Зази в метро

      - Он был на принудительных работах в Германии,- ответил владелец кабачка, разливая по кругу новые порции ферне.
      - А...- сказал хмырь безразлично.
      - Мошт, вы уже забыли,- сказал Турандот.- Все-таки до чего быстро люди забывают! Принудительные работы. В Германии. Что, не помните?
      - Это еще не значит, что он - герой,- ответил хмырь.
      - А бомбежки? - ответил Турандот.- Вы забыли про бомбежки?
      - Ну и что же делал ваш герой во время бомбежек? Хватал снаряды голыми руками, чтобы они не взрывались?
      - Плоско шутите,- сказал уже начавший нервничать Шарль.
      - Не ссорьтесь,- прошептал Габриель, восстанавливая контакт с окружающей действительностью.
      Походкой, слишком нетвердой для того, чтобы называться уверенной, Габриель подошел к столику, за которым сидел хмырь, и грохнулся на стул. Он извлек из кармана небольшую сиреневую простынку и вытер ею лицо, наполняя бистро ароматом лунной амбры и серебристого мускуса.
      - Фу,- фукнул хмырь.- Ну и запашок у вашего постельного белья.
      - Неужели вы опять будете ко мне цепляться? -страдальчески произнес Габриель.- Это духи от Кристиана Фиора.
      - Да ты просто не понимаешь, с кем имеешь дело. Некоторые дикари вовсе не выносят изысков.
      - И это изыск? - произнес хмырь.- Вы изыскали наши изыски на говноочистительной изыскарне, вот что.
      - Вы угадали,- радостно произнес Габриель.- Говорят, что в духи самых лучших марок добавляют для запаха немного этой субстанции.
      - И в одеколоны тоже? - с робостью спросил! Турандот, приближаясь к этому столь изысканному обществу.
      - Какой же ты осел! - сказал Шарль.- Ты что, не видишь, что Габриель как какую глупость услышит, тут же повторяет, даже не удосужившись понять, о чем идет речь.
      - Действительно, чтобы повторить, нужно как минимум услышать,парировал Габриель.- А что, тебе когда-нибудь удавалось щегольнуть глупостью собственного изобретения?
      - Ну это уже чересчур,- сказал хмырь.
      - Что чересчур? - спросил Шарль. Хмырь не дрогнул.
      - Вы что, никогда глупостей не говорили? спросил он ехидно.
      - Он их приберегает лично для себя,- сказал Шарль двум другим участникам беседы.- Больно важный! Типичный выпендряла.
      - Что-то я совсем запутался,- вмешался Турандот.
      - А О чем мы говорили? - спросил Габриель.
      - Я тебе сказал, что ты не в состоянии сам придумать все изрыгаемые тобою глупости,- ответил Шарль.
      - А что я такого изрог?
      - Уже не помню. Ты их сотнями изрыгаешь!
      - В таком случае тебе должно быть совсем не трудно назвать мне хотя бы одну.
      - Предоставляю вас вашей дискуссии,- произнес Турандот, окончательно потерявший нить рассуждения.- Мне нужно обслуживать клиентов. Народ валит.
      Полуденные обедатели стремительно прибывали, некоторые со своими обедами в солдатских котелках. То и дело раздавался голос Зеленуды с его вечным "Болтай, болтай, вот все, на что ты годен".
      - Так вот,- задумчиво произнес Габриель,- о чем, бишь, мы там говорили?
      - Ни-а-чем,- ответил хмырь.- Ни-а-чем. Габриель с отвращением посмотрел на него.
      - Тогда,- ответил Габриель,- не понимаю, какого хрена мне здесь надо?!
      - Ты пришел за мной,- сказал Шарль.- Что, забыл? Мы идем к тебе обедать, а потом я повезу малышку на Эйфелеву башню.
      - Ладно, пошли.
      Габриель поднялся и в сопровождении Шарля удалился, не попрощавшись с хмырем. Хмырь подозвал (жест) Мадо Ножку-Крошку.
      -- Раз уж я все равно здесь оказался, можно и пообедать,- сказал он.
      На лестнице Габриель остановился. Он хотел посоветоваться с Шарлем.
      - Тебе не кажется, что я обошелся с ним недостаточно учтиво? Может, стоило и его пригласить на обед?
      VII
      Обычно Подшаффэ обедал прямо у себя в мастерской. чтобы не упустить клиента, если таковой объявится. Было известно, однако, что в это время дня такого не случалось никогда. Таким образом, обед в мастерской таил в себе двойное преимущество: во-первых, клиент отсутствовал, а во-вторых, благодаря во-первых, Подшаффе мог спокойно заморить червячка. Последний, как правило, безропотно отдавал концы от горячей порции рубленого мяса с картофельным пюре которую приносила Мадо Ножка-Крошка около часу дня, сразу после схлыва нахлыва посетителей.
      - А я думал, сегодня будет требуха,- сказал Подшаффэ, наклоняясь за спрятанной в углу бутылкой красного вина.
      Мадо Ножка-Крошка только пожала плечами:
      -- Требуха? Размечтался!
      Подшаффэ и сам это прекрасно знал.
      - Ну, что там хмырь?
      - Доедает. Молчит пока.
      - Вопросов не задает?
      - Нет.
      - А Турандот с ним не разговаривал?
      - Нет, робеет.
      - Какой-то он нелюбопытный.
      - Да любопытный, любопытный! Только не решается.
      - Мда.
      Подшаффэ приступил к уничтожению своего месива, температура которого тем временем понизилась до разумных пределов.
      - Что-нибудь еще принести? - спросила Мадо Ножка-Крошка.- Сыр бри? Камамбер?
      - А бри - хороший?
      - Не так чтобы очень.
      - Тогда этого - того.
      Мадо Ножка-Крошка уже направилась было к вы ходу, когда Подшаффе спросил:
      - А что он ел?
      - То же, что и вы. Нуфточнасти.
      И Мадо молниеносно преодолела десять метров, отделявшие мастерскую от "Погребка". Более обстоятельно она ответит потом. Подшаффэ счел поступившую информацию в высшей степени недостаточной. Но создавалось впечатление, что до возвращения Мадо пищи для размышления ему тем не менее хватило. Официантка протянула ему тарелку с тоскливым кусочком сыра.
      - Ну что? - спросил Подшаффэ.- Что хмырь?
      - Кофе допивает.
      - Чего говорит?
      - Молчит по-прежнему.
      - Хорошо поел? Как у него с аппетитом?
      - Нормально. Глотает не жуя.
      - А с чего он начал? С большой сардины или салата из помидор?
      - Я же вам сказала, фточнасти, как вы, нуфточности. Нисчего ни начал.
      - А пил что?
      - Красное.
      - Маленький стакан или большой?
      - Большой. Все выпил.
      -- Мда,- сказал Подшаффэ с явным интересом. Перед тем как приступить к сыру, он ловким сосательным движением не спеша извлек пук говяжьих волокон, застрявших у него в нескольких местах между зубами.
      -- Ну а в туалет? - спросил он еще.- Он в туалет ходил?
      -- Нет.
      -- Даже не писал?
      -- Нет.
      -- И руки не мыл?
      -- Нет.
      -- А выражение лица какое?
      -- Никакого.
      Подшаффэ принялся за объемистый бутерброд с сыром, которые был приготовлен им с чрезвычайной тщательностью. Он отодвинул корочку камамбера к дальнему краю ломтя, оставляя, таким образом, лучшее на потом.
      Мадо Ножка-Крошка рассеянно наблюдала за ним. Она почему-то уже никуда не спешила, хотя ее рабочее время еще не истекло. В "Погребке" наверняка сидели клиенты и требовали счет. Одним из них мог быть и хмырь. Она прислонилась к будочке и, пользуясь тем, что рот у Подшаффэ был набит и он тем самым был лишен дара речи, перешла к обсуждению своих личных проблем.
      - Человек он серьезный,- сказала она.- Со специальностью. И специальность хорошая - таксист, правда ведь?
      ...(Жест.)
      - Не слишком стар. И не слишком молод. Здоровье в порядке. Крепкий парень. И денежки наверняка водятся. Одно плохо - романтик он.
      - Этушточно,- едва успел вымолвить Подшаффэ между двумя заглатываниями пищи.
      - Но как он все-таки меня бесит! Копается в этих брачных объявлениях, упивается письмами читательниц в каких-то дурацких женских журналах. Я ему говорю: "Ниужелишвы думаете, ниужелишвы думаете, что откопаете там птичку вашей мечты?" Если бы птичка действительно была так хороша, ее б без всяких объявлений откопали, правда ведь?
      ...(Жест.)
      Подшаффэ проглотил последний кусок. Покончив с бутербродом, он не спеша выпил стаканчик вина, после чего поставил бутылку на место.
      - Ну а Шарль? - спросил он.- Что он на это говорит?
      - Только отмахивается. "А тебя-то, птичка моя, что, часто откапывали?" Шутит в общем. (Вздыхает.) Не хочет меня понять.
      - Ты бы ему честно во всем призналась.
      - Я уже думала об этом, но как-то все не складывается. Вот, например, встречаемся мы с ним иногда на лестнице. Перепихнемся по-быстрому, прямо там, "на ступеньках замка, на ступеньках замка", знаете, как в песне поется? Только в эти минуты я не могу с ним серьезно разговаривать, я о другом думаю (пауза), не о том, чтоб с ним серьезно поговорить (пауза). Надо бы мне пригласить его как-нибудь на ужин. Как вы думаете, он пойдет?
      - Во всяком случае, с его стороны было бы нехорошо тебе отказывать.
      - Тото и оното, что Шарль не всегда себя хорошо ведет по отношению ко мне.
      Подшаффэ жестом выразил свое несогласие. Тут на пороге "Погребка" с криком "Мадо!" появился Турандот.
      "Сейчас, минутку!" - крикнула она в ответ, вложив в свои слова энергию, обеспечивающую им нужное ускорение и интенсивность звуковых колебаний при прохождении через воздушную массу.
      - Интересно все-таки,- добавила она уже тише, обращаясь к Подшаффэ,- на что он в конечном счете рассчитывает, чем эта девица из газеты может быть лучше меня? Что у нее, жопа из чистого золота или еще чего?
      Турандот издал очередной клич, не позволив ей тем самым сформулировать следующую гипотезу. Она унесла посуду, оставив Подшаффэ наедине с башмаками и улицей. Но он не сразу принялся за работу. Медленно скрутив одну из своих пяти ежедневных сигарет, он спокойно начал курить. Глядя на него, можно было почти с полной уверенностью сказать: создается впечатление, что он как будто о чем-то думает. Когда сигарета была почти докурена, он загасил окурок и аккуратно засунул его в коробочку из-под мятных таблеток - эта привычка сохранилась у него еще со времен оккупации. Потом он услышал вопрос:
      "Не найдется ли у вас случайно шнурка для ботинок, а то мой только что порвался?" Подшаффэ поднял глаза - чтоб ему провалиться на этом месте! - но это и в самом деле был хмырь, который продолжил так:
      - Нет ничего отвратительней разорванного шнурка, не правда ли?
      - Не знаю,- ответил Подшаффэ.
      - Мне желтые нужны, ну, если хотите, коричневые. Но не черные.
      - Сейчас посмотрю, что у меня вообще есть,- сказал Подшаффэ.- Я не уверен, что тут у меня найдутся все нужные вам цвета.
      Однако он не сдвинулся с места и продолжал разглядывать своего собеседника. Последний же делал вид, что ничего не замечает.
      - Я же у вас не требую шнурков всех цветов радуги?
      - Каких, каких?
      - Всех цветов радуги.
      - Именно радужных у меня как раз в данный момент и нету. Как, впрочем, и других цветов.
      - А вот там, в той коробке, у вас случайно не шнурки?
      Подшаффэпрашшиппел:
      - Послушайте, мне не нравится, когда у меня тут все вынюхивают.
      - Но вы же не откажете в шнурке человеку, которому он действительно нужен! Это все равно, что отказать голодающему в корке хлеба!
      - Хватит. Не пытайтесь меня разжалобить.
      - А пару ботинок? Вы и ботинки мне продадите?
      - Ну знаете ли! - воскликнул Подшаффэ.-- Вы - нахал!
      - Почему это?
      - У меня ремонт обуви, а не обувной магазин. "Не сутор ультра крепидам" ', как говорили древние. Вы случайно по-латыни не понимаете? Ускве нон асцендам анк'ио сон питторе адиос амигос аминь 2. Вот так-то. Хотя вы не можете этого оценить, вы ведь не священник, а легавый.
      - Откуда вы взяли, скажите на милость?
      - Легавый или извращенец. Хмырь спокойно пожал плечами:
      - Оскорбления! Вот награда за то, что я привел домой заблудившегося ребенка! Сплошные оскорбления,- сказал он неуверенно, без малейшей горечи в голосе. И добавил, тяжело вздохнув:- А родственнички-то одни чего стоят.
      Подшаффэ оторвал задницу от стула и спросил угрожающе:
      - Чем вам родственники-то не угодили? Что вам не нравится?
      - Да так, ничего. (Улыбнулся.)
      - Нет уж, скажите. Скажите! Чего уж там.
      - Дядюшка-то голубой.
      - Не правда! - заорал Подшаффэ.- Не правда! Я запрещаю вам так говорить!
      - Вы ничего не можете мне запретить, дорогой мой. Вы мне не указ.
      - Габриель,- сказал Подшаффэ напыщенно.- Габриель честный гражданин, порядочный, всеми уважаемый человек. Его, кстати говоря, все здесь любят.
      - Соблазнительница он.
      - Надоели вы мне, только и знаете, что всех осуждать. Повторяю, Габриель не голубой, неужели не ясно?
      - А вы докажите,- парировал хмырь.
      - Нет ничего проще,- ответил Подшаффэ.- Он женат.
      ' Пусть сапожник судит не выше сапога (лат.). 2 До тех пор, пока не достигну (лот.), и я также художник (ит.), до свидания, друзья (исп.).
      - Это ничего не значит. Вот Генрих Третий, например, тоже был женат.
      - На ком же это? (Улыбнулся.)
      - На Луизе де Водемон. Подшаффэ испустил смешок.
      - Если бы эта тетка и вправду была королевой Франции, это было бы давно известно.
      - Это и так известно.
      - Наверное, это по ящику передавали (гримаса). Вы что, верите всему, что они говорят?
      - Не только по ящику. Это и во всех книгах есть!
      - Даже в телефонном справочнике? Хмырь в замешательстве стушевался.
      - Вот видите,- добродушно сказал Подшаффэ. И продолжил в крылатых выражениях:
      - Уж вы мне поверьте, не надо судить о людях слишком поспешно. Ну хорошо, ну выступает Габриель в баре для педиков в костюме испанской дамы. Ну и что? Что из этого? Да, кстати, дайте сюда башмак - я вдену шнурок.
      Хмырь снял ботинок и до тех пор, пока операция по замене не была закончена, стоял на одной ноге.
      - Все это говорит лишь о том,- продолжал Подшаффэ,- что дуракам это нравится. Когда здоровый парень выходит в костюме тореадора, все улыбаются, но когда здоровый мужик выходит в костюме испанской дамы, тут уж народ со стульев от хохота падает. Кстати, это еще не все. Он там исполняет танец умирающего лебедя, как в Гранд Опера. В пачке. Тут уж зрители вообще за животики хватаются. Вы будете утверждать, что это лишь проявление всеобщего идиотизма. Согласен, но ведь такая работа не хуже любой другой, в конце концов. Что, я не прав?
      - Ну и работенка,- сказал хмырь.
      - "Ну и работенка",- передразнил его Подшаффэ.- А что, у вас, что ли, лучше?
      Хмырь не ответил. (Оба помолчали.)
      - Готово,- сказал Подшаффэ.- Вот вам башмак с новыми шнурками.
      - Сколько я вам должен?
      - Ничего не должны,- сказал Подшаффэ.- И добавил: - А все-таки вы так . мне ничего и не сказали.
      - Это несправедливо, ведь я сам к вам пришел.
      - Да, но когда вам задают вопросы, вы н не отвечаете.
      - Какие, например?
      - Вы любите шпинат?
      - Если с гренками - то ничего, но так очень - нельзя сказать.
      Подшаффэ на минуту призадумался, но затем выпустил вполголоса целую очередь чертвозьмиев.
      - Что с вами? - спросил хмырь.
      - Дорого бы я дал, чтоб узнать, зачем вы сюда пожаловали.
      - Отвел заблудившуюся девочку домой к родственникам.
      - В конце концов вы заставите меня в это поверить.
      - И я дорого за это заплатил.
      - Мг! Не так уж и дорого,- сказал Подшаффз.
      - Дело здесь совсем не в короле испанского танца и не в принцессе синих джынзов. (Помолчали.) Все гораздо хуже.
      Хмырь наконец надел башмак.
      - Все гораздо хуже,- повторил он.
      - Что "все"? - испуганно спросил Подшаффэ.
      - Я отвел ребенка домой, а сам - потерялся.
      - А! Ну это - пустяки,- с облегчением сказал Подшаффэ.- Повернете сейчас налево и чуть-чуть пройдете прямо, до метро. Это совсем несложно, вот увидите!
      - Дело не в этом. Я себя, себя потерял.
      - Не понимаю,- опять забеспокоился Подшаффэ.
      - Спросите меня о чем-нибудь, спросите! Вы сразу поймете.
      - Но вы ведь на вопросы не отвечаете.
      - Какая несправедливость! Можно подумать, что я про шпинат не сказал.
      Подшаффэ почесал затылок.
      - Ну вот, например...
      И тут же замолчал в полном замешательстве.
      - Ну говорите же, говорите! - настаивал хмырь.
      (Молчание.) Подшаффэ опустил глаза. Хмырь сам пришел ему на помощь:
      - Может, вассыинтирисуит какминязавут?
      - Да,- сказал Подшаффэ.- Именно. Как вас зовут?
      - А вот и не знаю! Подшаффэ поднял глаза.
      - Ну вы даете!
      - Не знаю - и все!
      - Как же так?
      - Как же так? А вот так! Я свое имя наизусть не заучивал. (Молчание.)
      - Вы что, издеваетесь? - спросил Подшаффэ.
      - Почему? Отнюдь нет.
      - Неужели имя обязательно заучивать наизусть?
      - Вот вас, вас как зовут? - спросил хмырь.
      -Подшаффэ,- неосторожно ответил Подшаффэ.
      - Вот видите! Вы же знаете свое имя "Подшаффэ" наизусть!
      - И в самом деле,- пробормотал Подшаффэ.
      - Но что в моем случае самое ужасное, так это то, что я даже не знаю, было ли у меня таковое раньше,- продолжал хмырь.
      - Имя?
      - Имя.
      - Этого не может быть,- пробормотал вконец подавленный Подшаффэ.
      - Может, может, и вообще, что значит "не может", когда так оно и есть?
      - Вы хотите сказать, что у вас никогда не было имени?
      - По всей видимости, нет.
      - А это вам жить не мешало?
      - Не слишком. (Молчание.) Хмырь повторил:
      - Не слишком. (Молчание.)
      - А возраст! - вдруг встрепенулся Подшаффэ.- Вы что, и сколько вам лет не знаете?
      - Нет,- ответил хмырь.- Конечно, не знаю. Подшаффэ внимательно изучал лицо собеседника.
      - Вам, наверное, лет... И тут же замолчал.
      - Трудно сказать,- пробормотал он.
      - Правда ведь? Так что, когда вы меня спросили,
      чем я занимаюсь, я действительно не мог вам ответить.
      - Понимаю,- нервно кивнул Подшаффэ. Послышались жидкие хлопки мотора. Хмырь обернулся. Мимо проехало старое такси с открытым верхом, из которого выглядывали Габриель и Зази.
      - Гулять отправились,- сказал хмырь. Подшаффэ промолчал. Он хотел, чтобы хмырь тоже куда-нибудь отправился. А точнее - куда подальше.
      - Остается только поблагодарить вас,- сказал хмырь.
      - Не за что,- ответил Подшаффэ.
      - Так, значит, метро где-то там? (Жест.)
      - Да-да. Туда.
      - Очень полезно это знать,- сказал хмырь.- Тем более что сейчас забастовка.
      - Ну, схему-то вы можете посмотреть и не заходя внутрь,- сказал Подшаффэ.
      И начал громко стучать по какой-то подошве. Хмырюшел.
      VIII
      - Ах! Париж! - воскликнул Габриель, с энтузиазмом потирая руки. И вдруг осекся.- Смотри, Зази! Смотри! Это метро!! - показал он куда-то вдаль.
      - Метро? - переспросила Зази. Нахмурилась.
      - Наземный участок, разумеется,- добавил он слащаво.
      Зази уже хотела было возмутиться, но Габриель опередил ее:
      - Вон там! Посмотри!! Это Пантеон!!! - прокричал он.
      - Это не Пантеон,- сказал Шарль.- Это Дом Инвалидов.
      - Опять за свое? - воскликнула Зази.
      - Ты что, совсем спятил? - заорал Габриель.- Ты хочешь сказать, что это не Пантеон?
      - Нет, это - Дом Инвалидов,- сказал Шарль.
      Габриель обернулся и посмотрел ему прямо в роговицу глаза.
      - Ты в этом уверен? - спросил он.- Ты так уж в этом уверен? Шарль молчал.
      - Так в чем же ты так уверен? - не унимался Габриель.
      - Я все понял,- вдруг заорал Шарль.- Это вовсе не Дом Инвалидов, это храм Сакре-Кер.
      - А ты случайно не хам Крысомор? - игриво поинтересовался Габриель.
      - Мне больно слушать, когда люди в вашем возрасте так шутят,- сказала Зази.
      Они молча любовались открывшейся панорамой, потом Зази принялась рассматривать то, что находилось тремястами метрами ниже, если, конечно, мерить отвесом.
      - Не так-то и высоко,- заметила она.
      - Да, но разглядеть людей отсюда трудно,- сказал Шарль.
      - Да,- сказал Габриель, принюхиваясь,- видно их плохо, но запах все равно чувствуется.
      - Меньше, чем в метро,- сказал Шарль.
      - Ты ведь никогда в метро не ездишь,- сказал Габриель.- Я, кстати говоря, тоже.
      Желая избежать обсуждения этой травмирующей ее темы, Зази обратилась к дядюшке:
      - Что же ты не смотришь? Наклонись - интересно же!
      Габриель сделал попытку заглянуть в зияющую бездну.
      - Черт,- сказал он, отпрянув от края.- У меня от этого голова кружится.
      Он вытер пот со лба и заблагоухал.
      - Я пошел,- сказал он.- Если вам это занятие еще не надоело, я подожду вас внизу.
      Он исчез так быстро, что Зази и Шарль не успели даже рты пораскрывать.
      - Я здесь, наверху, уже лет двадцать не был,- сказал Шарль,- хотя людей сюда возил ой как часто. Но Зази не слушала.
      - Вы почему-то очень редко смеетесь,- сказала она.- Сколько вам лет?
      - А сколько дашь?
      - Молодым вас никак не назовешь: лет тридцать.
      - Накинь еще пятнадцать.
      - Значит, вы еще хорошо сохранились. А дяде Габриелю сколько?
      - Тридцать два.
      - А выглядит он старше.
      - Ты ему только этого не говори, а то он заплачет.
      - Почему? Потому что он занимается гормосес-суализмом?
      - Откуда ты взяла?
      - Я слышала, как хмырь, который меня домой привел, сказал об этом дядюшке Габриелю. Хмырь этот так и сказал, дескать, недолго за это и за решетку угодить. Ну за гормосессуализм то есть. А что это такое?
      - Это неправда.
      - Правда, так и сказал,- возмущенно возразила Зази: она не могла допустить, чтобы хоть одно ее слово ставилось под сомнение.
      - Я не об этом. Неправда то, что этот хмырь говорил о Габриеле.
      - Что он гормосессуалист? Так что же это все-таки значит? Что он обливается духами?
      - Вот именно. Это и имелось в виду.
      - За это в тюрьму не сажают.
      - Конечно, нет.
      Они замолчали и на мгновение предались мечтаниям, глядя на Сакре-Кер.
      - Ну а вы, вы - гормосессуалист?
      - Что, по-твоему, я похож на гомосека?
      - Да нет, какой же вы дровосек, вы - шофер!
      - Ты же понимаешь!
      -- Ничего не понимаю.
      - Что, тебе нарисовать, чтоб ты наконец поняла?
      - Вы что, хорошо рисуете?
      Шарль отвернулся и целиком ушел в созерцание шпилей церкви Святой Клотильды, построенной по проекту Брокгауза и Ефрона. А потом вдруг предложил:
      - Давай спустимся вниз.
      - Послушайте,- сказала Зази, не трогаясь с места,- почему вы не женаты?
      - Так уж получилось.
      - Тогда почему вы не женитесь?
      - Мне никто не нравится.
      Зази даже присвистнула от восхищения.
      - А вы страшный сноб,- сказала она.
      - Может быть! Но а вот ты, когда ты вырастешь, ты что думаешь, будет много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?
      - Минуточку,- сказала Зази,- о чем мы, собственно, говорим, о мужчинах или о женщинах?
      - В моем случае - о женщинах, в твоем - о мужчинах.
      - Это совершенно разные вещи,- сказала Зази.
      - Где-то ты права.
      - Странный вы человек,- сказала Зази.- Сами толком не знаете, что думаете. Наверное, это страшно утомительно. У вас поэтому все время такой серьезный вид?
      Шарль снизошел до улыбки.
      - Ну а я бы вам понравилась?
      - Ты еще ребенок.
      - Некоторые уже в пятнадцать лет выходят замуж, даже в четырнадцать. Есть мужчины, которым это нравится.
      - Ну а я? Я бы тебе понравился?
      - Конечно, нет,- простодушно ответила Зази.
      Откушав этой фундаментальной истины, Шарль сделал следующее заявление:
      - Странно, что тебе в твоем возрасте такое приходит в голову.
      - Действительно странно, я и сама не знаю, откуда все это берется.
      - Ну этого я не могу тебе сказать.
      - Почему люди говорят именно то, что говорят, а не что-нибудь другое?
      - Если б человек говорил не то, что хочет сказать, его б никто не понял.
      - А вы всегда говорите то, что хотите сказать, чтоб вас поняли? ...(Жест.)
      - Все-таки совсем не обязательно говорить то, что говоришь, можно было бы сказать что-нибудь совсем другое.
      ...(Жест.)
      - Ну ответьте мне, скажите хоть что-нибудь!
      - У меня от тебя голова болит, и вообще ты меня ни о чем не спрашиваешь.
      - Нет, спрашиваю! Просто вы не знаете, что ответить.
      - По-моему, я еще не готов к семейной жизни,- задумчиво сказал Шарль.
      - Вы же понимаете,- сказала Зази,- не все женщины задают такие вопросы, как я.
      - "Не все женщины"! Нет, вы только послушайте! Не все женщины! Да ты еще совсем ребенок.
      - Нет уж, извините, я уже достигла половой зрелости.
      - Хватит. Это уже совсем непристойно.
      - Чего тут непристойного? Это жизнь.
      - Хорошенькая жизнь!
      Пощипывая усы, он опять вяло уставился на Сакре-Кер.
      - У кого-кого, а у вас должен быть богатый жизненный опыт. Говорят, в такси чего только не насмотришься.
      - Откуда ты взяла?
      - Это я в нашей газете прочитала, в "Воскресном санмонтронце", очень клевая газетенка, даже для провинции: там все есть, и знаменитые любовные истории, и гороскоп, в общем - все. Ну и вот там писали, что шоферы какой только сессуальности не повидали, всех видов, всех сортов. Начиная с пассажирок, которые хотят расплачиваться натурой. С вами такое часто бывало?
      - Ладно! Хватит!
      - На все один ответ: "Ладно! Хватит!" Наверное, вы индивид с подавленным сессуальным влечением.
      - Боже! Как она мне надоела!
      - Чем возмущаться, лучше расскажите о ваших комплексах.
      - Чего только не приходится выслушивать!
      - Наверное, вы просто боитесь женщин?
      - Я пошел вниз. У меня голова кругом идет. Не от этого (жест). А от таких, как ты, девочка.
      На этом он удалился и через несколько мгновений оказался всего лишь в нескольких метрах над уровнем моря. Габриель с потухшим взором ждал их, положив руки на широко расставленные колени. Увидев Шарля без племянницы, он тут же вскочил, и лицо его приобрело зеленовато-встревоженный оттенок.
      - Неужели ты это сделал?! - воскликнул он.
      - Тогда бы ты услышал стук падающего тела,- невесело пошутил Шарль и сел рядом.
      - Это што! Это было б ничего. Но зачем ты оставил ее там одну - я тебя спрашиваю?!
      - Все равно у выхода ты с ней встретишься. Не улетит же она!
      - Да, но сколько она дров наломает, пока не спустится вниз (вздох). Если бы я только мог предположить!
      Шарль продолжал молча сидеть рядом. Тогда Габриель принялся разглядывать башню, смотрел на нее долго и внимательно, а потом сказал:
      - Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было. Но теперь! Это как женщины, которые превращаются в мужчин от слишком интенсивных занятий спортом. Об этом в газетах писали.
      ...(Молчание.)
      - Ты что, язык проглотил? Скажи, что ты об этом думаешь?
      Тогда Шарль издал протяжный, заунывный звук, похожий на ржание, обхватил голову руками и простонал.
      - И он туда же,- простонал он,- и он... Везде одно и то же... Опять эта сессуальность... Только об этом и говорят... Повсюду... Все время... Омерзительно... Разложительно... Все только об этом и думают...
      Габриель заботливо похлопал его по плечу.
      - Ты что, чем-то расстроен? - спросил он так, между прочим.- Что случилось?
      - Это все из-за твоей племянницы... Чтоб она!..
      - Эй, ты! Потише! - воскликнул Габриель, отдернул руку и воздел ее к небу.- В конце концов это моя племянница. Попридержи язык. а то и твоей бабушке достанется.
      Шарль в отчаянии махнул рукой. Вскочил.
      - Послушай,- сказал он.- Я, пожалуй, пойду. Я не хочу больше с ней встречаться. Прощай. И он ринулся к своей таратайке. Габриель побежал за ним:
      - Как же мы домой доберемся?
      - На метро.
      - Тоже мне, шутник. - пробурчал Габриель, отказываясь от дальнейшего преследования.
      Такси уехало.
      Оставшись стоять посередине улицы, Габриель погрузился в размышления, а затем сказал следующее:
      - Ничто иль бытие, проблема вот лишь в чем. То вниз, то вверх, туда-сюда. О человек! Ты столько суетишься, что вот тебя уж нет! Уносишься в такси, увозишься в метро. Но башне этой дела нет и Пантеону тоже. Париж всего лишь сон - прекрасное виденье. Зази виденье лишь, проскользнувшее во сне (или в кошмаре), история же эта всего лишь виденье виденья, сон, увиденный во сне, чуть больше, чем просто бред, напечатанный на машинке дураком-писателем (ах! извините!). Вон там, подальше, еще чуть дальше, за площадью Республики - скопление могил парижан, которые здесь жили раньше. Они поднимались и спускались по лестницам, ходили взад-вперед по улицам так много суетились, что наконец исчезли. Появились на свет они благодаря акушерским щипцам - унес их катафалк, а тем временем башня ржавеет и Пантеон разрушается еще быстрее, чем кости этих еще совсем земных мертвецов разлагаются в пропитанной заботами земле этого города. Но я-то жив, и это все, что знаю. Ибо о таксисте, сбежавшем в своей наемной таратайке, или же о племяннице, зависшей где-то в трехстах метрах над землей, или же о моей супруге, нежнейшей Марселине, оставшейся дома, я знаю в данный момент, находясь здесь, лишь то, что мог бы выразить стихом александрийским: они почти мертвы, раз их со мною нет. Что вижу я вдали, за лесом сим голов простоволосых!
      Вокруг него действительно собрались туристы, принявшие его за второго экскурсовода. Все повернулись и стали смотреть в ту же сторону, что и он.
      - А что там, собственно говоря, виднеется? - спросил один из туристов, обладавший наиболее глубокими познаниями в области французского языка.
      - Да, что там интересного? - спросил другой.
      - Действительно,- вмешался третий.- На что
      мы должны смотреть? Шомыдолжсмареть? - спросил третий.Шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть? шомыдолжсмареть?
      - Шомыдолжсмареть? - переспросил Габриель.- Вот, пожалуйста (плавный жест), Зази, моя племянница, выходит из башни и направляется к нам.
      Кинокамеры застрекотали. Девочку наконец пропустили вперед. Она хихикнула.