Завоевание куртизанки

      Она смотрела, как он, стоя на коленях, разжигает огонь – занятие, которое поручалось в богатых домах горничным самого низшего ранга. Он был сильным. Умным. И ужасающе сложным.
      О, как бы ей хотелось, чтобы он был тем изнеженным ничтожеством, каким она его когда-то считала. Но если эта последняя неделя научила ее чему-то, то только одному – она никогда не понимала герцога Кайлмора. Он оказался мрачнее, глубже, намного опаснее, чем она себе представляла, хотя и в Лондоне проявлялись признаки его истинной натуры, и, если бы это ее интересовало, она бы заметила их.
      Его настойчивое преследование. Его неистощимая страсть в постели.
      Она помнила, каким открытием стала для нее сила этой страсти. Элдред был человеком умеренных привычек, а Джеймса она отучила от неумелых ласк.
      Как бы смеялся Кайлмор, если бы она призналась, что одной из причин ее фатальной ошибки в нем была ее собственная неопытность. Самая известная куртизанка Лондона потрясена мощностью мужской силы, как какая-нибудь молоденькая мисс? Она сама чуть не расхохоталась.
      Какой-то инстинкт всегда предупреждал ее, что Кайлмор опасен. Поэтому она так долго сопротивлялась его уговорам.
      Но эти смутные предчувствия не объясняли ей, какое зло навлекла она на себя, став его любовницей. О чем она думала, когда ее разум отогнал смутное чувство недоверия и заставил ухватиться за возможность безбедного существования?
      Разум? Да ей лучше было бы броситься в Темзу, чем пустить Кайлмора в свою постель.
      Вся эта добытая горьким опытом мудрость запоздала. Верити оказалась связанной не с тем человеком и должна расплатиться за это. Расплата уже близка, если судить по знакомому блеску в его синих глазах.
      – Почему ты продолжаешь сопротивляться мне? – тихо спросил он, расстегивая гусарскую шнуровку на лифе ее платья с такой ловкостью, что, даже несмотря на страх, она заметила это.
      Дрожь все сильнее охватывала ее, но Верити не отступила. Какой в этом смысл? Он снова схватит ее.
      – Вы знаете почему, – неохотно ответила она.
      Он спустил платье с ее плеч, и странная улыбка пробежала по его лицу.
      – По-моему, я начинаю понимать.
      Он продолжал раздевать ее, а она стояла неподвижно, как кукла. Ей вдруг показалось, что он не спешит овладеть ею. Она старалась не думать о своей наготе, но не могла сдержать дрожь, порожденную уязвимостью.
      Уверенным жестом он распустил ее стянутые в узел волосы. Пробираясь сквозь кусты, она растрепала и спутала их. Медленно, методично он начал приводить длинные черные пряди в порядок.
      Она не мешала ему. Долгое время в комнате стояла тишина, герцог углубился в свое занятие, его лицо было спокойным и серьезным, как будто расчесывание ее волос было наиважнейшим делом на свете.
      Наконец он отложил гребень и осторожно толкнул ее на кровать. Она лежала, уставившись в потолок, и слушала, как он раздевается. Несмотря на все отказы и протесты, она снова оказалась там, где он и хотел ее видеть.
      Она едва сдерживалась, стараясь не разрыдаться.
      Так похоже на прошлую ночь. Такая же ночь ждет ее завтра. И послезавтра.
      Каждая ночь будет такой же, пока эта жестокая игра не надоест ему.
      Не погасив свечей, он лег рядом с нею. Она ожидала, что он раздвинет ей ноги и осуществит свое право. Но в эту ночь Кайлмор, видимо, не хотел спешить. Он хотел заставить ее заплатить за неудавшуюся попытку сбежать.
      Он приподнялся на локте, приняв привычную для него позу, лениво скользнул взглядом по ее распростертому телу и чуть заметно улыбнулся. Царившую в комнате тишину нарушали лишь потрескивание дров в камине и тихий звук ее неспокойного дыхания.
      Она замерла в молчаливом протесте против того, что предвещала эта улыбка. После всего, что уже произошло, она сможет остаться равнодушной, даже если он просто овладеет ею, заботясь лишь о своем удовлетворении и не думая о ней. Верити была твердо уверена, что сможет противостоять эгоистичному любовнику.
      Но он не собирался вести себя как эгоистичный любовник. Он гладил ее тело, словно изучая его формы. Казалось, что эти прикосновения были единственным доступным для него способом выразить свои чувства. Она не могла не заметить удовлетворения в его вздохе, когда он коснулся пальцами ее ключицы и плеча. Так же осторожно, с нежностью он провел теплыми руками по ее животу, плечам, бедрам.
      От каждого легкого прикосновения к обнаженной плоти ее сердце билось все быстрее и быстрее. Пристально глядя на нее, сохраняя серьезность, он выводил пальцами сложные, непонятные узоры на ее теле, заставляя Верити трепетать.
      Она закрыла глаза и повторяла себе, что он делал так и раньше. В те частые, долгие, полные страсти вечера в Кенсингтоне.
      Впервые очутившись в ее постели, он постарался возбудить ее. Ее удивили его старания. Затем испугала собственная реакция.
      С Элдредом она привыкла терпеливо переносить любовные забавы. Она быстро пришла к выводу, что раз уж решила зарабатывать себе на жизнь, лежа на спине, то может получить что-то хорошее и для себя из этой сделки. Но герцог Кайлмор раскрыл передней ошеломляющий новый мир, мир чувственности, манивший и притягивавший ее с такой силой, что ко времени побега ей до отчаяния хотелось вырваться из его сетей.
      А сейчас она боролась с собой, чтобы остаться холодной к ласкам Кайлмора. Конечно, ей был известен весь его арсенал средств соблазна. Но здесь его ласки казались другими. Как и сам Кайлмор казался во многом другим человеком, но различие было слишком неуловимо, чтобы описать его словами.
      Он касался руками ее бедер, ног, рук. А ее сердце трепетало, как пойманная птица. Легкие прикосновения были нежными и удивительно возбуждающими.
      У Верити невольно отвердели соски, реакция была мгновенной и неуправляемой, и она не надеялась скрыть это от него. Верити затаила дыхание, а затем вновь задышала бурно и прерывисто, напрягаясь в ожидании, что его руки лягут на ее грудь.
      Но его привлекали другие части ее тела, которые она никогда не считала особенно эротичными.
      Несколько долгих минут она молча переносила его ласки и только тогда поняла, что он намеренно избегает касаться ее груди.
      Он хотел доказать ей свое превосходство. Конечно, это так.
      «Ты похитил меня, – мысленно повторяла она. – Ты думаешь, что я принадлежу тебе. Ты хочешь погубить меня. Ты – ничтожное самовлюбленное животное».
      Повторяя и повторяя эти слова, она разрушала чары его ласк. Ее грешное тело могло желать отдаться ему. Память об экстазе, до которого он доводил ее, отпечаталась на ее коже. Но голова и сердце были сильнее, и они побеждали.
      Поскольку ее возбуждение затухало, она острее почувствовала возбуждение Кайлмора. Его дыхание было прерывистым, а ласки утратили свое непринужденное мастерство. От него, как от огромного костра, исходил жар. Его рука соскользнула с ее живота и оказалась между бедер.
      Затем наступило небытие.
      Через минуту Верити открыла глаза. Он по-прежнему, упираясь на руку, смотрел на нее. Его лицо пылало, а глаза потемнели от желания. Несмотря на то что Верити давно отказалась от скромности как от роскоши, непозволительной для куртизанки, она с трудом сдержалась, чтобы не прикрыться простыней.
      – Не получается, – прошептал он, смахивая с ее щек пряди волос.
      Какое отвращение вызвала у нее притворная нежность этого жеста.
      – Я же сказала вам, что не хочу.
      Он пропустил ее слова мимо ушей.
      – Я слишком переволновался. По-моему, путь, выбранный мною… мучителен.
      – Что вы хотите от меня? Сочувствия? – резко спросила она.
      В свете свечей он выглядел непристойно красивым. Под упавшей на лоб прядью черных волос лицо казалось задумчивым. Это придавало герцогу мальчишеский вид, которому, как она знала, нельзя было верить.
      – Я пытаюсь пробудить в тебе безумство похоти, – задумчиво сказал он.
      Мысль была настолько нелепой, что она не сдержала презрительного смеха.
      – Этого не произойдет.
      – Ты не должна разбрасываться вызовами, на которые не можешь ответить, – шутливо упрекнул он, осторожно дергая ее за локон. – Ты слишком холодна. А я не могу сосредоточиться, чтобы свести тебя с ума.
      С одной стороны, ей хотелось, чтобы он покончил с этим и взял ее. С другой стороны, она боялась этого. Каждый раз, против ее воли, доставляя ей удовольствие, он отнимал у нее кусочек души. Скоро от нее ничего не останется.
      – Может быть, вам следует уйти и подумать над этим, – предложила она, не ожидая, что он послушается.
      В его ответном смехе прозвучали нотки искреннего юмора.
      – А может быть, и нет.
      Странно, что после всех бурных эмоций они разговаривали почти как друзья. В этом было что-то новое. Сорайя всегда держала герцога на расстоянии.
      Мерцающий свет золотил его сильное поджарое тело.
      Он возвышался над нею, и она в отчаянии хваталась за остатки ненависти и гнева. Они растворялись быстрее, чем она считала возможным.
      Он наклонился и поцеловал длинную царапину на шее, оставленную шипом кустарника, и от гнева и ненависти почти ничего не осталось.
      – Тебе больно, – прошептал он.
      Да, ей было больно, но не в том смысле, который он имел в виду.
      – Пустяки, – сказала она, стараясь, чтобы ответ прозвучал враждебно.
      В этой комнате, освещенной свечами, в этой теплой кровати иллюзорная близость лишила ее способности сопротивляться. Когда она перестанет сопротивляться, он уничтожит ее. Его запах окружал ее, невольно напоминая о других временах.
      – Позволь мне поцелуем унять твою боль. – Он взял ее руку и решительно притронулся губами к каждой ссадине.
      Минуту Верити оставалась спокойной. Невероятно, но его поцелуи снимали боль. Верити поняла, как близка к опасности, и вырвала у него руку.
      Однако Кайлмор направил на то, чтобы уничтожить ее, всю свою нежность. Она должна скрывать, насколько она уязвима перед такими уловками, хотя он чертовски проницателен и, вероятно, уже догадался об этом, будь он проклят.
      – Прекратите! – потребовала она. – Незачем прикрывать красивыми словами или жестами то, что вы намереваетесь со мною сделать.
      Он снова поймал ее за руку и осторожно, но решительно разогнул ее пальцы.
      – У Сорайи была безупречная кожа. У Верити есть мозоли.
      Он провел пальцем по загрубелой коже на ее ладони. Этот жест пронзил Верити до самой глубины и заставил беспокойно пошевелиться на прохладных простынях.
      – Сожалею, если это оскорбило вас, – сказала она со слабым сарказмом. – Я никогда не скрывала, что я простая крестьянка.
      Он поцеловал ладонь, и это неожиданно взволновало Верити. Но не мог же он соблазнить ее, лишь поцеловав руку?
      – Честно говоря, не помню, чтобы мы когда-либо обсуждали твое происхождение. Упущение, которое я очень скоро намерен исправить. Судя по ужасающему акценту твоего брата, ты родом с севера Англии.
      Верити нахмурилась, последние слова так рассердили ее, что она даже не попыталась отодвинуться, когда он лег на нее всем телом.
      – Я не хочу служить только для вашего развлечения, ваша светлость.
      Он приподнялся и посмотрел на нее, в его взгляде восхитительно смешались веселое любопытство и вожделение.
      – Развлечение – это слишком слабо сказано.
      Он слегка отстранился и приподнял ее бедра. Но все еще не входил в нее. Верити с отвращением сознавала, что ожидание было для нее мучительным. Может, это просто потому, что ей хотелось, чтобы долгая пытка скорее закончилась. Почему он так медлит? Ведь и так ясно, что она в его власти.
      – Любовница – всего лишь игрушка богатого мужчины.
      – А вот именно эта любовница, кажется, значительно серьезнее игрушки, – мягко заметил он.
      Его тело напряглось, и наконец, он вошел в нее. Ее вздох перешел в стон, выражавший наслаждение.
      Он долго лежал не шевелясь. Затем проник глубже, настойчивее, с безжалостной силой, которую она не могла не узнать. Его кожа обжигала ее своим жаром, опровергая насмешливость его слов. Как и безжалостную ярость проявления его власти.
      Ее тело лишь успело приспособиться к величине и жару, как он издал стон и растворился внутри нее.
      Верити, тяжело дыша, лежала, придавленная его весом. Их тела все еще не разъединились. Ей было неудобно и неприятно.
      Может, это разочарование, затаившееся в ее сердце? После долгого предвкушения она полагала, что он постарается доставить ей наслаждение. Разве он не говорил, что хочет довести ее до безумства похоти? Ее непреклонная душа жаждала момента отказать ему.
      Но, возможно, это по-деловому бездушное соитие было непредвиденным спасением. Ведь за несколько минут до того, какой овладел ею, ее непреклонная душа была не тверже бланманже.
      Верити оттолкнула его. Его кожа казалась нагретым камнем. Впервые за эту ночь она сама дотронулась до него.
      – Сойдите с меня, Кайлмор!
      Он приподнялся на локтях, по-прежнему оставляя тела соединенными.
      – О, мы же еще не закончили, – тихо сказал он.
      Он соблазняюще пошевелил бедрами.
      – О нет, закончили, – возразила она, извиваясь в знак протеста.
      – Это было приятно. Повторим. – На его лице появилась хищная улыбка, знакомая ей по Лондону.
      Именно такая улыбка всегда предупреждала, что он готовится начать какую-то новую любовную игру.
      И Верити всегда подыгрывала ему. Но не в эту ночь.
      У нее почти кончались силы для сопротивления. Она это знала. Он это тоже знал. Выражение этих проницательных ярко-синих глаз говорило ей, что он считает себя победителем.
      Верити заставляла себя вспоминать все, за что боролась. Свое самоуважение. Свое будущее. Будущее Бена и Марии.
      Она настойчиво искала в себе твердый стержень. Тот самый твердый, как обсидиан, стержень, который помог ей выжить, когда она стала дамой полусвета. Стержень, который никто не мог сломать. Он существовал только в душе Верити, и его никогда не имела Сорайя.
      Закрыв глаза, она ждала, успокоенная сознанием того, что истинная Верити неподвластна Кайлмору.
      Должно быть, Кайлмор заметил и понял, как решительно она отдалилась от него. Он мог обладать ее телом, но истинная Верити была недоступна для него, как спутники Юпитера.
      Она услышала его вздох. Затем он начал двигаться внутри нее медленно и мощно, как наступают и отступают бесконечные приливы и отливы морской волны. Через некоторое время он поднял и согнул ее колени, чтобы проникнуть еще глубже. Это не поможет. Она была недоступна в своем, нерушимом святилище.
      Однако ее холодный черный стержень оказался не таким уж холодным и черным, как ей бы хотелось. Она слишком остро воспринимала его запах и знакомые звуки. Верити еще крепче зажмурилась и ухватилась за свою внутреннюю крепость.
      Жар тела Кайлмора манил ее. Вся ее воля была направлена на то, чтобы помешать присоединить ее собственное тело к ритму движений его тела.
      У нее вырвался стон. Она бы хотела, чтобы он прозвучал яростным протестом, но в нем слышалось наслаждение. Чтобы сдержаться и не обнять его, она сжала в кулаках мятую простыню, на которой лежала.
      – Верити, открой глаза. – Тихий голос отозвался на ее натянутых нервах чувственным возбуждением. – Открой глаза.
      – Нет, – упрямо сказала она, понимая, что любая уступка, какой бы незначительной она ни была, приведет к неизбежному поражению.
      Она отвернулась, чтобы подавить почти непреодолимое искушение подчиниться ему.
      – Открой глаза. – Когда это не подействовало, он продолжал почти мечтательным тоном: – Знаешь, а я могу провести так всю ночь.
      Она резко повернулась и встретила его взгляд. Темный, пристальный, почти немигающий. Она не сомневалась, что он способен на это.
      Ее губы раскрылись от беззвучного рыдания. Она больше не могла бороться с ним.
      На этот раз глаза закрыл он и глубоко и удовлетворенно вздохнул. Опустившись на нее, он потерся шершавой щекой об ее щеку, и этот жест был даже в какой-то степени более интимным, чем сама близость.
      Она невольно выгнулась под ним, задевая грудью волосы на его груди. Он просунул руку между ее ног, и она вскрикнула, уже не обманывая себя, этот звук выражал только удовольствие.
      Со вздохом признавая поражение, она стала его партнершей в этом опьяняющим танце страсти. Принимая его в себя, она услышала торжество в его тихом голосе.
      А почему бы и нет? Чего теперь стоили ее сопротивление и ненависть?
      Но эта мысль лишь промелькнула, она не имела никакого отношения к нараставшему в ней возбуждению, возбуждению, вызываемому каждым погружением его мощного тела в нее. Дрожащими руками она обхватила его и откинула назад голову.
      Нечеловеческая сила воли изменила Кайлмору. Но Верити почти не замечала, какими частыми и сильными становились его толчки, ее собственное возбуждение заставляло ее сжимать мышцы и прижиматься к нему даже тогда, когда все кончилось. В его объятиях она вознеслась на такую вершину высшего, чистейшего, потрясающего наслаждения, которого не знала прежде. Завершающий стон Кайлмора сопровождал эти невыразимые ощущения. Ее тело жадно впитывало каждую секунду, каждый нюанс этого восхитительного чувства.
      Он отправил ее тело к звездам. А сердце осталось горевать на земле.
      Она ухватилась за Кайлмора так, как будто была готова умереть, но не отпустить его. Его неровное дыхание согревало ей ухо.
      Она не имела представления, что эта бурная страсть значила для него, возможно, лишь стала еще одним доказательством ее физической беззащитности перед ним.
      Эта любовная сцена превратила все ее надежды в прах.
      Вопреки ее храбрости и решительности ему потребовалась лишь пара дней, чтобы она задохнулась от страсти в его объятиях.
      Пара дней.
      Как он должен смеяться. Как он должен торжествовать, столь быстро одержав победу. Сорайя продержалась под его натиском целый год. А Верити, имея столько причин отказать ему, сломалась через несколько дней.
      Хотя она и понимала, что уже поздно изображать отвращение или сопротивление, но все-таки убрала руки с его спины. Он приподнялся, чтобы видеть ее.
      Она искала на его лице признаки торжества, но он выглядел таким же потрясенным, как и она сама. Ее тело все еще дрожало, а воспоминание об ошеломляющем блаженстве медленно затухало в ее крови.
      – Я вас ненавижу, – четко произнесла она.
      Что-то промелькнуло в его глазах, но она была слишком усталой и расстроенной, чтобы попытаться понять, что это было. Он поднялся, а затем, к ее удивлению, встал с кровати.
      – Это не важно, – коротко ответил он, наклоняясь и собирая свою разбросанную одежду.
      Он был прав. Это не важно.
      Она смотрела на тяжелые балки, пересекавшие побеленный потолок, и умоляла себя не плакать. Хотя уже никакие слезы не могли увеличить ее унижение.
      Дверь открылась, затем закрылась за ним.

Глава 12

      Проснувшись, Верити сначала подумала, что этот приглушенный звук приснился ей в беспокойном сне, но когда она подняла тяжелые, опухшие от слез веки, до нее снова донесся этот крик.
      Где-то в доме в невыносимой агонии кричал мужчина.
      Должно быть, кто-то из слуг попал в беду или заболел, но это странно – никто, кроме Кайлмора и ее самой, не ночевал в этом доме.
      Встав с постели, она вытащила из шкафа первую попавшуюся вещь – шелковый халат. Она не могла оставаться равнодушной к этим ужасным хриплым крикам.
      Верити ощупью зажгла свечу и вышла из комнаты. В коридоре остановилась, не зная, куда идти.
      Несчастный снова вскрикнул, затем вопли сменились рыданием. Они доносились из конца коридора. Натянув халат на голое тело, она направилась в комнату, в которой скрывалась от герцога прошлой ночью.
      Она тихонько открыла дверь в скромную комнатку с узкой постелью и не обнаружила в ней никакого слуги, нарушавшего ночной покой.
      Вместо слуги она увидела герцога Кайлмора.
      Она стояла на пороге, и ненависть черным потоком душила ее. Человека с такой злой душой должны преследовать кошмары. Если в мире есть справедливость, он никогда не будет знать покоя.
      Длинное худощавое тело словно в лихорадке металось по постели, как будто герцог сражался с каким-то невидимым врагом. Сбитые простыни опутывали его, молча свидетельствуя о борьбе. Грудь у него была обнажена, и пот струился по его белой коже, слегка прикрытой черными волосами.
      Герцогу снятся плохие сны. Какое ей до этого дело? Он похитил ее и жестоко обращался с ней. Совесть не дает ему покоя.
      Верити повернулась, собираясь уйти. Пусть он сгниет в своих мучениях. Пусть боль в этом мире предскажет ему, какая боль ожидает его в аду, куда он, бесспорно, попадет.
      За ее спиной раздался тихий стон. Верити задержалась, ей не хотелось слышать глубокую скорбь, звучавшую в этом стоне, но она была не в силах преодолеть себя.
      Верити выпрямилась. Нет, она должна быть жестокой, такой же жестокой, как и сам Кайлмор. Ее страх, ее мольбы и ее сопротивление никогда не останавливали его, он брал все, чего хотел. Так почему она должна беспокоиться, если грехи преследуют его во сне?
      Страдание врага было ее единственной местью.
      Кайлмор начал биться в судорогах, кровать громко заскрипела. Верити пыталась почувствовать радость от его страданий, но что-то, что было сильнее ее напрасной мечты о возмездии, помешало ей уйти.
      Медленно и неохотно она повернулась. На этот раз не удержалась и подошла ближе. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги, готовясь к воображаемому нападению. Она убеждала себя, что ей хочется насладиться его горестным положением, пока он находится во власти воображения и не может угрожать ей.
      Но когда свет свечи упал на спящего герцога, Верити поняла, что ей совсем не хочется над ним смеяться.
      Сейчас перед ней был не тот надменный аристократ, которого она знала в Лондоне, и даже не жестокий тиран, похитивший ее. Перед нею был человек, доведенный мучениями почти до безумия.
      Он тряс головой с мокрыми от пота волосами, как будто в отчаянии отрицая что-то. Он шумно дышал, мощная грудь вздымалась, и каждый вдох давался ему с трудом.
      Вопреки всему, вопреки своему желанию ненавидеть его сердце Верити сжималось от жалости. Она не могла допустить, чтобы человеческое существо, даже заслуживающее презрения, страдало тай, как, очевидно, страдал герцог.
      – Ваша светлость, – тихо позвала она, наклоняясь к нему и нерешительно касаясь его голого плеча. – Ваша светлость, вам снится плохой сон. Проснитесь.
      Он резко отдернул плечо, как будто ее прикосновение обожгло его. Но по-прежнему крепко спал, оставаясь во власти своих кошмаров.
      Она осторожно встряхнула его.
      – Ваша светлость, проснитесь.
      Он поднял руку, схватил ее за запястье, синие глаза широко раскрылись. Он удивленно посмотрел на нее затуманенным взором, как смотрел бы растерявшийся ребенок. И она неожиданно представила его маленьким мальчиком.
      Но он со всей силой взрослого человека сжимал ее хрупкое запястье.
      – Кто это? – прохрипел он, глядя на нее невидящим взглядом.
      Она сомневалась, что он окончательно проснулся. Страшный сон все еще не выпускал его из своих когтей.
      – Кайлмор, это я. – Она попыталась вырвать руку, проклиная собственную глупость, заставившую ее подойти так близко.
      Неужели она ничему не научилась?
      Казалось, он ее не слышал, потому что притянул к себе. Он заставил ее наклониться над ним, ее распушенные волосы упали на его обнаженную грудь.
      – Кто это? – снова спросил он.
      – Это Верити.
      В комнате было тихо, слышалось лишь его тяжелое дыхание. Он нерешительно поднял руку и взял прядь ее волос. В этом жесте было что-то похожее на нежность.
      – Черный шелк, – с удивлением, хрипло прошептал он. И затем более резко повторил: – Верити? Это ты?
      – Мне больно, Кайлмор, – решительно сказала она, надеясь разогнать ядовитый туман в его голове.
      Он взглянул на свою руку, с силой сжимавшую ее запястье.
      – Прошу прощения. – И тут же отпустил ее.
      Верити следовало бы воспользоваться этим и убежать в свою комнату, но она все не могла уйти.
      Он приподнялся, опершись на подушки, и огляделся, словно не вполне понимая, где находится.
      – Верити, – сказал он почти обычным голосом. – Что ты здесь делаешь?
      Она потерла запястье.
      – Вы кричали во сне. Я зашла посмотреть, все ли с вами в порядке.
      – Просто дурной сон, – небрежно сказал он, но не смог ее обмануть.
      Это был не просто дурной сон. Его ужасающие крики все еще звучали в ее ушах. И он плакал. Она никогда не думала, что жестокий герцог способен на слезы, но сейчас убедилась в сбивчивости своих мыслей.
      – Иди спать, – сказал он так, словно отпускал слугу в своем великолепном лондонском доме. – Обещаю больше не нарушать твой покой.
      Она не могла пропустить мимо ушей это разрешение.
      С каждой секундой он снова становился самим собой. А обычный Кайлмор был опасен, это она знала по своему горькому опыту. Верити взяла свою свечу и потихоньку направилась к двери. Краем глаза она видела его, но старалась не замечать, как дрожат его руки, поправляющие волосы. Он не смотрел на нее.
      – Спокойной ночи.
      – Спокойной ночи, – ответила она, наверное, ей лишь послышалась грустная нотка в его голосе.
      На пороге Верити внезапно оглянулась и увидела безысходную скорбь на его прекрасном лице. Кайлмор, кажется, собирался просидеть так всю оставшуюся ночь.
      Впервые раковина его самоуверенности дала трещину и приоткрылась, и Верити рассмотрела герцога лучше, чем когда-либо. Его лицо казалось изможденным, а чудные губы были плотно сжаты от боли.
      Проклиная себя за невероятную глупость, Верити вернулась в комнату и остановилась около кровати.
      – Принести вашей светлости что-нибудь? Бокал вина? Что-нибудь из кухни?
      Он пристально смотрел на нее потухшими синими глазами, и она старалась не замечать в них одиночества, такого же горького, как и ее одиночество.
      – Нет, – сказал он.
      – Хорошо.
      Но только она снова собралась уходить, он схватил ее за руку.
      – Нет. Нет, останься. – Его голос прозвучал резко, превращая просьбу в приказ.
      – Ваша светлость, я…
      Должно быть, он понял по ее лицу, что она отказывается, потому что отпустил руку Верити и смотрел мимо, стараясь вернуть свое обычное высокомерие.
      – Конечно, ты должна уйти.
      Странно, но ее тронула его глупая гордость. Верити напомнила себе, что он замышлял погубить ее. Но в эту минуту было трудно думать о нем как о безжалостном могущественном герцоге Кайлморе. Он чем-то напоминал ей Бена, который, будучи мальчишкой, всегда спешил отказаться от утешения как раз тогда, когда больше всего в нем нуждался.
      Но Кайлмор не был Беном. Он был человеком, который задумал сделать ее своей рабыней. Было бы безумием притворяться, что ночной, терзавшийся, тоскующий Кайлмор менее опасен, чем дневной Кайлмор. Может быть, даже намного опаснее. Он упорно смотрел вдаль, на тонких чертах его лица лежала печать аристократического презрения. Но вокруг глаз легли темные тени, и нервно подергивалась щека.
      Верити поставила свечу на уродливый дубовый столик и забралась на кровать. Она знала, что пожалеет об этом. Но здравый смысл уже не управлял ее поступками.
      – Верити?
      Она не ответила, он подвинулся, освобождая ей место. Верити не хотела касаться его.
      Однако она лежала достаточно близко, чтобы чувствовать манящее тепло его тела. Она ожидала, что Кайлмор притянет ее к себе и попытается овладеть ею, но он неподвижно лежал рядом с ней. Казалось, что каким-то образом установленные правила их отношений изменились.
      Они долго лежали молча. Верити становилось все неуютнее и неспокойнее.
      Как же должен понимать герцог ее сопротивление, если сейчас она добровольно пришла в его постель?
      Это было ошибкой. Ужасной ошибкой.
      – Мне надо идти, – неуверенно сказала она, поднимаясь.
      – Нет.
      Он приподнялся и прижал ее к своей груди. Сквозь шелк халата Верити чувствовала, как он дрожит. Понимая, что совершает одну из самых страшных ошибок в своей жизни, она повернулась и нежно обняла его.
      – Спите, ваша светлость, – прошептала она. – Скоро утро. – Таким же тоном она успокаивала Бена и Марию, просыпавшихся по ночам от страха.
      Она ждала насмешек или торжества. Ведь чего стоили ее заявления о ненависти к нему, если она лежит здесь, баюкая Кайлмора, как самое дорогое существо на всем свете?
      Но герцог только прижал ее к себе и облегченно глубоко вздохнул. Под руками Верити постепенно теплело его похолодевшее тело, а дыхание становилось глубоким и ровным.
      Герцог Кайлмор спал в ее объятиях.

* * *

      Кайлмор не помнил, когда еще он спал таким сладким сном. Изменчивое северное солнце лилось в комнату сквозь небольшие, без занавесок окна. Было тепло. Было поздно. И в его постели нашла приют сама благоухающая женственность.
      Вернее, она сама приютила его. Голова Кайлмора лежала на груди Верити, а ее руки обнимали его, словно защищая от всех бед. Забавно и немного грустно, но до сих пор никто не обнимал его так.
      И еще забавнее было то, что он чувствовал себя так спокойно в объятиях человека, который смертельно ненавидел его.
      Имея убедительные причины для ненависти. Неприятная мысль не могла обеспокоить Кайлмора. Он проснулся рядом с женщиной, которую желал сильнее всех. В буквальном смысле. Он был возбужден и готов. Но самое забавное заключалось в том, что Кайлмор не пытался найти облегчение, хотя оно, сонное и беззащитное, лежало рядом.
      Он мог овладеть ею прежде, чем она проснется. Прежде чем установит какие-то барьеры. После вчерашнего буйства наслаждений эти барьеры оказались бы легко преодолимы. Так почему он не решался?
      Может быть, потому, что она преодолела свой страх и отвращение и пришла помочь ему. Она пришла к нему по собственной воле и предложила утешение, когда он заслуживал лишь ненависти. Она видела его страдания и рисковала собой, чтобы облегчить их.