Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Берни Гюнтер (№1) - Мартовские фиалки

ModernLib.Net / Исторические детективы / Керр Филипп / Мартовские фиалки - Чтение (стр. 11)
Автор: Керр Филипп
Жанр: Исторические детективы
Серия: Берни Гюнтер

 

 


А если я не найду фон Грайса?.. Впрочем, я старался не думать о том, что будет, если мне не повезет.

Глава 12

До своей квартиры я добрался, когда уже начинало светать. Пока город не проснулся, полицейские из специального подразделения «красильщиков» спешили замазать лозунги КПГ, намалеванные коммунистами ночью на стенах домов, – «Красный фронт победит!» и «Да здравствуют Тельман и Торглер!».

Поспать мне удалось не больше двух часов – из объятий Морфея меня вырвали свистки и вой сирен. Это была учебная воздушная тревога.

Я засунул голову под подушку, попытался не обращать внимания на громкий стук в дверь: это старший по кварталу изо всех сил барабанил кулаками. Но я хорошо знал, что, если не спуститься в убежище, потом предстоит объясняться по поводу своего отсутствия и, если эти объяснения покажутся неубедительными, придется платить штраф.

Когда через полчаса свистки прекратились и сирена возвестила отбой, не было уже никакого смысла возвращаться в постель. Я купил литр молока у торговца из фирмы «Болле» и приготовил огромный омлет.

* * *

Инга появилась в моем кабинете, как только пробило девять. Без всяких церемоний она уселась на край стола. Мне надо было кое-что записать в связи с делом Пфарров.

– Ну как, встречались вы с вашим другом? – поинтересовался я, складывая бумаги.

– Мы ходили в театр.

– Да? И что же вы смотрели? – Неожиданно для себя я обнаружил, что мне хочется знать о том, где она была и что делала. Все, до мельчайших подробностей, даже если они не имеют никакого отношения к делу, которое я расследую.

– "Base Wallah"[27]. Постановка была так себе, но, кажется, Отто понравилось. Он настоял на том, что сам купит билеты, и мне не пришлось тратиться.

– А что вы делали потом?

– Мы отправились к Барцу, в пивной ресторан. Терпеть его не могу. Настоящее нацистское гнездо. Когда по радио заиграли «Хорста Вессела» и «Германия превыше всего», все повскакивали с мест и салютовали. Мне тоже пришлось поднять руку, хотя я ненавижу это идиотское нацистское приветствие. Отто изрядно выпил и разговорился. Я тоже позволила себе лишнее и довольно мерзко себя сейчас чувствую. – Она закурила. – Вот что я узнала. Отто и Пфарр были немного знакомы. Он сказал, что в Немецком трудовом фронте Пфарра ненавидели лютой ненавистью, и нетрудно понять почему. Пфарр у них занимался проблемами коррупции и мошенничества. В результате его расследований два казначея из Союза транспортных рабочих один за другим были освобождены от должностей и отправлены в концлагерь, председатель цехового комитета крупной типографии Ульштейна на Кохштрассе был признан виновным в том, что укрывал большие деньги, и казнен. Рольф Тогоцес, кассир Союза металлургов, тоже попал в Дахау. И таких случаев много. Может быть, ни у кого не было столько врагов, как у Пауля Пфарра. И когда в его отделе стало известно о том, что он погиб, люди откровенно радовались.

– А вы не узнали, какое дело расследовал Пфарр в самое последнее – перед убийством – время?

– Нет, не узнала. Видимо, он своих карт никому не раскрывал. У него, конечно, были свои осведомители, и с их помощью он собирал материалы, которые позволяли выдвинуть официальное обвинение против того или иного лица.

– А помощники у него были?

– Только стенографистка, девушка по имени Марлен Зам. Мой друг Отто, если его можно так называть, положил на нее глаз и раз-другой сводил ее в ресторан. Но из этого ничего не получилось. Впрочем, у него со всеми женщинами одна и та же история. Но адрес ее он запомнил. – Инга открыла сумочку. – Ноллендорфштрассе, 23. Может быть, она что-нибудь знает насчет того, чем именно занимался Пфарр перед смертью.

– Видно, ваш дружок Отто – большой ловелас.

Инга засмеялась. Именно так Отто называл Пфарра. Он был уверен, что Пфарр изменял своей жене и что у него была любовница.

Несколько раз он видел его с какой-то женщиной в одном из ночных клубов, и, по его словам, Пфарр был обескуражен тем, что его застукали. Отто она показалась красивой, но несколько вульгарной. Кажется, ее звали Вера или Ева, или что-то в этом роде.

– Он рассказал об этом полиции?

– Нет. Он говорит, что его никто и не спрашивал. Он, по возможности, предпочитает не иметь дел с Гестапо.

– Вы хотите сказать, что его даже не допрашивали?

– Очевидно, нет.

– Интересно, что за игру они затеяли? – Я помолчал. – Так или иначе, спасибо за то, что вы сделали. Надеюсь, вам было не слишком противно?

Она покачала головой в знак отрицания.

– А как ваши дела? У вас усталый вид.

– Мне пришлось работать допоздна, и я не выспался. К тому же утром была учебная воздушная тревога, черт бы их всех побрал!

Чтобы немного взбодриться, я помассировал виски. Естественно, что о своем визите к Герингу я ничего не стал говорить, не хотел втягивать ее в это дело. Так будет безопаснее для нее.

В то утро Инга была одета в темно-зеленое хлопчатобумажное платье с гофрированным воротником и изящными манжетами с накрахмаленными кружевами. Я вдруг представил себе, как снимаю с нее это платье и мои руки скользят по прелестным изгибам ее ягодиц все дальше и дальше.

– Эта девушка, очевидно, любовница Пфарра. Надо бы ее отыскать.

Я не согласился.

– Если об этом узнают полицейские, мы окажемся в глупом положении. Они, несомненно, с ней уже беседовали, а ковырять в носу, в котором побывал уже чей-то палец, мне бы не хотелось.

Я снял телефонную трубку и попросил соединить меня с господином Сиксом.

Ответил Фаррэй, дворецкий.

– Это Бернхард Гюнтер. Скажите, можно попросить господина Сикса или господина Хауптхэндлёра?

– Прошу прощения, господин Гюнтер, но их нет дома. Утром они оба на собрании, а потом, по-моему, на открытии Олимпийских игр. Вы хотите им что-нибудь передать, господин Гюнтер?

– Да. Передайте им, что я напал на след.

– Это все, господин Гюнтер?

– Они поймут, что я имею в виду. И пожалуйста, сообщите это им обоим, Фаррэй, прошу вас.

– Хорошо, господин Гюнтер.

Я положил трубку.

– Ну что ж... – Я помолчал. – Двинемся в путь.

За десять пфеннигов мы доехали на метро до станции «Зоопарк», отремонтированной по случаю Олимпийских игр. Фасады домов, расположенных напротив станции, тоже были покрашены. Но небо, в котором с шумом плыл дирижабль «Гинденбург» с прикрепленным к днищу олимпийским флагом, определенно нахмурилось.

На улице Инга подтвердила мои опасения.

– Наверное, будет дождь. Так им и надо. А еще лучше, если бы дождь лил две недели подряд.

– Да, погода – это единственное, что им еще неподвластно. – Я тоже решил высказаться. Мы уже подходили к тому дому на Курфюрстенштрассе, который искали. – Пока господин Хауптхэндлер со своим хозяином отсутствуют, я хотел бы на минуту заглянуть к нему. Подождите меня в ресторане Ашингера. – Инга сначала запротестовала, но я объяснил: – Кража со взломом – преступление серьезное, и я не хотел бы, чтобы вы были рядом, если меня обнаружат. Понятно?

Она нахмурилась, но согласилась. Только проворчала мне вслед:

– Упрямец.

Дом под номером сто двадцать оказался пятиэтажным зданием, в котором, если судить по внешнему виду, были очень дорогие квартиры. В таких домах обычно тяжелые черные двери, мало сказать, отполированные – наверное, негр, если бы он оказался рядом, увидел бы в них свое зеркальное отражение.

Я постучал огромным латунным дверным молотком в форме хомута, и на мой стук явился тщедушный смотритель с замедленными, как во сне, движениями. Я поднес гестаповский значок прямо к его слезящимся глазкам, для большей убедительности рявкнув: «Гестапо!», грубо оттолкнул его субтильную фигурку в сторону, а затем прошел в вестибюль. Каждой клеткой он излучал страх.

– Номер квартиры господина Хауптхэндлера!

Когда до привратника дошло, что я пришел не для того, чтобы его арестовать, он немного расслабился.

– Третий этаж, квартира номер пять. Но сейчас его нет дома.

Я ткнул в него пальцем.

– Мне нужен ключ от этой квартиры.

Не усомнившись ни на секунду в правомочности моего требования, он тут же вытащил небольшую связку ключей и снял один с кольца. Я выхватил ключ из его трясущихся рук.

– Если господин Хауптхэндлер вернется, позвоните мне по телефону и после первого гудка положите трубку. Ясно?

– Будет исполнено, все ясно, – ответил он, прерывисто дыша.

Комнаты в апартаментах Хауптхэндлёра располагались на двух уровнях. Дверные проемы были оформлены в виде арок, а натертые до блеска деревянные полы застелены восточными коврами. Во всем была такая аккуратность, что могло показаться, что здесь никто и не живёт.

В спальне стояли две большие кровати, туалетный столик и пуфик. Сама комната и вся обстановка были выдержаны в зеленовато-желтом и коричневом тонах, причем преобладал цвет персика. Мне это все было не по душе. На кроватях лежали раскрытые чемоданы, а на полу валялись пустые фирменные пакеты крупных универсальных магазинов, в том числе «С и А», Грюнфельда, Герсона и Тица. Я заглянул в чемоданы.

Первый принадлежал женщине, и меня поразило, что все, что там находилось, выглядело совершенно новым. У некоторых вещей даже ярлычки оставались на месте, неоторванными, а по чистым подошвам туфель было несложно догадаться, что их ни разу не надевали. В другом чемодане – видимо, самого Хауптхэндлера – новых вещей, пожалуй, совсем не было, кроме отдельных принадлежностей мужского туалета.

Бриллиантового ожерелья я не обнаружил ни в том, ни в другом. Но на туалетном столике лежала папка размером с бумажник, в которой я нашел два авиабилета компании «Дойче Люфтганза» на рейс до Кройдона, Лондон, отправление из Берлина в понедельник вечером. Это были билеты на имя господина и госпожи Тайхмюллер.

Перед тем как покинуть апартаменты Хауптхэндлера, я позвонил в отель «Адлон». Трубку сняла Эрмина, и я поблагодарил ее за помощь в истории с индийской принцессой. Я не знал, работает ли уже подслушивающее устройство, которое должны были установить на этот телефон люди Геринга из Управления научных исследований. Во всяком случае, я не услышал никаких щелчков, и голос Эрмины не резонировал в трубке. Если разговоры уже прослушивались, то вечером я прочитаю запись своего разговора с Эрминой. И таким образом проверю, как исполняется указание Премьер-министра.

Я покинул квартиру Хауптхэндлера, спустился на первый этаж и вернул ключи смотрителю.

– О том, что я был здесь, никому ни слова. Иначе это плохо для вас кончится. Понятно?

Он молча кивнул. В ответ я вытянул руку в нацистском приветствии, чего гестаповцы, кстати, никогда не делают, стараясь как можно меньше привлекать к себе внимание. Но я решил усилить эффект.

– Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер! – повторил смотритель и, салютуя, уронил ключи.

* * *

– Это дело мы должны распутать до понедельника. – Я рассказал Инге об авиабилетах и двух чемоданах. – Самое любопытное, что в женском чемодане все вещи новые.

– Видимо, ваш Хауптхэндлер понимает, как ухаживать за женщинами.

– Все только что из магазина – пояс для чулок, сумочка, туфли. Ни одной ношеной вещи. Как вы думаете, что это означает?

Инга молчала. Она все еще обижалась на меня за то, что я не взял ее с собой.

– Может быть, у него новая работа – ходит по домам и предлагает женскую одежду.

Я по-прежнему недоумевал.

– Ну хорошо, – рассуждала вслух Инга, – допустим, у женщины, с которой он летит в Лондон, нет хорошей одежды.

– Скорее всего, у нее вообще нет одежды. Несколько странная женщина, вы не находите?

– Берни, приходите как-нибудь ко мне. Вы увидите женщину, у которой нет никакой одежды.

На секунду я отвлекся, решив, что как-нибудь я и в самом деле окажусь в ее доме, но тут же заставил себя вернуться к теме разговора.

– Думаю, что все обстоит иначе, и таинственная дама Хауптхэндлера отправляется в это путешествие, полностью обновив гардероб, с головы до пят. Как женщина без прошлого.

– Или, – продолжала Инга, – как женщина, решившая начать жизнь сначала. – Видимо, эта версия увлекала ее все больше и больше. – Женщина, которая решила порвать со своим прошлым. Женщина, которая, вероятно, не может пойти домой и забрать свои вещи, поскольку время не позволяет... Нет, не так. У нее еще есть время до вечера в понедельник. Она, очевидно, боится идти домой, она не может этого сделать, поскольку там есть кто-то, кого она не хочет и не может видеть. – Я собирался уже высказать кое-какие соображения в развитие этой мысли, но она опередила меня: – Вероятно, эта женщина и есть любовница Пфарра, та самая, которую разыскивает полиция. Вера или Ева, забыла ее имя.

– Хауптхэндлер решил бежать с ней вместе? Ну что ж, вполне вероятно. А может, иначе. Пфарр решает объявить своей любовнице об отставке, узнав, что его жена беременна. Ситуация довольна типичная: мужчина преображается, когда узнает, что скоро станет отцом. Но это нарушает все планы Хауптхэндлера, вполне вероятно, имеющего свои виды на фрау Пфарр. А что, если Хауптхэндлер и эта самая Ева заключили союз между собой – два отвергнутых любовника, некий тандем – и заодно решили обзавестись некоторой суммой. Пфарр мог проболтаться Еве о драгоценностях жены.

Допив вино, я встал.

– В таком случае Хауптхэндлер, вероятно, где-то прячет Еву.

– Итак, мы имеем три раза по «вероятно». Это уже больше, чем обеденное меню. Сюда еще одно «наверное», и мне станет плохо.

Я посмотрел на часы.

– Пойдемте, поразмышляем над этим по пути.

– По пути куда?

– В Кройцберг.

– Но на этот раз вам не удастся под предлогом моей безопасности где-нибудь меня оставить, а все удовольствие получить самому. Понятно?

Кройцберг, Крестовая гора, – это южная часть города, парк Виктория – вблизи аэропорта Темпельхоф. Здесь берлинские художники выставляют свои картины. Неподалеку от парка находится площадь Шамиссо, окруженная высокими серыми строениями, напоминающими стены крепости.

Пансион Тиллессена располагался в угловом доме – номер семнадцать, – но его закрытые ставни, сплошь заклеенные плакатами национал-социалистов и художествами КПГ, свидетельствовали о том, что в последний раз нога человека ступала здесь, когда у Бисмарка только-только пробивались усы. Не раньше.

Я подошел к парадной двери, но она была заперта. Наклонившись, я заглянул сквозь прорезь почтового ящика, но никого внутри не увидел.

По соседству, у конторы с вывеской «Генрих Биллингер, немецкий бухгалтер», угольщик раскладывал на лотках, похожих на подносы для хлеба, брикеты бурого угля. Я спросил его, не помнит ли он, когда закрылся пансион Тиллессена. Он вытер свою испачканную в саже бровь и сплюнул, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.

– Никак не скажешь, что это был обычный пансион, – заявил он наконец. Он с сомнением посмотрел на Ингу и, тщательно выбирая слова, добавил: – Если назвать этот дом заведением с дурной репутацией, это будет мягко сказано. Правда, не дом терпимости, но все знали, что шлюхи водят сюда своих клиентов. Я припоминаю, что видел, как еще пару недель назад отсюда выходили какие-то мужчины. Владелец этого заведения к моим постоянным покупателям не принадлежал. Так, изредка покупал у меня лоток угля, и все. Сказать точно, когда пансион закрылся, я, пожалуй, не могу. И вообще не уверен в том, что это так. Вы не смотрите, что там ставни закрыты. По-моему, они здесь никогда и не открывались.

Мы с Ингой свернули за угол, в узкий переулок, мощенный булыжником. По обеим сторонам тянулись гаражи и мелкие лавчонки. На кирпичных стенах с независимым видом сидели ободранные бродячие коты. В проеме двери валялся старый матрас, железные пружины которого упирались в землю. Было заметно, что его пытались поджечь, и в моей памяти сразу возникли почерневшие остовы кроватей с тех фотографий, которые показывал мне Ильман. Мы остановились у сооружения, которое я принял за гараж, принадлежавший пансиону. Я заглянул в окошко, но оно было настолько грязным, что я не смог ничего разглядеть.

– Буду через минуту. – Я вскарабкался по водосточной трубе, висевшей на боковой стене гаража, на крышу, крытую рифленым железом.

– Скорее возвращайтесь! – крикнула Инга мне вслед.

Я осторожно прополз на четвереньках по проржавевшей насквозь крыше, не решаясь встать в полный рост – боялся своей тяжестью проломить крышу. Посмотрев вниз с противоположной стороны, я увидел маленький дворик, куда выходили задние двери пансиона.

Я стал искать водосточную трубу, чтобы спуститься, но с этой стороны ее не было, а крыша соседнего дома, принадлежавшего немецкому бухгалтеру, располагалась слишком низко, чтобы туда спрыгнуть. Мне повезло, что гараж не просматривался со стороны улицы – его загораживало здание пансиона, – и если бы кому-нибудь вздумалось, оторвав взгляд от скучных конторских книг, посмотреть вверх, меня бы все равно никто не заметил.

Впрочем, выхода у меня не было – прыгать придется, хотя высота здесь наверняка больше четырех метров. Что поделаешь?! Прыгнул, но ступни после этого болели так, будто по ним били резиновым шлангом.

Задняя дверь гаража оказалась приоткрытой, и если не считать кучи старых автомобильных покрышек, он был совершенно пуст. Я открыл двойные двери, впустил Ингу и запер их изнутри. Какое-то мгновение мы молча стояли в полумраке, глядя друг на друга, и я чуть было не поцеловал ее. Но для поцелуев с очаровательной девушкой есть места и получше, чем заброшенный гараж в Кройцберге.

Мы пересекли дворик и подошли к задней двери пансиона. Я подергал ручку, но дверь была заперта.

– Что будем делать теперь? – спросила Инга. – Попытаемся поднять засов? Или у вас есть отмычка?

– Что-то в этом роде, – сказал я и вышиб дверь ногой.

– Ловко сработано, – восхитилась Инга. – Вы, видимо, абсолютно уверены в том, что здесь никого нет.

Я усмехнулся: сквозь прорезь почтового ящика было видно, что на коврике у двери лежит куча нераспечатанных конвертов.

Я прошел внутрь. Она долго сомневалась, стоит ли меня сопровождать. Так долго, что мне пришлось даже обернуться и приободрить ее:

– Все в порядке. Здесь никого нет. И держу пари, что нет уже давно.

– Тогда зачем мы сюда пришли?

– Просто посмотреть. Вот и все.

– Вы так это сказали, будто мы зашли в магазин Грюнфельда, – заметила она, следуя за мной по мрачному каменному коридору. В тишине были слышны только наши шаги: уверенные и громкие – мои, осторожные и робкие – ее.

В конце коридора я остановился и заглянул в большую кухню, откуда шла сильная вонь. Везде были навалены горы грязной посуды. На кухонном столе валялись засиженные мухами куски сыра и мяса. Прямо над ухом прожужжала жирная муха. Шагнув в кухню, я почувствовал, что вонь стала невыносимой. Инга за моей спиной закашлялась так, что я подумал, ее сейчас вырвет. Я подбежал к окну и распахнул его. На мгновение мы задержались у окна, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Затем мой взгляд упал на пол – там перед плитой валялись какие-то клочки бумаги. Одна из дверок топки была открыта, и я наклонился, чтобы посмотреть, что в ней. Топка была забита сгоревшей бумагой – огонь кое-где пощадил уголки и края бумажных листов.

– Попробуйте вытащить то, что осталось от бумаги. Похоже, что кто-то заметал следы и сильно торопился.

– Вас интересует что-нибудь конкретное?

– Все подряд, что удастся вытащить.

Я направился к двери.

– А вы куда?

– Пойду посмотрю, что там наверху. – Я показал на кухонный лифт. – Если я вам понадоблюсь, покричите в шахту. – Она молча кивнула и закатала рукава.

Наверху повсюду торжествовал беспорядок: двери в шкафах были сорваны с петель, у столика дежурного валялись пустые ящики, а их содержимое лежало на потертом ковре. Как тут было не вспомнить о разгроме в квартире Геринга на Дерфлингерштрассе! Почти во всех спальнях с полов были сорваны доски, а трубы, судя по виду, кто-то, вероятно, обметал метлой.

Добравшись до столовой, я увидел кровь на белых обоях – впечатление, что какой-то гигант размазывал кровь по стене, а пятно крови на ковре было величиной с тарелку, не меньше. Я наступил на что-то твердое и, наклонившись, поднял предмет, который сначала принял за пулю. Это была свинцовая гирька, вся в крови. Я машинально взвесил ее на руке, а затем опустил в карман пиджака.

Деревянная полочка кухонного лифта также была покрыта кровью. Я сунул голову в шахту, чтобы позвать Ингу, и меня тут же вырвало – такой гнилью пахло оттуда. Я отшатнулся. В шахте лифта что-то застряло, и это «что-то» никак не было зачерствевшим завтраком. Закрыв нос и рот носовым платком, я снова посмотрел вниз – было ясно, что лифт застрял между этажами. Запрокинув голову, я увидел, что кто-то сунул кусок дерева в блок, чтобы заклинить его.

Я залез на полку и уселся так, что вся верхняя половина моего тела оказалась в шахте. Дотянувшись до куска дерева, я выдернул его, и мимо меня пронесся трос, на котором был подвешен лифт, затем раздался оглушительный грохот внизу: это лифт стукнулся о пол кухни. В ту же минуту оттуда донесся испуганный крик Инги, и мгновение спустя – второй, только на этот раз крик был еще дольше и еще пронзительней.

Я выскочил из столовой, слетел по ступенькам в подвальный этаж и увидел, что она стоит в коридоре, в полуобморочном состоянии прислонившись к стене.

– С тобой все в порядке?

– Это так страшно!

Инга проглотила слюну.

– О чем ты говоришь?

Я пошел в кухню, и вслед мне донеслось:

– Не ходи туда, Берни.

Но было уже поздно. Моему взору предстал мертвец. Тело, лежавшее на боку в лифте, было согнуто почти пополам – колени прижаты к груди. Такое положение принимает человек, решившийся прыгнуть в Ниагарский водопад в бочке из-под пива.

Вдруг мне показалось, что голова его поворачивается. Я не сразу сообразил, что это шевелятся личинки, покрывавшие ее сплошь. От обилия крошечных червей почерневшее лицо было похоже на блестящую маску. Я почувствовал явный позыв к рвоте, но, прикрыв нос и рот носовым платком, шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть труп.

Наклонившись, я услышал легкое шуршание, похожее на шелест ветра в мокрой листве, – звук, возникавший от движения сотен крошечных крылышек. Хотя мои знания в области патологической анатомии весьма скромны, но достаточны, чтобы вспомнить, что вскоре после смерти мухи откладывают яйца на влажных участках трупа – на глазах, во рту, а также на открытых ранах. Имея в виду несметное количество личинок, покрывавших верхнюю часть черепа и правый висок, можно было предположить, что причиной смерти стали побои.

Судя по одежде несчастного, это был мужчина, и, видимо, не из бедных – стоило взглянуть на его более чем добротную обувь. Я сунул руку в правый карман его пиджака и вывернул его наружу – на пол упали мелкие монеты и обрывки бумаги, но ничего, что помогло бы установить его личность, не было. Я ощупал снаружи нагрудный карман его пиджака, но и он, по-видимому, был пуст, а мне совсем не хотелось шарить рукой между его коленками и покрытой червями головой, чтобы в этом удостовериться. Я встал и шагнул к окну – чуть отдышаться, как вдруг меня осенило.

– Что ты там делаешь, Берни? – Теперь голос Инги звучал чуть спокойней.

– Подожди меня в коридоре, – приказал я ей. – Я скоро выйду. Но сначала постараюсь выяснить, кто он, этот наш приятель.

Было слышно, как она глубоко вздохнула, а затем чиркнула спичкой, закуривая.

Обнаружив на кухне ножницы, я снова подошел к лифту и разрезал рукав пиджака до локтя. На коже – уже зеленовато-багровых тонов, – под которой выступали затвердевшие вены, четко выделялась татуировка: по рисунку что-то вроде большого черного насекомого. Мне всегда была непонятна страсть к татуировке. Все-таки в жизни есть масса куда более интересных занятий, чем сидеть и уродовать самого себя. И если есть в этом деле положительная сторона, то заключается она в том, что татуировка позволяет быстро и точно опознать человека, и я подумал, что нам не долго осталось ждать до тех пор, пока каждый гражданин Германии будет обязан наносить татуировку на тело. А сейчас императорский орел объяснил мне совершенно ясно, что передо мной Герхард фон Грайс собственной персоной. Это было таким же бесспорным свидетельством, как если бы я обнаружил его партийный билет или паспорт.

В дверь заглянула Инга.

– Как ты думаешь, кто это может быть?

Я закатал рукав и сунул руку в топку.

– Я не думаю, а знаю наверняка, – ответил я, роясь в холодном пепле.

Мои пальцы нащупали что-то длинное и твердое. Я вытащил этот предмет из печи и внимательно осмотрел. Огонь едва затронул его. Такая древесина почти не горит. В толстой части этого предмета было выдолблено углубление, в котором я увидел кусок свинца, похожий на тот, что валялся на ковре в столовой наверху. В другой впадине, рядом с первой, было пусто, и у меня не оставалось сомнений в том, что кусок свинца, лежавший у меня в кармане, выпал именно отсюда.

– Его звали Герхард фон Грайс. Это был первоклассный шантажист, и, видимо, с ним расплатились. На этот раз навсегда. Кто-то погладил его по головке вот этим предметом.

– А что это такое?

– Часть сломанного бильярдного кия.

Я швырнул его назад в печь.

– Наверное, следует сообщить о нашей находке в полицию?

– У нас нет времени на общение с полицией. По крайней мере, сейчас; Если мы обратимся в полицию, то нам несколько дней подряд придется отвечать на их глупые вопросы.

Я подумал про себя и о том, что, если Геринг еще пару дней будет платить мне суточные, это не повредит моему здоровью, но вслух этого не сказал.

– Так... Но как быть с этим мертвецом?

Инга смотрела на меня в упор.

Я оглянулся на труп фон Грайса и только пожал плечами.

– Он подождет, – сказал я. – Ты же не хочешь испортить нам пикник. Правда, дорогая?

* * *

Мы собрали все, что осталось от бумаг, которые Инге удалось найти в топке, и на такси вернулись в контору. Я налил себе и ей по стакану коньяка. Инга с удовольствием выпила, держа стакан двумя руками, как ребенок, получивший свой любимый лимонад. Я присел на подлокотник ее кресла и, обняв за плечи – она вздрагивала, – привлек Ингу к себе. То, что нам обоим пришлось только что пережить, определенно нас сблизило.

– Извини меня, я не привыкла к трупам, – сказала она смущенно. – Особенно когда они сваливаются на тебя в кухонных лифтах. Да еще в совершенно разложившемся состоянии.

– Конечно, для тебя это был настоящий шок. Жаль, что тебе пришлось все это увидеть. Видимо, он уже перестал следить за собой.

Инга откинулась на спинку кресла.

– Я бы никогда не подумала, что человек может превратиться в такое. Он был похож... как бы это сказать... на груду тухлых овощей, какой-то мешок с гнилой картошкой.

Я едва удержался, чтобы не отпустить еще одно язвительное замечание. Но вместо этого я уселся за стол и разложил обрывки бумаг, добытые из топки в кухне Тиллессена. В основном это были счета, и среди них один, сохранившийся лучше других, меня заинтересовал.

– Что это? – спросила Инга.

Я поднял клочок бумаги, держа его указательным и большим пальцами.

– Квитанция о выплате зарплаты.

Она встала, чтобы попытаться прочитать текст.

– Выписка из ведомости Управления по строительству скоростных автомагистралей.

– Можно понять, кому именно?

– Человеку по имени Ганс Юрген Бок. До недавнего времени он сидел в тюрьме, где его соседом по камере был некто Курт Мучман, взломщик сейфов.

– И ты, наверное, думаешь, что этот самый Мучман вскрыл сейф Пфарра?

– Они с Боком состояли в бандитском картеле. Как и владелец этого, с позволения сказать, отеля, который мы только что посетили.

– Хорошо. Бок, Мучман и Тиллессен – члены картеля. Но какая связь между ними и строительством автодороги?

– Толковый вопрос. Давай подумаем. Может быть. Бок решил завязать и занялся делом. Как бы то ни было, нам непременно надо с ним поговорить.

– Может быть, он подскажет, где скрывается Мучман?

– Возможно.

– И Тиллессен.

– Тиллессен мертв, – объяснил я. – Фон Грайс умер от того, что его избили до смерти сломанным бильярдным кием. А несколько дней назад, в полицейском морге, я видел вторую половину этого кия. Его сунули Тиллессену в нос и так врезали по этому кию, что он пробил голову.

Инга поморщилась.

– Откуда ты знаешь, что это Тиллессен?

– В этом я до конца не уверен. – Мне пришлось признаться в том, что это гипотеза. – Но я знаю, что Мучман скрывается и что, освободившись из тюрьмы, он жил у Тиллессена. И не думаю, чтобы Тиллессен оставил труп у себя в пансионе. Если бы он был жив, то, конечно, избавился бы от него. По последним данным, полиция все еще не установила личность погибшего. Поэтому я и допускаю, что это может быть Тиллессен.

– А это не может быть Мучман?

– Вряд ли. Пару дней назад мой осведомитель рассказал, что Мучмана разыскивает наемный убийца, а к тому времени тело с обломком кия в носу уже выловили из канала Ландвер. Так что, скорее всего, это все-таки Тиллессен.

– А Грайс? Он тоже состоял в этом картеле?

– Нет, не в этом. В другом, и гораздо более могущественном. Он работал на Геринга. Тем более я не могу понять, как он там оказался.

Я пополоскал коньяком рот и позвонил в Управление по строительству скоростных автомагистралей. Ответил мне служащий из отдела заработной платы.

– Мое имя Ринакер, – сказал я. – Криминальинспектор Ринакер из Гестапо. Нам нужны сведения о местопребывании дорожного рабочего по имени Ганс Юрген Бок, по платежной ведомости номер 30-4-232564. Он может помочь нам задержать врага рейха.

– Вас понял. – Служащий говорил очень деловым тоном. – Что именно вас интересует?

– Сообщите, на каком участке автострады работает Бок и будет ли он сегодня на месте.

– Подождите, пожалуйста, минуту, я посмотрю по картотеке.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18