Гобелены Фьонавара (№1) - Древо Жизни

И Кевин Лэйн, выбежавший на улицу вместе с Лорином и Мэттом, вместе с Ким и этим принцем-изгнанником, тоже плакал, ибо знал, что означает дождь для Пола, который был для него самым близким существом на свете, братом, ибо родных братьев у Кевина никогда не было.

— Он смог, он выдержал! — прошептал Лорин Серебряный Плащ, задыхаясь от волнения. И Кевин с некоторым изумлением заметил, что и суровый маг тоже плачет. — О светлый! О храбрейший из храбрых! О Пол!

Но этого было мало.

— Глядите! — сказал Мэтт Сорин, и, повернувшись туда, куда указывал гном, Кевин увидел, что, отвечая красной луне, которая вообще-то не должна была бы светить так ярко, ибо в небесах клубились густые темные облака, камень в кольце Ким вспыхнул тем же красным огнем, что и луна, и угольком горел теперь у нее на пальце.

— Что это? — спросил Айлерон.

И Ким, инстинктивно поднявшая руку навстречу лунному свету, чтобы камень мог говорить с Богиней, поняла, что знает ответ на этот вопрос, но не была уверена, правильно ли его трактует. Камень бальрат принадлежал дикой магии, не прирученной людьми, — как и Богиня-мать, как и эта луна в небе.

— Камень отвечает ей, заряжаясь от нее энергией, — тихо сказала она. — Это ведь луна войны светит там, в небесах. А бальрат — камень войны. — Слушая ее ответ, все примолкли. И внезапно собственный голос, звучавший ровно и торжественно — в полном соответствии с той ролью, которую она сейчас играла, — показался ей чересчур грозным; и Ким почти с отчаянием попыталась вернуть своему голосу хотя бы частицу той веселости и беспечности, которая всегда прежде была ей свойственна.

— И мне кажется… — Она очень надеялась, что хотя бы Кевин поймет, как ей страшно сейчас, и немножко поможет ей. «О, пожалуйста! Подыграй мне! Помоги вспомнить, кто я, кем я была раньше!» — молила она его про себя. — Нам пора сделать новое знамя.

Но Кевин, переживая целую бурю чувств и пребывая в полном смятении, не услышал ее молчаливой мольбы и ничего не понял. Зато он расслышал, как Ким сказала «нам» и посмотрела прямо на принца Айлерона.

И, глядя на нее, Кевин подумал, что сейчас перед ним женщина, которая совершенно ему незнакома.

А во дворе за Храмом Верховная жрица Джаэль подняла лицо к небесам и воздала хвалу Богине. И поскольку уроки Гуин Истрат были вечно живы в ее сердце, она лучше кого бы то ни было из тех, кто проживает к западу от Линанского озера, понимала, что означает эта луна, сиявшая над тучами. Потом Джаэль глубоко задумалась, а очнувшись от раздумий, призвала к себе шестерых помощниц и вместе с ними тайной тропой выбралась из Парас-Дерваля и под дождем направилась куда-то на запад.

И в Катале люди утром видели, как далеко на севере из горы вырвался огненный столб, и дрожали от страха, слыша принесенный ветром сатанинский хохот Могрима. А теперь и над садами Лараи Ригал тоже плыла в небесах красная луна — как ответ на вызов, брошенный Богам. Ответ на простертую над этим миром чудовищную когтистую руку врага. Шальхассан, сразу все поняв, прямо среди ночи созвал свой Совет и приказал посланникам незамедлительно отправиться в Кинан и Бреннин. «Нет, не утром! — рявкнул он в ответ на чей-то необдуманный робкий вопрос. — Незамедлительно! Нечего спать, когда началась война, иначе можно уснуть вечным сном, не дождавшись, пока она закончится».

Хорошо сказано, думал он, распуская Совет. Как бы не забыть продиктовать эти слова Разиэлю, как только отыщется свободная минутка. И Шальхассан отправился спать.

И над Эриду взошла красная луна, и над Равниной, и на Данилот изливала она свои лучи. Но лишь светлые альвы из всех населявших эти места народов обладали достаточно древними знаниями, чтобы с уверенностью сказать: никогда еще не светила в небесах ТАКАЯ луна.

Это ответ великой Богини Ракоту — так решили старейшины, которых Ра-Тенниэль собрал на кургане близ Атронеля. Ответ Ракоту Могриму, которого молодые Боги прозвали Сатаином, Скрывающим Лицо. А мудрейшие из альвов прибавляли еще: это заступничество. Хотя и не могли сказать, почему и ради чего Богиня за них заступается.

Как не могли они сказать, что за третья сила помогла появиться в небе этой луне, хотя все альвы знали, что сил этих должно быть три.

Ибо Богиня-мать всегда имела три основных воплощения и обладала тройным могуществом.

И была еще одна заветная поляна, но в совсем ином лесу. И по этой поляне за все десять веков, что миновали со дня смерти Амаргина, осмелился пройти только один человек.

Поляна та была невелика, и вокруг нее росли очень старые и очень высокие деревья. Луне пришлось подняться в самую высшую точку, чтобы заглянуть на ту поляну в Пендаранском лесу.

И когда луна осветила ее, все наконец началось: сперва это была просто игра света, некое невнятное мерцание, а затем полились звуки неземной красоты, словно кто-то среди густой листвы играл на волшебной флейте. Даже воздух, казалось, вздрагивал и колыхался, точно пытаясь танцевать под эту музыку, потом стал сгущаться, собираясь в туманный комок, и в этом сгустке тумана возникло некое существо, сотканное из лунного света, из этих дивных звуков и дыхания Пендаранского леса.

А потом наступила тишина, и оказалось, что на поляне стоит некто, кого раньше там не было. Некто прекрасный! Вернее, прекрасная. С широко раскрытыми от изумления глазами, новорожденная, вся сверкая от росы, покрывавшей ее плащ, чуть помедлила, ибо чувствовала себя на ногах еще неуверенно, а потом по Пендаранскому лесу разнесся красивый и печальный звук — точно тронули одну-единственную струну.

И тогда она, изящно и неторопливо ступая, двинулась прочь с этой поляны, из священного леса — на восток. Ибо несмотря на то что она только народилась на свет, ей было хорошо известно, что на западе лежит море.

Легко, совсем легко ступала она, не приминая травы, и все волшебные существа и все божества, населявшие Пендаранский лес, собрались там и молча смотрели, как она проходит мимо них, более прекрасная и более пугающая, чем любое из них.

Богиня всегда имела три основных воплощения и обличья. Это и был ее третий лик.

Он взобрался на самую высокую башню Старкадха, чтобы весь черный замок был как на ладони. Его Старкадх, ныне восстановленный из руин; его оплот, его твердыня. Ибо взорванная гора Рангат — это еще не окончательная свобода. Хотя пусть эти глупцы думают, что теперь он на свободе! Пусть боятся. А ведь освободился он давно! И Рангат взорвал только потому, что наконец-то готов к войне, и могущество его вновь таково, что теперь он легко подчинит не только северные земли, но и Данилот, и даже самые южные территории, хотя к южанам он никогда не испытывал такой ненависти, как к жителям севера.

Впрочем, на земли эти он и смотреть не стал.

Глаза его были устремлены в небеса, ибо там в этот миг немыслимым лунным светом горел посланный ему ответ. И он впервые ощутил горечь сомнений. И своей единственной здоровой рукой потянулся к ночному небу, словно желая когтями соскрести с него эту луну и швырнуть ее вниз. И потребовалось немало времени, чтобы бешеная ярость его несколько улеглась.

Впрочем, он сильно изменился, проведя под горой целую тысячу лет. В тот последний раз именно ярость и ненависть заставили его поспешить. Слишком поспешить. На этот раз он такого просчета не допустит.

Ничего, пусть сегодня светит эта луна. Все равно он в конце концов заставит ее убраться с небосклона! Он растопчет этот Бреннин, как детскую игрушку, он с корнями вырвет из земли это Древо Жизни! А потом разгонит Всадников на равнине, дотла сожжет сады Лараи Ригал и осквернит озеро Калор Диман в Эриду.

Ну а Гуин Истрат он и вовсе сровняет с землей. Пусть светит эта луна! Пусть Дана пытается показать всем, как она могущественна; что значат жалкие признаки ее «могущества» в небесах, задыхающихся от дыма, который выпустил из горы он! Ничего, Дану он тоже поставит на колени. У него было вполне достаточно времени — целая тысяча лет! — чтобы продумать все до мелочей.

И он улыбнулся, вспомнив то, что совершит в последнюю очередь. Когда он покончит со всем остальным, когда Фьонавар будет повержен в прах, придет время сразиться и с Данилотом. И он заставит своих слуг по одному доставлять их в Старкадх, этих светлых альвов, этих Детей Света! И по одному, одного за другим, одного за другим, он уничтожит их всех!

Но не сразу: уж он-то знает, как продлить это удовольствие!

Раскаты грома почти смолкли, ливень превратился в мелкий дождичек. И ветер дул уже самый обычный, не ураганный. И в этом ветре чувствовался привкус соли — морской соли, принесенной издалека, с запада. Облака постепенно развеивались. Красная луна висела точно над Древом Жизни.

— О Богиня, — сказал Морнир, чуть приглушив свой громоподобный глас, — такого ты никогда прежде не делала!

— Пришлось! — ответила она перезвоном колокольчиков на ветру. — На этот раз он оказался очень силен.

— Да, очень, — эхом откликнулся Громовник. — А почему ты с ним заговорила? Это же моя жертва! — В голосе Морнира слышался легкий упрек.

А голос Богини теперь, казалось, был соткан из дыма очагов. Он стал более земным и звучным.

— А ты разве так уж против? — прошептала она. И тут послышался звук, который, по всей вероятности, означал, что Бог довольно усмехается.

— Не то чтобы против… Но если ты попросишь у меня прощения… Ведь мы так давно, моя Богиня… — Последовал многозначительный вздох.

— А ты знаешь, что я сотворила в Пендаранском лесу? — спросила она, уходя от ответа, но голос ее расцвел всеми красками зари.

— Знаю. Хотя и не уверен — во имя добра или во имя зла ты это сделала. Творение твое может обжечь доверчиво протянутую руку.

— Ничего, мои дары всегда были обоюдоострыми, — ответила Богиня, и он почувствовал в ее голосе затаенную древнюю кровожадность. Они помолчали, потом она заговорила вновь, льстивым тоном искусно плетя кружево своих замыслов.

— Я вмешалась в их дела, Морнир. Но разве ты не последуешь моему примеру?

— Вмешиваться? Ради них?

— И ради того, чтобы доставить удовольствие мне, — сказала Богиня-луна.

— А может быть, нам лучше доставить удовольствие друг другу?

— Возможно.

В небесах раздался оглушительный раскат грома: Морнир смеялся.

— Я уже и так вмешался, — сказал он.

— Я не этот дождь имею в виду, — запротестовала она, и в голосе ее зашумели морские валы. — Этот дождь был выкуплен!

— И я не о дожде говорю, — откликнулся он. — Я сделал то, что хотел сделать

— Тогда идем, — сказала Дана.

И луна скользнула за деревья к западу.

И почти сразу гром умолк совсем, и облака стали рассеиваться, и под конец ночи над Древом Жизни были видны только звезды, и одни лишь звезды смотрели с небес на жертву — чужеземца, нагим привязанного к Древу Жизни. Одни лишь звезды, только они одни.

А перед рассветом вновь пошел дождь, но к этому времени поляна была уже пуста и там не было слышно ничего, кроме стука и шелеста дождевых капель, стекавших по листьям.

Так закончилась последняя ночь Пуйла-Чужеземца на Древе Жизни.

Часть третья

ДЕТИ АЙВОРА

Глава 10

Приземлился он довольно неудачно, но, будучи спортсменом, инстинктивно сгруппировался, перекатился по земле и встал на ноги без особых повреждений. Хотя и страшно злой.

Он же сам вышел из их идиотского круга! Какое эта Ким, чтобы ее черти съели, имела право хватать его за руку и тащить за собой в какой-то другой мир? Нет, ну просто слов не хватает…

Он остановился; злость улетучилась, как только пришло понимание того, что Ким ДЕЙСТВИТЕЛЬНО притащила его в другой мир!

Еще несколько минут назад он был в номере гостиницы «Парк-Плаза», а теперь его со всех сторон окружала темнота, дул холодный ветер, вблизи виднелся какой-то лес… Он посмотрел в другую сторону и увидел бескрайнюю, поросшую травой равнину, раскинувшуюся до самого горизонта. Во всяком случае, так ему показалось при свете луны.

Остальных что-то не было видно, и тут до него постепенно дошло: он здесь один, совершенно один! Вот когда злость в душе Дейва Мартынюка уступила место страху. Те ребята, конечно, не были его друзьями, но здесь как-то ни к чему оставаться в одиночестве. Тем более ночью.

Впрочем, вряд ли они могли далеко уйти, попытался он успокоить себя. Раз Ким Форд держала его за руку, значит, и она сама должна быть где-то неподалеку. Ну и все остальные, наверное, тоже, и этот тип, Лоренцо Маркус, который больше всех виноват в том, что он, Дейв, влип в такую идиотскую историю. Ничего, придется старикашечке попотеть! И если он немедленно не вернет его обратно… Дейв готов был просто котлету из мага сделать! Не говоря уж о том, что за подобные штучки Уголовный кодекс предусматривает…

И тут, кое-что вспомнив, он опустил голову и увидел, что до сих пор сжимает в руке конспект «Улик», сделанный Кевином Лэйном.

Абсурдность ситуации и полное несоответствие студенческих конспектов этой ночи в неведомых прериях, этому ветру и запаху диких трав странным образом помогли ему успокоиться. Он даже немного расслабился. Потом набрал полную грудь воздуха, точно перед решающим прыжком, и сосредоточился, уже полностью владея собой. Что ж, значит, пришла пора воспользоваться накопленным опытом. Наступило твое время, старый бойскаут!

«Парас-Дерваль, где правит Айлиль» — так сказал этот лже-Маркус. А не видно ли на горизонте какого-нибудь города? Когда луна вынырнула из-за облака, Дейв повернулся к северу, откуда дул ветер, и ясно увидел на фоне темного неба снежную вершину Рангат.

Он не знал еще, как далеко находится сейчас от своих приятелей. Ким, в отчаянии схватив его тогда за руку, сумела лишь перенести его во Фьонавар, как и всех остальных. Но, к сожалению, нарушив правила Перехода, Дейв очутился далеко от Парас-Дерваля, на севере, где прямо перед ним на сорок пять тысяч футов в небеса вздымалась громада Рангат, залитая лунным светом и сверкавшая белой снеговой шапкой.

— Пресвятая Богородица! — воскликнул невольно Дейв.

Это и спасло ему жизнь.

Из девяти племен народа дальри этим летом на восток и на юг ушли все, кроме одного, хотя в летний период лучшие пастбища для элторов были именно на северо-западе. Однако вести, которые гонцы-обри приносили из Селидона, ясно свидетельствовали о том, что количество цвергов и волков на территории, примыкавшей к Пендаранскому лесу, невероятно возросло, и одного этого уже было достаточно, чтобы вожди увели свои племена из этих мест. Потом пошли слухи, что среди цвергов видели ургахов, и племена дальри ушли еще дальше на юг, за Адеин и Риенну, на берегах которых элторы хоть и водились, но были немногочисленны и недостаточно упитанны.

Айвор дан Банор, вождь третьего племени, оказался, как это, впрочем, бывало нередко, исключением. И не то чтобы он не заботился о безопасности своего племени и своей семьи. Такое даже в голову бы не могло прийти никому из тех, кто его знал. Просто для Айвора существовали и другие аргументы, которые следовало сперва взвесить, а уж потом принимать окончательное решение. И Айвор думал, лежа ночи напролет без сна. Уж что-что, а Равнина и элторы принадлежали народу дальри не просто символически. После той битвы у подножия горы Рангат Колан торжественно заявил, что Ревор и его Всадники будут владеть Равниной до тех пор, пока стоять будет великое королевство.

Они заслужили эти земли, когда на закате, после бешеной скачки через Пендаранский лес и Страну Теней, в самый ответственный момент с боевой песней врезались в самую гущу схватки, хотя всем уже стало казаться, что война проиграна. Айвор содрогнулся, вспомнив об этом: для дальри, Детей Мира, совершить такое… Поистине были среди его народа великие люди, настоящие исполины духа!

Именно они заслужили право распоряжаться этой землей. Право владеть ею и беречь ее, думал Айвор. А не разбегаться и не прятаться по углам, подобно жалким трусам, при малейших слухах об опасности! Вот сам он, Айвор, ни за что бы не пошел на попятный, столкнись он с этими цвергами!

И третье племя осталось на севере. Не на самой границе с Пендараном, разумеется, это было бы слишком. Но в пяти лигах от леса был отличный лагерь, и рядом с ним паслись крупные стада элторов, и все охотники единодушно решили, что их ожидает просто роскошная жизнь. Впрочем, Айвор заметил, что охотники по-прежнему опасливо скрещивают пальцы, оказавшись поблизости от Пендаранского леса, и среди них есть такие, кто, он это знал совершенно точно, предпочли бы оказаться где-нибудь подальше отсюда.

Были и еще причины, чтобы остаться на севере. В южных районах, судя по донесениям обри, дела были плохи: Бреннин поразила страшная засуха. А недавно Айвор получил от своего друга Тульгера из восьмого племени загадочное сообщение о том, что в великом королевстве неспокойно. «И что им там неймется?» — думал Айвор. Его племени после жестокой зимы нужно было только одно: мягкое спокойное лето в северной части Равнины и стада элторов, жирующих на прохладном ветерке и сочных кормах. Ну и неплохо было бы еще запастись впрок мясом и зимней одеждой, когда наступят осенние холода.

Важно было также и следующее: в этом году особенно много мальчиков будут поститься и пройдут торжественный обряд. Весна и лето — время тотемных празднеств, а третьему племени дальри всегда сопутствовала удача, если обряды инициации проходили в одной и той же роще. Такова была давняя традиция племени. В этой роще когда-то и сам Айвор на вторую ночь поста увидел свой тотем — светлоглазого ястреба, что смотрел на него с верхушки ясеня. Роща Фалинн — очень хорошее место, и молодежь его племени вполне заслужила право поститься именно там. И Табору, его младшему сыну, давно пора поститься. Ему уже четырнадцать. И вполне возможно, он увидит свой тотем этим летом. Айвору было двенадцать, когда он нашел своего ястреба; а Ливон — его старший сын и наследник, ибо именно старший сын сменяет отца на посту вождя, — увидел свой тотем в тринадцать лет.

Девушки, вечно соперничавшие из-за желания понравиться Ливону, шептались, будто во время своего поста он видел королевского коня, что, к сожалению, было неправдой, хотя в Ливоне и впрямь было что-то от этого прекрасного жеребца — диковатые карие глаза, необузданный нрав, бесхитростность и открытость. И длинная грива густых светлых волос, которые он, в отличие от других, никогда не стягивал шнурком на затылке.

А вот Табор совсем другой. И Айвор тут же упрекнул себя в несправедливости: его младший сын, эмоциональный, вспыльчивый, ранимый, был еще совсем ребенком, не успевшим пройти обряд инициации. «Может быть, ему это удастся нынешним летом?» — думал Айвор. Очень бы хотелось, чтоб Табор постился именно в этой — удачливой! — роще.

Но самыми важными при решении вопроса о том, оставаться ли на севере, для Айвора были его собственные предчувствия. Что-то такое он ощущал в глубине души, хотя пока и не мог определить, что именно. Однако постоянная настороженность не покидала его. А он знал по опыту, что такие вещи непременно в свое время раскрываются и становятся очевидными для всех. Впрочем, Айвор был человеком терпеливым. И они остались на севере.

И в роще Фалинн уже успели узнать свои тотемы два новых Всадника — шаман Гиринт два дня назад назвал их новые имена, обозначив начало их взрослой жизни.

И сегодня в роще тоже постились двое. Хотя Фалинн считалась счастливой рощей, но и Пендаранский лес тоже был, к сожалению, неподалеку, так что Айвор, считая себя, как то и полагалось, отцом всего племени, предпринял определенные меры предосторожности. Мальчиков, как и их отцов, конечно, застыдили бы, если б узнали, что они постятся под охраной, поэтому Айвор обменялся с Торком одним лишь взглядом, сразу поняв, что тот тоже проведет ночь в роще Фалинн.

Торк часто уезжал из лагеря по ночам. Такой уж он был. Молодежь по этому поводу говорила, шутя, что тотемом Торка был, наверное, волк. Хотя смеялись они по этому поводу как-то слишком громко — видно, им от собственных шуток все-таки становилось не по себе. А Торк и впрямь был похож на волка: ловкое тело, длинные прямые черные волосы и темные непроницаемые глаза. Он никогда не носил ни рубашки, ни обуви. Всю его одежду составляли узкие штаны из кожи элтора, выкрашенные в черный цвет, чтобы ночью быть как можно менее заметным.

Изгой. Таким он стал не по собственной вине. Айвор прекрасно знал это и в очередной — в сотый, наверное! — раз принял решение непременно сделать что-нибудь, чтобы Торка перестали так называть. И ведь самое ужасное было в том, что и Сорча, отец Торка, тоже ни в чем виноват не был! Просто человеку страшно не повезло. Сорча нечаянно убил беременную самку элтора. Это был несчастный случай. Так и собрание охотников решило. Все видели, как убитый Сорчей самец по странному капризу судьбы свалился прямо под ноги самке, бежавшей с ним рядом, та споткнулась, упала и сломала себе шею. Когда подбежали охотники, стало ясно, что самка беременна.

Несчастный случай, конечно! И Айвору удалось тогда заменить смертный приговор ссылкой. Большего он, к сожалению, сделать не мог. Ни один вождь дальри не смеет подняться над Законом и после этого удерживать свое племя в повиновении. И Сорча был отныне обречен на одинокую мрачную жизнь изгнанника, которому запрещено появляться на Равнине. На следующее утро после объявления приговора жена Сорчи, Меиссе, покончила с собой. Так одиннадцатилетний Торк, единственный сын у своих родителей, дважды получил страшные удары судьбы.

Как раз в то лето Гиринт назвал его Истинное имя — они постились одновременно с Ливоном. Торку тогда не исполнилось и двенадцати, но он сумел найти своего зверя и с тех пор предпочитал жить один где-то у дальних границ Равнины. Отличный охотник. Ничуть не хуже других, а если честно, то и не хуже Ливона. Ну, может быть, если и хуже, то совсем чуть-чуть!

Айвор улыбнулся в темноте. Ладно уж, подумал он, это простительная слабость. В конце концов, Торк тоже ему как сын, все они его дети. К тому же он ему очень нравился, этот темноволосый парень, хотя порой с Торком было непросто. Но самое главное, Айвор ему полностью доверял. Торк был исключительно сдержанным, болтать не любил, а в делах, вроде сегодняшнего, был и вовсе совершенно незаменим.

Лежа без сна рядом с Лит, он с удовольствием думал о том, что все его люди на месте, а лошади крепко заперты на ночь в загоне. Особенно хорошо и спокойно стало у него на душе, когда он вспомнил, что Торк сейчас там, в роще, рядом с мальчишками. Айвор повернулся на бок и попытался уснуть.

Но через несколько секунд услышал приглушенные рыдания и понял, что кое-кто в доме тоже не спит. Рыдания доносились из той комнаты, которую занимали Ливон и Табор. Нелегко парнишке приходится, это Айвор понимал отлично. В четырнадцать лет давно пора иметь Истинное имя, тем более сыну вождя и брату Ливона.

Ему очень хотелось утешить Табора, своего младшенького, но он знал, что разумнее оставить парня в покое. Не так уж плохо, в общем-то, познать и страдания, а если научишься справляться с ними в одиночку, только больше себя же уважать станешь. Ничего, у Табора тоже все будет хорошо!

Через некоторое время рыдания действительно прекратились. Табор, видимо, заснул. А вскоре заснул и Айвор, но прежде он сделал нечто такое, чего не позволял себе давным-давно: вылез из теплой постели, где крепко спала Лит, и пошел посмотреть на детей.

Сперва на сыновей — светловолосого простодушного силача Ливона и орехово-смуглого жилистого Табора; а потом заглянул в комнату Лианы.

Корделиана, дочь. С гордостью и умилением любовался он ее темно-каштановыми кудрями, длинными ресницами, спавшими на щеках, чуть вздернутым носиком и даже во сне улыбавшимися губами… Да-да, даже во сне Лиана улыбалась!

Как это у него, неказистого, приземистого, почти квадратного, родились такие замечательные сыновья и такая красавица-дочь?

Разумеется, все члены третьего племени — его дети, но эти, эти…

Ночь выдалась неудачная с самого начала. Сперва эти два малолетних дурня, что явились сюда поститься, умудрились, совершенно об этом не подозревая, устроиться буквально в двадцати шагах друг от друга — по разные стороны одного и того же пышного куста! Нет, это же просто смешно, каких младенцев присылают теперь в лес!

Он долго фыркал и рычал, подражая дикому зверю, что весьма его раздражало, и наконец все-таки испугал одного из мальчишек так, что тот отбежал от этого куста на добрую четверть мили и забрался поглубже в лес. Возможно, Торк, действуя так, вмешался в священный ритуал, но ведь пост еще только начинался и, кроме того, этим младенцам буквально во всем требовалась помощь. А развести их было просто необходимо: в кустах так сильно пахло человеком, что эти дурачки скорее всего увидели бы во сне не свои тотемы, а друг друга.

Вот уж было бы действительно смешно, подумал Торк. В жизни мало что казалось ему смешным, однако мысль о том, как тринадцатилетние олухи могут стать тотемами друг друга, заставила его улыбнуться в темноте.

Впрочем, улыбка тут же сползла с его губ: в очередной раз обходя рощу, он наткнулся на совершенно незнакомый ему след. Несколько минут поразмыслив, он пришел к выводу, что это не кто иной, как ургах. Ничего себе! Цверги, в общем, не вызывали у него особого беспокойства. Они опасны, только когда их чересчур много. Он не раз сталкивался с небольшими группами цвергов во время своих одиноких скитаний в западной части равнины возле Пендаранского леса. А примерно неделю назад он обнаружил следы большого количества цвергов и волков, и все они шли на юг и продвигались довольно быстро. В такой находке мало приятного. И он, разумеется, сообщил о ней Айвору и Ливону, который с некоторых пор возглавлял охотников племени. Впрочем, действия цвергов и иной нечисти пока что непосредственно Всадников не касались.

Но ургах в роще Фалинн — это совсем другое дело. Ему еще не доводилось видеть ургаха, да и никому в племени тоже, но об этих тварях было сложено немало всяких сказок и историй, в которых говорилось, что ургахов следует опасаться и всячески избегать встреч с ними. Торк хорошо помнил эти сказки — он очень любил их слушать в детстве, еще до того, как наступили плохие времена. Он тогда считался одним из «детей племени» и был таким же ребенком, как и все остальные. И по вечерам у него, как и у всех остальных детей, сладко замирало сердце, когда старики у костра рассказывали всякие страшные истории, и он никак не желал ложиться спать, хотя мать каждый раз подолгу звала его домой. Но его не пугал тогда даже гнев матери.

Торк опустился на колени, чтобы повнимательнее рассмотреть след, и лицо его помрачнело. Роща Фалинн — это все-таки не Пендаранский лес, где, как известно, всякой нечисти полным-полно. Настоящий ургах, а может, даже и несколько, в их «счастливой» роще, которая всегда приносила третьему племени удачу, — это очень серьезно. Тем более сегодня, когда там постятся двое таких младенцев!

Двигаясь совершенно бесшумно, Торк шел по следу ужасной твари — следы были глубокими и прямо-таки немыслимо огромными — и с замиранием сердца убеждался, что следы эти ведут прямо на восток. Итак, ургахи вышли на Равнину! Темные силы перешли запретный рубеж! Впервые за все это время он усомнился в правильности решения, принятого Айвором. Может быть, все-таки зря они остались на севере? Здесь они совершенно одни, Селидон далеко, все остальные племена тоже, и некому защитить их от того зла, что завелось здесь и, похоже, перешло уже в наступление. Дети Мира — так называют дальри, но порой мир этот достается им слишком дорого.

Торка ничуть не угнетало одиночество; всю свою взрослую жизнь он был один. Изгой — дразнили его дети. Потом стали называть волком. Глупые малыши: волки бегают стаей. А он и в стае-то никогда не был! Горечь все-таки иногда поднималась со дна души, былые раны не успели зажить до конца — он был еще достаточно юн, — однако долгие темные ночи выработали в нем склонность к некой печальной рассудительности, при которой он всегда смотрел на других как бы со стороны, с точки зрения человека, изгнанного из общества. С точки зрения существа, принадлежащего к другому виду. И ничего удивительного, если ему порой не хватало терпимости.

Но реакция у него была чрезвычайно быстрой. Держа нож наготове, он скатился в овражек и пополз по следу. Вскоре при свете выглянувшей из-за облаков луны он заметил огромную тень. Если бы облаков было меньше, он заметил бы это чудовище гораздо раньше.

Ветер, к счастью, дул в его сторону, и Торк, двигаясь абсолютно бесшумно, молнией пересек лужайку, отделявшую его от страшного врага. И вспомнил вдруг, что лук и меч так и остались притороченными к седлу. Это была непростительная глупость. Разве можно убить такого великана ножом?

Но он решил не зацикливаться на этой мысли, а собраться и приготовиться к атаке. Ургах был от него шагах в десяти, не более, но пока что его не замечал. Хотя, похоже, был страшно зол. Интересно, что это его так разозлило? — подумал Торк. Ургах был почти на целый фут выше Торка и намного крупнее; его темный силуэт высился на фоне темного неба, как утес.

Торк решил дождаться, когда из-за облаков снова выглянет луна, чтобы уж точно попасть этой твари кинжалом прямо в глаз. Не станешь ведь объясняться с чудовищем, явившимся точно из кошмарного сна? Ургах был так велик и страшен, что сердце у Торка стучало как бешеное — ведь у этой громадины еще и клыки и, должно быть, острые как бритва!

Наконец выглянула луна; он приготовился и уже отвел было руку, чтобы метнуть кинжал. Темная голова ургаха была ясно видна на фоне ночного неба и серебрившейся в лунном свете равнины. Смотрел ургах в противоположную от Торка сторону, на север. И вдруг сказал:

— Пресвятая Богородица!

Рука Торка уже начала свое смертоносное движение, и лишь немыслимым усилием воли он заставил ее остановиться, на всякий случай перехватив второй, свободной, рукой. При этом он даже немного порезался.