Интеллектуальный бестселлер - Последний заезд

Мое смешное оружие как будто произвело впечатление на всадников. Они спешились и подошли к костру, пристально разглядывая клубень, насаженный на его конец. Один был индеец, худой, прямой, тонкогубый, в шляпе с прямыми полями, и глядел мрачно. Сапоги на нем были индейского типа с мягким верхом, изношенные почти до смерти. Он задумчиво водил по щеке странной монетой. Второй был черный и также весел, как первый угрюм. Шляпа на нем была настолько старой и бесформенной, что невозможно было угадать ее первоначальный вид. Я ждал, что они предпримут. Индеец сдвинул шляпу на затылок, и я увидел, что глаза у него дико блестят и в них ни капли страха. Они были – голодные.

– Хороший ямс, – сказал он.

Черный наездник кивнул:

– Несомненно. Ане согласится ли наш благородный молодой громобой разыграть его в картишки?

Глава третья

Настоящий десятицентовый вестерн

Не много времени понадобилось, чтобы разглядеть, какая странная пара вклинилась в мою жизнь. Даже самый неопытный глаз узнал бы в них настоящих бывалых молодцов из десятицентовых вестернов[12]. Черный был меньше ростом, но возмещал это зубами: они сияли не хуже луны, плясавшей со звездами за его плечом. Себя он представил как мистера Флетчера, но зови меня просто Джорджем, а своего молчаливого товарища – как мистера Джексона Сандауна.

– Можешь звать его Джек-На-Закате или Сонный Джек, все равно как, – индейцы все время меняют имя.

Я прикинул, что мистер Флетчер сантиметров на пятнадцать ниже меня и раза в три старше. Трудно сказать, что выдавало его возраст. Лицо у него было младенчески гладкое, а глаза плясали, как бесенята, у которых вообще нет возраста. У него как будто все плясало – от черт лица до ног в сапогах. Он ни секунды не мог находиться в покое, и казалось, он пляшет под скрипку, а скрипка – его рот.

– Конечно, мы поняли, что поезд едет на родео, – говорил он. – По эту сторону Скалистых гор все туда едут. Ты тут сзади сидишь, сынок, с поддельной ирландской лошадкой и звездно-полосатой хрюшкой. И не представляешь себе, какие у них там впереди развлечения! Подержи мне зеркало, будь другом. Я немного припомажусь.

Он вылез из пыльной рабочей одежды и достал из седельной сумки парадную. Расфрантившись, как павлин, он занялся своей седоватой прической. Я держал зеркало.

У индейца был свой выходной наряд – строгая тройка и крахмальная белая рубашка. По его морщинам я понял, что он даже старше Флетчера. Он был такой же узкобедрый, но прямой и негнущийся, как палка. Глаза у него блестели так же, как у его черного товарища, но они не плясали. Они не моргали даже. Они сверлили, как пара закаленных сверл. Его блестящие волосы были заплетены в косы с обеих сторон и сплетены вместе под подбородком наподобие галстука. Конец этой двойной косы он пытался продеть в золотой самородок с дырочками. Видимо, одна из них была сквозная.

– Дай мне этого жира, – сказал он.

– Ну, конечно, Закатный. – Джордж бросил ему на ладонь шматок помады и подмигнул мне. – Я ничего не пожалею, лишь бы подсластить кислое личико мистера Джексона.

Индеец смазал помадой растрепанный кончик косы, а Джордж продолжал болтать.

– Слышишь, в этом поезде пропасть возможностей, если кто готов за ними слазить и в состоянии поиграть. Ты как думаешь, ты в состоянии? – спросил он меня.

– Я в состоянии.

Настроение у меня было бесшабашное. Прикончив вместе со мной последний ямс бабушки Рут, они сразу принялись за ее самогон.

– Только покажите мне, куда лезть.

– Ты сперва обуйся. – Он кивнул на мои грязные ноги. – Нас там ждет высшее общество.

Я сел, надел носки, потом достал из укрытия сапоги. Оба спутника выпучили глаза. Впервые с тех пор, как они вскочили на поезд, Джордж Флетчер, кажется, не нашел слов. Заговорил в конце концов индеец:

– Сколько они стоят, твои сапоги?

– Точно не могу сказать, мистер Джексон. Отец купил их в Нашвилле мне на шестнадцатилетие. Знаю только, что не отдам их ни за какие деньги.

Это заявление вывело Джорджа из транса.

– В Нашвилле? В Нашвилле, Теннесси? Я знал одного коновала из Нашвилла. Ветеринар никудышный, но такого франта ты в жизни не видел. Выходил принимать жеребенка разряженный, как плантатор. Но таких, как на тебе, роскошных, даже у него не было. Мм. Нет, Джордж постарается не выглядеть чучелом рядом с вами, франтами. Будь добр, протяни мне вон ту коробку.

Я достал из-за его ветхого седла круглую коробку. Он отстегнул крышку и вынул стетсон с высокой тульей, цвета свежего масла. Теперь я выпучил глаза. Он крутанул ее на пальце и улыбнулся мне.

– Ты когда-нибудь по верхотуре бегал, мистер Нашвилл? Не думаю. Но лучше этого поезда не найдешь, чтобы поучиться, и луны такой, чтобы освещать дорогу. Только смотри, куда ставишь ногу, и делай, как я, тогда все будет в порядке.

Он надел стетсон и затянул шнурок под подбородком.

Я тоже надел шляпу и заправил шнурок. Индеец поднял свою косу на макушку и нахлобучил шляпу с плоскими полями.

– Осторожней по лестницам, – хмуро посоветовал он. – Ржавчина хорошую кожу испортит.

Приятно было знать, что мои новые друзья заботятся о моих ногах и моей обуви. Оказалось, что ржавые лестницы для меня не самое сложное. Я перешел по сцепу, влез на крышу товарного вагона и только тут почувствовал, как это высоко. Луна хорошо освещала дорогу, но уверенности мне не придавала. Я старался не обращать внимания на каменистый ландшафт, проносящийся мимо, и сосредоточиться на том, куда ставлю ногу. Когда я дошел до гремящего проема между вагонами, он показался мне глубоким, как ущелье Снейк-ривер. Джордж и Сандаун прыгнули, не задумываясь, и приземлились в золотых всплесках. Когда золото опало, я увидел, что они стоят по пояс в полувагоне пшеницы. Они поманили меня, и я знаком показал им, что прыгну, только наберусь сейчас храбрости. Пока я набирался, паровоз дал свисток.

– Прыгай, Нашвилл, – крикнул Джордж. – Давай! Сейчас же!

Худое лицо его друга было повернуто навстречу летящей саже.

Паровоз снова засвистел, и они оба легли в пшенице. Впереди под колесами снова загремел рамочный мост, более короткий, чем над Снейк-ривер, и гораздо ниже! Считанные сантиметры между трубой и поперечной балкой! Я глубоко вздохнул и прыгнул – за мгновение до того, как над нами пронеслась балка. Пшеница забилась в рот, заткнула ноздри. Я сел, отплевываясь, но они тут же повалили меня. Мы лежали навзничь и смотрели на пролетающие балки. Когда мост кончился, Джордж сел и улыбнулся мне.

– Какой-то у него пасмурный вид, а, Джек? – сказал он. – Может, пшеница ему в нос набилась?

Индеец сел с другой стороны от меня.

– У них там ямс растет. Может, он не привык к пшенице.

Наверное, он пошутил, но на лице не было и тени улыбки. Казалось, он напрочь лишен чувства юмора.

Мы проползли по пшенице вперед и перепрыгнули на крытый вагон. После пережитого страха это далось легко. Дальше была платформа с каким-то громоздким предметом, запеленутым в брезент, величиной с какую-то из этих новых сельскохозяйственных машин, которые работали на бензине. Мы спустились туда, присели у непонятного предмета и стали выгребать зерна из манжет и других щелей. Джорджа Флетчера одолело любопытство. Он отвязал угол брезента, заглянул внутрь и тихо свистнул. Затем аккуратно привязал брезент.

– Что там? – спросил я. – Комбайн?

Он помотал головой.

– Нет, если только мистер Роллс и мистер Ройс не занялись сельскохозяйственной техникой. Я же говорю, в этом поезде полно призов. Поднимайся, Джек! Время уходит.

Следующий вагон был украшен закопченной красно-бело-синей тканью, цветов государственного флага. Мы запрыгнули в маленький тамбур. За дверью слышались громкие голоса и смех – они немного пугали. Я рылся за поясом, вытаскивал зерна.

– Чувствую себя как мякина, – прошептал я.

– А я себя чувствую как картежник на миссисипском пароходе, – похвастался Джордж. – Как родное дитя фортуны. – Но сказано это было шепотом, так что не я один робел. – Джек, мумбо-юмбо твое при тебе?

Индеец, нагнув голову, заглядывал в окошко двери. Не обернувшись, он запустил палец в часовой кармашек жилета и вытащил странную монету. Она была большая, тяжелая, медная. Он потер ее о подбородок.

– Что это? – спросил я. Тоже шепотом.

– Это важный амулет мистера Джексона, – сказал Джордж. – Цент с головой индейца – с Всемирной ярмарки тысяча девятьсот четвертого года в Сент-Луисе. Бюро по телам индейцев отправило его в Сент-Луис – бесплатно!

– Я последний живой родственник вождя Джозефа[13],– сказал индеец. – Сын его брата.

– Да, мистер Джексон, как он говорит, – законный наследник трона нез-персэ. Если бы у них был трон, хи-хи-хи. Расскажи парню про монету, ваше величество.

Индеец отвернулся от окошка и осмотрел меня с ног до головы – достоин ли я. Потом изобразил, как засовывает медную монету в щель.

– Там была машина. Со щелкой сверху, вроде копилки. Туда суешь двадцать пять маленьких центов, а оттуда…

Он перестал засовывать, и медная монета скрылась между медными пальцами, исчезла, но не картинно, как у фокусника, а естественно, как рак уползает в ил. Индеец дернул воображаемый рычаг, и монета возникла на другой ладони.

– …выпадает один большой. В двадцать пять раз счастливее.

– Индейская арифметика, – пояснил Джордж. – Мы цивилизованные люди, мы понимаем, что так не бывает. С другой стороны, знаем, что так может быть. Лично я однажды целое Рождество играл в орлянку против этого чертова цента – и не выиграл ни разу.

Я посмотрел на них с сомнением.

– То есть в среднем, ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать – ни одного броска! Орел, решка, не угадал – проиграл. Этот чертов медяк никогда не проигрывает.

– Никогда? Это невозможно.

На лице у индейца мелькнуло что-то отдаленно похожее на тень улыбки.

– Хочешь поспорить?

– Поспорить? На что?

– На мой золотой самородок – что из двадцати пяти раз не угадаешь ни разу. – Большим пальцем он щелкнул ко мне монету. – Подбрасываешь ты.

Я поймал монету одной рукой и шлепнул на тыльную сторону ладони. Если я хочу завоевать уважение этих ветеранов, нельзя поддаваться на их блеф.

– Играем, – сказал я. – Решка.

Я поднял ладонь. При свете из окошка заблестел медный профиль индейского вождя. Я снова подбросил.

– Один раз угадываю из двадцати пяти, и самородок мой, так?

– Теперь из двадцати четырех.

– Да, из двадцати четырех. Орел… а что я ставлю – на тот невероятный случай, если проиграю?

Флетчер хихикнул. Лицо индейца ничего не выражало.

– Что-нибудь такое же хорошее, – сказал он и посмотрел на мою руку. Монета лежала решкой. – Осталось двадцать три раза.

Я сдался примерно на пятнадцатом. Устал слушать хихиканье Флетчера. Поэтому, когда мои ковбойские сапоги величественно шагнули из тамбура в вагон, они были на ногах другого ковбоя. Я шел в индейских мягких.

Мы стояли и моргали при виде неожиданной роскоши: ковры, богатая отделка, охотничьи трофеи – как кабинет важного господина в особняке.

– Черт, – огорчился Флетчер. – Это не общий вагон, это персональный вагон Оливера Нордструма.

В вагоне плавал табачный дым и теснилась на удивление разношерстная публика: туристы, игроки, ковбои, парикмахеры и просто горожане. Большинство – у черной доски в другом конце салона, и толстый человек на возвышении записывал их ставки. Записывал мелом, пил шампанское и потел, как чайник. Официантка с бутылкой на подносе заменила ему пустой бокал полным. Она была то, что в Новом Орлеане называется «французская светло-желтая»[14]. Одета, как южная барышня, – в голубое шелковое платье с открытыми плечами и голубые ботинки на высоком каблуке со шнуровкой спереди. Наряд вполне сгодился бы для любого светского бала, если бы не кушак. Это было пестрое хулиганство – из попугайского оранжевого и павлиньего зеленого, завязанное узлом на талии. Женщина смеялась, наливала бокалы и взмахивала кушаком, как дерзкая цыганка, – пока не увидела нас. Она извинилась и направилась к нам с таким разгневанным видом, что можно было подумать, сейчас нам расшибут головы бутылкой или огреют подносом с бокалами.

– Джордж Флетчер! Ты что тут делаешь? Я слышала, ты поехал скот клеймить на состязаниях в Кулдесаке и получил заражение, когда тебя мул укусил. Надеялась – смертельное.

– Добрыйв ечер, миссД жубал, – сказал Джордж, дотронувшись до шляпы. – Скончался мул, а не Джордж. Однако приятно знать, что ты обо мне думаешь. – Ослепительная его улыбка была обращена к ней, но взгляд – на шампанское. – Я тоже о тебе думал. Каждый раз, когда ставил тавро на круп хорошенькой телки, думал о тебе.

Примечания

1

Джимми-Грек (Джимми Снайдер, Диметриос Синодинос, 1919–1996) и Говард Коселл (Говард Уильям Коэн, 1913–1995) – спортивные комментаторы. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Трейл-босс руководит перегоном скота, он отыскивает наилучшие водопои, пастбища, места для ночлега. В его подчинении бригада ковбоев. Кен Баббс отвечал за инженерную часть в автобусе «Веселык проказников» Кена Кизи.

3

Огороженные, иногда сужающиеся проходы, по которым животные перегоняются на арену.

4

Дэвид Станфорд был одним из «Веселых проказников». Впоследствии он редактировал «Немного дхармы» Керуака и «Тюремный дневник» Кизи.

5

Песня 1965 г. называется «Паровоз, паровоз номер девять» («Engine, Engine № 9»).

6

Одна из функций клоуна на арене – отвлекать животное, если оно сбросило седока.

7

Линия Мейсона – Диксона – граница между Севером и Югом США, в прошлом – между свободными и рабовладельческими штатами.

8

Конь назван в честь выдающегося генерала южан Томаса Джонатана Джексона (1824–1863) по прозвищу Стоунуолл («Каменная стена»),

9

1,6 м с небольшим.

10

Фронтир – западная граница американской территории, осваиваемая поселенцами. С 1700-го по 1890 г. она постепенно сдвигалась на запад, почти с Атлантического побережья до Тихоокеанского.

11

Так на Юге США называют сладкий картофель – батат.

12

Десятицентовые вестерны – приключенческие романы о Диком Западе со стереотипными персонажами и фабулами, популярные во второй половине XIX века.

13

В 1877 г. племя нез-персэ восстало из-за ограничений на охоту. Вождь Джозеф повел часть племени с тихоокеанского северо-запада через Айдахо, Вайоминг и Монтану в Канаду. На протяжении 300-километрового пути индейцы не раз наносили поражение превосходящим силам правительства, но на границе вынуждены были сдаться, оговорив условия мира.

14

«Светло-желтый» – оскорбительное название светлокожего человека с негритянской кровью. Здесь – креолка.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.