Лангольеры, Дайна, Крэг, Туми, Самолет

      Там был маленький порожек-выступ, слишком малый для ступеньки. Брайан об него споткнулся носком туфли и, возможно, полетел бы кубарем в кабину, если бы Ник не поймал его за плечо. Этот человек умел действовать молниеносно, как кошка.
      – Порядок, – сказал он скорее себе, нежели Брайану. – Посмотрим, с чем имеем дело.
      Кабина была пуста. Когда Брайан увидел ее, у него мороз пробежал по коже. Конечно, хорошо было знать, что 767-й мог лететь тысячи миль на автопилоте, используя информацию, запрограммированную в его навигационной системе, – Богу известно, сколько миль он сам налетал таким образом – но иное дело увидеть пустые кресла пилотов. Вот отчего стало не по себе. За всю свою долгую службу такого ему видеть не доводилось.
      И вот теперь увидел. Контрольные приспособления сдвигались сами собой, внося бесконечно малые коррективы, необходимые, чтобы самолет точно соблюдал намеченный курс. Пульт светился зеленым светом. Два маленьких крылышка на индикаторе твердо держались над искусственным горизонтом. За двумя косыми оконцами миллиарды звезд перемигивались в предрассветном небе.
      – О-о… ничего себе, – тихо произнесла девушка.
      – У-у-и-и, – почти одновременно с ней отозвался Ник. – Ты только посмотри, дружок.
      Ник указал пальцем на наполовину выпитый стаканчик кофе на консоли сервиса слева от сиденья пилота. Рядом лежало надкусанное датское печенье. Брайан тотчас вспомнил свой сон, и вдруг его бросило в дрожь, он буквально не мог совладать с собой.
      – Это произошло быстро, что бы оно ни было, – проговорил он. – И вон там посмотри. И вон.
      Сначала он показал дрожащим пальцем на сиденье пилота, потом на пол у кресла помощника пилота. Две штуки наручных часов поблескивали при свете контрольного пульта: «Роллекс» и электронный «Пульсар».
      – Если вам нужны часы, можете выбирать, – послышался голос позади них. – В салонах их тонны.
      Брайан обернулся через плечо и увидел Альберта Косснера, такого аккуратного и юного в своей черной ермолке и рубашке с надписью «Хард Рок». Рядом с ним стоял пожилой джентльмен в потрепанном спортивном плаще.
      – Что, действительно? – спросил Ник. Впервые, кажется, он несколько был выбит из колеи.
      – Часы, драгоценности, очки, – ответил Альберт. – Еще сумочки. Но самое жуткое там… ну, то, что вышло изнутри людей. Я уверен, изнутри. Искусственные суставы, сердечные стимуляторы и подобное.
      Ник посмотрел на Брайана Энгла. Англичанин заметно побледнел.
      – Я пришел примерно к тому же выводу, что и наш бесцеремонный и шумливый друг, – сказал он, – что наш самолет по какой-то причине, пока я спал, где-то приземлился, и большинство пассажиров и экипаж почему-то вышли.
      – Я бы проснулся, едва началось снижение на посадку, – сказал Брайан. – Профессиональная привычка. – Он обнаружил, что не может оторвать взгляда от полувыпитого стаканчика и дважды надкусанного датского печенья.
      – В обычных условиях я бы сказал то же самое, – согласился Ник. – Поэтому решил, что мне в напиток подсыпали снотворного.
      «М-да», – подумал Брайан, – «не знаю, чем этот парень зарабатывает на жизнь, но уж точно не торговлей подержанными автомобилями».
      – Мне снотворного не подсыпали, – сказал Брайан, – потому что я ничего не пил.
      – И я ничего не пил, – сказал Альберт.
      – В любом случае не могло быть ни посадки, ни взлета, пока мы спали, – заключил Брайан. – Вы можете лететь на автопилоте, а «конкорд» может даже приземлиться на автопилоте. Но без человека никак не обойтись при взлете.
      – Значит, мы не приземлялись? – спросил Ник.
      – Ни в коем случае.
      – Так куда же они девались, Брайан?
      – Не знаю. – Он прошел к креслу пилота и уселся в него.
      Рейс № 29 летел на высоте 36 000 футов, как и говорила ему Мелани Тревор, по курсу 090. Через час или два он изменится, когда самолет примет направление точно на север. Брайан взял навигационный журнал, посмотрел на спидометр и быстро проделал ряд вычислений. Потом надел наушники.
      – Денвер-центр, это «Гордость Америки», рейс № 29, прием.
      Щелкнул тумблером… и ничего не услышал. Вообще ничего. Ни статического потрескивания, ни болтовни наземной службы, ни звуков других самолетов. Проверил импульсный повторитель: 7700, как и должно быть. Снова переключил тумблер.
      – Денвер-центр, выйдите на связь, пожалуйста. Это «Гордость Америки», рейс № 29, повторяю, «Гордость Америки». У меня проблема, Денвер, проблема.
      Переключился на прием. Вслушался.
      И тогда Брайан сделал нечто такое, отчего у Туза Косснера сердце подпрыгнуло от страха: он наотмашь ударил панель под радиооборудованием основанием ладони. «Боинг-767» был чудом технологии, на грани искусства. Таким способом обращаться с подобным оборудованием было недопустимо. А пилот сделал то, что сделали бы вы, когда купленный вами на аукционе и принесенный домой приемник «Филко» не заработал.
      Брайан снова попытался связаться с Денвером. Ответа не получил.
      До этого момента Брайан был удивлен и до крайности озадачен. Теперь он начал испытывать страх. Да, он был по-настоящему испуган. До сих пор не было времени испугаться. Хотелось, чтобы так и продолжалось. Теперь это стало невозможным. Он переключил радио на аварийную волну, попытался снова. Никакого результата. Все равно что в Манхэттене набрать по телефону 911 и услышать автоответчик, сообщающий, что все разъехались на уик-энд. Когда просишь помощи на аварийной волне, всегда получишь нужный ответ.
      «По крайней мере, до сих пор», – подумал Брайан.
      Включил УНИКОМ, по которому пилоты частных самолетов получали совет для посадки на ближайших маленьких полосах. Полная тишина. Он вслушивался… и вообще ни звука не слышал. Поверить в это было невозможно. Пилоты-частники всегда болтали между собой, как грачи на телефонных проводах. Девушка с Пайпера интересовалась погодой. Парень с Чессны немедленно отбросит копыта, если кто-нибудь не позвонит его жене и не скажет, что он еще троих везет к ужину. Ребята из Лира требуют от подружки в аэропорту Арвада, чтобы передала всей компашке: «Без паники, ребята! На пятнадцать минут опаздываем, но в Чикаго на бейсбол поспеете».
      Ничего этого не было. Грачи, похоже, улетели, и опустели телефонные провода.
      Снова переключил на аварийную волну ФАА.
      – Денвер, отвечайте! Немедленно отвечайте!! Это рейс № 29. Отвечайте, черт бы вас всех подрал!
      Ник тронул его за плечо.
      – Не надо. Спокойнее, дружок.
      – Псы не брешут! – в отчаянии сказал Брайан. – Это же просто невозможно, что такое происходит! Господи, да что же стряслось?! Атомная война, что ли, ети их мать?!
      – Успокойся, – повторил Ник. – Не выходи из себя, Брайан. Какие там псы не брешут?
      – Да эти! Диспетчеры Денвера! Вот этот пес! ФАА – экстренная аварийная служба! Вот кто пес! И УНИКОМ, собака, тоже! Да я никогда…
      Он щелкнул тумблером.
      – На вот, смотри! Это средние волны, понимаешь? Тут станций до хрена, лезут одна на другую, как кролики… и ничего. – Щелкнул другим тумблером, повернулся и посмотрел на Ника, на Альберта Косснера, стоявшего вплотную к нему. – Нет даже радиомаяка… ни единого сигнала.
      – И что это означает?
      – Означает, что у меня нет радиосвязи, нет навигационного маяка Денвера. А приборный щит показывает, что все в полной исправности и работает как часики. Полная чушь. Должно быть чушью.
      Страшная мысль начала формироваться в его голове, всплывая, как распухший утопленник на поверхность реки.
      – Эй, парнишка, посмотри-ка в иллюминатор. Слева от самолета. Что ты там видишь?
      Альберт Косснер заглянул в окно. Долго смотрел.
      – Ничего, – сказал он. – Совсем ничего. Вот остатки Скалистых Гор и начало равнин.
      – Никаких огней?
      – Нет.
      Брайан поднялся на ноги, которые ощущались, как ватные. Долго смотрел в иллюминатор.
      Наконец Ник Хопвелл тихо произнес:
      – Денвер исчез, верно?
      Брайан знал из навигаторских карт и по оборудованию в кабине, что они сейчас летели менее чем в пятидесяти милях к югу от Денвера… но под ними простирался лишь бесформенный ландшафт, который означал начало Великих Равнин.
      – Да, – ответил он. – Денвера нет.
      Воцарилась полная тишина в кабине. Потом Ник Хопвелл обернулся к маленькой компании на пороге, состоящей из Альберта, человека в спортивном плаще и девушки. Он хлопнул в ладоши, как воспитатель в детском саду, и стал еще более похожим на него, когда объявил:
      – Ладно, люди! Давайте-ка по местам. Я думаю, нам тут понадобится спокойная обстановка, тишина.
      – А мы и так себя ведем тихо, – возразила девушка вполне резонно.
      – Я так понимаю, джентльмен имеет в виду не столько тишину, сколько уединение, – сказал мужчина в плаще. Он говорил с интонациями весьма воспитанного человека, но его глаза встревоженно остановились на Брайане.
      – Именно это я и имел в виду, – согласился Ник. – Прошу…
      – С ним все будет в порядке? – тихо спросил человек в плаще. – Уж очень он расстроен.
      Ник ответил тем же конфиденциальным тоном:
      – Да. С ним все будет в порядке. Я уж об этом позабочусь.
      – Ладно, дети, пойдемте, – сказал человек в плаще. Одну руку он положил на плечи девушке, другую на плечи Альберта. – Вернемся и сядем. Нашему пилоту предстоит поработать.
      Им незачем было говорить конфиденциально о Брайане. Его можно было сравнить с рыбой, плавающей в речке в то время, как стайка птиц пролетала по небу. Их звук вполне мог достигнуть рыбы, но никакого значения для нее не имел. Брайан продолжал крутить верньер радиоприемника, переключая волны. Все было бесполезно. Нет Денвера, нет Колорадо-Спрингс, нет Омахи. Все исчезло.
      Он чувствовал струйки пота, стекавшие по его щекам, как слезы, ощущал рубашку, прилипшую от пота к спине.
      «От меня смердит, наверно, как от свиньи», – подумал он. – «Или как от…»
      И вдруг пришла новая идея. Он переключился на диапазон военной авиации, хотя правилами это строго воспрещалось. Командование стратегической авиации практически царствовало в Омахе. Уж они-то покинуть эфир не могут. Могут, конечно, наорать на него, чтобы немедленно освободил их частоты, пригрозят доложить о нем в ФАА. Брайан с радостью все это примет. Может быть, окажется первым, кто сообщит им, что город Денвер, судя по всему, отбыл на каникулы.
      – Диспетчер ВВС! Диспетчер ВВС. Это «Гордость Америки», рейс № 29. У нас проблема. Большая проблема. Вы меня слышите? Прием.
      И здесь пес не залаял.
      Именно в этот момент Брайан ощутил нечто – словно некая задвижка сдвинулась в самой глубине его сознания и вся структура его логического мышления начала сползать в некую темную пропасть.
      Ник Хопвелл хлопнул его ладонью по спине. Брайан слегка подпрыгнул на своем кресле и чуть не вскрикнул от неожиданности. Повернул голову и обнаружил вплотную приближенное лицо Ника.
      «Сейчас схватит меня за нос и начнет крутить», – подумал Брайан.
      Ник не стал хватать его за нос. Он заговорил с тихой сосредоточенностью, не мигая глядя в глаза Брайана.
      – Я вижу в твоих глазах некое выражение, мой друг… Впрочем, мне не было нужды заглядывать тебе в глаза, чтобы знать это. По твоему голосу слышу, по твоей позе в этом кресле вижу. А теперь слушай меня, слушай внимательно: паниковать воспрещается.
      Брайан смотрел на него, завороженный взглядом этих голубых глаз.
      – Ты меня понял?
      С трудом заставил себя ответить:
      – Ребят на мое ремесло не берут, если они паникуют, Ник.
      – Я знаю. Но теперь уникальная ситуация. Ты должен помнить, однако, что здесь в самолете находится дюжина людей, и твоя работа остается той же самой, как и всегда: доставить их вниз в целости и сохранности.
      – Только ты меня не учи, в чем состоит моя работа! – отрезал Брайан.
      – Боюсь, в этом была необходимость, – сказал Ник. – Но сейчас ты выглядишь на сто процентов лучше, должен отметить с превеликим облегчением.
      Брайан не только начал выглядеть лучше, он стал себя и чувствовать лучше. Ник кольнул в самое чувствительное место – в его чувство ответственности.
      «И ведь знал, куда надо ткнуть», – подумал он.
      – Слушай, Ник, а ты чем вообще занимаешься? Я имею в виду, чем на хлеб зарабатываешь, – сказал Брайан дрогнувшим голосом.
      Ник отодвинулся от него и рассмеялся.
      – Атташе британского посольства, старина.
      – Ну да, конечно. Заливай, заливай – так я тебе и поверил.
      Ник пожал плечами:
      – Хм… По крайней мере так написано в моих документах. И меня это вполне устраивает. Если что-то по другому напишут, то скорей всего Механик Ее Королевского Величества. Я исправляю то, что нужно подправить. В данный момент это ты.
      – Спасибо, – ответил Брайан растроганно. – Но я уже в исправности.
      – Тогда порядок. Тогда – что ты намерен предпринять? Сможешь пилотировать без всех этих наземных штучек? Сможешь избежать столкновения с другими самолетами?
      – Я вполне могу и с этим оборудованием пилотировать. А что касается других самолетов, – Брайан показал на экран радара, – то эта хреновина показывает, что никаких самолетов нигде вообще нет.
      – Но могут и быть, – тихо заметил Ник. – Может быть, временно радио и радарные волны по какой-то причине заблокированы. Ты, Брайан, упомянул ядерную войну. Я думаю, если ядерный обмен совершился, мы бы об этом узнали. Все равно это не означает, что какого-то серьезного происшествия не произошло. А тебе известен феномен под названием электромагнитный пульс?
      Брайан вдруг вспомнил Мелани Тревор: «О! Нам еще сообщили, что над пустыней Мохаве – северное сияние. Может быть, пожелаете бодрствовать, чтобы увидеть такое зрелище?»
      Возможно ли такое? Какое-нибудь дурацкое погодное явление?
      Подумал, что такое возможно. Но если и так, почему не слышно было по радио хотя бы обычных статических разрядов? Почему на экране радара не было интерференции волн? Только мертвая чернота. И он не подумал, что «Аврора бореалис» стала причиной исчезновения полутораста-двухсот пассажиров.
      – Так что скажешь? – спросил Ник.
      – Да, ты действительно механик, Ник, – сказал наконец Брайан. – На я не думаю, что здесь электромагнитный пульс. Все оборудование на борту, включая навигационное, работает отлично. – Он кивнул на показания электронного компаса. – Если бы мы пережили электромагнитный пульс, эта штука перевернулась бы вверх тормашками. Но она держит курс намертво.
      – Ну и как? Намерен держать курс на Бостон?
      И с этим вопросом последние остатки паники покинули Брайана.
      «Верно», – подумал он. – «Я теперь капитан этого корабля… и это самое главное. А тебе стоило бы мне напомнить об этом с самого начала, мои друг. Избавились бы от лишних переживаний».
      – Логан – на рассвете, при полном незнании, что там внизу произошло. Не пойдет.
      – Итак, куда мы летим? Или тебе нужно подумать?
      Брайану этого уже не требовалось. Разрозненные мысли начали укладываться в должном порядке.
      – Я не знаю, куда, – сказал он. – И думаю, пора поговорить с пассажирами. С теми немногими, кто остался.
      Он взял микрофон. Именно в этот момент лысый мужчина, который все время спал в салоне делового класса, просунул голову в кабину.
      – Джентльмены, не будете ли вы так добры сказать мне, что случилось со всем обслуживающим персоналом на этом самолете? – спросил он с недоумением. – Я так чудесно поспал… но хотелось бы поужинать.
      Дайна Беллман чувствовала себя значительно лучше. Как хорошо, когда вокруг тебя люди и можно ощущать их успокаивающее присутствие. Она сидела с небольшой группой – Альберт Косснер, Лорел Стивенсон, мужчина в поношенном спортивном плаще, который представился как Роберт Дженкинс. Он сообщил им, что является автором более сорока романов с таинственными сюжетами, а теперь летел в Бостон, чтобы произнести речь на собрании любителей мистики.
      – Сейчас, – сказал он, – я оказался в ситуации куда более таинственной и экстравагантной, чем когда-либо мог сочинить.
      Все четверо сидели в центральной секции. Мужчина в джерси находился в правом ряду в нескольких рядах кресел от них. Он продолжал прижимать платок к носу (который уже больше не кровоточил), величественно страдая в одиночестве. Дон Гаффни присел неподалеку, то и дело с беспокойством поглядывая на него. Разок обратился к нему, чтобы узнать его имя. Джерси промолчал, только пристально посмотрел в глаза Дону Гаффни поверх скомканного платочка.
      Больше Гаффни к нему не обращался.
      – Послушайте, – взмолилась Лорел, – ну хоть у кого-нибудь есть малейшая идея по поводу того, что происходит? Завтра у меня впервые лет за десять начинается настоящий отпуск, и вдруг – на тебе такое.
      Случайно Альберт как раз смотрел в этот момент на мисс Стивенсон. Когда она бросила фразу насчет своего первого настоящего отпуска за последние десять лет, то он заметил как ее взгляд вильнул вправо, и веки часто замигали, словно в глаз попала соринка. В сознании у него вдруг возникла мысль, что эта дама по какой-то причине лгала.
      Посмотрев на нее пристальнее, он не обнаружил ничего примечательного: женщина с увядающей былой красотой, быстро покидающая свои двадцатые годы в сторону средних лет (а по мнению Альберта, тридцать лет, уж конечно, были тем возрастом, с которого начинаются «средние лета»), женщина, которая скоро станет блеклой и незаметной. Сейчас, правда, бесцветной ее не назовешь. Щеки пылали. Он не знал, в чем состояла ее ложь, но заметил, насколько она вдруг похорошела и стала почти прекрасной.
      «Вот дама, которой следует почаще врать», – подумал Альберт.
      Прежде чем кто-либо успел ей ответить, из громкоговорителей раздался голос Брайана.
      – Леди и джентльмены, с вами говорит капитан.
      – Капитан жопы, – явственно произнес Джерси.
      – Прекратите сейчас же! – воскликнул Гаффни через проход.
      Джерси без воротничка встревоженно посмотрел на него и съежился.
      – Как вам всем, несомненно, понятно, мы попали в чрезвычайно странную ситуацию, – продолжал Брайан. – Мои пояснения, думаю, вам ни к чему. Достаточно посмотреть вокруг вас, чтобы все понять.
      – А я ничего не понимаю, – пробормотал Альберт.
      – Я узнал кое-что еще. Но, к сожалению, обрадовать вас нечем. Попытаюсь быть с вами вполне откровенным. У меня нет никакой связи с землей. Примерно пять минут назад мы должны были увидеть в иллюминаторы отчетливо огни Денвера. Но ничего не было. Единственное заключение, следующее из этого, – кто-то там забыл заплатить за электричество. Пока мы не узнаем чего-нибудь нового, придется довольствоваться вот таким выводом.
      Он сделал паузу. Лорел взяла Дайну за руку. Альберт тихо присвистнул. Писатель-фантаст Роберт Дженкинс, положив руки на колени, пристально смотрел в пустоту.
      – Таковы плохие новости, – продолжал Брайан. – Хорошие тоже имеются: самолет в отличном состоянии, горючего полно, и я специалист по пилотированию подобных авиалайнеров. Разумеется, и по приземлению. Полагаю, в данной ситуации главное – это благополучно приземлиться. Мы сделаем все ради этого, и прошу вас быть уверенными в том, что мы это сделаем. И последнее, что я хотел вам сообщить, – пунктом прибытия нашего авиалайнера будет Бангор, штат Мэн.
      Джерси без воротничка подпрыгнул.
      – Что-о-о-о?!! – заорал он.
      – Наше навигационное оборудование в нормальном рабочем состоянии, но не могу того же сказать о наземных службах, которыми мы пользуемся. В этих условиях я принял решение не входить в обычно перегруженное воздушное пространство Логана. По радио мне ни с кем там связаться не удалось. Похоже, что все радиооборудование самолета в полном порядке, но в нынешней ситуации я не могу полагаться на то, что мне кажется. Международный аэропорт Бангора имеет следующие преимущества: ближайший подлет через сушу, а не над морем, ко времени нашего приземления в 8.30 воздушное движение там либо весьма легкое, либо вообще отсутствует. Кроме того, посадочная полоса там, которую используют и ВВС, самая длинная на западном побережье Соединенных Штатов. Наши британские и французские друзья обычно сажают там свои «конкорды», когда Нью-Йорк перегружен.
      Мужчина в джерси заорал на весь салон:
      – У меня важная встреча в Бостоне в девять часов, и я запрещаю вам лететь в какой-то странный аэропорт Мэна!
      Дайна слегка подпрыгнула от неожиданности, потом подалась дальше от этого голоса, прижавшись щекой к груди Лорел Стивенсон. Она не плакала – нет еще, но Лорел почувствовала, как содрогается ее тело.
      – Ты слышишь меня? – снова заорал Джерси. – Мне нужно в Бостон! Я должен обсуждать необычно большую трансакцию финансов, и я намерен прибыть туда вовремя! – Он отстегнул свой ремень и начал подниматься из кресла. Щеки его покраснели, а в глазах появилось отсутствующее выражение, что Лорел нашла весьма пугающим. – Ты меня понял?..
      – Прошу вас, – сказала Лорел. – Пожалуйста, мистер, вы пугаете девочку.
      Джерси обернулся к ней, и этот жуткий пустой блуждающий взгляд упал не нее. Лорел выжидала.
      – Напугал девочку?! Да мы же меняем курс на какой-то сраный аэропорт у черта на куличках! А тебя беспокоит какая-то…
      – А ну сядьте, или я вам врежу! – сказал Гаффни, поднимаясь с кресла. Он был старше Джерси лет на двадцать, но куда более массивный, с широкой грудью. Закатав рукава своей красной фланелевой рубахи до локтя, он сжал кулаки. Мускулы на руках приметно вздулись. Выглядел Гаффни как лесопильщик, готовый уйти на пенсию.
      Джерси оскалил зубы. Волчья гримаса испугала Лорел, потому что этот человек в костюме джерси без воротничка сам не понимал, что у него отразилось на лице. Она первой из всех подумала – не безумец ли он.
      – В одиночку не получится, папаша, – сказал Джерси.
      – Нет, не в одиночку! – Это был лысый человек из отсека делового класса. – Я тебе врежу сам, если не заткнешься.
      Альберт Косснер набрался храбрости и добавил:
      – Я тоже, ты – поц. – О, как хорошо было вот так высказаться. Вот теперь он почувствовал себя, как один из ребят Аламо, переступивший черту, которую провел полковник Трэвис на земле.
      Джерси огляделся по сторонам. И снова лицо исказилось в странной волчьей гримасе.
      – Ясно, ясно… Все против меня. Хорошо. – Он уселся и посмотрел на всех ненавидящим взглядом. – Но если бы вы знали хоть что-нибудь о рынке закладных бумаг в Южной Америке… – Он не закончил фразу. На соседнем кресле увидел салфетку. Подобрал ее и начал раздирать на длинные тонкие полоски.
      – Кто-нибудь знает, как управляться на кухне с их плитой? – спросил Лысый так, словно ничего не произошло. – Я хочу поужинать.
      Никто не ответил.
      – Не ожидал такого, – с грустью сказал лысый мужчина. – Эра специализации. Просто жить стыдно в такую эпоху. – С этим философским замечанием Лысый вернулся в деловой класс.
      Лорел опустила глаза и увидела, что под оправой темных очков щеки Дайны Беллман были мокрыми от слез. Лорел моментально забыла о собственном страхе, о замешательстве и обняла девочку.
      – Не плачь, миленькая. Тот дяденька был просто ужасно расстроен. Сейчас ему получше.
      «Если можно назвать лучшим этот невменяемый взгляд и разрывание салфетки на тонкие полоски», – подумала она.
      – Я боюсь, – прошептала Дайна. – Мы все кажемся этому дяденьке страшилами.
      – Ну нет, я так не думаю, – сказала Лорел, несколько ошарашенная таким заявлением. – Почему ты так подумала?
      – Я не знаю. – Дайне понравилась эта женщина, причем с первого момента, когда услышала ее голос. Только она не стала ей рассказывать, что в какой-то миг увидела всех, включая себя. Увидела этого человека с громким голосом. Она побывала внутри него, а звали его мистер Тумс, или Туми, или что-то в этом роде. Для него все они выглядели, как скопище злобных себялюбивых троллей.
      Если бы она сказала об этом мисс Ли, та сразу бы решила, что она сошла с ума. Почему бы и этой тетеньке, с которой Дайна познакомилась недавно, не думать так же?
      Поэтому Дайна промолчала.
      Лорел поцеловала девочку в щеку. Кожа под ее губами была горячей.
      – Ты не бойся, маленькая. Мы летим нормально – сама ведь чувствуешь, верно? Через несколько часов будем снова на земле.
      – Это хорошо. Но только я хочу мою тетю Викки. А где она, как ты думаешь?
      – Не знаю, детка, – ответила Лорел. – Сама хотела бы знать.
      Дайна снова подумала о лицах, которые видел крикливый человек: такие злые, жестокие морды. Вспомнила и свое лицо его глазами: поросячья морда, спрятанная за большими черными очками. Вот тогда и дрогнула вся ее смелость, она заплакала, истерично всхлипывая, задев Лорел за живое. Лорел обняла ее, поскольку ничего иного не могла придумать, чтобы успокоить, но при этом и сама заплакала. Минут пять плакали вместе, потом Дайна начала успокаиваться. Лорел посмотрела на худого подростка, которого звали не то Альберт, не то Элвин, и заметила, что и у того глаза были мокрыми. Заметив ее взгляд, он торопливо отвернулся и начал рассматривать свои руки.
      Дайна в последний раз судорожно всхлипнула и положила голову на грудь Лорел.
      – Слезами горю не поможешь, верно? – сказала она.
      – Я тоже так думаю, – отозвалась Лорел. – А почему бы тебе не поспать, Дайна?
      Девочка вздохнула – такой одинокий, несчастный звук.
      – Наверно, не смогу. Я ведь уже спала.
      А рейс № 29 продолжал свой полет к востоку на высоте 36 000 футов со скоростью свыше 500 миль в час над черными равнинами Америки.

3

Метод дедукции. – Аварии и статистика. – Вероятные объяснения. – Давление в подводных трещинах. – Проблема Бетани. – Начинается приземление.

 
      – А вы знаете, эта девочка сказала нечто весьма любопытное примерно час тому назад, – неожиданно произнес Дженкинс.
      Девочка, о которой шла речь, снова спала, несмотря на свои сомнения. Альберт Косснер тоже клевал носом, надеясь еще разок вернуться на мифические улицы полуденного Томбстона. Скрипку в чехле он вытащил из верхней багажной секции и положил себе на колени.
      – М-мм? – встрепенулся он.
      – Извини, – сказал Дженкинс. – Я тебя кажется разбудил?
      – Нет, нет, – заверил его Альберт. – Во всю бодрствую.
      Он обратил на Дженкинса свои воспаленные глаза в знак доказательства. Под глазами пролегли тени. Дженкинсу он напомнил енота, которого напугали, когда тот копался в мусорном баке. – Чего она сказала?
      – Она сказала мисс Стивенсон, что вряд ли уснет, поскольку уже поспала. До того.
      Альберт некоторое время непонимающе смотрел на Дайну.
      – Ну, вот она опять спит, – сказал он.
      – Я вижу. Но дело не в этом, мой мальчик. Совсем не в этом.
      Альберт подумал было сообщить мистеру Дженкинсу, что Туз Косснер – самый ловкий еврей к западу от Миссисипи и единственный техасец, выживший после сражения при Аламо, вовсе не «мой мальчик», но решил пропустить это мимо ушей… пока хотя бы. – Ну, и в чем тут дело?
      – Я тоже спал. Заснул буквально до того, как капитан – наш первоначальный капитан – включил сигнал НЕ КУРИТЬ. У меня всегда так. Поезда, автобусы, самолеты – только заведут мотор, я тут же отключаюсь. А как у тебя, мой дорогой?
      – Что у меня?
      – Ну, тоже засыпаешь? Ты ведь спал, верно?
      – Ну спал.
      – Мы все спали, понимаешь? Исчезнувшие люди не спали.
      Альберт немного подумал над странной идеей.
      – Пожалуй… может быть.
      – А я тебе говорю, что мы вот тут – все спали. Люди, которые исчезли, все бодрствовали.
      Альберт снова обдумал его слова.
      – Вообще-то, может быть.
      – Для меня это пустяк, – почти благодушно сказал Дженкинс. – Я фантазирую в своих книгах ради куска хлеба. Дедукция – мой хлеб с маслом, если можно так выразиться. Ну сам подумай. Если кто-то бодрствует в тот момент, когда люди исчезают, уж наверняка закричал бы что-нибудь об убийстве, разбудив всех нас. Верно?
      – Пожалуй, что и так, – согласился Альберт в задумчивости. – За исключением того человека на заднем сиденье. Его и воздушный налет не разбудит.
      – Прекрасно. Твое исключение учтено. Но ведь никто не закричал, верно я говорю? И ни один из нас не знает, что произошло. Отсюда методом дедукции делаю вывод, что исчезли только бодрствовавшие пассажиры. Разумеется, с экипажем.
      – Да. Может быть.
      – Мой мальчик, я вижу – ты встревожен. По лицу вижу, что такая идея, несмотря на всю ее логичность, у тебя в голове не укладывается. Могу я спросить – почему? Что-нибудь я упустил? – Выражение лица Дженкинса говорило о том, что он в подобную возможность не верит, но что матушка воспитала его вежливым человеком.
      – Я просто не знаю, – признался Альберт. – Сколько нас тут? Одиннадцать?
      – Да. Считая того человека в заднем ряду, который пребывает в коматозном состоянии, нас одиннадцать.
      – Если вы правы, не должно ли нас быть несколько больше?
      – А почему, собственно?
      Но Альберт умолк, внезапно живо вспомнив картину своего детства. Он был взращен в некоей теоретизированной сумеречной зоне родителями, которые не были ортодоксами, но и не были агностиками. Он и его братья росли, соблюдая большинство традиций (или законов, предписаний или как они там еще называются). Они отмечали Бар Мицвах, воспитывались на познании того, кто они, откуда пришли и что это могло для них означать. История, которую Альберт лучше всего запомнил в детстве после посещений храма, касалась последней чумы, постигшей фараона, – мрачного дара Ангела Смерти Господня, явившегося утром.
      Мысленно он представил себе этого ангела летящим не над землей Египетской, а через рейс № 29 и прибирающим в страшное лоно свое большинство пассажиров… не потому, что они позабыли окропить трапезу свою кровью агнца (или спинки своих кресел), а потому… потому…
      «Почему? Потому – что?»
      Ответа не было, и Альберт ощутил дрожь. И еще пожалел, что эта старая зловещая история пришла ему в голову.
      «Мы летим, ковыляя, во мгле», – вспомнил он.
      Но ничего смешного в этом не было.
      – Альберт? – Голос мистера Дженкинса доносился словно издалека. – Альберт, с тобой все в порядке?
      – А, да… Я задумался вдруг. – Он прочистил горло. – Если все спавшие остались здесь, то нас было бы по меньшей мере человек шестьдесят. Может, больше… Вы знаете, что такие рейсы называют «красный глаз»?..