Бесконечная война

Женщины ищут работу в госпитале Эмердженси. Госпиталь – единственный след жизни в мертвом городе

Вообще, Эмердженси совершила настоящее чудо: в разоренном Кабуле строится госпиталь, белые стены которого и просторные палаты – единственные следы жизни в мертвом городе. Главный распорядитель Джино Страда смог сделать то, что другим и не снилось: ему удалось убедить талибов, что не мулла должен решать, как лечить и оперировать людей. На другой стороне фронта, у моджахедов, Эмердженси развернула шесть центров «скорой помощи», связанных с госпиталем в Анабе, расположенной вверх по ущелью.

Не часто приходится испытывать чувство гордости за то, что ты итальянец, но в Кабуле, где спасают людей, не задавая лишних вопросов, признаюсь, я чувствовал именно гордость. Госпитали, вспомогательные учреждения построены в Афганистане на пожертвования итальянского народа и на средства, ассигнованные правительством. «Два миллиарда лир плюс стройматериалы на сумму в полмиллиарда», – подтверждает Страда. Но для бурной радости нет ни повода, ни времени. Перед моими глазами стоит лицо маленького Халила, которого я видел в Картесе в госпитале, который пока принадлежит Международному Красному Кресту. Как говорят, это лучший госпиталь во всем Афганистане.

Халил подорвался на мине в районе Бамиана. На вид ему лет шесть. Он навсегда останется слепым и беспомощным – взрывом ему изуродовало лицо и оторвало все пальцы на руках. Тихий жалобный стон доносится из его обожженного рта, все его лицо покрыто грязными бинтами. Чтобы выдержать эту картину, нужна недюжинная сила. Я в себе такой силы не чувствую и отвожу взгляд. Халил слабо кашляет, как бы напоминая, что он все еще там, под зеленым одеялом, на котором следы не только его крови. Я понимаю, что мое сочувствие ничего не изменит в его судьбе. В его положении не остается ничего другого, как уповать на волю Великого Аллаха.

Сколько они ещё продержатся?

Они у власти уже четыре года и ничего не построили. Это поражает. И дело не только в отсутствии средств. Такое впечатление, что древний Кабул, столица гордой страны, победившей англичан, их совершено не интересует. Тем более что их лидер, мулла Мухаммад Омар, не жалует столицу и находится почти безвыездно в родном Кандагаре на земле пуштунов-суннитов. Не слышно, чтобы они строили планы на будущее. Каким они его себе представляют? Тайна за семью печатями. Их взрастили в медресе, исламских школах по изучению Корана в Пакистане, на деньги тех, кто был заинтересован в этом, – торговцев наркотиками.

Кто вооружил талибов, не является тайной. Это секретные службы и военные круги Исламабада. Совсем не обязательно, что они согласовывали свои планы с пакистанским правительством. С самого начала советского военного вмешательства эти круги финансировали, вооружали, обучали моджахедов и покровительствовали им – семи партиям вооруженной афганской оппозиции, находившимся в Пешаваре. Кому-то из них этой помощи перепадало больше, кому-то меньше. Затем советские войска ушли, оставив в одиночестве Наджибуллу, и, наконец, весной 1992 г. моджахеды вошли в Кабул, формально возглавляемые Абдул Хаком, реально Ахмад-шахом Масудом и Гульбеддином Хекматияром.

С того момента начался новый этап афганской трагедии. Победители стали сводить счеты друг с другом, началась кровавая междоусобица. Но если прежде война обходила города и крупные населенные пункты, то при моджахедах боевые действия развернулись на улицах, бои шли за каждый дом. Именно моджахеды разрушили Кабул. Они перестали исполнять волю своих кукловодов, и тогда те решили создать другую силу, которая позволила бы им держать под контролем маршруты транспортировки наркотиков и обеспечить Западу строительство нефтепровода для каспийской нефти по территории усмиренного «любой ценой» Афганистана и южного Пакистана до Персидского залива. В дележе каспийской нефти и Вашингтон, и Эр-Рияд, и, естественно, Исламабад были заинтересованы оставить Россию с Ираном не у дел.

Кто-то назвал талибов «зелеными кхмерами». Они вполне достойны этого названия. Этот «кто-то» обладал, несомненно, острым умом. Он, должно быть, понял, что начать новую игру в разоренном Афганистане можно, только создав войско фанатичных ландскнехтов. И такое войско было создано. Его главным лозунгом, который обеспечил победу, стало обещание: «С нами в Афганистан придет мир». Талибам удалось только частично его выполнить. Война ушла из Кабула, Джелалабада, Герата, Мазари-Шарифа. Силы моджахедов были рассеяны. Раббани укрылся в Пакистане, Хекматияр бежал в Иран, Абдул Хак – в Арабские Эмираты. Но вытеснить Ахмад-шаха Масуда из Пянджширского ущелья не удалось – на севере продолжаются бои. Ни о каком нефтепроводе нет и речи. Как и в Чечне, его кто угодно может взорвать в любой момент.

Считается, что талибы не умеют воевать. Рассказывают, что они идут в наступление очертя голову. И гибнут как мухи. Очевидно, в медресе не слишком углубляются в тонкости военного дела, ограничиваясь изучением «Калашникова» и кое-каких других мелочей. В конце концов, это не имеет значения. Ну и что? Они гибнут тысячами. Прилетят самолеты без опознавательных знаков и высадят новые толпы молодых людей, одетых в лохмотья. За участие в боевых действиях им почти ничего не платят, в отличие от времен войны с неверными шурави, когда доллары моджахедам текли рекой. Умелое применение Корана значительно снизило цены. Даже если они терпят поражение, неся большие потери, то вскоре в их рядах, словно вырастая из-под земли, появляются новые бойцы. Ведь в пакистанских лагерях беженцев более чем достаточно безработных, готовых на все ради куска хлеба.

Идея гениальная по своей простоте и доступности. В этом и трагедия. Их вожди сделаны из того же теста, они сами прошли ту же школу. «Тот, кто раньше не ел и двух раз в день, сегодня садится в черный «мерседес», отправляется в министерство и ест три раза вдень мясо с рисом. Он считает, что попал в рай. Он пьянеет от одной только мысли, что вечером сможет вернуться домой, где его ждут две или три жены. Нечего и пытаться говорить таким, что в мире существуют и другие, гораздо более привлекательные, возможности: они просто не поймут, их это не интересует, они не видят ничего дальше своего носа. Кроме того, они понимают, что, уступив соблазну узнать что-то новое, они рискуют потерять то, что у них есть». Так считает молодой предприниматель из Кабула, который предпочитает не называть своего имени.

Ему 32 года, назовем его Хадиж. Хадиж носит бороду, хотя с удовольствием сбрил бы ее: «Но нельзя, это опасно». У него имеются деньги, но он знает, что с этими правителями ему не удастся по-настоящему разбогатеть. «Эти люди никогда не летали самолетами и не хотят этого, не пили вино и не собираются. Они пили только чай в своих лачугах или палатках для беженцев. Если они запрещают телевидение, то только потому, что сами его никогда не смотрели. Их муллы читают простые проповеди верующим и являются единственными источниками информации».

Его слова вполне совпадают с тем, что рассказывают другие и что я видел собственными глазами. В кабульском аэропорту нас встречает, выходя из новенькой «тойоты» белого цвета, уполномоченный талибов.

Уже одиннадцать часов, а у него такой вид, словно он только что проснулся. Но борода аккуратно расчесана, и рубашка на нем свежая. Вялое рукопожатие. Отсутствующий взгляд говорит о том, что мысли его далеко. Лениво достает из кармана шариковую ручку и начинает ковырять ею у себя в ухе. Затем чистит ручку о свой черный с желтыми полосками тюрбан.

Министерство иностранных дел имеет более опрятный вид по сравнению с другими столичными учреждениями. Но оно совершенно пустынно. Некому и незачем заниматься внешней политикой, которой не существует. Да и как ею может заниматься молодой человек, которому едва за тридцать, который пригласил нас сюда, видимо, из простого любопытства. Что за непонятные люди эти иностранцы, в шутовской одежде, из непонятной страны? В министерстве социального обеспечения зловоние на лестницах и в помещениях. Грязный пол кое-где прикрыт протертыми паласами еще советских времен. Если приоткрыть дверь и заглянуть в какой-нибудь кабинет, то увидишь людей, сидящих на полу. Высокопоставленный чиновник принимает посетителей, взобравшись с голыми ногами в кресло. Пока ему что-то говорят, он занят тем, что чистит у себя на ногах ногти.

Талибы хотят начать с чистого листа, точь-в-точь как красные кхмеры. Да, не они разрушили Афганистан, но именно они, день за днем, препятствуют его возрождению. Запрещено смотреть на любое изображение. Почти все запрещено, а что не запрещено, является обязательным для исполнения. Возникает ощущение, что ты из современности перенесся на много веков назад. «Бог един, – провозглашает из Кандагара мулла Омар, лидер движения Талибан, – а статуи воздвигнуты для идолопоклонства. Чтобы им не поклонялись, их необходимо разрушить». Приведенные здесь слова не выдумка и не преувеличение, а официальное сообщение информационного агентства Бахтар, единственного средства общения с внешним миром правительства этого исламского «эмирата», страны, которая стоит на пути к полной безграмотности, в которой нет ни настоящих школ, ни настоящих университетов. В существующих на сегодняшний день школах по изучению Корана не учат ни читать, ни писать. Там заставляют лишь вызубривать простейший набор религиозных догм, которые так же далеки от учения Магомета, как и самые страшные ереси «неверных». Стражам из министерства по защите нравственности будет непросто отыскать после разрушения статуй Будды в Бамиане какие-либо статуи или их подобия, поскольку в разрушенной стране давно уже не существует ни музеев, ни частных коллекций, в которых бы сохранились произведения искусства.

Статуи Будды не спасло ни то, что они были воздвигнуты в III-VII вв. н.э., ни то, что они предшествовали самому Магомету. ЮНЕСКО объявило их достоянием мировой культуры. Попытки спасти их оказались тщетными. «Статуи, – еще жестче заявил официальный представитель муллы Омара Абдул Хай Момаит, – вне зависимости от того, когда они были воздвигнуты, являются оскорблением Аллаха». Странно, что об этом оскорблении не вспоминали раньше. Теперь же выходит, что это богохульство в граните могут защищать только злейшие враги и очернители ислама.

Только ли здесь проявление фанатизма? Если бы речь шла исключительно о невежественных муллах, то это вполне допустимо. Но есть основания подозревать, что в данном случае у талибов гораздо более рассудительные подсказчики. А значит, за решениями, которые внешне только способствуют дальнейшей изоляции и дискредитации режима, скрывается какая-то политическая мотивация. Возможно, мы имеем дело с хорошо продуманным решением: дать именно такой ответ на санкции ООН против нынешнего кабульского режима. Это может и быть истолковано как простое желание поступить так назло всему миру, и являться разменной монетой для каких-либо секретных переговоров, которые пришлись бы по сердцу талибам и их пакистанским друзьям. Сколько продержатся талибы? Трудно сказать. Но если они потеряют власть, то не из-за того, что они натворили в Афганистане. Их власть падет, может быть, потому, что никому они больше не будут нужны. Реликты прошедших веков, извлеченные на поверхность по ошибке.

Статуи Будды ничто не спасло… Но жизнь упряма, и она продолжается. На фотографиях – подпольные рисунки тайного сатирика времен талибского режима

Они погасили свет

«Видишь? Вот того зовут Ахмед. Он говорит по-русски». Коверкая английские слова, мальчишка показывает пальцем на худощавого мужчину с длинной седой бородой в белоснежном головном уборе. Быстроглазый парнишка, на левой руке которого не хватает безымянного пальца и мизинца, явно хочет услужить мне. Он услышал, как я произнес несколько слов по-русски и, вероятно, подумал, что сможет рассчитывать на мою признательность за оказанную услугу. А я, как часто бывает с легкомысленными иностранцами, которые недостаточно хорошо представляют себе, где они находятся, с веселым видом подхожу к Ахмеду и, протянув ему руку, спрашиваю: «Как дела?»

Удар током произвел бы меньший эффект, чем мои слова. Маленькие черные глаза Ахмеда, кажется, наполнились страхом и забегали по сторонам, словно в поисках убежища. Слышал ли кто-нибудь еще, что с ним заговорили? Заметил ли кто-нибудь его растерянность? Ахмед выглядит гораздо старше своих 42 лет. Он учился в Москве 8 лет на инженера. Конечно, когда-то он в совершенстве владел русским языком.

Но сейчас его почти забыл, и не только потому, что не с кем было поговорить по-русски. Хранить этот язык в памяти – означало чувствовать за собой вину, что было опасно. Ведь это же язык безбожных шурави, и говорить на нем равносильно богохульству. Здесь еще помнят русских «шлюх», которые нахально разгуливали по Кабулу в мини-юбках, с голыми руками и развевающимися волосами.

Сегодня Ахмед продает муку, черпая ее из белого мешка, доставленного сюда неизвестно откуда по извилистой дороге, которая соединяет Джелалабад с Кабулом. Ахмед не может устроиться на работу инженером, потому что здесь, в Кабуле, давно уже ничего не строят. Да и мука, которую он продает стаканами редким покупателям, не принадлежит ему. Он всего лишь продавец. Его дневной заработок гораздо ниже мифической суммы в 1 доллар. По оценке Международного валютного фонда, эта сумма характерна для дневных заработков в беднейших странах.

Чтобы заработать 1 доллар, Ахмеду нужно работать три дня. У него четверо сыновей не старше 10 лет. Целый день они проводят на улице в поисках еды и дров. Дрова предназначаются как для домашнего использования, так и на продажу. Дрова здесь на вес золота. Ахмед – человек умственного труда, но стыдится этого. Он хочет, чтобы его дети научились хорошо писать и считать. Он может заниматься с ними только по вечерам, после начала комендантского час, когда еще не стемнело. Дело в том, что без помощи детей семье не обойтись. Жена в давние времена, о которых можно говорить только шепотом, работала в одном из министерств. Сегодня же она не имеет права выйти одна на улицу даже для того, чтобы набрать ведро воды. Это строго запрещено. Половина населения Афганистана живет словно под домашним арестом, к которому их никто не приговаривал. Указа на этот счет Мухаммада Омара оказалось вполне достаточно.

Кабул остался таким, как был и прежде: беспокойный муравейник в хаотическом движении. Люди в постоянных поисках еды, керосина для обогрева своих домов, нескольких литров бензина. Но сразу бросается в глаза, что все как-то устарело и обветшало. Лавки торговцев построены на скорую руку. Настоящие магазины, в полном смысле этого слова, можно пересчитать по пальцам. Да и там пыльные витрины, а многочисленные трещины в стекле заклеены липкой лентой. Зато повсюду видны аптеки, в которых продаются кое-какие западные лекарства. В изобилии аспирин и множество снадобий, привезенных из Индии и Пакистана. Это единственные заведения в городе, которым позволено, непонятно почему, иметь вывеску на английском языке – «pharmacy». Такое количество аптек в городе, в котором смерть от различных болезней стала повседневностью, говорит о том, что лекарства пользуются повышенным спросом. Многие лавки и магазинчики переместились от разрушенных домов прямо на проезжую часть улиц.

Товары на прилавках двух типов. Овощи, зелень, специи, свежие и сушеные фрукты, козье мясо привозят в Кабул из окрестных деревень. Все остальное – немудреные промтовары, которые доставляются издалека. От мыльниц, ножниц, шариковых ручек и одеял, которые используются как накидки, до ткани для тюрбанов и рубах из джинсовой ткани. Караваны грузовиков с этим ширпотребом движутся по улицам города со скоростью пешехода. Водители стараются сберечь оси машин на уличных рытвинах и ухабах. Хозяева этих караванов – богатые купцы – никогда не показываются в Кабуле. Что им делать на улицах, сточные канавы которых полны экскрементов? Они предпочитают оставаться на своих виллах где-нибудь в Пешаваре или Исламабаде. Именно оттуда они дирижируют вывозом огромного количества опия-сырца, приобретают по дешевке ширпотреб, который затем втридорога продают афганским крестьянам, выращивающим тот самый опиум. Получаемая прибыль от такой торговли позволяет им наслаждаться жизнью вдали от Афганистана.

Налогов в том смысле, к которому мы привыкли, не существует. Здания государственных учреждений, которым следовало бы этим заниматься, или разрушены, или пустынны и затянуты паутиной. Да и кому заниматься подсчетами и проверками доходов? Талибы – это, по сути, оккупационные войска, не более того. Отсутствует даже почта, хотя трудно представить, что сегодня афганцы испытывают в ней острую нужду. Но все перемещения товаров регулируются взятками, которые гораздо неотвратимее любого налога.

Сегодня талибы хотят, чтобы немусульмане, а, может быть, и все непуштуны, нашивали на свою одежду полоски. Кажется, речь идет о желтом цвете. Для нас, европейцев, эта идея не нова и мгновенно

Афганцы разрушили свою страну только потому, что их вооружили, подстрекали внешние силы. В руинах известный королевский дворец Даруламан

вызывает нерадостные ассоциации. Но бородатые министры понятия не имеют ни о европейской, ни о мировой истории. А желтые полоски придется нашивать очень немногим. Индусы и гурхи в черных и голубых тюрбанах с сеточками на своих бородах почти все уже давно сбежали. Их главным занятием в Кабуле была торговля шелком из Восточной Азии. В их шелковых лавках всегда царили чистота и полумрак.

Среди прочей мелочи на прилавках можно увидеть батарейки для приемников и магнитофонов. Непонятно, для чего они здесь могут пригодиться, если музыка, впрочем как и кино и телевидение, находится под строжайшим запретом. На улицах то здесь, то там встречаются деревянные решетки, на которых развешаны пыльные, развевающиеся на ветру гирлянды пленки из разбитых аудио– и видеокассет. К ним никто не прикасается. Это трофеи талибов, захваченные в борьбе против тлетворного влияния чужеземцев. Общество без изобразительного искусства, электричества, телефонов, газет. Общество без средств коммуникации и обмена идеями, если не считать проповеди муэдзинов, которые ходят по домам жителей Кабула. Вообще, домашние стены – это периметр, который строго ограждает всю культурную и духовную жизнь афганца.

Никакие идеи просвещения, которые вот уже по меньшей мере триста лет оказывают влияние (иногда ослепляющее) на умы в западном мире, не проникли до сих пор в афганскую деревню. Но тот, кто считает, что исключительно талибы являются чудовищным выражением мракобесия, заблуждается. Подавляющее большинство афганцев независимо от того, по какую сторону фронта они находятся, живут практически в одинаковых условиях. Например, все афганские женщины всю свою жизнь вне своего дома-крепости вынуждены носить чадру. В этом смысле моджахеды (которых на Западе широко рекламировали как борцов за свободу), одержавшие победу над советскими войсками, не были и не являются большими «прогрессистами» по сравнению с талибами.

В развалинах центр Кабула

…разрушены окраины столицы

Разрушение статуй Будды в провинции Бамиан, если рассматривать его под тем же углом зрения, представляется «умопомрачением». Но общество Афганистана интеллектуально, организационно и институционно застряло в эпохе Средневековья. Поэтому мы не должны слишком сильно удивляться подобным фактам. Это вовсе не означает, что мы не должны обращать на них внимание или не должны испытывать ужас и боль за судьбу культурного наследия человечества, которое разрушается на наших глазах. Но в практических целях гораздо более уместен релятивный подход, который помогает избежать поверхностных вспышек гнева и заявлений, рассчитанных на внешний эффект. Главный вопрос, который мы должны поставить перед собой, звучит так: шагнуло ли афганское общество вперед или откатилось назад за последние годы? Если под словом «вперед» подразумевается приближение к ценностям и свободам в индивидуальной, экономической и институциональной сферах, к культуре и социальному прогрессу западного общества, ответ ясен и однозначен – нет. Афганское общество сегодня откатилось назад по сравнению со временами Дауда, советского вмешательства и правления Наджибуллы. Вряд ли кому-нибудь из афганских правителей из недавнего прошлого пришло бы в голову взрывать статуи Будды. Следовательно, мы имеем дело с подлинным откатом в прошлое со все большим отдалением от современной цивилизации. Правда, такой ответ был бы упрощенным.

Отсюда идет дорога на Кандагар

В любом случае мы не имеем права ждать от афганцев ничего другого, как постепенного сближения с нами в нашем мироощущении. Сближения, которое никогда не приведет к единообразию и полному стиранию различий. Мы должны быть готовы к тому, что между ними и нами навсегда, как закон природы, останутся различия. Но было бы крайне бесчестно не признать самокритично, что мир несет серьезную ответственность за все, что произошло в Афганистане и отбросило его далеко назад. В данном случае подвергнуть себя самокритике должны и Запад, и Соединенные Штаты, и Россия, и Китай, Пакистан, Саудовская Аравия, Индия, Ирак – все в соответствии со своей мерой ответственности. Не следует забывать и «заслуги» Британской колониальной империи, которая посеяла в регионе впервые семена раздора и взаимной ненависти, которые со временем дали пышные всходы.

Бывшая резиденция короля

Афганцы смогли своими руками разрушить собственную страну только потому, что их вооружали, подстрекали и направляли мощные внешние силы. Надеяться, что они сегодня сами встанут на ноги без посторонней помощи, бессмысленно. И было бы глупо понуждать их к этому силой. Расчет на силу не оправдает себя, поскольку существуют вековые барьеры между цивилизациями. Им необходима осторожная и тактичная помощь. В первую очередь надо заставить внешних интриганов отказаться от вмешательства во внутриафганские дела. А это могучие силы, которые с помощью наркобизнеса распоряжаются колоссальными финансовыми средствами, оружием, людьми. У них в руках находятся мощные рычаги для шантажа, благодаря которым они могут действовать издалека, используя финансовые каналы, отмывание денег, коррупцию, терроризм.

Чтобы как-то наладить жизнь в этой стране, необходимы совместные политические и дипломатические меры, в разработке которых приняли бы участие именно те страны, которые ответственны за возникновение «афганской проблемы». Проблемы, не имеющей себе равных по масштабам необходимой гуманитарной помощи и возникшей из-за политического невежества и эгоизма сильных держав, а не только и не столько по причине отсталости афганцев. Вот такие мысли пришли мне в голову, пока я стоял у развалин дворца Даруламана, построенного в австро-венгерском стиле в самом центре Кабульской долины. Ахмед вполголоса говорит мне, что он не стал ломать свой магнитофон, а спрятал его в стене своей хижины. Но не рискует его часто заводить. «Только иногда ночью, когда дети спят». Беда, если хоть одна нота мелодии будет услышана кем-то вне стен дома. Везде, где вступает в дело Большой Брат, появляются шпионы и доносчики.

Приближается вечер, скоро комендантский час, но никто не проявляет признаков торопливости. Каждый хорошо знает, сколько ему нужно времени, чтобы сняться с места и добраться до дому вовремя. Приходить домой загодя не имеет смысла. Если посмотреть на Кабул сверху в эти вечерние часы, он похож на огромный рот, в котором осталось мало зубов. Две трети города без света. Нет ни столбов, ни проводов, и целые районы становятся темными пятнами. Только там, где живут представители международных гуманитарных организаций, таинственные «дипломаты» и главари талибов – пятна света.

Наступает время сна, ночных молитв и, может быть, любовных объятий, которые происходят на том же самом ложе, где спят всей семьей, чтобы согревать друг друга. Что мы можем понимать в этом далеком, отстоящем от нас на несколько веков времени? Тем не менее, не будем забывать, что когда-то в Кабуле кипела жизнь. Там было место и культуре, и музыке, и ресторанам, и кино, и университету. Когда-то, находясь на террасе второго этажа ресторанчика на Майванде, когда Майванд еще существовал, можно было, попивая чай, следить за движением внизу. Были библиотеки.

А теперь талибы погасили свет.

Анаба

Маленькому Хафизулле три года, он бос, надрывно кашляет и постоянно шмыгает носом. У него явный бронхит. Боюсь, долго он не протянет. Мы в палатке, края которой прижаты к земле комками грязи. Вместе с Хафизуллой там живут еще пятнадцать человек, из них семь детей и четверо стариков. Остальные четверо взрослых разбрелись в поисках еды. Они вернутся к вечеру, но нет никакой гарантии, что им удастся что-нибудь раздобыть. Вокруг другие палатки, многие из которых провалились под тяжестью снега – немые свидетели уже свершившихся трагедий.

В таких же условиях, как Хафизулла, в Анабе, расположенной на высоте 2700 метров над уровнем моря посреди высочайших гор, покрытых ослепительно белым снегом, живут еще 5 тысяч человек. Каждую неделю умирают десятки людей, в основном – дети. Все ждут прихода еще нескорой весны, которая несет надежду выжить. Подавляющее большинство беженцев из деревень, расположенных к северу от Кабула. Сейчас это зона боевых действий между талибами и моджахедами. Беженцы нашли свое пристанище в долине, находящейся под контролем Ахмад-шаха Масуда. Они сделали выбор, на их взгляд, в пользу меньшего зла по сравнению с кабульским режимом. Но вряд ли это можно назвать выбором, поскольку здесь, в горах, им угрожает смерть от голода и холода, а там, внизу, на плоскогорье, они умирали под бомбами и снарядами. Каждую неделю в деревнях, расположенных у входа в долину, подрываются на минах и теряют руки, ноги, зрение 5-6 детей.

Что происходит в остальной части страны, превратившейся в огромное минное поле, никто не имеет ни малейшего представления. На пустынной, продуваемой ледяным ветром площади перед разрушенным зданием кабульского аэропорта еще со времен Наджибуллы остался транспарант, установленный, видимо, какой-нибудь гуманитарной организацией. Выцветшая надпись на английском гласит: «В Афганистане 10 миллионов мин». Никто не скажет, какова численность населения в этой истерзанной стране. Быть может, 12-13 миллионов. С того времени, когда была сделана эта надпись, число мин, несомненно, только увеличилось, даже если учесть те разорвавшиеся мины, которые уже выполнили свою коварную работу по раздиранию человеческой плоти.

Анаба. Беженцы

По мине на человека. Думаю, что в мире не найдется еще одной такой страны.

Сейчас, когда я пишу эти строки, в узкой Пянджширской долине находится около 220 тысяч беженцев. На всем пути, пока наш джип полз по крутой дороге до Анабы, нас сопровождали стайки оборванных мальчишек, которые бросали комья грязи по колесам, выпрашивая монетку, кусок хлеба – чего-нибудь, что помогло бы им дожить до завтрашнего дня. Я не заметил ни одной детской улыбки. На их лицах морщины от взрослых мыслей о жизни и смерти. А ведь все они из состоятельных, по афганским меркам, семей, у которых были свои земельные наделы. Сегодня они лишились всего, как почти все афганцы, с которыми мне пришлось столкнуться за эти дни путешествия по горным и равнинным дорогам до тех пор, пока не оказался в аду, имя которому Анаба.

Впрочем, это еще относительно привилегированный ад. 5 тысяч беженцев в Анабе расположились лагерем вокруг госпиталя гуманитарной организации Эмердженси. Она оборудовала здесь госпиталь для лечения раненых из числа мирного населения и не ставила задачу оказания помощи беженцам. Но именно Эмердженси в буквальном смысле слова спасла сотни несчастных, предоставив палатки, горячую еду, емкости для воды, одеяла, биотуалеты и даже одну огромную палатку для «полевой» мечети. Этим госпиталем, в котором работает итальянский персонал, мы все должны гордиться: во всем Афганистане не найти ничего подобного. Я еще напишу подробно об этом. То, что делает Эмердженси и лично Джино Страда, который всем здесь руководит, – это не только пример сотрудничества и солидарности, но и попытка выработать новую стратегию помощи, которая заслуживает внимания со стороны международных правительственных и общественных организаций, теоретически обязанных заниматься подобными проблемами.

Беженцы около госпиталя Эмердженси. Для этих несчастных соседние страны закрыли свои границы

Скажем откровенно: никто ничего не делает для спасения этих отчаявшихся людей. А данные по афганским беженцам просто ужасают. 1200 тысяч находятся в Пакистане; 1300 тысяч в Иране; по меньшей мере 300 тысяч сконцентрировались в северо-западных районах Афганистана вокруг города Герат. В районе Герата за один месяц от голода и холода умерли 500 человек, большинство из которых дети. Не будем забывать и о беженцах в Пянджширской долине. Эти цифры, свидетельствующие о национальной трагедии, – прямой укор для международного сообщества. Ведь Комиссариат ООН по делам беженцев (UNHCR) занимается только беженцами за границей и не имеет полномочий в отношении так называемых «внутренних перемещенных лиц», то есть беженцев в своей стране. Число последних растет день ото дня, так как Пакистан и Иран уже закрыли свои границы. Талибы, четыре года управляющие большей частью Афганистана, не в состоянии решить ни одной проблемы, не говоря уже о каком-либо развитии страны.

Люди бегут от них, так как нет ни работы, ни средств к существованию. Нет и гарантии собственной безопасности, если ты таджик, узбек, хазареец, то есть не пуштун, к которым принадлежат все без исключения талибские вожди. Стоит отметить также, что в 2000 г. Комиссариату ООН по делам беженцев для оказания помощи было отпущено всего 2427 тысяч долларов. (Для сравнения: в 1979 г. во время советского вмешательства в Афганистан эта цифра составляла 26 237 тысяч долларов. У другой организации ООН – Всемирной продовольственной программы – сегодня в распоряжении только 50 тысяч тонн муки, которой хватит на месяц 10 процентам афганских беженцев в Пакистане. Что будет потом – нетрудно себе представить.