Правда о герцоге - Волшебство любви

Кэролайн Линден

Волшебство любви

Глава 1

Герцог Дарем умирал.

Об этом не говорили прямо, но все понимали, что конец близок. Стараясь производить как можно меньше шума при выполнении отдаваемых шепотом указаний, слуги готовили дом к трауру. Нотариуса уже поставили в известность и ждали его прибытия. В срочном порядке были разосланы письма сыновьям герцога – одному в Дувр, в расположение расквартированного там полка, другому в Лондон, с призывом как можно быстрее приехать домой. Дарем и сам знал, что смерть его близка, и вплоть до внезапного сердечного приступа, который случился накануне вечером, он лично отдавал распоряжения, касающиеся церемонии погребения.

Эдвард де Лейси стоял возле постели умирающего отца. Скрюченный подагрой герцог полулежал, опираясь на подушки. Он дышал с трудом и был без сознания. Врач считал, что надежды на выздоровление нет и что с каждой минутой старику будет становиться только хуже. Уход из жизни отца не мог оставить Эдварда беспечальным, но утешением мог служить тот факт, что отец его прожил долгую, насыщенную событиями жизнь и умирал своей смертью.

Дарем очнулся.

– Чарлз? – слабым голосом позвал он. – Это ты?

Эдвард шагнул ближе.

– Нет, сэр, – тихо сказал он. – Чарлз еще не приехал.

– Я должен… поговорить… с Чарлзом, – задыхаясь, проговорил отец. – Должен… – Он поднял руку и немеющими пальцами схватил Эдварда за рукав. – Приведи его… ты должен его привести.

– Он уже в пути, – пообещал Эдвард, хотя отнюдь не был в этом уверен. В письме к брату Эдвард описал ситуацию, до предела сгустив краски, но все его увещевания и призывы могли возыметь действие лишь в том случае, если письмо попадет Чарлзу в руки, однако и это не гарантировало результат: брат мог оказаться в той степени опьянения, когда просто не сможет прочесть письма, а тем более понять, о чем оно. И даже если он сможет прочесть и понять написанное, не факт, что он захочет приехать.

Эдвард пожал руку герцога и, возмещая нехватку уверенности избытком надежды, сказал:

– Он непременно появится с минуты на минуту.

– Я должен сообщить ему… – пробормотал Дарем, скривившись от досады, – всем вам…

Эдвард ждал продолжения, но отец его закрыл глаза и замолчал. Лицо умирающего исказила мука. Эдвард поймал себя на том, что испытывает досаду, и тут же мысленно отчитал себя за мелочную зависть. Ему нужен Чарлз, всегда Чарлз, первенец, в то время как он, Эдвард, был тем единственным из трех сыновей герцога, на которого Дарем всегда мог положиться, на которого всегда рассчитывал.

Эдвард резко одернул себя. Не об этом надо думать, когда отец стоит на пороге вечности.

– Сообщите обо всем мне, сэр, – прошептал он, – я передам Чарли на случай, если… – «На случай, если он не прибудет вовремя». – Я позабочусь о том, чтобы он узнал все, что вы хотите сказать, как только он приедет, если вы в это время будете спать.

– Да, – послышался тихий голос отца. Язык его заплетался. – Я усну. Скоро. Но не… не раньше, чем скажу Чарлзу… – Он вздохнул и затих. Он лежал так тихо, что на мгновение Эдвард подумал, что худшее уже произошло. Однако грудь герцога чуть заметно вздымалась – он был все еще жив.

В гнетущей тишине комнаты послышался отдаленный стук копыт. В тот же миг умирающий вздрогнул, приободрившись, и, приподнявшись на локтях, сел в кровати.

– Чарлз, – сдавленно прошептал Дарем. Лицо у него стало пепельно-серым. – Чарлз… Это ведь он, Эдвард?

Эдвард бросился к окну. Он заметил, как мелькнул красный китель, за мгновение до того, как визитер скрылся из виду, ступив под фронтон над главным входом.

– Это Джерард, отец.

– А, – сказал Дарем, – без сил опустившись на подушки. – Славный мальчик, Джерард.

Эдвард криво усмехнулся. Отец попытался скрыть разочарование, но ему это плохо удалось. Однако Эдвард был рад уже тому, что приехал хотя бы младший брат.

– Я пойду и приведу его.

– Да, – пробормотал Дарем, – мне будет приятно его увидеть. А Чарлз… Чарлз скоро приедет?

– С минуты на минуту, – снова сказал Эдвард и выскользнул за дверь.

Ему на смену в комнату тут же вошел доктор. А Джерард уже бежал вверх по лестнице.

– Я опоздал? – с тревогой спросил он.

Эдвард покачал головой. Джерард выдохнул и провел ладонью по волосам. Темные волосы его были влажными от пота, и пыль покрывала его с головы до пят.

– Слава Богу. Я скакал весь день, едва не загнал бедного коня. – Он посмотрел на Эдварда. – Чарли здесь?

– От него ни слуху ни духу, как обычно, – пробормотал Эдвард. Они вместе шли по коридору к спальне отца. – Отец попросил его приехать еще два дня назад.

– Ну что же, кое-что никогда не меняется, – со вздохом констатировал Джерард и расстегнул несколько верхних пуговиц на кителе. – Мне бы помыться.

Эдвард кивнул:

– Все уже готово. Только, Джерард, поторопись.

Брат остановился на пороге спальни.

– Так он на самом деле умирает?

Это казалось невероятным даже Эдварду. Дарем был человеком с живым и бурным темпераментом и так же крепок телом и духом, как его сыновья. С тех пор как двадцать лет назад умерла герцогиня, дом герцога являлся оплотом чисто мужских занятий и развлечений, и никто из домочадцев не отдавался этим занятиям с таким самоотречением, как сам герцог Дарем. Эдварду было уже почти восемнадцать, когда братья смогли наконец превзойти отца в меткости, а обскакать герцога им удалось лишь когда семейный врач настрого запретил его светлости садиться в седло после того, как в возрасте семидесяти лет он упал с лошади и повредил себе спину.

Но сейчас Дарему было восемьдесят. Он был пожилым человеком и вот уже больше полугода стремительно угасал. Джерард не видел отца все это время и потому не мог знать, как сильно тот сдал.

– Да, он совсем плох, – сказал Эдвард, отвечая на вопрос брата. – Я удивлюсь, если он переживет эту ночь.

Когда несколько минут спустя младший брат осторожно вошел в комнату умирающего, Эдвард уже вернулся туда и стоял у окна. Дарем велел ему ждать там, чтобы немедленно объявить о появлении Чарли. Интересно, думал Эдвард, что хотел он сообщить Чарли такого важного? Видит Бог, Чарли вот уже лет десять, а то и больше, нет никакого дела до отца и того, что он имеет ему сказать, и, по всей очевидности, ему и сейчас все равно. Но какие бы слова ни приберег Дарем для своего наследника, он явно придавал им какую-то особую важность, раз так настаивал на том, чтобы быть услышанным.

Скрипнула дверь, и герцог снова резко поднялся и воскликнул:

– Чарлз?

– Нет, отец, это я, Джерард. – В голосе Джерарда не было и намека на обиду. Он прошел к кровати и взял отца за руку. – Эдвард написал мне какую-то ерунду, будто ты заболел, – сказал он. – Вот я и приехал, чтобы вправить ему мозги.

– Но почему ты не привел Чарлза? – уже в агонии воскликнул герцог. – Ах, мальчики!.. Я должен сказать Чарлзу… попросить у него прощения.

Неожиданный поворот. Эдвард и Джерард переглянусь.

– Просить у него прощения, отец?

По впалой щеке герцога покатилась слеза, оставляя влажный след.

– Я всех вас должен молить о прощении. Я не знал… Если бы я только знал… Если бы я узнал вовремя… У тебя, Джерард, все будет хорошо, ты всегда умел выходить сухим из воды, и у Эдварда будет леди Луиза… Но Чарлз. Чарлз не будет знать, что делать…

– Что вы имеете в виду? – Эдвард отдал должное невозмутимому тону брата, хотя отчего-то волосы у него на затылке зашевелились.

– Эдвард… – Дарем протянул к нему дрожащую руку.

Эдвард подошел ближе, опустился на колени возле кровати и наклонился к отцу, чтобы лучше слышать слабеющий старческий голос.

– Я знаю, что ты меня простишь и разберешься, как поступить… Прости меня. Я должен был сказать раньше… До того как стало слишком поздно…

– Что рассказать, отец? Что слишком поздно? – Эдвард боролся с необъяснимым страхом.

У него за спиной Джерард свистящим шепотом попросил доктора выйти.

– Скажите Чарлзу… – хрипел герцог, – скажите ему, что мне жаль…

– Вы сами ему скажете, когда он приедет, – проговорил Эдвард.

Джерард в два шага преодолел расстояние до окна, но покачал головой, выглянув на дорогу. Эдвард вновь повернулся к отцу.

– Отдыхайте, сэр.

– Отдыхать! – Дарем закашлялся. Все тело его сотрясали конвульсии. – Не знать мне покоя, пока вы не даруете мне прощения… – Голубые глаза его, обращенные к Эдварду, горели безумием.

– Я… – Эдвард запнулся. – Да. Что бы там ни было, отец, я тебя прощаю.

– Джерард! – воскликнул герцог.

– Вы знаете, что я прощу вас, сэр. – Джерард вернулся к кровати. – Но за какое прегрешение? – Даже он не был сейчас способен шутить.

– Я пытался… – герцог говорил все тише, – нотариус… расскажет… Простите.

После этого ничего связного Дарем уже не говорил. Он то впадал в беспамятство, то ненадолго вновь приходил в сознание. Так продолжалось весь день и весь вечер, и наконец глубокой ночью он перестал дышать. Эдвард в это время сидел рядом с кроватью. Джерард был с ним почти все время и ушел спать пару часов назад, валясь с ног от усталости. Доктор уснул еще раньше, и Эдвард не видел причин его будить. Дарем прожил жизнь долгую и содержательную, а последние несколько месяцев сильно страдал от боли. То, что сейчас Дарем наконец обрел покой, было высшим милосердием.

Эдвард медленно выпрямился в кресле и наклонился, чтобы взять руку отца. Она была все еще теплой. На ощупь она была такой же, как весь прошедший год, когда болезнь поселилась в теле герцога, пожирая его изнутри, иссушая его плоть. Рука его была бессильной и вялой, и таковой и останется.

– Прощай, отец, – сказал он тихо, вернув безжизненную руку на отцовскую грудь.

Нотариус герцога, мистер Пирс, прибыл на следующий день. Он вот уже двадцать лет вел дела Дарема, как отец его и дед до него. Когда экипаж нотариуса подъехал к дому, Эдвард уже ждал его в холле.

– Наверное, мне бы следовало начать с выражения соболезнования, – сказал Пирс, взглянув на висевшую на двери траурную ленту. – Я сочувствую вашей утрате, милорд.

– Спасибо. – Эдвард сдержанно поклонился.

– Его светлость отправил мне подробные указания, как всегда. Я задержался с визитом на сутки, собирая всю информацию, какую по его желанию должен вам предоставить. – Пирс сделал паузу. – Как только вы будете готовы, я в вашем распоряжении.

– Мой брат, лорд Грешем, еще не прибыл. Мы с капитаном де Лейси не хотели бы приступать к делу без него.

Пирс кивнул:

– Как пожелаете, сэр.

– У меня к вам только один вопрос, – сказал Эдвард, остановив нотариуса взмахом руки. – Перед самой кончиной отец был сильно взволнован, умолял нас простить его, но он ни за что не захотел говорить, в чем именно перед нами провинился. Он сказал, что вы все разъясните.

Пирс вздрогнул от неожиданности.

– Он не… Он вам не сказал?

– Что он нам не сказал? – Джерард спускался по лестнице, на ходу застегивая китель.

– Добро пожаловать домой, капитан. Мои глубочайшие соболезнования, – сказал, учтиво поклонившись, нотариус.

– Благодарю вас, мистер Пирс. – Джерард обернулся к Эдварду. – Таинственное прегрешение? – Эдвард коротко кивнул, и Джерард устремил пристальный взгляд на мистера Пирса. – Вы знаете, что имел в виду Дарем? – спросил он, по своему обыкновению, без обиняков.

Мистер Пирс переводил взгляд с одного брата на другого.

– Да, – сказал он, – думаю, что знаю. У меня имеется письмо, а также несколько других документов, полученных от его светлости, которые все объяснят, если такое вообще можно объяснить. Но я думаю, нам следует дождаться лорда Грешема, чтобы вы смогли вместе выслушать все, включая завещание вашего отца.

– Один Бог знает, когда Грешем выберется в Суссекс из Лондона, – сказал Джерард. – Мы с братом хотели бы знать сейчас.

– Да, – кивнул Эдвард, когда нотариус вопросительно на него посмотрел.

Они с Джерардом так и не смогли разгадать, что имел в виду отец, и это нервировало Джерарда не меньше его самого. За завтраком они договорились, что, поскольку Дарем взвалил эту задачу на нотариуса, скорее всего речь шла о каких-то неурядицах с наследством. Возможно, отец в своем завещании поставил какие-то обременительные условия для получения наследства или выдвинул какие-то неожиданные требования. Впрочем, во власти Дарема было свое завещание изменить, и тогда необходимость вымаливать прощение у своих сыновей отпала бы сама собой. Оба брата пребывали в полнейшей растерянности, и обоим не терпелось получить ответы на свои вопросы.

Мистер Пирс набрал в легкие воздух.

– Его светлость пожелал, чтобы вы услышали это сразу – все трое! – поскольку то, что вы услышите, касается всех вас троих.

– Мы требуем, чтобы вы сообщили нам обо всем прямо сейчас, – резко осадил нотариуса Джерард.

– Будьте любезны, – несколько вежливее добавил Эдвард, – сообщить нам сейчас, поскольку мы не желаем тянуть с этим вопросом.

– Ваш отец…

– Он мертв, – сказал Эдвард. – Насколько я понимаю, в настоящий момент вы находитесь на службе моего брата.

Все знали, что поместьем Дарем управлял Эдвард. В его ведении находилось все, включая то, какие цветы сажать в саду. Все также знали, что Чарлзу плевать на то, какой именно нотариус будет вести его дела. Если бы Эдвард решил уволить Пирса, Чарлз бы и пальцем не пошевельнул, чтобы этому помешать. И кому, как не мистеру Пирсу, было знать о том, насколько выгодно вести юридические дела Дарема. Он колебался разве что пару секунд, в нерешительности переводя взгляд с Эдварда на Джерарда и обратно.

– Беда в том, – понизив голос, заговорил нотариус, – что проблему четко не определить. Корни ее уходят в далекое прошлое, а распутать этот клубок после стольких лет будет непросто.

– Что за клубок? – прорычал Джерард.

– Существует вероятность, – осторожно подбирая слова, продолжил мистер Пирс, – очень малая вероятность, хотя и эту малую вероятность нельзя игнорировать, что…

– Что? – довольно резко напомнил Пирсу Эдвард, когда нотариус снова в нерешительности замолк. Эта нерешительность нотариуса лишь усугубляла самые худшие подозрения Эдварда.

– Вероятность того, что все вы, я хочу сказать, что вы все… возможно… не сможете получить свое наследство… полностью.

– Что?

– Объясните. – Эдвард поднял руку, приказывая Джерарду помолчать. – Почему мы можем не получить свое наследство?

Мистер Пирс болезненно поморщился. Ему не нравился тон Эдварда.

– Его светлость был женат до того, как он женился на вашей покойной матери, на герцогине, – почти шепотом произнес Пирс. – Очень давно. – Пирс помолчал. – Дарем и та юная леди… оба решили, что решение вступить в брак оказалось поспешным и опрометчивым, так сказать, ошибкой молодости, и потому пути их разошлись, – последовала еще одна пауза, – но… развода не было.

Больше Пирс мог ничего не говорить. Эдвард и так понимал, что следовало из сказанного нотариусом. Он посмотрел на брата и увидел в его глазах отражение собственного ужаса. Боже святый! Если Дарем был женат… Если его первая жена была жива, когда их отец вступил во второй брак… когда он женился на их матери…

Нотариус продолжил:

– К несчастью, из недавно полученных герцогом писем явственно следует, что его первый брак не был забыт всеми, как это представлялось его светлости. В тех письмах содержится намек на то, что женщина может быть все еще жива. Его светлость потратил немало усилий и средств на то, чтобы определить ее местонахождение…

– Вы говорите, – зловещим голосом сказал Джерард, – что наш отец был двоеженцем?

На лбу мистера Пирса выступили мелкие бисеринки пота.

– Это еще не доказано.

– Но это возможно. – Джерард ткнул мистера Пирса пальцем в грудь. – И вы нам об этом не сказали!

– Мне было приказано не говорить, сэр!

– О чем эти письма? – требовательно спросил Эдвард.

Мало сказать, что эта новость потрясла его. Можно понять, почему отец предпочел скрыть этот факт от Джерарда. Он сражался с Наполеоном в Испании и вернулся оттуда всего два месяца назад, когда его полк перевели в Дувр. Эдвард мог бы даже понять, почему старик и мистер Пирс ничего не сообщили Чарли, даже если Чарли и был наследником титула. От Чарли трудно было ожидать адекватной реакции, а помощи в решении проблемы тем более. Но то, что отец не рассказал об этом ему, Эдварду, который жил с ним под одной крышей, управлял его поместьем и каждый вечер садился с ним за стол… Ухаживал за ним до самой смерти… Если был на свете человек, которому Дарем мог смело доверить самые страшные тайны, то это он, его сын Эдвард.

Очевидно, он заблуждался.

– Я принес эти письма с собой, как распорядился его светлость… – Мистер Пирс виновато кивнул на свой разбухший от бумаг портфель. – Как я думаю, он хотел сам разрешить проблему и не пожелал тревожить никого из вас троих, милорд.

Да уж, он сильно всем удружил, с горечью подумал Эдвард.

– Мы позже на них взглянем, – произнес он, с трудом скрывая эмоции.

– Благодарю вас, милорд, – с поклоном сказал Пирс и торопливо, явно испытывая облегчение, последовал за дворецким наверх.

Эдвард направился следом за братом в гостиную. Когда Эдвард вошел, Джерард уже наливал себе бренди.

– Чертов негодяй, – пробормотал Джерард.

– Отец или нотариус? – Эдвард закрыл за собой дверь гостиной. Ни к чему будоражить любопытство слуг, они и так услышали больше, чем нужно.

– Оба. – Джерард одним махом осушил бокал и налил себе второй. Вопросительно приподняв бровь, он посмотрел на брата, однако тот покачал головой. – Но больший негодяй все же отец, как мне кажется. О чем, черт возьми, он думал?

– Понятия не имею, и я был тут, рядом с ним, все это время.

Джерард сочувственно посмотрел на Эдварда.

– Я не это имел в виду. Просто… Каким надо быть глупцом, чтобы скрывать такое?

– Глупцом, который не хочет выглядеть таковым, – сказал Эдвард. – Или старым дураком, который все еще думает, что может все и вся держать под контролем.

– Бастарды, – произнес Джерард, и Эдвард невольно поморщился. Произнесенное вслух, это слово резануло по ушам. – Мы все бастарды, если окажется, что та женщина жива. Все это… – он обвел рукой вокруг себя, словно хотел охватить этим жестом комнату, дом, поместье, – все достанется какому-то чужаку. – Он помолчал немного. – Кому все это перейдет? Я даже представить не могу.

Эдвард вздохнул. Ему даже думать об этом не хотелось. Дарем должен был отойти Чарли.

– Какому-нибудь дальнему родственнику. Возможно, нашему троюродному брату Августусу.

– Возможно, тому, кто посылал эти письма, – сказал Джерард.

– Возможно. Возможно, это она сама их и писала. Возможно, ее дети… Господи… – прошептал он, словно ему только что пришла в голову эта поразительная мысль. – Ты ведь не думаешь, что у нашего отца были другие дети?

– Вот это будет скандал! – Брат его хрипло рассмеялся. – Странно, что они до сих пор не заявили о себе во весь голос.

– Странно, что наш отец ни разу не заикнулся об их возможном существовании. – Эдвард подошел к высоким стрельчатым окнам, выходящим на роскошный сад, разбитый в соответствии с планировкой, составленной их матерью. Сад, за которым так любовно ухаживал сам Эдвард. Он чувствовал себя дома в этом саду. Ему было так хорошо и покойно там. Так было. Грудь его распирало от ярости, от обиды за то, что все это у него отнимут и отдадут другим. Он всю свою жизнь провел тут, делая все, что требовалось. Он был нужен здесь. Не станет Дарема, и кем он будет, куда пойдет? Как сможет он, глядя в глаза своей невесте, леди Луизе Холстон, сказать ей, что он больше не лорд Эдвард де Лейси, брат герцога Дарема, а всего лишь бастард, у которого за душой ничего нет? Скандал из-за двоеженства его отца будет грандиозным. Как может он требовать от Луизы не обращать внимания на сплетни? У Эдварда просто не укладывалось в голове, как мог его отец хранить в тайне тот факт, что он женился на их матери, будучи уже женатым человеком, отдавая себе отчет в том, что эта тайна в любой момент может открыться и перевернуть жизнь всех близких ему людей. В этот момент Эдвард был почти рад тому, что его отец уже мертв, потому что, будь Дарем жив, Эдвард не удержался бы и наговорил отцу такого, за что его бы непременно отправили в ад.

Джерард подошел к брату. Опрокинув остатки бренди в рот, он сказал:

– Мы должны отыскать Чарли.

– Чтобы он нашел единственно верный путь к решению проблемы и посвятил всего себя достижению поставленной цели, – пробормотал Эдвард.

Джерард презрительно фыркнул.

– На это вряд ли стоит рассчитывать. Однако это и его проблема тоже. Ему предстоит потерять даже больше, чем тебе или мне.

– Когда это имело значение? – сказал Эдвард, но он был согласен с братом.

Разумеется, они должны сообщить Чарли, и поскольку Чарли не затруднил себя поездкой в Суссекс, даже получив известие о том, что отец умирает, ехать в Лондон, очевидно, придется им. И возможно, то, что ему предстоит узнать, побудит их старшего брата заняться чем-то более полезным, чем вечной погоней за наслаждениями. Возможно, именно по этой причине Дарем так отчаянно стремился попросить у Чарли прощения – он хорошо понимал, как сильно изменится жизнь его старшего сына, если он утратит имя, титул и состояние.

К несчастью, при всей уверенности их отца в том, что они лучше готовы к тому, что их ждет, и Джерарда и Эдварда ждала та же незавидная участь.

Поскольку если им не удастся доказать правомочность притязаний Чарли, они все – и Чарли, и Джерард, и он, Эдвард, – потеряют все.

Глава 2

Они нашли Чарли не в игорном доме и не в борделе, а в собственной спальне. Мирно спящим в постели. Разумеется, судя по числу разбросанных по полу пустых бутылок из-под вина и предметов дамского туалета, одного его застали по чистой случайности. Как бы там ни было, факт, что Чарли не пришлось нигде искать, оказался им на руку.

– Вставай, Чарли. – Джерард прошелся по комнате, раздернул шторы, при этом стараясь производить как можно больше шума.

Эдвард пытался успокоить растревоженного дворецкого и потому несколько отстал. Убедив беднягу, что его не уволят за то, что позволил побеспокоить лорда Грешема, Эдвард послал дворецкого за горячим чаем и отправился на подмогу Джерарду.

Чарли, что-то недовольно пробурчав, повернулся на другой бок.

– Уходите, – простонал он, – я болен.

– Это мы видим. – Джерард взял с шезлонга дамский чулок. – Смертельно болен, я бы сказал.

Чарли скосил глаза на чулок, затем снова их закрыл.

– Агата. Только она носит фиолетовые чулки.

– И, полагаю, эта Агата заразила тебя оспой или чем-то другим, от чего ты так страдаешь.

– У меня голова болит, чертов придурок.

Джерард презрительно фыркнул. Эдвард уничижительно посмотрел на брата. Он уже успел обнаружить стул и придвинул его к кровати.

– В твоих же интересах побыстрей поправиться, Чарли. У нас проблемы куда серьезнее, чем банальное похмелье.

– О чем ты? О да, я получил твою записку насчет отца. – Чарли вновь с усилием приоткрыл опухшие веки. – Полагаю, я уже опоздал с выражением моего почтения родителю.

– Да, ты опоздал, – сухо заметил Эдвард. – На несколько суток.

– Так я и думал. Ну, старику на том свете сейчас покойнее, чем было бы, случись ему перед смертью пообщаться со мной.

– Я так не думаю, – возразил Эдвард. – Он отчаянно хотел с тобой встретиться перед тем, как отдал Богу душу.

На мгновение лицо Чарлза стало похоже на маску, и уже далеко не в первый раз Эдвард задался вопросом о том, что не поделили старший брат и отец. Но Чарли лишь пожал плечами, и мышцы лица расслабились. Он подоткнул еще одну подушку под спину и немного приподнялся.

– Тогда, полагаю, мне следует ждать визита призрака покойного родителя. Боюсь, этот призрак станет преследовать меня до конца дней, и все из-за того, что я лишил отца удовольствия прочесть мне напоследок очередную нотацию.

– Тебе бы это не помешало, – сказал Джерард. – Нам пришлось солгать ему и сказать, что ты уже в пути.

– Никто не просил вас лгать ради меня. – Чарли бросил на брата пренебрежительный взгляд. – Еще один грех на мою душу – я разочаровал Дарема на смертном одре. Впрочем, у меня их столько, что одним грехом больше, одним – меньше. Все едино.

Джерард не верил своим ушам.

– У тебя не осталось ни капли любви к отцу?

– Как видишь, – скривив рот, ответил Чарли. – Но он мертв и предан земле, и моя любовь или мое прощение ему уже давно безразличны. Так зачем вам сейчас понадобилось поднимать меня, больного, с кровати?

– Мне ты больным не кажешься, – пробормотал Джерард.

– Прекрати! – резко сказал Эдвард.

Глаза у Чарли блестели, как бывает при лихорадке, и когда лакей принес чай, Чарли стал с жадностью его пить. Странно, подумал Эдвард. Впрочем, если в чайник был налит бренди, а не чай, это бы все объяснило. Эдвард встал и проверил, плотно ли лакей закрыл за собой дверь.

– Чарли, я бы с удовольствием оставил тебя в покое, однако сейчас у тебя нет времени болеть. Мы – все трое – стоим перед лицом очень серьезной проблемы, и время, как и то, насколько деликатно мы будем действовать и сумеем ли держать язык за зубами, решает все.

Чарли откинулся на подушки. Вид у него был усталый.

– В чем проблема? Я уверен, что не смогу ничем помочь в ее разрешении.

– Оказывается, отец кое-что от нас скрыл, – с мрачной серьезностью сообщил Эдвард, игнорируя попытку Чарли, как всегда, снять с себя всякую ответственность. – Тайный брак около шестидесяти лет назад. Пожив недолго вместе, наш отец и та женщина решили, что брак был ошибкой, и они разбежались.

– В самом деле? – Чарли улыбнулся немного саркастически. – Кто знал, что старый пес на это способен?

– Он с ней так и не развелся, – пояснил Эдвард.

Чарли молча взглянул на него, вопросительно выгнув брови.

– И он не получил подтверждения того, что та женщина мертва, – добавил Джерард.

Чарли потребовалось некоторое время, чтобы переварить информацию. Потом он закрыл глаза.

– Так и не получил?

– Так и не получил, – кивнул Эдвард. – И уж конечно, он не знал, жива она или нет, когда женился на нашей матери.

Все трое замолчали. Первым прервал молчание Чарли:

– Так в этом и заключается та самая досадная неприятность?

– Для тебя это, конечно, не проблема! – воскликнул Джерард. – Ты теряешь титул, и после этого ты называешь это «досадной неприятностью»? Ты что, сошел с ума? Ты не понимаешь, что поставлено на кон?

– Джерард!.. – осадил брата Эдвард.

Чарли по-прежнему полулежал, развалившись на подушках, одну руку закинув на лоб, но другая его рука была сжата в кулак. Эдвард не знал, что именно выражал этот жест – злился ли Чарли на отца или на Джерарда, но, так или иначе, времени на споры у них не было.

– Никто не знает, насколько глубоко мы все увязли. Несколько месяцев назад отец стал получать письма от анонима, который намекал на то, что его тайный брак не такая уж тайна и следует ждать еще больших неприятностей, если отец не заплатит, – сказал Эдвард.

– Отца кто-то шантажировал? Какая ирония судьбы, – пробормотал Чарли.

– Никаких доказательств нет, – резким тоном продолжил Эдвард, бросив хмурый взгляд на Джерарда, чтобы тот молчал.

Младший брат раздраженно хмыкнул и отошел к окну. Они пришли к консенсусу относительно того, что Чарли необходимо обо всем рассказать, но Джерард настаивал на том, чтобы потребовать от Чарли конкретных действий, считая, что ограничиваться разговорами не следует. Возможно, подумал Эдвард, надо было отправить Джерарда в полк, а с Чарли он бы встретился один… Впрочем, сейчас было поздно об этом думать.

Эдвард продолжил разъяснять ситуацию:

– Письма приходили нерегулярно. Первое письмо пришло примерно год назад, и отец приложил немалые усилия к тому, чтобы узнать, от кого они приходят, но ему это не удалось. Он также пытался выяснить, жива ли его первая жена или мертва, но ему так и не удалось напасть на ее след. Однако эти письма продолжали приходить. Всего их было четыре. Пирс передал их нам вместе с письмом отца, в котором он подробно описал все предпринятые в связи с этим действия. Но сейчас отец мертв, и этот человек, автор писем, или женщина, если она все еще жива, могут сделать публичное заявление. Я уверен, что ты и сам в состоянии догадаться, что за этим последует.

Чарли ответил не сразу:

– Не все наследуется в соответствии с титулом.

– Нет, поместье в Линкольншире с титулом не наследуется, оно отходит к тебе в любом случае. У каждого из нас имеется скромная сумма на жизнь, но все остальное…

– Да, – повторил Чарли, – все остальное.

– Все остальное – не так уж мало, – подал голос Джерард. Скрестив руки на груди, он стоял у окна и мрачно взирал на обоих братьев. – Титул – это первое. Законнорожденность – это второе. Мне не слишком нравится перспектива стать бастардом, тем более бастардом с содержанием всего в тысячу фунтов в год. Мы должны что-то предпринять, и чем скорее, тем лучше.

– Ты мог бы пойти и пристрелить ту женщину – и тем решить все наши проблемы.

– Чарли! – укоризненно воскликнул Эдвард, тогда как Джерард принял бойцовскую стойку, словно готов был наброситься на Чарли. – Давайте говорить серьезно. Мы можем потерять все – все, вы меня слышите?

– Конечно, я тебя слышал, – пробормотал Чарли. – Но что ты предлагаешь? Что, по-твоему, мы должны делать?

– Немедленно нанять лучших юристов в Лондоне. Мы не хотим оспаривать завещание – в настоящий момент по завещанию все отходит нам, как мы и ожидали, и оспаривание приведет лишь к тому, что поместье на время судебного разбирательства окажется без хозяина. Но если будут выдвинуты претензии со стороны чужих нам людей, нам следует быть готовыми немедленно нанести контрудар.

Чарли вытянулся в кровати и уставился в потолок.

– Звучит разумно.

– По мне это звучит так, словно ты собрался вечно тянуть резину. – Джерард подошел к кровати и присел на край, не обращая внимания на недовольное шипение Чарли, прозвучавшее, когда матрас просел под весом Джерарда.

– Что нам следует делать? Допустим, мы наймем целую команду нотариусов, а дальше что? Будем делать вид, что ничего не происходит? Что, если об этом станет известно широкой публике?

– Если эта женщина не заявит о себе, никаких проблем не возникнет.

– Эта женщина, или ее дети, или шантажист, – бросил в ответ Джерард. – Ты рассуждаешь так, словно у нас вообще нет врагов. Если пойдут сплетни, от нас так или иначе живого места не останется.

– Сплетни насчет чего, Джерард? – не без издевки спросил Эдвард. – Насчет того, что, возможно, никогда не случится? То, что оставалось тайной в течение шестидесяти лет?

– Сплетни о том, что мы вот-вот все потеряем. Ты не хуже меня знаешь, что видимость разорения почти так же губительна, как и само разорение, – ответил Джерард.

– Тогда что ты предлагаешь нам делать? – поинтересовался Эдвард.

Джерард привалился спиной к кроватному столбику и ударил себя кулаком по колену.

– Найти шантажиста. И все закончится.

– Как ты планируешь осуществить свою задумку? Отец потратил на поиски несколько месяцев, но так ничего и не достиг.

– Уж лучше заниматься поисками, чем сидеть и ждать, пока какой-нибудь глумливый крючкотвор не объявит тебе, какая судьба тебя ждет!

Эдвард потер переносицу, призывая себя к спокойствию. Не было смысла спорить с братом.

– Если ты думаешь, что сможешь найти шантажиста, я ни за что не стану тебе мешать, – сказал он. – Больше того: я от всей души желаю тебе удачи. Но я не могу, находясь в здравом уме, не подстраховаться, призвав на нашу сторону служителей закона. Если эта женщина или ее наследники, как ты говоришь, заявят о себе, я хочу быть к этому готовым. Нам придется оспаривать ее право считаться законной женой нашего отца, и на подготовку потребуется время, и не важно, что она не жила с ним как жена более полувека назад. Даже если ее наследники не имеют законного права на Дарем, мы все же можем потерять его, потому что поместье вместе с титулом могут отойти двоюродному брату отца Августусу, если он подаст соответствующую петицию. Скажу тебе больше: даже если ты найдешь шантажиста и задушишь его голыми руками, если у него окажутся весомые доказательства того, что обвинения его небеспочвенны, и если он представит эти доказательства Августусу, нам не избежать беды.

– Не предоставит, если не дать ему шанс это сделать, – мрачно пробормотал Джерард.

Эдвард стиснул зубы и повернулся к Чарли.

– Ты что думаешь?

Чарлз пожал плечами:

– По мне так оба плана славные. Джерард отправится убивать шантажиста, а ты соберешь под ружье армию крючкотворов. Я готов подписаться под обоими проектами. Голосую обеими руками.

– А ты что планируешь предпринять?

Чарли подмигнул Джерарду и поднял чашку с чаем так, словно провозглашал тост.

– Не мешать вам, разумеется.

Джерард смотрел на него в немом изумлении. Даже Эдвард был удивлен. Чарли вел себя так, словно ему не было дела до того, является ли он очередным герцогом Даремом или бастардом с единственным поместьем в Линкольншире.

– Хорошо, – примирительно сказал Эдвард. – Пусть Джерард выслеживает шантажиста, а я займусь поисками подходящего юриста. Чарли… будет продолжать в своем духе.

– Как всегда, – пробормотал Чарли, подливая себе чаю.

Джерард поднял руку, останавливая Эдварда, который уже поднимался со стула.

– И мы должны пообещать друг другу хранить все в строжайшей тайне. В противном случае разразится скандал, равного которому не было в истории Лондона. Никому ни слова об этом неприятном деле, за исключением юриста. Да и ему можно говорить лишь самое необходимое. Согласны?

Чарли пожал плечами:

– Разумеется.

Эдвард кивнул:

– Согласен, только… Я должен сообщить Луизе.

– Луизе! – Джерард нахмурился. – А так ли это нужно?

– Как я могу это от нее утаить? – Эдвард тоже нахмурился, глядя на брата. – Она заслуживает того, чтобы знать.

Джерарда его доводы, похоже, не убедили.

– Я знаю, что она тебе дорога, но я предлагаю подумать. Тебе так или иначе придется отложить свадьбу из-за смерти отца, но необходимости говорить ей… об этом… нет.

– Джерард, она моя невеста, – ответил Эдвард. Тон у него был ледяной. – Я не могу утаивать от нее такое.

Джерард колебался с ответом.

– Может, тебе и стоит промолчать, если ты хочешь, чтобы она продолжала оставаться твоей невестой.

Эдвард замер.

– Лучше мне сделать вид, что я этого не слышал, – тихо сказал он. – Луиза – женщина понимающая и способная хранить секреты. Более того, она – женщина, которую я люблю, и она любит меня. Я и помыслить не могу о том, чтобы утаивать от нее столь ужасные обстоятельства.

Джерард побагровел.

– Хорошо, – пробормотал он. – Прошу прощения. Делай то, что считаешь нужным.

Эдвард коротко кивнул:

– Принимается.

В комнате воцарилось неловкое молчание.

Наконец Джерард откашлялся и встал.

– Ну что же, хорошо, что мы пришли к согласию. Я еще раз просмотрю письма шантажиста и возьмусь за дело.

– Удачи, – с мрачной миной сказал Чарли.

Джерард пробормотал в ответ какую-то грубость.

Эдвард хмуро взглянул на старшего брата.

– Спасибо за то, что уделил нам пару минут.

Если Чарлз и уловил сарказм в его тоне, то реагировать на него не стал. Эдвард следом за Джерардом вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Я знал, что они с отцом не слишком ладили, но это уже слишком, – сказал Джерард, кипя гневом. – Думаешь, он слишком глуп, чтобы понять, что это может означать, или это такая немыслимая беспечность?

– Не знаю, но какая разница. – Эдвард был вполне солидарен с младшим братом и разделял его негодование, но сумел воздержаться от всяческих проявлений такового. – Мы будем продолжать делать то, что должно делать, как бы к этому ни относился Чарли. И я не могу поверить, что ему совершенно на все наплевать.

– Думаешь, не наплевать? Тогда что с ним такое? – Джерард говорил тихо, но резко. Они спустились в холл, и Эдвард жестом подозвал лакея, требуя принести их плащи и шляпы. – Почему мы не можем выразить даже намека на негодование?

– Потому что Чарли – это Чарли. Он такой, и ничего тут не поделаешь. Я не рассчитываю на то, что он станет что-либо предпринимать, – сказал брату Эдвард. – Честно говоря, возможно, нам будет проще, если он просто не станет нам мешать, как он и сказал.

– Пожалуй, ты прав. – Джерард взял из рук лакея плащ. – Не могу сказать, что я не испытал бы удовольствия, позволив ему хоть раз расплатиться за свои грехи. Ты можешь представить Чарли, ведущего уединенное существование в глуши Линкольшира, где нет ни скачек, ни балов?

Эдвард улыбнулся и покачал головой, дав отмашку слуге, стоявшему наготове с его плащом.

– Я скоро к тебе присоединюсь.

– Ты ведь не станешь перед ним извиняться? – воскликнул Джерард, когда Эдвард направился обратно наверх.

– За что?

– За то, что мы ему нагрубили. Он неважно себя чувствует.

Эдвард едва не бежал по лестнице, сам себе удивляясь. На самом деле он не сделал ничего плохого, и извиняться перед Чарли ему было не в чем. Когда-нибудь он все же покончит с привычкой так щепетильно относиться к нарушению покоя старшего брата.

Он дважды постучал и, так и не дождавшись ответа, сам открыл дверь. И, удивленный, остановился на пороге.

Чарлз сидел на кровати, свесив одну ногу, словно собирался встать, опираясь ладонями о матрас. Но вторую ногу он держал вытянутой перед собой, и она была вся перевязана и в шинах, и между шинами и бинтами проглядывала покрасневшая опухшая плоть. Слуга Чарлза, Барнет, стоял на коленях перед кроватью, поддерживая ногу. При появлении Эдварда он оглянулся и замер в немом ужасе.

– Черт! Тебя что, стучать не научили? – раздраженно бросил Чарлз.

Теперь Эдвард понял, что испарина на лбу у Чарли была не только лишь от головной боли. Нога его была сломана, сломана в нескольких местах. Эдвард вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Я прошу у тебя прощения.

Чарли опустил сломанную ногу на пол и с помощью слуги поднялся и облачился в зеленый шелковый халат.

– Думаю, тебе не следует расхаживать по дому с такой ногой, – заметил Эдвард.

Чарлз взял из рук слуги протянутую ему трость и заковылял к столу, где его ждал поднос с завтраком и свежезаваренный чай. Налив себе чаю, он сделал большой глоток.

– Даже я не могу провести всю жизнь в кровати. По крайней мере находясь там в одиночестве.

– Я пришел извиниться, – сказал Эдвард. Чарли не обернулся, но плечи его напряглись, и это было заметно даже под халатом. – Джерард проявил недопустимую грубость, и я тоже был несдержан. Мы вот уже несколько дней не находим себе места из-за случившегося, и ты, как нам показалось, совершенно равнодушен к тому, о чем мы тебе сообщили.

Чарли ничего не сказал. Опираясь на трость, прижав чашку с чаем к груди, он стоял, устремив взгляд в окно. Он представлял собой унылое зрелище, словно им владела черная меланхолия, столь ему несвойственная.

Эдвард преодолел разделявшее их расстояние.

– Я не знал, что ты не в состоянии путешествовать, – сказал он.

– Черт, Эдвард, я бы все равно не поехал в Суссекс, – пробормотал Чарли. Казалось, он был зачарован тем, что видел за окном, хотя Эдвард не заметил за окном ничего необычного. – Мы все это знаем, а отец и подавно.

– Он приказал послать за тобой, – напомнил брату Эдвард. – Он очень хотел тебя видеть.

– И что он намеревался мне сказать?

Взгляд у Чарли был тяжелым и мрачным.

Эдвард колебался с ответом.

– Он хотел просить у тебя прощения, – неохотно сказал он, зная, как воспримет его слова брат. – За эту жуткую переделку, в которую ты – все мы – угодил по его вине. Он переживал за тебя.

Чарли мрачно усмехнулся:

– Неудивительно. Полагаю, он знал, что вы с Джерардом выплывете, а вот бедняга Чарлз наверняка потонет.

Эдвард ничего не ответил.

– И ты думаешь, что он был прав, – продолжал Чарли. – Ты пришел рассказать мне, какие действия собираешься предпринять, но сделал это лишь из чувства долга.

– Но признай, – сухо заметил Эдвард, – твоя реакция была странной.

– Чертов прохвост, – выругался Чарли, – как он посмел так поступить?

– Наверное, причин тому сразу несколько: стыд, старческое слабоумие и гордыня.

Отчего-то несколько запоздалый выплеск эмоций со стороны Чарлза породил у Эдварда желание защитить отца, несмотря на то что он был согласен с каждым словом старшего брата.

– Проклятая гордость Даремов, – пробормотал Чарлз.

Эдвард вздохнул.

– Он пытался извиниться.

– А теперь он оставил всех нас наслаждаться унижением и нищетой.

– Ну, он явно не этого для нас хотел. Письма в конечном итоге и свели его в могилу. И он оставил нам все, что помогло бы нам решить те проблемы, которые он так и не смог решить.

Чарли глотнул еще чаю. На этот раз Эдвард уловил аромат бренди и едва не покачал укоризненно головой. Мог бы и сам догадаться… Но возможно, на этот раз Чарлз и заслужил глоток спиртного.

– Смею ли я спросить, что произошло? – спросил Эдвард, опустив взгляд на ногу брата.

– А, ты об этом. – В глазах Чарли вновь появился привычный насмешливый блеск. – Драка – есть что вспомнить. Их было трое, настоящих громил. Я справился с двумя, но в конечном итоге мне пришлось удирать верхом. Конь с ходу перемахнул через первый забор, но вторую преграду взять не смог. И когда я лежал на земле фактически без сознания, третий разбойник догнал меня и закончил то, что начал. – Он вытянул свою травмированную ногу, рассматривая ее почти что с гордостью. – Теперь я настоящий инвалид. У меня останется ужасный шрам.

Эдвард не поверил ни слову. Он научился по глазам определять, когда Чарли врет.

– Надеюсь, драка того стоила, – сказал Эдвард, поджав губы.

Чарли ответил ему с ухмылкой:

– На все сто!

На этот раз, уходя от Чарли, Эдвард подозвал слугу, который выскользнул из комнаты следом за ним.

– Давно у него нога в таком состоянии?

– Чуть больше недели, милорд, – ответил Барнс. – Доктор считает, что она хорошо заживает.

Эдвард кивнул:

– Как все произошло?

Барнс помялся в нерешительности, но Эдвард сказал:

– Я знаю, что он сломал ногу не в драке и не упал с лошади. Я хочу знать, есть ли угроза того, что его вторую ногу ждет та же участь.

– Он оступился на лестнице, – пробормотал Барнс, виновато глядя на Эдварда. – В тот вечер он поздно вернулся домой.

Итак, не было ни ревнивца мужа, ни партнера по игре, требующего возврата карточного долга. Эдвард вздохнул с облегчением.

– Спасибо, Барнс. Пожалуйста, проследи за тем, чтобы он оставался под постоянным наблюдением врача.

– Хорошо, милорд. – Барнс поклонился и поспешил удалиться, как только Эдвард его отпустил.

Выходит, Чарли был вне игры, хотя и не из-за недостатка заинтересованности. Джерард нашел весьма элегантный способ устраниться от дел, отправившись, вполне в духе Дон Кихота, в погоню за призрачным шантажистом. Если отец при всем своем влиянии, средствах и железной решимости так и не смог отыскать негодяя, то, с точки зрения Эдварда, у Джерарда вообще не было шансов. Он словно забыл о том, что располагал той же информацией, которая завела в тупик сыщиков, нанятых отцом. Впрочем, Эдварду было не привыкать к подобной ситуации. Если честно, то она его устраивала: Чарли прилагал слишком мало усилий к достижению цели, Джерард – слишком много. Теперь он, Эдвард, мог спокойно, ни с кем не совещаясь, заняться переговорами с юристами.

В конце концов, он привык отвечать за все и не желал для себя иной участи.

Глава 3

Франческа, леди Гордон, приехала на встречу слишком рано, что было совсем не в ее привычках.

Она, как всегда, одевалась с особым тщанием. Первое впечатление, по ее убеждению, было самым важным, и Франческа отдавала себе отчет в том, как важно с первой встречи задать верный тон. Этим утром на ней был наряд из серого шелка с черной бархатной оторочкой – весьма элегантный ансамбль, который воздавал должное цвету ее лица и волос, а также указывал на солидный статус. Возможно, этот наряд мог навести на мысль, что ее положение в обществе несколько выше, чем есть на самом деле, но в этом беды не было, а совсем наоборот. Мужчина, на которого она сегодня собиралась произвести впечатление, не был ни политиком, ни потомственным аристократом, ни светским львом. Джеймс Уиттерс был важнее любого представителя вышеперечисленных категорий – он был солиситором и при этом считался в Лондоне лучшим в своей профессии – бесстрашным, хватким, ловким и умным. По отзывам его весьма довольных клиентов, Уиттерс балансировал на самом краю законности в отстаивании их интересов, и иногда ему даже удавалось отодвинуть границы законности. Именно это Франческе и требовалось. Ей нужен был адвокат, и он, черт побери, должен был быть лучшим.

Успех на профессиональном поприще сделал Уиттерса разборчивым, и Франческе потребовалось две недели, чтобы договориться с ним о встрече. Все же прочие юристы ей не понравились – она не хотела слушать, как они станут перечислять причины, по которым ее дело провалится в суде, она и так знала, что ее дело сложное, и хотела, чтобы тот, кто будет его вести, заверил ее, что у нее есть шанс, и выиграет процесс.

Помощник Уиттерса проводил Франческу в небольшую приемную, предложил чаю, но она отказалась. Ничто не должно было отвлекать ее от предстоящего разговора. Она серьезно к нему готовилась, зная, как многое зависит от того, насколько успешным окажется этот разговор, и она просила совета у многих своих знакомых. Сэр Филипп Блейк, ее сосед, порекомендовал ей сыграть на желании профессионала доказать себе самому и окружающим, что ему по плечу самая сложная задача. Мистер Ладлоу, муж ее близкой подруги Салли, предложил сделать упор на нравственном аспекте дела, побудив служителя закона помочь тому, кто действительно нуждается в его помощи. Лорд Олконбери, давний друг, рекомендовал избегать патетики, в особенности слез. А мистер Харрингтон, неисправимый ловелас, настоятельно советовал позаботиться о том, чтобы предстать перед юристом в лучшем виде, блеснуть красотой, поскольку даже при исполнении юрист остается мужчиной. Франческа вняла советам и подготовилась к встрече, стараясь не упустить ничего.

Сейчас она сидела на краешке небольшой кушетки, повторяя про себя подготовленную речь. Другие юристы говорили ей, что ее дело весьма запутанное – словно она сама об этом не догадывалась! – но она рассчитывала на то, что Уиттерсу удастся найти ниточку, которая поможет распутать клубок. Еще одним скользким местом был гонорар. Уиттерс обладал слишком хорошей репутацией, чтобы довольствоваться скромной суммой. Франческа жила в достатке, и кое-какие деньги у нее имелись, однако перспектива обнищать в ходе этого процесса ее не слишком устраивала. Как бы там ни было, она все же решила, что ради благополучия племянницы готова пойти на финансовые жертвы. Ради того, чтобы вызволить Джорджиану из цепких лап корыстной мачехи, Франческа готова была пойти на все, что угодно. Уж как-нибудь она сможет договориться с Уиттерсом так, чтобы он не обобрал ее до нитки.

Через некоторое время дверь открылась. Франческа поднялась с кушетки. Она не чувствовала ни нервозности, ни растерянности – спокойная, уверенная в себе женщина, Франческа повернулась, чтобы поздороваться с мистером Уиттерсом, который оказался моложе, чем ей представлялось. Светловолосый, грудь колесом, он был одного с ней роста. Он встретил ее взгляд, и Франческа не заметила в этом взгляде ни высокомерия, ни намека на флирт. Он воспринимал ее всерьез! И еще в глазах его был живой ум, что еще больше расположило ее к нему. Расположило и внушило оптимизм.

После короткого обмена приветствиями Уиттерс, не теряя времени, приступил к делу.

– Мой помощник, мистер Нейпир, сообщил, что у вас весьма запутанный случай, – сказал Уиттерс, усаживаясь в кресло рядом с клиенткой. Поставив локоть на подлокотник и подавшись вперед, он пристально посмотрел на нее. – Будьте любезны разъяснить мне все с самого начала.

– Разумеется, – сказала Франческа. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях. Она не хотела произвести на Уиттерса впечатление чересчур стеснительной особы, но и показаться ему экзальтированной, возбуждающейся по поводу и без повода, ей тоже не хотелось. – История вопроса более сложная, чем теперешняя ситуация. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что я хотела бы взять на себя попечительство над дочерью моей покойной сестры. Моя племянница Джорджиана в настоящий момент живет со своей мачехой, и я боюсь, эта женщина использует наследство Джорджианы, чтобы содержать свою собственную семью.

Вежливая суховатая улыбка сошла с лица Уиттерса даже раньше, чем Франческа успела заметить, как эта улыбка появилась.

– Полагаю, у вас есть доказательства для таких обвинений, леди Гордон?

– Таких улик, как признательные показания или квитанции, у меня нет, – осторожно сказала она, – но доказательство того, что покойный муж этой женщины, миссис Хейвуд, оставил ей весьма незначительные средства, у меня имеется. Доказательство того, что она вынуждена была продать дом, где они жили с мужем, вскоре после его смерти, – есть. Доказательство того, что ее брат, мистер Уоттс, оказывает на нее влияние, в результате которого она не позволяет мне видеться с моей племянницей с тех пор, как я предложила взять ее на воспитание к себе, – да, есть.

– Перечисленные вами факты наводят на размышления, но доказательствами не являются.

Франческа приподняла бровь – по-прежнему воплощенное спокойствие и уверенность в себе.

– Насколько я поняла, вы готовы действовать как детектив, не только как поверенный, отстаивая интересы своих клиентов.

– Я так поступал, – согласился юрист.

Франческа улыбнулась:

– Тогда я уверена, что мы договоримся.

Уиттерс некоторое время пристально смотрел на нее, задумчиво поджав губы. Затем, не вставая с кресла, подался вперед.

– Объясните в подробностях вашу семейную ситуацию. Как случилось, что ваша племянница оказалась на попечении той женщины?

Ей удалось его заинтересовать. Франческа сделала глубокий вдох, чтобы унять учащенное сердцебиение.

– Несколько лет назад моя сводная сестра Джулиана приехала навестить меня из Италии. Она выросла там с моей матерью, в то время как меня растила сестра моего отца здесь, в Англии. Моя мать, – добавила она быстро, заметив, как он слегка наморщил лоб, – Марселла Рескати, была итальянской певицей сопрано. Она вышла замуж за моего отца, когда находилась в Англии, но после его смерти вернулась в Италию, где вновь вышла замуж за отца Джулианы.

– А! – сказал Уиттерс, и лицо его приняло благодушное выражение. – Я слышал ее пение, когда несколько лет назад путешествовал по Флоренции. В «Армиде», насколько мне помнится.

Франческа улыбнулась:

– Одна из ее любимых партий!

– Итак, – быстро сказал Уиттерс, возвращаясь к теме, – у вас с сестрой были разные отцы.

Франческа кивнула:

– Да. Ее жизнь сильно отличалась от моей, но я была вполне счастлива тут, в Англии. Я вышла замуж и поселилась в Лондоне, и вскоре после нашей свадьбы сестра приехала меня навестить. Ей только что исполнилось семнадцать, и она была красива и полна жизни. В течение первого же месяца пребывания в стране она получила несколько предложений руки и сердца и, к моему удивлению, приняла предложение Джона Хейвуда.

– К вашему удивлению?

– Она совсем немного времени провела в стране, и ее английский был далек от совершенства, и, хотя мистер Хейвуд был подходящей парой, он был на несколько лет ее старше, – пояснила Франческа. – Однако Джулиана была настроена решительно и приняла предложение мистера Хейвуда. Она вышла за него замуж и годом позже родила дочь Джорджиану.

– У Хейвуда были деньги? – поинтересовался Уиттерс.

Франческа покачала головой:

– Нет, увы, нет. У него были связи, но своих средств было совсем мало. Однако отец Джулианы был очень состоятельным человеком, и у него не было других детей, и по замужеству дочери он отписал ей весьма солидное содержание. После рождения Джорджианы он изменил завещание таким образом, что все средства отходили Джорджиане, а Джулиане полагалась лишь пожизненная рента.

– Брачного контракта не было?

– Разумеется, был, но я не знаю подробностей. Подозреваю, у Джузеппе, отца Джулианы, имелись большие сомнения насчет способности мистера Хейвуда с умом распорядиться средствами. У мистера Хейвуда, знаете ли, деньги утекали сквозь пальцы. Но к счастью, Джулиана умела вести им счет, – продолжила Франческа. – Несколько лет они жили счастливо и в достатке. Джорджиана росла красивым, неизбалованным ребенком. Я была у нее крестной и часто ее навещала.

– Прекрасно, – пробормотал Уиттерс.

– К несчастью, счастливая жизнь их оказалась недолгой. – Франческе пришлось взять себя в руки, чтобы голос ее не дрожал. – Вскоре последовала целая череда смертей. Сначала – два года назад – при родах умерла Джулиана. Потом примерно в то же время неожиданно умер мой муж… Через несколько месяцев после смерти Джулианы мистер Хейвуд женился вновь на женщине по имени Эллен Уоттс. Он хотел, чтобы у Джорджианы была мать… Меня радушно принимали в их доме, и я могла навещать племянницу так часто, как только хотела.

– Эта женщина не была добра к ребенку? – спросил Уиттерс. – Проявляла жестокость?

Франческа колебалась с ответом.

– Я этого не видела, – призналась она. – Джорджиана не выглядела несчастной. По крайней мере пока был жив ее отец. Но прошлым летом ее отец погиб в аварии на дороге, и внезапно все изменилось.

– Неудивительно, принимая во внимание смерть ее отца, – веско заметил Уиттерс. – И какие распоряжения относительно дочери он оставил в своем завещании?

– Он не менял завещания со смерти моей сестры. Джулиана по-прежнему указывалась в завещании в качестве попечительницы, а брат мистера Хейвуда в качестве опекуна, но он тоже умер. Кажется, Хейвуды имеют тенденцию к преждевременным смертям. Суд тоже до сих пор не назначил никого другого. Я считаю, что если бы миссис Хейвуд досталось больше денег, она бы с радостью позволила мне забрать Джорджиану и растить ее, поскольку в то время, как мистер Хейвуд трагически погиб, она ждала ребенка. Но у мистера Хейвуда не было своих денег, только то, что он получил, женившись на моей сестре. Я знаю, что к тому времени, как он умер, от этих денег почти ничего не осталось. И оставшаяся мизерная сумма перешла к его вдове.

– А наследство ребенка?

– Отец моей сестры умер за год до ее смерти, но он успел дать распоряжения, чтобы мистер Уильям Кендалл, нотариус из Дувра, с которым вел бизнес, управлял приданым Джорджианы. Джорджиана мистера Кендалла не интересует, он ограничивается лишь тем, что выплачивает назначенную ей поквартальную ренту. Я уже обращалась к нему за содействием, но мне лишь сообщили, что он уехал за границу и вернется не раньше зимы.

– Я начинаю понимать ваши проблемы. – Мистер Уиттерс откинулся на спинку кресла. Лицо его приняло отстраненно-задумчивое выражение. – Он выплачивает ренту тому, кто является попечителем девочки. У мачехи своих денег совсем немного, как я понимаю? Ей, возможно, помогают родственники?

Франческа покачала головой, и Уиттерс улыбнулся. И от этой улыбки надежды ее воспарили к небесам.

– Мздоимство… – процедил юрист. – Мачеха живет с девочкой примерно год?

– Да. Сейчас уже почти полтора года.

– Понятно. А вы виделись с малышкой в течение этого времени?

Франческа кивнула.

– С ней плохо обращались? Она выглядела несчастной? Иные признаки недостаточной заботы? – Он стрелял в нее вопросами, не дожидаясь ответа.

– Смерть отца разбила ей сердце.

Франческа осторожно подбирала слова. Она не хотела направить юриста по ложному следу и заставить его усомниться в том, что ей можно доверять, но ей также не хотелось, чтобы он счел ее озабоченность напрасной.

– Джорджиана действительно просила меня забрать ее из дому, который так сильно напоминал ей о ее родителях. Тогда я предложила мачехе взять племянницу к себе на воспитание, поскольку мы с ней родственницы по крови, но миссис Хейвуд отказала мне, объяснив свое решение тем, что она привязалась к Джорджиане. Я согласилась, впрочем, неохотно, но у меня такое чувство, что за последние месяцы дела у моей племянницы идут все хуже и хуже. Миссис Хейвуд родила близнецов через три месяца после смерти мужа, и это сильно осложнило жизнь ей и всем домочадцам. И сейчас… Я не знаю, сэр. Мне не позволяют видеться с Джорджианой уже несколько месяцев.

Уиттерс посмотрел на Франческу пронизывающим взглядом.

– Она вам запретила?

– У нас произошла размолвка. Мы поссорились. Я намекнула, что она не способна должным образом заботиться о Джорджиане, поскольку у нее на руках двое младенцев, и вновь попросила, чтобы мне разрешили ее забрать. Однако ее брат выставил меня за дверь, угрожая вызвать караульного, если я не уйду по своей воле.

– Ее брат?

– Мистер Персеваль Уоттс переехал к ним жить после смерти мистера Хейвуда. Я считаю, что он – главная движущая сила. Именно он стоит за желанием Эллен оставить Джорджиану у себя. Он уж точно не помогает им финансово.

Франческа старалась сохранить нейтральный тон, чтобы не обнаружить своего истинного отношения к Персевалю Уоттсу, которого она ненавидела и презирала.

Уиттерс кивнул. Сложив ладони лодочкой, он подпер ими подбородок и несколько минут молчал, погрузившись в размышления.

– Леди Гордон, – сказал он внезапно, – я считаю, что ваше дело можно выиграть. Мы должны получить доказательство отсутствия у мачехи необходимых средств для надлежащей заботы о вашей племяннице и доказательства ее ненадлежащего ухода за девочкой. Вы должны представить доказательства своего участия в жизни ребенка. Это может быть все, что демонстрировало бы ваше регулярное присутствие в их доме по благословению родителей девочки. Это будет нелегко, но, на мой взгляд, возможно.

– И вы возьметесь вести дело? – Франческа едва могла дышать. Такой важный шаг…

Мистер Уиттерс встал и протянул ей руку. Она тоже встала и ответила на рукопожатие.

– Да, мадам, я склоняюсь к тому, чтобы взяться за него.

– Спасибо! – с жаром произнесла Франческа. – Спасибо вам, сэр.

– Прошу меня извинить, но мне надо свериться с некоторыми документами, освежить в памяти кое-какие законы и судебные прецеденты перед тем, как мы продолжим разговор. Не хотите ли чаю?

Она покачала головой:

– Нет, спасибо.

Уиттерс вежливо кивнул и вышел. Дрожа всем телом, Франческа опустилась на кушетку. Она не получила конкретного ответа, но он явно дал ей понять, что дело небезнадежно, и склонялся к тому, чтобы за него взяться. Это означало, что он верил в победу. Она может выиграть!

Ожидание затянулось. Через несколько минут Франческа встала и принялась ходить по комнате. Скорее бы Уиттерс вернулся! Кажется, в соседнем помещении что-то происходило – она слышала чьи-то быстрые шаги, словно какие-то люди входили и выходили, приглушенные голоса. Все это продолжалось так долго, что Франческе стало любопытно. Она подошла к двери и чуть-чуть ее приоткрыла.

Мистер Нейпир стоял в другом конце кабинета спиной к ней и быстро записывал что-то под диктовку Уиттерса, который держал в руке открытую книгу. Время от времени Нейпир поднимал палец, чтобы задать уточняющий вопрос. Другой клерк пролистывал папку с документами, вытаскивая из нее листы. Сердце Франчески радостно забилось при виде такой активности. Она не могла разобрать, что именно говорил мистер Уиттерс или его помощники, но вид у Уиттерса был словно у генерала на поле сражения, отдающего приказы войскам. Он излучал уверенность и решимость. Франческа осторожно прикрыла дверь – ей не хотелось, чтобы ее уличили в подглядывании или подслушивании, – и вернулась на свое место на кушетке, довольная тем, как развивались события.

Прошло не меньше четверти часа до того, как дверь снова открылась. Подняв глаза, она увидела мистера Нейпира.

– Прошу прощения, мадам, – сказал он. – Мистера Уиттерса вызвали по срочному делу. Он попросил меня передать вам, что не может взяться за ваше дело.

– Что? – воскликнула Франческа в полной растерянности. – Но… Мы только что поговорили, и он меня обнадежил. Может, мне зайти завтра? Я могу подождать пару дней…

Клерк облизнул губы.

– Мистер Уиттерс просит его простить, но он не сможет вести никаких новых дел в ближайшее время. – Франческа, онемев, уставилась на него, и Нейпир счел нужным добавить: – Он вынужден рекомендовать вам поискать другого советника.

– Другого советника? – эхом откликнулась Франческа.

Нет! Она уже пыталась найти другого советника, но ни один ее не устроил. Мистер Уиттерс был лучшим, и он согласился с тем, что ее дело не беспроигрышное. Он внушил ей надежду, нет, уверенность… Не может быть, чтобы он так с ней поступил.

– Я не понимаю, – сказала она и сжала кулаки. – Зачем он позволил мне поверить в то, что он возьмется за мое дело, если у него нет даже возможности обдумать мое предложение?

– Возникли определенные обстоятельства, – ответил он. – Неожиданно.

– Появился другой клиент?

– Я не могу вам сказать, мадам. Мистер Уиттерс искренне сожалеет о том, что не может вам помочь. – Клерк изобразил сочувственную улыбку. – Могу я принести вам чаю? Мне ужасно неловко, леди Гордон.

Франческа почувствовала себя так, словно у нее перед носом захлопнули дверь. В очередной раз.

– Нет, – слабым голосом ответила она. – Нет, благодарю. Если только вы позволите мне немного побыть тут одной…

Клерк кивнул:

– Разумеется.

Он тихо вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

Франческа прижала ладонь ко лбу. Что теперь делать? Каких еще юристов ей рекомендовали? Она так долго ждала встречи с Уиттерсом, так к ней готовилась. Она была настолько уверена в его профессионализме, в том, что он уже решил взяться за ее дело, что его неожиданный отказ воспринимался как личное оскорбление. Может, это даже к лучшему, потому что зачем ей иметь дело с человеком, который не в состоянии держать данного слова и полчаса!

Франческа взяла ридикюль и шаль и покинула комнату. В смежном кабинете кипела жизнь. Помощники Уиттерса носились взад-вперед, выполняя распоряжения, доносившиеся из кабинета в дальнем конце холла. Направляясь к выходу, Франческа прошла мимо двух клерков, которые, согнувшись в три погибели, высматривали что-то на нижних полках книжных шкафов.

– Найдите мой трактат о Кентерберийском епархиальном суде, – крикнул мистер Уиттерс из своего кабинета. – И побыстрее!

– Что это за дело такое, черт бы его побрал? – спросил один клерк другого. – Приходские метрические книги, протоколы заседаний парламента, а теперь еще и епархиальный суд?

– Не знаю, – пробормотал второй клерк, снимая с полки большую коробку с документами. – Он имен не называл. Но, должно быть, это будет самым громким делом десятилетия, если Уиттерс готов наизнанку ради него вывернуться.

Франческа замедлила шаг. Она порылась в сумочке в поисках носового платка, приложила платок сначала к одному глазу, потом к другому, затем уронила ридикюль. Все это время она бессовестно подслушивала. Не обращая на нее внимания, клерки продолжали разговаривать у нее за спиной.

– Такой суеты тут не было со времен дела Коули, но тогда на кону стоял титул барона.

– На печати был герб, – откликнулся другой клерк. – Не сомневаюсь, что теперь у нас клиент поважнее барона. Уиттерс через час должен с ним встретиться.

Первый клерк выпрямился, держа в руках тяжелую стопку книг. И тогда он заметил, что Франческа все никак не уходит. Он бросил на своего коллегу многозначительный взгляд, опустил книги на пол и подошел к ней.

– Могу я вам помочь, леди Гордон? Вы очень бледны.

– Я… Да, пожалуйста, помогите, – сказала она, нагнувшись, чтобы поднять ридикюль и заодно спрятать лицо. Не из-за внезапного недомогания кровь отхлынула у нее от лица – причиной тому был гнев. Уиттерс отмахнулся от нее ради другого, более высокородного нового клиента. Срочное дело, конечно! Что ему небогатая и незнатная вдова! Его поманил тот, за кем стоит власть и богатство! – Мне нездоровится. Вы не могли бы передать моему кучеру, что я готова ехать?

– Конечно, мадам. – Клерк вышел и вернулся через пару минут, чтобы сообщить, что экипаж ждет. Франческа одарила его томным взглядом, и он с подчеркнутой учтивостью помог ей забраться в карету.

Но как только клерк вернулся в здание, Франческа велела кучеру отъехать на безопасное расстояние и остановиться. Она хотела выяснить, кто такой этот особо важный клиент, ради которого Уиттерс бросил все свои дела – и, что самое главное, бросил ее дело. Один из клерков упомянул герб, следовательно, этот клиент аристократ. Покойный муж Франчески был всего лишь баронетом, но она была знакома кое с кем из числа пэров. Их всех объединяла одна характерная черта – беспримерное высокомерие, и, как ни странно, именно это ничем не оправданное самомнение зачастую порождало в людях вроде Уиттерса холопское стремление им угодить. Уиттерс готов был плясать перед ним на задних лапках, словно дрессированная собачка, что, разумеется, не делало ему чести. Франческа, не зная, на чем выместить свой гнев, скрутила носовой платок в тугой узел.

Примерно через сорок пять минут Джеймс Уиттерс вышел из здания. Следом за ним вышел мистер Нейпир. Мистер Нейпир был в плаще, аккуратно застегнутом на все пуговицы. Они сели в наемный экипаж и быстро уехали. Франческа велела кучеру следовать за ними. Сама она всю дорогу ехала, то и дело высовывая голову из окна, чтобы не упустить из виду экипаж с юристами.

Как она и ожидала, путь их пролегал по все более красивым и нарядным улицам. Франческа недобро прищурилась, когда наемный экипаж остановился перед импозантным каменным особняком, выходящим на огороженный чугунной решеткой зеленый сквер в самой элегантной части Мейфэр. Дом был огромный и занимал целый квартал напротив сквера. Этот особняк скорее всего принадлежал человеку с высоким титулом и при этом весьма состоятельному. Вероятно, именно перспектива высоких гонораров и прельстила Уиттерса, заставив его с легкостью отказаться от ее дела в пользу защиты интересов богача. Мистера Уиттерса и его помощника впустили сразу, что указывало на то, что их здесь ждали.

Франческа откинулась на спинку сиденья. Настроение у нее было хуже некуда. Голос разума говорил, что она зря сюда приехала и напрасно теряет время, – ведь Уиттерса уже не вернуть. Самым правильным сейчас было бы направить усилия на поиски другого юриста и сделать это как можно быстрее, до того как мачеха Джорджианы сама подаст в суд прошение о назначении ее опекуншей. Но бунтарский дух был слишком силен в ней – не зря она была итальянкой по матери. Она не сдастся без борьбы! Как хотелось ей ворваться в этот величавый особняк и потребовать сатисфакции от его владельца. Или по крайней мере высказать ему все, что она о нем думает.

Велев кучеру подождать, Франческа покинула экипаж. Уиттерс отпустил кеб, что означало, что он собирался провести в этом доме больше, чем пару минут. Кутаясь в шаль, Франческа направилась к дому.

На углу она остановила женщину, державшую за руки двух маленьких детей. По всей видимости, они направлялись в парк, расположенный за сквером.

– Прошу прощения, это не дом лорда Олконбери? – спросила Франческа, указав на роскошный каменный особняк. Она прекрасно знала, что этот дом к лорду Олконбери не имел никакого отношения – о таком доме Олконбери мог только мечтать. Как бы там ни было, Генри наверняка повеселит ее рассказ о том, куда она его «поселила».

– Нет, мэм, это особняк лорда Дарема, – ответила няня.

– Ах да, конечно! – воскликнула Франческа. Ей почти не пришлось разыгрывать удивление. Господи, да это дом герцога! – Какую оплошность я чуть было не совершила!

Няня сочувственно ей улыбнулась. В конторе солиситора наряд Франчески мог выглядеть солидно, но не здесь, – в этом престижном районе одетую в скромное серое платье Франческу могли принять разве что за претендентку на должность компаньонки или гувернантки.

– Пожалуй, что так. Но вы зря переживаете: дворецкий, мистер Блэкбридж, добрейшей души человек. Он не надрал бы вам уши за то, что вы ошиблись адресом. Он никогда не жалуется, когда малыши забрасывают мяч на ступени.

– Приятно это слышать, – сказала Франческа.

Послав особняку на прощание неприязненный взгляд, она вернулась к экипажу и велела кучеру везти ее в Чипсайд.

Маленький и невзрачный дом, который арендовала Эллен Хейвуд, находился на столь же невзрачной, узкой и темной улице. Чипсайд был не самым благополучным районом города, как и не самым обихоженным, и потому Франческа предусмотрительно высоко приподняла юбки, спускаясь с подножки кареты и когда шла к дому. Предыдущие четыре визита к племяннице оказались неудачными – Эллен не пускала ее в дом. Отговорки были самые разные и самые нелепые – то дети болеют, то уборка в разгаре. Вообще-то Франческа приезжала сюда не чай с Эллен пить; все, чего она хотела, – это увидеть Джорджиану, но, странное дело, ей ни разу не удалось застать девочку дома. И, как ни стыдно в этом признаться, не раз и не два Франческа давала волю раздражению и повышала голос до крика, что, конечно, не способствовало налаживанию отношений, а совсем наоборот.

Сегодня, однако, Франческа решила, что должна увидеться с Джорджианой во что бы то стало, и ради этого она готова была покорно просить у Эллен прощения. Дорога до Чипсайд была неблизкой, и за время пути Франческа успела остыть и больше почти не гневалась на Уиттерса. Гнев сменился тревогой и чем-то близким к отчаянию. Она никогда не думала, что путь к цели окажется таким трудным. Франческа не сомневалась в том, что Эллен не станет противиться тому, чтобы отдать ей Джорджиану, ведь у Эллен на руках было двое собственных младенцев. Категорический отказ Эллен отдавать Джорджиану сначала озадачил, а потом разозлил Франческу. Разозлил еще больше, когда она поняла, что рента Джорджианы, возможно, является главным доходом семьи и им без этих денег не прожить. Наверное, не стоило бросать обвинения в лицо Эллен, однако реакция мачехи Джорджианы немедленно подтвердила основательность выдвинутых обвинений. Эллен смертельно побледнела, а затем Персеваль Уоттс велел Франческе убираться, пригрозив навсегда лишить ее возможности видеться с девочкой. И угроза его оказалась не пустой.

Даже самой Франческе не пришло тогда в голову, что конфликт между ними приобретет такой размах, как не ожидала она и того, что оформление опеки над племянницей окажется таким трудным делом. После смерти Джулианы Джон пообещал назначить Франческу опекуншей племянницы и отразить свою волю в завещании, но трагическая смерть настигла его раньше, чем он успел изменить свою последнюю волю. Разумеется, суд в любом случае рассмотрел бы ее прошение. Нежелание почти дюжины солиситоров или частных поверенных браться за ее дело вызывало у Франчески не только недоумение, но и вполне справедливый гнев, однако лишь сегодня она почувствовала настоящее отчаяние. Меньше всего ей хотелось затевать войну, в которой несчастная Джорджиана окажется предметом спора. Война обещала стать затяжной. Если дела так пойдут и дальше, Джорджиана вырастет и выйдет замуж раньше, чем Франческе удастся с ней увидеться.

Она постучала медным кольцом по двери. Раз, другой, третий. Плечи ее напряглись – она готовила себя к тому, что сделать будет очень нелегко. Нелегко и неприятно. От нее потребуют извинений, и она их принесет, и даже, если это будет необходимо, извинится перед Персевалем Уоттсом, как бы ее при этом с души ни воротило. Уже одно то, что она стояла тут, униженно, перед запертой дверью, наводило ее на мысль о том, как он злорадно ухмыляется, наблюдая за ней откуда-нибудь из глубины дома. Как раз в тот момент, когда Франческа подняла руку, чтобы постучать в очередной раз, из соседнего дома вышла женщина с большой корзиной.

– Вы хотите видеть миссис Хейвуд? – спросила женщина, с недобрым прищуром смерив Франческу взглядом.

– Да. Но, боюсь, их нет дома.

– Нет, это уж точно, мэм! – Женщина поставила корзину на крыльцо и заперла дверь, затем торопливо спустилась.

Франческа медленно отошла от двери.

– Меня зовут миссис Дженкинс, – представилась хозяйка с корзиной. – Мы, знаете ли, были соседями. Они съехали… Кажется, дня три или четыре назад.

– О! – У Франчески кровь отлила от лица. – Я не знала. Куда они переехали?

Толстощекая миссис Дженкинс наморщила лоб.

– Не могу вам сказать, потому что не знаю. Мы сами понятия не имели, что они решили переехать! Хотя мистер Дженкинс уж точно не пожалел о том, что теперь близнецы тут не живут, от них вечно было столько шуму.

– А девочка? – в панике спросила Франческа. – Девочку вы видели в последнее время? Джорджиану?

– Конечно, – ответила миссис Дженкинс и улыбнулась. – Такая славная девочка, такая работящая. Я каждый день видела, как она мела ступени, и всегда она такая вежливая. На мой взгляд, слишком худенькая, но все равно хорошенькая.

Франческа закрыла глаза, испытав неимоверное облегчение, которое тут же сменилось тревогой. Джорджиана выглядит худой? Она постоянно метет ступени, как служанка? Франческа сделала над собой усилие, чтобы скрыть дрожь в голосе:

– Но они наверняка сообщили кому-нибудь, где их можно найти?

– Может, и сообщили, только я не знаю кому. Мистер Браун, что живет в конце улицы, собирает ренту с жильцов, и он тоже не знает. Они задолжали за три недели, и когда мистер Браун пришел за долгом, они уже успели съехать, так и не заплатив.

– Мистер Браун? – переспросила Франческа, радуясь тому, что получила хоть какую-то зацепку. – В конце улицы?

– Дом номер два, – сказала миссис Дженкинс. – Он скажет вам то же, что и я. Мы с мистером Дженкинсом поили его чаем в среду, и он нам все рассказал.

– Спасибо, – пробормотала Франческа. – Спасибо большое.

Сведения, переданные Франческе миссис Дженкинс, оказались точными. Мистер Браун подтвердил, что Хейвуды съехали, ни слова никому не сказав, и не заплатили за последние три недели. Франческа поблагодарила мистера Брауна, вернулась к экипажу и приказала кучеру:

– Назад на Беркли-сквер, мистер Дженкинс. И побыстрее.

Ну, герцог, держись!..

Глава 4

Джеймс Уиттерс откликнулся на его запрос с отрадной оперативностью. Эдвард выбирал солиситора с особым тщанием, навел справки обо всех стряпчих в Лондоне, и выбор его пал именно на мистера Уиттерса. Об Уиттерсе отзывались как о человеке с острым и быстрым умом, хорошо знавшим законодательство. Что немаловажно, Уиттерс зарекомендовал себя как профессионал, не отказывающийся от спорных дел. Он выиграл весьма сомнительное дело Коули в прошлом году, добыв для клиента титул барона, за который велся спор уже почти сто лет. То, что Коули удалось выиграть дело и отвоевать титул, было удивительно для многих, поскольку родственников, имеющих фактически равные с Коули права на титул, нашлось довольно много. В одной из газет сообщалось, что по крайней мере пятеро мужчин выдвинули сходные претензии. Но Уиттерс повел дело и выиграл его, что и привлекло к нему Эдварда.

Внешне Уиттерс был ничем не примечателен, однако не заметить за этим скромным фасадом человека незаурядного ума было трудно. Он внимательно слушал Эдварда, когда тот объяснял, что именно ему нужно от солиситора, затем задал несколько вопросов не в бровь, а в глаз. Помощник мистера Уиттерса сидел рядом и очень быстро записывал все, что говорилось. Солиситор понимал, о чем следует спрашивать, а о чем не стоит. Никакого праздного любопытства. Знал, что делать нужно, а чего следует избегать. У него был план – альтернативный план. Ум его, казалось, работал гораздо быстрее, чем ум обычного человека. Дважды случалось так, что он задавал упреждающие вопросы еще до того, как Эдвард успевал подвести к этому разговор. Он, не стесняясь, заговорил о гонорарах, но Эдвард взмахом руки дал понять, что торговаться не станет. Какую бы плату ни запросил этот человек за то, чтобы сохранить Дарем за ним и его братьями, деньги эти будут им отработаны честно. Эдвард много требовал от своего поверенного и готов был платить по заслугам. Когда разговор подошел к концу, Эдвард уже не сомневался в правильности своего выбора, и условия договора с мистером Уиттерсом его вполне устраивали. Впрочем, судя по выражению лица поверенного, он тоже остался доволен.

– Я отправлю мистеру Пирсу записку, чтобы он вас встретил. – Эдвард поднялся. Он уже известил поверенного герцога Дарема о том, что наймет еще одного солиситора, чтобы тот занялся наиболее деликатными вопросами, касающимися дела о наследстве, и мистер Пирс весьма обрадовался этому обстоятельству. Пирс был хорош в том, что он привык делать, но в этих вопросах опыта у него не было. – Он сможет предоставить вам всю необходимую дополнительную информацию.

– Завтра утром первым делом я поеду на встречу с ним. – Уиттерс поклонился. – Вы получите мой первый отчет после того, как я просмотрю завещание.

– Хорошо, сэр. – Эдвард кивнул, и мистер Уиттерс вместе со своим помощником вышли.

Эдвард подошел к окну и окинул взглядом сквер и парк. Двое детей катали обруч под присмотром няни, как когда-то они играли с братьями во время нечастых наездов в Лондон. Отец считал, что детям необходим свежий деревенский воздух, чтобы те росли здоровыми, и редко брал их с собой в столицу. Эдвард и сам не слишком любил Лондон. Он бы предпочел никуда не уезжать из Суссекса. Но в настоящий момент было куда удобнее жить здесь. Таким образом он экономил время, и сегодняшняя встреча с Уиттерсом была лишним тому доказательством. Незадолго до полудня он послал за поверенным, а уже ранним вечером, до ужина, успел с ним встретиться и заключить соглашение. И за Чарли присматривать, находясь здесь, было куда удобнее, чем всякий раз приезжать из Суссекса. И он мог видеться с Луизой, которая вместе с семьей приехала в столицу к началу сезона.

Как раз в тот момент, когда Эдвард уже собирался отойти от окна, он заметил стремительно приближавшийся к дому небольшой экипаж. Карета остановилась у самых ступеней дома, и при этом упряжь зазвенела так, что слышно было за версту. Эдвард из чистого любопытства задержался у окна, чтобы посмотреть, кто выйдет из экипажа. Он никого не ждал и не был в настроении принимать гостей. И все же не так часто по Беркли-сквер проносятся экипажи, и уж тем более не часто такие вот экипажи останавливаются у этого дома.

Из кареты вышла женщина. На ней было темно-серое платье, довольно элегантное и солидное, но волосы ее под шляпкой сверкали, как новенький медный пенс, и он, конечно, не мог не заметить, что у нее был весьма внушительных размеров бюст. Она пригладила юбки, затем подняла голову и окинула дом взглядом, полным такого невыразимого презрения, что Эдвард моргнул от неожиданности. Даже с такого расстояния он определил, что женщина была разгневана. Она расправила плечи и поднялась по ступеням, после чего пропала из виду.

Эдвард решил, что дама явилась к Чарли. А к кому же еще? Наверняка Барнс далеко не все рассказал ему об истории со сломанной ногой.

В дверь постучали так, что эхо от дверного молотка прокатилось по всему дому. Последовало несколько весьма решительных ударов. Эдвард невольно задумался о том, что такого натворил его брат, что могло так разгневать эту женщину, и почему она явилась к нему, а не к Чарли. У него не было никакого настроения утешать брошенную любовницу или возмущенную содержанку. Пусть Чарли сам решает свои проблемы, тем более что он и так взял на себя немало его забот, пытаясь сохранить для него наследство и титул.

Эдвард направился в спальню переодеваться – сейчас было самое время навестить Луизу. Несколько минут спустя в дверь его постучал дворецкий.

– К вам пришли с визитом, сэр. Некая леди Гордон.

– Я не принимаю. – Эдвард просунул руки в рукава сюртука, который держал для него слуга. – Я уезжаю. Вели подать экипаж.

– Да, сэр. Но она очень настаивает на том, чтобы с вами поговорить.

– Со мной? – довольно резко переспросил Эдвард и, повернувшись, недовольно уставился на дворецкого. – Она упомянула мое имя? Мое, а не Чарли?

– Она не упоминала вашего имени, милорд, – невозмутимо ответил Блэкбридж. – Она сказала, что имеет важное дело к господину, который нанял Джеймса Уиттерса, и что она не уйдет, пока с ним не пообщается.

Эдвард замер, наполовину просунув руки в рукава. Неожиданный поворот.

– В самом деле? – пробормотал он. – И что она сказала насчет Уиттерса?

– Ничего конкретного, милорд, только то, что хочет поговорить о нем с вами.

– Интересно. – Эдвард стоял неподвижно, давая возможность слуге завершить процесс одевания. – Хорошо. Проводи ее в Голубую гостиную, я сейчас к ней подойду.

Возможно, кое-что об Уиттерсе ему не удалось разузнать. Какой-то теневой аспект. До сих пор ничего, кроме весьма похвальных отзывов, ему не удалось накопать. Если эта женщина, леди Гордон, вела с Уиттерсом какие-то дела, она может знать о нем то, чего не знает он, Эдвард. Вполне возможно, репутация Уиттерса была не такой уж безупречной. К тому времени, как Эдвард спустился в Голубую гостиную, любопытство его не на шутку разыгралось. Он даже встревожился. Он помнил перехваченный им полный враждебности взгляд этой женщины, когда она выходила из экипажа.

Привратник распахнул перед ним дверь. Гостья его, кажется, не заметила появления хозяина. Она стояла у камина, глядя на что-то, что держала в ладони. Лицо ее было печальным и спокойным, но что-то в ее позе выдавало тревогу и боль. Был в ней какой-то надлом. В доме стало понятно, что ее волосы светло-каштанового цвета с медным отливом, какой он заметил еще на улице. А ее фигура была действительно роскошной.

Эдвард закрыл за собой дверь с громким щелчком. Гостья вскинула голову и сжала руку в кулак, скрыв от него то, что она изучала.

– Леди Гордон, – произнес Эдвард, вежливо поклонившись, – меня зовут Эдвард де Лейси. Вы хотели увидеться со мной по поводу Джеймса Уиттерса?

Щеки ее вспыхнули румянцем. Она сунула то, что сжимала в руке, в ридикюль и туго затянула его тесьму.

– Да, это так, – ответила она чуть хрипловатым, приятным голосом, который не щекотал, а ласкал нервы, подобно песне сирены.

Франческа уже почти пожалела о своем импульсивном поступке. После недолгого ожидания дворецкий проводил ее в эту элегантную комнату, выдержанную в льдисто-синих тонах. Эта холодноватая, но красивая комната напоминала музейный зал. Лишь взглянув на один из мраморных столиков, чинно стоявших у одного из стрельчатых высоких окон, Франческа готова была заключить пари на свое месячное содержание, что если этого столика что и касалось, то лишь метелка горничной, которая стирала с него пыль.

Может, стоит уйти, не дожидаясь хозяина, прямо сейчас? Владельца этого особняка не впечатлят, а тем более не склонят на ее сторону ни ее попытки вызвать в нем сочувствие, ни, тем более, ее гнев. Франческу охватила ярость в тот момент, когда она поняла, что Эллен сбежала, прихватив с собой Джорджиану, и за неимением иного объекта, на котором можно сорвать свою злость, она отправилась сюда. «Ничего хорошего из этого не выйдет», – взывал к ней голос разума. Этому тонкому голоску только сейчас удалось пробиться сквозь бурю эмоций. До этого Франческа его просто не слышала.

Дверь открылась в тот момент, когда она была целиком поглощена мыслями о Джорджиане. Подняв глаза, Франческа увидела перед собой не дворецкого, а того мужчину, которому удалось переманить Уиттерса единым мановением пальца. Одного взгляда на своего врага хватило ей, чтобы составить о нем впечатление. Он был довольно высок и худощав, хотя, что радовало взгляд, плечи у него были широкими. Темные волосы, ни слишком короткие, ни слишком длинные, хорошо одет, но цвет костюма унылый, темный. Лицо нельзя назвать ни особенно красивым, ни невзрачным. Обычное лицо. И глаза заурядные – блекло-серые, и тепла в них не больше, чем в куске стали. В целом Франческа могла характеризовать его как наименее интересного из всех мужчин, с которыми ей доводилось водить знакомство. И он украл ее солиситора, того самого, аудиенции с которым ей удалось добиться лишь ценой хитроумных маневров, занявших не одну неделю.

– Леди Гордон! – У него был приятный тембр голоса, речь правильная, но и в голосе, как и во всем его облике, не было ничего выдающегося, ничего запоминающегося. – Меня зовут Эдвард де Лейси. Вы хотели увидеться со мной по поводу Джеймса Уиттерса?

Франческа положила миниатюру в ридикюль.

– Да, это так, – ответила она. – Я не уверена в том, что вы об этом знаете, сэр, но вы причинили мне немалый вред.

Единственной его реакцией была слегка приподнятая бровь.

– Не понимаю, как такое возможно, мадам. Насколько мне помнится, мы ни разу не встречались.

– Этим утром я была в офисе мистера Уиттерса. Мне потребовалось несколько недель, чтобы добиться встречи с ним. Он пользуется очень большим спросом, видите ли.

Ее визави не казался ни впечатленным, ни тронутым. Лицо его даже сделалось немного скучающим, как ей показалось. Спесь сошла с Франчески, и она, больше не думая о том, какое произведет на него впечатление, начала жаловаться:

– Он согласился взяться за мое дело. Мы даже успели его обсудить, и в конце разговора он сказал, что готов мне помочь. Потом он, извинившись, вышел на пару минут, но так и не вернулся. Его помощник пришел вскоре после его ухода и сообщил, что мистера Уиттерса вызвали по срочному делу и что он не сможет мне помочь. Он рекомендовал мне поискать другого адвоката.

– Из того, что вы мне рассказали, напрашивается вывод, что вы недовольны действиями мистера Уиттерса, но ко мне это не имеет отношения, – ровным голосом ответил ее враг.

– Он ушел, потому что вы его вызвали! – Франческа слышала, что голос ее поднялся до опасной черты, за которой начинается крик, и мысленно призвала себя к спокойствию. – До того как принесли вашу записку с гербовой печатью, он хотел помочь мне. И тут он внезапно исчезает и мчится к вам по первому вашему щелчку, а мое дело бросает, не посчитав нужным даже объясниться!

– И вновь вынужден повторить, – сказал де Лейси, – ваше неудовольствие должно быть адресовано Уиттерсу, если он так плохо с вами поступил.

– Нет! – воскликнула Франческа в ответ, взмахнув рукой. – Это мне не поможет. Я знаю, что теперь мне его не заполучить, поскольку вы переманили его своей знатностью и деньгами. Но я хочу, чтобы вы знали, что вы в долгу – не передо мной, но перед маленькой девочкой, которая из-за вас утратила надежду на счастье.

– Мадам, – начал Эдвард, но Франческу уже понесло.

– Вы снимаете с себя всю ответственность, – тыча в него пальцем, возмущалась она, – но из-за ваших манипуляций с моим стряпчим страдает ребенок! Моей племяннице не дают видеться со мной, поступая противозаконно, а теперь ее еще и увезли неизвестно куда! Она живет на милости бессердечной и, возможно, жестокой женщины, и я буду вынуждена потратить драгоценные дни и, может, недели на поиски иного солиситора, а теперь еще и детектива, который взялся бы ее разыскать!

– Я отправил Уиттерсу записку с просьбой заехать ко мне, когда он сочтет это удобным для себя, – сказал Эдвард де Лейси так же спокойно, как и раньше. Вот это его спокойствие и выводило Франческу из себя больше всего. – Каким образом он распорядился своим временем, чтобы встретиться со мной, я не знаю. Почему он вам отказал, я не знаю. Я, разумеется, не собирался нанимать его, не встретившись с ним лично, поскольку он вполне мог и не подойти для решения тех задач, которые я перед ним поставил.

Франческа прищурилась.

– Но он вам подошел? – тихо спросила она.

Он смотрел на нее по-прежнему невозмутимо холодно.

– Это вас не касается.

Франческа почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она медленно пошла к нему и остановилась в нескольких шагах.

– Как вы смеете? – прошептала она. – Я… Теперь я вынуждена настаивать на том, чтобы вы мне помогли.

У этого мужчины хватило наглости улыбнуться. Улыбка была сухой и невыразительной, лишь в глазах промелькнула искра, что указывало на то, что эта улыбка все же не была фальшивой.

– Вынуждены настаивать?

– А как по-другому? – в гневе воскликнула она. – Вы украли моего солиситора!

– На самом деле этот солиситор был не вполне вашим, не так ли?

– Он согласился взяться за мое дело!

– И очевидно, передумал.

– Из-за вас!

– Так ли? – Он несколько раз качнулся на каблуках, а потом вдруг резко наклонился к ней. Франческа не отступила ни на пядь, но ей пришлось поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Глаза его сверкали, как начищенное серебро, словно он получал удовольствие от происходящего, и еще она уловила запах его мыла. Он пах очень мужественно и дорого, но никакого намека на рабочий пот в этом запахе не было. – Тогда отвоюйте его, – предложил ей этот бессердечный дьявол. – Украдите его у меня, леди Гордон.

– Спасибо за совет, однако я не стану, – ответила она, выгнув брови. Как она ненавидела этот его тон, отчасти насмешливый, отчасти вызывающий, с нотками веселого удивления. Он знал, что у нее ничего не выйдет, даже если она воспользуется его предложением, и это его забавляло. – Я уверена, что ваше дело куда важнее, чем судьба невинной маленькой девочки, которую отняла у ее единственной оставшейся в живых родственницы жадная мачеха. Чем больше я об этом думаю, тем более уместным мне кажется искать помощь у того, кому достаточно лишь щелкнуть пальцами, как все сбиваются с ног, торопясь исполнить его желания. И поскольку теперь вашими проблемами будет заниматься Уиттерс, вы должны уделить пару часов своего драгоценного времени мне, вернее, моей ничтожной проблеме.

Эдвард какое-то время молча на нее смотрел. И этого времени ей как раз хватило, чтобы осознать, что она только что сказала и какой невероятно глупой должна казаться этому мужчине. Но отступать было поздно.

И тогда он снова улыбнулся. Франческа, как бы ей не хотелось это признавать, отметила про себя, что он выглядел куда более привлекательным, когда улыбался.

– Вы необычайно вздорная женщина, – сказал он.

– Это из-за того, что я наполовину итальянка, – ответила она, как если бы он сделал ей весьма лестный комплимент.

– Да? Я редко… – Он сделал выразительную паузу, окинув ее выразительным взглядом. – Я никогда не встречал такого беспардонного поведения.

Франческа еще выше вскинула голову, улыбаясь ему вполне дружески. Она знала, что проиграла битву, но не хотела покидать поле сражения, поджав хвост.

– Тогда увидимся завтра, чтобы начать наши поиски?

– Сомневаюсь. – Все еще улыбаясь, он поклонился. – Доброго вам дня, леди Гордон.

– Я никогда не прощу вам столь бессердечного отказа, – бросила она ему в спину.

Он оглянулся.

– И не надо, – сказал он спокойно. – До свидания, мадам. – Он открыл дверь и вышел, оставив дверь открытой.

– Скатертью дорога, вы хотите сказать? – произнесла она со вздохом.

Франческа прижала пальцы к вискам как раз в тот момент, когда на пороге появился слуга.

– Могу я вас проводить, миледи? – спросил он вежливо, но твердо.

Франческа несла голову высоко.

– Спасибо. – С надменностью, которая бы сделала честь королеве, она прошествовала следом за ним. Привратник распахнул перед ней величественные парадные двери, и, все так же гордо спустившись по ступеням, Франческа села в экипаж и велела мистеру Дженкинсу вести ее домой.

И лишь тогда она позволила себе жест отчаяния – откинулась на спинку сиденья и несколько раз ударила затылком о подголовник.

Глава 5

Граф Холстон, отец Луизы, вместе с семейством на время великосветского сезона переселился в комфортабельный дом на Белгрейв-сквер. Дворецкий проводил Эдварда в дом и затем вернулся, чтобы сообщить, что леди Луиза гуляет в саду. Не хочет ли он составить ей компанию? Разумеется, он этого хотел. Эдвард вышел во внутренний, окруженный со всех сторон стенами дома, сад и окликнул ее по имени.

– Эдвард! – Луиза шла по тропинке. Глаза ее сияли, щеки разрумянились. – Какой сюрприз!

– Приятный, я надеюсь. – Он поднес ее руку к губам и глубоко вдохнул. Луиза пахла так изысканно женственно, сиренью и весной, и чаем, именно так, как, по его представлениям, должна пахнуть женщина. Как всегда, он порадовался тому, что удачно выбрал себе жену.

Невеста его засмеялась.

– Конечно! Надеюсь, вы останетесь на ужин. Матушка придет в отчаяние, если вы не останетесь.

Эдвард покачал головой:

– Сегодня не могу, возможно, в другой раз. – Он взял ее под руку, и она пошла рядом, мгновенно приноровившись к его шагам. – Отец умер на прошлой неделе.

Луиза потупила взгляд.

– Да, мы видели некролог в газете. Мне так жаль, Эдвард.

Эдвард кивнул:

– Спасибо. Мы понимали, что он вскоре покинет нас, разумеется – последнее время он много болел, и все же… – Эдвард вдруг ощутил себя потерянным и одиноким, и ему пришлось приложить усилия к тому, чтобы взять себя в руки. – Нам с братом пришлось приехать в город, чтобы уладить кое-какие его дела. – Слишком, слишком мягко сказано.

– Конечно, – пробормотала Луиза. – Хорошо уже, что вы не сочли за труд навестить меня, когда у вас столько дел.

Он усмехнулся:

– Напротив, единственное, чего мне на самом деле хотелось, – это навестить вас. Все остальное совсем не так приятно, и лишь ваше присутствие рядом приносит мне желанное успокоение.

Луиза улыбнулась ему. Они так славно друг другу подходят, подумал Эдвард. Она понимала, что сейчас покой и умиротворение были нужны ему больше, чем что-либо еще. Непрошеная к нему явилась мысль о леди Гордон – эти экзальтированные нервные жесты, эти глаза… она словно метала ими искры. Как некстати она к нему явилась, если даже забыть о ее наглом требовании бросить все свои дела и помочь ей. Он надеялся, что она уже наняла нового солиситора. Тогда она по крайней мере не станет возвращаться, чтобы терзать его своими страстными речами и чарующим голосом, не говоря уже о блестящих волосах и величественной груди.

Эдвард остановил поток мыслей, чуть заметно тряхнув головой. Он, верно, сошел с ума, если нашел в этой женщине хоть что-то привлекательное, тем более сейчас, когда рядом с ним находится такая красавица, как его Луиза.

– Вы знаете, что я всегда к вашим услугам, если захотите со мной увидеться, – говорила ему тем временем Луиза. – Как и положено хорошей жене. – И тут на лицо ее упала тень. – Нам придется вновь отложить свадьбу, да?

Эдвард вздохнул. Как честный человек, именно так он и должен был поступить, и не только из-за траура по усопшему отцу, но и для того, чтобы успеть до свадьбы рассеять мрачные тучи, нависшие над ними всеми из-за преступной недальновидности герцога. Проблему нужно успеть решить до того, как она обернется грандиозным скандалом.

– К несчастью, придется.

Луиза погрустнела, но затем улыбнулась ему, пусть и не так лучезарно, как прежде.

– Я понимаю. Следующая осень будет прекрасным временем для свадьбы. Матушке тогда не придется переживать, что мое приданое не будет готово вовремя.

– Я знал, что вы поймете. – Эдвард погладил ее по руке. Их помолвка длилась уже больше года, и ни разу Луиза его не поторопила. Она образец спокойствия и умиротворенности.

Они шли по садовой дорожке рука об руку и молчали, но молчание было не тягостным. Скорее, наоборот.

– Вам так много нужно сделать? – спросила она. – Но ведь его светлость всегда был весьма организованным человеком.

– Это так. – Эдвард задумался. Он совсем не хотел, чтобы постыдная тайна отца стала всеобщим достоянием. Он злился при мысли, что вообще придется об этом говорить, но Луиза была его невестой, его будущей женой и матерью его будущих детей. Если он не мог довериться ей, то кому же?

Эдвард отмахнулся от возникшего у него вдруг недоброго предчувствия. Слова Джерарда, предупреждавшего о том, что не стоит ничего рассказывать Луизе, никак не шли у него из головы. Но Джерард никогда не испытывал к Луизе теплых чувств, хотя и признавал все ее достоинства. Он считал ее излишне инфантильной. Джерарду нравились женщины с сильным характером – острые на язык и заводные. Он не ценил тихого достоинства, которое всегда отличало Луизу. К счастью, Луиза выходила замуж за него, а не за брата, и она во всем его устраивала. Они были птицами одного полета – он и Луиза.

И по справедливости, он был обязан сказать ей правду. На случай если ему и братьям не удастся выпутаться из беды, какой бы малой ни была вероятность такого исхода, Луиза имела право знать о его новых обстоятельствах.

– Есть только один вопрос, который меня тревожит, – решившись, сказал Эдвард. Он был уверен, что Луиза по крайней мере не оставит его до тех пор, пока положение окончательно не определится. – Похоже, мой отец хранил от нас в тайне некоторые обстоятельства, которые создают для всех нас определенные проблемы.

– О Боже! – сочувственно воскликнула Луиза. – Как ужасно.

Да, действительно ужасно.

– Я не могу поверить, что герцог Дарем мог так поступить, – сказал Эдвард, внезапно поймав себя на том, что ему хочется все ей рассказать. Она бы поняла в отличие от Джерарда или Чарли, каково это, когда тебя держат в полном неведении. – Я не о самом поступке, а о том, что он мог так долго держать его в тайне – от меня. Я никогда не пренебрегал своим сыновним долгом, и теперь я узнаю…

Луиза остановилась и взяла его за руку. Эдвард замолчав, осознав, что говорит на повышенных тонах.

– В чем дело? – спросила она. – Не может быть, чтобы речь шла о чем-то таком, с чем вы и его светлость не справятся. – Луиза ему улыбнулась: – Я верю в то, что вам любая задача по плечу, Эдвард.

Он посмотрел на ее руки – такие маленькие и нежные, которые она положила поверх его сжатых кулаков.

– Это отвратительно, бесчестно, – тихо сказал он. – Мой отец был женат до того, как женился на нашей матери, – несколько десятилетий назад! – на женщине, которую никто не видел почти шестьдесят лет. Но они не развелись, и Дарем не знал, что с ней сталось после того, как они расстались. Он решил, что она умерла или вышла замуж вновь, но он никогда не был в этом до конца уверен или никогда не имел тому неопровержимых доказательств. Наверное, он убедил себя в том, что все так и есть; он никогда ни словом о ней не обмолвился ни мне, ни моим братьям, и все же сейчас мы должны найти эту женщину и выяснить, сделал ли ее брак с моим отцом незаконным его брак с моей матерью.

Сказав об этом, Эдвард почувствовал уже знакомые признаки поднимающегося гнева, но усилием воли подавил ярость в зародыше. Гневом ничему не поможешь.

– Я уже нанял солиситора, чтобы прояснить нашу ситуацию с точки зрения закона. Маловероятно, что она все еще жива или станет выдвигать претензии после стольких лет, но к такому повороту мы должны быть готовы. Если хоть один камень оставить неперевернутым… – он вздохнул, – это может грозить катастрофой.

Луиза ничего не сказала. Эдвард внимательно смотрел на нее. Она сделалась белой, как алебастр, и едва дышала, взгляд ее остекленел.

– Господи! – воскликнул он. – Вы собираетесь упасть в обморок?

– Нет, – еле слышно прошептала Луиза. – Я… Я… Нет, конечно. О, Эдвард! Не может быть, чтобы это было правдой!

– Несмотря на все мои мольбы, этот кошмар не рассеялся, словно дурной сон, – ответил он. – Мне не хотелось обременять вас, но не сказать вам было бы нечестно. Однако вы должны пообещать мне, что сохраните это в тайне. Копаться в далеком прошлом отца будет достаточно неприятно и без того, чтобы сплетники склоняли имя Дарема на все лады.

И вновь она не ответила. Луиза нетвердой походкой направилась к скамье, обмахивая лицо рукой. Эдварду вдруг стало ужасно стыдно за себя – за то, что он рассказал ей. Он не думал, что сказанное им так ее ошеломит. Он присел рядом на скамью и стал ждать, когда Луиза оправится.

– И… И вы уверены, что ничего не вскроется? – спросила она наконец. Грудь ее вздымалась так, словно она пробежала целую милю.

– На все сто, – немедленно ответил Эдвард. – И солиситор со мной согласен.

Луиза едва заметно кивнула.

– Хорошо, – пробормотала она. – О, Эдвард, как это было бы для вас ужасно, если бы вы ошиблись в своих прогнозах!

Эдвард вздохнул:

– Действительно, ужасно. Титул все равно не должен был перейти ко мне, но все остальное… Мы с братьями не окажемся в нищете, поскольку отец оставил нам пусть скромные, но вполне достаточные для комфортного существования средства, однако утрата Дарема была бы сильным ударом. – Если не считать того, что они все разом станут бастардами. И тут никакие деньги не смогут помочь.

– Это… Он поступил очень предусмотрительно.

– Да. – Больше ничего и не скажешь. Деньги они получат очень небольшие. Большая часть дохода от Дарема была связана с поместьями, которые этот доход приносили, и большинство их отчуждались вместе с титулом. Они не могли отойти никому, кроме следующего герцога, и если этим следующим герцогом окажется не Чарли… то они с младшим братом потеряют свою долю дохода. И что самое худшее, майорат на поместья заканчивался на Чарли или на том, кем бы он ни был, кто станет следующим герцогом. Отец их недвусмысленно выразил желание, чтобы Чарли выделил каждому из братьев по поместью, которые бы перешли в их полное распоряжение: поместье в Суссексе Эдварду и подобное поместье в Корнуолле Джерарду. Ожидания Эдварда были и в самом деле весьма оптимистичными, вплоть до печальных событий, произошедших несколько дней назад.

Прошла минута, другая. Пора было прощаться с Луизой. Сообщенное известие омрачило их прогулку, но оставаться с невестой дольше Эдвард не мог – его звали дела.

– Я должен идти, Луиза. Сожалею, что принес столь неприятную новость, но я не мог хранить ее от вас в секрете.

– Нет, не корите себя, – слабым голосом ответила она. – Я рада, что вы мне рассказали. Хранить такие ужасные вещи в тайне!

Эдвард посмотрел на нее искоса. Он не вполне понял, что она имела в виду: что ей будет ужасно трудно хранить эту тайну или что его отец поступил ужасно, утаив такое от него.

– Но ведь вы никому не расскажете?

– О! – Она подняла на него широко открытые голубые глаза. – Конечно, я сохраню вашу тайну – клянусь.

Эдвард улыбнулся ей:

– Спасибо. – Он прижался губами к ее рукам.

– Но, Эдвард, – тревожно спросила она, – на какое время откладывается наша свадьба? Как вы думаете?

Он перевернул ее руку и провел подушечкой пальца по голубоватой вене на запястье.

– На несколько месяцев, по крайней мере на полгода, на время траура.

– О, – со вздохом сказала Луиза. – Понимаю… – Она поднялась со скамьи и высвободила руку. – Я лучше пойду, – сказала она и оглянулась через плечо, посмотрев в сторону дома. – Матушка станет задавать вопросы, и мне придется сказать ей… о том, что свадьба откладывается.

– Конечно. – Эдвард тоже встал и привлек ее к себе. Обычно она встречала его поцелуи с трогательным смущением и улыбкой, но на этот раз на ее лице было почти трагическое выражение. Он прикоснулся губами к ее губам и расстроился, почувствовав, что они дрожат. – Я встречусь с вашим отцом и объясню ему, чем вызвана задержка, – сказал он. – Вам не надо ничего ему говорить, если вы этого не хотите.

– Как пожелаете, – прошептала Луиза, подняв на него влажно блеснувшие глаза. – Сейчас его нет дома. О… О, Эдвард! – Вздрогнув всем телом, она вступила в его объятия.

– Ну будет вам, – пробормотал Эдвард, ласково погладив ее по спине. – Я зайду к нему завтра. Все будет хорошо.

Луиза напряженно замерла в его объятиях, постояла так несколько мгновений, затем отступила.

– Надеюсь, что так и будет. Я… – Она прикусила губу. Лицо ее было очень бледным. – Доброго дня вам, Эдвард.

– И вам, моя драгоценная.

Она закрыла глаза на последнем слове, но, открыв их, вымучила улыбку. Эдвард поклонился и ушел, в очередной раз поздравив себя с тем, что выбрал идеальную невесту. Ее отец, граф Холстон, поймет, что он, Эдвард, должен соблюсти приличия и отдать дань скорби отцу, но к Рождеству они смогут пожениться. Что касается всего остального, то он искренне надеялся, что никому даже не придется об этом услышать.

Франческа проснулась в настроении под стать мрачному утру. Вернувшись домой, она еще раз просмотрела список рекомендованных ей солиситоров, припоминая, что каждый из них ей говорил. Олконбери нанес ей визит и попытался уговорить пойти с ним сегодня вечером в театр. Он говорил, что ей надо срочно поднять себе настроение, но даже разговоры об этом были ей противны. Франческа выпроводила его и попыталась утешить себя несколькими бокалами вина. Для нее тот факт, что Эллен увезла Джорджиану, стал еще большим ударом, чем потеря Уиттерса. До сих пор по крайней мере она знала, где находится Джорджиана, даже если ей не позволяли с ней видеться. Теперь она потеряла надежду на то, что сможет когда-либо ее увидеть. Что, если Эллен сбежала в Америку? Или на континент? Понадобится целая вечность, чтобы ее отыскать, в особенности если этот старый зануда мистер Кендалл останется столь же преступно равнодушным к ее тревогам, касающимся благополучия Джорджианы.

Экономка принесла Франческе завтрак вместе с утренней почтой и газетами. Франческа села за стол и стала просматривать почту, наскоро пробегая глазами письма. Она была не в том настроении, чтобы принимать приглашения, и садиться за ответное письмо тете ей тоже не хотелось. Тетя Эвелин всегда была Франческе ближе, чем родная мать. Эта женщина растила Франческу с тех пор, как ей исполнилось пять. Не без чувства вины Франческа отложила письмо от тети в сторону и глотнула чаю. Голова у нее болела. Она плохо спала и знала, что под глазами у нее сейчас залегли темные круги. Она подумала о том, что неплохо бы вернуться в постель и еще немного поспать.

– Лорд Олконбери прислал букет фиалок, – сказала миссис Дженкинс, поставив цветы в вазу в центре стола. – Красиво, не правда ли?

Франческа вздохнула:

– Очень милый букет. И какой он чуткий.

– Настоящий джентльмен, – пробормотала миссис Дженкинс, покидая комнату и унося пустой чайник.

Франческа усмехнулась. Экономка считала, что ей надо вновь выходить замуж, а Олконбери и есть тот самый мужчина, который идеально ей подходит. Он действительно обладал неоспоримыми достоинствами: красив, любезен и умен. Франческа лишь не могла представить себе, что ляжет с ним в постель, хотя в настоящий момент ей было совсем не до мужчин и не до мыслей о браке. Похоже, ей вообще не было дела ни до чего, кроме Джорджианы.

Она листала газеты, даже не пытаясь вчитываться. Что она там могла найти интересного лично для себя? Вот если бы Эллен поместила в газете объявление о своем новом адресе… Но это же бред, не так ли?

Впрочем, кое-что интересное Франческа все же обнаружила.

Первые же строки повергли ее в шок. Франческа перечитала их еще раз, а затем внимательно и всю заметку. Заметка эта была в колонке светской хроники, которую вел Грегори Слоун, и информация в этой рубрике бывала недостоверной настолько часто, что ее никто и не воспринимал как фактическую, а лишь как повод для сплетен – по принципу нет дыма без огня. Слоун, не скупясь, платил своим осведомителям, сообщавшим ему о самых скандальных слухах, и отсутствие доказательств его никогда не смущало. Франческа сама не знала, зачем вообще подписалась на эту газету. Как бы там ни было, жирным шрифтом в ней было напечатано имя бессердечного аристократа по имени Эдвард де Лейси.

ДИЛЕММА ДАРЕМА

Таков был заголовок статьи, расположенной посреди страницы так, что не заметить ее было нельзя.

«По городу ходят слухи о том, что покойный герцог Дарем оставил своим сыновьям неожиданное и отнюдь не желанное наследство» – так начинался рассказ.

«Герцог, который умер всего неделю назад, заключил тайный брак несколько десятилетий назад. Можно лишь гадать о том, почему этот факт держали в тайне до настоящего времени, когда титул и все богатства Дарема оказались в подвешенном состоянии. Может, потому что тот брак был все еще легитимным на тот момент, когда герцог женился на своей герцогине? Может, потому что все трое сыновей Дарема окажутся начисто лишенными наследства, если это будет обнаружено? Но похоже, сыновья Дарема узнали об этой мрачной тайне. Лорд Грешем, старший сын и, возможно, будущий герцог, прикован к постели, и его никто не видел больше недели. Лорд Эдвард де Лейси внезапно и неожиданно оказался в городе и активно общается с солиситорами. Наверняка появление Августуса де Лейси, двоюродного брата герцога Дарема, который, возможно, окажется наследником, не за горами. И можно лишь гадать о том, как воспримет эту ужасную дилемму общество…»

И дальше в том же духе. Автор статьи высказывал еще более сенсационные предположения, но уже на третьем предложении у Франчески от удивления открылся рот. Ум ее лихорадочно заработал. Ну, это вполне внятно объясняло то, зачем лорд Эдвард вызвал Уиттерса. Она-то думала, что Уиттерсу поручили какое-то заурядное дело, касающееся собственности или денег. Но все оказалось намного серьезнее, поскольку на кону стояла не одна лишь собственность, но и само положение в обществе и тот стиль жизни, который был ему привычен от рождения, не говоря уже о самом его имени. Конечно, Франческа сомневалась в том, что даже Джеймсу Уиттерсу удастся отвоевать для лорда Эдварда герцогство у соперника, если у того на руках имеются документы, подтверждающие его права на титул, но на месте лорда Эдварда она бы тоже сделала все возможное, чтобы заручиться поддержкой Уиттерса. И возможно… Она взглянула на кричащий заголовок и подумала о Слоуне – высоком, крупном, шумном, с орлиным взором. Если этот выпуск будет хорошо распродан, то завтра он напечатает еще кое-что о дилемме Дарема, а потом послезавтра и так далее. Если Эдвард де Лейси имел неосторожность однажды сердито взглянуть на свою судомойку, Слоун, возможно, напечатает и ее жалостливую историю в своей колонке к концу недели.

Возможно, теперь у нее в руках оказался вожделенный рычаг влияния.

Франческа выскочила из-за стола и с силой дернула за шнур колокольчика, вызывая служанку.

– Миссис Дженкинс, я должна выехать в город, – сказала она, когда экономка явилась на вызов. – Немедленно.

– Я сейчас же пошлю мистера Дженкинса готовить карету, – ответила женщина, немало удивленная невесть откуда взявшейся спешкой. – Вы переоденетесь?

Франческа опустила взгляд на свое удобное утреннее платье.

– О Господи, да! Я хочу выглядеть сногсшибательно. Только что у меня появился второй шанс с Эдвардом де Лейси!

Не прошло и часу, как ее экипаж вновь свернул на Беркли-сквер. Фасад резиденции Дарема выглядел еще более импозантно на фоне тяжелых свинцовых туч, затянувших небо, но сегодня Франческа чувствовала себя куда увереннее, когда, сойдя с подножки кареты, поднялась по ступеням и постучала в парадную дверь решительно, но совсем не так громко, как стучало ее сердце.

На этот раз она сообщила дворецкому, что ей крайне необходимо поговорить с лордом Эдвардом о деле, имеющем отношение к их разговору днем ранее. Она затаила дыхание, втайне надеясь на то, что лорд Эдвард не отдал слугам распоряжение не пускать ее в дом, и, когда ее впустили, послала небу молитву о том, чтобы он согласился с ней увидеться. К тому времени, как ее проводили в уже знакомый голубой салон, корсет уже казался слишком тугим, и руки пришлось сжать, переплетя пальцы, чтобы не заламывать их на нервной почве.

Сегодня ей пришлось ждать всего несколько минут. Он вошел в комнату с тем же суровым видом, что так хорошо ей запомнился. Она заметила траурную повязку у него на рукаве. Возможно, выбор одежды столь мрачных тонов объяснялся трауром. Выражение лица у него было столь же непроницаемым, что и вчера, но она улыбнулась, когда он закрыл за собой дверь.

– Леди Гордон, – поклонившись, сказал он. Его льдисто-серые глаза смотрели твердо.

– Милорд, – сказала она, сделав реверанс, – я пришла извиниться.

– В самом деле? – Он окинул ее быстрым взглядом.

Франческа знала, что сегодня она выглядит как нельзя лучше. Ей шло это темно-зеленое прогулочное платье с золотыми лентами. Во взгляде его не было тайного восхищения, один лишь интерес, сходный с интересом естествоиспытателя, изучающего диковинную муху, но она все равно чувствовала себя более уверенно, зная, что к ее внешнему виду не может быть никаких претензий.

– Уверяю вас, в этом нет необходимости.

– Есть необходимость, – с чувством возразила Франческа.

Он давал ей понять, что она могла бы и не приходить к нему вновь; она же давала ему понять, что допустила ошибку, проявив столь вопиющую несдержанность в общении с ним. И за это она просто обязана была перед ним извиниться.

– Я вчера вела себя непозволительно дерзко. Поступила безрассудно и была крайне невежливой.

– Отнюдь нет, – ответил он, тем самым доказав, что умеет лгать лучше, чем она думала. – Я очень рад, что вы нашли другого солиситора. А сейчас…

– Нет, – мягко перебила его Франческа. – Я все еще нуждаюсь в вашей помощи, но сейчас, как мне думается, и вы в моей помощи тоже нуждаетесь. – Она вытащила из ридикюля свежий номер газеты. – Возможно, вы этого еще не видели.

Какое-то время он просто смотрел на нее оценивающе своими холодными серыми глазами. Франческа терпеливо ждала, держа газету в протянутой руке. Ей был знаком этот тип мужчин, считающих себя истинными джентльменами, добропорядочными, честными и бескомпромиссными. Он увидит свое имя в газете, упомянутое в связи с шокирующими слухами, и придет в ярость. Мужчины стреляются из-за такого. Лорд Эдвард выпустит пар, а затем, когда остынет, она сделает ему предложение. И он увидит свою выгоду сразу, если, конечно, он не полный идиот. И тогда она получит шанс, в котором так отчаянно нуждается.

Он взял газету, разгладил загнутые страницы и развернул ее. Он не спускал с нее глаз, словно ожидал увидеть в них вспышку раздражения – повод, чтобы выставить ее вон. Сегодня, однако, поведение ее было безупречным. Вчера она была сама не своя от обиды, возмущения и даже страха, но сегодня судьба дала ей шанс, и она не преминет им воспользоваться. Сегодня, что бы он ни сказал и что бы ни сделал, она не выйдет из себя, даже если ей придется откусить себе язык, дабы сохранить молчание. Франческа спокойно встретила его взгляд.

В конце концов он опустил глаза, посмотрев на газетную страницу. Какие у него длинные ресницы, как у девушки, с удивлением заметила Франческа. Длинные, густые и темные. Тетя Эвелин любила повторять, что у каждой женщины есть черта, которой она может гордиться, будь то красивая шея, хорошая кожа или выразительные глаза. Интересно, гордился бы лорд Эдвард де Лейси своими длинными красивыми ресницами, подумала Франческа, и ей пришлось плотно сжать губы, чтобы не улыбнуться этой мысли.

Какое-то время он не поднимал глаз, и этого времени было более чем достаточно, чтобы несколько раз перечитать пасквиль. Франческа неосознанно напряглась в ожидании гневной отповеди, но даже выражение его лица не менялось, и он не двигался. Реакция его была сродни реакции мраморной статуи, несмотря на то что автор статьи разве что в открытую не назвал его и его братьев бастардами и самозванцами. Франческа уже начала задаваться вопросом о том, понял ли он вообще то, что прочел, когда он заговорил.

– Хорошо, леди Гордон, – сказал он, не поднимая глаз. – Вы возбудили мой интерес. Какую сделку вы предлагаете?

– Я знакома с мистером Слоуном, издателем этой газеты. Он несколько раз посещал мои музыкальные вечера. – Он также делал ей недвусмысленные и весьма нескромные предложения. Франческа мысленно поблагодарила небо за то, что отвело ее от греха. И, что весьма удачно, она отказала ему мягко и не посмеялась в лицо. Поучительный пример того, как полезна вежливость. – Я могу организовать встречу, чтобы убедить его написать опровержение.

Лорд Эдвард помолчал.

– Я мог бы подать на него в суд за оговор.

– Тогда он никогда не опубликует опровержение, – сказала она. – Слоун упрям и агрессивен. Он не любит, когда на него давят.

Слоун был еще и амбициозным. Он пробился наверх из самых низов. Конечно, ему удалось добиться того, чего он добился, печатая скандальные сплетни и пошлые истории в своей газетенке, которая неизменно пользовалась большим спросом. Если лорд Эдвард подаст на него иск, Слоун почувствует себя в шкуре медведя, которого загнали в угол. И тогда начнет огрызаться и станет печатать все, что только сможет раздобыть, обо всех де Лейси, даже если это будет стоить ему всего нажитого. И от этого, как считала Франческа, не выиграет никто, и меньше всего она сама.

– Я уверена, что он прислушается ко мне, поскольку мы знакомы.

– И вы могли бы убедить его опровергнуть это? – Лорд Эдвард бросил на нее косой взгляд. – Не сомневаюсь, что ему не захочется ставить точку в столь многообещающей истории.

– Я могу его убедить, – сказала Франческа, не внимания гласу рассудка. Если она не сможет убедить Слоуна, ей нечем будет привлечь на свою сторону лорда Эдварда.

Он повернулся и пошел прочь, и его шаги гулко отдавались в полупустом красивом зале. У окна он остановился. Он стоял, слегка расставив ноги, держа газету за спиной. Только когда он сделал глубокий вздох и немного поиграл плечами, Франческа заметила в нем признаки напряжения. Поневоле она восхищалась его самообладанием. Ей никогда не удавалось так легко управлять своими порывами. На месте лорда Эдварда она бы уже давно сломалась.

– И какую услугу вы просите от меня в обмен на свою? – спросил он через плечо, едва повернув голову.

Франческа успела сделать несколько порывистых шагов к нему прежде, чем опомнилась и остановилась.

– Я прошу помощи в юридическом вопросе. Моя племянница, Джорджиана, живет со своей мачехой с тех пор, как два года назад умер ее отец. Ее отец пообещал назначить меня опекуншей в своем завещании, но умер, не успев этого сделать. Опекун, упомянутый в завещании, также умер. Я прихожусь Джорджиане крестной, и я бы хотела растить ее, поскольку сейчас оба ее родителя умерли. Однако ее мачеха отказывает мне в праве даже видеться с ней. А сейчас они переехали, не сказав никому, куда направились. Я хочу найти племянницу и добиться, чтобы ее передали мне.

– Не вполне понимаю, каким образом я мог бы вам помочь.

Франческа сделала еще несколько шагов к нему, но на этот раз двигалась плавно, и шаги ее были помельче.

– Джеймс Уиттерс оказался единственным стряпчим, который не качал с сожалением головой и не обращался со мной как с недалекой истеричкой. Если бы вы только помогли мне найти другого приличного стряпчего, который принимал бы меня и мое дело всерьез, я бы сочла вашу ответную услугу более чем достаточной.

Эдвард повернулся, но не так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, и вскинул голову.

– Вы хотите, чтобы я нашел для вас солиситора?

– Нет, – сказала Франческа, и голос ее едва заметно дрогнул – это надежда пустила когти в ее сердце. – Я хочу, чтобы вы помогли мне провести собеседование с солиситорами. Ни один из них не относится серьезно к своей клиентке, если она – одинокая женщина, не обладающая ни особым влиянием, ни большим богатством. У меня есть средства, чтобы заплатить стряпчему, – поспешила заверить его Франческа. – Мне просто нужно заручиться вашим влиянием.

Эдвард тяжело вдохнул, по-прежнему глядя прямо перед собой, но не на нее. Франческа изучала его профиль, едва осмеливаясь дышать. У него был твердый подбородок, крепкие скулы, под которыми сейчас угадывались желваки, и нос с горбинкой, которая была незаметна, если смотреть на него анфас.

– Полагаю, у вас есть список, – сказал наконец лорд Эдвард. – Список солиситоров.

– Я… Да. – Франческа собралась с мыслями, которые, похоже, явно забрели куда-то не туда. – В нем четыре или пять имен.

Он медленно кивнул, и его голова опустилась ниже. Можно было бы сказать, что он набычился, если такое выражение уместно для описания аристократа.

– Приводите Слоуна, – сказал он очень тихо. – Как можно быстрее.

– Конечно, – сказала она, и сердце ее замерло. – Я отправлю вам записку, как только получу от него известие.

Наконец он повернул к ней лицо.

– Благодарю вас, леди Гордон. – Он протянул ей руку. – Полагаю, мы пришли к согласию.

Она вложила ладонь в его руку.

– Сожалею, что наше знакомство началось при таких обстоятельствах, – сказала она, не лукавя, бросив быстрый взгляд на газету, которую он продолжал держать в руках.

Не глядя на газету, он сложил ее вдвое и убрал за спину.

– Разделяю ваши чувства. – Вот все, что он сказал.

На Франческу он произвел неизгладимое впечатление. У этого мужчины, должно быть, ледышка вместо сердца, или, возможно, он весь набит льдом. Впрочем, рука у него оказалась теплой. Она чувствовала тепло и силу его рукопожатия даже сквозь перчатки. Он не стал задерживать ее руку в своей.

– Доброго дня, сэр, – сказала она, отчего-то слегка задыхаясь.

Он испытующе на нее посмотрел. Взгляд его не был холодным, и цвет глаз не казался уныло серым, отнюдь. В них она увидела проблески синевы, словно сквозь тучи проглянуло чистое небо.

– До встречи, – ответил он.

Глава 6

Эдвард долго стоял у окна. Леди Гордон появилась на ступенях внизу. Даже в этот мрачный и пасмурный день волосы ее сияли, как новенький пенс. Эдвард не замечал этого блеска, когда она была в комнате, всего в нескольких футах от него. В следующий раз надо будет внимательнее рассмотреть ее волосы, чтобы не слишком отвлекаться на все прочее.

А отвлечь его в ней могло многое. Внизу, на улице, она говорила со своим кучером, выразительно жестикулируя затянутой в перчатку рукой. Мужчина кивал. Леди Гордон была довольна. Каждый изгиб ее тела выдавал ее настроение. Она лучилась радостью. Если бы он мог видеть ее лицо, то, вне сомнения, увидел бы, что глаза ее сияют, а на щеках расцвел этот чудный румянец, такой же, какой появился в тот момент, когда он позволил ей привести Слоуна. Этот румянец навел его на мысль о свежих персиках или только что распустившихся розах, нежных, шелковистых лепестках, которые так и тянуло потрогать. Взгляд Эдварда скользнул по ее щеке, той ее части, что была видна под шляпой, но леди Гордон находилась слишком далеко, чтобы проверить, точен ли нарисованный им в мыслях образ. Шаль ее соскользнула с плеча, открыв взгляду грудь, сливочно-белую на фоне темно-зеленой ткани платья. По крайней мере грудь ее запомнилась ему с абсолютной точностью. Модное платье, что было на ней сегодня, подчеркивало это ее достоинство даже лучше, чем вчерашнее. Лорду Гордону, кем бы он ни был, здорово повезло.

Она закончила говорить с кучером и села в экипаж. На мгновение мелькнула стройная белая лодыжка. Кучер закрыл за ней дверь и взобрался на козлы. Лошади тронулись, и леди Гордон исчезла. На время.

Наверное, ему совсем не следовало о ней думать, и, уж конечно, не в этом ключе. Но Эдварду было легче и приятнее думать о ней, чем о чем-то еще, в особенности о его невесте Луизе. Луизе, которая поклялась хранить его тайну и в тот же вечер нарушила данное ему слово.

Эдвард принудил себя вновь разгладить смятую дешевую газетенку и прочесть статью еще раз. У него зубы сводило при мысли о том, что придется просить того, кто ее напечатал, об опровержении, хотя он и понимал, что иной надежды замять скандал у него нет. С мрачной решимостью Эдвард разорвал газету на клочки. Типографская краска оставила след на его пальцах – черный след, подобный черной злобе, пропитавшей каждое слово в этой статейке. Эдвард подошел к камину и швырнул обрывки в очаг. Затем позвонил в колокольчик.

– Разведи огонь, – велел он слуге. – Немедленно. – Ему хотелось устроить настоящий костер, чтобы изгнать эту чуму из своего дома.

Слуга поклонился и торопливо вышел. Эдвард, скривившись, посмотрел на свои испачканные руки и направился наверх помыть их. Как бы ему хотелось оказаться сейчас в Суссексе! Там он мог бы жить спокойно и счастливо и не слышать ядовитого шепота у себя за спиной. В Лондоне едва ли отыщется такое место, где ему бы не повстречался кто-то из тех, до кого дошли слухи. Слухи распространяются быстрее любой инфекции, как говаривал отец.

Эдвард все еще пребывал в мрачных раздумьях, когда дворецкий принес ему записку. Она была написана уверенным округлым и весьма энергичным почерком. Еще до того, как он вскрыл печать, Эдвард знал, что эта записка от леди Гордон.

«Достопочтенный сэр!

Я взяла на себя смелость пригласить к себе мистера С. сегодня вечером к семи часам. Я считаю, что он будет чувствовать себя более непринужденно, если придет ко мне домой, а не к вам. Было бы замечательно, если бы вы приехали пораньше, чтобы мы могли обсудить наши обстоятельства. Если бы вы могли подъехать ко мне в шесть часов, я была бы вам весьма обязана.

Искренне ваша,

Ф. Гордон».

Хотелось бы знать, каким образом ей удалось заманить к себе Слоуна. И еще интересно, какие именно обстоятельства им предстояло обсудить. И больше всего ему хотелось знать, что скрывалось за буквой «Ф.».

Он приехал ровно в шесть. Она жила в симпатичном маленьком доме недалеко от Рассел-сквер, которой было далеко до респектабельной элегантности Беркли-сквер. Слуга поспешил подняться по ступеням раньше его, чтобы постучать в дверь, и им почти сразу же открыли.

– Заходите, милорд, – сказала опрятная экономка средних лет, придерживая для Эдварда дверь, – леди Гордон вас ждет.

И, словно в подтверждение ее слов, сама леди Гордон появилась в тот момент, когда он снимал плащ и шляпу.

– Добрый вечер, сэр. – Она сделала реверанс. – Спасибо, что пришли.

Он едва услышал, что она сказала. Волосы ее, сияющие так же ярко, как ему помнилось, были уложены мягкими волнами, которые выглядели так, словно мужская рука только что касалась их и она едва успела заколоть их, собрав с помощью пары гребней. Он живо представил, как погружает руку в эти волосы, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы. Завитки касались ее висков и затылка, словно лаская эту светлую чудную кожу, на которую он уже раньше успел обратить внимание. Наряд ее выглядел обычно, но лишь до той поры, пока она не начала двигаться. Однако стоило ей тронуться с места, как юбки ее ожили, всколыхнулись, обрисовав контуры бедер. Эдвард вначале подумал, что на ней платье из темного шелка, но быстро понял свою ошибку. Платье леди Гордон оказалось двухслойным: верхний слой был сшит из прозрачного черного сетчатого материала, а нижний – из шелка цвета пламени, который мерцал и переливался при каждом движении. Этот образ огня, тлеющего под благопристойным фасадом, завладел его воображением и заставил замереть. Какие еще жаркие тайны она скрывала?

Леди Гордон склонила голову набок, встретив его зачарованный взгляд.

– Надеюсь, я не нарушила ваших планов своим приглашением? – спросила она. – Вы сказали, что хотели бы увидеться с мистером Слоуном как можно скорее…

– Да. – Эдвард мысленно встряхнулся и поклонился. – Добрый вечер, леди Гордон. Ваша записка пришла как раз вовремя, и мне не на что жаловаться.

Она улыбнулась, когда он рассеял ее опасения. Что-то в этой улыбке – ямочка, появившаяся на подбородке, или озорной блеск в глазах – навело его на мысль, что она с ним кокетничает. Или у него просто разыгралось воображение? Сегодня с ним вообще творилось странное.

Леди Гордон указала на открытую дверь, ведущую в одну из комнат.

– Зайдете? Нам надо сначала уладить кое-какие вопросы.

Эдвард последовал за ней в комнату, пытаясь не замечать шелеста и колыхания юбок. Между ними исключительно деловые отношения, напомнил он себе. То, как она двигалась – и улыбалась, – не должно сбивать его с толку. Экономка, которая впустила его в дом, закрыла за ними дверь, и они остались наедине.

– Могу я предложить вам вина? – спросила леди Гордон, когда они сели – она на маленькую кушетку, а он в кресло напротив. Поднос с несколькими хрустальными графинами стоял на столе рядом с кушеткой. Судя по всему, леди Гордон часто принимала у себя джентльменов.

Обычно Эдвард позволял себе пригубить спиртное только перед сном, но сейчас он взглянул еще раз на эти ниспадающие до плеч завитки и сказал:

– Пожалуй.

– Возможно, мне следует вначале рассказать вам о мистере Слоуне. – Леди Гордон налила бренди в бокал и протянула ему.

Эдвард глотнул и кивнул:

– Конечно, если вы считаете это необходимым.

– Его отец был портовым грузчиком, – начала она. – Сын грузчика хотел от жизни большего, чем отец, и потому стал искать более прибыльное занятие. Публикуя скандальные секреты людей, которые стоят выше его на социальной лестнице, – а он считает таковыми почти всех, кто его окружает, – он не только заработал деньги, но и приобрел определенный статус. Он очень гордится своими достижениями: он разбогател, как того хотел, и заработал деньги на тщеславии аристократов – тех самых, которые всегда смотрели на него сверху вниз. – Она ненадолго замолчала, прикусив губу, словно сомневалась в том, стоит ли говорить то, что собиралась. – Если вы подадите на него в суд, он нанесет ответный удар, даже если это его погубит.

Эдвард вновь кивнул:

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

Она облегченно вздохнула и улыбнулась:

– К счастью, я с ним знакома. Не слишком близко, но достаточно, чтобы полагать, что ради нашей с ним дружбы он может поступиться своими принципами. Однако чтобы повысить наши шансы на успех, будет лучше, если мистер Слоун поверит в то, что вы – мой близкий друг.

– Вот как. – «Насколько близкий?» – прошептал дьявол у него в голове. Тот самый дьявол, который не мог оторвать взгляда от линии ее ключиц. Ее взрывоопасный наряд совсем не прикрывал их. – Что вы предлагаете мне делать? – спросил Эдвард, чтобы заглушить этот назойливый внутренний голос.

Ее щеки окрасил румянец, но выражение лица осталось прежним.

– Вы могли бы называть меня «Франческа», а не леди Гордон. Позвольте мне назвать вас Эдвардом раз или два. Позвольте мне навести его на мысль, что мы познакомились не вчера и питаем друг к другу определенные чувства. Я обещаю не заходить слишком далеко. Не настолько, чтобы он начал печатать слухи о нашей связи, – поспешила она добавить, внимательно за ним наблюдая. – Но так, чтобы он осознал, что, оказывая услугу вам, он оказывает услугу и мне.

Ее звали Франческа. Какое необычное имя. Но она упоминала что-то об итальянской крови, хотя выглядела она и говорила как стопроцентная англичанка.

– Я не возражаю, – сказал Эдвард.

Пожалуй, стоило бы возразить. Что, если ему так понравится эта фамильярность и рамки формальной вежливости покажутся ему слишком тесными? Ему очень понравилось, как прозвучало в ее устах его имя. У нее был чуть хрипловатый, такой чувственный голос. Деловые отношения, напомнил себе Эдвард. Только дело и ничего, кроме дела. Франческа…

– Вот и славно. – Она облизнула губы. – Наверное, мне стоит заранее попросить у вас прощения за то, что, возможно, будет мной сказано. У меня есть один существенный недостаток – порой я бываю невоздержанной в словах и могу сказать больше, чем намеревалась. Но дело не только в этом. Видите ли, я целый день думала, как убедить мистера Слоуна напечатать опровержение, и у меня есть кое-какие мысли по этому поводу, но импровизировать все равно придется. Все будет зависеть от того, как поведет себя Слоун.

– Если ваши слова смогут убедить его напечатать внятное опровержение, причем, и как можно скорее, с моей стороны возражений не будет – говорите все, что хотите, – сухо заметил Эдвард. – Я отдаю себе отчет в том, что мне предстоит стать участником спектакля, и готов вам подыграть для пользы дела.

Брови ее слегка приподнялись. Похоже, он ее удивил.

– Именно так. Это всего лишь спектакль! – Довольная улыбка осветила ее лицо. – Как приятно, что наши позиции совпадают. Главное, это результат, не так ли?

Эдвард едва заметно улыбнулся:

– Если бы это было не так, меня бы тут не было, верно?

Франческа чуть скривила губы, но взгляда не отвела.

– Я искренне прошу у вас прощения за вчерашнюю выходку. Мне не следовало являться к вам… и тем более не следовало обвинять вас в том, в чем вы совсем не виноваты.

– Вы уже принесли свои извинения, и я их принял. – Эдвард замолчал, а затем решил, что не видит причин, по которым не может сказать того, что хочет. Сегодня сами обстоятельства располагали к большей доверительности. – Я могу понять, почему вы так странно себя повели. Мне показалось, что вы были сильно расстроены и не справились с эмоциями.

Губы ее приоткрылись, и она сделал глубокий вдох перед тем, как ответить:

– Да, но мне не следовало поддаваться чувствам.

Эдвард махнул рукой.

– Нет, нет. Когда опасность грозит одному из членов семьи, трудно сдержаться. На вашем месте я поступил бы так же.

– Я сильно в этом сомневаюсь! – воскликнула Франческа, но, словно спохватившись, посмотрела на него так, что у него возникло ощущение, что она с радостью взяла бы свои слова обратно.

Он слегка покашлял.

– Ну, возможно, не в точности так…

Она выразительно на него посмотрела из-под выгнутых дугой бровей. Улыбку ее он бы назвал скептической. Или нет. Заговорщической. Тоже не в яблочко. Так могла бы улыбаться женщина своему любовнику, намекнувшему на какой-то очень интимный секрет, касающийся только их двоих.

Эдварду вдруг стало очень не по себе, и, дабы отвлечься, он сделал глоток бренди.

– Ладно, согласен. Я мог бы сделать нечто совершенно иное, – признал он. – Поступок был бы иной по форме, но по духу тот же. – Он немного помолчал, наблюдая за тем, как улыбка осветила выразительное лицо Франчески. Эта женщина обладала чувством юмора. – Я вам искренне сочувствую. Надеюсь, что девочке не грозит никакая опасность.

Она несколько раз очень быстро моргнула, затем расправила плечи и сказала:

– Спасибо. Я тоже на это надеюсь.

Теперь он уже решительно не мог оторвать от нее глаз. Взгляд его скользил по ее лицу, так приятно порозовевшему, по ее блестящим волосам. Вчера, когда она набросилась на него за то, что он «украл» ее солиситора, она была великолепна, как может быть великолепна разъяренная фурия. Франческа Гордон в пылу страсти представляла собой воистину великолепное зрелище. Маленький дьявол, который так по-хозяйски расположился в его голове, окончательно обнаглел. Этот дьявол все продолжал сравнивать ее с Луизой, – та в расстроенных чувствах бледнела и теряла дар речи. Франческа же, – право, не стоит называть ее Франческой даже про себя, – реагировала на неприятности бурно и действенно. Она ворвалась в его дом и закатила скандал из-за того, что он, сам о том не догадываясь, разбил ее надежды. Она сказала, что никогда не простит его, и усмехнулась, когда он назвал ее вздорной. Видит Бог, с такой женщиной не грех затеять бурную ссору, а затем…

Эдвард закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы прочистить мозги. Перед глазами продолжали мелькать весьма красочные и подробные картины того, как именно они могли бы разрешить свои разногласия. Он не искал ссор ни с одной женщиной, каким бы сладостным ни стало бы примирение. Он восхищался такими женщинами, как Луиза, которые знали, когда попридержать язык. Женщинами, которые умели быть тактичными и терпимыми. С такими женщинами жизнь приобретала упорядоченность и предсказуемость.

К несчастью, сегодня упорядоченности и предсказуемости ждать не приходилось. И Луиза, которая идеально ему подходила, которая заявляла, что любит его, порвала с ним отношения, избрав для этого самый унизительный из всех возможных способов. И ославила его на весь Лондон.

Эдвард смотрел на женщину напротив. В ней не было ни скромности, ни сдержанности, ни терпеливости. Зато она обладала сильным характером и отвагой, внушавшей восхищение. Если ей сегодня удастся добиться обещанного, он с радостью добудет для нее любого солиситора, какого она пожелает. И тогда он с ней распрощается, и это станет концом их отношений.

Франческа…

Одним махом он осушил бокал.

– Могу я налить вам еще? – спросила она.

Шелковый всполох обдал его жаром, когда она наклонилась, чтобы взять с подноса графин. Пламя, полыхавшее в камине, сверкнуло на ее волосах, словно они были зеркалом. Эдвард чувствовал себя так, словно превратился в сухое полено, которое вот-вот бросят в огонь.

– Буду вам признателен.

Глава 7

Франческа все отчетливее понимала, что подготовилась к этому вечеру совсем не так хорошо, как ей представлялось.

Она не переживала из-за Слоуна. Он с энтузиазмом принял ее приглашение. Слоун, возможно, предвкушал не тот вечер, который она ему уготовила, но он придет, и Франческа не допускала и мысли, что ей не удастся его уговорить. Она знала, как важно для Слоуна держать людей на крючке, и его согласие напечатать опровержение несомненно сделает ее и лорда Эдварда его должниками.

Однако с лордом Эдвардом все пошло совсем не так гладко, как ей представлялось. Она начала нервничать с того самого момента, как он переступил порог ее дома, мрачновато-торжественный в своем вечернем наряде. Казалось, ему хватило одного взгляда, чтобы вынести суждение о ее доме и о ней самой, и затем он все свое внимание сосредоточил на ней. Сейчас он наблюдал за ней непроницаемыми серыми глазами, и Франческа сидела как на иголках. Здесь, в ее теплой уютной гостиной он казался выше ростом, чем в зябкой Голубой гостиной на Беркли-сквер. Франческа долго выбирала наряд для сегодняшнего вечера. Сегодня на ней было любимое платье, в котором она чувствовала себя красивой и сильной. Женская красота тоже является разновидностью силы, и сегодня она хотела быть во всеоружии. Она говорила себе, что наряжается ради Грегори Слоуна, а не ради Эдварда де Лейси, но чем дольше она находилась под пристальным взглядом лорда Эдварда, тем явственнее ощущала каждое прикосновение шелка к телу. Даже не глядя на него, она чувствовала, когда он на нее смотрит и куда, потому что начинала ощущать характерное покалывание во всем теле. В его взгляде не было ничего оскорбительного или неприличного. Он просто смотрел на нее с интересом, к которому она не привыкла. Словно лишь она всецело владела его вниманием. Даже Олконбери никогда так на нее не смотрел.

И, странное дело, это внимание не досаждало ей, а лишь выводило из равновесия. Словно она не заслужила столь пристального внимания к своей персоне. Конечно, лорд Эдвард был заинтересован в ее помощи и, возможно, опасался, как бы она не потребовала от него взамен больше, чем он хотел бы дать. Она немного удивилась, когда он упомянул Джорджиану, но ей показалось, что она услышала искренность в его тоне, когда он заговорил о семье. Разумеется, его семье тоже грозила опасность, пусть и совсем иного рода, так что он, возможно, понимал, что она чувствовала, и даже отчасти оправдывал ее поступок.

Она обрадовалась, когда он согласился выпить еще. Ей хотелось сломать лед в их отношениях, и бренди был ей в помощь. Она не боялась, что, захмелев, он утратит контроль над собой. Даже сейчас, сидя в непринужденной позе, с бокалом бренди в руке, он производил впечатление человека сдержанного и способного владеть собой при любых обстоятельствах. Она надеялась, что он и дальше будет производить именно такое впечатление, по крайней мере на то время, которое ей понадобится, чтобы убедить Грегори Слоуна напечатать опровержение. Если он накинется на Грегори и начнет с ним спорить, вся ее затея закончится катастрофой.

К счастью, как раз в это время прибыл почетный гость, на целую четверть часа раньше, чем было указано в ее записке. Франческа поднялась с кушетки при первом стуке дверного молотка, провела ладонями по юбке, расправляя складки, и сделала глубокий вдох, готовясь к спектаклю, как назвал то, чему предстояло случиться, лорд Эдвард. Ни слова не говоря, он подошел к камину и, небрежно облокотившись о каминную полку, принял позу, красноречиво указывающую на то, что он был в этом доме частым и желанным гостем. Он усвоил отведенную ему роль в предстоящем спектакле. Франческа одобрительно кивнула. Осталось дождаться Слоуна.

Грегори вошел с видом триумфатора, но внезапно остановился, увидев лорда Эдварда. Франческа вышла ему навстречу, раскинув руки.

– Мистер Слоун, – с радушной улыбкой сказала она, – спасибо, что пришли.

Он поднес ее руку к губам.

– Как будто я могу отказаться от приглашения, если оно от вас.

Франческа кокетливо засмеялась, словно не понимая, на что он намекает.

– Вы нашли для меня время, и я, как истинная леди, благодарна вам за это. Но здесь… Я хочу вас кое с кем познакомить. Могу я представить вас моему другу? – Слоун сдержанно кивнул, и Франческа повернулась к другому гостю. – Эдвард, это мистер Слоун. Грегори, могу я представить вам лорда Эдварда де Лейси?

В этот момент выражение его лица изменилось, стало напряженнее и жестче, но он поклонился так же учтиво, как и лорд Эдвард.

– Могу я налить вам что-нибудь? – спросила Франческа мистера Слоуна.

Тот ответил не сразу, поскольку смотрел на лорда Эдварда.

– Моя дорогая Франческа, – начал он осторожно.

– О да, вы догадались, что у меня был тайный мотив для того, чтобы пригласить вас сегодня. – Она щедрой рукой плеснула бренди в бокал и вручила его Слоуну. Ему ничего не оставалось, как взять бокал из ее рук. Франческа присела на кушетку. – Но, Грегори, в самом деле, когда вы печатали такое, вы ведь не думали, что буря вас минует?

Глаза его потемнели. Совсем чуть-чуть, но Франческа это увидела. На лицо его словно надели маску. Он был умелым актером и знал свою роль.

Слоун пожал плечами и сел в кресло напротив Франчески, в то самое кресло, в котором до него сидел лорд Эдвард.

– Бизнес, моя дорогая. Это всего лишь бизнес.

– Словно этим можно все оправдать, – пробормотала она.

– В моем мире все так и есть, – ответил он и сделал большой глоток бренди.

– Вы стали бы такое печатать обо мне? – с укором спросила Франческа.

Слоун пристально смотрел на нее и отвечать не торопился.

– Я спрашиваю, потому что это расстроило меня так же сильно, как расстроило Эдварда.

– Я просил тебя не обращать на это внимания, моя дорогая, – сказал, немало ее удивив, лорд Эдвард.

Он отошел от камина и присел рядом с ней на кушетку. Кушетка была узкой, но он и не пытался сесть так, чтобы сохранить между ними дистанцию. У Франчески участился пульс, когда плечи их соприкоснулись, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отодвинуться.

Слоун переводил взгляд с Франчески на лорда Эдварда и обратно.

– Я даже не догадывался, что вы знакомы с этим господином, – сказал он довольно неприветливо. – Но даже если вы и знакомы, мне нечего было бы публиковать, если бы я всякий раз задумывался о том, не заденет ли моя статья вас или кого-нибудь еще из моих друзей.

Франческа почувствовала, как напряглась рука лорда Эдварда, соприкасавшаяся с ее рукой.

– Я понимаю, Грегори. Правда, понимаю, – быстро сказала она. – Вы знаете, что я читаю вашу газету каждый день – вот какое неблаготворное вы оказываете на меня влияние. – Она шаловливо надула губы, и Слоун чуть заметно улыбнулся. – Я знаю, что избранный вами жанр диктует свои законы, но в этом случае вы перешли всякие границы. Вы должны признать, что то, что вы написали об Эдварде, неизбежно приведет к скандалу. А мы с Эдвардом неплохо знакомы, – добавила она. Она слегка повернула голову и одарила лорда Эдварда ослепительной улыбкой. – Он просто мало бывает в городе.

Лорд Эдвард улыбнулся ей в ответ.

– К моему большому сожалению. В тот момент, когда я увидел вчера твое лицо, я уже не мог вспомнить, почему так долго находился от тебя вдалеке.

К изумлению Франчески, он смотрел на нее так, словно они были друг для друга куда больше, чем просто друзья, с этой неотразимой чувственной улыбкой, которая уже раз промелькнула на его лице, пробудив в ней нескромные мысли. Как и тогда, Франческа напомнила себе, что между ней и лордом Эдвардом ничего нет и никогда не будет. Растревоженная и смущенная, она перевела взгляд на Слоуна, который наблюдал за ними с несколько скептическим интересом.

– Я не стану отрицать, что нахожу ваши скандальные хроники интересными и забавными, – сказала она, обращаясь к Слоуну, – но на этот раз вы зашли слишком далеко. Где, скажите на милость, вы наслушались таких небылиц? – Она шутливо погрозила Слоуну пальцем. – Когда-нибудь на вас подадут в суд, и тогда вам не поздоровится.

Слоун перевел взгляд на лорда Эдварда – изумленный и слегка насмешливый.

– На этот раз мои источники вполне надежны.

Франческа натянуто рассмеялась.

– О! Не говорите глупости! Конечно же, Эдвард никогда бы… Вы ведь мне тоже друг, Грегори, дорогой. – Она многозначительно ему улыбнулась. – Но однажды вы перейдете дорогу какому-нибудь сорвиголове, который не последует моему доброму совету и не станет сдерживать свои порывы.

Лицо Слоуна пошло красными пятнами.

– Тогда я не знаю, чего вы от меня хотите.

Франческа это предусмотрела и пришла к выводу, что ей придется в чем-то уступить Слоуну. Судя по его настрою, требовать от него напечатать опровержение бессмысленно. Он упрется, как мул. Она понимала, что надо было раньше обсудить это с лордом Эдвардом, но теперь уже поздно, и ей придется импровизировать на свой страх и риск.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.