не знал ни об этом послании, ни о ее отчаянной надежде, что этим утром лорд Сомерсби появится в зале для питья минеральной воды. Но в тот самый миг, когда миссис Вэнстроу объявила о своем намерении пить воду ровно в восемь часов, Дафна решила найти способ, чтобы связаться с его светлостью.

Теперь, когда Сомерсби действительно пришел, она все размышляла над тем, как же устроить так, чтобы он получил ее страстное письмо. Если б он только отошел подальше от этого противного Раштона. Она бы успела отдать ему послание и была бы счастлива. Вернее, почти счастлива.

Однако куда больше, чем поиск удобного момента, чтобы сунуть записку Сомерсби, ее волновало другое. Разберет ли виконт то, что она там написала. Дафна вовсе не была уверена, что все написано без ошибок. Ведь обычно все ее письма проверяла Марджи, во избежание конфуза. Разумеется, она не стала показывать это письмо сестре! Она слишком хорошо знала ее мнение о лорде Сомерсби! Да ведь не далее как вчера вечером она назвала его очаровательным дурачком. Да и во время путешествия ясно дала понять, что была бы недовольна, если бы состоялся брак Дафны с этим виконтом.

Если б Марджи хоть немного понимала ее чувства!

Но как же ей все объяснить — ведь Марджи никогда не была влюблена! Разве она способна себе представить, что, когда Сомерсби вошел, сердце Дафны забилось так быстро, что она едва не упала в обморок? Он был даже красивее, чем во время их последней встречи!

Все же Дафна изо всех сил старалась скрыть от Марджи свои чувства. Она даже не пыталась встретиться с Эваном взглядом. Да и мистер Раштон торчал рядом с ним, как верная дуэнья.

Так что Дафна стояла, глядя в пол, заранее ужасаясь, вдруг Эван не поймет ее каракули, и тайно надеясь, что сестра ни о чем не догадается.

— Мне следовало предупредить вас заранее! — сердито прошептала миссис Вэнстроу своим племянницам. — Вам следовало знать, что миссис Притчард и ее закадычная подруга миссис Раштон крайне надменны и ведут себя так, будто никто не достоин стоять с ними рядом! Перестань кусать губы, Дафна! Марджори, улыбнись наконец, не выгляди такой угрюмой! Подумать только! У тебя щеки пылают, как огонь! Интересно, что заставило тебя так покраснеть?! — Она вновь посмотрела на заинтересовавшую их группу у двери и испугала Марджори, неожиданно громко ахнув. Потом тетя страдальчески застонала и закрылась веером.

— О, мои дорогие, только взгляните, какое платье на миссис Раштон! — Она горестно покачала головой. — Я и не знала, что она была у портнихи! Мне обычно сообщают больше новостей! Мне придется поговорить с новой горничной. — Миссис Вэнстроу явно разгневалась. — Ей надо вовремя узнавать все, что происходит в доме Раштонов! Ах, надо же, надо же, надо же! — Она сжала свою накидку из золотого шелка и прижала ее к груди, испустив вздох отчаяния. — Меня просто погубили! Мне нужно выпить чашку шоколада и хоть немного успокоиться!

Марджи ошеломило неподдельное отчаяние, прозвучавшее в голосе тети всего лишь при виде нового платья миссис Раштон. Она быстренько сделала свои выводы и, когда миссис Вэнстроу наконец умолкла, бросила пробный камень:

— Та складка на лифе вовсе ни к чему, она только портит весь вид. Я бы посоветовала убрать ее, это несложно. А что касается ткани, то уж, конечно, это безвкусно. Твид совсем не подходит для такого фасона. А столько вышивки на рукавах — просто вульгарно.

Миссис Вэнстроу бросила подозрительный взгляд на Марджи, а потом слегка кивнула. Надо сказать, что Марджи неспроста произнесла эту уничтожающую тираду. Во-первых, тете это должно было понравиться и вместе с тем навести на мысль, что Марджи может оказаться ей очень полезной. Решив дать тете возможность хорошенько обдумать нарисованную картину, она стала разглядывать статую, около которой висели часы.

Это было изображение некоего мистера Нэша, царившего в батском обществе много лет вплоть до своей смерти в 1761 году. Марджи с удивлением обнаружила, что мистер Нэш, очевидно, был таким же тучным, как миссис Вэнстроу. Она даже представить себе не могла, чтобы у человека с таким очаровательным прозвищем, как Красавчик Нэш, оказалось такое напыщенное выражение лица и такая расплывшаяся фигура.

Ее размышления по поводу статуи неожиданно оборвались, когда к ней обратился мистер Раштон:

— Доброе утро, мисс Чалкот.

Марджи почувствовала, что ее сердце просто заметалось, как птица в клетке. Она повернулась на голос и сдержанно ответила на приветствие. Она очень старалась сохранить холодноватую манеру, но не удержалась. Он стоял рядом и улыбался столь надменно, что она немедленно спросила:

— Сегодня ваша поездка в экипаже прошла лучше, чем вчера? — и глуповато захлопала ресницами.

— Вот, значит, как, — улыбнулся он еще шире. — Думаете, меня так легко вывести из себя? Боюсь, вам понадобится что-нибудь более существенное. Моя мать живет не так уж далеко отсюда. Так что дамы прибыли сюда в достаточно немодных портшезах, а мы с Сомерсби шли за ними следом. Ничего примечательного. Могу вас заверить, мы добрались сюда без происшествий.

— Я просто потрясена, — усмехнулась Марджи. В его ясных голубых глазах появилась ответная насмешливая искорка. Она думала, что сердце ее не может колотиться быстрее, но ошибалась. Нет, лучше смотреть на статую. Ей было легче вспомнить о недостатках мистера Раштона, когда она смотрела на круглое лицо Красавчика Наша. Иначе ее ослепляла красота собеседника и гипнотизировала его манера разговаривать с ней.

Он слегка изменил позу, чтобы лучше видеть ее лицо. Непринужденно и любезно он завязал с ней беседу, поинтересовавшись, долго ли она пробудет в Бате, нравится ли ей то, что она увидела в городе, и собирается ли она посетить нижние залы для приемов.

— Потому что, если собираетесь, — добавил он, — я хотел бы пригласить вас на котильон или контрданс.

Марджи была шокирована его дерзостью. До сих пор в их отношениях было столько яростного неприятия, а порой даже гневного осуждения, что, право, не располагало к подобному общению.

— Вы хотите танцевать со мной? — спросила она изумленно.

Раштон смотрел куда-то вдаль, немного хмурясь. Он медленно перевел взгляд на нее и, усмехаясь, поинтересовался:

— Вы встревожены?

— Признаюсь, что да. Похоже, вы действительно намерены танцевать со мной. Право, я все же не могу этого понять. Простите меня за откровенность, мистер Раштон, но было бы куда логичнее, если б вы просто не обратили на меня внимания. Разве не странно приглашать меня на танец после всего, что между нами было сказано.

— Но любовь нелогична, — легко ответил он, наклоняясь к ней.

Марджи подумала: «Должно быть, он считает подобную манеру интригующей. Ну что ж!»

— О! — воскликнула она, изобразив крайнее удивление и высоко подняв брови. — Наконец я поняла. Вы со мной флиртуете!

— Нет, — ровным голосом ответил он. — Я только пытаюсь это делать! Но, увы, у меня ничего не получается.

— Ах, не сожалейте. Признаюсь, меня это очень забавляет!

У него на лице появилась гримаса в знак признания ее удачного выпада. Было похоже, что он и дальше намерен наслаждаться их беседой, если бы что-то внезапно не завладело его вниманием. Взгляд его голубых глаз стал пронзительным, лоб снова нахмурился, и он пристально посмотрел в другой конец зала.

Марджи не могла не обратить внимание на то, что его так обеспокоило. Она с ужасом увидела, как Дафна попыталась сунуть что-то в карман лорда Сомерсби, но маленький белый квадратик упал на пол. Вместо того чтобы поднять его как ни в чем не бывало, Дафна слегка открыла рот от изумления, прижала руку к щеке и застыла в самой нелепой позе на виду у всех.

Мистер Раштон быстрыми шагами пересек комнату, поднял сложенный в несколько раз листок бумаги и, вежливо поклонившись, протянул его обратно Дафне.

Марджи, застывшая под статуей Красавчика Наша, отлично видела, как мистер Раштон повернулся, неодобрительно покачал головой, крепко взял лорда Сомерсби и увел его прочь от ее безнадежной сестры.

Миссис Вэнстроу в полном изумлении наблюдала за происходящим. Видимо, ее племянницы имели какие-то свои непростые отношения с самыми завидными холостяками в Бате. Конечно, ее потрясло то, что Дафна попыталась тайком передать записку лорду Сомерсби, да еще так неуклюже, но еще более ее заинтересовало то, что мистер Раштон, до абсурда разборчивый в выборе дам, проговорил с Марджори не меньше четверти часа. Неслыханно! Что бы это значило? Прежде всего, как с ним познакомилась ее племянница?

Да, надо было многое обдумать. Она была уже почти готова пригласить девочек погостить у нее недели две или больше, но ее скупое сердце не могло выдержать даже траты на свечи, которыми это грозило. Да она скорее отрежет себе нос!

Все же лучшей местью миссис Притчард был бы брак ее племянницы с предметом чувств Оливии. Фу, что за ерунда лезет ей в голову! Молодая леди без приданого! Смешно.

Значит, следует, как она и намеревалась изначально, быстренько избавиться от этой обузы. Одна лишь мысль о том, что она не потратит ни гроша лишнего, вызвала у нее такой аппетит, что она решила повести девочек в свою любимую кофейню.

10

Немного позже Марджи стояла у прилавка в магазине на Милсом-стрит. Она попросила клерка развернуть перед ней несколько футов пурпурного шелка. Она держала кусок на вытянутых руках и с удовольствием представляла себе, как будет выглядеть платье, которое, как она полагала, не только очень пойдет тете, но и вызовет немало завистливых пересудов в залах для приемов.

Она выбрала самый нежный оттенок пурпура, потому что была уверена, он выгодно подчеркнет красивый изгиб и молочно-белый цвет плеч ее тети.

С тех пор как она узнала о постоянном соперничестве тети с дамами известных семейств, Марджи задумала дерзкий план. Убедившись, что их будущее зависит от горячего желания первой леди батонского общества, она поняла, что у нее есть способ помочь тете. Главной заботой любой женщины, желающей, чтобы мир вращался вокруг нее, была модная одежда. Марджи разбиралась в тканях, стилях и покрое так, как будто родилась с ножницами в руке. Всю жизнь ее увлекало и приводило в восторг швейное мастерство. Она собиралась, как только Дафна будет пристроена, открыть свой магазин и стать модисткой, лучше всего в этом очаровательном маленьком домике на Юнион-стрит. Но теперь, столкнувшись с мрачной перспективой расставания с домом тети всего лишь через два дня, она направила все свои усилия на то, чтобы доказать миссис Вэнстроу, какую она готова совершить ошибку. Марджи сошьет ей такое платье, что миссис Притчард умрет от зависти. Хотя, пожалуй, это перебор. Кто же тогда оценит головной убор, который Марджи сделает специально к этому туалету?

— Лучшей ткани вы не найдете нигде в Бате, — сказал ей клерк, произнося слова несколько в нос (довольно длинный).

Марджи посмотрела на него и резонно заметила:

— Вы ошибаетесь, милейший. Посмотрите, здесь порваны уток и основа. — Клерк стал внимательно рассматривать ткань в указанном месте. Когда он увидел подтверждение ее слов, его щеки слегка порозовели.

— Это почти незаметно, — осторожно произнес он.

— Вот как? — спросила Марджи. — Может, для вас это не имеет значения, но лично я плохо представляю, как над этой тканью станет работать моя швея. Все же, если немного подрезать в разумных пределах и обшить золотой тесьмой… — она замолчала, поджала губы, подняла бровь, как будто внимательно обдумывала, что можно сделать, и наконец сказала:

— Я возьму восемь ярдов, если вы снизите цену.

— О, но я не могу. У нас не принято…

— Очень хорошо! До свидания. — Марджи осторожно отложила ткань в сторону, взяла сумочку, продела под ее ремешок свою руку в перчатке и отвернулась от прилавка.

— Одну минутку, — забеспокоился клерк.

Прежде чем повернуться, Марджи довольно улыбнулась. В итоге она весьма удачно завершила дело, приобретя дюжину футов золотой тесьмы с кисточками, восемь ярдов шелка, три катушки ниток и белое страусиное перо. Все это обошлось ей в первоначальную цену ткани.

Она была так довольна своими покупками, что, открывая входную дверь магазина, все еще сияла улыбкой.

— Кот моей сестры выглядел так же, когда сцапал попугаев моей матери!

Марджи испуганно охнула, едва не столкнувшись у выхода с мистером Раштоном и его матерью. Она быстро пришла в себя, и хотя знала, что краснеет, кивнула Раштону и вежливо поздоровалась, спросив, как он поживает. Он тут же объявил себя счастливейшим человеком в мире. И все это только потому, что он имеет честь лицезреть, как она довольна своими приобретениями. Затем он представил Марджи своей матери.

Миссис Раштон приветливо кивнула Марджи, присевшей в реверансе. Ее удивила сердечная манера общения у столь важной дамы. Вдова улыбнулась ей и сказала:

— Вы должны простить Грегори, мисс Чалкот. Он всегда меня дразнит из-за пристрастия к безделушкам. Я пыталась отучить его от этого, но он самый упрямый из всех моих детей. Советую вам брать с меня пример и не обращать на него внимания.

— Да, мэм, полагаю, вы совершенно правы, — ответила Марджи, тайком бросив взгляд на Раштона. Она ждала, что он обидится или хотя бы смутится, но он вместо этого посмотрел на нее и сердечно улыбнулся. Эта улыбка придала необыкновенно мягкое выражение его голубым глазам и вновь заставила ее сердце отплясывать веселый шотландский танец. Интересно, подумала Марджи, как у такого пустого и неприятного человека может быть такой сердечный взгляд. Вдруг она внезапно осознала, что миссис Раштон задала ей вопрос, а она его не расслышала.

На удивление неохотно оторвав взгляд от Раштона, она посмотрела моргая на вдову и извинилась.

— Простите, вы о чем-то меня спросили?

Миссис Раштон, удивившись на долю секунды, повторила:

— Я так поняла, что миссис Вэнстроу — ваша тетя. Вы долго собираетесь гостить у нее?

— Да… то есть точно не знаю. Моя сестра и я хотим остаться в Бате, но пока не знаем, будем ли жить у тети. Она не привыкла к гостям, а мы не хотим навязываться.

Миссис Раштон внимательно посмотрела в глаза Марджи и вежливо кивнула.

— Я была знакома с вашей матерью, мисс Чалкот. Мы вместе учились в одном закрытом учебном заведении. Мне было жаль, когда она перестала приезжать на сезон в Бат и Лондон. Она была очень живым созданием, и за ней всегда ухаживали все мои знакомые джентльмены. Думаю, ваша сестра похожа на нее.

— Да. Будь они одного возраста, их принимали бы за близнецов.

— А вы, конечно, напоминаете своего дорогого отца. Мне было грустно услышать о безвременной кончине ваших родителей. Я полагала, что о вас позаботится миссис Вэнстроу, — и она вопросительно взглянула на Марджи.

Марджи почувствовала, что у нее вновь горят щеки. Сначала она не знала, что сказать, затем ответила, что считала правдой, почему-то, вопреки обыкновению, решив довериться этой едва знакомой даме.

— Я не знаю почему, но тетя и мама очень сильно поссорились, когда я была еще ребенком. Сейчас миссис Вэнстроу оказала нам гостеприимство из чувства сострадания, и я очень благодарна ей за это.

— Значит, вы гораздо терпеливее меня, дорогая, — сказала миссис Раштон с озабоченным выражением лица. — Но об этом я больше говорить не стану. Иначе я только причиню вам боль, но ничем не сумею помочь. Если вам захочется с кем-то поговорить, надеюсь, вы меня навестите. Я не встречалась с вашей сестрой, и мне очень хотелось бы познакомить вас обеих с моей дочерью. — После этого она попрощалась с Марджи.

Марджи уже собиралась уйти, как вдруг миссис Раштон обернулась и сказала сыну:

— Грегори, проводи же мисс Чалкот к ее экипажу. Твоя помощь мне пока не понадобится. Я уверена, что она будет тебе признательна, если ты ее проводишь.

Затем она скрылась в магазине, но перед этим в ее взгляде явно промелькнуло заговорщическое выражение.

Марджи была просто потрясена, и в третий раз во время разговора она почувствовала, как загораются ее щеки.

— Как любопытно, — заговорил мистер Раштон.

— О чем вы? — быстро отозвалась Марджи, призывая на помощь все свое мужество и присутствие духа, чтобы найти достойный ответ на любое дерзкое замечание, которое он сделает.

— Кажется, мама вами очарована. Она не со всеми так обращается, знаете ли. Вы должны чувствовать себя польщенной.

Марджи пошла к экипажу тети. Кучер опустил для нее лесенку.

— Я глубоко ценю ее внимание. Она очень хорошая женщина, не так ли?

Раштон, взяв Марджи за руку, чтобы помочь ей сесть в нарядное и весьма дорогое ландо миссис Вэнстроу, задержал ее на секунду и ответил:

— Да, это верно. Очень хорошая женщина.

Марджи не могла не поддразнить его.

— В таком случае в детстве вам надо было больше ее слушаться.

— Мегера! — воскликнул он почти весело.

Он выпустил ее руку, захлопнул дверцу и кивнул кучеру, чтобы тот садился на свое место. Положив руки в перчатках на край ландо, Раштон с серьезным видом нахмурился и сказал:

— Я надеялся немного поговорить с вами наедине… о вашей сестре.

Марджи обреченно вздохнула. Она так надеялась, что он не станет ее унижать разговором о прискорбной и преступной попытке Дафны сунуть записку в карман виконта. Но, очевидно, он счел себя обязанным затронуть тему, которую ей никогда и ни с кем не хотелось бы обсуждать. А уж меньше всего с Грегори Раштоном.

— И что же вы хотите сказать мне? — тихо спросила она, таким образом разрешая ему продолжать.

Он кивнул, глубоко вздохнул и сказал:

— Уверен, мне не надо вам объяснять, как меня шокировала неосторожность вашей сестры. Я хотел бы быть уверенным, что вы дали ей понять, как это неприлично — флиртовать с моим подопечным.

Решив, что лучше всего выдержать прежний тон, Марджи преувеличенно весело ответила:

— Нет, разумеется, не дала.

Мистер Раштон казался одновременно удивленным и недовольным.

— Но вы заверили меня, что не желаете, чтобы Сомерсби испытывал привязанность к вашей сестре.

— Именно так.

— И при этом чуть ли не поощряете ее? Мне не совсем понятны мотивы ваших поступков, но думаю, вы напрасно ведете себя столь легкомысленно. Вы младшая, но ваше чувство ответственности и ваши умственные способности дают вам полное право руководить вашей сестрой.

— Видите ли, абсолютно бесполезно обсуждать с Дафной приличие или неприличие ее поступков. — Марджи получала огромное удовольствие. Все оказалось не страшно, а скорее забавно.

— Почему же нет?

Марджи не смогла удержаться от улыбки и, подавая кучеру знак трогаться с места, ответила уже на ходу:

— Она не поняла бы, что означает слово «неприличие».

— О! — удивился Раштон, но экипаж уже ехал прочь. Некоторое время Раштон шел вслед за ним, на его лице было выражение разочарования.

— Не беспокойтесь, — крикнула ему Марджи. — Дафна обещала больше не писать писем.

Он остановился и с упреком покачал головой. Марджи догадалась по движению его губ, что он произносит слово «возмутительно». Затем она имела удовольствие видеть его восхитительную улыбку и не смогла удержаться, чтобы не помахать ему рукой. Он махнул шляпой ей в ответ.

Помоги ей небо, он ей нравился!

Он очень ей нравился!

11

Вскоре после обеда Марджори пожаловалась на головную боль. Миссис Вэнстроу сначала забеспокоилась, поинтересовавшись, не лихорадка ли, не дай бог, у племянницы. Марджи заверила тетю, что совершенно здорова, но нередко страдает от головной боли. Тетя Лидия вновь уселась на диван. Держа в пухлых пальцах конфету и рассеянно листая «Хранилище» Акерманна, она разрешила Марджори удалиться. Впрочем, решив, что следует выразить озабоченность нездоровьем племянницы, она порекомендовала ей купить лавандовую воду в следующий раз, когда та отправится по магазинам на Милсом-стрит.

— Если намочить платок в лавандовой воде и положить его на лоб, это очень помогает при головной боли, — сказала миссис Вэнстроу. — Я предложила бы тебе свою, но мой запас, к несчастью, почти истощился. У меня очень хрупкое здоровье, дорогая, я должна быть всегда уверена, что необходимые лекарства у меня под рукой. Ведь ты знаешь, как только проявишь неразумную щедрость, наверняка случится беда!

Марджори пробормотала слова благодарности за добрые намерения тетушки. Она не сумела полностью скрыть сарказм в голосе. Поэтому миссис Вэнстроу подозрительно на нее посмотрела, слегка покраснела и продолжила чтение любимого журнала. Марджи не сомневалась, что тетушкиного запаса лавандовой воды хватило бы на целую армию.

Марджори не потребовалось много времени, чтобы разгадать тетушкин характер. Она помнила, как отец говорил, что миссис Вэнстроу — суетливая старая скряга, которая трясется над каждым грошом. Посмеиваясь, он добавил: «Лидия заслуживает, чтобы с ней покончили, а ее деньги отдали на благотворительность». Шкафы ее были битком набиты, но слуги жили впроголодь. Миссис Вэнстроу интересовало лишь одно — высокое положение в обществе. Все же, несмотря на все недостатки тети, Марджори не могла ее ненавидеть. Тетушка была интересным, пусть и эгоистичным, собеседником и, когда она того хотела, могла быть очаровательной и остроумной. Кроме того, она все же пустила их в дом и стоически терпела наносимый ей урон.

Марджори ушла к себе в спальню. Надо было многое сделать, и ей не терпелось взяться за ножницы и иглу и заняться купленной накануне красивой тканью. Свой план она доверила только младшей горничной Анжелине. Та была высокой, красивой молодой женщиной, прислуживавшей сестрам, пока те жили у миссис Вэнстроу. Марджори хотела скрыть свои занятия от всех, кто служил у тети, но, когда она потребовала дюжину свечей, в круглых темных глазах горничной возник такой ужас, что пришлось призвать в союзники экономку.

Миссис Пилл была нервной особой с большими карими глазами и мышиного цвета волосами. Очевидно, она давно работала у миссис Вэнстроу. Первое, что она сказала, — это:

— Госпоже вряд ли понравится, если так вдруг пропадет больше двух-трех свечей. Ведь она проверяет, все ли продукты и вещи на месте, если не каждый день, то через день!

— Миссис Пилл, скажите ей, что я настаивала. Предположим, я боюсь спать в темноте. Только ни в коем случае не рассказывайте ей, как обстоит дело в действительности.

Миссис Пилл увидела на кровати Марджори развернутую ткань и проворковала:

— Ах, как красиво, вам очень пойдет, мисс!

— О, это не для меня. Я шью платье тете, готовлю ей сюрприз. Но если я хочу закончить работу к завтрашнему вечеру, мне придется сидеть над ним до утра.

Миссис Пилл покачала головой.

— Вы ни за что не успеете, мисс! Для миссис Вэнстроу нужно платье больших размеров. Мне лучше вам помочь.

Марджори запротестовала бы, но миссис Пилл, несмотря на свои суетливые пальцы и беспрестанно моргающие глаза, обладала твердой волей. В результате тема была закрыта, а молодую Анжелику экономка отправила на поиски своей рабочей корзинки. К двум часам ночи Марджори, положившись на свой опытный глаз и хорошо продуманные выкройки, закончила кроить платье. В качестве модели она взяла картинки из «Хранилища».

Она знала, что в доме проснутся к пяти часам, ведь надо поспеть в зал для питья минеральных вод к восьми. Поэтому Марджори отослала хоть немного поспать довольно усталую мисс Пилл, осторожно задула оплывающую свечу и улеглась в постель.

Утром она отказалась сопровождать тетю, снова пожаловалась на недомогание. Дафна, напротив, рвалась пойти вместе с миссис Вэнстроу, и Марджори немало встревожило счастливое выражение ее лица.

Днем раньше, несмотря на слова, сказанные мистеру Раштону, Марджори сурово отчитала Дафну за то, что та пыталась сунуть записку в карман лорда Сомерсби. Она подробно остановилась не только на скандальном характере подобной попытки, но и на том, что Дафна не должна подавать ложные надежды лорду Сомерсби:

— Лорд Сомерсби — такой любезный джентльмен, что он может не правильно истолковать твое поведение. Вот что тебе надо понять. Он мог бы всерьез воспринять твои намерения. Ведь ты бы не захотела вводить его в заблуждение, верно?

Дафна тут же заверила Марджори, что вовсе не хотела ничего такого, и серьезно пообещала больше никогда не пытаться тайком передать лорду Сомерсби записку.

Марджори была довольна уверениями сестры, пока не увидела, как ликовала Дафна, узнав, что они снова пойдут в зал для питья минеральных вод. Ну что ж, поскольку она находится под присмотром миссис Вэнстроу, а тете уже рассказали, осторожно выбирая слова, о неосторожном поведении Дафны в доме миссис Кэмли, Дафна вряд ли сумеет снова попасть в беду. Хотя в этом она на редкость изобретательна.

Марджори продолжала шить с помощью двух искусных горничных и миссис Пилл, но ее терзало беспокойство по поводу Дафны. Она и сама не понимала, о чем ей тревожиться. В конце концов, непохоже было, чтобы Дафна влюбилась в Сомерсби. Ее легкомысленная сестра умудрялась столь часто флиртовать, сама того не подозревая, разумеется, совершенно невинно, что Марджори была уверена: Дафне еще предстоит узнать, что такое настоящее чувство. Если б только удалось найти хорошего мужа для сестры, все было бы улажено, включая расцвет любви в нежном сердце Дафны.

К полудню, когда узкая золотая тесьма была должным образом пришита к платью двойным рядом до самого подола, а белое страусиное перо прикреплено к соответствующему головному убору легкой складкой, Марджори с наслаждением вытянулась на постели и» крепко заснула.

Через несколько часов ее разбудила тетя. Она очень мягко коснулась ее плеча и несколько раз назвала по имени.

Марджори, потягиваясь, потерла глаза и несколько раз моргнула.

— Батюшки! — закричала она. — Который час? В комнате совсем темно! Неужели я проспала весь день?

— Нет, нет, дорогая! Миссис Пилл просто закрыла ставни, — успокоила ее тетя. — Неужели ты действительно сшила для меня это изящное платье?! — вскричала вдруг она в восторге.

Марджори почувствовала, что сон покинул ее окончательно. Тетя закружилась, как юная девушка, с выражением радости на пухлом лице. Великолепное пурпурное платье, а также перчатки и изящные белые атласные туфли почти идеально подходили ей. К тому же покрой, задуманный Марджори, удачно скрывал недостатки слишком пухлой фигуры миссис Вэнстроу.

Марджори решительно встала и так резко пересекла комнату, что наблюдавшая за ней ее тетя, повернувшись, чуть не упала.

Марджори дернула за шнурок колокольчика, призывая миссис Пилл. Когда та появилась, обе они быстро кое-что исправили. Теперь платье было полностью подогнано по фигуре тети.

Миссис Вэнстроу явно была всем этим так поражена, что оценить работу Марджори по заслугам просто не могла.

— Какая ты умная, Марджори! — растерянно шептала Она. — Но где ты всему этому научилась? Так прекрасно разбираешься в линиях и петлях, откуда же это? — Тетя вертела в пальцах маленькие золотые кисточки на тесьме.

— Я всегда обожала рисовать всевозможные наряды: платья, накидки. Шляпки и сумочки к ним. Цвет, покрой — это же так интересно! Как вам нравится перо?

Миссис Вэнстроу закатила глаза от восторга. Марджори заколола последний шов булавкой.

— Вот! — наконец заявила она. — Теперь надо снять платье, а миссис Пилл вернет его вам примерно через полчаса. Но вы уверены, что сегодня вечером мы с Дафной пойдем на прием? Я все еще не могу поверить, что мы так быстро получили одобрение распорядителя.

— Я не стану обижаться на тебе из-за столь необдуманного замечания, Марджори. — Глаза миссис Вэнстроу сияли. Счастливое выражение лица нисколько не соответствовало ее резким словам. — В самом деле, что толку стараться сохранить свое положение в обществе, если не можешь убедить какого-то распорядителя одобрить кандидатуры собственных племянниц!

Вечером Марджори стояла позади миссис Вэнстроу рядом с Дафной и наблюдала за торжественным проходом тети по залу. Это был несомненный триумф. Хотя в костюме миссис Вэнстроу остались небольшие недостатки, выглядела она как нельзя лучше.

Марджори была не единственной, кто заметил великолепие наряда тети. За пятнадцать минут миссис Вэнстроу получила дюжину искренних и не очень комплиментов по поводу красоты и элегантности своего платья — причем самый взволнованный принадлежал серьезно озабоченной миссис Притчард.

— Надо же, как очаровательно вы сегодня выглядите, моя дорогая миссис Вэнстроу. Я… я и понятия не имела, что вам шьют новое платье. Причем совершенно исключительное. Хотела бы я такое для моей Оливии! Смею сказать, она бы была в нем несравненна, особенно если учесть, что ей не надо беспокоиться о недостатках фигуры. Ваши так успешно скрыты удивительно удачным покроем. Портниха у вас просто волшебница.

Миссис Вэнстроу, нисколько не огорчаясь подобными мелкими попытками ее расстроить, ответила:

— Но ведь Оливия такая хрупкая. Да она просто может полностью исчезнуть, если наденет на себя платье, сшитое для более царственной фигуры. Я чувствую, что должна вам намекнуть. Нет, я обязана это сделать. Дорогая, ни в коем случае не одевайте таким образом свою дочь. Иначе, боюсь, она навсегда лишится внимания со стороны мистера Раштона. Конечно, я заметила, что у поклонника Оливии внезапно возник другой интерес. — Тут она многозначительно посмотрела на Марджори. — Даже миссис Раштон только что сказала об этом. О! Я вижу, из Лондона вернулся мой добрый друг сэр Литон-Джонс. Я должна немедленно с ним поговорить! До свидания!

Марджори и Дафна проследовали за ней. Каждая по очереди сделала реверанс разгневанной миссис Притчард, проходя мимо. Марджори не могла не восхищаться острым язычком тети. Как бы ни пыталась уколоть ее миссис Притчард, миссис Вэнстроу без труда отражала каждую атаку, да так грациозно, что это было бы достойно самого искусного фехтовальщика во всей Англии.

Городской экипаж мистера Раштона остановился на Альфред-стрит рядом с залами для приемов, у самого въезда для экипажей. Любопытно, теперь он с нетерпением приехал сюда. Еще недавно все казалось ему довольно утомительным и скучным. Когда он позволил себе задуматься об этом, он понял, что его особенно занимала мысль о том, что там будет мисс Чалкот. С тех пор как он узнал о ее прибытии в Бат, они виделись в зале минеральных вод, а потом у магазина на Милсон-стрит. Он вполне оценил ее острый ум и своеобразную манеру шутить. Если честно, то он уже привык предвкушать ее возмутительные и язвительные замечания в свой адрес.

Ему вовсе не грозила опасность влюбиться. В этом он не сомневался. У нее вряд ли было хотя бы одно качество, которое он надеялся встретить в своей будущей жене. Ему нужна была женщина с мягким, уступчивым характером, способная развивать свой ум и довольно богатая, под стать ему.

Марджори Чалкот не отвечала ни одному из этих требований. Даже из чистого великодушия ее нельзя было назвать кроткой, получившей деликатное воспитание женщиной. Кроме того, она явно считала своей жизненной целью не развитие своих способностей, а покупку ткани и попытки выдать свою сестру за простофилю побогаче! Что до их приданого, все знали, что погибшие родители ничего не оставили в наследство. Поэтому он чувствовал себя в полной безопасности, флиртуя с ней, да и вообще занятно: сумеет он или не сумеет завоевать это строптивое сердце. Инстинктивно он чувствовал, что Купидон ни разу не поразил ее своей стрелой. Как же засияют ее прекрасные фиалковые глаза, когда ее посетит любовный недуг. В самом деле, последнее время его просто преследовало желание увидеть, как ее лицо озарит свет любви.

Впрочем, какое бы наслаждение он ни испытывал, одного взгляда на его подопечного оказалось достаточно, чтобы убедиться, что у лорда Сомерсби настроение совсем другое. Злополучный виконт, видимо, не сознавал, что экипаж уже остановился, лакей распахнул дверцы и опустил лесенку. Сомерсби все еще сидел, смотрел в окно и теребил свой батистовый платок. Страдающий виконт то и дело вздыхал.

Раштон вдруг почувствовал раздражение, глядя на своего друга. Он в сотый раз пожелал, чтобы небеса сочли нужным еще при рождении прибавить виконту хоть немного ума. Сдерживая охватившее его раздражение, он наклонился к Сомерсби.

— Мы приехали, Эван, — тихо сказал он. Лорд Сомерсби подпрыгнул на сиденье, испугав Раштона.

— Боже праведный, Сомерсби! — вскричал Раштон. — Да в чем же дело? Ты нездоров?

Сомерсби долго смотрел на Раштона. Похоже, он вообще не узнавал своего опекуна. Виконт не меньше полудюжины раз открывал и закрывал рот и, наконец, кивнул.

— Я совершенно здоров, спасибо. Мне всего лишь немного тоскливо. Я… то есть… о, ничего особенного. — Он снова печально уставился в окно.

Раштон внимательно посмотрел на него. Виконт, конечно, очень переживал из-за Дафны, но Раштон не знал, как его утешить. Все его попытки до сих пор заканчивались тем, что его друг хранил упрямое молчание. Все это застало Раштона врасплох. Прежде подобных отчаянных состояний не наблюдалось. Он старался убедить виконта, что брак с Дафной будет неравным, а кроме того, несомненно, несчастным. Ведь они с Дафной так похожи в своих недостатках. Кто поможет им? Кто наставит их на путь истинный? Сомерсби только сжимал зубы, не обращал больше на Раштона никакого внимания и принимался яростно теребить носовой платок!

Раштон уже начал ненавидеть проклятые платки Сомерсби, и у него возникло внезапно желание выдернуть у него из рук тот, что он сжимал в кулаке.

Он все же сдержался и, похлопав Сомерсби по плечу, обратился к нему со словами сочувствия.

— Ты еще встретишь какую-нибудь женщину, более подходящую тебе по положению в обществе и характеру. До тех пор я не возражаю, если ты немного потанцуешь с мисс Чалкот, но пойми — немного, не то ты снова оживишь в ее сердце несбыточные надежды. Даже мне известно, что она явно питает к тебе нежные чувства. Но ты должен быть сильным и сопротивляться желанию стать жертвой ее исключительной красоты. Если не ради себя, то хотя бы ради нее!

Сомерсби так удивился, что снова раскрыл рот. Носовой платок он уронил себе на колени.

— Ты позволишь мне танцевать с ней?

Раштон удивился и, слегка улыбнувшись, сказал:

— Я не такая бесчувственная скотина, как ты, должно быть, считаешь. Конечно, ты можешь танцевать с ней. Было бы невежливо поступить иначе, особенно если моя мать собирается поддерживать знакомство с обеими молодыми женщинами. Когда-то она дружила с их матерью.

На лице Сомерсби появилось выражение крайнего облегчения и радости. Он сразу же вышел из экипажа вслед за Раштоном, едва не сбив его с ног, так он спешил поскорее оказаться рядом с Дафной.

12

Марджори села на стул рядом с сэром Литон-Джонсом, пытаясь успокоить неистово колотившееся сердце. У этого джентльмена были все мыслимые и немыслимые достоинства. Ум ее работал так напряженно, что она с трудом воспринимала его слова. Ей казалось, что он напрасно так подробно ей объясняет, почему он пользуется тростью. Важно было то, что говорил сэр Литон-Джонс именно с нею.

Миссис Вэнстроу танцевала с распорядителем, а Дафну пригласил на танец красавец в военной форме, майор Хит, которого ей представили как племянника миссис Причард. Сэр Литон-Джонс около трех недель назад, к несчастью, упал с лошади в Гайд-парке, все еще ходил, опираясь на трость, поэтому и не мог танцевать.

Марджори подумала, как же ей повезло, что из-за своего ушиба ему приходится с ней разговаривать, а не выплясывать замысловатую кадриль. Ведь иначе ей не удалось бы узнать и половины того, что она теперь знала об этом красивом баронете.

Он, безусловно, был очень мягким человеком. Марджори искала для Дафны мужа именно с таким характером. Он говорил спокойным тенором. Его добрые карие глаза смотрели прямо и внимательно, когда он слушал. Когда он улыбался, то выглядел сердечным и великодушным. Он был высокого роста, довольно худой, носил элегантный костюм в стиле Бруммеля, который она горячо одобряла: черный сюртук из отличного сукна, в треугольном вырезе прекрасно накрахмаленные кружева рубашки и белый галстук, красиво повязанный. Миссис Вэнстроу сразу после представления прошептала Марджори весьма ценные сведения: у сэра Литон-Джонса был очень неплохой ежегодный доход — четыре тысячи!

Ему не хватало всего лишь одной незначительной мелкой вещи, которой Марджори охотно бы его обеспечила, — жены! И сейчас Марджори мечтала, что он женится на Дафне!

— Так вы и ваша сестра до конца лета будете гостить у тети? — вежливо спросил сэр Литон-Джонс, поворачиваясь к ней и опираясь рукой о спинку стула, чтобы лучше ее видеть.

Марджори, очнувшись, пыталась осмыслить, что же он сказал.

— Тетя? — уточнила она, помня, что он наверняка ее упомянул в своем вопросе.

— Да, миссис Вэнстроу. Вы будете жить у нее? Ах, вот он о чем. Слава богу, дело прояснилось.

— Что до этого, — весело ответила Марджори, раскрывая веер и обмахиваясь им, — мы еще не знаем, захотим ли остаться с ней или найдем компаньонку и собственное жилье. Эти вопросы надо решать с большой осторожностью.

Сэр Литон-Джонс многозначительно посмотрел на Марджори и кивнул с видом пожившего и все понимающего человека.

— Да, вы правы! И я уверен, что, если вы снимете дом на лето, миссис Вэнстроу с радостью поможет вам упаковать вещи!

Марджори ахнула от изумления, прикусила губу и изо всех сил постаралась не улыбаться. Бесполезно. Он был очарователен и только что сказал нечто неуместное, но очень забавное. Очевидно, он хорошо понимал, что за характер был у их тети.

Он наклонился к ней поближе и прошептал:

— Смейтесь, если хотите. Хотя я нахожу совершенно очаровательными и ваш румянец, и улыбки, которые вы так неумело скрываете.

Марджи опустила глаза и посмотрела на носки своих туфель.

— Вы не должны подвергать подобным испытаниям мои чувства, сэр Литон-Джонс. Моя тетя оказалась так добра, что приютила нас на эти несколько дней. Если я улыбаюсь, то виноваты в этом только вы.

— Вините меня, в чем пожелаете. Продолжайте улыбаться, и я буду доволен.

Марджи посмотрела на него. Она слегка прищурилась, увидев его дразнящий взгляд.

— Вы флиртуете со мной, — сказала она со смехом.

Он кивнул:

— Наконец-то вы это заметили.

Марджори засмеялась и почувствовала, что у нее кружится голова и она очень счастлива. Уже довольно давно она не позволяла себе просто наслаждаться обществом джентльмена. Она настолько была поглощена борьбой за существование, что много раз думала, сумеет ли когда-нибудь вновь смеяться, танцевать на балу, улыбаться и говорить глупости. Теперь она убедилась, что ничего не потеряно.

Еще несколько минут он ее поддразнивал, потом рассказывал анекдот, связанный с недавним лондонским сезоном. Марджори позволила ему свободно вести беседу, но попыталась все же направить его мысли и внимание к Дафне.

— Разве вам не кажется, что моя сестра очень красива? — спросила она, глядя, как Дафна улыбается офицеру, склоняющемуся над ее рукой в то время, как танец близился к концу.

— Действительно, это любой вам подтвердит, — совершенно искренне ответил сэр Литон-Джонс. Он посмотрел на Дафну оценивающим мужским взглядом, отметив каждую черточку лица, каждый белокурый ангельский локон волос, каждую деталь голубого кисейного платья с вышивкой, ниспадавшего до ее точеных лодыжек. — Без сомнения, она напоминает Грацию с Олимпа. Скажите мне, почему она не появляется в Лондоне. Такая необыкновенная внешность. Все окружили бы ее вниманием, ухаживаниями. Кто-нибудь ежеминутно объяснялся бы ей в любви. Ее бы обожали.

Марджи очень ясно и четко объяснила причину их несчастий. Она хотела, чтобы баронет с самого начала узнал, в каком положении находились они с Дафной. Она не собиралась его обманывать.

Сэр Литон-Джонс слушал внимательно и с интересом.

— Я могу лишь гадать, сколько же вам пришлось выстрадать, — сочувственно заметил он. — Но, по-моему, вы очень разумно поступили, приехав в Бат. Наверняка здесь вам вновь улыбнется удача. Вам, без сомнения, станет покровительствовать ваша тетя. Я со своей стороны сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ваше пребывание здесь.

— Вы очень добры, — ответила Марджори, довольная достигнутыми результатами.

Она уже хотела пригласить его в гости к тете завтра, как вдруг услышала голос мистера Раштона.

— Мисс Чалкот, — сказал он вежливо, улыбаясь ей со знакомым блеском в глазах. Затем он поклонился ей и Литон-Джонсу и продолжил:

— Я здесь, чтобы пригласить вас на танец, который вы обещали мне. Или вы об этом забыли?

Марджори уставилась в удивительно синие глаза Раштона и почувствовала, что сердце ее снова заплясало в груди. Почему она чувствует себя как глупая девчонка всякий раз, когда смотрит на этого человека?! Это ведь нелепо!

— Нет, я не забыла, — ответила она.

Затем она посмотрела на сэра Литон-Джонса и с раздражением подумала, что ей придется его покинуть именно тогда, когда у них так мило шла беседа.

Но оставалось лишь улыбнуться и извиниться. Она обещала танец Раштону и вовсе не собиралась разочаровывать сэра Литон-Джонса, ведя себя невежливо с кавалером.

Взяв Раштона под руку и направляясь к танцующим парам, чтобы занять свое место перед очередным танцем, Марджори впервые заметила, как здесь красиво.

Залы для приемов состояли из бальной комнаты, комнаты для чаепитий и комнаты для концертов или для игры в карты, которые располагались вокруг центральной передней. Длина бальной комнаты составляла свыше ста футов. Она была продолговатой формы, с высокими коринфскими колоннами. На сводчатом потолке горели пять люстр. Оркестр играл на возвышении лицом к танцующим. В комнате чувствовалась элегантность, там было собрано лучшее батское общество. Повсюду виднелись драгоценности, перья, накрахмаленные кружева и отменного качества фраки. Мистер Раштон, к ее немалому удовольствию, пригласил ее на вальс, которому Дафна, проявив несвойственную ей предусмотрительность, обучила Марджори примерно два года назад. В то время Марджори не считала необходимым повторять уроки сестры. Она полагала невероятным, что это ей когда-нибудь понадобится. Но теперь, когда мистер Раштон обнял ее за талию и легко взял за руку, она была благодарна сестре, но все же некоторую неуверенность испытывала.

Когда он мягко увлек ее в нежно льющийся ритм музыки, Марджори притихла и первые несколько минут лишь коротко отвечала на его различные вежливые вопросы и замечания. Она усердно старалась ни в чем не ошибиться.

Через несколько минут она услышала:

— Вам со мной скучно?

Марджи испугалась и взглянула на него, впервые осознав, какими сухими могли показаться ее ответы. Она засмеялась:

— Откровенно говоря, мистер Раштон, не знаю, скучно мне с вами или нет! Я все время думала о фигурах танца. Видите ли, я не привыкла танцевать при всех, особенно вальс, хотя признаюсь, что благодаря вашему умению мне очень легко применить на практике мои небольшие знания.

Мистер Раштон посмотрел в ее улыбающиеся фиалковые глаза и почувствовал, что у него почему-то пропадает способность рассуждать здраво. Его прежнее намерение пофлиртовать с ней растворилось само по себе. В том, как она ответила на его несколько обиженный вопрос, откровенно и не притворяясь, было что-то такое, что сделало нелепой саму мысль об этом. Ее признание в том, что она плохо танцует, в буквальном смысле слова вывело его из равновесия.

— Не сказал бы, что вам чего-то недостает как партнерше, мисс Чалкот. Вы танцуете, сохраняя непринужденность и легкую поступь, которые я нахожу удивительными и восхитительными.

Марджори с трудом удержалась на ногах. Взгляд Раштона ее беспокоил. А в его словах, пусть даже он говорил вежливо и с наилучшими намерениями, звучало нечто, выходящее за рамки обычного внимания. Он покружил ее, потом еще. Ее сердце порхало, как бабочка, а в голове мелькали опасные мысли. Кажется, у нее кружилась голова, вернее, нет. Хотя легкое головокружение было, без сомнения. Ее захлестывала волна эмоций, не поддающихся определению. Что же такое было в Раштоне, что лишало ее способности думать и при этом заставляло ее сердце так быстро биться, что она едва могла дышать? Надо бы что-нибудь сказать. Но фраза никак не желала становиться сколько-нибудь осмысленной, и слова не шли с языка. Почему она в таком смятении? Почему он так красив? Почему он так свирепо на нее смотрит?

— Зачем вы приехали сюда? — спросил он, видимо, и не желая получить ответ. Наконец он отвел от нее взгляд, и беспокойство отразилось на его лице.

К Марджори медленно возвращался слух, как будто до этого кто-то приглушил все звуки. Музыка оркестра достигла ее ушей, окружающее пространство вновь заполнили смешки и хихиканья, обычно характерные для бального зала, донеслось даже еле слышное шарканье ее туфель по гладкому деревянному полу.

Только тогда она поняла, что больше не следит за своими движениями. Казалось, что ее ноги в точности усвоили манеру мистера Раштона танцевать, и легко следовали за ним повсюду. Хотела бы она понять, почему Раштон действовал на нее подобным образом. Может быть, тогда она сумела бы сопротивляться тому, что она начинала получать удовольствие от его общества. Это приводило ее в ужас.

Пытаясь отвлечься от странных нашептываний своего сердца, она спросила Раштона, знаком ли он с сэром Литон-Джонсом.

Казалось, ее вопрос вызвал у Раштона чувство облегчения.

Он ответил:

— Да, и уже много лет. Он достойный джентльмен, выдающийся человек и известен энергичной заботой о своих землях. Я не мог не заметить, что он довольно долго беседовал с вами!

— Почти все время. Я нашла его весьма приятным. Как раз такой человек… — она внезапно замолчала, краснея при мысли о том, что собиралась так прямо и выпалить, — из него получится прекрасный муж для Дафны, — то есть как раз такой человек и способен развлечь даму в бальном зале, даже когда не может танцевать с ней Мистер Раштон слегка сузил глаза.

— Ведь вы не это собирались сказать, не так ли?

Марджори пожалела о такой проницательности и, покачав головой, ответила:

— Прошу вас, не будем об этом говорить. Я бы не хотела обсуждать с вами такие вещи.

— Могу я угадать суть ваших мыслей?

Марджори с каждым так-том музыки, кружившей их по длинной комнате, все больше и больше смущалась. Она взглянула на него и с ноткой раскаяния в голосе вновь попросила его:

— Я бы хотела, чтобы вы этого не делали!

— Я думаю, что мне следует это сделать, — отпарировал он. — Вы уже поставили меня в известность относительно того, с какой целью приехали в Бат. Но я полагаю, что вы делаете большую ошибку, когда пытаетесь связать вашу сестру, пусть даже без ее участия, с первым попавшимся мужчиной. Это попросту неприлично.

Марджори не понравилось содержание его речи, как она полагала, этого ни в коем случае не позволил бы себе произнести ни один истинный джентльмен. И уж совсем ни к чему был пристальный взгляд, которым он как будто намеревался ее запугать.

— Думаю, что с вашей стороны несправедливо устраивать мне головомойку за то, что я пытаюсь устроить дела моей сестры.

— Вы отрицаете свои корыстные мотивы?

— Ах, корыстные?! В конце концов, они не так уж отличаются от мотивов большинства присутствующих здесь дам — не говоря уж о некоторых джентльменах, которым не хватает средств и которые стремятся заключить союз с состоятельными женщинами.

— Но разве вы должны брать с них пример?

Марджори глубоко расстраивала эта тема.

— Вы думаете, это доставляет мне удовольствие? Если бы у меня было достаточно денег, мы бы не только сейчас не танцевали друг с другом, осмелюсь сказать, я бы даже никогда на вас не взглянула. Что бы я стала делать в Бате?! Я бы не выезжала из Лондона и, как и вы, получала удовольствие, ведя праздный образ жизни!

— Как и я, получали удовольствие? — спросил он с холодным смешком. — Я, значит, должен жалеть о том, что моим предкам хватило здравого смысла и ума позаботиться о своей собственности? Думаю, что нет.

Марджори обиделась. Раштон мог бы и не напоминать, каким образом ее отец потерял свое состояние. После его смерти она поняла, что всем было известно о его страсти к азартным играм.

— С какой легкостью вы меня осуждаете, — тихо ответила она, чувствуя себя уязвленной его словами. — Но вот что я вам скажу: я никогда в жизни не встречала более недоброго человека. Позвольте мне предложить вам приберечь свои мнения и обвинения для тех, кто находится не в таком отчаянном положении, как я. А пока что, признаюсь, я очень рада, что этот вальс скоро закончится.

У Раштона был такой вид, как будто она ударила его по лицу.

— Я не собирался… о, черт возьми, Марджори! Я вовсе не собирался… я всего лишь хотел дать вам понять, что мне не нравятся любые махинации.

— Что ж, вы и в самом деле все прекрасно мне объяснили, не так ли? — прошептала она.

Поскольку танец и в самом деле заканчивался, Марджори высвободилась из его объятий и сделала медленный, подходящий к случаю реверанс. После этого она с величавым видом отошла от него, надеясь, что их спор остался незамеченным для множества зрителей, сидевших в зале. Она заняла место возле тети, глубоко вдохнула и приняла спокойный вид. Она обвела взглядом длинную комнату и заметила, что все же привлекла к себе некоторое внимание. Ей не хотелось поддаваться смущению, но она чувствовала, что щеки явно становятся горячее.

Миссис Вэнстроу заметила, что она краснеет.

— Честное слово, Марджори! — заявила она хриплым шепотом. — У тебя на каждой щеке два довольно безобразных красных пятна. Что такое, скажи на милость, ты наговорила нашему доброму мистеру Раштону, что он выглядит скованным и несчастным?

Надеюсь, ты его не обидела. Ты должна знать, что большинство считает его законодателем моды здесь, в Бате. Его обязательно всюду приглашают. Знаешь ли, если тебе хочется пристроить Дафну, совсем не стоит с ним ссориться. Тебе надо перед ним извиниться при первой возможности!

Марджори внезапно рассердил совет искать расположения Раштона, и она ответила, упрямо вздернув подбородок:

— Я скорее покрашу волосы в рыжий цвет!

К немалому ее удивлению, миссис Вэнстроу рассмеялась.

— Что ж! — воскликнула она. — У тебя, без сомнения, нет недостатка в мужестве! Следует отдать тебе должное!

Раштон вышел из бального зала, чтобы подышать воздухом, и остановился у самого входа. Многочисленные завсегдатаи приемов сновали туда-сюда. Некоторые уходили, некоторые как раз только что прибыли, а некоторые, как Раштон, наслаждались отдыхом от утомительных танцев.

Он стоял и смотрел на тех, кто наконец-то прибыл, здороваясь с теми, с кем был хорошо знаком, приветствуя и тех, кого едва помнил, и не обращая внимания на всех остальных. Его спокойствие серьезно нарушил неудачный разговор с Марджори. Он не знал, что о ней и думать, или, вернее, как расценивать непонятные чувства к ней.

Дело было в том, что она заставила его испытывать совершенно новые ощущения. Подумать только, когда он танцевал с Марджори вальс, то на мгновение утратил способность думать, выражать свои мысли, здраво размышлять! Просто наваждение какое-то. Особенно когда она смотрела на него своими очаровательными глазами, которые, казалось, заглядывали ему в душу. Он понял, что больше всего на него действовала ее откровенность. Никогда в жизни он не был знаком с женщиной, которая, подобно Марджори, так спокойно признавала свои недостатки и объявляла о своим стремлениях.

И ему это нравилось! Помоги ему небо, ему это очень нравилось.

Почему же тогда он так свирепо обрушился на нее? Он знал, что ее обидел, и жалел об этом. Но будь он проклят, если когда-нибудь скажет ей об этом.

13

— Но ты уверен, что мистер Раштон не станет возражать против нашего танца и не увезет тебя отсюда немедленно? — спросила Дафна своего прекраснейшего, дивного возлюбленного. Она подала руку Сомерсби, и теперь он вел ее в середину бального зала. Ее рука слегка дрожала.

Лорд Сомерсби улыбнулся и успокоительно похлопал ее по руке. Впрочем, тут же прекратил это делать, боясь, что за ним могут наблюдать. Он слегка наклонил к ней голову и шепотом ответил на ее взволнованные слова:

— Нет! Представь, он сам предложил мне пригласить тебя, по крайней на один танец, Дафна. Да, можешь удивляться сколько хочешь! Он полагал, что, если я этого не сделаю, мое поведение сочтут грубым. Я так рад, что он знает толк в приличиях! Мне никогда не приходило в голову, что все эти церемонии будут так кстати!

— О, Эван! — прошептала в ответ Дафна. — Я так счастлива, что мы танцуем вместе, но, прошу тебя, скажи мне, церемонии — это что? Видишь ли, должна признаться, я так мало знаю. Может быть, это по-французски?

У лорда Сомерсби вырвался смешок.

— Ты очень хорошо все знаешь, дорогая, — ответил он, оглядываясь, чтобы оказаться как можно дальше от Раштона. — Это все равно что приличие и благопристойность.

— Ах, конечно же. Как глупо с моей стороны! Но мне так нравится, когда ты меня дразнишь. О, мой дорогой, что же нам делать? Марджи против нашей любви! Ты и представить себе не можешь!

— О нет, как раз могу! — ответил он, кланяясь ей перед началом танца. — Раштон тоже слышать об этом не желает! Он думает, что мы с тобой не подходим друг другу, ты и я! Можно ли заявить что-нибудь более нелепое?

— О, Эван! Что же нам делать?

— Не беспокойся! Мы что-нибудь придумаем!

Во время контрданса можно было обменяться лишь несколькими словами. Все, что осталось невысказанным на словах, влюбленные, которым мешали, сообщили друг другу с помощью выразительных улыбок и взглядов, щедро одаряя ими друг друга.

Марджори, к которой в начале танца подошла мисс Притчард, беседовала с Оливией, посматривая на Дафну. Та вела себя во время танца с достоинством и вовсе не выглядела нелепой.

Пока пара обменивалась кокетливыми, мечтательными взглядами, Марджори с облегчением поняла, что ничего страшного не происходит. Вообще при виде Сомерсби и Дафны у нее возникла Мысль, что это просто два ребенка, которые выросли, но не поумнели. Что с них взять? Мисс Притчард не склонна была считать все это таким уж безвредным, как казалось Марджори.

— Кажется, его светлость безумно влюблен, — заметила эта элегантная дама. — Я так давно знакома с Сомерсби и, клянусь, до сегодняшнего вечера ни разу не видела, чтобы он с кем-то танцевал с таким блаженным видом, как он танцует с вашей сестрой.

Марджори уже сообразила, что мисс Притчард всегда говорит лишь то, что может каким-то образом послужить ее интересам, поэтому отвечала осторожно:

— Он еще неопытен. Насколько я понимаю, он всего лишь несколько недель назад был на своем первом сезоне в Лондоне. Осмелюсь заметить, что ему еще многое предстоит испытать, прежде чем придет серьезная привязанность.

Мисс Притчард промолчала, и Марджори взглянула на нее. Оказалось, на прекрасном лице ее собеседницы написано немалое изумление.

— В чем дело? — спросила Марджори удивленно.

— Я никогда не была знакома ни с кем, кто был бы похож на вас, мисс Чалкот. Ваши бесстрастные замечания по поводу того, что любой другой мой знакомый счел бы явно обнадеживающим романом, потрясли меня, особенно учитывая положение вашей сестры. Я полагала, что вы будете на седьмом небе от счастья, когда увидите, что с ней флиртует лорд Сомерсби. Что касается меня, видя то предпочтение, которое он столь явно ей оказывает, я бы уже бросилась заказывать подвенечное платье!

— Вы хотите сказать, что я желаю этого брака?

— А разве это не так? Не могу поверить! Какое вы странное создание! Не желаете, чтобы ваша сестра вышла замуж за человека с титулом и богатством. Я, знаете ли, не делаю вид, что настолько лишена интереса к мирским заботам. Будь у меня сестра, я, несомненно, стала бы поощрять ее в таком деле. Тем более, кажется, их чувства взаимны.

Поскольку в тот момент благодаря фигурам контрданса Дафна и Сомерсби встретились снова и жар последовавших за этим улыбок мог бы зажечь дюжину свечей, Марджори не могла опровергать очевидного. Ее немало поразила нежность, которой дышало лицо Дафны. Неужели она неверно судила о сердце своей сестры? Неужели наблюдения мисс Притчард отличались большей точностью по сравнению с ее собственными? Она не могла этому поверить. Она просто отказывалась этому верить. И все же, что, если это правда?

Марджори, честно говоря, не хотела даже думать об этом. Она уже решила, как действовать ей и Дафне, и лорд Сомерсби вовсе не входил в ее планы. Для ее сестры с куриными мозгами требовался кто-то основательный и солидный. Их брак мог обернуться для обоих только несчастьем, в этом она была уверена.

— Поглядите! — настаивала мисс Притчард. — Вы должны признать, что в каждого из них попало по крайней мере три стрелы Купидона. Я никогда не видела, чтобы вокруг еще какой-нибудь пары витал аромат апреля и мая сразу. Признайтесь, что вы ошибались, и я буду удовлетворена.

К этому моменту Марджори сочла свой разговор с мисс Притчард крайне утомительным. Поэтому она решила избавиться от надоедливого соседства привычным способом. Закатив глаза и прижав руки к груди, она сладким голоском затараторила:

— Конечно, вы правы, дорогая! Должно быть, этот брак заключен на небесах. Они так удивительно прекрасно смотрятся вместе, и как я только могла думать иначе! — С заговорщической улыбкой она добавила:

— Я уже позаботилась о подвенечном платье Дафны — точно как вы предложили. Пожалуй, лучше всего выдать ее за Сомерсби раньше, чем закончится это лето. До сих пор я никому не могла довериться. Но, раз уж вас так интересует благополучие милой Дафны, скажите мне, что вы думаете о церемонии в саду, где будет столько счастья, что осенью нам не грозит ненастье.

Мисс Притчард явно понравился ответ Марджори. Лицо ее напоминало хитрую мордочку сытой лисы.

— Как романтично вы выражаетесь, мисс Марджори. Счастья — ненастья, подумать только! Значит, вы не только хорошая сваха, но и поэтесса? Как это очаровательно! О! Я вижу, мне машет рукой мисс Раштон. Простите, я непременно должна сделать ей комплимент по поводу ее платья. Она одна из немногих знакомых мне женщин, которым идет белое. Может быть, мы еще поговорим с вами раньше, чем закончится лето!

Она грациозно прошла мимо Марджори, у которой осталось явное ощущение того, что она только навлекла на свою голову большие неприятности. Кроме того, она вдруг поняла, что просто не в силах отвести взгляд от подола своего собственного белого узорчатого кисейного платья. О, нет — она не позволит острому язычку мисс Притчард, во всем идущей по стопам собственной матери, испортить ей настроение. Она с удовольствием вспомнила, как сэр Литон-Джонс отпустил ей особенно изысканный комплимент по поводу элегантности ее бального платья, заметив, как красиво белое при ее светло-каштановых волосах.

Мысли о сэре Литон-Джонсе и отвлекли ее от неприятного разговора с мисс Притчард о восхитительных перспективах брака баронета с Дафной. Марджори была вполне невозмутима, когда ее представляли кое-кому из круга многочисленных знакомых миссис Вэнстроу. Потом по крайней мере четыре джентльмена пожелали танцевать с нею. Она с удовольствием приняла приглашения.

Прием близился к завершению. Вот-вот должно было пробить одиннадцать. Этой традиции было гораздо больше пятидесяти лет.

Марджи была рада вернуться в «Полумесяц». Бал оказался смесью успешных, но утомительных встреч. Кроме того, что-то смутно беспокоило ее. Марджи чувствовала, что ни мистер Раштон, ни мисс Притчард не желали помочь ей найти Дафне подходящего мужа. Скорее наоборот, каждый из них, будь у них шанс, с удовольствием разрушил бы ее планы.

Все же ей доставляло удовольствие видеть Дафну покорной и мирной, сидящей рядом с ней, сложив руки на коленях и мягко улыбаясь. С ее губ не слетело ни одной жалобы. Похоже, она совсем не огорчалась по поводу того, что Сомерсби за весь вечер не подошел к ней больше ни разу. «Как это непохоже на нее», — подумала Марджори. С другой стороны, когда Дафне представили сэра Литон-Джонса, она заговорила с ним в безмятежной манере, свойственной дамам, что тоже было непохоже на нее. Впрочем, насколько поняла Марджи, баронету это понравилось. Подумав, она пришла к простому заключению, что Дафна начала взрослеть.

С другой стороны, миссис Вэнстроу была далека от состояния мирного довольства жизнью. Она сидела напротив Марджори. Ее белое перо резко дергалось, когда экипаж ехал по городу по направлению к «Полумесяцу». Глаза ее сияли торжеством, а мысли можно было прочесть по взволнованному выражению ее лица.

Ее тетя не произнесла ни одного слова с того момента, как откинулась на подушки и экипаж тронулся в путь. Однако казалось, что она просто неспособна высказать вслух, какое удовольствие доставил ей вечер.

— Я никогда не видела, — начала вдруг с воодушевлением миссис Вэнстроу, — такой зависти в глазах миссис Притчард, как сегодня вечером! О, если бы я могла при каждой нашей встрече праздновать в душе подобную победу! У меня больше не осталось бы никаких желаний. Моя дорогая племянница, ты и представить себе не можешь, какой успех имела сегодня твоя работа. Никто ни о чем не догадался. Знаешь, меня несколько раз спрашивали, кто сшил мне платье. И даже, не прислали ли мне его из одного из магазинов в Лондоне. Никому в голову не пришло, что такую прекрасную вещь могли мне сшить здесь!

Ах! Я вне себя. Будь я более нервной, я стала бы жаловаться на перевозбуждение и сердцебиение. Я сама не своя от радости!

Марджори, понимая, что Судьба предоставила ей долгожданный шанс обратиться к тете с просьбой приютить ее и Дафну на более долгий срок, тихо произнесла:

— Ах, миссис Вэнстроу, у меня в сундуке лежит альбом с набросками. Я, знаете ли, часто этим балуюсь. Там примерно две дюжины рисунков бальных платьев, придуманных мной. Может быть, вы захотите как-нибудь полистать его. Я бы с огромным удовольствием сшила вам столько платьев, сколько вы захотите. Да и не только платьев, ведь я прекрасно разбираюсь в любой одежде: косынках, накидках, рединготах, мантильях… О, простите, мне только что вспомнилась одна печальная вещь!

Миссис Вэнстроу наклонилась вперед. Она явно ловила каждое слово Марджи. Эти последние ее, кажется, серьезно огорчили.

— Что? Что такое, дитя мое?

Марджи вздохнула.

— Не помню, говорила ли я вам об этом, дорогая миссис Вэнстроу, но Дафна и я завтра уезжаем в Брайтон. У нас там есть знакомая. Она обещала мне место швеи в своем довольно модном магазине. Согласитесь, при наших ужасных обстоятельствах просто преступно не воспользоваться ее необычайной добротой. Мне очень жаль! Мы получили бы такое удовольствие, не правда ли?! Я имею в виду шитье платьев для прогулок, дорожных. Шляпки настолько изящные, насколько это можно себе представить. О, я чуть не забыла! Я ведь хотела сшить вам мантилью до колен, бежевого и сиреневого цветов, отороченную соболем, — или, по-вашему, больше подошел бы лисий мех?! Ох, надо же! Я все болтаю и болтаю! Вы должны простить меня! Я всегда так увлекаюсь, когда речь идет о модной одежде! Забудьте все, что я сказала, и пожелайте нам счастливого пути. Мы отправимся на заре. Я только что поняла, что, скорее всего, мы больше вас не увидим. Мне так грустно! — Она достала платок из вышитой бисером сумочки и по очереди прижала к каждому глазу, вытирая несуществующие слезы.

Марджи не смела взглянуть на свою сестру. Она видела боковым зрением, что бедную Дафну вот-вот хватит удар от неожиданного потрясения. При ограниченных умственных способностях сестры, Марджи была уверена, что Дафна ни за что не догадается, зачем она рассказывает тете сказки о поездке в Брайтон.

В то же время на лице миссис Вэнстроу наконец появилось выражение, на которое Марджи так надеялась! Ее тетю явно расстраивала мысль, что она лишится стольких, по-видимому, прекрасных нарядов, о которых только что рассказала племянница. Она приоткрыла рот, вытаращила глаза и довольно сильно побледнела.

— Вы уезжаете? — прошептала она. — То есть, конечно, уезжаете! — На ее лбу появилась складка, глаза уставились куда-то в пространство за окном.

Она растерянно надула губы и медленно что-то соображала.

Марджори ждала не дыша. Для сохранения аффекта она продолжала промокать глаза и сопеть, пока тетя обдумывала все, что она сказала.

Дафна, явно не в силах переносить эту неизвестность, взяла сестру за руку и сильно ее сжала. Марджи повернулась, чтобы на нее посмотреть, но в ответ на страдальческое выражение вопрошающих и умоляющих глаз сестры просто покачала головой.

Дафна расплакалась.

— Я не хочу уезжать! — захныкала она. — Я не хочу ехать в Брайтон! Ненавижу Брайтон!

Марджори, вздрогнув от внезапного бурного проявления чувств сестры, сунула ей в руки платок.

— Но ты же никогда не была в Брайтоне. Я уверена, как только мы увидим этот очаровательный город…

Она и дальше продолжала бы этот фарс, но ее перебила миссис Вэнстроу, чей твердый голос прервал вопли Дафны.

— Вы никуда не поедете! Вы обе останетесь со мной, у меня в доме, до конца лета! Да если бы я отпустила вас бог знает куда, я была бы самым злым человеком на земле. Вам гораздо лучше будет у меня. Пусть никто не упрекнет меня в том, что у Лидии Вэнстроу нет сострадания.

Марджори под воздействием какого-то дьявольского импульса спросила:

— Не хотите ли посмотреть мой альбом с набросками сегодня вечером перед сном?

Миссис Вэнстроу бросила мимолетный взгляд в ее направлении и, нахмурив влажный лоб, резко ответила:

— Не понимаю, Марджори, что означает подобный дерзкий тон. Все же позволь тебе заметить, что твои недостатки могут в будущем принести тебе большие неприятности. Подумай об этом! А что касается твоего альбома с набросками, я могу посмотреть его и завтра, после второго завтрака.

14

Марджи давно не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас. Она быстро передвигалась по маленькой столовой в городском доме миссис Вэнстроу, от стола к стулу, потом к камину, где она разложила по крайней мере две дюжины своих набросков. Она в буквальном смысле прыгала от одного к другому, делая пометки, обдумывая разные ткани, решая, какие выбрать нитки, вышивки и прочую отделку, и в общем получая огромное удовольствие.

Она и ее тетя, неожиданно настоявшая на том, чтобы молодые девицы прекратили обращаться к ней так официально — миссис Вэнстроу, а предложила звать ее тетя Лидди, — уже выбрали три подходящих материи. Один кусок сиреневой тафты длиной в шесть ярдов, другой, на канапе рядом с камином, был легкой жаконэ лимонного цвета, а на кресле царил переливчатый шелк цвета морской волны.

Марджи была в таком восторге от близкого завершения этой стадии своего весьма грандиозного замысла, что в тот день позволила себе выйти в поношенном легком кисейном платье, со сборками на груди, волосы она просто обмотала вокруг головы. Тетя с Дафной ушли в зал для питья минеральной воды, предоставив ей заниматься своими делами. Марджи заверила тетю Лидди, что она совершенно здорова и, следовательно, воды ей не нужны. Она также дала понять, что будет в полном восторге, если проведет все утро по колено в чернилах, акварельных красках, бумаге для набросков, тканях, иголках и кружевах!

Тихо напевая без слов, она едва расслышала, как открылась дверь.

Она слегка вздрогнула, когда дворецкий с видом крайнего неодобрения объявил ей о приходе мистера Раштона.

— О небо! — воскликнула она, немедленно отбросив назад несколько прядей волос, выбившихся из ее неэлегантной прически. — Должно быть, какая-то ошибка! Я…

— Вижу, я доставил вам некоторые неудобства, мисс Чалкот, — начал мистер Раштон. — Но когда я вчера спрашивал вашу тетю, когда смогу навестить вас, она настаивала, что одиннадцать часов — прекрасное время для визита. — Он с изумлением обвел взглядом разгромленную комнату, соображая, чем же она тут занимается.

— Как странно, — ответила Марджи. Ей было ужасно неловко. Может быть, ее тетя рассчитывала к этому времени вернуться. Надо пока чем-то занять мистера Раштона.

С рассеянным видом разглаживая платье, она сказала:

— Если вы будете так добры и подождете меня в гостиной, я присоединюсь к вам всего через несколько минут. Тетю Лидди, должно быть, что-то задержало.

— Если вы не против, я бы предпочел остаться здесь, — сказал мистер Раштон, у которого почему-то лицо приняло странное выражение.

— Вы это серьезно? — спросила она и, только задав вопрос, поняла, как грубо он прозвучал.

Он слегка улыбнулся и ответил, что, в самом деле, говорил очень серьезно. Он вдруг начал рассказывать, что его мать, когда еще не страдала от ревматизма, с удовольствием шила платья и занималась рукоделием. В детстве он построил несколько замков из катушек, которые ей были больше не нужны.

— У меня остались самые теплые воспоминания о том, как я в детстве играл рядом с ней. Запах этих свежевыкрашенных тканей напомнил мне те счастливые дни.

— Тогда, если хотите, конечно, можете остаться.

— Спасибо, — сказал он улыбаясь.

Марджи попросила шокированного дворецкого подать чай в маленькую столовую.

Мистер Раштон и представить себе не мог, насколько униженной чувствовала себя Марджи, когда он застал ее в столь неприглядном виде. Он ловко сумел найти объяснение своему странному желанию остаться в столовой, но она была убеждена, что он совсем не одобряет ее неряшливость. Раштон отличался придирчивым вкусом и на редкость внимательно относился к каждой детали костюма. Сам он был одет безупречно: сюртук из качественного синего сукна, белый жилет, желтые короткие штаны в обтяжку и блестевшие высокие сапоги с отворотами. Но, к ее удивлению, он, казалось, вовсе не проявил никакого интереса к состоянию ее наряда или прически. Просто сел на не занятый тканями стул у камина.

Их разделял обеденный стол. Марджи никак не могла найти тему для разговора. Прошло около недели с тех пор, как они беседовали в последний раз, танцуя в зале для приемов. После, дважды встречаясь с ней в обществе, он приветствовал ее вежливым поклоном, и она в ответ кивала ему, но не больше.

А теперь он был здесь и смотрел на нее, слегка улыбаясь и не говоря ни слова.

Она попыталась вспомнить какую-нибудь новость или анекдот, чтобы рассказать ему, но ничего не приходило в голову. Спустя секунду — он все же упорно молчал, заставляя ее чувствовать еще большую неловкость, — Марджи решила, что не станет даже пытаться говорить с ним. Если он желал быть невежливым, она отплатит ему тем же.

Поэтому она уселась у стола, взяла перо и начала делать набросок накидки, напоминавший ту, которую она видела в « La Belle Assemblee ». Казалось, он понял, почему она молчит, и заговорил:

— Я хотел побеседовать именно с вами.

— Я польщена, — ровным голосом отозвалась Марджи, не отрывая взгляда от рисунка. Она снова окунула перо в чернильницу и продолжала водить им по гладкой бумаге своего альбома с набросками.

Услышав ее равнодушный ответ, он встал со стула.

— Уверен, что так, — шутливо сказал он, остановившись напротив нее. Марджи украдкой на него посмотрела. Он изучал некоторые из ее набросков.

— Это все ваши? — спросил он несколько изумленным голосом.

— Да, — снова ответила она безо всякого выражения. — Вас это, кажется, удивляет?

— Думаю, что да, немного. — Затем он откашлялся и подошел совсем близко к ней. — Вас, может быть, интересует, о чем я хотел с вами поговорить?

Марджи подняла на него взгляд.

— Вероятно, собираетесь на что-то пожаловаться. До сих пор это было единственной причиной ваших встреч со мной. Говорите побыстрее и уходите. У меня очень много работы!

Она положила перо с серебряной ручкой на поднос перед собой и встала. Ее расстроили его приход не вовремя, его нарочитое немногословие. Она начал собирать некоторые наброски со стола и складывать их в стопку.

— Вы, конечно, правы, — произнес он. — У меня и в самом деле есть жалоба. Мне стало известно, что вы сообщаете всем и каждому о своем намерении выдать сестру за Сомерсби.

Марджи положила еще один набросок на верхушку растущей кипы. Она не могла поверить своим ушам!

— Неужели вы глухи, мистер Раштон? — сказала она в раздражении. — Сколько раз я должна повторять вам, что у меня и в мыслях нет устраивать свадьбу Дафны и вашего подопечного! По крайней мере, в этом мы с вами согласились друг с другом. Однако вы упорно отказываетесь мне верить! Я без колебаний заявляю вам, что ваше недоверие меня обижает!

— Видите ли, ко мне подошли три разных человека, и каждый из них доверительно сообщил мне, что вы хвалились, будто брак вашей сестры с Сомерсби состоится раньше, чем закончится это лето. Я не обратил внимания на первый и даже на второй слух. Но, кажется, решительно все полагают, что Сомерсби женится на мисс Чалкот, а вы собираетесь это организовать!

Марджори уставилась на Раштона, потрясенная до глубины души. Она покачала головой:

— Нет. Я сказала вам правду о своих намерениях! Не могу представить себе, как или почему… — Она замолчала, вдруг припомнив, как опрометчиво отреагировала на провоцирующие замечания Оливии Притчард. — О… — наконец сказала она, понимая, что именно мисс Притчард позаботилась о том, чтобы представить их разговор в наихудшем свете.

— В чем дело? — спросил он.

— Это моя вина, — сказала она, опуская взгляд на набросок перед ней. Она провела пальцем по шершавой сухой бумаге для рисования и продолжила:

— Я разговаривала с мисс Притчард, и та, кажется, совершенно не правильно истолковала мои слова. В действительности, боюсь, что я сказала именно то, что вы мне повторили. Но я говорила иронически. Неужели мисс Притчард пришло в голову поверить такой глупой речи?

— Значит, вы все-таки сказали «к концу лета»?

— Боюсь, что да. Я знаю, что поступила дурно, но мисс Притчард разговаривала таким тоном, как будто обитает на хрустальной горе в золотом дворце и лишь из чувства долга снисходит до нас, простых смертных, — вот я и потеряла самообладание.

— Знаете, это с вами слишком часто происходит.

— Вот как! — воскликнула она, мгновенно вскипая и, стало быть, подтверждая сказанное Рашто-ном. — Думаю, нехорошо с вашей стороны так говорить. Я все время вынуждена признавать перед вами свои недостатки и ошибки, просить у вас прощения и всячески оправдывать свое поведение! Мне никогда раньше не надо было этого делать, и я должна сказать, что мне это ни капли не нравится!

— Очень странно! — усмехнулся он, слегка опустив голову. Вдруг он посмотрел на нее совсем с другим выражением. — Я как раз подумал то же самое! Не сердитесь, умоляю! Я имел в виду себя, а не вас.

Марджори видела, как прежняя холодность Раштона уступила место другим чувствам. Сердце ее начало таять. Он мог быть таким приятным, когда его голубые глаза сияли добротой и очарованием.

Она вздохнула.

— Полагаю, мы раздражаем друг друга, не так ли?

— Да, — признал он.

Раштон продолжал задумчиво на нее смотреть, в его глазах по-прежнему светилась улыбка. Марджори не могла догадаться, о чем он думает. Он просто твердо смотрел ей в глаза, и было невозможно прочесть его мысли. Она снова попыталась придумать что-нибудь интересное для беседы. В воздухе повисло напряжение, которое ей было вовсе не по душе. Гневное выражение, конечно, исчезло с его лица, но Марджори не могла понять, что он чувствует теперь.

Ее руки и ноги охватила уже знакомая томительная слабость. Вздрогнув, она подумала, что чувствует себя так же, как во время того вальса, испытывая головокружение и еще что-то странное и необъяснимое. Она хотела, чтобы он ушел, боясь своего непонятного ей состояния и все же приходя в ужас при мысли о том, что он действительно может уйти.

Раштон на мгновение резко повернулся к двери. Она подумала, что он решил-таки уйти. Но где-то в глубине души Марджи была убеждена, что он не сделает этого. По всей вероятности, Раштон просто прислушивался. Потом он вновь повернулся к ней, но на этот раз выражение его лица почти пугало своей напряженностью.

Он приближался к ней, постепенно уменьшая и без того небольшое расстояние, которое оставалось между ними, обходя стол со словами:

— Я задал вам вопрос во время танца. Вы не ответили мне.

Марджори почувствовала, что у нее пересохло в горле. Он приближался к ней явно с худшими — или, может быть, с лучшими — намерениями! Марджори повернулась к нему лицом. От ее резких движений один из набросков скользнул на пол к ее ногам.

— И что же это был за вопрос? — спросила она хрипловато. Она не смела встретиться с ним взглядом.

— Зачем вы сюда приехали? — спросил он. — Нет, не отворачивайтесь! Смотрите на меня! — Он взял ее рукой за подбородок.

Она вздрогнула, в ее груди бешено стучало сердце. Марджи встретилась с ним взглядом и вдруг поняла, что он уже держит ее в объятиях. Она прошептала:

— Я уже говорила вам, что должна найти Дафне мужа. Разве вы не понимаете, что это важно? Вы встречались с ней, вы с ней говорили! Наверняка теперь вам ясно, в каком я сложном положении?

— Неужели мы все время должны говорить о Дафне? — прошептал он, скользя взглядом по ее лицу, как будто запоминая, какие у нее глаза, щеки, нос, губы. — Как насчет вас? Вы ищете себе мужа?

Она покачала головой.

— Нет. Я уверена, что из меня не вышло бы хорошей жены. Я не отличаюсь послушанием, должным смирением и прочими необходимыми достоинствами. — Он стоял слишком близко, невозможно близко. Она провела языком по губам, надеясь избавиться от этой раздражающей сухости. — Я не стремлюсь к замужеству. Выходит так, что у меня… у меня совсем другое будущее.

— Я не беспокоюсь о будущем, — прошептал он в ответ. И с этими словами он очень крепко и пылко поцеловал ее в губы.

Чувства слабости и головокружения возросли до такой степени, что Марджори беспомощно оперлась на мистера Раштона. Тело ее не желало повиноваться хозяйке. Его руки все еще крепко обнимали ее за талию, и рот его не отрывался от ее губ.

Она напрасно позволила ему себя поцеловать. Поощрять его было прискорбным безумием, и все же она испытывала в его присутствии такие мучения! Он обладал над ней несомненной властью, какой-то удивительной способностью начисто лишать ее воли. Как это было возможно? Почему она позволяла ему обнимать себя и, в сущности, не сопротивлялась?

Осознание того, что она так мало собой владеет наконец отрезвило ее. Марджи оттолкнула от себя Раштона. Он напугал ее.

— Сэр! — вскричала она. — Прошу вас, перестаньте докучать мне. Ваше поведение совсем не подходит джентльмену!

— Марджори, — тихо заговорил он, — я не собирался целовать вас. Придя сюда, я только хотел выяснить все насчет тех слухов, которые поползли всюду со времени нашей последней встречи. Но с этим мы покончили. Что касается остального, вы так чертовски привлекательны, что, кажется, я теряю голову, как только оказываюсь рядом с вами! Надеюсь, вы простите мне ссору, произошедшую по моей вине. Тогда, во время танца. Я приношу вам свои извинения. У меня нет права судить вас и кого бы то ни было. Ах, черт! Я не могу понять, почему рядом с вами веду себя как последний дурак!

— Это не комплимент, — шепотом ответила Марджори. Она чувствовала смятение, почти панику, вызванные его близостью и странными извинениями. Она не могла понять его.

Раштон отошел от нее и поклонился.

— Вы были правы, Марджори. Я слишком докучал вам. Простите мою дерзость. Ваша красота привлекает меня непонятным образом. И я без колебаний признаюсь вам, что в ваших возмутительных манерах есть что-то, что усиливает худшие черты моего характера. Я становлюсь сам не свой.

— Ах, боже мой! — воскликнула она в притворном негодовании. — Как это похоже на вас, винить меня в своем дурном поведении! Если я плохо на вас влияю, то от души советую вам уйти. Ваше присутствие здесь не делает чести ни одному из нас. Кроме того, если тетя вернется и застанет нас наедине в такой скандальной ситуации, она наверняка выгонит вас из дома! — Марджори отлично знала, как это было далеко от истины. Она ясно поняла, что ее тетя охотно выщипала бы себе брови, если бы это привело в ее дом мистера Раштона или лорда Сомерсби! Впрочем, мистеру Раштону не нужно было так много знать.

— Вы, конечно, правы! Я должен уйти.

Этот странный человек резко от нее отвернулся и вышел из маленькой столовой.

Когда он ушел, Марджори без сил упала на стул, стоявший позади. Немного успокоившись, она наклонилась, чтоб поднять упавший на пол набросок. Ее пальцы были холодными и все еще дрожали. Она положила акварель на стол и затем мягко коснулась губ ледяными руками.

Почему она позволяла ему подобные вольности?! Никогда в жизни она не встречала мужчину, который, подобно мистеру Раштону, переворачивал ее уютный мир вверх тормашками. И что он имел в виду, когда поцеловал ее, а потом признал, что поступил не правильно? О, это опасный человек. Он мог разбить ей сердце.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем Марджори почувствовала, что понемногу приходит в себя. Все это время она читала себе суровую лекцию по поводу того, что необходимо держаться как можно дальше от этого непонятного мистера Раштона. Может быть, дело было в том, что она проводила мало времени в обществе джентльменов и не знала, что там у них принято. Может быть, она впервые в жизни получала удовольствие, но, как бы то ни было, ее сердце было крайне уязвимо. Если она не проявит разумную осторожность, то скоро весьма об этом пожалеет!

Поэтому, начиная с этого момента, она постарается не обращать на Раштона внимания. Ничего хорошего не выйдет, если общаться с мужчиной, обладающим значительным опытом жизни, чьи цели ей непонятны и, уж конечно, не принесут ей счастья в будущем.

15

Грегори Раштон шел быстрым шагом, гулко стуча каблуками по мощеной дороге. Учитывая его возбужденное состояние, путь от «Полумесяца» до его жилища рядом с купальнями казался совсем коротким.

Что, черт возьми, с ним происходило?

Он никогда не собирался так обращаться с Марджори! Никогда. Он только хотел узнать правду обо всех этих слухах, только и всего.

В тот момент, когда она все ему объяснила, следовало немедленно уйти. И если сказать всю правду, то, как только он узнал, что ее тети нет дома, надо было оставить свою визитную карточку и уехать, вместо того чтобы настаивать на встрече с Марджи. Чего ради ему взбрело в голову навязывать ей свое присутствие?

Он с силой ударял тростью по камням, с трудом сдерживая крик ярости, бушевавшей в его груди. Но вокруг было столько народу, что он ограничился лишь тем, что ворчал и бормотал про себя, каким ужасным бедствием может оказаться женщина, в особенности красивая и искренняя, для здравого смысла и разума мужчины.

Черт побери! Что ж, он не поддастся Марджори, как бы она его ни интриговала. Он покачал головой, когда подумал о ней, ошеломленный своим интересом к молодой женщине, явно не соответствующей его идеалу. Да ведь она, кажется, была в на редкость неприглядном платье, как будто специально его выбрала. И прическа… боже, что у нее была за прическа? Какое-то воронье гнездо на голове! И все же, когда она признавалась в своем неблагоразумии, он мог думать лишь о том, как прекрасны при утреннем свете ее фиалковые глаза и как он снова хотел ее поцеловать. Вот ведь дьявольщина!

Он снова ударил тростью по тротуару!

Черт бы все это побрал! Все выглядело так, как будто он заехал к Марджори только затем, чтобы заключить ее в объятия и понять, был ли их первый поцелуй обыкновенной случайностью или она в самом деле охотно ответила ему взаимностью.

Теперь он, без сомнения, подтвердил первоначальное впечатление о ней. Он не зря счел ее пламенным, живым, полным сил созданием, которое разбудило его потаенные желания, сдерживаемые годами.

Отличное утешение! Желать женщину, с которой он решил не иметь ничего общего!

Миссис Вэнстроу с чувством огромного облегчения узнала, что одна из лошадей ее экипажа потеряла подкову сразу после того, как они отъехали от зала для питья минеральной воды. Поэтому у нее не возникло необходимости ломать себе голову и изобретать предлог, чтобы вернуться домой позже одиннадцати и опоздать на встречу с мистером Раштоном. Ее сердце забилось при мысли о неких возможностях, касавшихся Марджори и Раштона. Он явно интересовался ее племянницей, как бы ни пытался это скрыть. И если она устроит такой блестящий брак своей дорогой Марджори, то, разумеется, по праву воспользуется всеми открывающимися преимуществами.

Хотя ее кучер немало удивился, услышав, как хозяйка настаивает на том, чтобы проделать утомительный путь в гору к «Полумесяцу» в портшезах вместе с Дафной, он только поклонился и пообещал, что проследит за тем, чтобы лошадь должным образом подковали перед тем, как ландо вернутся в конюшни. Кучер направился к ближайшей кузнице, миссис Вэнстроу и Дафна устроились в тесных портшезах.

Миссис Вэнстроу, правда, не понравилось, как стонут и ругаются носильщики, взявшись за ручки портшеза, но она была рада часок-другой провести без Дафны. Ее племянницы предоставили ей немалую пищу для размышлений, так что ей хотелось подумать без свидетелей. Она сузила глаза и принялась кое-что прикидывать в уме.

Лорд Сомерсби, густо покрасневший и потрясенный до глубины души, подошел к Дафне спустя три минуты после своего прибытия в зал для питья минеральной воды. Он делал это каждое утро всю неделю, если, конечно, рядом не было Раштона. Если Раштон присутствовал, то Сомерсби совсем не обращал внимания на Дафну. Если его постоянное мечтательное выражение лица, появлявшееся каждый раз, когда он подходил к ее племяннице, не доказывало его страстной увлеченности, то явным подтверждением служило то, что раньше виконт пил эту воду всего лишь раз или два за сезон.

Последнему дураку ясно, что Сомерсби был безумно влюблен в Дафну!

Да и какой джентльмен не был влюблен в нее?

Как только все узнали, что она, миссис Вэнстроу, стала опекать обеих девиц и объявила, что ее милые родственницы — по крайней мере, в течение лета — получат все возможные преимущества ее влияния в Бате, и у Марджори, и у Дафны тут же появились поклонники. Особенно много их было у Дафны, чья мягкая, какая-то белоснежная красота привела к ее ногам несколько подающих надежды поэтов, которые галлонами черпали вдохновение прямо из воздуха при одном только виде ее прекрасного лица.

Даже сэр Литон-Джонс не раз подходил к ней с вопросом, не может ли он сослужить ей службу, развлекая ее племянницу. Очень любопытно! Она никогда не видела, чтобы сэр Литон-Джонс бегал за какой-нибудь женщиной, в особенности настолько обделенной умом. Но он появлялся возле Дафны нередко, почти так же часто, как лорд Сомерсби, очевидно, стремясь получить руку разорившейся очаровательницы.

Ей-богу, любопытно и становится все любопытнее!

Миссис Вэнстроу размышляла о том удовольствии, которое она получила от визита племянниц. Ей крайне не хотелось расставаться ни с одной лишней монетой, разве что это было продиктовано необходимостью роста инвестиций на бирже. И все же она не могла не думать, что у нее появилась прекрасная возможность одержать этим летом сокрушительную победу над невыносимо заносчивой миссис Притчард!

У нее просто слюнки текли от восторженных предвкушений! Ну и вид будет у ее соперницы, если милый мистер Раштон женится на Марджори, а этот глуповатый лорд Сомерсби сделает предложение Дафне! Она откинулась на сиденье и прижала руку к груди. Глубоко и удовлетворенно вздыхая, она воображала себе, с каким удовольствием сообщит эти новости миссис Притчард:

— Вы видели объявление в «Батском вестнике»? Да, это правда! Две свадьбы состоятся одновременно. И подумать только, ведь Марджори и Дафна завоевали сердца самых завидных женихов! Кто бы мог себе такое представить!

Миссис Притчард просто лопнет от злости!

Тетя Лидди рассмеялась вслух. Правда, смех ее стал несколько сдавленным, когда она услышала, как один из носильщиков шепотом обругал ее изрядные габариты.

Ах, все равно! Жизнь могла преподносить внезапно такие сюрпризы и удовольствия, причем в самый неожиданный момент!

Но что же ей делать с тем затруднительным положением, в котором оказалась Дафна, подумала миссис Вэнстроу. Племянница, рыдая и всхлипывая, объяснила ей, что Марджори запретила ей даже упоминать о браке с Сомерсби. А мистер Раштон, оказывается, в свою очередь не выносил упоминаний о желании своего подопечного жениться на этой красивой дурочке.

Она опять вздохнула. Ну что же, она не напрасно пользовалась в Бате такой известностью! Слава богу, можно деликатно поощрить любую интригу, небольшую сплетню и тайную встречу. Ей уже столько раз доводилось это делать. Да ведь это она заставила Оливию Притчард несколько лет назад невольно обнаружить свои подлинные мотивы перед Грегори Раштоном в тот самый день, когда он собирался сделать ей предложение. Какой глупой была Оливия!

Миссис Притчард никогда не простила ей этого! Все же в конце концов это была вина Оливии. Что касается ее, она не могла попросту даже вынести мысль о том, что мистер Раштон женится на такой лживой женщине. Его обычно высокомерный и тщеславный вид делал его достойным такого наказания, как этот брак, но все же было бы жаль.

Она улыбнулась про себя и дотронулась до аметистового ожерелья, которое несколько раз обвивало ее шею. Как приятно думать, что она так много достигла. Шутка ли — помешать браку с представителем известной семьи Раштонов, на который так надеялась Оливия! Если все пойдет так, как она хочет, то через несколько недель дело будет улажено. Она сама окажется в родстве с этой высокопоставленной семьей. Марджори сумеет заставить мистера Раштона перейти к решительным действиям.

Она снова сузила глаза. У молодой девицы, конечно, был сложный характер, который она пока не могла до конца понять. Она явно отличалась умом. Чем больше миссис Вэнстроу размышляла, тем больше она начинала подозревать, что племянница ее была даже слишком умна. Ведь она с самого начала рассчитывала, что, подарив ей этот элегантный наряд, убедит ее разрешить им погостить у нее подольше. Если это и вправду было ее целью, то она, без сомнения, добилась своего. А какова интрига с этими набросками?! Все это вызвало у миссис Вэнстроу чувство уважения к своей сообразительной племяннице. Значит, ей придется особенно тщательно обдумать, каким именно способом она устроит будущее Марджори.

Марджори Раштон! Только подумайте!

Миссис Притчард наверняка ужасно расстроится!

Какая радость! Какое блаженство!

Когда портшезы наконец завершили свой ужасный подъем к «Полумесяцу», у носильщиков миссис Вэнстроу от чрезмерных усилий покраснели лица. Миссис Вэнстроу повернулась к Дафне, когда та выходила из портшеза, и сказала:

— Думаю, завтра мы с тобой отправимся на барже в Весенние сады. Думаю, что тебе понравится. Если бы я была коротко знакома с лордом Сомерсби, я пригласила бы его сопровождать нас. Разве не было бы мило случайно там встретиться с ним? Полагаю, иногда происходят и более странные вещи. — Попросив Дафну подать ей руку и проводить к двери, она невинным голосом добавила:

— Думаю, Сомерсби очень ко мне привязался, не так ли, Дафна?

Дафна явно удивилась, и миссис Вэнстроу с трудом сдержала свое раздражение, вызванное глупостью этой девочки, но продолжала непринужденно болтать:

— Ах, это происходит очень часто, со многими женщинами, внешне похожими на матерей. Молодые люди нередко крутятся вокруг нас. Меня, к примеру, вовсе не удивляет, что лорд Сомерсби недавно сделал мне комплимент. У этого молодого человека очень доброе сердце. Мне, знаешь ли, очень хочется поближе с ним познакомиться. Ты должна ему это сказать, когда сможешь поговорить в следующий раз с его светлостью. Надеюсь, мне не надо предупреждать тебя, что мы ни слова не скажем об этом Марджори, ведь ей не нравится твоя привязанность к Сомерсби. Ты ведь расскажешь ему о моих чувствах, Дафна. Расскажешь, не так ли?

— Д-да, мэм. Конечно, если вы хотите!

— О, я этого очень хочу, дорогая. Может быть, он завтра утром тоже придет в зал. Я, конечно, сказала ему, что мы будем, как всегда, в восемь. А если ты упомянешь о нашем посещении Весенних садов, я притворюсь, что не слышала ни слова об этом!

Только договорив все до конца, миссис Вэнстроу обернулась и посмотрела на Дафну. Ее вид был совершенно потрясающ. В блестящих голубых глазах Дафны стояли слезы, и ее губы дрожали.

— Моя милая, чудесная тетушка!

Затем миссис Вэнстроу чуть не отбросило назад, потому что Дафна бросилась в ее объятия и изо всех сил ее обняла, всхлипывая каким-то птичьим голосом.

— О, Дафна! — воскликнула миссис Вэнстроу, обнаружив, что бурное проявление радости со стороны ее племянницы неожиданно вызвало у нее самой слезы. — Дитя мое, ты не должна плакать! Ради бога, ты ведь задушишь меня! Перестань же!

Но Дафна так и не перестала обнимать ее, по крайней мере, сразу. Миссис Вэнстроу оставалось только стоически переносить нежности своей племянницы, сохраняя невозмутимость. Впрочем, как она вскоре обнаружила, ей это удивительно легко удавалось.

Дворецкого мистера Брокли едва не хватил удар при виде своей скупой, жадной, лишенной всяческих глупых привязанностей, эгоистичной хозяйки, обнимавшей свою хорошенькую племянницу. Но он каким-то непостижимым образом сдержался и с обычным поклоном впустил в дом всхлипывающую пару.

16

— Но это же смешно! — миссис Вэнстроу отбросила в сторону тонкий тюль, который Марджори накинула ей на плечи мягкой волной. — Я никогда не носила таких прозрачных тканей и не собираюсь делать этого и сейчас! Это же абсурд. На меня все будут указывать пальцем. Я выставлю себя на посмешище перед миссис Притчард, не говоря уже о миссис Раштон.

— Вы слишком серьезно воспринимаете их мнение, тетя Лидди! — возразила Марджори. — Вы должны дать мне закончить. Я собираюсь сделать подкладку из кисеи, если понадобится, в два слоя…

— И ты думаешь, что один или даже два куска кисеи хоть что-нибудь изменят? Да ты поглупела так же, как твоя сестра! Ты уже три недели в Бате и почти все время сидишь, запершись в маленькой столовой допоздна, изводишь все мои свечи, заставляешь меня терпеть огромные убытки и к тому же, чего доброго, слепнешь! Должно быть, в этом все и дело! Неужели ты не видишь, как неприлично носить такое платье в мои годы, не говоря уже о моей… моей полной фигуре? — Марджори упрямо пристраивала мягкий тюль на плечо тети, и миссис Вэнстроу снова сбросила его. — Я не стану его носить, говорю тебе! Ты не только слепа, но и сошла с ума в придачу!

— Подумайте! — твердым голосом ответила Марджори. — Дамы при дворе императора носят особое шелковое белье, которое полностью закрывает их тела. — Она не стала уточнять, что они одеваются так только зимой, чтобы защититься от холода. — Если вы такое наденете — подумайте! — под тюль и подкладку, уверена, что результат покажется вам чрезвычайно эффектным.

Миссис Вэнстроу уставилась на свою племянницу.

— И Жозефина так же одевалась?

— Да, совершенно верно.

Миссис Вэнстроу молча думала. Казалось, она очень нервничала, обводя глазами вещи, разбросанные по маленькой столовой.

— И все остальные при дворе тоже? — добавила она мгновение спустя. Марджи кивнула.

— Да, да, абсолютно все!

— Ты уверена? Совершенно уверена?!

— Вы, без сомнения, наповал сразите своих подруг на следующем приеме необыкновенной элегантностью своего платья. О, кстати, совсем забыла сказать. Ведь будет еще платье из пурпурного шелка, расшитое золотом в греческом стиле.

Она подняла кусок ткани с традиционным греческим узором и увидела, как в глазах у тети промелькнул интерес.

— Ах, подумать только, — дрожащим голосом выдохнула миссис Вэнстроу. — Меня бросает в дрожь, когда я подумаю, как удивятся мои знакомые — и мои враги! — Она благоговейно коснулась шелковой ткани, покрытой тюлем, который Марджи в третий раз набросила ей на плечо. — Ты гений, Марджори. Ты просто гений!

— Значит, мы договорились?

— Да, сколько же стоил этот шелк? Нет! Не говори мне! Если я узнаю, боюсь, мне станет плохо. Милая, ты окончательно разоришь меня! Я в этом уверена.

Марджори только улыбнулась и все аккуратно сложила. Через несколько минут, поглощенная процессом создания одного из своих изделий, она полностью забыла о тете.

Поэтому она не сразу поняла, что тетя осталась в комнате и что-то ей говорит.

— Марджори! — наконец донесся до нее крик тети. — Ты мне не отвечаешь.

Марджи с неудовольствием оторвала взгляд от ткани, которую она осторожно разглаживала, и, удивленно моргнув, посмотрела на тетю.

— Прошу прощения! Я думала, вы ушли. Что вы хотите?

— Какое ты странное создание, — тихо произнесла миссис Вэнстроу, нахмурившись. Казалось, она отгоняла от себя какую-то мысль, а потом спросила:

— Я говорила, не хочешь ли ты чего-нибудь для себя?

Марджи пришла в смятение.

— То есть?

Миссис Вэнстроу нахмурилась еще сильнее.

— Большинство молодых женщин, особенно твоего возраста — к тому же одаренные, как ты, красотой и очарованием, — обычно стремятся привлечь внимание как можно большего числа кавалеров, а вовсе не сидят за шитьем для своей тещ. Помню, твоя мама и я однажды затеяли нечто вроде соревнования — дружеского, конечно, — у чьих ног окажется больше поклонников. Но ты, похоже, совсем не интересуешься поисками хоть какого-нибудь поклонника, не говоря уж о большом их количестве. Я нахожу это очень странным. В чем дело, дорогая?

— Кавалеры, — равнодушно произнесла Марджори, взяв пару ножниц и позволяя гладким серебряным кольцам скользить туда и обратно по ее пальцам. — Кажется, я действительно мало об этом думала. Меня так долго заботило благополучие моей сестры, и, если вы помните, в тот самый момент, когда Дафна должна была отправиться на свой первый бал, мои родители…

— О, не говори об этом, — перебила ее миссис Вэнстроу, вдруг разволновавшись. — Не знаю как, но я все время забываю!.. Я только хочу!.. Ладно, ничего. Следи за стежками! Я вижу, что ты счастлива, если у тебя в руках перо, кисть или пара ножниц.

Марджори поняла, что они с тетей свернули с накатанного пути на мучительно тряские ухабы. Надо было возвращаться.

— В самом деле, я вполне счастлива, — живо ответила она. — Вы не должны в этом сомневаться. Знаете, наш совместный проект доставил мне больше удовольствия, чем вы можете себе представить.

Она хотела рассказать тете о своем намерении стать модисткой и открыть модный магазин, когда Дафна будет хорошо пристроена, но слова отчего-то не шли на язык, и она промолчала.

Тетя Лидди вынула со вкусом расшитый платок из длинного рукава своего платья. Вертя его в руках и комкая кружева, она сказала:

— Да, конечно, вижу, что это так. Что ж, я обещала Дафне прокатиться вниз по каналу. Подумать только, как твоей сестре нравятся прогулки. Тебе надо как-нибудь присоединиться к нам!

— Вы знаете, я слишком занята. Сэр Литон-Джонс будет сегодня с вами?

— Да, конечно.

— О, я так рада, — Марджори испытывала чувство глубокого облегчения. Она была настолько поглощена шитьем дневных и вечерних платьев для тети, что и вполовину не уделяла положению своей сестры должного внимания. — Надеюсь, вы поощряете его ухаживания за Дафной. Кажется, он будет ей хорошим мужем.

— Он всегда ищет ее общества.

— Тогда вы должны мне поверить, когда я говорю, что очень, очень счастлива!

— Да ладно! Как это восхитительно! — загадочно ответила тетя, а затем спросила:

— Ты пойдешь завтра вечером на концерт? Оркестр исполняет «Музыку для королевского фейерверка» Генделя.

Марджори с трудом расслышала вопрос. Она воображала двойной ряд кружев на подоле юбки. Потом отбросила эту мысль и стала обдумывать вышивку серебром в виде листьев аканта. Она пробормотала, что пойдет на концерт, и со вздохом облегчения услышала, как тетя выходит и закрывает за собой дверь. Ей так много надо было сделать!

Через полчаса пришли две швеи, разорившиеся дамы благородного происхождения, которых Марджори наняла, чтобы они занялись вышивкой одежды тети.

Бат, казалось, привлекал всех нуждавшихся в деньгах. Здесь было полно неудачников различного вида. Всему миру были известны нищие Бата, которые жили в восточной части города в немыслимых условиях.

Еще через несколько часов работы Марджори, которая слишком долго сидела, согнувшись над столом, почувствовала, что у нее затекли мышцы спины. Ей пришлось отложить разметку куска тюля для вышивки. Она подняла руки к потолку и выгнула спину, советуя швеям сделать то же самое. Потом она пообещала отправиться на поиски чая и пирожных или какого-нибудь печенья. Дамы устало улыбнулись, услышав о столь приятных намерениях Марджори. Они отложили иголки и наперстки и с благодарным видом откинулись на спинки стульев.

Перед тем как выйти из маленькой столовой, Марджори посмотрела на них обеих. Она увидела следы тревоги на каждом лице и морщины их постоянного отчаяния, которые не разгладятся уже никогда. Она прошла на кухню и напугала кухарку своим внезапным появлением.

— Мисс! — воскликнула кухарка. — Я принесла бы вам чай! Вам надо было просто дернуть за шнурок колокольчика!

— Знаю, — ответил Марджори. — Наверно, мне захотелось немного отвлечься. И, признаться, хорошо бы увидеть кого-нибудь, кто занимался бы не рукоделием, а чем-нибудь другим.

— Вы слишком усердно работаете, мисс! — закудахтала добрая женщина. — Идите в библиотеку и отдохните. Я принесу чай дамам и вам и добавлю что-нибудь сладкое, чтобы развеселить вас.

Марджори просияла при мысли об уединенном чаепитии. Она поблагодарила кухарку за заботу и направилась в библиотеку.

Комната была маленькой, но изрядно заставленной. Несколько стульев и диван, обитые прекрасным шелком ярко-синего цвета, тесно стояли в ряд и придавали комнате уютный вид. Марджори села на стул у окна, поставила ноги на красивую узорчатую скамеечку для ног и выглянула в окно.

Из окон библиотеки были видны не только сад перед домом, но и заросшие лесом холмы на другой стороне долины. Она вспомнила легендарного принца по имени Блэд, страдавшего проказой. Он увидел стадо свиней в здешних болотах. История гласит, что больные животные лечились, валяясь в наполненных парами грязных лужах. Блэк последовал их примеру и после чудесного исцеления вернулся ко двору. Потом, став королем, он переехал в Бат, а впоследствии превратил болото в курорт с минеральными водами.

Марджи улыбнулась, представив, как принц и свиньи вместе валялись в лужах. Надо сказать, что Бат во многом недалеко ушел от начала своей истории. Здесь могли вместе купаться в горячих ваннах нищие самого сомнительного происхождения и представители богатейших аристократических семей.

Марджи перевела взгляд на небо над восточными холмами и отметила, что немногочисленные облака лишь слегка портили это прекрасное июльское утро. Чудесный день для поездок вроде путешествия по каналу. Тут мыслями Марджори, естественно, завладела Дафна. Марджи вспомнила, что в поездке участвует сэр Литон-Джонс, и улыбнулась. Дважды на балу и в театре, на спектакле «Макбет», — она снова беседовала с вежливым баронетом и только утвердилась в своем первоначальном мнении о нем. Именно такой муж был нужен Дафне. То, что он находился в обществе ее сестры сегодня днем, подавало большие надежды на то, что будущее Дафны вскоре устроится.

Облако закрыло солнце, в комнате потемнело. Неожиданно у Марджори стало портиться настроение. Она даже не знала толком, почему вдруг так заныло сердце. Медленно перебирая паутину своих размышлений, она поняла, что, как только ей вспомнился разговор с сэром Литон-Джонсом в театре, перед ней возник образ совсем другого человека.

Конечно же — лицо и высокая, величавая фигура Раштона. И вдруг она поняла, что же ее обеспокоило.

Прошло почти десять дней с тех пор, как Раштон в последний раз поцеловал ее в маленькой столовой. С тех пор он держался от нее на расстоянии. Не то чтобы она ждала от него другого поведения, особенно с тех пор, как она обрела уверенность в том, что он презирает те обстоятельства, в которых она оказалась. Но холодность, сохранявшаяся в их отношениях, ее расстраивала и лишала мира и спокойствия. Ей не нравилось жить в ссоре с кем-то.

Солнце выглянуло из-за облаков, и мягкий луч упал на рукав ее белого батистового платья. Солнце грело ее кожу, как поцелуи Раштона. На мгновение ее сердце как будто обожгло, все тело стало горячим. Она не понимала, почему это с ней происходило. Его поцелуй ничего для нее не значил, если не считать удовольствия от крепких объятий.

Уют.

Марджори нахмурилась, чувствуя себя так, как будто кожа на лице отчего-то стянулась и от этого было страшно неудобно. Уют? Вот странно! Вряд ли она назвала бы объятия Раштона уютными. И все же ей было очень приятно.

Вот, собственно, и все. Больше она ничего не чувствовала. Почему же она видела во сне, как он ее обнимает, и каждый раз при этом воспоминании в ней пробуждались совершенно безнравственные мысли и надежды, что однажды он нападет на нее снова?

О, наконец она признала правду. Она хотела вновь попасть в его объятия, но только зачем? Намерения его не могли быть достойными. Разницу в их положении не так-то легко было преодолеть, тем более, если принять во внимание непомерную его гордость. И кроме того, у него было столько недостатков!

В самом деле сэр Литон-Джонс скорее мог бы ей понравиться. Все же, представив себе его доброе, дружелюбное лицо, она поняла, что почему-то вовсе не хочет узнать, задрожат ли ее колени от его объятий.

Облака снова торжествовали победу над солнечным светом, и одновременно с этим уныние охватило Марджори.

Раштон не обращал на нее внимания и в залах для приемов, и в театре. Сначала она этому обрадовалась, ведь она твердо решила обращаться с ним с холодной вежливостью, чтобы не поощрять его неуместное заигрывание. Но когда он приветствовал ее ледяным взглядом, до которого было далеко даже самому злобному дракону, она испытала новое чувство — чувство утраты.

Почему все было так сложно?

Глупости. Несомненно, надо радоваться его безразличию. Он поступал мудро, и она последует его примеру. Она ответит вежливостью на вежливость, и больше ничего, ни улыбки, ни поклона, лишь самый легкий кивок в ответ на пустое замечание относительно размера комнаты или числа приглашенных. Что же еще он может ей сказать во время их очередной встречи?

17

Входя следом за тетей в концертный зал, Марджори испытала одновременно два чувства. Во-первых, уверенность и удовольствие, поскольку ей очень шел ее наряд, а во-вторых, несомненную дрожь в коленях. Право, она слишком долго скрывалась в маленькой столовой, чтобы непринужденно вести себя в обществе. Тетя была совершенно права, когда говорила ей это.

Теперь, скользя взглядом по лицам своих многочисленных новых знакомых, она почувствовала, как томительное чувство пустоты начинает сменяться волнением. Она была счастлива расстаться со своими булавками, иголками и набросками, говорить со своими друзьями, чувствовать себя хорошенькой и великолепно одетой; забыть свои тревоги хотя бы на час или два.

На ней было вечернее платье из белой кисеи, на котором красовались в виде аппликаций синие и зеленые листья аканта. У платья была открытая спина, короткие рукава с буфами и длинный шлейф. Свои каштановые волосы она небрежно собрала в узел на макушке и украсила тиарой из серебряных листьев.

Дафна, затмевавшая своей красотой всех присутствующих женщин, пришла в простом легком платье из белой кисеи, с жемчужной вышивкой на лифе. Белые атласные туфли с завязками у лодыжек завершали наряд. Марджори не могла не заметить, что вслед за ее сестрой поворачивались все головы в зале, чтобы полюбоваться ее ангельски прекрасным лицом. Марджори казалось, что ее сестра никогда не выглядела лучше. На ее лице сияла счастливая улыбка. А при ее простодушии это означало, что она и вправду была счастлива. Дафна не умела притворяться.

Их остановил сэр Литон-Джонс. Сначала он низко поклонился миссис Вэнстроу, потом поцеловал руку Дафне. Марджори поняла, чем объяснялась радость ее сестры. Дафна радостно улыбнулась, став совершенно неотразимой, и присела в очень грациозном реверансе. Затем она указала на Марджори и произнесла:

— Вы давно не встречались с моей сестрой, сэр Литон-Джонс. Не знаю, помните ли вы ее до сих пор.

Дафна улыбалась несколько поддразнивающе, и это захватило Марджори врасплох. Ей некогда было раздумывать, почему блестели глаза сестры, потому что баронет подошел к ней, вежливо поздоровался и поцеловал ей руку.

— Рад встрече с вами, мисс Чалкот! Как вы очаровательны сегодня. — Он сделал паузу, а затем продолжил с некоторой поспешностью:

— Я собирался сказать вам вежливый комплимент, но теперь понимаю, что мне необходимо поговорить с вами. Надеюсь, вы воспримете мои слова как самый мягкий упрек, который мне когда-либо доводилось делать. Вы очень огорчаете своих друзей, не покидая «Полумесяц», почти как сказочная принцесса-затворница. Я без колебаний скажу вам, что всех расстроило ваше отсутствие в течение более двух недель. И меня не в последнюю очередь! Надеюсь, что вы не станете больше избегать поездок по городу, которые доставляют такое удовольствие вашей тете и сестре! Меня начинает пугать, что вы навредите себе, лишаясь всех радостей природы. Кажется, я не перешел границы приличия, прося вас оставить хлопоты, которые привязывают вас к дому, и удостаивать общество более частыми посещениями?

Марджори несколько поразила изысканная речь баронета, но она тут же с легкостью ответила:

— Конечно, нет, но я ничего не могу вам обещать. При обычных обстоятельствах я с радостью исполнила бы такую вежливую просьбу, но у меня столько различных занятий, касающихся моей тетушки. Добавлю, что они связаны с чувством моей огромной благодарности к ней за ее доброту. Немудрено, что мой досуг значительно уменьшился.

Почти не пользуясь тростью, баронет пошел рядом с Марджори. Миссис Вэнстроу и вместе с ней Дафна с самым независимым видом медленно отправились на свои места. Тетя шествовала с истинно королевской выправкой, спускаясь по центральному проходу в потрясающем воображение туалете из пурпурного шелка и тюля, подшитого кисеей. Эффект был именно такой, на который рассчитывала Марджори. В зале раздались восхищенный шепот и восклицания. Несколько знакомых остановили тетушку и начали хвалить ее необыкновенной красоты наряд.

Миссис Вэнстроу вся порозовела от радости, видя свой успех, и царственным жестом благодарила своих подданных из общества.

Баронет понизил голос, заговорив о занятиях Марджори.

— Полагаю, вы имели в виду те прекрасные платья, которые с таким восторгом надевает ваша тетя, чтобы щеголять перед нами. — Тут он кивнул в сторону миссис Вэнстроу, которая все еще кивала головой с сияющим видом.

Марджи испуганно на него посмотрела и прошептала в ответ:

— Сэр Литон-Джонс, я не понимаю, о чем вы говорите и что вы имеете в виду. Я…

— Вам не надо ни о чем беспокоиться, — заверил он ее. — Случилось так, что Дафна подробно рассказала мне о вашей деятельности и о бескорыстии вашего доброго и великодушного нрава. Но я не стану больше рассуждать о ваших поступках, чтобы не заставлять вас краснеть, но все же хочу сказать, что восхищаюсь вашими стараниями помочь сестре.

— Ах, какой вздор, — Марджори старалась, чтобы это прозвучало весело, надеясь прервать его затянувшийся комплимент. Ей вовсе не хотелось, чтобы восхваляли ее мнимые добродетели. Она-то знала, что использует тщеславие тети в своих собственных, довольно эгоистических интересах. Вряд ли образец бескорыстия, намереваясь, подобно ей, открыть магазин платьев, сделал бы тетушку своей ходячей рекламой. — Если мы с вами собираемся быть друзьями, надеюсь, больше вы не заговорите на эту тему. Вы должны знать, что Дафна не всегда способна рассуждать правильно и разумно.

Литон-Джонс настаивал:

— Можете возражать, сколько хотите, но мне известно, какой прекрасный у вас характер. Если я иногда буду вас хвалить, придется — ради нашей дружбы — невозмутимо переносить мое восхищение.

Марджори вдруг почувствовала себя очень неуютно. Она взглянула на сэра Литон-Джонса и попыталась догадаться, почему он так говорил. Ей вдруг пришло в голову, что она предпочитала прямоту и честность мистера Раштона желанию баронета приписать ей добродетели, которыми она не обладала. Видя, что лицо его приобрело какое-то упрямое выражение, она решила не пытаться с ним спорить, а просто оставить эту тему.

Как истинный джентльмен, он последовал ее примеру и заговорил о том, какая прекрасная в последнее время стоит погода, закончив вежливыми словами:

— Надеюсь, вы не обидитесь, если во время концерта я буду сидеть рядом с вашей тетушкой.

— О нет, как же я могу обидеться, — откровенно ответила Марджори — после того как вы показали себя настоящим другом моей сестры и тети. — Затем она попросила рассказать, как ему понравилось путешествие по каналу. — Даю вам слово, я ужасно расстроилась вчера, когда сидела взаперти в доме тетушки и размышляла о прекрасных видах, которыми вы любовались.

Он загадочно ответил:

— В таком случае я ни слова не скажу об этих красотах. Вместо этого уверяю вас, что, если бы вы были с нами, солнце светило бы ярче, листья на деревьях трепетали бы радостнее от дневного ветерка, а я был бы счастливее всех на свете.

— Вы слишком добры, — Марджори улыбнулась, снова думая, что, если бы не чрезмерность его комплиментов, он был бы именно тем человеком, который сделает Дафну счастливой. Когда несколько слуг начали тушить свечи в подсвечниках у стен, она воскликнула:

— Ах, подумать только! Неужели мы пришли так поздно, что музыканты уже берутся за инструменты?

В заговорщической манере он наклонил к ней голову, когда все рассаживались по местам, и прошептал:

— Миссис Вэнстроу известна тем, что занимает свое место лишь за долю секунды до начала концерта.

Марджори рассмеялась и быстро прижала веер к губам, когда тетя обернулась к ней и нахмурилась.

Она была очень довольна, и лишь одна вещь расстраивала ее. Когда музыканты заиграли «Музыку для королевского фейерверка» Генделя, Дафна не сидела рядом с сэром Литон-Джонсом.

18

Грегори Раштон сидел всего в трех ярдах от Марджори. Он с трудом следил за концертом. Казалось, его взгляд приковывала та часть зала, где сидела она, выпрямившись и изящно наклонив голову. Он нашел, что она его ужасно отвлекает. Жаль, что он не сел прямо позади нее на дюжину рядов дальше, чтобы никогда не видеть ее прекрасный профиль. И еще эта ее чертовски очаровательная улыбка. Не до музыки, в самом деле!

До этого Раштон считал такие концерты одним из наиболее привлекательных моментов в жизни батского общества. Здесь более четверти века чтили Генделя и, соответственно, нередко исполняли его произведения. Ребенком он слышал, как несравненная мисс Элизабет Линли исполнила несколько сольных партий из ораторий Генделя. С тех пор Раштона навсегда покорила эта сильная и блестящая музыка.

Но как он мог наслаждаться «Музыкой для королевского фейерверка», видя изящную шею Марджори, ее улыбку и постоянно вспоминая о ее поцелуях?

В перерыве между частями она засмеялась в ответ на какие-то слова сэра Литон-Джонса. Со своего места он увидел, что ее глаза сияли так, будто ей были очень интересны рассказы собеседника. О, эти ясные, блестящие драгоценные камни фиалкового цвета, в которые он столько раз вглядывался, теряя голову.

Раштон решил, что уже больше с ним этого никогда не случится. Он отвернулся от Марджори, посмотрел на собравшихся, не обращая внимания на Сомерсби, который сидел справа от него и привычно дергал свой носовой платок, в пятый раз слегка кивнул Оливии в ответ на ее улыбку и пожелал, чтобы музыканты спасли его, поскорее снова взявшись за инструменты.

Он старался, как мог. Но каждый раз, слыша, как Марджори отвечает своим восхитительным голосом приятному, но довольно скучному баронету, он ловил себя на том, что его взгляд снова притягивают к себе ее каштановые кудри, украшенные блестящими серебряными листьями. На этот раз он с удовольствием отметил, как идет ей платье. Вообще, в ее одежде и в одежде Дафны была какая-то поразительная особенность, которая легко отличала сестер от большинства присутствующих дам.

Конечно, однажды он видел ее не в столь элегантном наряде. Когда он разговаривал с ней наедине в доме ее тети, на ней было надето что-то довольно безобразное, а волосы сильно растрепались. Но, черт возьми, ничего не могло нарушить ее возмутительного очарования.

О, черт бы это побрал! Стоит только начать вспоминать — и пиши пропало. Но сожаления не помогли, он все равно вспоминал. Вот он вошел, она, кажется, тихонько ахнула, но это пустяки. Память о том, как он держал ее в объятиях и вновь и вновь с жаром целовал в губы, — вот главное.

Раштон скрестил руки на груди и пристально посмотрел на нее, тщетно стремясь забыть, как восхитительно было обнимать ее, понимая, что это невозможно. В миг безумия он пожелал сделать ее своей любовницей. Но это тоже было невозможно. Чем дальше его мысли шли в этом несчастном направлении, тем больше он считал, что с ним обошлись дурно. В конце концов, ей следовало сразу же его оттолкнуть, а не нагло к нему прижиматься. Что же она была за женщина, если так охотно обнимала любого мужчину, который хотел этого? Он не мог уважать ее за такое поведение. Разве позволила бы ему когда-нибудь Оливия Притчард так пылко целовать ее в губы?! Конечно, нет.

Он улыбнулся озорной улыбкой при этой мысли. Оливия, возможно, влепила бы ему пощечину и назвала развратником. Он посмотрел в ее сторону и подумал, может, в конце концов, ему очень повезло, что его отговорили от брака с ней. Он мог, конечно, осуждать Марджори, но, бог свидетель, он предпочел бы пылкую женщину холодной рыбе, которая считала бы супружескую постель еще одной тягостной обязанностью среди прочих.

Он окончательно перестал понимать себя. Как можно винить Марджори за ее страстную натуру и тут же упрекать Оливию за отсутствие таковой? Что за путаница в его голове с тех пор, когда он впервые встретил Марджори Чалкот?

Ему вдруг представился фейерверк над ее головой. Он надолго уступил своей непонятной одержимости ею и испытал тоску, которая его поразила. Он просто не мог понять, что с ним происходило и почему его мысли все время возвращались к этой совсем неподходящей ему девушке.

Марджори получала огромное удовольствие от музыки, а также от того, что этот концерт отвлек ее от повседневных хлопот. Как бы ей ни нравилось шить платья тете, она поняла, что начинает ценить развлечения, которые возвращают ей силы.

Оркестр только что перешел к более тихой и лирической части произведения. Вдруг она почувствовала, что ее шею что-то страшно щекочет сзади. Просто мурашки бегут по коже. Не иначе кто-то не сводит с нее глаз.

Улучив момент и обернувшись, она увидела, что совсем неподалеку сидит Раштон и смотрит на нее с таким выражением, что мурашки побежали уже по всему телу, как будто ее внезапно укололи несколько крошечных иголочек. Хуже всего было то, что Марджори никак не могла стряхнуть с себя гипнотическое воздействие его взгляда, а он продолжал все так же смотреть на нее.

Где-то в дальних уголках мозга она отметила, что музыка вновь зазвучала отчетливо и величаво, но взгляд уже отвести не могла. Ей хотелось знать, о чем Раштон думает. Она чувствовала себя так, как это часто с ней случалось в его обществе, — слабость и головокружение. Какой же властью он над ней обладал?

В ее ушах громко зазвучала музыка, и все, кроме Раштона, исчезли. Одновременно со звоном литавр она каким-то образом услышала взрывы фейерверка и вообразила, что концертный зал внезапно заполнили белые, синие и красные вспышки света. Что с ней происходит?

Раштон и сам не осознавал, как пристально он смотрит на Марджори, пока Сомерсби не спросил его:

— Что случилось с мисс Чалкот? Ее лицо вдруг странно побледнело. Почему ты на нее так уставился, как будто она исчезнет, стоит тебе отвести взгляд? У нее что, появилась бородавка на подбородке?

Только сделав огромное усилие, Раштон отвел глаза от взгляда Марджори. Он чувствовал себя так, будто его только что сбил дилижанс, ехавший с немыслимой скоростью, миль этак десять в час!

— Бородавка? — переспросил он. — Не будь смешным. Даже если бы ее жизнь зависела от этого, никакая бородавка не пристанет к ее лицу. Она чертовски привлекательна! Разве ты не видишь?

Сомерсби вытаращил глаза.

— Будь я проклят, если ты в нее не влюблен! Кто бы мог подумать!

— Да с чего ты это взял? — раздраженно прошептал Раштон. Поскольку он не слишком внимательно следил за музыкой, то и выпалил в тишине, наступившей сразу же после того, как прозвучали последние ноты:

— Я вовсе не влюблен в Марджори Чалкот!

У Раштона не было ни малейших сомнений в том, что все слушатели, включая последнего музыканта из задних рядов, слышали его неблагоразумное, несвоевременное и крайне грубое замечание. Ему оставалось только встать и извиниться.

Повернувшись к Марджори, он сказал, пытаясь собрать все достоинство, какое мог при таких мучительно унизительных обстоятельствах:

— Приношу вам свои глубочайшие извинения, мисс Чалкот. Я не могу найти оправдание моей злосчастной грубости.

Марджори наклонила голову, и Раштон быстро вышел из зала.

19

Марджори сидела неподвижно, положив на колени руки в перчатках. Звук удаляющихся шагов Раштона эхом отдавался в ее сердце. Она смотрела прямо перед собой со страдальческим видом. В концертном зале стояла тишина, даже музыканты, казалось, застыли на месте. Боже, какое унижение. Она выдала себя, как последняя дурочка, уставившись на Раштона. Теперь он выставил ее на посмешище перед всеми, кто рад был ухватиться за любую возможность повеселиться на счет других.

Сперва послышалось женское хихиканье, разумеется, из-за развернутых в спешке вееров. Затем наперебой посыпались предположения, кто такая эта мисс Марджори Чалкот и почему известный мистер Раштон был вынужден так выразиться по поводу ее. Когда к шуму голосов прибавились басы джентльменов, сплетничать стали громче, а хихиканье дам превратилось в осуждающий смех.

Если бы Марджори могла щелкнуть пальцами и исчезнуть из этого зала, она бы так и сделала, но она не могла. Повернувшись к сэру Литон-Джонсу, она вежливо попросила его вызвать музыкантов на бис, если это его не затруднит.

Надеясь на ее благодарность, баронет встал и попросил дирижера, чтобы оркестр исполнил еще что-нибудь из Генделя. Просьбу решили удовлетворить, и слушатели немедленно прекратили хихиканье, усаживаясь в креслах. Все постепенно замолчали.

Если над Марджори все еще слегка посмеивались, раздавшаяся музыка быстро положила конец ее мучениям. Сэр Литон-Джонс наклонился к ней ближе и прошептал:

— Мужайтесь, моя дорогая! Это всего лишь буря в стакане воды!

Марджи, конечно, понимала, что он прав. Но он-то не знал, что чудовищное заявление Раштона пронзило ее как нож. Она и сама не подозревала, что может быть ранена так глубоко. Марджори опустила взгляд на свое белое кисейное платье. Она была почти уверена, что там окажется красная струйка, стекающая по тонкой гладкой ткани. Она чувствовала себя так, словно действительно истекала кровью. Слова его, подобно удару рапиры, каким-то образом рассекли ее душу.

Все же она не могла понять, откуда взялась эта немыслимая боль, из-за которой она с трудом могла дышать.

Я не влюблен в Марджори Чалкот.

Разумеется, нет! Она знала, что нет. Она не искала его любви, она не хотела его любви! Действительно не хотела! Тогда почему же она так ужасно себя чувствует? Неужели ее разум старательно скрывал тайные, неизвестные стремления ее сердца, о которых она не подозревала?

Невозможно. Марджори всегда знала, в каком состоянии ее разум и сердце. Она знала себя. Она знала свои обязанности, она умела решать сложные проблемы. Она составила для себя план, в котором не было места для какой-то там глупой любви. Она уже давно смирилась с тем, что ей суждено самой по мере сил искать средства к существованию и к тому же заботиться о Дафне. Она ни о чем не жалела, она довольствовалась малым. Слава богу, что пока есть все необходимое и для себя, и для сестры.

Собственное семейное счастье не входило в число ее забот.

По правде говоря, она никогда не позволяла себе роскошь даже рассуждать об этом. Она ни разу не позволила фантазии вторгаться в ее мир, с тех пор как, сидя в отцовской библиотеке, узнала от их поверенного размер отцовских карточных долгов. Тот сообщил ей сумму, с неодобрительным видом поджав губы.

Она могла выжить, лишь обуздывая любые пустые мечтания и несбыточные надежды, которые могли только осложнить ей жизнь.

Теперь, когда она сидела между тетей и сэром Литон-Джонсом и безмолвно слушала оркестр, ком стоял у нее в горле, странные слезы жгли ей глаза, а боль, раздиравшая ее, от этого только возрастала.

Она хотела, чтобы ее сердце замолчало. Она хотела, чтобы ее слезы высохли. Она ничего больше не хотела. Она чувствовала себя воздушным шаром, под которым потушили огонь. Шар потихоньку сплющивается и наконец тихо опускается на землю рядом с корзиной. Она чувствовала, что внутри ее что-то также исчезает и вскоре жизнь замрет в ее сердце.

Тем лучше. Право же, куда легче без этого беспокойного сердца. Ей надо было столько всего сделать. А главное, устроить брак сэра Литон-Джонса с Дафной.

Когда музыка затихла, когда мастерство оркестра получило должное признание в виде взрыва аплодисментов, когда зрители нестройными рядами начали вставать и выходить из зала, Марджори повернулась к баронету и попросила его прийти к ним в гости в воскресенье вечером.

— Мы очень тихо проводим время, но, думаю, вам, может быть, понравится стать частью нашего маленького семейного круга.

Она взглянула на миссис Вэнстроу, которая немедленно добавила:

— Да, разумеется, приходите! Дафна получает такое удовольствие от вашего общества, и я хотела, чтобы вы научили Марджори игре в криббидж. Для ее здоровья вредно столько размышлять, читать и шить. Вы будете и в самом деле желанным гостем, если сумеете преодолеть свойственное ей упорное нежелание веселиться и развлекаться.

Сэр Литон-Джонс встал и предложил руку Марджори со словами:

— Я собираюсь принять все необходимые меры, чтобы на щеках мисс Марджори вновь заиграл румянец.

Миссис Вэнстроу улыбнулась и кивнула. Марджори вдруг почувствовала себя неуютно. Она не была уверена, что правильно поняла баронета. Его витиеватая речь утомляла ее и постепенно стала казаться скучной. В то же время ее несколько тревожила фамильярность ее провожатого. Он как-то слишком вольно брал ее под руку, успокаивающе похлопывал по кисти руки и нежно улыбался. Она обернулась и посмотрела на Дафну, желая каким-то образом поменяться с ней местами, зная, что такие приемы в немалой степени помогли бы завоевать сердце ее сестры. В то же время она чувствовала, что было бы грубо отвергнуть вежливые знаки внимания, оказываемые ей баронетом. Он явно пытался вернуть ей покой, которого она лишилась после ужасной выходки Раштона.

Раштон наблюдал, как лорд Сомерсби старается удержаться от смеха. Несколько раз во время их обратной поездки туда, где они жили этим летом, его подопечный принимался хохотать вслух. Потом следовал приступ кашля, и Сомерсби снова начинал бороться с собой.

Наконец Раштон раздраженно сказал:

— Можешь смеяться, а т, боюсь, с тобой произойдет апоплексический удар!

Плотину прорвало, и экипаж заполнили раскаты смеха. Раштон никогда в жизни не видел, чтобы Сомерсби так веселился. Молодой виконт смеялся, пока у него не полились по щекам слезы, он хватал ртом воздух, вытирал лицо платком, бросал взгляды на Раштона и вновь начинал хохотать. Он ревел, фыркал и хихикал, потом снова ревел, пока не начинал хвататься за бока в блаженной агонии. Он скатился на сиденье рядом с ним, когда экипаж понесся по вымощенным камнями улице, и снова загоготал.

Сначала Раштон рассердился, зная, что все это безудержное веселье рядом с ним, несомненно, на его счет. Но рядом со столь истерическим весельем гнев вскоре сменился глубоким раздражением, которое постепенно уступило место развлечению. Он начинал принимать как должное то, что выставил себя таким дураком на концерте.

— Мне… мне очень жаль, — с трудом выдохнул Сомерсби, держась за живот. — Н-но если б ты видел свое лицо после того, как… о господи, мне опять смешно! — С этими словами он снова свалился на сиденье, толкнув Раштона, то смеясь, то задыхаясь.

— Это ты виноват, — сказал Раштон с притворной серьезностью. — Ты вынудил меня к этому своими наглыми вопросами о мисс Марджори.

Сомерсби выпрямился, фыркнул, с трудом переводя дыхание, и наконец сказал:

— Очень хорошо, виноват я. Это стоило того, чтобы увидеть твое ошеломленное лицо! Господи, каким же болваном ты выглядел! Ни разу, с тех пор как ты стал моим другом и опекуном, я не видел, чтобы с тобой случилось нечто подобное! Я бы дорого дал, чтобы увидеть все это снова. Будь я проклят, если это не так!

— Послушать тебя, так я впервые совершил публичный промах. Разумеется, это не в первый раз, и я сомневаюсь, что в последний!

— Да, но ты никогда не выходишь за рамки приличий и так стремишься сохранять контроль над своими разумом и чувствами.

— Святые небеса! Я даже не знаю, что хуже! То, что ты надо мной смеешься, или то, что ты изображаешь меня таким чертовски скучным типом!

Сомерсби уставился на него в изумлении.

— Но ведь ты именно такой и есть! Я не хочу тебя обидеть, но даже сэр Литон-Джонс сказал, что иногда с тобой дьявольски скучно. Ты всегда самодоволен, вежлив с дамами и безупречен в одежде! На тебе ни разу не видели даже пестрого шейного платка! Наверно, потому ты почти всегда такой унылый!

— Как? Потому что я не хочу выглядеть нелепо с пестрым платком на шее, ты называешь меня унылым?! Я вовсе не унылый. — Раштон обиделся.

— Брось! Человек, который не развлекается время от времени, просто вынужден страдать от плохого настроения. Это же очевидно! Кроме того, ты мало улыбаешься, почти не смеешься. Правда, за последнее время ты несколько изменился, но это только когда рядом оказывается мисс Чалкот. Забавно, если учесть, что она тебе так сильно не нравится!

Раштон почувствовал себя так, как будто у него над головой только что раздался удар грома. Он выглянул в окно, посмотрел на ночное небо, усеянное звездами, и понял, что в голове у него шумит не из-за погоды. Он возразил:

— Не могу сказать, что она мне не нравится.

— Я понимаю, в чем дело: она ниже тебя по положению в обществе.

Молния обычно сверкает перед ударом грома. Но молния, поразившая Раштона, вела себя не по правилам. Не будем воспринимать все буквально, но трудно описать его состояние лучше. Шатаясь от потрясения, он не нашел слов для ответа своему другу. Поэтому просто задал вопрос его же словами.

— Ниже меня по положению в обществе?

— Конечно, — сказал Сомерсби. — Точно так же, как Дафна ниже меня по положению в обществе. Ты говорил мне об этом бессчетное число раз.

— Нет, — ответил Раштон, глубоко нахмурившись. — Я никогда так не говорил. Не может быть!

— Ну не совсем так, но смысл тот же, — ответил Сомерсби.

Раштон хотел было объяснить разницу между неравным положением в обществе и отсутствием денежных средств, но почему-то снова не находил слов. Он начал думать, а существовала ли вообще эта разница.

Он взглянул в сторону окна и увидел, что мимо мелькали здания на Брод-стрит. Его мысли полностью заняла Марджори. Он вспомнил ее ответный взгляд во время концерта. Сердце его сладко заныло, когда ее красивое лицо и прелестные глаза, устремленные к нему, словно наяву возникли перед ним. Сколько времени погружался он в ее немыслимые фиалковые глаза? Несколько секунд — или минут? О чем она думала, что хотела узнать? Он не мог вспомнить, о чем думал сам, только помнил, что хотел смотреть на нее вечно.

Когда экипаж повернул на Грин-стрит, Раштон понял, что его друг погрузился в глубокое раздумье. Он сидел, молча уставившись в окно, покусывая один из уголков истерзанного квадрата из мягкого батиста, и все время вздыхал.

Раштон не мог не заметить перемены, происшедшей в его подопечном, и спросил озабоченным голосом:

— Что тебя так расстраивает, Эван? Надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, если тебе нужен слушатель? Хотя я без колебаний могу тебе сказать, что в последнее время ты извел больше носовых платков, чем понадобилось мне за всю мою жизнь.

Лорд Сомерсби выглядел немного испуганным. Он виновато посмотрел на платок, осторожно сложил его и убрал обратно в карман сюртука.

— Мой последний платок, — рассеянно пробормотал он.

Когда стало похоже на то, что он и дальше собирался хранить молчание, Раштон немного подтолкнул его.

— Ты можешь довериться мне, Эван, — сказал он.

— Что? — спросил Сомерсби, обращая к нему рассеянный взгляд. — Да, конечно, знаю, что могу. По правде говоря, я в чертовски затруднительном положении, но я хочу сам найти выход. Так что тебе незачем беспокоиться. Со мной все будет отлично. Надо только все хорошенько обдумать.

Раштон хотел помочь своему другу, но, получив вежливый отказ, решил, что не следует настаивать. Вместо этого он стал размышлять над задачей потруднее: как сделать пребывание в Бате Марджори Чалкот не столь беспокойным для него лично. Он чувствовал, что ему грозит опасность, но какая? Каким-то образом мысли о Марджори заставили его вспомнить резкие оценки Сомерсби.

Скучный тип.

Марджори ниже по положению в обществе.

Он никогда не ожидал, что услышит применительно к себе подобные эпитеты. Что касается сэра Ли-тон-Джонса, то на свете не существовало никого скучнее этого стареющего холостяка. Ему было по меньшей мере сорок, и чего ради он сидел рядом с Марджори и шептал ей что-то на ухо? Знала ли Марджи, что в свое время сэр Литон-Джонс разбил немало сердец?

Кто-то должен предупредить ее. Конечно, она дала понять, что хочет выдать Дафну за баронета. Но что, если баронет влюбится не в ту сестру? Он не хотел и думать об этом и решил выбросить всякую чушь из головы. В конце концов, кем была для него мисс Чалкот? Всего лишь знакомая. Она никогда не будет больше, чем знакомая.

Этим же вечером Дафна открывала широкие дверцы своего блестящего темного гардероба из красного дерева. Она достала с верхней полки картонку для шляп. Она крепко прижала ее к груди, несколько раз глубоко вздохнула, прошептала молитву и только после этого улеглась в постель и начала открывать коробку.

Она развязала ленточки этого священного вместилища и нежно посмотрела на письма, лежавшие внутри. На каждом из них стояла печать Сомерсби.

На столе у кровати лежала ее сумочка, вышитая бисером, которую она обычно брала с собой, когда выходила с тетей. Сердце ее забилось от счастья, когда она достала из сумочки самое последнее письмо его светлости. Тетя получила его от лорда Сомерсби после концерта и тайно передала ей, после того как Марджори вышла из зала об руку с сэром Литон-Джонсом.

Ее сердце колотилось вовсю, когда она ломала печать и развертывала листок. Наконец можно было упиваться каждым словом.

«Моя драгоценная царица фей!

Не проходит ни минуты, чтобы я не обдумывал наше положение. Я убежден, что Раштон, несмотря на свое дружеское отношение ко мне, без колебаний помешает нашему браку. Мои деньги в его руках, что меня очень огорчает. Если бы ты только согласилась на мой первоначальный план. Прошу тебя, обдумай все снова. Лучше всего бежать в наше поместье. Напрасно ты находишь это таким уж отвратительным. Всему виною неземная красота твоего разума и сердца. Хотя, может быть, тебя ужасно тошнит, когда ты долго путешествуешь в экипаже? Ничего страшного. Мы будем останавливаться так часто, как тебе понадобится.

Как бы то ни было, хотя наш дом ужасно далеко от Бата, не могла бы ты все же согласиться, чтобы мы стали мужем и женой?

Преданный тебе Эван».

Дафна прижала письмо к губам и проглотила слюну. На нее как-то дурно подействовали слова Сомерсби о тошноте при путешествиях. Через мгновение, почувствовав себя лучше, она прижала послание к сердцу, закрыла глаза и улыбнулась. Она так сильно любила Эвана, что просто не могла раньше себе такого представить. В нем было все, что она хотела найти в мужчине, он никогда не говорил ей сложные вещи и всегда заботился о том, чтобы ей было хорошо.

Однако ей не хотелось бежать с ним. Она отбросила одеяло, достала из-под кровати ящичек для письменных принадлежностей и начала писать письмо своему возлюбленному, вновь сообщая ему, что она может вступить в брак только как положено. Все другие пути для нее немыслимы. Когда она закончила, она запечатала письмо и убрала его в сумочку, чтобы завтра отдать тете, которая и доставит послание Сомерсби.

Тетя Лидди оказалась лучшей из тетушек. Из-за ее доброты Дафна смогла обменяться с Эваном не менее чем дюжиной писем и провела несколько часов в его обществе на фоне самых замечательных видов — несколько раз в Весенних садах, три раза на канале и каждое утро в зале для питья минеральной воды. Она и Эван под покровительством тети потихоньку начали осваивать деликатную науку осторожности. Они сумели несколько раз потанцевать вместе в отсутствие Марджори — а однажды даже под ее бдительным взором! — не дав ни малейшего повода для сплетен. Дафна как-то играла в вист с Эваном и с тетей Лидди, по настоянию которой мистер Раштон был четвертым игроком. Теперь они забавлялись, пытаясь определить, сколько времени они сумеют выдержать, не бросая друг на друга тоскующие взгляды.

Тетя Лидди сказала, что она ею гордится. Может быть, потому, что они оба так хорошо сыграли. Хотя Дафна не вполне была в этом уверена. Во время игры тетя и мистер Раштон в один голос то и дело восклицали, что никогда больше не станут играть в вист с этой парой! Сама-то Дафна получала от игры большое удовольствие. Но лучше всего был тот момент, когда, вставая, она с восторгом почувствовала, что пальцы Эвана легко касаются ее пальцев в знак его любви к ней.

О, как она его любила, но что же им было делать?

20

На следующий день после концерта Марджори узнала, что Раштон уехал в свой загородный дом Раштон-хауз — известный также под названием «Усадьба» — очевидно, по какому-то срочному делу. По словам Оливии Притчард, он не собирался возвращаться целых две недели.

— Он всегда очень усердно занимается всем, что касается его земель, — уважительно произнесла мисс Притчард. — Уверена, что ни одно поместье в целой Англии не управляется лучше, чем «Усадьба».

Марджори недоумевала, как может женщина быть так одержима мужчиной, как Оливия — Раштоном. Она всегда была готова нахваливать его не умолкая. Все же Марджори не сомневалась, что странное исчезновение Раштона вызвано скорее злосчастным инцидентом во время исполнения Генделя, чем каким-нибудь предполагаемым срочным делом.

Она не стала говорить это мисс Притчард.

Ей и не надо было это говорить. Мисс Притчард сама подняла эту щекотливую тему.

— Полагаю, вы думаете, что он уехал из-за той поистине странной фразы, которую он вчера вечером произнес во всеуслышание в концертном зале. Уверяю вас, Раштон не уехал бы из-за такого пустяка. Безусловно, у него была более веская причина для отъезда.

Марджори глотнула воды, которую тетя обычно пила каждый день, и снова удивилась, как можно переносить такой мерзкий вкус. После этого она сказала:

— Уверена, что меня не касается даже то, что он уехал, а тем более почему.

Оливия улыбнулась и, как показалось Марджори, приняла довольный вид.

— Вы совершенно правы. Боюсь, что у многих моих знакомых в Бате вошло в привычку слишком интересоваться приездами и отъездами наших общих друзей. Конечно, Раштона всегда всем очень не хватает. Нечасто встретишь такое сочетание хорошего воспитания, манер и безупречного вкуса, как у него. — Затем она резко повернула разговор в другое русло. Улыбнулась еще шире, и ее зеленые глаза засияли вызовом. — Но скажите мне, дорогая, вы все еще убеждены, что ваша сестра до конца лета выйдет за Сомерсби? Ведь он почти не обращает на нее внимания. Я наблюдала за ними, чтобы уяснять себе, чего достигла Дафна. О, я только хотела бы дать вам более точный отчет.

Марджори удивилась, насколько ей безразлична язвительность молодой женщины, стоящей перед ней. Что касается ее, она не смогла удержаться и посмотрела на свою сестру, которая увлеченно беседовала с сестрой мистера Раштона, Эванджелиной. В противоположном конце зала был Сомерсби, но Дафна едва ли замечала его присутствие.

Проглотив оставшуюся в стакане батскую минеральную воду, Марджори ответила притворно-сладким голосом:

— Что же, если она и выйдет за Сомерсби, то мисс Раштон, возможно, поможет ей выбрать подвенечное платье. — Затем она отошла от мисс Притчард, зная, что последнее замечание наверняка ее уязвит. Эванджелина и Дафна очень подружились за последние две недели, и Оливия явно утрачивала свои позиции.

Шло время. Марджори наняла еще двух швей и чаще стала сопровождать Дафну и тетю в различных поездках. Общество, в котором путешествовала миссис Вэнстроу, было довольно большим и энергичным. Часто дюжина человек или даже больше сопровождали их в Весенние сады или на прогулку по Оранской роще, где воздвигали памятник в честь Вильгельма, принца Оранского, который посетил город Бат в 1734 году.

Большие частные балы и праздники не одобрял распорядитель, эта традиция поддерживалась с начала восемнадцатого века, когда здесь царил Красавчик Нэш. Но утренние визиты приветствовались, а завтраки на воздухе если не поощряли, то по крайней мере терпели.

Марджори очень нравилось, что Дафна просто расцвела в обществе прекрасных друзей. В частности, рядом с ней всегда был сэр Литон-Джонс, который постоянно спрашивал, какую услугу он может оказать ей или Марджори. Когда Дафна отметила это однажды в разговоре, Марджори для пробы спросила:

— И как ты находишь баронета? По-твоему, он хороший человек?

Дафна в этот момент делала очень неровные стежки на кружевном носовом платке, отвечая с теплой улыбкой:

— Он один из самых приятных людей, которых я встретила за всю свою жизнь. Он всегда дружелюбен и говорит всем такие добрые слова! Мне он очень нравится.

Марджори очень обрадовалась и сказала, похлопав Дафну по руке:

— Не бойся его поощрять, если хочешь, Дафна.

— Поощрять его? — спросила та, нахмурившись. — Почему? Разве он чем-то расстроен в последнее время? Я не замечала. Но когда я его увижу в следующий раз, я сделаю ему комплимент насчет его сюртука. Это его обрадует. Он всегда носит такие красивые сюртуки. Ты заметила? Помнишь, какой был на нем вчера? Цвета бордо!

Марджи вздохнула. Судя по ответу Дафны, она совсем ничего не поняла. Что касается одежды сэра Литон-Джонса, она давно заметила в нем склонность к щегольству. Бархатный сюртук цвета бордо вместе с желтым жилетом только подтвердил ее подозрение. Баронет одевался, следуя едва ли не последнему крику моды.

Она больше ничего не сказала Дафне ни о баронете, ни о его одежде и положилась на судьбу, надеясь, что через несколько недель все счастливо завершится. Хотя июль был в самом разгаре, она верила, что с помощью тети Дафна вскоре выйдет замуж.

21

Марджори особенно любила посещать магазин на Милсом-стрит. В этом многолюдном месте с богатым ассортиментом она находила все необходимое, чтобы постоянно обеспечивать тетю модной одеждой, и по крайней мере через день туда заглядывала.

Как только миссис Вэнстроу предоставила ей свой кошелек, Марджори с радостью обнаружила, что тетя не жалела расходов ни на прекрасную ткань, ни на мельчайшую деталь наряда. К тому же тетя Лидди была женщиной исключительного вкуса. Все это давало Марджори возможность удовлетворять все свои художественные прихоти, не думая о расходах.

Молодые люди, обычно обслуживавшие Марджори в магазине, быстро стали ее хорошими знакомыми. Они очень скоро догадались о ее намерениях, не задав ей ни единого грубого вопроса, в отличие от миссис Притчард, которая спросила на днях:

— Так вы, милочка, решили наряжать свою тетю, а?

Она могла не обращать никакого внимания на миссис Притчард. Так она и сделала. Клерки заслужили ее одобрение, оказав ей должное уважение. И если не была на это способна миссис Притчард, то и бог с ней.

Став постоянным клиентом, Марджори договорилась с владельцем магазина, что будет покупать вещи со скидкой. Когда миссис Вэнстроу узнала о такой экономии, она просто засияла от гордости.

— Ты ведь моя племянница, не так ли? — воскликнула она, обнимая Марджори и целуя ее в обе щеки.

За прилавком мистер Перкинс развернул рулон прекрасного индийского ситца. Исключительная ткань с узорами из вишен и листьев, длинные ряды которых разделяли узкие золотые полосы по всей длине материала. Марджи просто очаровал этот рисунок. Она пристроила кусок ситца рядом с шелковым тюлем, который тоже ей понравился. Ей пришло в голову, что эти ткани будут хорошо сочетаться, но только каким образом и в каком костюме?

До сих пор она с успехом изобретала довольно смелую одежду для тети, чью пухлую фигуру было не так-то легко скрыть. Вишни и вертикальные полосы на костюме сделали бы фигуру стройнее, значит, можно шить костюм из этого ситца.

Не обращая внимание на прочих посетителей магазина, она рассматривала нежный легкий шелковый тюль и пыталась представить себе, как ей сочетать вместе эти ткани. Внезапно она вздрогнула, услышав, как к ней обращается какая-то молодая женщина.

— Марджори Чалкот? — слабый голос едва доходил до ее сознания.

Все еще воображая выкройки, оборки, вытачки, складки, Марджори медленно повернула голову и встретилась взглядом с молодой женщиной, смотревшей на нее запавшими глазами. Марджори ее не узнала.

— Да, — ответила она, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение, тщетно пытаясь узнать эту сильно исхудавшую молодую даму, называвшую ее по имени. — Я Марджори Чалкот.

Внезапно смутно знакомая улыбка появилась на бледном лице этой женщины.

— Марджи, — сказала она почти шепотом, в ее кротких серых глазах блестели слезы. — Я бы узнала тебя где угодно. Ты так же красива, как в наши школьные годы. Неужели ты совсем меня забыла? Хотя, наверное, я сильно изменилась.

Марджори моргнула. Потом еще раз. Она, наконец, узнала этот голос.

— Уинифред Синглтон. Уинни! — закричала она ошеломленно. Одна из ее лучших школьных подруг стояла перед ней и была совершенно неузнаваема. О ее былой красоте теперь напоминали только цвет ее глаз, ровные белоснежные зубы, украшавшие ее улыбку, и музыкальный голос.

Когда Уинни кашлянула, у Марджори не осталось никаких сомнений. Ее подруга больна чахоткой.

— Как дела? — вежливо спросила она, не в состоянии сразу же заговорить о ее здоровье. — Я помню, ты собиралась выйти замуж за сына сквайра. Со времени последнего семестра, который мы провели вместе, столько всего произошло, что, боюсь, я сочла невозможным продолжать переписываться.

— О, я действительно вышла замуж за Чарльза, — сказала Уинни, пытаясь казаться бодрой. — А это наш сын, Чарли.

Только сейчас Марджи заметила, что рядом с Уинифред молча стоял ребенок и прижимался к ее юбкам.

— У него твои глаза, — заметила Марджи.

— Да, верно. А волосы, нос и подбородок как у его отца, — мягко продолжала она. Она погладила сына по голове и обняла за плечи, посмотрев на него с любовью.

Марджи, видя нежность Уинни к сыну, с чувством беспомощности смотрела на печальную подругу. Потом та закашлялась и прижала платок к побледневшим губам.

Это было немыслимо грустное зрелище. Сердце ее переполняла жалость. Неистовая чудовищная жалость, которая вызвала в ней сострадание и чувство глубокой благодарности за то, что, несмотря на все испытания, ни ее, ни Дафну не настигла болезнь, от которой человек постепенно терял силы. И в самом деле, путь, который они прошли, казался гладким и прямым. Они не знали безнадежной борьбы со смертью, которая ждала Уинифред.

— Мы, приехали в Бат, чтобы я лечилась водами, — ответила она на незаданные вслух вопросы Марджи голосом, в котором при дыхании были едва заметны хрипы. — Как видишь, я не совсем здорова, хотя чувствую себя немного лучше, чем когда мы здесь появились несколько месяцев назад. Лето я всегда переношу легче, чем зиму.

Чарли поднял голову и с серьезным видом посмотрел на свою мать.

— Она позаботится обо мне, мама? — вдруг спросил он. — У нее милое лицо. Она мне нравится.

— Нет, дорогой, — ответила Уинни с легким смешком, снова гладя своего ребенка по голове. Она добавила, обращаясь к Марджори:

— Я искала няню для Чарли. Место, дом, где он сможет играть с одним или двумя детьми.

Марджи смотрела на ребенка. Она понимала, что ему предстоит перенести. Она знала, что значит потерять мать. Марджи спросила самым жизнерадостным тоном:

— А где твой муж, Уинни? Он вместе с тобой приехал в город? Вы живете близко отсюда? Он, наверное, каждый день провожает тебя в зал для питья минеральной воды?

Уинифред пошатнулась так, будто Марджи ее ударила.

— Не знаю, как и сказать, Марджи, но все равно придется. Чарльз умер несколько лет назад. Он упал с лошади на охоте. Мы были женаты всего несколько месяцев. Чарли еще даже не появился на свет. Боюсь, что с тех пор наша жизнь не была гладкой.

— О, дорогая Уинни. Мне так жаль. Никакой помощи от твоей семьи?

Уинифред покачала головой.

— Это старая и несчастливая история. У сквайра были другие планы для сына, а из моих родственников остался только брат. Он ничем не может нам помочь.

После этого у Марджи не нашлось слов. Кажется, Уинифред почувствовала ее неловкость. Она взглянула на ткань на прилавке и воскликнула:

— Какой прекрасный ситец, какой изящный тюль! Это для платья, которое ты собираешься заказать? Наверняка платье для прогулок.

— Это для моей тети. Я таким образом отрабатываю деньги, «наряжаю» ее. — Затем она кратко рассказала о смерти ее собственных родителей, об обстоятельствах, которые привели ее в Бат, и о том, как случилось, что она живет в доме миссис Вэнстроу. — Не можешь даже представить, как я рада, что она позволила остаться нам под ее кровом и ее крылышком, учитывая ее влияние в обществе! Это поможет обеспечить будущее сестры.

— Я слышала об этом! Прекрасное родство — лучшего и пожелать нельзя! И я уверена, что лорд Сомерсби…

— Сомерсби? — тут же перебила ее Марджори. — Нет, нет! Ты очень ошибаешься. Это только слухи. За ней настойчиво ухаживает другой вполне достойный джентльмен. Я не назову его имя, но к концу лета он наверняка сделает предложение.

Уинифред покачала головой, явно озадаченная.

— Ты уверена, что это не Сомерсби? — спросила она, медленно произнося слова. — Да ведь я на днях видела их вместе. По крайней мере, я уверена, что видела Дафну — кто же забудет ее ангельское лицо. Она ехала в экипаже вместе с вашей тетей. Она выглядела такой счастливой.

Марджори засмеялась.

— Ты, должно быть, ошиблась. Я уверена, что это был другой джентльмен. Опекун не разрешает Сомерсби ухаживать за Дафной.

— Понимаю, — сказала Уинни, уступая, — тогда я, должно быть, ошиблась. Что ж, желаю ей и тебе счастья. Но что касается твоего положения, кое-что мне уже было известно. Видишь ли, я знакома с одной из нанятых тобой швей. — Затем она прикусила губу, и на ее лице появилось выражение ужаса. — Я никогда не думала, что кого-нибудь попрошу об этом, но придется. — Она замолчала снова и, прежде чем продолжить, прижала платок к губам. — Ты ведь нанимаешь швей для своей тети. Я пришла сюда сегодня, надеясь тебя встретить и попросить какую-нибудь работу. Я прекрасно шью, разбираюсь в нитках и пухе. Конечно, я не могу подолгу работать, но если понадобится сделать небольшую вышивку, оборки или отделку рюшем… — Она внезапно остановилась, сделала глубокий вдох и снова закашлялась.

Приступ кашля закончился не скоро, Марджори подвела ее к стулу и усадила. Мальчик шел следом за ними, твердо отказываясь выпустить юбки ее серой поношенной ротонды.

Марджори смотрела на склоненную голову и тонкую костлявую шею Уинни. Старая серая фетровая шляпка с красной атласной лентой закрывала ее темные кудри, когда-то полные жизни и блестящие, а теперь тусклые. Она помнила, какой жизнерадостной была Уинифред, ее заразительный смех. Марджори достаточно хорошо ее знала. Уинни не примет благотворительности.

— Как хорошо, что мы сегодня с тобой встретились, — произнесла она. — Мои швеи могут только стегать многочисленные швы на одеждах тети. Если я только упомяну вышитый или плоеный воротник, отделанный рюшем, или кружевную сборку, на меня попросту смотрят злыми глазами.

Уинни, внезапно перестала кашлять, взяла руку Марджи и нежно ее сжала.

— Ты всегда была добра, и мы много веселились, правда?

— Я бы напомнила тебе один или два эпизода, но боюсь, ты снова закашляешься, так что я лучше промолчу.

Затем Уинни принялась что-то искать в сумочке и наконец достала карточку с адресом. Марджори ужаснулась, узнав, что ее подруга живет на Эйвон-стрит, в печально известном жилище для нищих Бата.

— Знаю, знаю, — закивала та с легкой улыбкой отчаяния. — Это ужасно, но, если ты пришлешь лакея, я уверена, что все будет хорошо, а я буду тебе признательна. Так признательна, что ты представить себе не можешь. — Закончив речь, Уинни встала и, взяв сына за руку, еще раз поблагодарила Марджори перед тем, как покинуть магазин. Марджори предложила проводить ее домой, но Уинни упрямо отказалась.

Марджори смотрела, как они уходят. Сердце ее было полно печали. В тот момент казалось, что в жизни произошла очередная перемена. Ее мысли больше не были заняты жалобами на ее собственное положение. Они уступили место искренней благодарности за все то хорошее, что было у нее: здоровье, сестра, приличный дом, прекрасная пища и небольшое умение, которое и сделало возможной эту поездку в Бат. Может быть, оно поможет ей однажды открыть собственный магазин платьев.

Снова повернувшись к ткани, она внезапно воочию увидела одежду, которую сошьет тете: наряд для прогулок с буфами, сборки на лифе, стоячий воротник, отделанный кружевом, а между лифом и воротником — легкий шелковый тюль с крошечными складочками — достаточно работы для Уинни на две, а то и четыре недели.

22

Клерк проводил Марджори к выходу, неся купленные ею ситцы и тюль, а также большой кусок кисеи, которой миссис Вэнстроу приказала задрапировать нижнюю часть окон своего городского дома. Марджори собиралась нанять экипаж, как вдруг заметила знакомую черную коляску, которая замедляла ход перед магазином. О боже, ведь этот экипаж принадлежал мистеру Раштону, и правил им сам хозяин. Удивительно, но он, кажется, ехал прямо к ней.

Она насмешливо подумала, что мисс Притчард пришла бы в восторг, узнав, как она ошиблась, заявляя, что Раштон не вернется в Бат еще целых две недели. Прошло всего шесть дней, и вот он здесь, явно в добром здравии.

Как только Раштон остановил лошадей, он посмотрел прямо на нее и вежливо спросил:

— Вы позволите проводить вас домой, мисс Чалкот?

Марджори хотела отказаться, но, когда она увидела на его лице выражение смиренного сожаления, правда, сочетавшееся с гордым блеском глаз, она подумала, что едва ли сможет разочаровать его.

— Благодарю вас, сэр, — ответила она и сделала жест клерку, чтобы тот передал свертки мистеру Раштону.

Потом клерк помог ей сесть в элегантный экипаж, мистер Раштон положил ей на колени дорожный плед и хлестнул свою пару прекрасных серых лошадей.

Солнечные лучи, появляясь из-за туч, согревали лицо Марджори. Судя по юго-восточному ветерку с запахом дождя, в ближайшее время ожидалась ненастная погода, но пока что солнце улыбалось, и Марджори улыбалась в ответ.

Когда они справились с оживленным движением вокруг многочисленных магазинов Милсом-стрит, мистер Раштон сказал:

— Как раз когда я возвращался в город, я случайно увидел, что вы выходите из магазина. Я не мог не прийти вам на помощь, особенно когда увидел клерка, нагруженного ценными приобретениями. Надеюсь, ваша вылазка была удачной?

— Совершенно верно, — ответила она, нисколько не преувеличивая. Затем он сделал вежливое замечание по поводу прекрасной погоды, стоявшей в Бате последнее время, и спросил, часто ли шел дождь с тех пор, как он уехал. Она ответила, что дождь шел всего три раза. Надо было бы продолжить разговор, хотя бы для приличия, но Марджори молчала, не находя слов. Ее мысли все время возвращались к Уинни, гладившей по голове своего сына.

Обычно она не думала так долго о несчастьях, своих или чьих-то еще. Но осознание того, что при самом незначительном повороте судьбы она могла бы оказаться в таком же отчаянном положении, сильно потрясло ее. Ей захотелось не только дать работу Уинифред, но и сделать для нее нечто большее. Но что еще можно было сделать, она не знала, по крайней мере пока.

— И какие же грезы возникают в вашем пылком мозгу?

Марджори взглянула на Раштона, который смотрел на нее явно озадаченно.

— Неужели вы наконец обратили на меня внимание? — спросил он чуть ли не с обидой. — Неужели я перешел все границы? Поэтому вы не обращаете внимание на меня и мои извинения?

— Ваши извинения?

— Вот! Я так и думал. Я только что произнес самую убедительную речь за всю мою жизнь, а вы ничего не слышали!

Марджори растерянно глядела на него. Она все еще воспринимала только половину его слов.

— О, мне очень жаль, — равнодушно ответила она.

— Нет, не думаю, что вам жаль! — сердито воскликнул он, круто поворачивая влево и останавливая лошадей перед рядом контор.

— Что вы затеяли, Раштон? Почему мы остановились?

— Потому что я не стану больше говорить или, вернее, не стану больше обращаться к вам, не посмотрев в глаза. Я желаю понять, почему вы отвечали столь односложно и отказывались слушать мои смиренные речи!

Наконец Марджори перестала думать об Уинни и повернулась к нему, твердо решив его выслушать.

— Мне начать снова? — спросил он.

— Да, пожалуйста. Простите, что я вас не слушала. Я думала о другом. Прошу вас, говорите что хотите. Я не позволю больше моим мыслям оказаться далеко.

— О том вечере, на концерте. Боюсь, что я выставил себя полным болваном и подверг ваше имя насмешкам со стороны всех, кому нравится вас дразнить. Мне очень, очень жаль, что произошла эта злосчастная сцена, которая, обещаю вам, никогда…

Она перебила его.

— В самом деле, Раштон, перестаньте. Видите ли, мне совершенно все равно! Вы не первый человек, которого захватила врасплох замолкшая музыка. А что до всего остального, я ценю ваши извинения, но они не имеют для меня значения. Я вас простила, если вам это так необходимо, раньше, чем вы извинились. И уверяю вас, меня никто не дразнил.

— Никто не осмелился, — тихо сказал он, задумчиво нахмурившись.

Она легко рассмеялась.

— Думаю, это скорее потому, что я занимаю в Бате совершенно незначительное положение. Кроме того, любой, кто знает вас так, как я, поймет, какой бы это было нелепостью. Разве можно предположить, что вы в меня влюбились? Я сирота без гроша в кармане, без особой самоуверенности в общении и с весьма дерзким язычком. Так что сами видите, вас может беспокоить разве что ваша совесть. Я вас прощаю, но думаю, вам будет труднее простить самого себя.

— Тут вы ошибаетесь! — живо возразил он, стегая вожжами лошадь, чтобы та вновь тронулась с места. — Я бы легко мог себя простить, если бы не утратил или, возможно, так и не заслужил, вашего уважения.

Марджори удивленно посмотрела на него. Он, конечно, был прав, так что она сочла за лучшее промолчать.

Всю оставшуюся дорогу они не разговаривали друг с другом. Раштон, казалось, погрузился в глубокое раздумье и не отрывал взгляда от дороги.

Когда наконец свернули к «Полумесяцу», он произнес:

— Кажется, с тех пор как вы сели в мой экипаж, ваши мысли что-то очень занимало. Вы позволите мне поинтересоваться, что же вас так расстроило? Ваше лицо — просто воплощение печали.

Марджори, чувствуя, что она сильно уязвила его гордость во время этого путешествия, полагала себя до некоторой степени обязанной ответить ему прямо:

— Я встретила свою подругу, с которой мы вместе учились несколько лет назад. С тех пор она вышла замуж и овдовела. Она привела с собой своего милого ребенка — мальчика по имени Чарли. И к своему ужасу, я поняла, что она очень больна и, возможно, умирает.

— Мне очень жаль, — тихо ответил он, инстинктивно беря ее за руку.

Ее тронуло такое неожиданное сочувствие с его стороны. Она опустила глаза и стала рассматривать его желтовато-коричневые перчатки. Почему-то она совсем не ощущала неловкости из-за того, что он завладел ее рукой. Она сказала:

— Меня обычно не выбивают из колеи несчастья других людей, но в этом случае… — Она взглянула на Раштона и сказала:

— Я хочу что-нибудь сделать для нее. Моя тетя наняла несколько швей, и я уверена, что для нее найдется работа, хотя едва ли этого будет достаточно, учитывая, в какой ситуации Уинни. О, Раштон, это действительно ужасно! Видите ли, у нее чахотка, и она живет… на Эйвон-стрит!

Теперь ее глаза жгли непрошеные слезы, и она быстро выдернула свою руку из-под его руки, чтобы поискать в сумочке носовой платок. Она так и не смогла его найти и почувствовала огромное облегчение, когда Раштон вложил в ее руку свой собственный платок. В то же время ее так поразила аккуратность этого свежего батистового квадрата, который накрахмалили, погладили и безупречно сложили, что она серьезно отвлеклась.

Она секунду смотрела на платок, а потом произнесла дрожащими губами:

— Не могу же я испачкать ваш платок.

— О, черт бы вас побрал, несчастная вы мегера! — Он вырвал у нее платок, сердитым движением развернул его и почти ткнул ей в лицо.

Марджори кое-как привела себя в порядок. Потом она повернулась к нему и сказала:

— Если хотите, я приглашаю вас зайти и выпить чаю или хереса. Я знаю, что моя тетя будет счастлива принять вас… — Тут она с вызовом взглянула на него. Все знали, что миссис Вэнстроу необычайно подобострастна.

— Я бы с удовольствием… ах вы маленькая дерзкая девчонка! Знаете, я начинаю думать, что вам нужна хорошая взбучка, и, если вы впредь не поостережетесь, я с удовольствием вам ее задам.

— Я вся дрожу, — выдохнула она, будучи не прочь подразнить его.

— Не сомневаюсь! Теперь, если я возьму вас за руку, надеюсь, вы сумеете выйти из экипажа и привести сюда одного из лакеев, чтобы он позаботился о моих лошадях?

Марджори отложила плед в сторону и выбралась из экипажа. Его лошади почти не устали. Они били копытами, сердясь, что прогулку оборвали, и Раштон должен был их удерживать, пока кто-нибудь не пришел ему на помощь.

Войдя в дом и усевшись в уютном кресле у окна рядом с камином, Раштон взял предложенный ему стакан хереса и вежливо отвечал на все вопросы миссис Вэнстроу: как себя чувствует его мать, в каком состоянии рукоделие его сестры, для которого еще два года назад ей понадобились пяльцы, собирается ли он в следующий вторник посетить нижние залы, и так далее и тому подобное.

Марджори смотрела на него с интересом. Подумайте, как любезен. Она поняла, что мало с ним общалась, чтобы с ходу определить, ведет ли он себя как обычно или делает над собой усилие, чтобы доставить ей удовольствие, так вежливо беседуя с миссис Вэнстроу. Она надеялась, что он не выдержит и ей удастся поймать его на невежливом поведении. Тут как раз подвернулся удачный случай.

К ее немалому удивлению, тетя сказала:

— К нам часто приходят вечером в воскресенье наши близкие знакомые. Теперь частый гость — сэр Литон-Джонс, который стал одним из любимцев моих племянниц. Если бы вы захотели присоединиться к нам, я была бы очень рада. А может быть, и лорд Сомерсби. Надеюсь, вы удостоите нас чести посетить мой смиренный дом.

Марджори почувствовала, как ею овладевает обычное ее озорство. Она внимательно наблюдала за Раштоном, гадая, как же он откажет ее тете. Она знала, что он не захочет оказаться в числе приглашенных. Поэтому не смогла удержаться и добавила:

— Да, обязательно приходите, мистер Раштон! Присутствие ваше и лорда Сомерсби — это именно то, что нам надо! Правда!

Он посмотрел на нее в упор, слегка сузив глаза. Она заметила, как в его взгляде появился стальной блеск, и подумала, что же сейчас произойдет.

Он перевел взгляд на миссис Вэнстроу и, к немалому изумлению Марджори, ответил:

— Почту за честь. Хотя я могу говорить только за себя, я принимаю ваше приглашение и передам его Сомерсби.

— Вы шутите! — воскликнула Марджори, не подумав.

— Марджори! — не на шутку разгневалась тетя. — Немедленно извинись перед мистером Раштоном. Я никогда не видела подобных манер!

Марджи кротко склонила голову и тихим голосом, слегка дрожащим от смеха, сказала:

— Прошу прощения, мистер Раштон. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что вам здесь рады.

Затем она взглянула на него из-под ресниц, но он был совершенно спокоен. Только глаза странно поблескивали. Ох уж эти его глаза! Когда они сияли таким блеском, Марджори чувствовала, что ей действительно грозит опасность потерять свое сердце.

Раштон покинул их дом после пятнадцатиминутного визита. Миссис Вэнстроу подошла к окну и стала наблюдать, как он кричит на своих серых лошадей.

— Ты только посмотри! Я думаю, он сумел бы согнать хлыстом муху с уха передней лошади! Он очень известен среди тех, кто правит лошадьми. Однажды он выиграл состязание от Лондона до Бристоля!

— Вот как, — пробормотала Марджори. Чтобы не подвергать лишней опасности свое сердце, она решила не смотреть на это зрелище и вместо этого уселась на диван. Проглядывая номер « La Belle Assemblee », она сказала:

— По крайней мере, скажите мне, дорогая тетушка, разве вас не удивило, что Раштон принял ваше приглашение?

Она подняла взгляд от журнала и посмотрела на тетю. То, что она увидела, ее озадачило. Миссис Вэнстроу обернулась, спокойно посмотрела на нее и сказала:

— Вовсе нет, но тебя это удивило, не так ли?

Честно говоря, Марджори, я не уверена, кто из вас глупее, Дафна или ты!

И с этими словами она вышла, оставив Марджори размышлять над непостижимым характером этой женщины, который с каждым днем оказывался для нее все большей загадкой.

23

Вечером в воскресенье, когда Марджори вошла в гостиную, готовясь к непринужденному званому вечеру миссис Вэнстроу, она с удивлением обнаружила, что в камине горел огонь. Но когда она поняла, что на каждом конце каминной полки стоят зажженные подсвечники с шестью свечами в каждом, освещая портрет тети Лидди, она чуть не ахнула.

— Алтарь, — прошептала Марджори. Красивое лицо тетушки в расцвете лет царило над пространством комнаты.

— Что ты сказала, дорогая? — спросила миссис Вэнстроу с порога.

— Ничего особенного, — ответила Марджи, глядя на тетю через плечо. Она подавила сильное желание прижать холодные руки к своим внезапно загоревшимся щекам! Она надеялась, что тетя Лидди не слышала ее замечания.

Миссис Вэнстроу, кажется, действительно не обратила внимания на покрасневшие щеки Марджори. Она напевая вошла в комнату со счастливым видом и довольной улыбкой. За ней следовал лакей с двумя тяжелыми медными канделябрами, которые она приказала поместить на фортепьяно. Когда она добилась желаемого результата, то повернулась к Марджори и сказала:

— Надеюсь, вы с Дафной готовы петь дуэтом, если кто-то из наших гостей пожелает вас послушать?

— Конечно, — ответила Марджори. Голос Дафны был под стать ее красивому лицу. Когда она пела, все получали истинное удовольствие. Марджори, не склонная к излишней театральности, довольствовалась ролью аккомпаниаторши и слегка поддерживала мелодичное сопрано Дафны.

Через полчаса в гостиной было полно гостей. К удивлению Марджори, пришел не только мистер Раштон, но и его мать и сестра. Тетя, подумав, решила, что будет ошибкой не пригласить также миссис Раштон и ее хорошенькую дочку, но Марджори поняла по удовлетворенному блеску в глазах тети, что причиной приглашения была не только вежливость. Марджори не сомневалась, что этот предположительно вежливый поступок был продиктован воображаемым видом взбешенной миссис Притчард с побагровевшим лицом.

Со своей стороны Марджори была довольна выбором гостей. Сэр Литон-Джонс привел с собой офицера, того самого майора Хита, который танцевал с Дафной на их первом здешнем балу. Он был высоким, любезным джентльменом с кудрявыми каштановыми волосами. Его алый мундир прекрасно подходил к комнате, отделанной красным шелком.

Весь последний месяц Дафна без устали собирала вокруг себя хорошеньких юных дам, одной их которых была Эванджелина Раштон. Еще присутствовали сестры, Мэри и Элизабет Ходжес. У этих молодых женщин были золотисто-каштановые волосы и карие глаза, но, в отличие от Мэри, у Элизабет на носу была веселая россыпь веснушек. Почти весь вечер они хихикали с удвоенной силой, чем очень забавляли лорда Сомерсби и — к облегчению Марджори — держали его подальше от Дафны.

Когда ее с Дафной попросили спеть дуэтом, Дафна привела в восторг своих слушателей. Ее светлый и лирический голос не мог не нравиться. Когда они начали третью мелодию, Марджори на середине пьесы сделала ошибку, немного позабыв о музыке и думая о другом. Ее взгляд оторвался от раскрытых нот, и она с испугом обнаружила, что Раштон наблюдает за ней со странным выражением лица, весьма похожим на то, которое у него было на концерте добрых десять дней назад. Она почти потеряла то место, где они пели, и, только удвоив внимание, сумела не сбиться с такта.

Она, конечно же, была недовольна собой. Возмутительно, она почти перестала играть, и всего лишь потому, что Раштон смотрел на нее. Почему этот человек всегда так легко выбивал ее из колеи?

Когда они допели, Элизабет Ходжес вскочила на ноги и попросила Марджори сыграть шотландский рил, чтобы она могла потанцевать с Сомерсби, которого знала с детства. Мэри с визгом поддержала просьбу своей сестры. И с очаровательным видом попросила майора Хита быть ее кавалером. Этот офицер, ослепленный рыжеволосыми красавицами, с энтузиазмом согласился. Из комнаты вынесли арфу, два самых больших кресла придвинули к стене, и начались танцы.

Марджори была рада оказаться полезной друзьям сестры и играла, пока у нее на заболели пальцы. Когда заканчивался второй танец, Мэри и Дафна начали просматривать тетины ноты, пытаясь найти вальс. Им не повезло, но они обнаружили два контрданса. Молодые дамы воскликнули, что они тоже прекрасно подойдут.

Раштон подошел к Марджори и вежливо поинтересовался, не предпочтет ли она танцы игре на фортепьяно. Она ответила, что ей нравится нажимать на клавиши, но Элизабет поняла намек Раштона и в очаровательной манере настояла, что контрдансы будет исполнять она. Поскольку все хорошо знали, что она прекрасно владеет этим искусством, Марджори встала из-за фортепьяно. Тут выяснилось истинное намерение Раштона, тот немедленно пригласил ее на танец.

Марджори была ошеломлена, поскольку искренне считала, что, когда он посоветовал ей прекратить играть, это объяснялось лишь его неприязнью к подобным развлечениям.

— Но разве танцы здесь могут устроить вас? Без оркестра и гладкого бального зала?

— Тихо, мегера, — прошептал он с потрясающей улыбкой, затем ответил громко, чтобы слышали все:

— Вы очень мало меня знаете, если думаете, что я отказался бы танцевать с любой из молодых дам, присутствующих здесь сегодня вечером. Мне никогда в жизни не приходилось видеть более хорошеньких женщин!

Остальные гости-мужчины всячески поддержали его комплимент, а молодые женщины, по-видимому, остались крайне довольными. Особенно Мэри и Элизабет, разразившиеся хихиканьями.

Марджори получала огромное удовольствие, танцуя контрданс с Раштоном. Он был прекрасным кавалером. Это она поняла еще несколько недель назад, когда впервые танцевала с ним в зале для приемов. Кроме того, обнаружила, что, когда они не ссорились и не говорили друг другу колкости, у них оказывалось немало общих точек зрения и весьма сходное чувство юмора. Когда танец завершался и она согласилась танцевать следующий с майором Хитом, она испытала странное, мимолетное чувство печали, когда Раштон поклонился ей на прощание.

После двух контрдансов миссис Вэнстроу объявила, что всем желающим в столовой подадут лимонад, миндальный ликер, мадеру и различные десерты. Неудивительно, что после танцев, продолжавшихся больше часа, все решили отведать угощение.

Прихлебывая холодный лимонад, Марджори подошла к миссис Раштон и вежливо осведомилась, как она поживает. Миссис Раштон ответила в том же духе. После обмена любезностями высокая элегантная дама отвела Марджори в сторону и тихо сказала:

— Я надеялась поговорить с вами сегодня вечером. В повседневной жизни обычно редко выпадает возможность для частной беседы. Я заметила, что произошли три вещи: во-первых, ваша тетя щеголяет перед нами в совершенно изумительных платьях, а во-вторых, вы гораздо реже появляетесь в обществе, чем ваша сестра. По правде говоря, вы и вполовину не развлекаетесь так, как Дафна.

Марджори почувствовала себя не в своей тарелке и в ответ смогла сказать только:

— Да, пожалуй.

Миссис Раштон, чье приятное выражение лица и теплые голубые глаза внушали доверие, еще больше понизила голос и продолжала:

— Грегори сказал мне, что как-то застал вас среди тканей и набросков. Не будет ли с моей стороны слишком самонадеянным поинтересоваться: тетя сделала вас своей модисткой?

Марджи почувствовала, что краснеет от смущения:

— Сударыня, прошу вас, не спрашивайте больше ни о чем. Я не хочу обижать вас, но ваш вопрос ставит меня в невыносимое положение.

— Понимаю, — ответила она, многозначительно кивая. — Тогда я дам вам небольшой совет — всего лишь намек, запомните! — ваша тетя богата, как Крез! Вижу по вашему лицу, что вы об этом не знали. И говоря откровенно, мне совсем не нравится, что с вами так плохо обращаются. — Ее любезность сменилась внезапно довольно свирепым, справедливым негодованием. — Вы не должны зарабатывать на свое содержание шитьем платьев для миссис Вэнстроу! Это она должна водить вас к своей портнихе, а не заставлять вас работать на нее!

— Миссис Раштон, прошу вас, не сердитесь! — настойчиво зашептала в ответ Марджори. Она твердо верила, что, несмотря на размер своего состояния, миссис Вэнстроу была вправе распоряжаться им по своему усмотрению. — Хочу заверить вас, что я… то есть мы… что Дафна и я не имеем к тете никаких претензий! Совершенно никаких!

— Никаких претензий! — сердито прошептала миссис Раштон. — Только узы родства! Что вы имеете в виду, говоря «никаких претензий»?! Что за нелепость!

Марджори торопливо продолжала:

— Очень много лет назад мама и ее сестра, к несчастью, поссорились. Дафна и я приехали к миссис Вэнстроу, зная, что здесь нам не рады. Она могла с такой же легкостью отослать нас, как и пригласить погостить. Мы признательны ей за то, что она этого не сделала.

— Еще бы! Осталась же у нее хоть капля совести! Вы у нее в рабстве, Марджори! Поймите это. Что ж, вижу, вы более меня склонны прощать, — закончила она. Ее ноздри раздувались от гнева так же, как у Раштона (Марджори однажды это видела).

— Но ведь у вас, — ответила Марджори дрожащими губами, — не такое положение, чтобы уметь много прощать.

Миссис Раштон моргнула от изумления и ахнула, слегка приоткрыв рот.

— Честное слово! — воскликнула она со смехом. — Грегори предупреждал меня, что вы иногда бываете нахальной, и хуже всего то, что вы правы. Но все равно, помните мои слова и не позволяйте тете жаловаться, что она терпит нужду из-за родственников, поселившихся в ее доме!

К концу речи миссис Раштон к ней подошла миссис Вэнстроу, поэтому неудивительно, что она спросила:

— Что вы говорите моей племяннице, миссис Раштон?

Интересно, подумала Марджори, что миссис Раштон скажет грозной тете Лидди.

— Да ничего особенного, только то, что вы достойны восхищения, если приютили у себя этих бедных юных несчастных сироток. Я считаю вас достойной восхищения, как и каждого, кто наконец-то с большим опозданием предлагает свою помощь.

Голубые глаза миссис Вэнстроу сузились.

— Очень мило с вашей стороны, Маргарет. Но я уверена, что любой, кто знает, в каком я положении, поймет, что я ничего не могла сделать для моих дорогих племянниц. Сколько истратила…

— О, перестаньте, Лидия. Думаете, я простофиля? Боже милосердный, да будь у меня столько денег, я могла бы купить половину Бата, не истратив даже десятой части! Так что нечего кормить меня своими выдумками! — И с этими словами она мило улыбнулась хозяйке дома и ушла беседовать с Элизабет Ходжес, которая изумленно хлопала длинными ресницами, глядя на майора, безуспешно пытаясь не хихикать, когда пила миндальный ликер.

Миссис Вэнстроу взяла еще одну конфету, а потом вытерла уголки рта маленькой полотняной салфеткой.

— Мне никогда не нравилась эта женщина. Еще в школе она приучилась к самым вульгарным выражениям! «Думаете, я простофиля!» Марджори, надеюсь, от тебя я не услышу ничего подобного!

Марджори не устояла перед таким соблазном.

— Что? — воскликнула она. — Думаете, я простофиля? Я никогда не стала бы употреблять такие слова, клянусь душой, не стала бы!

Марджори подавила желание рассмеяться при виде изумленного лица тети. И тут же удалилась, сказав, что хочет поговорить с сэром Литон-Джонсом. Она быстро отошла от миссис Вэнстроу, отправившись его искать, и обнаружила в гостиной, где он и Мэри Ходжес наклонились над нотами, разбросанными на фортепьяно.

Мэри подняла голову, увидела ее и воскликнула:

— Марджори! Смотри! Мы наконец нашли вальс! Но не думай, я не стану просить тебя играть для нас снова. Миссис Раштон настаивает, что теперь ее очередь.

— Миссис Раштон? — удивленно спросила Марджори.

— Да, именно она! Тебе удалось побеседовать с ней? Она просто дока! Ох, надо же! Мне не стоит так говорить. Мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что я говорю на жаргоне! — Она проказливо посмотрела на сэра Литон-Джонса, который стоял в нескольких дюймах от нее, и улыбнулась ему так, что появились ямочки на щеках.

— Вы ведь не скажете ей, сэр?

— Клянусь честью, сударыня, не скажу! Я счел бы совершенно нерыцарским поступком предать доверившуюся мне женщину.

Мэри, улыбаясь, сделала реверанс. Опустив глаза и очаровательно захлопав ресницами, она заметила:

— Уверена, что вы сама доброта!

Сэр Литон-Джонс обернулся, чтобы взглянуть на Марджори. Он улыбнулся ей. Вероятно, за всю свою жизнь Марджори не встречала большей кокетки, чем Мэри Ходжес.

Когда гости узнали, что сейчас будет вальс, различные десерты оставили на столах и стали рассуждать, как лучше разместить три или четыре пары, кружащиеся в танце, в относительно маленькой гостиной.

24

Смех царил в элегантной приемной миссис Вэнстроу, когда пары пытались при каждом повороте танца не столкнуться друг с другом. Марджори сжимал в объятиях сэр Литон-Джонс, мастерство которого не раз спасло их от столкновения. Его случайная травма была давно забыта, и теперь он был прекрасным кавалером. Марджори смеялась и смеялась вновь. Она не могла вспомнить, когда еще получала такое удовольствие.

— Я всегда хотел знать, как вы выглядите, когда ваше прекрасное лицо сияет от удовольствия, — весело заявил кавалер. — Вы счастливы, не так ли?

— Да, конечно, безумно счастлива! Я не могу вспомнить, когда последний раз так чудесно развлекалась!

— Я так и думал, — тихо ответил он.

Что-то в его тоне насторожило Марджори. Она подняла взгляд, перестав следить за острыми локтями танцующих, и посмотрела на него. Судя по его виду, баронет хотел сказать ей что-то важное. Может быть, сегодня вечером она узнает наконец, какие чувства он испытывает к Дафне!

Он заговорил:

— С самого начала меня поразило, как вы всеми силами стремитесь сделать счастливой свою сестру.

Я не мог не восхищаться подобной самоотверженной любовью и заботой. Вас следует поздравить. Если я не слишком поспешен в своих словах, полагаю, скоро сбудутся все ваши мечты о будущем вашей сестры.

Марджи почувствовала, что у нее замерло сердце. Неужели это правда? Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить забившееся от его слов сердце. И ровным голосом произнесла:

— Я уверена, никто не сделал бы меньше в такой ситуации. Я только жалею, что раньше не привезла Дафну в Бат. Не могу сказать вам, как она счастлива с тех пор, как живет у тети, и… — тут она сделала паузу и продолжила с осторожной улыбкой:

— какое удовольствие доставляет ей ваше общество. Она всегда очень тепло отзывается о вас.

Марджи хотела сразу же признаться, что понимает его намеки по поводу совместного будущего с Дафной, но не хотела казаться слишком нетерпеливой.

— А вы? — сказал он в ответ доверчивым тихим голосом. — Я доставляю удовольствие вам, Марджори?

— О да, очень большое, — ответила она без колебаний. — Вы один из самых добрых людей, которых я когда-либо знала.

— Благодарю вас, — ответил он, явно удовлетворенный. Затем он ловко закружил ее вправо и вскричал:

— Вот так так! Как здесь тесно! Мы едва не столкнулись с Раштоном и Элизабет. Вот теперь куда лучше. — Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, и продолжил:

— Я очень счастлив услышать от вас, что я каким-то образом доставляю вам удовольствие. Думаю, Дафна и я стали отличными друзьями. Она не раз доверялась мне. Говорила она вам об этом? Если да, надеюсь, вы не сочтете меня наглым, если я поддерживал знакомство с нею, имея в виду одну цель.

«Все лучше и лучше», — подумала Марджи, улыбаясь про себя.

— Просто не могу себе представить, что вы скажете или сделаете что-нибудь наглое. Я уверена, что даже Дафна с этим согласится.

— Ваша сестра очень очаровательна и красива, но… — тут он остановился и в притворной печали покачал головой, — не отличается острым умом, боюсь, что так.

Марджи снова улыбнулась.

— Тут вы правы. — Затем она вдруг забеспокоилась, что баронета расстроит ее недостаток ума, и спросила:

— Ведь она не кажется вам скучной или плохой собеседницей?

Сэр Литон-Джонс с самым приветливым видом и с самой теплой и дружелюбной улыбкой ответил:

— Нет, конечно, нет! Как можно, узнав, какой у нее милый характер, счесть большим недостатком ее… простодушие? Знаете ли вы, например, что она познакомилась с детьми, которые часто гуляют в Весенних садах. Как только они ее увидят, то сразу бегут в ее объятия. Неужели подобный сердечный характер можно презирать из-за такой малости? Нет, тысячу раз нет!

— Как вы добры, — серьезно ответила Марджори. — И как это похоже на Дафну. Ее все время осаждают дети. Они всегда устраиваются с ней рядом, насколько я помню.

— Думаю, это потому, что она все еще очень невинна, совсем как дитя — уверяю вас, это весьма привлекательное качество.

Марджори глубоко вздохнула. Она чувствовала себя просто на седьмом небе от счастья. Наслаждаясь простыми развлечениями этого вечера, она к тому же видела в лице баронета и в его великодушных словах достижение той цели, с которой она привезла Дафну в Бат. Еще немного — и Дафна заставит баронета решиться. Но она должна поощрить сестру. Пожалуй, та недостаточно старается, чтобы он был рядом с ней.

— Да, — продолжал сэр Литон-Джонс, все больше увлекаясь этой темой. — А однажды дети играли с таким увлечением, что едва не сбили ее с ног в буквальном смысле слова. К счастью, лорд Сомерсби вовремя оказался рядом и не дал ей свалиться с горки.

Марджори застало врасплох упоминание о виконте. Она полагала, что сейчас совсем не нужно говорить о нем. Она забеспокоилась.

— Лорд Сомерсби?

— Думаю, да, — сказал баронет, слегка нахмурившись. Он пытался яснее припомнить события, произошедшие в тот день. — Да, я уверен в этом. Он часто сопровождает вашу тетю в Оранскую рощу и в сады, как и многие из нас.

О, он и не подозревал, какой удар нанесли ей его слова. Она запнулась. Ровно через секунду с ними столкнулась другая пара — Дафна и Сомерсби!

— Извини… извини, Дафна! — вскричала Марджори. — Я такая неуклюжая. Здравствуйте, Сомерсби! — Это столкновение окончательно выбило ее из колеи. Они танцевали вместе! Но так не пойдет. Она должна быстро успокоиться и по возможности решить, есть ли у нее причина для беспокойства. Обращаясь к виконту, она сказала:

— Ах, лорд Сомерсби. Осмелюсь сказать, я с вами не обменялась и дюжиной слов сегодня. — Она переводила взгляд с одного на другую, чувствуя, как паника охватывает ее.

«Он часто сопровождает вашу тетю в Оранскую рощу и сады».

А что, если ее сестра и виконт встречаются тайком? Не может быть!

Лорд Сомерсби поклонился Марджори и тоже высказал ей свое сожаление, но добавил, что его так заняли барышни Ходжес, что он едва беседовал сегодня с кем-то еще.

— Я подумал, что хотя бы из вежливости должен пригласить вашу сестру на танец. Мисс Раштон тоже обещала танцевать со мной.

В его лице Марджори не замечала ничего, что доказывало бы его влюбленность в Дафну. По правде говоря, у него был совершенно безучастный вид. Она посмотрела на сестру, и в больших голубых глазах Дафны не было ни капли печали. Фактически, ее лицо почти ничего не выражало. Похоже, ее чувства к Сомерсби угасли.

Неужели это правда?

Если так, то следует успокоиться. Но слова сэра Литон-Джонса преследовали ее. Почему никто не сказал ей, что Сомерсби и Дафна так часто встречались? Ее тетя никогда ей об этом не говорила. И Оливия Притчард тоже, подумала она насмешливо. Но ведь Оливия не ходила вместе с ними в сады и не гуляла в Оранской роще.

Когда музыка начала затихать, Марджори снова извинилась перед своим кавалером и юной парой. Последние в один голос заявили, что все это пустяки, и, поговорив вежливо друг с другом минуту или две, расстались. Виконт отправился на поиски мисс Раштон, а Дафна — танцевать с майором.

Видя, что ничто в поведении Дафны и Сомерсби не внушает ей ни малейшей тревоги, Марджи наконец избавилась от странного беспокойства и пообещала если не с восторгом, то вполне вежливо следующий вальс Раштону.

Когда он уже собирался взять ее за руку, то вдруг спросил, не желает ли она вместо тура вальса выпить миндального ликера.

— У меня что-то пересохло в горле. Я сам выпил бы немного мадеры.

Марджи удивилась и вопросительно посмотрела на него. Он выразительно сузил глаза и предложил ей руку. Она позволила отвести себя обратно в столовую, снова чувствуя необъяснимое беспокойство.

Если она хотела узнать, что он затевает, ей не пришлось долго ждать, потому что он заговорил:

— Я не мог не заметить, что вы невероятно дружны с сэром Литон-Джонсом.

Марджи почувствовала, как мурашки побежали у нее по коже. Она не могла себе представить, что он хотел сказать о человеке, которого она считала истинным джентльменом. Почему он вообще заговорил на эту тему? Несмотря на его намеки, она не желала объясняться с ним по этому поводу.

— Даже если и так, не понимаю, какое вам до этого дело.

Когда они подошли к двери столовой, он попросил ее на минуту задержаться. Он посмотрел на нее сверху вниз. Между его густыми изогнутыми бровями появилась складка.

— Я думал, стоит ли мне вообще говорить об этом, — произнес он наконец, — именно по этой причине. У меня нет права вмешиваться в ваши дела, никакого права. Но, когда я увидел вас с сэром Литон-Джонсом, я Почувствовал, что ради нашей с вами дружбы обязан просить вас не забывать о… — он искал нужные слова и продолжил, лишь подобрав точные, — его богатом жизненном опыте и об отсутствии такового у вас. Я хочу предупредить вас, что, каким бы джентльменом он ни выглядел, он ранил очень много сердец за годы своей холостяцкой жизни.

Марджори не знала, что она чувствует сильнее: облегчение или изумление. Она ответила смеясь:

— Мистер Раштон, вы беспокоитесь, что сэр Литон-Джонс разобьет мне сердце?

— Да, немного. И учитывая, что вы из-за выпавших на вашу долю злоключений мало вращались в обществе, я хотел посоветовать вам быть более осторожной. Вы не привыкли к ухаживаниям и знакам внимания со стороны мужчин и можете не суметь разгадать их истинные мотивы.

Марджори отвернулась от него и резко распахнула дверь в столовую. Там не было ни слуг, ни других гостей, поэтому она, чувствуя себя в полной безопасности, сказала:

— На вас очень похоже, Раштон, вмешиваться, куда вас не просят. Я знаю, что должна быть вам благодарной за вашу заботу, но, думаю, предпочла бы, чтобы вы не переживали из-за этого. Я уже много лет управляю своей жизнью, своими эмоциями, своим благополучием и чувствую, что прекрасно могу делать это и дальше.

Она подошла к столу, все еще заставленному всевозможными десертами.

— Я не имел в виду ничего плохого, Марджори.

Марджори услышала, как он назвал ее по имени, стоя у нее за спиной, и почувствовала, что ее пугает мягкий тон его голоса.

— Уверена, что не имели, — тихо ответила она, и ее сердце учащенно забилось. Она повернулась к нему лицом и сказала:

— А я не хотела говорить резко. Иногда я с вами чувствую себя, как будто я… боксер! Прежде чем вы открываете рот, я поднимаю кулаки, готовая накинуться на вас!

— Где же вы узнали о таких вещах? — спросил он улыбаясь.

— Прошу вас, никому не говорите. Несколько лет назад мой отец одел меня мальчиком и повел смотреть состязание по боксу. Я так долго просила его об этом, что наконец уломала. Все это было очень интересно, пока они не начали по-настоящему ставить друг другу синяки! Боюсь, мне стало плохо, и я заставила моего бедного папу — он так хотел посмотреть, как боксирует Молье! — увести меня домой.

— Вы очень странная, Марджори, — сказал Раштон, смотря сверху вниз ей в лицо и, казалось, изучая каждую черточку.

Она взглянула в ответ в его пронзительные голубые глаза и снова почувствовала, что забывает обо всем, как это бывало уже с ней несколько раз. А ведь он только стоял рядом и просто смотрел на нее. Из гостиной доносились еле слышные звуки вальса. Она и Раштон были наедине, и при этой мысли у Марджори ослабли колени. Она снова подумала, что Раштон не должен быть таким красивым. Неудивительно, что он так приворожил мисс Притчард!

Глубоко вдохнув, она заставила себя отвернуться к окну. Она выпрямила свои предательские колени и, собрав всю свою волю, сказала:

— Уверяю вас, что мне вовсе не грозит опасность влюбиться в сэра Литон-Джонса. Мне даже странно, что вы говорите об этом. Совершенно ясно, что ему нужна… другая.

— Другая? — спросил Раштон.

Марджи закусила губу, глядя вниз на темную улицу, которую освещали лишь тусклые окна трех-четырех городских домов. Через улицу она видела темную зелень, не отбрасывающую тени под безлунным небом. Долина была такой спокойной и мирной, что, казалось, холмы на ее противоположной стороне улеглись в уютную кровать и крепко заснули.

Марджори не хотела ничего говорить Раштону, но, очевидно, его заинтересовал ее намек.

— Кого вы имеете в виду? Баронет весь вечер не отходил от вас.

Марджори подумала, что он говорит глупости, но удержалась от обычной язвительности. Вместо этого она ответила:

— Если я скажу больше, то выскажу лишь свою догадку. По-моему, не стоит этого делать.

Раштон тоже подошел к окну и посмотрел на нее сверху вниз. Его лицо оживилось:

— Вы говорите о Дафне, не так ли? — вскричал он. — Из всех безмозглых… Марджори, вы просто маленькая дурочка! — Затем он засмеялся и пошел обратно к двери. — Не следует давать пищу для сплетен, так что я поскорее вернусь в гостиную. По крайней мере вы меня успокоили — я вижу, что вы не влюблены в сэра Литон-Джонса. Я могу больше не тревожиться на этот счет.

— Я так рада за вас, — шутливо ответила она. Вот как! Он считает ее маленькой дурочкой, черт бы его побрал! Хуже всего было то, что она поняла, похоже, она скоро испытает злосчастную привязанность к мужчине, который мог свести ее с ума, просто шевельнув бровью, и был недосягаем, как Зевс!

25

— Значит, она стала швеей своей тети, — сказал Раштон, глядя на мать. В полутемном экипаже он с трудом мог рассмотреть ее лицо. Их семья ехала обратно в дом на площади Королевы в ландо миссис Раштон.

— Не совсем швеей. Я так поняла, Марджори наняла для этого несколько женщин, но, без сомнения, она выполняет роль модистки. Совершенно удивительная молодая женщина.

Мисс Раштон, которой едва исполнилось двадцать, сказала:

— Кажется, она получила огромное удовольствие от этого вечера. Мне говорили, что она не часто развлекается. И хотя я признаю за ней некоторые способности, мне больше нравится общество ее сестры. Дафна всегда говорит такие забавные вещи. Я понимаю, что она совсем не умна, но у нее доброе сердце и она всегда в хорошем настроении. Надеюсь, она переедет в Бат насовсем. Тогда у меня будет новая подруга.

Раштон на секунду взглянул на сестру и подумал, что два сезона в Лондоне не очень-то изменили ее к лучшему. Если такое было возможно, то теперь она интересовалась еще более пустыми вещами, чем накануне своего первого бала. То, что она предпочла Дафну Марджори, очень ярко характеризовало ее.

Эванджелина Раштон, прекрасно сознавая презрение, которое сейчас испытывал ее брат, заявила:

— Я знаю, что ты сейчас скажешь. Для меня гораздо лучше поддерживать знакомство с Марджори, но я не хочу. Она кажется мне вечно чем-то занятой и не следит за разговором. Не далее как сегодня вечером я рассказывала Дафне и Элизабет анекдот о Каролине Лэм и ее последней эскападе, когда она появилась в костюме пажа. Обе нашли его весьма забавным! А эта Марджори уставилась на меня с таким выражением лица, как будто я была стенкой, а она смотрела сквозь меня!

Миссис Раштон, чувствуя, что вот-вот закипит бой, обратилась к дочери мягким голосом:

— Ты должна простить Марджори Чалкот, дорогая. Она больше пяти лет занималась почти исключительно заботой о сестре. Мне тоже хотелось бы, чтобы она была более легкомысленной, что ли. Но около двух недель назад я получила письмо от моей доброй подруги миссис Кэмли. Она подробно описала мне, какая никудышная гувернантка получилась из Дафны. Ее дочери, конечно, обожали Дафну, но, кажется, даже десятилетняя Кэсси умеет читать лучше, чем твоя новая подруга. И скажи мне, Эванджелина, если бы ты вдруг оказалась выброшенной в мир без средств к существованию, как бы ты стала зарабатывать себе на жизнь?

Эванджелина весело улыбнулась.

— Думаю, что это было бы очень легко, — ответила она с жизнерадостностью, свойственной только юным недалеким созданиям. — Я стала бы знаменитой актрисой, как Сара Сиддонс!

Миссис Раштон открыла было рот, пытаясь урезонить свою дочь, но Раштон, сидевший рядом с ней, слегка дернул ее за рукав редингота и сказал:

— Это безнадежно, сударыня. Предлагаю выдать ее замуж как можно скорее. Это единственный выход! Она резко взглянула на сына и спросила:

— За сэра Литон-Джонса?

Раштон удивился проницательности матери и кивнул.

— Именно так!

— Сэр Литон-Джонс! — в ужасе вскричала Эванджелина. — Да ведь он старик. Он почти такой же старый, как ты, Грегори. Я лучше умру!

Раштон хотел возразить, что баронет всего лет на пять старше его, но он знал, что до дома осталось совсем немного, и поэтому молча скрестил руки на груди.

Миссис Раштон сказала:

— Тихо, Эванджелина. Конечно, ты за него не выйдешь, — и обратилась к сыну:

— План Марджори был бы хорош, если бы сэр Литон-Джонс не заинтересовался не той сестрой. Она хотя бы подозревает правду?

— Нет, представь себе. Но что ты имеешь в виду, говоря, что ее план был бы хорош? Не можешь же ты одобрять ее махинации!

— Отчего же, — удивилась миссис Раштон. — Она ведет себя неглупо. Кроме того, разве ты только что не предлагал такую же «махинацию».

— Конечно же, нет! Я только шутил, когда говорил, что тебе надо поскорее выдать замуж Эванджелину. Послушай, мама! Я всегда считал тебя на редкость здравомыслящей и прямой женщиной.

— Грегори, где я совершила ошибку в твоем воспитании? Как, по-твоему, любая хорошо воспитанная женщина должна думать о своем будущем?

Он пристально посмотрел на нее и после минутного молчания ответил:

— Я должен воздать Марджори должное, она, кажется, выбрала для себя другой путь. Ее планы, как ты их называешь, касаются только Дафны.

— Она ведет себя как мать, не так ли?

— Думаю, да, но, черт возьми, мне это вовсе не нравится!

— А почему, как ты думаешь, клуб Элмака называют брачным рынком? Наш класс объединяют собственность, состояния, титулы. Я хотела бы, чтобы это было по-другому, но вы, мужчины, в самом деле, иногда бываете такими непрактичными. Лично я надеюсь, что Марджори понравится сэр Литон-Джонс! Он был бы для нее прекрасным мужем. Он добрый и великодушный, хотя и немного щеголь. Ты видел, сколько масла было сегодня у него на волосах? По крайней мере, я собираюсь все это сказать ей при следующей встрече.

— Мама! Даже если бы я с тобой согласился — а я не согласен! — брак должен быть результатом верной и честной любви двух людей.

— Ох, Грегори! — воскликнула миссис Раштон. — Я не знала, что ты так романтичен. Послушай, неужели ты никогда не влюблялся?

— Полагаю, что нет, — пробормотал он.

— Интересно, влюблялась ли Марджори?

Раштон и сам очень интересовался этим в последнее время. Он пытался представить себе, как она обменивается обетами с сэром Литон-Джонсом. Почему-то от этого образа его челюсти до боли сжимались. Он не мог симпатизировать баронету. Марджори ему не пара.

Но все же его мать была права. Для хорошо воспитанной женщины, такой, как Марджори Чалкот, лучше всего брак с титулованным богачом, чтобы она могла иметь детей, не испытывая нужды.

Он ударил тростью по полу экипажа. Черт побери, ему это никак не могло понравиться!

26

Через два дня Марджори разглаживала юбку платья для прогулок из тех самых ситцевых вишен и легкого тюля. Это творение превзошло все ее ожидания. Даже швеи были в восхищении. А этих дам так просто не проймешь.

Она позвала тетю и Дафну, чтобы те тоже взглянули. Дафна закрыла руками глаза тети и неуклюже вела ее к маленькой столовой. Когда она убрала руки и миссис Вэнстроу увидела то, что было перед ней, она несколько раз мигнула и начала восклицать:

— Ах, батюшки! Ах, подумать только! Прелесть! Но ты уверена, что в нем не будет выглядеть хуже моя… моя талия?! Ах, как мне это нравится! — Она подошла к платью и дотронулась до тюля, на котором Уинифред осторожно делала стежки. — Великолепно, — выдохнула она и снова заахала от удивления. — Ах, моя дорогая Марджори! Ты просто находка! Дитя мое, дитя мое… — Ее восторги продолжались, пока не позвали горничную, чтобы та осторожно унесла платье наверх, где миссис Вэнстроу собиралась его надеть, чтобы решить, какие драгоценности лучше всего подойдут к вишням и золотым полоскам. Заодно следовало подумать, надо ли ей покупать новую шляпку или лучше Марджори перешьет старую, украсив ее несколькими красными атласными ленточками.

— Я только что вспомнила! — заявила тетя перед тем, как выйти из маленькой столовой. — У меня есть несколько искусственных вишенок, которые я носила лет двадцать назад. Они в прекрасном состоянии. Какая я умница, что их не выбросила!

За миссис Вэнстроу закрылась дверь, и Дафна с улыбкой повернулась к сестре:

— Ты сделала ее очень счастливой, Марджи! Не могу поверить, что ты так легко придумываешь все эти платья. Я имею в виду, что ты, конечно, рисуешь красивые картинки и много времени проводишь в магазинах, но это все так просто для тебя. А у меня болит голова, даже когда я раскладываю выкройки!

— А тебе, Дафна, кажется, так легко собрать вокруг себя дюжину друзей. Мне не так повезло. Я наблюдала за тобой вечером в воскресенье. Ты так весело смеялась. Ты здесь счастлива, не так ли?

— Ты и представить себе не можешь, — ответила Дафна, ее большие голубые глаза вдруг наполнились слезами.

Марджори тут же подошла к ней, обняла ее и попросила сесть в кресло у камина.

— Я так рада! — воскликнула она, усаживаясь рядом со своей сестрой и взяв Дафну за руки. — Я так тревожилась за тебя все эти годы. Хотя я знала, что ты любишь детей, с которыми тебе доводилось работать, я знала, что ты несчастна.

— Я была несчастна, — сказала Дафна. — Но я не думала, что ты это знаешь. Я старалась быть довольной, но мне было так тяжело учить буквы.

— Знаю, знаю. Но все это теперь позади! А здесь, в Бате, все как будто складывается чудесно, не так ли?

— Да! О да, — выдохнула Дафна.

Марджори посмотрела в ликующие глаза сестры и, поняла, что настало время заговорить с ней о сэре Литон-Джонсе. Она начала:

— Теперь меня заботит лишь одна вещь, Дафна.

Дафна живо кивнула несколько раз, все еще улыбаясь.

— Я, разумеется, говорю о твоем будущем. — На прекрасном лице Дафны несколько поубавилось жизнерадостности. Марджори продолжала:

— У меня есть основания верить, что в тебя уже успел влюбиться один знакомый джентльмен.

Дафна расстроилась еще больше.

— Я уверена, что при малейшем усилии — всего лишь намек, что тебе приятны его ухаживания — ты сможешь выйти за него замуж.

— Кто он? — сердито спросила Дафна. Ее счастливое выражение сменилось хмурой встревоженностью. — Не могу понять, о ком ты говоришь. Майор Хит потерял голову от любви к Мэри, а мистер Раштон явно предпочитает твое общество. Эв… то есть лорд Сомерсби… думаю, его и упоминать не надо. Мне приходит в голову только сэр Литон-Джонс, а он, может, скорее влюблен в тебя.

Марджори покачала головой.

— Нет, моя дорогая. Здесь ты ошибаешься. Я почти уверена, что он вот-вот сделает тебе предложение.

Ему нужно лишь небольшое поощрение и… В чем дело, дорогая? Почему ты повесила голову?

— Я… — шепотом начала Дафна. Она отняла свои руки у Марджори и прижала их к щекам, видимо, не в состоянии продолжать.

— Разве тебе не нравится сэр Литон-Джонс? Я думала… то есть, когда мы на днях разговаривали о нем, ты с таким жаром его хвалила.

— Да, да. Но это потому, что я думала… — Дафна подняла взгляд, в ее больших голубых глазах стояли слезы. — Марджори, разве ты сама не влюблена в него? Когда ты спросила меня, что я о нем думаю, я решила, что это потому, что ты влюбилась в сэра Литон-Джонса, собираешься за него выйти и хочешь узнать, нравится ли мне этот брак.

— Я? — вскричала потрясенная Марджори. — Нет, конечно же, нет. Он приятный джентльмен, но я не намерена выходить за него, да и за кого бы то ни было, если на то пошло. Я старалась только для тебя. Неужели ты не поняла, что я поощряла его, чтобы ты смогла понять, каким замечательным мужем он тебе будет?

Она встала и подошла к камину. На каминной полке лежал акварельный набросок белого атласного платья, которое, как надеялась Марджори, Дафна наденет на свадьбу.

При виде его ее мысли начали путаться. Что, Дафна так и не выйдет замуж? О, об этом не следовало даже думать. И все же как произошло это злосчастное непонимание?! Разве Дафна не отзывалась тепло о сэре Литон-Джонсе?

Убежденная, что чувства баронета имели отношение именно к Дафне, Марджори вернулась к креслу, в котором сидела ее сестра, и встала у нее за спиной. Легко коснувшись мягкой бархатной ткани, Марджори тихо заговорила.

— Дафна, я не могу понять, с чего ты взяла, что сэр Литон-Джонс влюблен в меня или что я влюблена в него. Уверяю тебя, это очень далеко от правды. Да если бы ты только знала, как часто он говорит о тебе, я убеждена, что ты бы не усомнилась в его чувствах! Теперь, когда я тебе это объяснила, я хочу, чтобы ты поняла, насколько сильно я уверена в том, что именно этот человек сделает тебя счастливой. — Она перевела дыхание и подождала ответа. Но в комнате стояла глубокая тишина. Дафна поникла головой и, казалось, была в полном отчаянье.

Марджори уставилась на молчаливую красавицу с льняными волосами и испытала одновременно чувство крушения надежд и мучительной тревоги. Она не предвидела ни подобного непонимания, ни гробового молчания сестры.

Дафна молчала. Марджори решила, что необходимо снова объяснить своей глупой сестре всю трудность их положения. Она сделала глубокий вдох и целых пятнадцать минут убеждала Дафну осознать в полной мере размер состояния сэра Литон-Джонса, которое даст ей возможность жить безбедно до конца ее дней, доброту и приветливость, характерные для него. Наконец, если Дафна не найдет себе мужа до конца лета, ей и Марджори снова придется бродить по свету в поисках мест гувернанток или компаньонок. Этого хотела Дафна?

— Нет, — раздался тихий голос из глубины бархатного кресла.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, — наконец закончила Марджори, обходя кресло и опускаясь на колени перед Дафной, — если ты хочешь обеспечить свое будущее, ты должна быть внимательнее к сэру Литон-Джонсу. Ты ведь веришь мне, Дафна? Он будет тебе прекрасным мужем. Он превозносил тебя до небес, и, чтобы завоевать его сердце, нужно лишь маленькое поощрение. Ты постараешься сделать мне приятное и дашь ему один или два намека, хорошо?

Спокойное выражение лица Дафны внушало Марджи некоторую надежду, во-первых, на то, что ее сестра полностью поняла ее речь, а во-вторых, что она собиралась сделать требуемое усилие.

Дафна открыла рот, чтобы заговорить, затем закрыла его, в результате чего из глаз ее медленно поползли две крупные слезы изумительно совершенной формы.

— Конечно, — ответила она наконец. Марджори нахмурилась, гадая, почему же плачет ее сестра.

— Ты думаешь, что после свадьбы у тебя больше не будет такого веселья, как этим летом? Поэтому ты так печальна? Моя дорогая Дафна, он будет привозить тебя в Бат так часто, как ты пожелаешь. Его поместья не больше чем в десяти милях отсюда. Ты будешь жить рядом с мисс Раштон и с барышнями Ходжес. Когда ты выйдешь замуж, у тебя будет куда больше знакомых, чем теперь.

Дафна несколько раз шмыгнула носом, пока Марджори не вытащила из сумочки платок и не дала ей. Дважды высморкавшись, Дафна вышла из комнаты и пошла в свою спальню. Марджори последовала было за ней, пытаясь ее утешить, но, подумав, решила, что Дафне лучше самой обдумать все, что она ей сказала. В конце концов, может, в маленький мозг Дафны так ни разу и не пришла мысль о том, что тетя Лидди выставит их из дома, как только начнут вянуть листья вязов. «Дай ей все хорошенько обдумать», — попросила сама себя Марджори и занялась более приятными вещами, а именно изобретением платья для завтрака на воздухе, который тетя хотела устроить в следующую субботу.

Дафна заперла дверь спальни, затем бросилась на кровать и плакала, пока не почувствовала, что у нее сейчас разорвется сердце. Ее так смутили настойчивые уверения сестры, что сэр Литон-Джонс в нее влюбился. К тому же Марджи заявила, что ее долг подтолкнуть баронета к решительным действиям. Она была просто потрясена. Дафна все еще не могла поверить, что это было правдой. Марджори действительно не заметила ее любви к Сомерсби. Конечно, тетя Лидди хорошо научила их говорить друг с другом с равнодушным видом и таким образом не давать никому узнать об истинном состоянии их сердец. Все же она не верила, что их фарс оказался настолько успешным, что Марджори поверила. И вот теперь этот сэр Литон-Джонс! Она сама считала, что он был бы хорошим мужем какой-нибудь молодой даме, но ей не нравилось, что он говорил с ней, как будто ей было пять лет!

Она вновь вспомнила тот воскресный вечер и вальс, который она танцевала с Эваном. Она шмыгнула носом и улыбнулась, зарывшись лицом в подушку. Эван, должно быть, сотню раз шепотом признавался ей в любви, когда они кружились и сталкивались с другими парами во время этого очаровательного танца. И никто ничего не понял, мечтательно подумала она.

Несколько раз она бросала внимательный взгляд на лицо Сомерсби, чтобы понять, бесстрастное ли у него выражение, и так оно и было! Настолько бесстрастное, что, если бы она не знала, в чем дело, она не поверила бы его словам, которые он произносил с видом тупицы! А так каждый звук был целой симфонией для ее слуха!

Даже тетя Лидди поздравила ее вечером с тем, как они умно всех обманули.

Она засмеялась. О, Эван, Эван, Эван! Что нам делать? Что мне делать?

27

Батским обществом уже много лет управлял распорядитель. В прошлом веке этот пост занимал Красавчик Наш, который установил закон, заставлявший мелкопоместных дворян встречаться в общественных местах, таких, как залы для приемов, театр, концертный зал и карточная комната. Частные балы, если и не воспрещались строго, по крайней мере, осуждались.

Когда миссис Вэнстроу получила разрешение, хотя и неохотное, устроить частный завтрак на воздухе на берегу канала, она была изумлена. Наградой ей послужило возмущение миссис Притчард. Тетя Лидди с энтузиазмом начала заниматься всеми деталями этого важного события. С таким энтузиазмом, что к тому времени, когда подошел день завтрака на первой неделе августа, у нее исчез один из подбородков, а талия уменьшилась на два дюйма.

Миссис Вэнстроу была в восторге.

Эта потеря, в отличие от нее, очень расстроила Марджори, потому что платье для прогулок, которое она подогнала точно по фигуре и сшила специально для этого завтрака, теперь болталось на тете, как халат.

Созвав швей, дивившихся перемене в тетушке, она вскоре усадила их за работу, чтобы те делали новые вытачки на ситцевой ткани с вишнями и полосками, чтобы лучше подогнать платье к помолодевшей фигуре тети.

К половине четвертого (завтрак начинался в четыре) Марджори поняла, что тетин праздник удастся на славу. Уже приехали две дюжины гостей, в воздухе звенел смех и все время слышался жизнерадостный разговор. Миссис Вэнстроу заявила, что эта вечеринка наверняка раз и навсегда выбьет из колеи ненавистную миссис Притчард.

Место, которое выбрали для праздника, находилось на широкой зеленой лужайке, плавно спускавшейся к краю канала, где две украшенные водяные баржи ждали приглашенных гостей, чтобы немного покатать их. Баржи тянули лошади, привязанные к плоскодонкам длинными веревками. Их мерное движение обеспечивало необходимую всем устойчивость, ничто не отвлекало молодых дам и джентльменов, участвовавших в вечеринке. Они оживленно флиртовали вдали от более старших гостей, которые вскоре уютно устроились в креслах под огромным парусиновым навесом. Так что смех раздавался над водой все время, пока баржи были в движении, — смех, разговор, лесть и все возможные формы поддразнивая, подкалывания и обмана!

Марджори здесь очень нравилось, как из-за новизны ощущений, так и из-за того, что, отправляясь в поездку, Дафна не отходила от сэра Литон-Джонса. Марджори с облегчением вздохнула, когда увидела, что Дафна мило улыбается баронету, придерживая шляпку, сберегая ее от ветра, который дул все сильнее и сильнее. Она никогда не выглядела такой красивой, а у сэра Литон-Джонса никогда не было такого нежного выражения лица. Кажется, Дафна решила последовать ее совету.

— Интересно, почему, — тихо спросил ее Раш-тон, — у вас такой вид, как будто вы только что слопали вкусненькую мышку?

Марджори повернулась к законодателю моды и отметила, что он, как всегда, был безупречно одет. Его сюртук из превосходного сукна прекрасно сидел на его широкоплечей фигуре. На нем были светло-желтые брюки, заправленные в блестящие высокие сапоги, и их кисточки слегка качались вместе с каждым движением баржи.

Она вновь почувствовала, как он привлекателен, улыбнулась и легко ответила:

— Моя сестра очень счастлива в Бате, и это доставляет мне огромное удовольствие. Надеюсь, вы не возражаете.

Раштон посмотрел на баронета, который опирался на борт баржи и слушал, как Дафна поет одну из самых любимых своих песен.

— Он все еще ходит в гости к вашей тете по воскресеньям вечером? — спросил он. Марджори кивнула.

— И вы верите, что его привлекли чары вашей сестры? Он что, ловит каждое ее слово?

— Я заметила, что он очень к ней внимателен, но не будем торопить события. Кажется, он доволен ее обществом.

— А вашим обществом он так же доволен?

Марджори посмотрела вдаль на заходящее солнце и багровый горизонт за холмами к западу. Она знала, что он имеет в виду.

— У сэра Литон-Джонса такие манеры, что любая дама довольна, находясь в его обществе. У него вырвался мягкий смешок.

— Хорошо сказано. Но если это так, то скажите мне, почему вы улыбаетесь, видя, как Дафна наслаждается его обществом?

— Немедленно прекратите, — прошептала она, чувствуя легкое раздражение и в то же время наслаждаясь его поддразниванием. — Если бы вы были на моем месте, вы тоже улыбались и питали бы всяческие надежды!

— Чтобы сохранить хорошее настроение?

— Может быть. Почему вы так настойчивы, Раштон?

— Наверное, потому, что я уверен, что вас ждет жестокое разочарование, и я не хочу, чтобы это случилось.

— Это очень мило с вашей стороны. Я испытывала разочарования и посерьезнее и выжила.

Раштон жестом указал на скамейку для гостей и спросил Марджори, не желает ли она присесть. Когда она села, он занял место рядом с ней и заговорил, к ее немалому восторгу, о самых разных интересных вещах: «Дон Жуане» Байрона, реформах, канале, который он прокладывает у себя в имении.

Марджори с ужасом узнала, что его поспешное возвращение в поместье — на следующий день после концерта — было вызвано тем, что там едва не утонуло двое рабочих.

Марджори немедленно вспомнила свои невеликодушные мысли относительно него и призналась в них, извинившись, что была о нем такого низкого мнения. Она ведь полагала, его отъезд из Бата вызван нежеланием выслушивать шутки друзей и знакомых.

Он казался потрясенным ее признанием.

— Знаете ли, вам не надо было все это мне рассказывать. Я бы никогда не узнал о вашем мнении и никогда не дал бы вам отпор. А сейчас мне очень хочется это сделать! Как вы могли думать, что я так трусливо себя поведу?

Марджори почувствовала, как на нее вновь находит озорство.

— Скажите лучше, как я могла подумать иначе! — вскричала она, глядя на свои перчатки из синей лайки. Она притворилась, что разглаживает складку на левой перчатке и изо всех сил старалась удержаться от улыбки.

Он наклонился к ней и прошептал:

— Мегера!

Улыбка мешала ей казаться серьезной, и она, не в силах сдержаться, разразилась тихим смехом. Ей очень нравилось, когда он позволял ей дразнить себя. Она так ему и сказала.

Раштон посмотрел в ее фиалковые глаза, которые под лучами теплого заходящего солнца, казалось, приобрели сиреневый оттенок. Он понял, что ему очень легко с Марджори, не просто легко, но еще и очень приятно. Он едва удерживался от того, чтобы заключить ее в объятия. Как только она улыбнулась, он страстно захотел взять ее за руку или обнять за плечи. Прижать к себе или поцеловать в губы. Вместо этого он лишь смотрел на нее.

Марджори хотела бы знать, о чем думает Раштон, так пристально глядя ей в глаза. На его лице снова появилось то знакомое ей выражение, от которого у нее колотилось сердце, захватывало дух и единственным желанием становилось никогда не покидать его. Она хотела что-нибудь сказать, но на ум ей не шли никакие слова. Ах, ну все как всегда. Просто ужас какой-то!

Через некоторое время она почувствовала, что ей надо немедленно отойти от него прочь. В такой опасной близости ей все время хотелось опять оказаться в его объятиях. Если раньше ее беспокоило его присутствие, потому что она чувствовала опасность влюбиться в него, теперь она занялась еще худшими вещами. Где бы она ни появлялась, она смотрела, там ли он.

Ее сделало просто невозможной это постоянное стремление его увидеть, перемолвиться с ним словечком. А когда он смотрел на нее, испытывая, как ей казалось, неистовое огромное желание поцеловать ее снова, у нее дрожали колени и кружилась голова.

К чести Раштона, он не перешел границы приличий. Он больше не пытался целовать ее с тех пор, когда они несколько недель назад оказались наедине в гостиной тети. Он больше не флиртовал с ней и ничем не показывал ей, что любит ее или желает быть с ней в других отношениях, кроме дружеских.

Ах, кажется, спасаться было уже поздно и сердце ее рвется на части. Боже, неужели ее чувства к Раштону так глубоки? Она поспешно отвела от него взгляд.

Марджори чувствовала, как слезы жгут глаза. Она была рада, что солнце, быстро садясь за Уэльсские горы, скрыло ото всех ее очевидное отчаяние.

Но вдруг она увидела такое, что заставило ее ахнуть от изумления. Это было так внезапно. И если бы она не видела этого своими глазами, то поклялась бы, что ничего не произошло.

Все же это было? Или гаснущий свет обманул ее зрение?

Ей показалось, что лорд Сомерсби с невинным видом прошел мимо Дафны, но достаточно медленно, чтобы взять ее руку. Затем он выпустил ее. Они не смотрели друг на друга и не разговаривали. Сомерсби пошел дальше на другой конец баржи, а Дафна засмеялась в ответ на слова сэра Литон-Джонса.

Неужели это действительно произошло? Что это значило? Их пальцы действительно коснулись друг друга? Она не знала, что и думать.

Неожиданно она почувствовала себя совершенно сбитой с толку. Раштон смотрел на нее странно. И этот случай с лордом Сомерсби и Дафной.

А почему бы Дафне, которая по-прежнему не проявляла большого интереса к Сомерсби, не ответить ему после того, как он коснулся ее пальцев? Надо будет приглядеться.

Остаток завтрака на воздухе, который следовало бы назвать обедом, прошел в кругу горевших свечей, в то время как солнце медленно опускалось за темные горы. Шали и пледы дали все дамам, которым стало холодно от ночного воздуха. Небольшой оркестр, игравший только на струнных инструментах, исполнял музыку под вторым навесом. На длинном самодельном столе, покрытом полотном, подали роскошный обед. Блюда принесли слуги, нанятые специально по этому случаю. Еду доставали из шести огромных корзин.

Когда приборы убрали, леди и джентльмены немедленно направились к своим экипажам, чтобы ехать домой, опасаясь ночных туманов.

Миссис Вэнстроу, прислонившись головой к плюшевым и бархатным подушкам своего ландо, сидела гордая и оживленная, повторяя каждый комплимент, который ей сделали по поводу завтрака. Дафна с безмятежным видом сидела рядом, внимательно слушая, но не произнося ни слова. Марджори наблюдала за сестрой, боясь, что под удовлетворенным видом Дафны кроется не любовь к баронету, а напрасная надежда на то, что Сомерсби все еще ее любит.

Когда они обе пошли в свои спальни, Марджори догнала сестру и спросила у нее, действительно ли Сомерсби сплел ее пальцы со своими. Дафна, широко открыв глаза, с невинным видом ответила, что, конечно, Марджори ошибается, потому что она не помнит ничего подобного.

— Я так увлеклась разговором с сэром Литон-Джонсом, — сказала она, тряхнув своими белокурыми кудрями. — Ах да! Теперь вспоминаю. Он прошел мимо меня — не помню, он или майор Хит — и случайно задел мою руку своей. Но разве ты недовольна тем, что я не отхожу от баронета?

Марджори почувствовала, как напряжение покидает ее, когда она взглянула в простодушные голубые глаза сестры.

— Я очень довольна, дорогая! В самом деле.

Когда Марджори пошла к себе, Дафна написала очередное письмо своему возлюбленному. Это письмо начиналось печально:

«Мне смертельно надоели все эти обманы, милый Эван. Марджори увидела, как ты коснулся моих пальцев, и я солгала ей — даже не поверишь, что я ей сказала! Мне так страшно лгать — и что еще хуже, у меня это начинает хорошо получаться. Пожалуйста, поговори с Раштоном, может быть, он согласится на наш брак! Умоляю тебя. С сэром Литон-Джонсом мы говорим только о Марджори, какой хорошенькой и умной он ее считает. Но что же будет с нами, мой милый? Прошу тебя, пожалуйста, поговори с Раштоном. Может быть, он поймет глубину твоих чувств и согласится на наш брак. До завтра, любимый, спокойной ночи.

Твоя любящая Дафна».

28

Марджори стояла в черно-белом вестибюле тетиного дома и осторожно снимала желтые лайковые перчатки. На ней было дорожное платье с длинными рукавами из белой расшитой кисеи, воротник доходил ей почти до подбородка, под ним был завязан большой бант. Поверх платья она носила летнюю мантилью из переплетенной по диагонали тафты мягкого сиреневого оттенка.

Когда она закончила разглаживать перчатки, то надела поверх светло-каштановых кудрей шляпку, напоминающую ведерко для угля. Мягкая шляпа была подбита тафтой, чтобы соответствовать мантилье, украшена большими бутонами роз из белого тюля. Марджори щегольски завязала ее под подбородком бантом из белого атласа. Она посмотрела на себя в зеркало и со смехом повернулась из стороны в сторону.

Довольная своим внешним видом, она обдумала задачу, стоявшую перед ней. Район города, который она собиралась посетить, имел весьма дурную славу.

Почему-то последние девять дней и даже больше Уинифред не давала о себе знать. Она так и не принесла последние вышивки и материал. Что могло случиться? Ведь здоровье Уинни ухудшалось.

Окончательно отважиться на посещение Эйвон-стрит ее заставило почти истерическое состояние тети Лидди, когда та узнала, что ее костюм Венеры еще не готов. С тех пор как миссис Вэнстроу устроила завтрак на воздухе, миссис Притчард пыталась отплатить ей каким-нибудь собственным развлечением для общества, пытаясь затмить украшение баржи на канале и оркестр под навесом! Она наконец добилась своего, когда убедила распорядителя позволить ей организовать бал-маскарад в зале для приемов. Марджори не понимала глубины мучений тети Лидди, пока та не обрушилась на нее этим утром.

— Ты должна сейчас же отправиться к своей подруге! — закричала миссис Вэнстроу. — И принеси с собой сюда ее работу! Если мой костюм не будет лучшим, я этого не вынесу — это плосколицее желтозубое колющее насекомое, которое смеет назвать себя хозяйкой! Иди за вышивкой, Марджори, или я выгоню тебя из дома! Неужели ты не знаешь, что хочет сделать та женщина? Моя Абигайль говорила, что она собирается появиться в костюме наяды и ее внесут на своих плечах двое мужчин, одетых в листья кувшинки! Что за нелепость! О, если бы я обладала силой Венеры, я превратила бы миссис Притчард в желудь и натравила бы на нее свиней!

Марджори посмотрела на тетю в изумлении.

— Натравили бы на нее свиней?

— Да! — рявкнула миссис Вэнстроу. — Я бы так и сделала! А что касается твоей подруги, Марджори, я и вовсе не могу найти слов! Немедленно иди к ней и забери ее работу, пока со мной не случился апоплексический удар! Ты ведь не захочешь иметь это на своей совести? А что касается твоей подруги, я советую тебе не платить ей после того, как ты заберешь ее работу! Ты не должна позволять этим нуждающимся женщинам пользоваться твоим и моим состраданием, Марджори. Ты слишком снисходительна. Посмотри, как я страдаю. И все из-за того, что одна из твоих швей не выполнила работу! — Она схватилась за бок. — Кажется, у меня начинаются спазмы!

Марджори для успокоения тетиных нервов порекомендовала стакан хереса и, может быть, зажечь одну или две ароматические свечи. Но миссис Вэнстроу, взглянув сперва на часы, а потом на Дафну, заявила, что ей пора идти в зал для питья минеральной воды. Три ее обычных стакана минеральной быстро поставят ее на ноги.

Когда тетя и сестра ушли, Марджори стала думать, что ей делать дальше. Она быстро приняла решение отправиться к Уинифред. Пробило половину десятого, она завязала бант под ухом и собиралась выйти из дома, когда в дверь внезапно громко застучали. Ни Дафна, ни тетя еще не должны были вернуться, учитывая, что после зала для питья минеральной воды они каждый раз посещали кофейню. «Кто бы это мог быть?» — подумала она.

Направляясь к лестнице, она кивнула дворецкому, чтобы тот пошел и открыл дверь. Через мгновение он впустил в дом взволнованного мистера Раштона.

Она не видела его уже больше двух недель, решив, что ничего хорошего не получится, если она станет общаться с мужчиной, который так тревожит ее сердце. Даже теперь при взгляде на него она почувствовала, что у нее дрожат колени и учащается пульс.

Он тут же объяснил ей свой неожиданный приход.

— Миссис Вэнстроу дала мне понять, что вы хотите навестить свою подругу — не помню ее имени — в районе Эйвон.

Марджори посмотрела на дворецкого. Его густые седые брови на минуту приподнялись в изумлении.

— Да, верно, — сказала она в ответ, в свою очередь пристально глядя на Раштона.

— Боже милосердный, моя милая девочка! О чем вы думаете? Эйвон-стрит! Ни один разбойник в Англии не обошел ее своим вниманием! Кто вам позволил туда идти, кто вам дал такой дурной совет?! И как же миссис Вэнстроу разрешает вам такое безрассудство?

Марджори слегка кивнула головой дворецкому, чтобы тот оставил их наедине. Когда тот спустился вниз, Марджори тихо ответила:

— Миссис Вэнстроу не разрешила мне туда пойти, она приказала мне пойти туда.

— Что?! — вскричал он. — Из всех полоумных женщин… я начинаю думать, что ваша тетя — одна из самых нелепых созданий, которых я когда-либо…

— Прошу прощения? — перебила его Марджори с притворной резкостью. — Право же, Раштон, вы переходите границы. Она моя ближайшая родственница, если не считать Дафны, и я не позволю вам так отзываться о ней при мне. В конце концов, она пришла нам на помощь в трудную минуту…

— Она изводит вас работой! В Бате всем известно, как вы стараетесь для нее.

— Какую чушь вы несете!

— Думаете, я не заметил, как вы ее наряжали все лето? Сейчас почти сентябрь. Неужели вы собираетесь и дальше продолжать в том же духе. Хотя, конечно, интересно, что вы можете сшить из бархата и бомбазина.

— Я никогда не стала бы ничего шить из бомбазина. Таким материалом пользуются только слуги. А вот из мериносовой шерсти…

— Марджори, право, вы никогда не лезете за словом в карман! И как вам удается сохранять жизнерадостность в ситуации, которая была бы невыносимой для большинства из нас? Что касается миссис Вэнстроу, то дальше ехать некуда, вы работаете ее модисткой вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом за ее счет. Как вы это переносите? Честно говоря, меня так же выводит из себя ваше равнодушие к ее скупости, как и ее желание постоянно использовать ваши таланты. А эта безумная рекомендация отправиться в район Эйвон, это уже действительно слишком!

— Прошу вас, Раштон, не сердитесь так из-за меня! Я должна идти к Уинни не только потому, что я наняла ее швеей для тети, но и потому, что она моя подруга. И если хотите знать, я в ужасном огорчении: я не получала от нее известий и она не прислала мне ни одного куска с готовой вышивкой. Я вам сказала, что она больна. У меня самые дурные предчувствия… — Она замолчала, горло сжалось от подступивших слез. Через несколько секунд она продолжила:

— Святые небеса! Почему при подобных словах наружу вырываются все непрошеные чувства!.. Весь последний день я держала при себе свои страхи и не пролила ни одной слезы. А стоило мне лишь упомянуть о своем отчаянии, и я превращаюсь в лейку. У нее есть ребенок, видите ли… — Она больше не могла говорить.

Марджи закрыла лицо рукой и зажмурилась, пытаясь сдержать слезы. Она чувствовала, как Раштон обнимает ее за плечи со словами:

— Успокойтесь, успокойтесь! Моя милая девочка!

Раштон поднял ей подбородок и взглянул во влажные глаза. Он подумал, что, если бы ему так чертовски не мешала ее шляпка, он, чтобы утешить, поцеловал бы ее в губы. Вместо этого он ей улыбнулся, недоумевая, как он мог когда-то считать светло-каштановый оттенок ее волос неинтересным. Он так прекрасно подходил ее фиалковым глазам.

— Знаете, — он попытался заговорить более легким тоном. — Видя вас в этой треклятой шляпке, сразу же вспоминаешь, каково это — заглядывать в туннель. И кто, черт возьми, только придумал подобную вещь?

— Это же модно, вы знаете, — ответила она дрожащими губами.

— Знаю, да. И вам это идет, но я должен признаться, что никогда не видел вещи, более неудобной для флирта.

Марджори опустила взгляд и, почти ничего не видя, уставилась на верхнюю пуговицу его сюртука. Это была оловянная пуговица с изображением охотничьей собаки. Она попыталась сконцентрироваться на форме собачьей головы, на ее хвосте, напоминавшем перо, на чем угодно, лишь бы забыть блеск в глазах Раштона — но это оказалось для нее непосильной задачей. Она хотела пошевелиться, но не могла. Ее мозг мог снова и снова посылать приказы ее ногам, чтобы те отошли от человека, который мог ее обидеть, но Марджори не могла пошевелить даже пальцем. Ее чувство растворилось в вихре впечатлений: охотничья собака на пуговице, запах мыла для бритья, понимание того, что Раштон сейчас смотрит на нее своими пронзительными глазами, смутное ощущение его тела лишь в нескольких дюймах от нее, звук его голоса, когда он принялся умолять ее отказаться от мысли нанести визит Уинни.

Ее рассудок пытался справиться с чувствами. Наконец она шагнула к двери, распахнула ее и просто ответила:

— Я должна идти.

Она не стала ждать его ответа, но быстро пошла вниз под гору, направляясь к городу, где она могла нанять экипаж, чтобы поехать к Уинни.

— Подождите! — крикнул он ей вслед, но она не стала останавливаться.

Когда она услышала, что позади нее едет экипаж, запряженный парой лошадей, она сделала вывод, что он возвращается обратно в гостиницу. Она отчего-то испугалась, когда он подъехал к ней и протянул руку со словами:

— Если вы столь упрямы, то лучше я провожу вас. Садитесь, Марджори, и, пожалуйста, не спорьте со мной.

Марджори не знала, что и делать. С одной стороны, она испытывала облегчение при мысли, что у нее будет защита во время путешествия. Но с другой стороны, она понимала, что ей грозит другая серьезная опасность — уступить некоторым предосудительным желаниям собственного сердца. И чем дольше она пробудет в обществе Раштона, тем серьезнее станет эта опасность.

— Я не стану спорить, — сказала она наконец, с улыбкой взяв его за руку. — Я слишком испугана перспективой путешествия в ту часть города, чтобы не согласиться с вами. Спасибо, Раштон, вы хороший друг.

— Я принимаю вашу благодарность, но хочу знать, почему миссис Вэнстроу не послала туда лакея?

Марджори почувствовала желание рассмеяться, она повернулась к нему и широко улыбнулась:

— Тетя сказала, что она не может рисковать жизнью своего слуги, ведь так трудно найти подходящую прислугу!

Раштон был потрясен. На его лице удивление сменилось шоком, потом гневом и наконец весельем, когда он ответил:

— Тогда хорошо, что я с ней заговорил этим утром, потому что обо мне она беспокоиться не станет. Если на меня нападут разбойники и убьют, ее хозяйство не пострадает. Что касается вас, то она может лишиться искусной модистки. Но случись что, я уверен, она откажется от всякого родства с вами, устроит вам похороны в общей могиле и не истратит ни единого гроша.

— Есть только одна проблема.

— Какая же? — спросил Раштон, при этом у него дернулись губы.

— Как же тогда Дафна?

Раштон, казалось, на минуту задумался, а потом ответил:

— Цыгане. Она может сказать, что Дафна на самом деле ее племянница, но вас подбросили цыгане, и значит, она вовсе не обязана устраивать вам похоронные церемонии.

— Цыгане, — задумчиво произнесла Марджори. — Какой вы умный, Раштон. Мы с Дафной достаточно непохожи, чтобы подтвердить эту теорию. Действительно, если я переживу эту эскападу, я порекомендую это моей тете — на случай, если со мной в другой раз все-таки произойдет несчастье.

Раштон наклонился над ней, заезжая за угол Оксфорд-стрит, и направился к югу.

29

Шум экипажа, медленно ехавшего вниз по Эйвон-стрит, привлекал внимание печально известных батских нищих в лохмотьях. Повсюду они подходили поближе, бежали за экипажем с протянутыми руками и умоляли безнадежными криками о милосердии и о деньгах. Нищие дрались друг с другом за то, чтобы добиться большего преимущества при очередном произнесении заученных речей потрескавшимися губами сквозь гнилые зубы.

Марджори поразила нужда, царившая здесь, неряшливость людей, истощенные злые собаки, мусор, гниющий на улице, мерзкие запахи, накатывавшие на нее волна за волной. Если бы у нее была повязка на глазах, она поняла бы, где находится, только по запахам. Она подумала, что ее сейчас вырвет, и поспешно достала из сумочки надушенный платок. Она поднесла его поближе к носу.

— Боже мой! — хриплым голосом выдохнул Раштон, скривившись от отвращения. — Я должен отвезти вас домой. Как вам могло только прийти в голову ехать сюда без защиты? Будь я проклят, возвращаемся, к черту вашу подругу!

Марджори умоляюще положила руку на его рукав.

— Не надо, прошу вас. Я должна увидеть Уинифред! Я должна знать, здорова ли она. Ее маленький мальчик… — она на минуту остановилась, затем добавила:

— Даже если вы вернете меня в дом тети, я приеду сюда снова, будьте уверены. Раштон, я должна ее увидеть! Сегодня!

Ее серьезный вид, казалось, решил вопрос. Раштон ударил лошадей кнутом, они побежали резвой рысцой, оставив позади толпы нищих.

Через несколько минут он нашел дом Уинифред, один из узких каменных домов, в котором несколько комнат сдавались разным людям. Поговорив с хозяйкой, Марджори узнала, что Уинни занимала маленькую комнату на чердаке, прямо под крышей, где летом стояла изнурительная жара, а зимой — мороз. Если Уинифред была в Бате больше восьми месяцев, она наверняка пережила самые морозные дни в январе и феврале. Неудивительно, что она была такой больной и слабой.

Марджори одна поднялась по лестнице в комнаты подруги. Раштону пришлось остаться внизу с экипажем. За небольшую плату нашлась бы целая дюжина неряшливых мальчишек, готовых приглядеть за его лошадьми, но никто из них не вызвал достаточного доверия.

Марджори постучала в дверь, на которой облупилась краска. Ее сердце сильно забилось. Дверь открыл сын Уинифред. У него исказилось лицо, тусклые глаза были полны отчаяния.

— Здравствуй, Чарли, — заговорила она тихо. — Могу я войти и поговорить с твоей матерью?

— Пожалуйста, мэм, — вежливо сказал он. — Она лежит в постели, и ей ужасно плохо.

В комнате стояла гнетущая тишина. В гостиной почти не было мебели, кроме деревянного стола, двух стульев и соломенного матраца, прикрытого потертым одеялом. Все здесь было серым, не считая единственного цветного пятна — в виде куска пурпурного ситца над окном. Ей захотелось убежать, она испытала странное чувство тревоги. Ее рассудок, казалось, ослабел. Она посмотрела на мальчика, потом на кровать, потом на ситец с узором из цветов, потом на пустые стулья и снова на мальчика.

— Где твоя мама? — спросила она шепотом, отчего-то боясь говорить громко.

Он указал на вторую комнату.

Марджори услышала, как оттуда раздался хриплый шепот.

Чувство ужаса не давало ей сдвинуться с места, пока Чарли не взял ее за руку и не повел на звук.

Марджори остановилась на пороге. Она поняла, что Уинифред близка к смерти. Она лежала на красивой кровати из красного дерева — без сомнения, единственное, что у нее осталось от когда-то успешного замужества. На кровати лежало красиво вышитое покрывало из белого полотна, и окно было завешено куском легкой белой кисеи. О серьезной болезни свидетельствовали темные пятнышки на подушке и более светлые красные пятна на платке.

Покрывало почти полностью скрывало фигуру Уинифред, так сильно та исхудала. Единственным признаком жизни можно было назвать открытые ввалившиеся глаза.

Марджори застыла в дверях как вкопанная, уставившись в эти ввалившиеся глаза, оцепенев при виде призрака смерти, готового забрать ее подругу. Пока Уинни наконец не закрыла глаза и не вздохнула, Марджори не могла сдвинуться с места.

Наконец Марджори удалось стряхнуть с себя оцепенение. Она быстро отложила в сторону свою сумочку и сняла желтые лайковые перчатки, положив их на столик у кровати.

— Уинни! Уинни! — вскричала она. — Почему ты не послала за мной? Ты ведь знала, что я сейчас же приду! — Она немного откинула покрывало и нежно погладила Уинни по голове.

Слабая рука потянулась к ней, нашла ее руку и слегка сжала пальцы. Уинни улыбнулась, но ничего не ответила.

— Что я могу для тебя сделать? — спросила она, чувствуя себя совершенно беспомощной. — Ты хочешь есть? Тебе холодно? Только скажи мне, что я могу сделать!

В ответ Уинни покачала головой. Марджори подозревала, что, если ее подруга заговорит, это вызовет у нее еще один крайне мучительный приступ кашля. Ее подозрение оправдалось, когда Уинни наконец собралась с силами и прошептала:

— Чарли не ел уже несколько дней. Он боится выйти один из дома. У меня осталось пять фунтов… от… моего заработка. Я так была рада, что у меня есть работа. В самом деле… — Приступ кашля после этой речи, которая явно была слишком длинной для Уинифред, потряс ее слабое тело, которое скорчилось под одеялом.

Марджори смотрела на подругу, впав в отчаяние в ожидании конца этого ужасного приступа. Когда Уинни снова смогла дышать, хотя и прерывисто, Марджори сказала:

— Я позабочусь о Чарли. Не беспокойся за него. Я возьму на себя заботу о нем.

Марджори увидела, что из закрытых глаз Уинни потекли слезы.

Она на минуту оставила Уинни и пересекла комнату, чтобы открыть окно и позвать Раштона. Он посмотрел на нее, подняв голову и держась за шляпу, чтобы та не упала с головы. Она крикнула, что сейчас пошлет к нему Чарли и чтобы он немедленно накормил мальчика! Раштона явно поразило ее распоряжение, и он хотел вступить в спор, но Марджори не собиралась препираться с ним, когда их мог услышать весь Бат.

Она закрыла окно, взяла листок бумаги с письменного стола напротив кровати и написала записку, в которой объясняла, в каких ужасных обстоятельствах оказалась Уинни, подробно остановившись на том, что мальчику совершенно необходимо поесть.

Она знала, что в кошельке у Раштона наверняка хватит денег, чтобы купить еду для сотни мальчиков, но все же положила в сложенное письмо один фунт. Марджи была уверена, что он без колебаний заплатит за завтрак Чарли, но не хотела чувствовать себя ему обязанной — у нее не было права злоупотреблять его состраданием.

Марджори вернулась в гостиную, где Чарли лежал на своей соломенной постели. Теперь-то она поняла, что голод сделал его взгляд тусклым. Она взяла его за руку и велела идти к Раштону, отдать ему письмо и пойти вместе с этим нарядным джентльменом, куда тот пожелает.

— Мистер Раштон отведет тебя туда, где ты сможешь поесть. Поэтому будь хорошим мальчиком, и, может быть, он позволит тебе править лошадьми.

— Позволит? — спросил Чарли почти с интересом, глаза у него засияли. — А я так хочу есть.

— Да, дорогой, знаю. Но мистер Раштон об этом позаботится. Так что иди и запомни: делай так, как он скажет!

Чарли улыбнулся и вдруг обнял ее, отчего глаза Марджори наполнились слезами. Он взял письмо, вежливо поблагодарил ее и поспешил в коридор. Эхо его шагов громко раздавалось на лестнице, пока мальчик спускался на первый этаж.

Через неделю Уинифред умерла.

30

Прошло два дня после похорон. Марджори стояла перед тем самым пустым магазином на Юнион-стрит, который привлек ее внимание в день приезда в Бат. Изогнутый фасад с эркерами изумительно подходит для витрины. Ее творения будут великолепно выглядеть в ней. Она представила себе свои платья, постоянно меняющиеся ткани и цвета, в зависимости от сезона. Так меняются листья на деревьях, так тает снег и цветут цветы.

Смерть Уинни не давала ей сомкнуть глаз в течение нескольких ночей. Она очень горевала из-за Чарли. Марджори ничего не сказала об этом ни тете, ни Дафне, но она собиралась усыновить мальчика, если выяснится, что Чарли больше некуда идти. Она вспомнила, что Уинифред рассказывала, что семья отца Чарли вовсе не желала поддерживать с ними отношения и что ее собственный брат не мог предложить им помощь. Марджори привыкла ниоткуда не ждать помощи. Она решила, что не расстанется с Чарли.

Если о мальчике действительно не позаботились бы родственники, то его ожидала судьба приходского сироты. Это, значит, самая тяжелая работа, а впоследствии, возможно, уродство или смерть, в зависимости от того, в какой области бедняга стал бы подмастерьем. Было хорошо известно, что трубочисты охотно брали себе очень маленьких мальчиков и девочек. Потому что огонь, ворвавшийся в трубу, мог потушить только ребенок крошечных размеров. Жестокое обращение было в обычае в этой среде.

В память о своей несчастной подруге Марджи решила позаботиться о ее ребенке. Она сильная, она сможет вырастить его и дать ему надлежащее воспитание.

Вот бы еще взять в аренду этот магазин. Под покровительством тети она быстро развернула бы дело. И тогда прекрасно смогла бы заработать достаточно денег для себя и Чарли, чтобы не бояться богадельни. Швеи, которых бы она нанимала, были у нее в намного лучшем положении, чем Уинифред. Она могла бы дать им отличную работу. Ее платья — высший сорт, а значит, и стоить будут дорого. Как чудесно все могло бы устроиться!

В ее голове теснились эти мысли, и неудивительно, что она не сразу услышала женский голос:

— Повторяю, Марджори, вы здоровы? Вы меня слышите?

Марджори повернулась и увидела ясные, встревоженные голубые глаза миссис Раштон.

— О! — воскликнула она в смущении. — Пожалуйста, простите меня. Я вас, конечно, слышу, и я абсолютно здорова. Боже, вы, должно быть, думаете, что я сошла с ума.

Миссис Раштон с любопытством посмотрела на магазин.

— Интересно, о чем вы тут мечтали? Вы были так поглощены своими мыслями. На вас была очень странно смотреть. Полностью отсутствующий взгляд. Что в этом магазине так вас очаровало?

— О, не знаю, — ответила Марджори уклончиво. — Может быть, эти эркеры. Я представила, как бы там выглядел маскарадный костюм миссис Вэнстроу.

Миссис Раштон посмотрела на окна. Солнце било в стекла, отражаясь бликами света и заставляя все окно сиять и переливаться.

— Значит, у вас есть стремления другого рода? — с удовольствием отметила миссис Раштон.

Марджори, которая с самого начала нашла союзницу в лице этой милой дамы, тихо ответила:

— Конечно.

Она рассказала ей, что надеется когда-нибудь открыть собственный магазин и таким образом обеспечить свое будущее. Марджори зашла так далеко, что открыла ей свое намерение воспитать Чарли.

Надо сказать, Марджори слегка изумилась, когда на красивом лице миссис Раштон появилась довольно озорная усмешка, которая вдруг сделала ее совсем молодой. Девушка озадаченно сказала:

— Простите, я даже не предполагала, что у такой важной дамы может быть такая дразнящая улыбка.

Она вдруг испугалась, что миссис Раштон обидится, но та зашептала ей тоном заговорщика:

— Дело в том, что со времени вашего приезда в Бат на моего бедного сына обрушился гнев Немезиды, — и по заслугам.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, дорогая, если я и вам должна это объяснять, то вы так же безнадежны, как Раштон. Оставим, я не хочу это больше обсуждать! А впрочем, проводите меня немного и лучше расскажите-ка обо всех своих планах. Чем же вы конкретно намерены заняться? Это, знаете ли, очень интересно!

Марджори обрадовалась такой слушательнице и продолжила поход по магазинам уже вместе с миссис Раштон.

Когда она наконец вернулась в дом тети, то с ужасом обнаружила, что прошло около четырех часов. Время так быстро пролетело! Направляясь в маленькую столовую со свертком цветного шелка, она поняла, что чудесно провела первую половину дня. Ах, как чудесно.

У нее вдруг екнуло сердце. Она поняла, что, открыв магазин, уже не сможет вращаться в обществе. Она займется торговлей. Клеймо модистки навсегда разделит ее и тех, с кем она познакомилась в Бате, поселившись у тети. Со вздохом она села в кресло у камина и начала вышивать.

Мистер Брокли, который уже двадцать лет был на службе у миссис Вэнстроу, сунул холодные пальцы в карман жилета и погладил соверен, который там лежал. Миссис Вэнстроу всегда напоминала ему бескрылую птицу, которая тем не менее время от времени летала. Парадоксальная женщина. Брокли любил заковыристые словечки. Да-с-с! Он получил от нее указания разрешить мистеру Раштону появляться в ее доме в любое время. Брокли не привык удивляться, он лишь слегка приподнял бровь. Могло показаться, что хозяйка не прочь устроить брак своей племянницы. Но увы, опытным глазом он видел, тут не хватало одной обязательной детали. Младшая мисс Чалкот была бесприданница. И если только не произойдет чудо, вряд ли мистер Раштон пойдет дальше пылких, но тайных объятий.

По правде говоря, старому дворецкому нравился мистер Раштон. Он даже едва не вернул ему соверен, поскольку в этом не было необходимости. Но затем он вспомнил, что на ту монету, дар щедрости Рашто-на, он сможет купить подарки для хорошенькой младшей горничной по имени Анжелина. Все его похвальные намерения тут же исчезли. Он чинно поклонился мистеру Раштону и поспешил вниз, где, собственно, сейчас и находился. Он вынул руку из жилетного кармана и поджал губу. Если ему чуть-чуть повезет, он застанет на черной лестнице Бетти.

Марджори наклонилась над куском ткани, на который наносила быстрые, уверенные стежки, вышивая серебристым шелком. Как только она закончит рисунок, она отдаст его одной из швей. Эта ткань предназначалась для пояса, который, по их замыслу, должен был представлять собой знаменитый пояс Венеры.

Говорят, он делал неотразимой ту, которая его носила. Поясом, собственно, занималась Уинифред.

Марджори торопилась изо всех сил. Без помощи Уинни было трудновато.

У нее затекла шея. Она слишком много работала, стараясь успеть к сроку. До маскарада оставалось всего два дня. Марджори подняла руку, потерла шею и сделала несколько круговых движений головой. И вдруг поняла, что уже не одна в комнате.

— Раштон! — вскричала она. — Как вы меня напугали! Что вы здесь делаете? Почему Брокли не объявил, что вы пришли?

— Я запретил ему, — ответил Раштон, проходя в глубь комнаты.

Марджори посмотрела на свое вышивание, не удержавшись, сделала еще один какой-то особо важный стежок, потом попросила Раштона сесть напротив в одно из кресел у пустого камина.

— Я совсем не против обращаться с друзьями без церемоний, но все же не могу поверить, что вы убедили Брокли разрешить вам войти просто так. Ваш визит много потерял без его величественного присутствия. Как он это допустил?

— Может быть, все дело в соверене, который я ему дал, — предположил Раштон, садясь в предложенное кресло.

Марджори усмехнулась, не зная, верить ему или нет:

— Ну и по какому же делу вы пришли сюда, потому что я не могу поверить, что то всего лишь утренний визит?

Она продолжала шить. Нитка кончилась, и пришлось вдевать новую нитку. Марджори старалась не отрываться от дела, так ей было спокойней.

— Вообще-то я пришел по довольно важному делу, — тихо сказал Раштон. — Видите ли, я узнал от моей матери, что вы собираетесь усыновить Чарли.

Марджори кивнула, снова склонилась над пурпурной тканью, лежавшей у нее на коленях, и взялась за следующий серебристый листок. Вышивка получалась очень красивой.

— Да, это верно. Ваша мать задала мне очень много вопросов, по этому поводу. Например, как я представляю себе будущее. Конечно, вы знаете, что я пытаюсь связаться с его родственниками. Может быть, кто-то захочет взять мальчика и будет его любить и воспитывать. — Она взглянула на Раштона, тот кивнул головой. — Но если его отвергнет родня, что вполне возможно, я не могу со спокойной совестью отдать Чарли приходу. Вы же знаете, что его тогда ожидает! Полагаю, у меня хватит средств, чтобы он жил если и не в большом достатке, то все же не бедствуя. Во всяком случае, получше, чем последние несколько месяцев. Очень жаль, что Уинифред ничего не сказала мне о том, как все обстоит на самом деле. Я и не думала, что все так ужасно. Бедная, бедная Уинни. У меня просто разрывается сердце, когда я думаю, как печально сложилась ее жизнь.

— Вы очень добры, Марджори, — мягким, серьезным голосом произнес Раштон.

Она подняла взгляд от вышивания и улыбнулась.

— Вы не всегда так думали.

— Вот вы опять! Я всегда ценил вашу доброту. А ваш ядовитый язык и ваше постыдное намерение выдать замуж сестру за первого богатого человека, которого она сумеет к себе привязать, мне и сейчас не по душе, — Если бы вы были разорившейся женщиной, я бы и то не согласилась с вами. А уж в вашем положении нет ни единого аргумента, который изменил бы мои надежды найти ей мужа.

Он улыбнулся, качая головой.

— Не будем об этом спорить, — ответил Раштон. — По правде говоря, я пришел сюда не для того, чтобы ссориться из-за Дафны. Я хотел поговорить о Чарли. Ведь заботиться о нем может оказаться куда тяжелее, чем вы думаете. По моему мнению…

Она перебила его, вежливо, но твердо.

— Хотя я и ценю ваше мнение…

— Нет, не цените! — резко ответил он. — Вы даже не хотите его выслушать.

Марджори широко открыла глаза от удивления, в душе соглашаясь, что поступила некрасиво. А Раштон продолжил:

— Вы не цените мое мнение. Если на то пошло, вы презираете мысли, которые я вам высказываю! Признайтесь, что это так!

Губы Марджори дернулись.

— Ну, может быть, немного, — произнесла она тихо, но сразу же ринулась в бой, — только тогда, когда вы этого заслуживаете. А здесь просто не о чем говорить. Я не могу оставить Чарли на произвол судьбы. Смерть Уинни не была для меня неожидан ной. Но, боже мой, как все скоротечно и случайно. Я могла бы быть на ее месте, и что стало бы с Дафной? Я должна позаботиться о мальчике.

— Может быть, вы не так меня поняли, — сказал он, вставая и подходя к ней. — Я лишь собирался сказать, что вам не стоит взваливать на себя все заботы о Чарли. Надеюсь, я могу заплатить за его обучение. Предположим, сначала Итон, а затем, если Чарли захочет, университет.

Марджори так удивило его предложение, что она просто уставилась на него, разинув рот. Признаться, такого она никак не ожидала. Неужели Раштон совсем не такой, каким ей кажется. Нахлынувшее на нее чувство нежности лишило ее обычной сдержанности, если не сказать — разума. Она почувствовала внезапно желание обнять его, что тут же и исполнила. Не успев понять, что она, собственно, делает, Марджори оказалась в его объятиях, высказывая бурно и сбивчиво свою благодарность.

— Итон! О, Раштон, вы не понимаете, что это значит. Его обучение будет оплачено! Значит, мне придется думать только о еде и жилище для нас обоих… Просто гора с плеч. Как прекрасно!

Марджори сделала паузу, чтобы отдышаться. Она увидела знакомое выражение на его лице. Такое же, как в первый раз, когда они сидели в повозке миссис Кэмли и потом еще в гостиной среди выкроек. Через мгновение они уже целовались.

Она, совершенно уже забывшись, крепко прижалась к нему. Он пробовал языком нектар ее губ, потом целовал щеки, глаза, ямку на подбородке. Она позволила себе упиваться потрясающе восхитительными ощущениями. Тела их были почти слиты друг с другом, и это волновало до дрожи. Желание полностью принадлежать ему невольно охватило Марджори.

Его губы стали настойчивыми, он обнял ее крепче и прижал к себе еще сильнее. Когда его язык проник в ее рот, она почувствовала, как ее колени слабеют. Марджори была уверена, что, не держи он ее в объятиях, она бы упала на пол. Ноги ее дрожали, голова кружилась. Она хотела, чтобы это продолжалось вечно и чтобы она вечно чувствовала, как он касается языком ее языка.

Раштон вовсе не намерен был заключить ее в объятия и, конечно, не стал бы целовать ее, если бы она сама так неожиданно не бросилась ему на шею. Он несколько недель постоянно подавлял желание поцеловать Марджори. Он думал, что добился прекрасных результатов, особенно если учесть, что в ее обществе он не мог думать ни о чем другом. Он все перебирал в уме их встречи наедине: что она чувствовала, когда он целовал ее?

Все же, несмотря на всю его решимость обуздать свое стремление к ней, он поддался снова порыву. Он обнимал ее с такой силой, будто от ее близости зависело, сумеет ли он дышать, целовал ее так, словно иначе потерял бы душу, касался языком тайных глубин ее рта, как будто она полностью принадлежала только ему одному.

Он уже думал, что не сумеет оторваться от нее. Он чувствовал, как яростно ее желает. Но боже, это абсолютно необъяснимо. Он наверняка не был в нее влюблен! И он никогда не сможет на ней жениться. Разумеется, он выберет женщину, равную ему по рождению, с солидным приданым, неплохо, чтобы в него входили обширные земли. Такой союз, который сделает имя Раштонов еще влиятельнее.

Увеличивать богатство и престиж семьи было его долгом. Так ему часто говорил отец. Теперь, когда Раштон сам был хозяином всего, он намеревался сделать это, заключив выгодный брак. Мисс Притчард вполне отвечала этим требованиям. Но, увы, она случайно выдала свои истинные намерения много лет назад. А Раштону было нужно не только имущество и высокое положение будущей жены, но и ее любовь. На секунду он подумал, хорошо бы Марджори имела богатство Оливии и принадлежала к верхушке общества. Тогда бы он получил все, что хотел видеть в жене.

Итак, как же те обещания, которые он сам себе дал, когда достиг совершеннолетия: найти жену, которая полностью ему подойдет. Напомнив себе, что Марджори не обладает всеми качествами, которые он хотел видеть в супруге, он охладил свой пыл и выпустил Марджи из объятий.

Она едва дышала, прикрыв глаза и смакуя последние прелестные ощущения, которые, казалось, оставались в ее теле, даже когда Раштон отошел прочь. Неужели она все еще может стоять?! Марджори вздохнула и открыла глаза. А чувствует ли Раштон то же самое, что она? Раштон подошел к столу, на котором лежало несколько отрезов тканей и по меньшей мере дюжина ее набросков. Она совсем уже собралась спросить о его ощущениях, как вдруг дверь распахнулась. В комнату вбежал мальчик в нанковых брюках и прекрасном сюртуке. Следом за ним вошла Дафна.

31

Чарли с разбегу кинулся в объятия Марджори. Она крепко обняла мальчика и обратила его внимание, что в комнате находится Раштон.

Чарли со времени своего знакомства с Раштоном, несмотря на последующие печальные события, часто вспоминал джентльмена, который позволил ему править великолепными серыми лошадьми и щелкнуть кнутом у них над головами.

— Мистер Раштон! — в восторге выдохнул Чарли, увидев его. — А где же ваши прекрасные лошади?

— Внизу, мой мальчик, — ответил Раштон. — Может быть, ты хочешь заставить их пробежаться туда-сюда по улице?

— Еще бы не хотеть! — вскричал Чарли. Он посмотрел на Марджори своими огромными сияющими серыми глазами и немедленно начал упрашивать ее позволить ему идти. Она позволила, но велела ему не слишком докучать мистеру Раштону.

— Не буду, не буду, честное слово, не буду!

Раштон пересек комнату и взял Чарли за руку, глядя на мальчика с удивительно мягким выражением лица. Марджори чувствовала, как ее сердце переполняет ощущение счастья при виде подобной нежности в глазах Раштона. Она гордилась им в эту минуту. Сейчас она видела то лучшее в нем, за что, собственно, и любила его.

То есть как это? Что за нелепые мысли?

«За что она и любила его».

Марджори не могла поверить, что именно это она и подумала про себя. Внезапно ей стало совершенно ясны ее чувства к Раштону. Она наконец поняла, что любит его.

Она любит его.

Она влюблена в Грегори Раштона. Это было невозможно, и все же приходилось это признать. Увы, таково было истинное состояние ее души и сердца. Если быть честной перед собой, то случилось это вовсе не сегодня, а прямо тогда, когда он впервые ее поцеловал в несчастной повозке миссис Кэмли.

Ее сердце так сильно забилось от посетившего ее откровения, что она прижала руку к груди и ахнула, вскрикнув:

— Святые небеса! Что же я натворила?

Ее следующая мысль несколько обеспокоила ее. Отвечал ли ей Раштон взаимностью? Если верить его объятиям, то, конечно, да. Но мужчины так отличались от женщин. Они без малейших угрызений совести позволяли себе много вольностей.

Любил ли он ее?

— Ах, боже мой, боже мой, — произнесла она вслух, качая головой. Изумление и смятение — вот что было отныне в ее душе. Если вдуматься, Раштон и был именно таким человеком, за которого она когда-то в своих девичьих грезах мечтала выйти замуж. Он великодушно и нежно относился к детям, он заставлял ее забыть в своих объятиях все на свете, он был тверд и честен, умен и образован, он был, наконец, упоительно красив.

— Марджи, дорогая, — окликнула ее Дафна. — Ты белая, как гусыня. Тебе плохо? Мне принести твой флакон с нюхательными солями? — Она все еще стояла у двери и теперь хмурясь смотрела на сестру.

— Нет, пожалуйста, не надо. Уверяю тебя, я совершенно здорова. — После своих уверений она упала в кресло у стола и в отчаянии дернула себя за выбившуюся прядь волос. Дафна, подойдя поближе, мягко положила ей руку на плечо.

— Раштон, как обычно, говорил тебе неприятные вещи?

— Нет, нет! — выдохнула Марджори, чувствуя что-то вроде восторга. Совершенно особенное состояние. — Он самый деликатный человек, какого я когда-либо знала.

— Деликатный? — переспросила Дафна. — Ты уверена, что говоришь о Раштоне? Разве не из-за него нас вышвырнули из дома миссис Кэмли?

— Дафна! — рассерженно воскликнула Марджори. — Мы потеряли работу у миссис Кэмли, потому что тебя обнаружили в библиотеке, когда ты целовалась с лордом Сомерсби, или ты забыла?

Дафна закусила губу. С виноватой улыбкой она сказала:

— Я едва не забыла. Как странно!

— Какая же ты простушка! — воскликнула Марджори. — Как ты могла забыть такое…

Она бы, конечно, продолжила, но тут в дверях появился Брокли и заявил, что, если барышни Чалкот принимают посетителей, им хочет нанести визит сэр Литон-Джонс.

Марджори взглянула на Дафну и мимолетно подумала, полюбила ли ее сестра баронета. Щеки Дафны слегка порозовели, когда она посмотрела на Марджори.

— Нам надо принять его, как ты думаешь? — спросила Дафна, краснея все сильней.

— Да, да, — рассеянно произнесла Марджори, но, поймав взгляд Дафны, обрадовалась. Разве мог быть больший признак привязанности ее сестры к сэру Литон-Джонсу, нежели этот чрезмерный румянец, так выгодно подчеркивающий белизну ее лица? Она сжала руку Дафны и сказала Брокли:

— Пожалуйста, проводите сэра Литон-Джонса в гостиную. Мы сейчас туда придем и принесем для него немного хереса — я знаю, что он его любит.

Когда Брокли поклонился, молча повернулся и скрылся в коридоре, Марджори встала. Она расправила юбки из кисеи с узорами в виде цветов и спросила:

— Где тетя Лидди? Я думала, она вместе с тобой и Чарли.

— Она наверху, думаю, лежит в достели. Она жаловалась на чудовищную головную боль.

— Надеюсь, она не заболеет еще больше.

— Не думаю. Она что-то сказала о бесполезной детской болтовне, из-за которой у нее вот-вот лопнет голова. Самое смешное, что, когда я попросила Чарли помолчать из уважения к бедной тете Лидди, она сказала: «Я имела в виду не Чарли!» Правда, странно? Как ты думаешь, что она хотела сказать?

— Я бы объяснила тебе, Дафна, но сейчас меня волнует только то, что сэр Литон-Джонс ждет нас слишком долго.

— О да, конечно! Надо сейчас же пойти к нему!

Судя по голосу Дафны, Марджори решила, что будущее ее сестры скоро устроится. Она взяла ее за руку и повела в гостиную. Сэр Литон-Джонс рассматривал в лорнет портрет миссис Вэнстроу в молодости.

— Здравствуйте, сэр! — окликнула его Марджори. — Надеюсь, мы не заставили себя ждать.

— Вовсе нет, — сказал он, кланяясь молодым дамам. Его брови были подняты в знак изумления, когда он в смятении указал лорнетом в направлении портрета.

— Знаете, Брокли, который работает у вашей тети, сказал мне, что это портрет миссис Вэнстроу. Правда, она тут моложе на несколько лет? Я ему не сразу поверил. Хотя зачем ему лгать. Так что, видимо, так и есть. — Сестры улыбнулись, а сэр Литон-Джонс продолжил:

— Я лишь иногда улавливал некоторое отдаленное сходство. Совершенна удивительно. Прошу вас, только не говорите об этом ни слова миссис Вэнстроу. Она снимет с меня голову, если узнает, как я изумился. Но зато теперь я хорошо понимаю ее поведение. Она ведет себя, как могла бы себе позволить такая женщина, — он указал на портрет. — Скажу вам по секрету, ваша тетя все еще считает себя такой!

Марджори могла мысленно с ним не согласиться.

Но она не хотела плохо отзываться о тете и вежливо ответила:

— Она была красивой, правда? Но как ваши дела? Садитесь поудобнее. Я попросила Брокли принести немного хереса.

Баронет сел на диван поближе к камину, скрестил ноги и поблагодарил ее за заботу о его комфорте. Затем он нервно повертел в руках лорнет и как-то по-отечески, как подумала Марджори, улыбнулся Дафне. Она собиралась спросить о его здоровье, когда он вдруг подал Дафне какой-то странный знак, дернув головой в направлении двери, как будто хотел, чтобы она ушла.

Дафна живо вскочила на ноги и, выразив свою озабоченность здоровьем тети, настояла на том, что пойдет и посмотрит, как там тетя Лидди.

Произошло что-то странное и не совсем понятное.

Впрочем, Марджори объяснила это себе по-своему. Она полагала, что сэр Литон-Джонс неплохо знает характер отношений между сестрами. Марджори, в сущности, была Дафне как мать. Значит, он собирался формально просить руки Дафны. Подумав, она решила, что скорее ему следовало обратиться с этим к миссис Вэнстроу. Все же она пришла в восторг, ведь все шло так, как она надеялась. Бог с ними, с этими тонкостями. Сэр Литон-Джонс вполне мог просить разрешения жениться на Дафне и у нее.

Марджори сидела в кресле, отделанном гладким красным шелком, прямо напротив баронета. Ее сердце билось в ожидании предложения, она начала нервно расправлять юбки платья. Пытаясь завязать вежливую беседу, она заговорила о том, как низко стоит солнце над горизонтом, и поинтересовалась, не думает ли он, что сегодня один из лучших летних дней. Его ответ испугал ее.

— Как я могу думать о таких пустяках, дорогая Марджори, когда мое сердце вот-вот разорвется.

Ее смутило слишком серьезное выражение его лица. И кстати, почему он назвал ее «дорогой». Дерзость его тона и замечание о состоянии его сердца были бы простительны, если бы речь шла о Дафне.

— Сэр, — тихо начала она. У нее пересохло в горле. — Я не могу понять, что вы имеете в виду.

Она поощрительно улыбнулась, надеясь, что он наконец объяснится. Вдруг он встал с дивана и, прежде чем она успела понять, в чем дело, упал к ее ногам, взял ее руки в свои и начал произносить слова, полные любви.

Сперва Марджори удивилась, зачем же так унижаться? Разве он не знал, что она и тетя с радостью выдадут за него Дафну? Но вдруг она осознала, что произошла огромная ошибка — его выбор пал вовсе не на Дафну!

— Я был терпелив, моя дорогая, драгоценная Марджори, но я не могу больше сдерживать чувства, которые переполняют мое сердце. Я решился. Я спрашиваю вас, Марджори Чалкот, сделаете ли вы меня счастливейшим из людей, согласившись стать моей женой?

Марджори была рада, что сидит в кресле. Она была уверена, что в противном случае непременно упала бы в обморок.

— Вы шутите, — прошептала она, пытаясь высвободить руки из его мучительно крепкой хватки. Но он не желал ее отпускать.

— Я говорю очень серьезно и совершенно отказываюсь верить, что вы не замечали моих чувств на протяжении всего этого времени. Скажите же, что это не так! Я убежден в глубине души, что вы ко мне неравнодушны. Хотя я чаще бывал в обществе вашей красавицы сестры, все же каждый раз вы так радостно приветствовали меня, что только дурак не понял бы вашего ко мне отношения. В ваших глазах было столько любви. Она звучала в каждом вашем великодушном слове, и я полагал, что лишь из робости вы не решаетесь поощрять меня дальше. Вы ждали моих признаний. Поэтому я решил заговорить об этом. Уверен, это наше общее заветное желание. О моя дорогая Марджори, скажите, что вы станете моей!

С этими словами влюбленный баронет встал и, быстро прижав ее к себе, страстно обнял и пылко поцеловал в губы.

Мистер Раштон несколько минут назад видел, как сэр Литон-Джонс вошел в дом. Он действительно собирался разрешить Чарли провести лошадей туда и обратно по улице, но обнаружил, что ему почему-то очень хочется вернуться в дом миссис Вэнстроу. Он чувствовал, что происходит нечто странное. Сэр Литон-Джонс, известный своим благопристойным поведением, легко выскочил из фаэтона, что-то насвистывая.

Насвистывая!

Раштон подумал, что, быть может, план Марджори выдать Дафну за добродушного баронета увенчался успехом. Но что-то говорило ему, что это невозможно. Раштон уже несколько недель пытался определить, что в этом направлении получается у Марджори. Когда сэр Литон-Джонс бывал в обществе Дафны, Раштон наблюдал за той парой, чтобы понять, не поразил ли их Купидон своими стрелами. Но, увы, баронет часто зевал, беседуя с Дафной, если только он заранее не знал, что за ними наблюдает Марджори.

Поэтому, хотя Чарли и просил его еще раз объехать вокруг «Полумесяца», он строго сказал, что пора возвращаться.

Странно, но дверь ему открыл лакей, а не дворецкий. Когда они с Чарли поднялись на второй этаж в гостиную, он увидел Брокли на лестничной площадке перед гостиной. Тот нес серебряный поднос, на котором стояли графин с хересом и один стакан.

Брокли жестом отослал лакея и одним движением руки распахнул дверь.

— Боже мой! — пробормотал про себя Брокли, едва не выронив поднос при виде неслыханной сцены в глубине элегантной комнаты.

Раштон мягко отстранил дворецкого и увидел, что сэр Литон-Джонс грубо обнимает Марджори и та явно наслаждается его поцелуями.

Чарли дергал за полу его сюртука, настойчиво добиваясь ответа на вопрос:

— Почему этот человек кусает тетю Марджори?

32

Марджори металась по своей спальне, как дикая лошадь в незнакомой конюшне. Она никогда раньше не была в таком состоянии. Она чувствовала такой гнев, что сама пугалась. Ярость охватила ее, хоть на стены бросайся. Ее мир вдруг разбился на мелкие части и теперь в таком виде бесполезно лежал у ее ног. Она мысленно брала в руки один из осколков — любовь сэра Литон-Джонса к Дафне — и роняла его, разбивая совсем уж вдребезги. С этим все было ясно. Вот другой — необходимость выдать Дафну замуж до конца лета — и неровный осколок колол прямо в сердце, а потом падал обратно на ковер к остальным обломкам ее жизни.

Она считала, что все устроилось! Прекрасно устроилось!

Боже милостивый, как она была слепа. Да ведь ее пытался предупредить даже Раштон!

Раштон! Боже мой, Раштон!

Когда сэр Антон-Джоне выпустил ее из своих ужасных объятий, она обернулась и увидела, что человек, которого она любила, смотрит на нее из дверей. Что он подумал о ней, ведь минутами раньше она так охотно позволила ему целовать себя в губы.

Она прижала руки к вискам и вновь заметалась из угла в угол. Зачем-то направилась к гардеробу, потом резко повернулась и пошла вдоль комнаты.

Никогда в жизни она не забудет выражение лица Раштона — полное недоумение, боль и отвращение. Он ничего не сказал. Он даже не вошел в комнату, чтобы сэр Литон-Джонс объяснил ему свои действия; он только нежно попрощался с Чарли и, как будто пораженный карой свыше, медленно вышел из комнаты с пепельно-бледным лицом.

Надо было объяснить Раштону, что на самом деле произошло между ней и баронетом. Если бы ей не пришлось задержаться, чтобы окончательно разбить надежды сэра Литон-Джонса на брак с ней, она немедленно помчалась бы за Раштоном.

Разговор с баронетом вышел крайне мучительным. Она поняла, как была виновата, давая ему надежду на то, что ей нравятся его ухаживания. Баронет просто отказывался верить в то, что услышал. Как так? Ведь она вся светилась от нежности, глядя на него. Он был совершенно убежден, что она почти влюблена в него.

Марджори опустилась на стул рядом с кроватью и нервно провела рукой по светло-каштановым кудрям, закрыв глаза. Положение было самое отчаянное. Она пыталась быть дружелюбной и приветливой с баронетом, потому что хотела выдать за него Дафну.

Его ли вина в том, что он не так ее понял?

Едва ли.

Виновата во всем было только она. Такой хороший джентльмен подумал, что видит любовь там, где царила корысть. Он не мог знать, что ее действия были полны обмана. Он не мог знать, что она поощряла его ухаживания, надеясь, что он влюбится в Дафну.

Ее щеки запылали от стыда. Она не сказала ему, что хотела пристроить Дафну. Она просто попросила прощения за свое поведение, которое давало ему повод думать, что она отвечает ему взаимностью.

Он ушел в отчаянии, а она поднялась в свою спальню, чувствуя себя так, будто тащила на ногах пудовые цепи. Огромные цепи, облепленные грязью.

Теперь она думала только об одном: Раштон был совершенно прав, когда предупреждал ее не строить корыстных замыслов и не хитрить. Вот и результат. Она заплакала, упрекая себя. Слезы ручьями потекли по лицу при мысли о том, что она, не подумав, заставила страдать такого хорошего человека, как сэр Литон-Джонс.

В то же время она поняла, что Дафна кое-что знала о намерениях баронета. Она вспомнила, как та покраснела, когда объявили, что прибыл сэр Литон-Джонс, и как поспешно, повинуясь его сигналу, вскочила и вышла из гостиной якобы посмотреть, прошла ли у тети головная боль. Марджи пыталась понять сестру. Она слепо верила, что Дафна пытается завоевать сердце сэра Литон-Джонса по ее указанию. Но теперь оказалось, что Дафна знала о том, что баронет смотрит совсем в другую сторону. Почему же она не сказала ей правду?

Марджори тяжело вздохнула, все еще всхлипывая. Возможно, Дафна боялась сказать ей. Марджори все время заставляла ее преследовать баронета. В этом случае находилось объяснение тому, что сестра промолчала. Пожалуй, поменяйся они местами, Марджори наверняка предпочла бы делать вид, что все хорошо, чтобы не разочаровать Дафну.

Со временем сэр Литон-Джонс, конечно, простит ее. Но не правильно выбранный объект его ухаживаний вернул Марджори к страшной действительности — у Дафны не было мужа, а сентябрь почти наступил.

Раштон сидел в кресле в своих комнатах гостиницы и смотрел на груду дров, которые он раньше взял у владельца гостиницы, а теперь бросал в камин.

Он не знал почему, но ему хотелось сидеть перед огнем, потягивать бренди из графина и снова обдумывать аксиому: «Слабость, имя твое — женщина!»

Свечой он поджег мятую бумагу под дровами. Он налил себе бренди, сделал большой глоток и немедленно почувствовал, как проходит сковывавшее все его тело оцепенение.

Он вздохнул, от огня шел жар, пламя весело плясало, согревая и пытаясь вернуть его к жизни.

Он снова вздохнул.

Слабость, имя твое — женщина!

С тех пор как он узнал о том, что мисс Притчард хвалилась, что ей удалось уловками поймать в сеть сердце элегантного мистера Грегори Раштона, он никогда не испытывал таких мучительных страданий. Где-то в глубине души он верил, что всему, что он видел в гостиной миссис Вэнстроу, должно быть какое-то объяснение. Марджори не могла так поступить. И вдруг он разозлился. Черт возьми!

В тетиной гостиной! Неужели у этой женщины нет совести, если она целуется с мужчинами в каждой комнате дома! По крайней мере, в двух комнатах — об этом он знал точно!

Ад и проклятье! Он еще глотнул крепкого старого бренди, закашлялся, когда напиток обжег ему горло, и снова выругался.

И подумать только, всего за несколько минут до этого она снова позволила ему поцеловать себя. Что за женщина?! Может быть, он ошибся и она вовсе не получила благородного воспитания? Может быть, она охотно станет его любовницей? Вот это отличная мысль. Конечно, что еще ожидать, когда красотка раздает поцелуи направо и налево. Подумать только: из его объятий в объятия сэра Литон-Джонса! Ничего, она заплатит за это!

Слабость, имя твое — женщина!

Стук в дверь прервал его мысли.

— Войдите!

Дверь медленно отворилась, и он увидел своего испуганного подопечного, лорда Сомерсби, который моргал от изумления большими карими глазами.

— Это ты, Раштон? — спросил он. — Я, знаешь, не был уверен! На секунду показалось, что это мой старый наставник. Мне тогда было семь лет. Я стоял в дверях класса, у меня дрожали колени, а он точно так, как ты, рявкнул: «Войдите!»

Раштон, уже чувствуя нетерпение, коротко произнес:

— Ну заходи же! Из-за тебя сквозняк. О боже милосердный! — Он обернулся к камину и заметил, что оттуда валит густой дым. Прямо из-под каминной полки, поднимаясь к потолку.

Он тут же вскочил, поставил стакан на сервант и проверил, не закрыт ли дымоход. Тот был открыт, и оставалось только покачать головой:

— Господи, что же это?!

— Ветер восточный, — загадочно заявил Сомерсби. Раштон посмотрел на него и нахмурился.

— Нет, это правда. Трубы дымят, когда ветер восточный. Это всегда так у меня дома в Оксфордшире, — уточнил виконт.

— Ну, сегодня ветра нет, так что придется придумать другую причину для всего этого… — он закашлялся и отошел от камина, — дыма.

Сомерсби щелкнул пальцами.

— Конечно! Ты натолкал туда слишком много дров. Кто же мне говорил, что от этого будет много дыма? Может, сэр Литон-Джонс, но какого черта мы с ним обсуждали, как разводить огонь, не могу себе представить.

При упоминании имени баронета Раштон почувствовал волну необъяснимого гнева. Так бы и разорвал его, если бы тот попался под горячую руку.

— Да, значит, остается только открыть окно и подождать!

Раштон подошел к окну. Открыв его, он вернулся к своему бренди и спросил Сомерсби, не хочет ли тот к нему присоединиться.

— Конечно, хочу! — живо ответил Сомерсби. — Надо подкрепиться, если есть что-то важное… то есть… — Он закашлялся, но Раштон видел, что это не от дыма.

— Что-то важное? — спросил он. Он налил бренди в стакан Сомерсби. Когда он увидел, что облако дыма поредело, то вернулся в удобное кресло, обитое зеленым бархатом, сел и сделал еще один глоток.

— Что-то важное, — повторил виконт почти рассеянно. — Да, очень важное. — Он выдвинул стул и уселся у камина, помахав рукой, чтобы разогнать оставшийся дым. Он почти не старался, явно примирившись с этим неудобством, и начал (при этом у него подергивалась щека):

— У меня есть к тебе просьба, Раштон, надеюсь, что ты на это согласишься.

Раштон, ощущал воздействие бренди и видел своего подопечного в розовом свете. До него не доходило, что у Сомерсби был непривычно серьезный вид.

Он полагал, что Эван хочет попросить денег, — может быть, задолжал после игры в карты или что-то в этом роде и ему понадобилось получить вперед часть дохода. Если так, то Сомерсби выбрал удачный момент. Он с удовольствием даст ему тысячу фунтов, чтобы только от него избавиться.

— Не волнуйся, Эван. Сегодня ночью я в настроении исполнить любое твое желание.

Лицо Сомерсби просияло. Черты его лица засветились надеждой.

— Любое? — прошептал он.

— Разумеется, что в моей власти, приятель. — Он снова отхлебнул и немного подержал бренди во рту, прежде чем проглотить. Лорд Сомерсби по привычке достал из кармана сюртука платок и принялся теребить его в руках. Он долго молчал, а его просьба прозвучала наконец так, что показалась Раштону сдавленным чихом.

— Дфн! — вот что он услышал. Раштон наклонил голову, уставился на Сомерсби и повторил, непонимающе тряхнув головой:

— Дфн?

— Да, — отвечал Сомерсби радостно. — Дафна. Я хочу жениться на Дафне.

— О, — протянул Раштон. Ему совсем не понравилось это истолкование странного «Дфн».

— О, — повторил он медленно, в ужасе осознав, о чем его просят. — Ты хочешь на ней жениться? Сомерсби, ради бога, я думал мы это уладили раз и навсегда. Из всех идиотов с куриным мозгом — то есть с куриными мозгами — ты — первый. Нет, нет, тысячу раз нет! Когда минуют еще несколько сезонов и ты достаточно повращаешься в обществе, тогда поймешь, что такое любовь, а что дурь. Пока ты должен положиться на меня, а я скажу, что нельзя назвать любовью брак с красоткой, которая тебе надоест через две недели и не сможет вести хозяйство, потому что неспособна на это! С моей стороны было бы непростительным легкомыслием удовлетворить эту просьбу. Да что там, просто преступно. Слышишь! Ты хочешь сделать из меня преступника!

Когда Раштон увидел, что Сомерсби уже почти разодрал батистовый платок на две половины, он заорал:

— Ад и проклятие, брось эту тряпку! Сомерсби, который сидел, уставясь в пол, вновь посмотрел на Раштона и немедленно убрал платок.

— Значит, ответ — нет? — спросил он, глубоко выдохнув.

— Им-м-менно так, — ответил Раштон, у которого после бренди стал заплетаться язык. Сомерсби встал.

— Очень хорошо, — тихо сказал он, ставя нетронутый стакан на сервант. — Мне лучше уйти — мне надо много всего сделать.

Раштону захотелось встать и чуть ли не вытолкать своего друга из комнаты, но, когда он попытался это сделать, то почувствовал, что тело ему не подчиняется. Он удовольствовался тем, что махнул на прощание вслед ему рукой.

Раштон фыркнул, принимаясь за бренди. Жениться на Дафне Чалкот, подумал он. Что за нелепость! Ему вдруг пришло в голову, что просьба была вообще очень странной. Ведь за последние две недели Дафна, казалось, мало интересовалась ухаживаниями Сомерсби. Она не пыталась флиртовать с ним и не выглядела на седьмом небе от счастья в его присутствии. Нет, более чем странно, что Эван просит разрешения на ней жениться!

Завтра они это еще обсудят. Надо же удостовериться, что все в порядке. А пока его взгляд приковало к себе пляшущее пламя, и сейчас он был доволен, что он один и может снова стать несчастным, думая о предательстве Марджори.

Выйдя из комнаты Раштона, Сомерсби немного постоял в коридоре. Потом издал стон, похожий на мычание. Что ему теперь делать? Он последовал совету возлюбленной — хотя набирался смелости около трех недель — и попросил Раштона дать согласие на их брак, но попытка провалилась.

Виконт тяжело вздохнул. Он непременно должен что-то сделать. В глубине души он знал, что только Дафна может его осчастливить. По правде говоря, она была единственной его знакомой, умнее которой он мог считаться. Неважно, что все об этом думали, он никогда не хотел жениться на женщине способнее, чем он сам. Вряд ли это было бы благоразумно. В конце концов, какой мужчина захочет, чтобы его презирала жена?

Мысли о Дафне согрели его сердце. Она была так чертовски красива. Он мог часами смотреть на нее. Ее цвет лица мог всегда привести мужчину в смятение. А когда он дотрагивался до нее, она заливалась румянцем цвета самых розовых роз. Дети были от нее без ума. Стоило только увидеть, как Чарли цеплялся за ее юбки и сопровождал ее повсюду, и все становилось ясно. Дафна так нежно обнимала бедного сироту, что Сомерсби понял: он наконец нашел новую виконтессу Сомерсби. К черту Раштона!

Его решимость укрепилась. Он быстро пошел по коридору и легко сбежал вниз по ступенькам лестницы. Он нашел в баре хозяина гостиницы, который полировал стаканы, и попросил этого доброго человека рассказать ему, как попасть в Шотландию, а точнее — в Гретна-Грин…

33

Миссис Притчард в самом деле явилась на праздник в паланкине. Ее несли два силача, обмотанных листьями кувшинок. Одного из них Марджори узнала. Он нес ее портшез в «Полумесяц» несколькими неделями раньше.

Все гости оживленно ходили по бальному залу, но при появлении миссис Притчард всякое движение прекратилось. В комнате наступила тишина. Иногда только раздавалось изумленное «ах» при виде миссис Притчард, одевшейся на олимпийский маскарад не наядой, как она обещала, а Медузой. Ее головной убор изображал тех самых змей, что извивались на голове Горгоны. На ней был только легкий тюль, расшитый золотом, а поверх — алая бархатная туника. На босых ногах красовались золотые сандалии, а пальцы ног были унизаны кольцами с драгоценными камнями.

Марджори мысленно одобрила творческий замысел и элегантность этого необычного костюма. На ней самой было простое платье из розового шелка и соответствующее домино. Она жалела, что не успела сшить костюм для себя. Миссис Притчард явно затмевала всех собравшихся.

Миссис Вэнстроу была среди тех, кто буквально открыл рот при виде необычайного костюма миссис Притчард. Марджори наклонилась к тете Лидди, и у нее вырвалось восхищенное восклицание при виде головного убора. Тетя только фыркнула. Марджори с трудом подавила улыбку. Она легко заметила, что, хотя миссис Вэнстроу была в изящнейшем наряде, изображая Венеру, — мягкий белый батист и серебряная вышивка — и костюм этот очень украшал роскошный пояс, тетушка все равно побагровела от зависти при виде успеха миссис Притчард. Поэтому Марджори и не удивилась, когда тетя прибегла к единственному доступному ей средству омрачить победу соперницы. Она громко застонала и упала в обморок.

Марджори видела, что тетя наблюдает за последовавшей суетой через опущенные ресницы. Паника, если и не оправдала всех ожиданий миссис Вэнстроу, то, по крайней мере, оказалась достаточной, чтобы отвлечь внимание от невероятного появления миссис Притчард.

Вокруг миссис Вэнстроу собрались дамы, они визжали, вскрикивали и хлопали ее по рукам и щекам. Через мгновение она картинно начала оживать и прошептала слабым голосом:

— Если бы меня перенесли в более тихое место, например, на паланкин…

— Да, конечно! — Воскликнула ее дорогая подруга миссис Ходжес. — Миссис Притчард! Миссис Притчард! Вы должны разрешить миссис Вэнстроу воспользоваться одним из ваших… э-э… рабов! Бедняжке очень плохо, и она упала в обморок.

Делать было нечего. Миссис Притчард должна была вежливо уступить свой трон.

К удивлению Марджори, хозяйка вовсе не впала от этого в уныние. Пока тетю Лидди выносили из бального зала, Марджори поняла, что у миссис Притчард были все основания чувствовать себя великолепно. Она не только показала всем свое великодушие, уступая паланкин, но и заодно на время избавилась от главной соперницы.

В то время как те, кто окружал миссис Вэнстроу, протискивались сквозь коридор в восьмиугольный двор, Марджори услышала, что миссис Притчард открыла бал. Распорядитель пригласил на танец даму самого благородного происхождения из всех присутствующих, которой этим вечером оказалась леди Литон-Джонс, мать неудачливого поклонника Марджори.

Когда Марджори в последний раз окинула взглядом собрание, прежде чем самой выйти в коридор, она почувствовала, что ее щеки запылали. Распорядитель кланялся баронету, одетому в римскую тогу, с венком из серебряных листьев на густых каштановых волосах. Прошло два утомительных дня с тех пор, как она получила от сэра Литон-Джонса страстное предложение руки и сердца, но все это время Марджори не переставала глубоко сожалеть о своем неверно истолкованном поведении. Она уже говорила с баронетом, когда он только прибыл на бал, и снова извинилась за недоразумение. Он, видимо, уже пришел в себя, потому что попросил ее больше не думать об этом. Он доказал, что хочет остаться ее другом, пригласив ее на котильон. Марджори с благодарностью согласилась.

Дамы оживленно хлопотали над миссис Вэнстроу.

Они даже раскашлялись из-за резкого запаха из нескольких предложенных ей флаконов для нюхательных солей.

Марджори стояла рядом с Дафной. Она немного отошла назад, повернула голову и чихнула.

— Боюсь, ей уделяют столько внимания, что она задохнется, — сказала она.

Дафна несколько раз кивнула, соглашаясь с ней.

— Ужас как все толпятся возле нее, — добавила она, морща нос. Дафна была одета крестьянской девушкой. Летнее платье из падающей свободными складками белой кисеи, на котором были вышиты цветы лаванды, полумаска из белого шелка с узором в виде веточки плюща вокруг масляной лампы, вышитой золотом. Лампа напоминала о смертной Психее, ставшей женой бога Эрота.

Марджори посмотрела на сестру. Как чудесно Дафна выглядела еще недавно, а теперь лицо ее под маской было необыкновенно бледным, этот мертвенный цвет кожи не оживлял ни малейший оттенок розового. Даже ее губы казались бесцветными.

Марджори, наклонившись к сестре, прошептала:

— Ты хорошо себя чувствуешь, моя дорогая? Кажется, я никогда не видела тебя такой бледной.

Услышав слова Марджи, Дафна повела себя как испуганный олень, готовый спасаться бегством. Ее большие голубые глаза быстро замигали, и она сделала несколько порывистых движений, как будто ей хотелось куда-то убежать и спрятаться, но она не могла этого сделать.

— Я… — начала она нервно, затем закрыла рот, замолчала и стала с беспокойным видом поправлять ленточки своей маски.

— В чем дело, дорогая? Ты нездорова? У тебя болит голова? Дафна, почему ты мне ничего не сказала? Тебе не надо было сюда приходить. Я уверена, что ты больна.

Дафна несколько раз глубоко вздохнула. Она казалась невыразимо печальной. Не будь они на виду у всех, Марджори обняла бы ее и утешила. Вместо этого она мягко взяла Дафну за руку и пожала ее.

— Скажи мне, что тебя беспокоит? Дафна вздохнула с тихим всхлипом и сказала, ничего не видя от слез:

— У меня… у меня так много друзей здесь, в Бате, Марджори, я не хочу уезжать, когда лето закончится. Я хочу остаться здесь навсегда. Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Мне так грустно из-за лета… и… из-за сэра Литон-Джонса… что он, что я… о, я бы хотела, чтобы я смогла полюбить его, а он — меня! Мне жаль, Марджори, мне так жаль.

Марджори почувствовала себя ужасно.

— Ты не должна огорчаться из-за сэра Литон-Джонса. Во всем виновата только я. Моя дорогая сестра, мы не должны терять надежды, что ты еще найдешь кого-то, кто сможет полюбить тебя. Ты еще обретешь и дом, и семью.

— Но, Марджори, — прошептала Дафна, в свою очередь сжимая ей руку, — ты будешь… я имею в виду, ты все еще любишь меня, даже несмотря на то, что я поступаю глупо и не люблю того, кого должна?

Марджори всмотрелась в залитые слезами глаза сестры.

— Ты все еще винишь себя из-за сэра Литон-Джонса? Прошу тебя, перестань. Но если ты хочешь услышать ответ, то да, моя милая, я всегда буду тебя любить. Всегда, какие бы глупые и отвратительные вещи ты ни делала. Ты моя самая дорогая, самая лучшая Дафна и всегда ею будешь.

Эти последние слова, казалось, утешили Дафну, и душившие ее слезы пошли на убыль.

Когда миссис Вэнстроу наконец полностью пришла в себя, все дамы вернулись в зал для приемов, чтобы посмотреть хотя бы завершающий этап контрданса леди Литон-Джонс с распорядителем. А Марджори вновь поймала себя на том, что она самым предосудительным образом приценивается ко всем подходящим холостякам. Она пыталась не думать о том, кто из них будет самым подходящим мужем для Дафны. Боже, каким злосчастным образом окончилась ее первая попытка. Но безутешное горе сестры, казалось, заставило ее снова обдумывать кандидатуры всех ее знакомых джентльменов.

Это продолжалось, пока она не заметила, что с другого конца комнаты на нее с хмурым видом смотрит из-под своей черной шелковой полумаски мистер Раштон. Когда она приехала в зал для приемов, то намеревалась подойти к нему и объяснить все. С того рокового момента, когда баронет сделал ей предложение, прошло двое суток. За это время Раштон не только не навестил ее, но и при встречах ограничивался лишь вежливым поклоном. Она подозревала, что он переменил свое мнение о ней. И ее подозрения подтверждало его сердитое нахмуренное лицо, которое она видела сейчас.

Несколько раз в течение так долго тянувшихся двух дней она вспоминала их последний поцелуй. Она поняла тогда, что любит его. Марджори вопреки всему надеялась, что Раштон прямо спросит ее, почему сэр Литон-Джонс сжимал ее в объятиях. Она до того занеслась в своих мыслях, что воображала, как Раштон, получив объяснение, опустится на одно колено, признается ей в любви и попросит ее руки.

Но все это было очень глупыми грезами. Казалось, Раштон решил думать о ней лишь самое худшее.

Она упрямо продолжала смотреть ему в глаза и почувствовала, как сердитый румянец заливает ее щеки при виде осуждающего выражения на его лице. И, может быть, именно из-за ее смущения Раштон решил подойти к ней. Она уже негодовала, глядя на непримиримо вздернутый подбородок. И он, конечно, с ходу обрушился на нее с язвительными замечаниями.

— У вас такой вид, будто вы оцениваете каждого джентльмена, которого видите, — начал он резко и вполголоса. — Вы готовитесь соблазнить свою очередную жертву? Интересно, с какой целью? В самом деле, мисс Чалкот, разве ваша мать не учила вас, что вы не должны целовать каждого джентльмена, которого вы встретите?

— Как вы смеете! — прошептала Марджори, потрясенная злобой, прозвучавшей в его голосе. Она отвернулась и отошла от него, не желая больше ничего говорить.

Но не тут-то было. Теперь он последовал за ней.

— О, неужели я вас обидел? — едко проговорил он ей в самое ухо. — Я не хотел вас обидеть, я хотел только обвинить вас в том, что, вращаясь в обществе, вы неприлично себя ведете.

— Я не «вращаюсь» в обществе, мистер Раштон, — бросила она, обернувшись через плечо. — Или вы не заметили? Это не мой мир, это всего лишь мое место, где я надеялась найти мужа для Дафны.

Слезы обожгли ей глаза. Она быстро заморгала, сдерживая их. Пробираясь дальше через толпу костюмов и масок, она наконец проложила себе дорогу к выходу.

Мистер Раштон последовал за ней в фойе и попросил остановиться всего лишь на секунду. Он отвел ее в сторону и более тихим и сочувствующим голосом сказал:

— Я никогда не винил вас за мотивы поступков, касающихся вашей сестры, Марджори, но разве вы уже не наделали достаточно вреда? Если вы не будете осторожны, то сэр Литон-Джонс станет думать, что он в вас влюблен. В конце концов, целовать каждого джентльмена…

— Каждого джентльмена?! — вскричала она. — Почему вы продолжаете повторять это, будто я пристаю к каждому мужчине, с которым беседую?!

— Тогда скажите мне, что я должен думать. Не успело пройти и несколько мгновений с тех пор, как я держал вас в своих объятиях, целовал вас и чувствовал, что вы… — Он сделал короткую паузу, как будто пытался сдержать свои эмоции. — Скажите мне только, как вы смели целовать сэра Литон-Джонса. О, черт возьми, я не хочу знать!

Он почти отвернулся, но Марджори удержала его, взяв за руку и крепко ее сжав. Она пыталась не дать волю гневу и, несколько раз глубоко вздохнув, прошептала:

— Но я хочу, чтобы вы все-таки узнали кое-что. Во-первых, за всю свою жизнь я целовала только двух мужчин. Один из них — это безнадежно эгоистичный, надменный человек, который смеет называть себя джентльменом, а другой — это сэр Литон-Джонс. И он, по крайней мере, был настолько порядочен, чтобы попросить моей руки, прежде чем поцеловал меня в губы. Это много честнее, чем ваше поведение. Но ведь вы никогда не намеревались жениться, не так ли, Раштон?

Элегантный законодатель моды побледнел, вздрогнул и закрыл непривлекательно разинутый рот. Выглядел он так, будто его ударили чем-то тяжелым по голове.

— Он просил вашей руки? — спросил он, ошеломленный.

— Действительно, просил. Я вижу, вы ошарашены. Что же, джентльмен не может просить меня стать его женой?

Раштон покачал головой, как будто пытаясь уложить в ней услышанное.

— Вы приняли его предложение?

— Нет, конечно. Хотя я ценю его как одного из самых добрых моих знакомых, говоря по правде, я не влюблена в него.

— Не понимаю, — ответил Раштон недоверчиво. — Вы поступили бы правильно, выйдя за него замуж. Ваше будущее было бы обеспечено, ваш трудный путь стал бы легче. Вы могли бы отвезти Дафну в Лондон на малый сезон и вмиг от нее избавиться. Не могу поверить, что вы отказались от такого выгодного брака.

Марджори почувствовала острое желание влепить ему пощечину. Эти слова не принадлежали человеку, который лелеял мысли о том, чтобы опуститься на одно колено и попросить ее руки.

— А я не могу поверить, что вы одобряете подобный план, особенно после всех ваших уверений относительно Дафны. Но все это не относится к делу. Теперь скажите мне, если можете, вы когда-нибудь намеревались жениться?

Он нашел взглядом ее глаза, нахмурился и с взволнованным выражением лица понес какую-то чушь.

— Что касается моих намерений в отношении вас, я могу только сказать… о, черт бы побрал это все, я не знаю, что сказать!

И с этими словами он вежливо поклонился и оставил ее одну.

34

Следующие несколько часов Марджори чувствовала, как будто говорит, жестикулирует, смеется и танцует в густом тумане. У нее было так же тяжело на сердце, как ночные небеса отяжелели от дождевых туч. Она ощущала такое глубокое отчаяние, что, пытаясь унять одолевшую ее сердечную боль, с необычной для себя энергией бросилась в радости танца.

К одиннадцати часам, когда распорядитель завершил маскарад, оказалось, что она танцевала все танцы, не пропустив ни одного. Ее ноги нестерпимо болели, и она была уверена, что стоптала одну из туфель.

Много ей было до этого дела! Что значили эти мелочи, когда ее сердце было осуждено навеки принадлежать мужчине, который не мог ответить ей взаимностью?!

Когда толпа медленно потянулась к выходу, Марджори обнаружила, что ее тетя занята разговором с миссис Раштон. Их выбор тем — достоинства набивного ситца и кисеи — должен был бы доставить ей удовольствие, но в тот момент ее интересовали только ее кровать и подушка, на которую она могла бы опустить свою усталую, измученную голову.

Она заняла свое место рядом с миссис Вэнстроу и молча ждала, смотря в пол. Она рассеянно подумала, где же может быть Дафна, но не особенно беспокоилась. Когда толпа поредеет, сестра без труда сможет их найти. Прошло четверть часа, а Дафна все еще не появилась. Марджори начала внимательнее рассматривать собрание олимпийских гостей, все больше удивляясь, что никак не может найти среди них кисейное деревенское платье и белую маску Дафны.

Тетя Лидди, заметив отсутствие Дафны, довольно резко повернулась к Марджори.

— Где твоя сестра? — спросила она сердито. — Я ужасно устала и хочу вернуться домой. Марджори покачала головой:

— Не знаю. Теперь, когда я об этом думаю, не могу припомнить, что видела, как она танцует хотя бы один из последних контрдансов. И карточной игрой она не увлекается, так что я просто не могу себе представить, чтобы она провела эти часы в карточной комнате. Но где же еще она могла быть все это время? Когда вы видели ее в последний раз?

Миссис Вэнстроу задумалась.

— Некоторое время назад. Я видела, как она говорила с молодым джентльменом, который носил довольно странную пару оленьих рогов. Я не поняла, кто это был.

Миссис Раштон, которая слушала их разговор, сообщила необходимую информацию.

— Вы говорите о Сомерсби.

— Так это Сомерсби ходил вокруг и колол других гостей своим головным убором? Но почему же он оделся оленем?

Миссис Раштон ответила:

— Это костюм героя греческого мифа. Я забыла имя. Там юношу застали наблюдавшим за купавшейся в источнике богиней Артемидой. Богиня пришла в ярость и превратила молодого человека, искусного охотника, в оленя. После этого его растерзали собственные собаки.

— Какая ужасная история. Но вы уверены, что это был Сомерсби?

— Несомненно. Он и Дафна разговаривали несколько минут. Я совершенно ясно это помню, потому что я собиралась позвать его, но они очень быстро покинули бальный зал. Дафна, насколько я помню, была очень взволнованна. Полагаю, виконт отвел ее в прихожую, чтобы вернуть ей хорошее настроение.

Марджори посетило дурное предчувствие. Ей вспомнились загадочные слова Дафны: «Ты все еще любишь меня, даже когда я поступаю глупо и не люблю того, кого должна?» Тогда Марджори решила, что она извиняется за историю с сэром Литон-Джонсом, но теперь усомнилась в этом.

Она обернулась, чтобы выразить свою внезапную обеспокоенность. Но тут мисс Притчард об руку с мистером Раштоном приблизились к их маленькой группке. Мисс Притчард, одетая в длинное платье из белого батиста, с черными волосами, стянутыми сзади a la Greque и не раз обернутыми несколькими золотыми лентами, торжествующе улыбнулась. Выражение лица мистера Раштона было непроницаемым.

— И как вам понравился мамин маскарад, мисс Чалкот? — спросила она с притворной теплотой в голосе, раскрывая веер. Маска висела на ленточках у нее на запястье.

— Необыкновенно, — вежливо ответила Марджори.

Мисс Притчард взглянула на Раштона и снова перевела взгляд на Марджори.

— Вы, без сомнения, посрамили многих из нас. Осмелюсь заметить, ваши ноги ни разу не отдохнули за эти последние три часа, если не дольше.

— Полагаю, что так, — без всякого выражения ответила Марджори. Ей решительно не нравилось победное мерцание в узких зеленых глазах мисс Притчард.

— Но вашей сестры не было среди танцевавших этим вечером. Как необычно, не так ли?

— Наверное, она устала.

— Несомненно. Поэтому она уехала вместе с Сомерсби. В каком же это было часу? Ах да, в половине десятого! Он провожал ее домой? Ведь это он был джентльменом с парой больших оленьих рогов?

Марджори уставилась на нее. Неясное ощущение ужаса покалывало ей пальцы, заставляя затылок покрыться гусиной кожей.

Миссис Раштон вмешалась в столь неприятный для Марджори диалог.

— Ради всего святого, Оливия! Что за истории вы рассказываете? Сомерсби не поступил бы так без разрешения миссис Вэнстроу, а она терпеливо ждала здесь, пока ее разыщет Дафна.

Миссис Вэнстроу фыркнула:

— Это, вероятно, ваша мама подбила вас подойти ко мне и в бесстыдной манере рассказывать подобные смешные слухи? Конечно, Дафна не уехала вместе с лордом Сомерсби. Она слишком хорошо воспитана!

Мисс Притчард тонко улыбнулась, ее зеленые глаза сузились от злобы.

— Боюсь, что здесь вы ошибаетесь. Видите ли, я шла за ними до входа с Альфред-стрит и определенно видела: Дафна села в дилижанс, а за ней последовал Сомерсби. К несчастью, у них произошла небольшая неприятность, когда он наступил на ее кисейное платье и оторвал подол. Думаю, в эту секунду он и увидел меня, потому что пришел в крайнее смятение и попросту втолкнул бедную Дафну в экипаж. Если бы я не знала, в чем дело, я предположила бы, что он похитил вашу племянницу, особенно если учесть, что он приказал кучеру «гнать»! — Тут Оливия повернулась к Раштону и, обмахивая веером свое довольное лицо, спросила у него:

— Это верное выражение, Грегори? «Гони!» То есть, когда вам надо, чтобы ваши лошади бежали очень быстро, вы кричите «Гони!»?

Лицо Раштона совершенно побелело. Его голубые глаза утратили свой блеск и слегка затуманились.

— Не понимаю, — пробормотал он. — Почему, почему?

— Может быть, он влюблен в Дафну и намерен немедленно на ней жениться? — услужливо предположила Оливия.

Брошенный в ответ сердитый и упрекающий взгляд заставил ее слегка вздрогнуть и отступить на шаг. Однако она и не подумала прекратить атаку и мягко продолжила:

— Я не хотела обидеть вас, Раштон. Но, честно говоря, от этой пары все лето пахло апрелем и маем. Меня только удивляет, что вы этого не поняли. Я, конечно, уверена, что это заметила миссис Вэнстроу. — Оливия повернулась к миссис Вэнстроу, сохраняя свое возмутительное самодовольное выражение лица, и продолжила:

— Должно быть, я видела Сомерсби и мисс Чалкот в вашем обществе не меньше сорока раз. Если бы я когда-нибудь пожелала пленить воображение мужчины, то непременно обратилась бы к вам за помощью.

Марджори неожиданно оглянулась и прямо посмотрела в спокойное лицо своей тети.

— Это верно, мэм? — спросила она, ошеломленная. — Вы втайне поощряли… привязанность моей сестры и лорда Сомерсби?

— Что касается этого, — ответила миссис Вэнстроу, — то я просто не знаю, о чем ты говоришь. Я позволяла ему, как и любому числу джентльменов и леди, сопровождать нас в Весенние сады и другие подобные места. Сомерсби — по-настоящему любезный джентльмен, и я одобряла его общение с племянницей. Что касается его любви к ней или любви Дафны к нему, как предполагает мисс Притчард, я ничего подобного не заметила.

— Как странно, — недоуменно произнесла Оливия. — Клянусь, я видела столько писем, которые вы и его светлость передавали друг другу. Я предполагала, что вы выступали в качестве посланницы любви. Я ошибаюсь? О, как глупо я себя чувствую. Но в таком случае, как вы думаете, почему Сомерсби увез Дафну, если не для того, чтобы на ней жениться? О, я вижу, мне машет рукой мама. Что ж, мне пора с вами проститься. Спокойной ночи.

Раштон, к удивлению Марджи, последовал за Оливией. Она видела, что разоблачения мисс Притчард явно привели его в смятение, и предполагала, что он будет подробно расспрашивать ее о том, что именно произошло.

Марджори продолжала очень спокойно стоять рядом с тетей. Ее разум захлестывали темные и растерянные мысли. Из речи Оливии, кажется, следовало — если все, что она сказала, было верно, — что тетя Лидди каким-то образом была в заговоре с Дафной и Сомерсби.

Сквозь туман своих смятенных чувств она услышала слова тети:

— Прошу извинить нас, миссис Раштон. Кажется, Марджори и я должны отправиться на поиски племянницы. Конечно, я ничуть не верю, что Дафна сбежала, — она получила слишком аристократическое воспитание, чтобы вести себя подобным образом.

— Конечно, — ответила миссис Раштон и, вежливо поклонившись, направилась во двор.

— Тетя Лидди, — начала Марджори. — Прошу вас, не говорите мне, что вы поощряли Дафну, когда она была уверена, что влюблена в Сомерсби.

Миссис Вэнстроу, к немалому удивлению Марджори, высокомерно на нее посмотрела.

— Твоя сестра очень любит лорда Сомерсби, что бы ты там ни думала. Наш маленький круг близких друзей из Бата не мог бы обеспечить ей лучшего мужа, чем его светлость. И если бы я не знала тебя, то предположила бы, что тебе из зависти не нравится этот брак. Поскольку я не нахожу в тебе ни капли этого дурного чувства, то полагаю, что только какая-то особая извращенность ума могла настроить тебя против такого подходящего брачного союза.

— Это не извращенность ума, как вы выражаетесь, а желание видеть свою сестру замужем за умным человеком.

— Для чего? — потрясенно отозвалась миссис Вэнстроу.

— Думаю, это совершенно ясно. Дафне нужен джентльмен с очень неплохими умственными способностями, чтобы хоть как-то уравновесить нехватку ее собственных.

— О, понимаю, — немного резко ответила тетя Лидди. — Ты твердо знаешь, на чем должен основываться идеальный брак. Думаю, твои рассуждения и, следовательно, твои действия по отношению к Дафне — худшая разновидность надменности и властности, какую мне когда-либо доводилось видеть. Кто ты такая, Марджори Чалкот, чтобы решать, какой именно джентльмен сделает счастливой твою сестру? Я видела Сомерсби и Дафну вместе и знаю, насколько они хорошая пара. Когда они поженятся — будь это в кустах или батском аббатстве — думаю, у них родится десятка два детей. Они с удовольствием займутся ими и получат больше счастья, чем многие пары могут надеяться обрести за несколько жизней. Если ты хочешь чинить им препятствия, то, уверяю тебя, я найду способ помешать тебе.

К этому времени Марджори и миссис Вэнстроу были единственными гостями, оставшимися в бальном зале, хотя, судя по гулу голосов в прихожей, многие еще ждали экипажей, чтобы вернуться домой.

Марджори чувствовала себя так, будто тетя била ее по голове каждым произнесенным словом. Она рухнула на стул, стоявший позади нее. Надменная, властная! Этими же словами она часто характеризовала Раштона. И вот теперь она слышит такое о самой себе. Разве она не думала о чувствах Дафны? Сначала она была так уверена, что ее сестра испытывала лишь мимолетные нежные чувства к красивому пэру. Ей не приходило в голову, что чувства Дафны могут быть столь глубоки. Похоже, когда она вовсе не проявляла любви — не говоря о Сомерсби, не танцуя с ним в залах для приемов, — Марджори предположила, что чувства Дафны к виконту просто исчезли, испарились, развеялись, как утренний туман.

И все же, что бы ни говорила тетя, ей ни капли не нравился брак Дафны и Сомерсби. У виконта было не больше ума, чем у охотничьей собаки. А Дафна?! Ну, она была законченной дурочкой! Тетя Лидди могла говорить о счастье все, что хотела, но что могло выйти из союза двух людей, у которых вместе столько же ума, сколько у кочана капусты?

Нет, об их браке нечего было и думать!

35

Раштон последовал за мисс Притчард в прихожую. В комнате все еще было много гостей в маскарадных костюмах, которые ждали своих экипажей. Прошел сильный дождь, что еще более затруднило отъезд гостей с маскарада. Раштон не торопился уехать. Он попросил Оливию поговорить с ним в карточной комнате, где уже не было гостей.

— Как же это неприлично, Грегори, — беспечно сказала Оливия, держа голову совершенно прямо. Войдя в комнату, она продолжила:

— Надеюсь, вы не собираетесь быть занудой и не будете делать мне выговор за то, что я говорила об ужасно дурном поведении Дафны по отношению к миссис Вэнстроу. Кто-то должен был ей это сказать. Конечно, мне очень жаль ее — вряд ли ей доставило удовольствие узнать, что ее племянница с кем-то сбежала, пусть даже с Сомерсби.

— В этом вы ошибаетесь. Я почти не сомневаюсь, что ее заботит лишь то, чтобы они поженились, — сбежали они или нет. В этом случае она наверняка восторжествует над вашей матерью. Побывав несколько раз в обществе миссис Вэнстроу, я понял, что ее главная цель — подобная победа. Но вообще-то я хотел поговорить с вами совершенно на другую тему, касающуюся вас гораздо больше, чем Дафну или Сомерсби, главным образом, о моей прежней любви к вам.

Оливия казалась немного испуганной, густой румянец покрыл ее щеки.

— Что же вы имеете в виду? — спросила она.

— Не знаю, известно вам это или нет, но несколько лет назад я думал, что любил вас. Ваша утонченность, ваша самоуверенность и уравновешенность, ваше высокое положение в обществе — все это в точности отвечало моим представлениям о женщине, которую я хотел сделать моей женой. Всего за миг перед тем, как я собирался сделать вам предложение, я узнал, что в вашем сердце царит жестокость, которую мне раньше никогда не доводилось испытать. Я уверен, что вы помните день, когда вы хвастались, что завоевали мое сердце — и с ним мои земли, — перед миссис Вэнстроу и еще перед одной из ваших подруг. Вы знали, что я стоял рядом? Я думал, что нет.

Румянец на ее щеках зловеще сгустился.

— В самом деле, Раштон, что за ерунду вы говорите, — начала она, пытаясь скрыть свое унижение за царственной улыбкой. — Не могу припомнить, чтобы я говорила нечто подобное. Вы, должно быть, ошибаетесь. И я вовсе не жестока. Вы просто не знали меня.

Он покачал головой.

— Я слишком хорошо вас знаю. Ваша ужасная злоба, с которой вы рассказали Марджори о возмутительном поведении ее сестры, недостойна. У вас язык ядовитой змеи. Я в ужасе от вашего поведения. Так что сохраните свои комплименты и лучшие улыбки для другого джентльмена. Вы стали отвратительной кривлякой, и я уже ничего к вам не испытываю, кроме жалости. Прощайте.

Он повернулся, сделал два шага и затем спросил через плечо:

— Вы знаете, по какой дороге ехал дилижанс?

Оливия Притчард наконец признала свое поражение.

— Вы влюблены в нее, не так ли? — спросила она, не обращая внимания на его вопрос.

— Вы говорите о Марджори? Она кивнула. Раштон сказал:

— Я не намерен рассказывать о своих сердечных делах той, которая в следующую секунду использует мое признание против меня. Я снова спрашиваю: в каком направлении лошади везли дилижанс?

Оливия опустилась в кресло рядом со столом, покрытым зеленым сукном. Прежний румянец на ее лице сменился смертельной бледностью. Она прижала руку к сердцу и ответила:

— Я была такой дурой. Все эти годы я думала только о вас, о том, как завоевать ваше уважение, вашу любовь… может быть, если бы у меня были другие интересы, как у этой мисс Чалкот… вы могли бы счесть меня более занятной.

— Вы очень занятная женщина, Оливия. Недостаток кроется в вашем характере. Скажите же мне, в каком направлении собирался ехать Сомерсби. Я должен остановить этот побег, если смогу.

Оливия тяжело вздохнула.

— Есть еще кое-что. Я слышала, как до этого Сомерсби спорил с Дафной. Конечно, я не могла не услышать их разговор…

— Конечно, вы не могли.

— Это слишком зло, Грегори. Какой бы я ни была, я не совсем безнадежная женщина. По крайней мере, думаю, мне пора исправиться. — Она потерла висок. — Сомерсби говорил о Гретна-Грин. Дафна умоляла его передумать, но он настаивал и наконец убедил ее в том, что они должны бежать, раз вы так настроены против этого брака. Думаю, это все.

Раштон посмотрел на Оливию Притчард, сидящую с совершенно несчастным видом, и почувствовал прежде незнакомое ему сострадание. Он подошел к ней и мягко положил ей руку на плечо.

— Я могу быть очень злым, — тихо сказал он. — Вы были правы, когда так говорили. Может быть, нам обоим не хватает кое-каких очень важных качеств. Сожалею, если эти несколько лет заставлял вас надеяться, что мое сердце еще можно завоевать. Может быть, до недавнего времени я сам не переставал надеяться, что найду в вас женщину, которую я смог бы, несмотря ни на что, полюбить.

Оливия взглянула на него. Ее зеленые глаза утратили блеск.

— Надеюсь, мы останемся друзьями?

— Да, конечно.

С этими словами он вышел из карточной комнаты и чуть не столкнулся с Марджори.

Ее лицо искажали беспокойство и горе. К своему удивлению, он чувствовал огромное желание обнять ее за плечи и защитить от тех печальных слов, которые он собирался сказать. Но он лишь остановился перед ней и произнес:

— Боюсь, они сбежали в Грин.

Сразу за этим его заявлением раздался удар грома.

— Раштон, мы должны остановить их! — воскликнула Марджори. — Разве может быть что-то более нежелательное, чем их союз?

— Вы против этого брака?

Она удивленно подняла брови.

— Разве я вам не говорила это с самого начала? Мистер Раштон, вы, кажется, никогда не слушаете, что я говорю?

Дождь стучал по крыше дилижанса. Буря не давала возможности увидеть дорогу. Сомерсби взглянул сквозь переднее оконное стекло экипажа и увидел вдали мерцавший свет.

— Вот! — вскричал он. — Мы наконец приехали! Я уверен, что мы уже давно в Шропшире. Кто сумеет обнаружить наш след в такой грязи?

Дафна хлюпнула носом. Она занималась этим в течение всей их трехчасовой поездки на север.

— Мне все равно, обнаружат нас или нет! У меня весь бок в синяках из-за того, что меня подбрасывало на этих ужасных дорогах. Я знала, что нам не следовало ехать. Я знала это!

Она разразилась потоком слез, и Сомерсби, охваченный любовью к своей нежной возлюбленной, заключил ее в объятия и сказал:

— Мой милый соловей, не плачь. Ты ранишь мое сердце, когда мой галстук насквозь промокает от твоих слез.

Дафна попыталась сдержать свои рыдания, немного высвободившись, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ты говоришь мне такие прекрасные вещи, мой дорогой лис.

Сомерсби получал удовольствие, слушая, как она называет его такими ласкательными прозвищами, и еще крепче сжал ее в объятиях.

— Мои драгоценные маленькие анютины глазки, мой подснежник с влажными глазами, мой милый котенок.

— О, Эван, — прошептала она.

— О, Дафна, — ответил он, крепко целуя ее в губы. Через секунду, когда карета подъезжала к гостинице, он выпустил ее из объятий и сказал:

— Ты не жалеешь, моя любовь? Прошу тебя, скажи, что ты не жалеешь о том, что мы должны будем пожениться в Шотландии.

Дафна, у которой все еще кружилась голова под опьяняющим действием его мягких, нежных слов и чувственного поцелуя, шепотом ответила:

— Только совсем немного.

— Умница! — подбодрил он ее. — Ты должна быть храброй.

Когда они вышли из экипажа и под потоками дождя вбежали в бар, их встретили весьма тревожными сообщениями. Оказалось, что где-то, примерно через час после начала поездки, когда дождь лил как из ведра, не давая видеть дорогу, произошла ошибка. Они были вовсе не в Шропшире, но каким-то образом дали большого крюку и находились сейчас всего милях в десяти к западу от Бата.

Когда Дафна узнала об этой ошибке, она схватилась за грудь и сказала:

— Это божья воля. Нас остановили во время нашего поспешного, неразумного бегства и предупредили, что мы должны вернуться, пока не слишком поздно!

Сомерсби, тоже сильно пораженный необычайностью ошибки, сначала ничего не ответил. Вместо этого он проследил за тем, чтобы его возлюбленную усадили на стул у огня, завернули в одеяло и дали немного теплого молока и бренди. После долгого размышления и краткой, но напряженной дискуссии с кучером по поводу ужасного состояния дорог в Бат после такого страшного дождя было решено, что лучше всего оставаться на месте.

Дафна, которую утешал и смирял крепкий напиток из бренди и молока, наконец согласилась на то, чтобы ее уложили в постель в одной из комнат наверху. Но сначала она заставила своего возлюбленного пообещать ей, что завтра он вернет ее тете.

Лорд Сомерсби, видя, что его дорогая невеста — которая могла никогда не стать его женой — упорствует в своем желании вернуться в семью, примирился со своим будущим одиночеством. Как только он окажется во власти Раштона, тот увезет его из Бата, от Дафны, раньше, чем кошка успеет лизнуть свое ухо!

36

На следующее утро Марджори стояла на ступеньках дома миссис Вэнстроу рядом с Чарли и смотрела, как мистер Раштон садится в экипаж. Из-за ночного ливня ему оставалось только расхаживать по своей комнате из угла в угол, пока прояснившееся небо и рассвет не застали его спящим в кресле у окна. Он приехал в «Полумесяц» в половине девятого и выразил сожаление Марджори, что дождь помешал ему отправиться раньше.

— Даже сейчас, — сказал он, слегка нахмурившись, — думаю, что поеду по более грязным дорогам, чем мне хотелось бы. По крайней мере, Сомерсби и ваша сестра не смогли по такой погоде далеко уехать.

В тот момент, когда Раштон взял вожжи и собирался тронуть экипаж, Марджори заметила, что к их домам, стоящим полукругом, сворачивает наемная коляска.

— Одну секунду, Раштон! — закричала она.

Раштон повернулся, чтобы взглянуть, в чем дело, и опустил вожжи. Лошади, почувствовав, что что-то не так, начали бить копытами и прядать ушами.

Марджори спустилась с крыльца. Она верно угадала, что в дилижансе были ее сестра и Сомерсби, потому что из окна появились белокурые кудри Дафны. Она помахала рукой и крикнула:

— Марджи! Марджи! Я вернулась домой!

Миссис Вэнстроу, яростно нахмурившись, смотрела на этих негодяев. Она попросила Марджори и мистера Раштона позволить ей сказать несколько слов наедине несчастной паре, и, как только они вышли из комнаты, она заговорила прямо.

— Чего ради вы вернулись? Ради всего святого! Все так хорошо уладилось! И после всех моих стараний именно к этому должен был прийти ваш смехотворный роман — Дафна собралась учиться, чтобы снова стать гувернанткой?! Я никогда не старалась ради кого-то и теперь припоминаю почему! От тех, кого вы поддерживаете, приходится ждать так мало благодарности! И перестань говорить мне, что ты сожалеешь, что сбежала, Дафна! Со своим хныканьем и слезами у тебя голос как у мяукающего котенка! Ты слышала от меня хоть слово упрека? Нет, конечно, нет! Я хотела, чтобы ты поехала в Гретна-Грин. Ты знаешь, что я этого хотела.

— Но Марджори не хотела, — сказала Дафна, вытирая очередную слезу. — Она очень разборчива в таких вещах и всегда учит меня, как себя вести. Я знаю, что поступила скверно, когда уехала, и теперь непременно стану гувернанткой, чтобы искупить свой ужасный поступок.

— Небо, избавь меня от подобной идиотки! — вскричала миссис Вэнстроу, поднимая умоляющий взор к потолку и заламывая руки. Затем она обратилась с вопросом к лорду Сомерсби:

— А что вы можете сказать, милорд? Вы собираетесь позволить женщине, которую вы любите, стать гувернанткой?

Он потихоньку трепал очередной безответный платок.

— Я не могу выносить ее слез. Раштон не позволит нам пожениться. Он хочет замять историю с побегом, так что я не вижу, что я смогу сделать.

— Глупцы, — прошептала тетя Лидди. Она продолжала вышагивать по комнате и наконец, подойдя к Сомерсби, сидевшему на малиновом диване у камина, заявила:

— Вы должны научиться быть очень твердыми с такими людьми, как Раштон. Такие, как он, любят командовать везде, где только могут. Предлагаю вам сказать ему как можно более непреклонным тоном: «Я намерен жениться на Дафне, если не на этой неделе, то на следующей или в следующем году! Но, клянусь богом, я женюсь на ней. Я люблю ее, она любит меня и… и к черту разницу между нашим положением в обществе!»

— Тетя Лидди! — вскричала Дафна. — Я никогда не слышала, чтобы вы так говорили.

— Я просто пыталась научить твоего кавалера, как он должен действовать дальше.

Лорд Сомерсби, снова взявшийся за платок, бормотал что-то сквозь зубы. Впечатление было такое, как будто он говорит из-под подушки.

— Что вы там шепчете?! — воскликнула миссис Вэнстроу.

Он посмотрел на нее и сказал:

— Я практиковался.

— Тогда продолжайте. Я приведу мистера Раштона, и вы сможете высказаться, только будьте твердым!

Раштон стоял у окна маленькой столовой, сложив руки за спиной. В окно били солнечные лучи, но вся теплота дня не могла растопить лед в его сердце.

Марджори сидела в своем любимом кресле у камина, делая стежки на рукаве дорожного платья. Чарли молча примостился на скамеечке у ее ног, положив голову ей на колени. Маленький мальчик очень тосковал по своей матери, и со временем его тоска, казалось, усиливалась. Марджори то и дело переставала шить и гладила его по голове.

Раштон смотрел на улицу. Он хотел поговорить с Марджори, но знал, что сказать нечего.

Через несколько минут, когда миссис Вэнстроу закончит разговор с Сомерсби и Дафной, Раштон увезет Сомерсби в «Усадьбу». Даже Марджори согласилась, что так будет лучше для всех, кого касается эта история. Пусть лучше молодой, впечатлительный виконт живет подальше от Дафны.

Но холод, обволакивающий его сердце, вовсе не относился к его подопечному. Раштон оглянулся через плечо и посмотрел на светло-каштановые кудри, склоненные над вышивкой. Марджори слегка дернула Чарли за ухо, нежный жест, который вызвал на безрадостных губах мальчика слабую улыбку.

Еще один непроницаемый слой, казалось, окутал сердце Раштона. За долгие ночные часы он осознал, что ему предстоит перенести такое горе, которое он раньше не мог себе и вообразить. Он просто глубоко и страстно влюбился в Марджори Чалкот, но никогда не мог — из уважения к своему положению в обществе, к будущему своих поместий и почтения к своему покойному отцу — на ней жениться.

Когда он обнаружил ее в объятиях сэра Литон-Джонса, то почувствовал ярость, которая переросла бы в дуэль, если бы он поспешно не ушел. Ревность так овладела им в тот миг, что он с трудом удержался от того, чтобы пересечь комнату, вырвать Марджори из рук баронета и дать волю своим чувствам! Но он давно привык контролировать свои эмоции и поэтому не пошел на поводу у своего ревнивого сердца.

Прошел день, и он немного успокоился. Тогда на смену безудержному гневу пришло желание понять возмутительное поведение Марджори, целовавшей двух мужчин в течение каких-то нескольких минут. По иронии судьбы ему ни разу не пришло в голову, пока она не объяснила ему это сама, что сэр Литон-Джонс сделал Марджори предложение. Он все еще не мог оправиться от шока, который испытал, узнав, что баронет, занимая такое высокое положение в обществе, был настолько одурманен Марджори, что предложил ей стать его женой! Еще больше его потрясло то, что она ему отказала.

Из-за этого отказа, понял он, все дальнейшее будет перенести еще труднее. Потому что в настойчивом стремлении не вступать в брак с нелюбимым, пусть и богатым человеком он увидел лучшие качества женщины, которую любил. Характер Марджори, который он высоко ценил, неудержимо притягивал к ней, как и ее красота, и сладкий вкус ее губ, и многое другое.

Теперь его единственной мыслью было как можно скорее уехать из Бата, чтобы он смог забыть Марджори, забыть ее прекрасные фиалковые глаза, забыть, что он любит ее больше, чем когда-либо считал это возможным.

Когда Раштон и Марджори вернулись в гостиную — Чарли доверили заботам Анжелины, — миссис Вэнстроу шла за ними и, потрясая кулаками, с помощью жестов давала понять, что Сомерсби должен собраться с силами и взять на себя смелость переломить ситуацию.

К ее бесконечному удовольствию, виконт резко поднялся на ноги, принял примерно такую позу, которую принимает человек, собирающийся пустить в ход кулаки, и сказал:

— Сейчас я тверд. Ты женишься на Дафне немедленно. Немедленно, говорю!

— Какого черта? — спросил пораженный Раштон.

Когда Сомерсби осознал свою ошибку, он несколько раз моргнул и уже вновь потянулся к спасительному платку, как вдруг увидел миссис Вэнстроу, которая все еще стояла за спинами Раштона и Марджори, делая ему знаки продолжать, яростно размахивая руками.

— Не знаю, что ты пытаешься сказать, Сомерсби, — устало начал Раштон. — Но я думаю, что это более чем достаточно, что…

— Тихо! — скомандовал Сомерсби, заставляя своего грозного опекуна сделать шаг назад. — Я этого не потерплю! Черт возьми, я почти ни о чем не просил тебя или кого-то другого. Теперь все, чего я хочу, — это сделать Дафну Чалкот моей женой. — Увидев, что Раштон раскрыл рот от удивления, он, казалось, успокоился и продолжил:

— Тебе придется, Грегори, смириться с тем, что я люблю Дафну и собираюсь во что бы то ни стало на ней жениться. Если не сегодня, то завтра, или на следующий день, или в следующем месяце, или в следующем году, в следующем десятилетии, или… дай-ка подумать… в следующей четверти века, затем половине века…

— Эван, — умоляющим голосом произнесла Дафна, поднимаясь, чтобы встать рядом с ним, и взяв его за руку, — к тому времени я буду очень старой женщиной, а я так надеялась, что в нашей детской будет не меньше дюжины детей.

— Что такое? — спросил он, затем рассмеялся. — Половина века! Думаю, я немного увлекся. — Он взял ее руку и нежно прижал ее к своим губам. — Мы не будем так долго ждать, моя драгоценная репа, обещаю тебе.

Миссис Вэнстроу посмотрела, как Марджори и Раштон обмениваются долгим понимающим взглядом, и поняла, что, несмотря на все свои неумелые действия, Сомерсби победил.

В конце сентября Марджори смотрела, как ее сестра произносит обеты голосом, чье красивое щебетание было слышно по всему величественному залу батского аббатства. Слезы, которые она проливала, были слезами истинного счастья, поскольку недели, последовавшие за неудавшимся побегом, доказали ей вне всякого сомнения, что Дафна действительно нашла свое счастье со своим любимым Сомерсби.

Раштон попытался включить в брачный контракт выделение ей части денег, но она и слышать об этом не хотела. У нее все еще оставалось достаточно от ее наследства, чтобы, если уж не взять в аренду магазин, то хотя бы снять квартиру для себя рядом с площадью Королевы. Здесь она могла брать достаточно сдельной работы у любимой модистки миссис Вэнстроу, чтобы начать откладывать деньги в ожидании того дня, когда сможет открыть собственное заведение.

Она никому не говорила о своих планах, но в тот день, когда Дафна и Сомерсби отправились в свой медовый месяц в Париж — нагруженный фургон ехал следом за ними, — Марджори просто объявила о своем намерении переехать в свою квартиру.

Миссис Вэнстроу была изумлена и начала усердно спорить, утверждая, что, по меньшей мере, странно покинуть свою ближайшую родственницу и поселиться в обществе одного маленького Чарли в той части города, которая даже не считается светской. Марджори была глуха к ее упрекам. Шокированная тетя зазвучала тише, только когда племянница послала одного из лакеев за наемным экипажем.

— Ты не можешь так со мной поступить, Марджори! Что скажут мои знакомые? Я знаю, ты хотела остаться у меня только на лето — и я, кажется, намекала, что не позволю остаться тебе дольше, — но все это изменилось! Да ведь один блестящий брак Дафны намного перевешивает то, что вы обе были обузой…

Марджори резко перебила ее, нежно улыбаясь:

— Прошу, тетя Лидди, больше ни слова. Я всегда намеревалась уехать в конце лета, выйдет Дафна замуж или нет. То, что это случилось, делает меня счастливее, чем вы можете себя представить. Мы не нуждаемся в вашей помощи. Правда, не нуждаемся.

— О, — сказала миссис Вэнстроу с довольно испуганным видом. — Но что же ты тогда собираешься делать? Надеюсь, ты не изберешь для себя ту самую несчастную профессию и не станешь гувернанткой, чтобы заработать себе на жизнь.

— Боже мой, нет, — ответила Марджори. — Я едва ли смогу так поступить. Куда же денется маленький любимец?

Она погладила Чарли по голове, и он посмотрел на нее и улыбнулся. Затем она протянула руку тете и сказала:

— Надеюсь, вы остались довольны платьями, которые я для вас сделала.

— Как же, Марджи, — сказала она, глядя на недружелюбно протянутую ей руку. Затем она ошеломила свою младшую племянницу, обняв ее и нежно и радушно прижав к своей большой груди. Спустя долгое время сказала:

— Я никогда об этом не говорила, но хочу, чтобы ты знала. Мне не следовало оставлять у себя то аметистовое кольцо. Мне надо было позволить Амелии взять его себе. Теперь я думаю обо всех годах, которые я потеряла. Моя сестра была жива, а я вела себя, будто ее не было. Теперь я понимаю, какой была глупой.

— Значит, вы поссорились из-за кольца? — спросила Марджори.

Миссис Вэнстроу кивнула. В ее голубых глазах стояли слезы.

— Кольцо и тысяча других пустяков. Теперь это кажется довольно глупым, но в то время… — Она покачала головой. — Мы были обе упрямы, твоя мать и я. У меня и Амелии был один и тот же недостаток, и он навеки разлучил нас. Надеюсь, что твое упрямство не помешает тебе любить.

Марджори не знала точно, что имела в виду тетя, давая такой странный совет. Упрямство, по ее мнению, не мешало ей любить, ей скорее мешали отсутствие богатства и влиятельного положения.

В то же время за все те многочисленные недели, которые Марджори провела в обществе тети, ее дорогая тетя Лидди ни разу не произносила такой искренней речи. Однако ее не удивило, что в следующий миг миссис Вэнстроу осушила слезы и сказала:

— Что ж, не будем копить сожаления о прошлом, не так ли?

И эта тема была оставлена, причем, без сомнения, навсегда.

Марджори почувствовала, как странные слезы внезапного одиночества жгут ей глаза, когда она шла в прихожую и завязывала шапку под ухом. Она не думала, что тетя так нежно ее обнимет или что она испытает невыносимое чувство отчаяния, когда ей придется покинуть «Полумесяц». Но это было так, и расстояние от прихожей до наемного экипажа, который ждал их с Чарли на улице, было одним из самых длинных, которые ей когда-либо приходилось пройти в жизни.

37

Марджори прожила в своих комнатах не больше недели, когда к ней пришел неожиданный посетитель. Она услышала стук в дверь и, оторвавшись от наброска легкого платья — она смело украшала кайму не менее чем семью рядами элегантной отделки рюшем, — с изумлением увидела на пороге миссис Раштон. Удивленная этим визитом и все же обрадованная, она пригласила миссис Раштон войти, прося Чарли поклониться как можно вежливей.

Чарли так и сделал, мило улыбаясь, а затем снова сел на пол и продолжал рисовать собаку с очень длинными ушами.

Несмотря на все трудности положения Марджори, у нее не было причины стесняться своей очаровательной обстановки, которую она придумала для их маленьких комнат. Долгими вечерами она делала стежки на симпатичном ситце с цветочным узором и однотонной пурпурной хлопчатобумажной ткани. Окна, диван, два стула и кровать — все выглядело свежим и ярким. Разве что незавидный вид из окон ее комнат на втором этаже несколько портил впечатление.

Миссис Раштон, держа руки внутри меховой муфты из-за прохлады октябрьского утра, медленно обвела комнату взглядом и улыбнулась. Марджори показалось, что эти ткани и весь оживленный внешний вид ее дома навели элегантную даму на какую-то мысль. Она позволила Марджори взять ее муфту и мантилью и немедленно начала говорить на всевозможные обычные темы: как ей понравилась свадьба Дафны, как миссис Притчард почему-то пришла в волнение и отвезла Оливию в Лондон, как у распорядителя внезапно случился приступ подагры и как ее сын Грегори переехал в свой дом в «Усадьбу».

— Что приводит меня совершенно обходным путем к причине моего посещения, мисс Чалкот.

Марджори сделала чай и предложила чашку миссис Раштон. Та взяла ее с благодарностью и затем продолжила:

— Ваша тетя дала мне понять, что вы собираетесь брать сдельную работу у одной из наших местных портних. Это правда?

Марджори кивнула.

— Но только пока я не накоплю, занимаясь хозяйством, достаточно средств, чтобы взять в аренду магазин на Юнион-стрит.

Миссис Раштон кивнула головой.

— Я так и подозревала. Миссис Вэнстроу знает о ваших планах?

Марджори покачала головой.

— Я боялась, с ней случится апоплексический удар, если она узнает, что я собираюсь открыть свое собственное заведение здесь, в Бате. Я хотела до поры до времени избавить ее от этих страданий. Шить у себя в комнатах должно казаться ей более светским занятием и, следовательно, более приемлемым, чем торговля. Эти месяцы я проведу одна со своими иголками и нитками. В немалой степени это подготовит тетю Лидди к тому дню, когда весь высший свет узнает о моих истинных стремлениях.

— Ваш план в целом хорош. Но дело в том, что я пришла сюда именно затем, чтобы нарушить ваши планы отчасти.

Марджори была ошеломлена. Она не могла себе представить, что та собирается делать.

— Что же вы имеете в виду, мэм?

— Только это. Если вы хотите принять заем у анонимного инвестора — то есть меня, — вы сможете немедленно открыть свой магазин. — Из своей сумочки она вынула сложенный лист бумаги и протянула его Марджори с очень довольным выражением лица. — Аренда того магазина, которым вы так восхищались, — того, у которого застекленные эркеры. Я знаю, это слишком самонадеянно, но, надеюсь, вы согласитесь занять его на следующие двенадцать месяцев.

Марджори взяла бумагу дрожащими пальцами. Ее разум блуждал, и у нее было странное ощущение, когда она пыталась осознать смысл того, что сделала миссис Раштон.

— Вы взяли в аренду магазин… для меня?

— Да. Насколько я помню, вы однажды надеялись, что сможете нанять несколько своих новых и довольно нуждающихся подруг шить для вас, — тех самых дам, которые шили все довольно интригующие костюмы вашей тети.

Марджори могла только молча кивнуть. Ее смятение сменялось растущим чувством волнения из-за того, что небеса вдруг сделали ее мечты возможными.

— Но я не понимаю! Ничего не понимаю! С какой стати вы сделали это для меня?

Миссис Раштон на секунду приняла довольно торжественный вид, а затем ответила:

— Моя семья три поколения назад занималась торговлей шелком в Европе. Наконец они эмигрировали в Англию и добились огромного успеха. Тогда моя бабушка стала богатой наследницей — в торговле, конечно, — и, когда она вышла замуж за дворянина, родственники мужа стали презирать ее семью. Я питаю огромное отвращение к этому предрассудку.

По крайней мере, мое воображение всегда увлекали таланты и интересы моих предков. Я ведь не могу пройти мимо магазина, не посмотрев на ткани. Мне запомнилось, что, когда Грегори был совсем юным, я обычно сама придумывала собственную одежду. Как Чарли, мой сын сидел рядом со мной бесконечными часами. Ваше трудолюбие и искусство напомнили мне прошлые времена, в компании моей бабушки. Боюсь, из-за досадного ревматизма я уже много лет не могу получать удовольствие от шитья. Это для меня большая потеря. — Тут она сделала паузу и немного грустно потерла свои больные пальцы. Она вздохнула, как будто пытаясь рассеять чувство разочарования, и затем продолжила:

— Но я сказала бы только половину правды, если бы также не намекнула, что у меня есть еще одна причина заботиться о ваших делах.

Марджори инстинктивно поняла, что речь идет о Раштоне. Ей очень хотелось спросить, как он поживает и печалится ли хотя бы немного из-за своей разлуки с ней. Она не встречалась с ним с тех пор, как поженились Дафна и Сомерсби. Хотя она и предполагала, что еще увидится с ним в будущем, она почти не надеялась, что он ответит ей взаимностью. Нет, ее любовь не будет счастливой. Но, несмотря на ее огромное желание узнать новости о Раштоне, она не могла заставить себя спросить о нем.

К счастью, миссис Раштон не возражала против того, чтобы утолить ее молчаливое любопытство.

— Не знаю, что случилось с моим бедным мальчиком, — начала она. — С тех пор как Сомерсби женился, он стал совсем унылым. Это действительно меня очень тревожит. Когда бы я с ним ни заговорила, клянусь, он не слышит половины вопросов, которые я ему задаю. Я спрашиваю его, почему он несчастен, а он рассеянно отвечает, что в его поместьях плохо идет работа по рытью канала.

Но меня не обмануть. Я совершенно уверена, что случилось несчастье куда поважнее. Но мои хитроумно замаскированные вопросы постоянно наталкиваются на изумленно поднятые брови. Вы знаете ату его гримасу, которая говорит нам, простым смертным, что мы перешли границы дозволенного. Очень досадно!

Марджори вспомнила, сколько раз она видела именно такое выражение лица, какое описывала миссис Раштон, и, улыбаясь сама себе, ответила:

— Действительно, чрезвычайно досадно.

Миссис Раштон долго смотрела на нее проницательным взглядом и потом сказала:

— Вы подойдете, Марджори. Вы подойдете — как обычно говорила моя бабушка — тютелька в тютельку!

Через две недели Марджори открыла свой магазин, поразив всех своих прежних знакомых. Она, конечно, чувствовала смятение из-за странных улыбок и взглядов в свою сторону этак дюжину раз в день. Но за это ее с избытком вознаграждал поток постоянных клиентов со всех концов города. Платья миссис Вэнстроу говорили сами за себя, и успех магазина был немедленно обеспечен.

Всем женщинам, работавшим у нее, хорошо платили. Суммы намного превосходили все их ожидания. Швеи баловали и ласкали Чарли, когда он носился среди них.

Каждый день для Марджори становился приключением. Она обслуживала одну модную даму за другой и плела магию платья, или накидки с меховой отделкой, или вышитой муфты, иди бархатного редингота, или любой другой одежды, которую должна была носить светская дама.

В течение следующего месяца она получила письмо от Дафны и не ожидала увидеть сестру снова раньше Рождества, когда она и ее довольный муж вернуться из свадебного путешествия.

Миссис Вэнстроу посещала магазин почти каждый день. Сначала ее привело в ужас то, что Марджори принадлежит теперь миру торговли. Она наносила ей визиты только для того, чтобы заставить ее покинуть магазин и вернуться жить к ней в «Полумесяц».

Лишь спустя несколько недель безуспешного преследования миссис Вэнстроу окончательно оставила попытки изменить мнение Марджори и стала просить свою племянницу сшить ей бальное платье на Рождество. Кажется, в Бат возвращалась миссис Притчард, — теперь рядом с Оливией будет по меньшей мере граф, — и миссис Вэнстроу просто не могла показываться в своих прошлогодних костюмах, вышедших из моды!

— Вечернее платье и два или три новых дневных платья! И, о да, дорожное платье, такое, как то, что я видела в «Хранилище»! А что ты думаешь о плаще из сиреневого шелка на меху?

Марджори, благодарная за то, что ее тетя наконец смирилась с переменой в ее социальном статусе, с легким сердцем начала заниматься шитьем всего зимнего гардероба для нее. Когда она наотрез отказалась от платы за услуги, кроме денег за ткань и работу швей, миссис Вэнстроу пришла в восторг. Больше она не сказала ни одного пренебрежительного слова о недостойном занятии Марджори.

Щеки Чарли начали толстеть. Здоровье у него было отменное. Вскоре Марджори переехала в комнаты неподалеку от «Полумесяца», если не модные, то куда более симпатичные.

Она слышала только крошечные обрывки новостей о Раштоне, которые невольно сообщали дамы, еженедельно посещавшие ее магазин. Казалось, он совершенно изменил свой образ жизни. Стал почти затворником и занимался делами в «Усадьбе».

Каждый раз, когда Марджори слышала его имя, у нее начинало колотиться сердце. Она хотела знать, думал ли он о ней. Она ужасно по нему скучала и все же каждый день упорно пыталась навсегда выбросить его из головы. Как только она чувствовала уверенность в том, что добилась успеха, он появлялся в ее сновидениях, беспечно разъезжая в ее ночных грезах в своем экипаже, щелкая кнутом и заставляя ее просыпаться с чувством, похожим на отчаяние. Она часто спрашивала себя, разве у нее нет работы, чтобы занять голову и руки, и Чарли, чтобы занять сердце? Но это не помогало.

Постоянные мысли о Раштоне делали ее ужасно несчастной.

38

— Значит, тебе никто не сказал? — спросила миссис Раштон, глядя на сына широко раскрытыми глазами поверх стакана с хересом.

— Я не часто покидал дом, как тебе очень хорошо известно. Так что, вполне понятно, я не слышал самые последние сплетни. Что я не могу понять, так это, как произошло, что Марджори открыла магазин в качестве модистки! Как она могла! Разве она не подумала, что при этом будут чувствовать ее сестра или ее деверь?

— Думаю, она заботилась только о том, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Вряд ли ей хочется рассчитывать на благотворительность Сомерсби. Сказать по правде, я восхищаюсь ею.

Раштон стоял у камина, опираясь локтем о каминную полку. Он в оцепенении покачал головой, пытаясь понять, что произошло.

— Не могу поверить тому, что ты мне сейчас сказала! Мама, ты уверена, что это так?

Она развела руками и указала на платье, которое носила.

— Марджи сшила его мне, Раштон! В ее магазине хлопочут швеи, и это самое восхитительное заведение. Все там самых сочных цветов, пурпурный, нежный оттенок персика, самые мягкие желтые цвета — в самом деле, у нее потрясающее чувство цвета и стиля! Разве ты не в восторге от моего платья?

— Я это сказал, как только ты вошла в комнату, — ответил он со вздохом. Цвет лица и моложавая фигура его матери очень выигрывали в новом платье, и его особенно поразили хорошенькие оборки по подолу. Он мысленно пересчитал их и с удивлением обнаружил целых семь рядов.

— Так это последняя мода, все эти оборки?

— Отделка рюшем, мой милый. Но, конечно, я не ожидала от тебя таких знаний. И если это не модно, то скоро может вполне оказаться модным! Она совершенно замечательна, ты знаешь.

Раштон опустил голову на руку и рассеянно провел пальцами по черным волосам.

— Да, я знаю, — тихо ответил он.

Последние несколько недель, занимаясь только делами поместья, он то и дело мыслями возвращался к Марджори. Он знал, что она удивительна и достойна восхищения. Он за всю свою жизнь не встречал такой женщины, как она. Очень жаль, что ее происхождение и состояние так незначительны. Он даже думал, не сделать ли ей предложение теперь, когда Сомерсби поднял из безвестности имя Чалкотов, женившись на ее сестре.

Но все же это нисколько не уменьшило его недовольства браком Сомерсби или к возможному собственному браку с Марджори. Любовь никогда не должна править чьей-то жизнью. Он был в этом уверен.

На сердце Раштона как будто лежал камень. Он доблестно пытался жить в соответствии с этим правилом, но его наказывала реальность каждого дня. Ему так не хватало общества Марджори, что ему стоило геркулесового усилия удержаться от приказа подать экипаж, чтобы помчаться в Бат. Он хотел ее видеть, быть рядом с ней, целовать руку, видеть ее оживленные от удовольствия глаза, слышать ее выговоры, ее смех, ее шепот! Он страстно желал снова ее целовать.

Она вторглась даже в его сны. Однажды в середине одного особенно выдающегося полуночного сна он коснулся губами ее губ, снова испытывая те потрясающие ощущения, которые он так запомнил во время их последнего поцелуя.

Это чувство разбудило его только для того, чтобы понять, что он здесь один, весь мокрый от пота и чувствует себя так, будто сходит с ума. Ему отчаянно была нужна Марджори, но всякий раз, когда он думал о браке с ней, его сердце сжималось от горя, которое он не мог полностью понять. Он все время помнил, что его отец пришел бы в ужас от такой непредусмотрительной женитьбы сына.

Когда он понял, что его мать встала, он воскликнул:

— Что? Ты уходишь? Так скоро?

— Я чувствую, что должна, — ответила она. — Вижу, что тебе надо о многом подумать. Я только надеюсь, что у тебя в доме все в порядке?

— Да, конечно, — ответил он, ошеломленный тем, что не расслышал ни одного ее слова за последние десять минут, судя по часам на каминной полке. — Даже с каналом дело наконец идет на лад. К следующему лету работа над ним будет закончена.

— Тогда с твоих плеч будет снята огромная тяжесть, — пошутила миссис Раштон. — Теперь, прошу тебя, проводи меня до экипажа. Надеюсь увидеть Марджори раньше, чем вернусь в мой городской дом. Пожалуй, заеду к ней в магазин. Знаешь, у нее есть комната наверху, где подают чай ее любимым постоянным клиентам. Очаровательная маленькая комната с зелеными ставнями и…

Он перестал слышать голос матери, представив себе аккуратно одетую Марджори, чьи прелестные глаза рассматривали гостей с той открытой, прямой манерой, которая была так для нее характерна. Его охватило такое сильное чувство тоски, что он не смог сдержать глубокий вздох.

— Я не потерплю этого, Грегори! — вдруг вскричала его мать, беря его за руку и нежно ее сжимая.

Он взглянул на нее. В этот момент они шли через сводчатый вестибюль, соединявший прихожую с гостиной.

— Чего ты не потерпишь? — спросил он ошеломленно. — Я чем-то тебя обидел?

— Да, очень сильно! — сказала она, насмешливо надув губы.

— Как же так?! — воскликнул он. Хотя он видел, что она, несомненно, его просто дразнит, он чувствовал, что во всем этом есть доля правды. Что-то мучило его мать.

Ей понадобилось немного времени, чтобы собраться с мыслями. Наконец она начала:

— Не знаю, как именно это сказать, но я теперь уверена, что ты слишком близко принял к сердцу кое-что из наставлений отца. Я знаю, что его семья — твоя семья — это старинный род, который восходит к 1066 году. И таким старинным и достойным родом можно по праву гордиться. Но меня очень опечалит, если ты позволишь этому обстоятельству управлять твоим суждением или твоим сердцем. — Она снова сжала его руку и нежно посмотрела на него. — Если хочешь знать, от меня не ускользнуло, Грегори, то, что ты любишь Марджори, а она — тебя. Мне не нравится видеть, как ты подвергаешь опасности свое счастье из-за старомодных вещей.

Он был потрясен.

— Она занимается торговлей, мама. Это для тебя ничего не значит?

— Не так уж много, раз это я взяла в аренду ее магазин.

— Ты… что? — вскричал он, не в силах поверить своим ушам.

Она кивнула и улыбнулась.

— Да, мой дорогой. Я хотела помочь ей. Когда она покинула дом тети, я узнала, что она сняла комнаты в довольно бедной части города. — Она объяснила подробнее положение Марджори. — Представь, она хотела следующие несколько месяцев откладывать каждый грош, чтобы открыть свой магазин. Теперь каждый раз, когда я посещаю ее заведение, я думаю о моей бабушке, родители которой, если помнишь, были торговцами шелком.

Он не обратил внимание на ее воспоминание и сказал:

— Тебе не следовало поощрять Марджори идти по этой дороге.

Несколько резко она возразила:

— Ты бы предпочел, чтобы она вовсе покинула Бат и стала гувернанткой? Тогда, я думаю, что ты очень жесток. Если хочешь знать, она очень талантлива и уже добилась успеха.

— Конечно, я бы не захотел, чтобы она стала гувернанткой или чего-то в этом роде. Но ведь миссис Вэнстроу, разумеется, не могла выгнать ее из своего дома. Разумеется — нет!

— Нет, она этого не сделала. Она просила Марджори и Чарли остаться у нее. Но Марджори и слышать об этом не хотела. Она очень независимая женщина. Если ты вовремя не позаботишься об этом, какой-нибудь достойный торговец познакомится с ней, будет за ней ухаживать и сделает ее своей женой. Она слишком хорошенькая и слишком умная, чтобы долго оставаться незамужней.

Раштон чувствовал себя так, будто мать возводит его на костер.

— У меня есть долг перед этим домом…

— У тебя есть долг перед самим собой. — Когда она увидела, что он изо всех сил борется со своими чувствами, то решила нажать сильнее:

— Разве ты не знаешь, почему я предпочла жить в Бате, а не в Лондоне? Здесь так много занятных людей всех слоев общества. И больше полувека назад Красавчик Нэш выровнял несколько тонких и коварных ступеней между классами. Ты знал, например, что он часто просил супруг пэров, даже герцогинь, покинуть зал для приемов, если они, танцуя с людьми незнатного происхождения, подавали им только свои пальцы — вместо всей руки? Вот. Я вижу по выражению твоего лица, что ты немного потрясен. Это хорошо! А теперь у меня осталась лишь одна вещь, которую я хочу тебе сказать перед отъездом. Я никогда не была согласна с твоим отцом в том, что ты должен непременно заключить такой брак, который увеличит твое состояние.

— Но ты никогда ни слова об этом не говорила.

— Я чувствовала, что не стоит противоречить наставлениям твоего дорогого папы относительно того, чтобы ты был ответственным владельцем земель Раштонов — до сих пор. Женись на Марджори, Раштон. У тебя будет мое благословение и… и кроме того! Ты сделал бы миссис Вэнстроу такой счастливой!

При этом последнем замечании он вздрогнул и у него вырвался смешок.

— Ты почти убедила меня, мама, упомянув тетю Марджори. Это убийственный аргумент.

— Я тоже решила, что это поможет, — ответила она с милой иронией. — Она скажет мне, что известие о твоей помолвке с ее племянницей окончательно выбьет почву из-под ног миссис Притчард. О, я чуть не забыла тебе сказать. Миссис Притчард наконец устроила брак Оливии. Они скоро вернутся, чтобы провести Рождество здесь, в Бате.

Раштон с чувством некоторого облечения понял, что его мать искусно подвела к завершению темы о Марджори и их браке.

— Вот как, — ответил он. — Я рад за нее.

— Я думала, что ты обрадуешься. Если я не ошибаюсь, ты говорил с ней наедине в тот вечер, когда был олимпийский маскарад ее матери. Ты был прав, положив конец ее надеждам.

— Твои глаза никогда тебя не подводят? — спросил он в изумлении.

— Не часто, — весело ответила она, натягивая перчатки. — А теперь перестань разыгрывать из себя простака и, пока не поздно, отправляйся в Бат! На днях мой поверенный задавал очень недвусмысленные вопросы о Марджори.

Она озорно ему улыбнулась.

Когда, наконец, он помог матери сесть в экипаж, то слегка сжал ее пальцы и поцеловал ей руку.

— Спасибо, мама, — прошептал он. — Большое спасибо.

39

— Ты слишком молод, чтобы лишаться зубов, Чарли! А теперь расскажи мне снова, что случилось.

Марджори промокнула своим платком его окровавленный рот, а потом усадила мальчика, который был едва ли не в истерике, на прилавок в своем магазине, не обращая внимания на трех модных барышень Фелтон, которые ждали, чтобы их обслужили.

Чарли, чьи щеки были в слезах, а нос — ярко-красный от плача, вытер лицо грязными руками и всхлипнул:

— Я играл с обручем и не видел, куда иду. — На него напала икота. — И я вр-резался прямо в тележку с навозом! У меня нет зубов, как у Джимми?

Этот последний вопрос он повторил уже три раза, после того как вернулся в магазин после несчастного случая. Джимми был семилетним сыном модистки, который умел свистеть через дырки от двух зубов. Сейчас Чарли больше всего на свете хотел потерять, по крайней мере, два своих собственных зуба.

— Нет, боюсь, это не так, — нежно ответила она, проверяя его зубы один за другим. Все зубы оказались на месте, но он порезал себе губу. — Не то чтобы очень сильно, — заверила она его.

Губа начала менять свой цвет на пурпурный и распухать. Он несколько раз всхлипнул. Марджори обняла его и прижала к себе.

— Жаль, что я не потерял хотя бы один зуб, — проворчал он.

— Знаю, дорогой. Знаю. И не думаю, что тебе придется долго ждать, но ты должен быть терпеливым. В конце концов, Джимми на два года тебя старше.

Она повернулась, все еще обнимая мальчика, и собиралась попросить своих уважаемых клиентов извинить ее на несколько минут, пока она позаботится о Чарли, как вдруг буквально остолбенела, увидев стоящего в дверях Раштона. Она была уверена, судя по легкому головокружению, что если бы она не опиралась на несчастного мальчика, то упала бы в обморок.

— Раштон, — прошептала она.

Барышни Фелтон, которые сидели у эркера в мягких креслах, обитых фиолетовым бархатом, отвернулись от нее и в крайнем изумлении посмотрели на Раштона.

Раштон снял шляпу и вежливо ей поклонился.

— Я надеялся, что у меня будет возможность поговорить с вами, мисс Чалкот, но я вижу, что пришел не вовремя, может быть, мне зайти позже?

Марджори пыталась быстро соображать, но густой туман, казалось, начал окутывать ее мозг. Она чувствовала себя совершенно к этому неспособной. Она довольно рассеянно посмотрела на дам, спрашивая себя, что же ей делать. Казалось, они почувствовали ее оцепенение и, несколько раз быстро покачав головами и сочувственно хихикнув, жестами показывали ей, что она не должна позволить Раштону уйти. Их поощрительные улыбки помогли ей опомниться.

Она без колебаний последовала их совету.

— Я предпочла бы, чтобы вы остались, Раштон. Пойдемте наверх со мной и Чарли. Там его ждет няня. А моя горничная может сделать вам чашку чая, если хотите.

Раштон повернулся к женщинам и вежливо поклонился. Все три хором вздохнули. Марджори оглянулась как раз в тот момент, когда он шепотом благодарил их за то, что они были так добры и помогли ему.

Марджи, сердце которой было слишком переполнено чувствами, чтобы ощущать себя спокойно, медленно поднялась по лестнице, крепко держа Чарли за руку. С каждым шагом ее слезы отступали. Она услышала, как Чарли здоровается с Раштоном как раз у нее над плечом.

— Привет, мистер Раштон. Я разбил себе рот.

— Привет, бездельник, — ответил он. — Вижу, что разбил.

— У меня очень милая няня по имени Сьюки. Хотите с ней встретиться?

— Конечно, хочу.

Оказавшись наверху, Чарли отказался уйти вместе с няней и вместо этого занял место на колене Рашто-на. Затем он попросил рассказать ему, как поживают серые лошади, и повел с Раштоном оживленную беседу относительно самых тонких вопросов, касающихся лошадей. Марджори попыталась прервать их тет-а-тет, но Раштон мягко предложил ей позаботиться о клиентах, пока он будет развлекать Чарли.

Марджори ошеломила доброта, прозвучавшая в его голосе, а главное, то, что он смирился с тем, как она добывает средства к существованию. Она спустилась вниз по лестнице и обслужила терпеливых барышень Фелтон, но ее мысли были лишь отчасти заняты этим.

Когда девицы покинули магазин и ее лучшая швея вернулась с покупками, Марджори предоставила работу умелым рукам своей помощницы. Снова поднимаясь по лестнице, она пригладила волосы и поправила юбки своего светло-голубого шерстяного платья, безуспешно пытаясь успокоить свое колотившееся сердце.

Почему он пришел? Она не могла себе этого представить. Но как она была счастлива его видеть! Воздух приятно холодил ее щеки, когда она быстро поднималась по лестнице. Шерстяная ткань, казалась необыкновенно мягкой, когда Марджори дотрагивалась до Нее кончиками пальцев, поднимая юбки. День просто сиял от счастья. Она подошла к дверям своей чайной комнаты, и ее взгляд просветлел, когда она увидела человека, которого любила.

Но почему он пришел? С какой целью?

Она вошла и увидела, что Раштон что-то энергично шептал на ухо Чарли. Когда Чарли ее увидел, он сказал:

— Вот она! Я должен идти? Я хочу услышать, что она скажет.

Раштон твердым голосом ответил:

— Да. Иди к Сьюки, чтобы я мог сказать несколько слов наедине твоей тете Марджори.

— Но вы собираетесь спросить ее?

— Да, бездельник. А теперь уходи!

Он снял Чарли со своего колена и подтолкнул его к двери, чтобы он спустился вниз.

Марджори чувствовала, глядя на Раштона, что ее сердце просто перестает биться. Он был до такой степени красив, а его глаза были того же поразительного голубого цвета, который она так хорошо помнила. Ей страстно хотелось коснуться его лица, обвить руками его шею, почувствовать между пальцами его волосы. Но это было невозможно.

Когда Чарли исчез из коридора, Раштон поднялся на ноги. Казалось, он едва умещался в маленькой комнате из-за своих внушительных широких плеч и роста, подобающего мужчине. Марджори улыбнулась трепещущей улыбкой и сказала:

— Я ужасно скучала. Думаю, мне не следовало это говорить, но я так привыкла видеть вас каждый день.

— Странно, не правда ли? — ответил он. Его глаза потеплели, а выражение лица стало таким знакомо напряженным, что все это вызвало дрожь, пробежавшую по ее шее. — Мы часто ссоримся, не так ли? И все же я скучал по вас — больше жизни.

У Марджори захватило дух. Все вокруг нее показалось ей нереальным. Она даже не была уверена, что Раштон действительно стоит перед ней. Может быть, это сон? И все же она знала, что это не сон.

Марджори подумала, уж не подвел ли ее слух. Он сказал, что скучал по ней больше жизни? Разве такие слова говорит джентльмен во время обычного визита?

Она сделала два шага вперед — при этом она даже не почувствовала, как это случилось, — и села у накрытого стола, где ее горничная недавно поставила серебряный чайник с чаем, кувшин густых сливок и сахарницу.

— Очень странно, — повторила она шепотом.

Она начала наливать чай в его чашку, но, прежде чем она дотронулась до чайника, он остановил ее, сел на стул рядом с ней и завладел ее обеими руками.

— Я жалею только об одном, Марджори, что я не пришел к тебе несколькими неделями раньше и не сказал тебе того, что хочу сказать тебе сейчас. Я был полным идиотом и могу винить только себя в том, что тебе пришлось заниматься этим магазином, чтобы обеспечивать средства к существованию для себя и Чарли.

— Но, Раштон… — начала она, собираясь объяснить, что он не отвечает ни за нее, ни за Чарли, но он не позволил ей продолжать.

— Нет, молчи, — сказал он, поднося ее руки к теплым губам и по очереди их целуя. — Пожалуйста, разреши мне договорить, моя милая Марджори.

Марджори почувствовала, что сердце у нее в груди разрывается на части. И снова это головокружение, как всегда, когда он так близко. На нее слишком сильно действовало прикосновение его рук, близость его любимого лица, искренность его выражения, чтоб она не согласилась с ним молча.

Он продолжал:

— Я пришел, чтобы просить тебя выйти за меня замуж, если ты любишь меня и если хочешь, чтобы тебя соединили с человеком, который упрям, иногда зол, но чье сердце будет всегда принадлежать только тебе. Я полюбил тебя, думаю, еще тогда, когда ты стояла рядом с той смешной повозкой миссис Кэмли и мне доставалось от тебя за слишком быструю езду. Ты была восхитительно дерзка! Как же я мог не отдать тебе сердца? Но когда я понял всю твою доброту, я был пойман окончательно. Твое бескорыстное участие в судьбе сестры, твое решение самостоятельно заботиться о Чарли, твоя сила и решимость довести эту необычайную затею с магазином до счастливого завершения — я не могу найти слов, чтобы воздать тебе по заслугам! И каждый раз я докучал тебе, Марджи, когда я держал тебя в объятиях… — Он снова поднес ее руки к губам, несколько раз медленно целуя их тыльную сторону, как будто желая подкрепить действием смысл своих слов.

Марджори почти не дышала. Казалось, разум ее уснул, когда его губы коснулись нежной, мягкой кожи ее рук. Все, что он говорил, полностью обессилило ее. Слезы жгли ей глаза. Она не могла поверить происходящему. Лишь вчера ночью он снова посетил ее сны, чтобы, проснувшись, она вновь испытала ужасное чувство отчаяния. Целое утро она провела, пытаясь выбросить его из головы. А теперь он был здесь и смотрел на нее с пугающим смирением.

— Но вы не можете хотеть на мне жениться, — ответила она, качая головой. — Я занялась торговлей, как вы сказали. Вы вызвали бы скандал, обнимая женщину настолько ниже вас по положению и состоянию. Это немыслимо!

— Это необходимо, — честно ответил он.

Марджори высвободила руки из его рук и, поднявшись с места, начала ходить взад и вперед по маленькой комнате. Одно из окон было приоткрыто, и этого оказалось достаточно, чтобы прохладный ноябрьский ветерок колыхал белые кисейные занавески, висевшие до самого пола.

Она пыталась думать. Она хотела сказать да, она выйдет за него замуж. Но вне зависимости от того, что Раштон может чувствовать сегодня, придет время, когда он пожалеет о том, что взял ее в жены. Она слишком хорошо знала глубину его ответственности перед родом Раштонов.

— Как насчет вашей семьи, вашей матери? — спросила она, поворачиваясь и глядя на него сверху вниз.

— Мама хочет, чтобы мы поженились, — ответил он, откидываясь на спинку стула.

Марджори так и думала, но все же она не могла не почувствовать некоторого удивления.

— Полагаю, она сказала вам, что сняла для меня это заведение.

— Да, сказала, — ответил Раштон. — Хотя я знаю, что она до некоторой степени руководствовалась своей привязанностью к тебе. Думаю, она надеялась, это будет мне уроком. В нашей недавней беседе она дала мне понять, что я чересчур высокого мнения о своей персоне и чересчур много забочусь о выгодной женитьбе.

Марджори сделала глубокий вдох. В этом была суть дела.

— Как бы сильно я ни хотела принять ваше предложение, Раштон — потому что я признаюсь, что мое сердце полностью занято вами, — я не могу выйти за вас замуж. Я убеждена, что вы потом будете меня презирать, считая недостойной вашей семьи. Особенно теперь, когда у меня есть магазин.

— Мне нет до этого дела, — ответил он, нежно улыбаясь. — И, может быть, ты забыла, что теперь у тебя весьма хорошие родственники. Твоя сестра, позволь тебе напомнить, — графиня Сомерсби.

Она почувствовала испуг, услышав легкую поддразнивающую нотку в его голосе. Страх, что ее решимость отказать ему может поколебаться, если он будет продолжать мягко дразнить ее и смотреть на нее с озорным светом в глазах, подтолкнул ее продолжать:

— Вы забыли о Чарли? Я обещала, что он будет рядом со мной.

— Я уже сказал Чарли, что он приедет к нам и будет жить у нас, если ты решишь выйти за меня замуж.

— Вы сказали ему, что собираетесь сделать мне предложение?

— Да. Это казалось уместным, раз ты намерена его усыновить. Я думал, что мне следует получить его одобрение. Наш брак приведет к тому, что ему снова придется переехать. Но когда я подчеркнул, что он сможет каждый день навещать в конюшне серых лошадей, у него не было ни малейших возражений.

Марджори очень тронуло то, что он уже пообещал заботиться о Чарли. Но все это ничего не меняло. Со временем Раштон непременно начнет жалеть о своем неравном браке.

Потому она пошла к двери на лестницу и сказала:

— Моим ответом должно быть нет. Я уже пошла по этой дороге. — Здесь она сделала жест в сторону лестницы и нижнего этажа, где вверх по лестничному колодцу плыл смех нескольких клиентов. — Я собираюсь переехать в Лондон и открыть там новый магазин, надеюсь, к февралю или марту. Поскольку Дафна будет жить в Оксфордшире, я знаю, что она захочет часто приезжать в Бат. Мое присутствие может только пойти во вред ее социальной карьере. В Лондоне я останусь в большей безвестности. Раштон, вы не можете хотеть жениться на портнихе!

— Какую ерунду ты говоришь! — вскричал он, вставая со стула и подходя к ней. — Или ты подумала, что я легкомысленно пришел сюда, не обдумав те самые вещи, в которых заключаются твои возражения? Я смог отбросить неравенство наших положений. Я полностью примирился с этим, я самым смиренным образом прошу тебя поверить мне. Сейчас мне было бы все равно, даже если бы ты была нищенкой и просила милостыню на улицах. Я бы все-таки хотел, чтобы ты стала моей женой!

Марджори улыбнулась.

— О, я думаю, вы бы все же колебались, просить ли руки нищенки, — ответила она поддразнивающе. Он поднял голову и взял ее руки.

— Может быть, это небольшое преувеличение. Но я люблю тебя, Марджори, действительно люблю. И я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Со временем вы станете презирать меня. Я слишком хорошо вас знаю. Вы сами себя обманываете. — Она почувствовала, как от горя у нее сжимается горло, и шепотом закончила:

— Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я решила. Я еду в Лондон.

Раштон сделал единственную разумную вещь и заключил ее в объятия, крепко целуя в губы.

Марджори чувствовала нараставшую боль в горле, когда слезы покатились по ее щекам. Она мягко обняла его за плечи и прижала к себе, упиваясь этим последним моментом в его объятиях, запоминая сладость его губ на ее губах, желая, чтобы она смогла навеки остаться в этом круге его любви.

Время исчезло, когда он еще ближе притянул ее к себе, его тело прижималось к ее телу, сила его объятия внушала ей глубокое чувство безопасности.

— Я люблю тебя, — выдохнул он, нежно целуя ее в губы. — Я люблю тебя.

— Раштон, — прошептала она. — Если бы только это было возможно.

— Но это возможно, моя дорогая. Только скажи мне, что ты выйдешь за меня.

Он не стал ждать ее ответа. Его руки так тесно прижимали ее к нему, что она боялась, что может исчезнуть. Она хотела раствориться в нем, поверить, что он говорил правду, что он никогда не пожалеет об этом.

Но нет, она не могла в это поверить. Марджори наконец отстранилась от него и просто сказала:

— Я не выйду за вас. Мне очень жаль. Пожалуйста, уходите.

Она опустила глаза, чтобы он не мог увидеть слепивших ее слез.

— Понимаю, — медленно ответил он. — А ты уверена, что все дело только в том, что ты занимаешься торговлей, а я — нет?

Она кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладоней.

— Ну что ж, — тихо сказал он. — До свидания.

Марджори почувствовала, что у нее в груди переворачивается сердце. Неужели он действительно уходил? Она не хотела, чтобы он уходил, но он все-таки должен уйти! Он должен!

Она закрыла глаза и слушала звук его шагов, когда он быстро сбегал по лестнице. Она подумала, что на всю жизнь запомнит этот тяжелый, глухой звук.

Собрав все свое мужество, сильная в своей уверенности, что она приняла правильное решение, она проглотила слезы, грозившие подчинить себе решимость ее сердца, распрямила плечи и, вытерев глаза платком, который она поспешно достала из кармана платья, спустилась по лестнице, чтобы приветствовать своих клиентов.

40

Через несколько часов Чарли сидел в одном из бархатных кресел у окна, выходящего на улицу, и болтал не достающими до пола ногами. Из окна он наблюдал за каретами и пешеходами, заодно оглядывая и покупателей, заходящих к ним, одновременно громко декламируя Марджори алфавит. Она вполуха слушала его, набрасывая эскиз вышивки для стеганой зимней шляпки бордового бархата.

Когда Чарли дошел до буквы «G», он вдруг остановился и воскликнул:

— Этот человек с тележкой, полной цветов, очень похож на мистера Раштона!

Марджори пробормотала в ответ что-то невнятное и подумала, а не будет ли выигрышнее всего смотреться простой маленький подснежник на этом темно-красном бархате.

— Это и есть мистер Раштон, и он переходит улицу! — заявил весело мальчик.

Марджори не отрывала глаз от наброска.

— Мистер Раштон? — рассеянно спросила она.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как Грегори ушел, и она подозревала, что Чарли просто хотел, чтобы этот продавец цветов был Раштоном. Когда она сказала мальчику, что они все-таки не будут жить в «Усадьбе» и, следовательно, он не будет видеть каждый день серых лошадей Раштона, он очень расстроился. Его юный разум был совершенно не в состоянии понять, как же вышло, что Марджори отказалась выйти замуж за Раштона. Вряд ли будут иметь успех попытки объяснить ему сложности социального статуса.

Марджори посмотрела на него и поняла, что Чарли жалеет о лошадях и Раштоне. Как забавно он воскликнул, что любит дядю Грегори почти так же, как серых лошадей!

Со вздохом она спросила себя, сколько времени пройдет прежде, чем он окончательно забудет Раштона, как вдруг звук его голоса, несущийся с улицы, вторгся в ее мрачные мысли.

— Цветы! — услышала она его крик. — Купите цветы!

Рот Марджори немного приоткрылся. Вид у нее был совершенно неподобающий для леди. Это не мог быть Раштон, но голос был точь-в-точь его.

— Купите цветы! — снова произнес он нараспев. Цветы?!

Чарли спрыгнул со своего места и выбежал из магазина.

— Мистер Раштон! — закричал он, махая рукой продавцу цветов.

Раштон? Марджори не могла поверить, что это был он. Она медленно, как во сне, обошла конец прилавка и нерешительно двинулась к двери. Она так и застыла на пороге. Прохладный ноябрьский ветер подул ей прямо в лицо, и она увидела Раштона, толкавшего тележку с цветами по оживленной Юнион-стрит.

— Привет, бездельник! — выкрикнул он в ответ на приветствие Чарли. В свалке утреннего оживленного движения Раштон вынужден был отчаянно бороться, чтобы продвигать вперед свою неуклюжую тележку, доверху нагруженную дорогими цветами. Там был прекрасный ассортимент хризантем, фиалок, роз и анютиных глазок. Ей хорошо были известны эта тележка и ее владелец! Что же Раштон делал с тележкой мистера Бэткума? Она просто представить себе не могла, что он затеял.

С различных экипажей, двуколок, фаэтонов неслись недвусмысленные эпитеты в адрес Раштона, невозмутимо предлагавшего цветы в самой гуще толпы. И Раштон, что было очень на него похоже, просто пропускал их мимо ушей, как не стоящих его внимания.

— Цветы! — воинственно закричал он, когда один особенно разгневанный мальчишка велел убираться к черту и ему, и его тележке.

Марджори прижала руку ко рту, давясь смехом и слезами одновременно. Боже, какую смешную роль он играл! Он знал это? Много ему до этого было дела! Нет, только не Раштону!

Марджори услышала изумленный голос тети, раздавшийся откуда-то неподалеку. Тетя звала ее.

— Марджори! Что это делает Раштон? Зачем ему тележка с цветами! Какая нелепость!

Марджори повернулась и посмотрела на тетю, которая выходила из наемного экипажа. Глаза ее чуть не вылезли из орбит, когда она наблюдала за Раштоном.

Марджори ответила:

— Я не имею ни малейшего понятия, почему у него тележка мистера Бэткума. Батюшки! — До нее вдруг дошло, что Раштон вернулся к проблеме, их разделявшей, и действовал при этом весьма своеобразным и убедительным образом. Она продолжила:

— Думаю, он хочет заняться торговлей.

— Что?! — воскликнула миссис Вэнстроу, придвигаясь ближе к Марджори, но не спуская глаз с Раштона, который наконец добрался до тротуара. — Он рехнулся? С какой стати?! В чем дело?!

Сердце Марджори заметалось в груди.

— Ах, это из-за самой чудесной причины, какую только можно себе представить, — загадочно ответила она.

— Я не понимаю тебя, Марджори, — сердито заявила миссис Вэнстроу. — Что такое он может надеяться получить, торгуя цветами. У него доход не меньше десяти тысяч в год! Должно быть, он потешается над тобой, Марджори! На твоем месте я не стала бы с ним говорить! Он перешел все границы с этой очередной маленькой шуткой. Я не вижу ничего чудесного в том, чтобы выставлять тебя на всеобщее посмешище!

К этому времени Раштон оказался почти рядом с ними. Он упрямо тащил свою тележку как раз к парадной двери магазина Марджори. Он снял шляпу и вежливо поклонился обеим дамам, а затем попросил извинить его, но теперь он должен заняться делом. Товар ждать не станет.

— Купите цветы! — снова выкрикнул он.

Миссис Вэнстроу сделала глубокий вдох и с сердитым видом подошла к нему. Ее руки были крепко сжаты, с запястья свисала сумочка.

— Нам совсем не смешно, мистер Раштон! — начала она. Ее щеки пылали. — Да, моя племянница усердно работает и уже стала главной модисткой нашего прекрасного города. Вы, полагаю, намерены расстроить ее, посмеяться над ней! Я нахожу этот вид юмора совершенно непростительным. Предлагаю вам немедленно уйти, или я буду вынуждена позвать констебля!

Мистер Раштон взял из тележки несколько пурпурных хризантем и подал их желавшему посмотреть цветы поближе прохожему. Потом он ответил миссис Вэнстроу:

— Уверяю вас, мэм, я веду себя совершенно искренне. Хотя я и не намеревался заняться торговлей, я вынужден ею заняться. Видите ли, это единственный способ убедить вашу племянницу в том, что ее теперешнее занятие не имеет и никогда не будет иметь ни малейшего шанса уменьшить мою любовь к ней. Меньше часа назад я просил ее руки, и она мне отказала. Кажется, она думает, что существует слишком большое различие в нашем социальном положении.

Миссис Вэнстроу, чей цвет лица менялся совсем как у надкушенной редиски — сначала красный, потом белый, — обернулась к Марджори с видом огнедышащего дракона.

— Что?! — вскричала она. — Ты отказала Раштону, который сделал тебе предложение?

— Да, мэм, — весело ответила Марджори. — Я была совершенно убеждена, однажды он пожалеет, что так тесно связан с той, от которой несет магазином.

— Как это вульгарно! — вскричала тетя Лидди. Ее возмутила жаргонная фраза, которую употребила Марджори. — И как это нелепо! Если для мистера Раштона не имеет значения, что ты швея, тогда почему это должно иметь значение для тебя? Я настаиваю, чтобы ты немедленно извинилась перед мистером Раштоном. Ты же видишь, все твои рассуждения были необоснованными! Вы оба совершенно одинаковы в своей глупости. Ради всего святого, дитя, возьми его за руку, скажи, что пойдешь с ним к алтарю, и покончим с этим! Я не позволю моей племяннице вести себя как идиотке. — Она подумала секунду и добавила:

— Дафны было вполне достаточно, чтобы исчерпать терпение самой праведной на свете женщины. Хоть ты прояви немного разума, Марджори, и сделай Раштона счастливейшим из мужчин! — Она ткнула в него пальцем. — Иди к нему, я тебе говорю!

Раштон стоял с розой в руке, протянул ей свободную руку и просто сказал:

— Если ты не сделаешь так, как тебя просят, боюсь, я буду здесь торчать каждый день всю твою оставшуюся жизнь, приставая к твоим постоянным покупателям и делая твою жизнь несчастной.

Его лицо выражало такую твердую решимость жениться на ней, что Марджори ничего не оставалось, как упасть в его объятия, приняв и его предложение, и его поцелуи.

Через некоторое время Марджори наконец расслышала громкие протесты миссис Вэнстроу и слегка отстранилась от Раштона. Она все еще сжимала его руку, как будто боялась, что может проснуться. Она посмотрела на него снизу вверх и, встревоженно нахмурившись, сказала:

— Я не могу отказаться от своего магазина. Мои швеи зарабатывают себе на жизнь, целиком завися от меня.

Раштон нежно улыбнулся и взял ее под руку. Он похлопал ее по руке и сказал:

— Мы что-нибудь придумаем. Не бойся! Пока достаточно того, что я добился твоей руки.

— Раштон, я так по тебе скучала.

— Нам больше никогда не нужно будет расставаться.

Он вновь заключил ее в объятия и начал целовать, но миссис Вэнстроу откашлялась и велела им немедленно прекратить привлекать к себе всеобщее внимание. Только тогда Марджори поняла, что у тележки с цветами собралась целая толпа, наслаждающаяся бесплатным спектаклем.

Марджори почувствовала, что ее щеки запылали от смущения. Она быстренько удалилась об руку с Раштоном в уединенный уголок своего собственного заведения.

Позже, когда она подавала наверху чай Раштону и своей тете и чашку шоколада Чарли, она снова вспомнила тот тяжелый момент, когда она впервые решила поставить на карту свое маленькое наследство, надеясь найти в Бате мужа для Дафны. Успех ее авантюры превзошел все ее ожидания.

Когда Марджори протягивала Чарли печенье, тетя Лидди заявила:

— Я никогда не говорила вам, мистер Раштон, но это мне пришла в голову столь удачная мысль — перевезти девочек в Бат. Я всегда этого желала.

— Тетя Лидди! — хором вскричали Раштон и Марджори. Их совместный протест заставил миссис Вэнстроу слегка покраснеть.

— Ну, скажем, мне наверняка следовало бы это сделать. Дафна и Марджори привели меня в полный восторг. Не знаю, как я без них обходилась! Поймите, будучи вдовой и находясь в таком затруднительном положении, как я, было нелегко позволить себе дополнительные расходы на двух таких живых молодых девушек. Да ведь одних свечей ушло бог знает какое количество! А счета от молочника! А…

Марджори не пыталась прервать болтовню своей тети. Это было вовсе необязательно. Потому что Раштон как раз взял ее руку и теперь подносил ее к губам.