Полярная мечта (Мол 'Северный', часть 3)

Сославшись на какие-то неотложные дела, она не поехала проводить Алешу до квартиры. У подъезда дома его ждал сюрприз. Еще из окна машины он увидел Галю с букетом цветов. Знала ли Женя, что Галя ждет его? Может быть, потому и не поехала? Алексей терялся в догадках. Все дни со времени приезда Алексея Женя ходила задумчивая, молчаливая. Лишь однажды она нерешительно обратилась к брату: - Витя, скажи, тебе не кажется, что Алеша остепенился, стал более терпимым к людям, к замечаниям, которые ему делают? Виктор ехидно улыбнулся: - Дорогая и уважаемая сестра, увы, это так, хотя я и не сомневаюсь, что прежний Алексей вам был ближе и понятнее и вы не возражали бы, чтобы все было по-старому. Тем более, что нынешний Алексей куда больше нравится одной нашей общей знакомой... Не дослушав, Женя порывисто вышла из комнаты. Гале и Жене стало трудно встречаться, а когда это случалось, они всячески старались не упоминать даже имени Алексея. Но один раз Женя услышала, как Галя говорила Денису. - Я сейчас верю в Алешу больше, чем когда-нибудь. Он производит на меня впечатление человека, который бережет накопленные силы... Словно почувствовав пристальный взгляд Жени, Галя обернулась, смутилась и покраснела. Женя равнодушно отвела глаза и молча пожала плечами. Разговор оборвался. Вскоре Галя снова улетела в Арктику. Поскольку это была первая группа геологов, отправлявшихся на трассу мола, Алексей приехал провожать их на аэродром. Галя сразу похорошела, увидев Алексея, но у нее почему-то вдруг появилось много дел, она и минуты не могла постоять около Алексея. Только когда все прощались, она, не глядя ему в глаза и на мгновение задержав его руку, с каким то вызовом, как бы отвечая Жене, снова сказала о силе, которую он накапливает, и добавила, что очень верит в эту его силу. Галя уезжала в те дни, когда проектирование развернулось вовсю. Шло соревнование между двумя вариантами: вариантом Алексея, стремившегося доказать целесообразность широкого фронта работ на строительстве ледяного мола сразу в нескольких морях, и вариантом Ходова, осторожно проектировавшего небольшой ледяной мол только у Карских ворот, чуть прикрывающий пролив от холодного течения Уже после отъезда Гали было принято окончательное решение, объединившее оба варианта. Алексей и Ходов стали проектировать вместе опытный мол через все Карское море. Он должен был и выяснить условия существования сооружения и вместе с тем создать в Карском море незамерзающую полынью, на которой удастся проверить возможность зимнего судоходства, по крайней мере в этом море, и изучить метеорологические и климатические изменения. При работе бок о бок споры Ходова с Алексеем стали еще ожесточеннее. Спорили из-за всего, из-за любого размера. Какую принять ширину мола, чтобы она выдержала напор льдов? Ведь никто не знал силы, с которой будут давить льды. На какой высоте от поверхности льда расположить радиаторы, чтобы их не заносило снегом? Каждый лишний сантиметр был связан с огромным расходом металла, затратой лишнего труда, дополнительной стоимостью. Ходов упрямо экономил, рассматривая сооружение прежде всего как опытное, ссылаясь на коррективы, которые должна внести природа. Именно природа, по мысли Ходова, вооружит проектировщиков новыми знаниями, опытом, цифрами, данными. Алексей же прежде всего видел в этом моле сооружение, преобразовывающее часть Арктики. Он не мог допустить, чтобы сооружение оказалось бы поврежденным стихией, Арктика непреобразованной, покорение полярных морей отодвинутым на будущие годы. И вот все эти споры, искания, борьба - позади! Каковы теперь отношения между Алексеем и Ходовым? Может быть, они стали врагами? Ведь они так долго боролись! Алексей усмехнулся. Пожалуй, дружбы между ними пока еще и нет, но есть проект опытного ледяного мола - их совместный проект, связывающий их больше, чем может связать симпатия или привычка. Проект существует и завтра будет рассмотрен. Заводы уже изготовляют подвижные кессоны и водолазные костюмы для работы на дне моря. Магнитные членисторукие краны, способные брать трубы с поверхности льда и устанавливать их трубчатым частоколом без прикосновения к металлу человеческих рук. Создаются монтажные машины для установки радиаторов и заполнения их холодильным раствором. Уже выпущены в большом количестве холодильные машины, которые встанут на льду, чтобы полярным летом охлаждать замороженное сооружение, предохраняя его от таяния. Строятся несчетные ветряки, которые силой ветра будут приводить в действие холодильные машины. Вспомнился спор о ветряках и холодильных машинах на общую мощность двадцать миллионов киловатт, с помощью которых Алексей собирался заморозить монолит ледяного мола длиной в четыре тысячи километров. Алексей улыбнулся. Насколько экономичнее решен теперь вопрос! Холодильные машины и ветряки требуются на неизмеримо меньшую мощность - лишь для поддержания мола в замороженном состоянии. Быть может, завтра при рассмотрении проекта кто-нибудь вспомнит о первых, еще не отстоявшихся мыслях Алексея. Завтра, защищая проект мола, Алексей и Ходов, пожалуй, уже не смогут считаться пионерами строительства. Их опередили многие и многие заводы, уже работающие на будущую стройку, опередили геологи, начавшие разведку трассы, в том числе и Галя. За окном светлело. Доходившие до облаков огни исчезли. Исчезли и сами облака, поднялись выше, протянулись к горизонту лучами. К ним в небо поднимались контуры дворцов высоты с устремленными вверх шпилями. Здания эти казались одновременно и могучими и легкими на фоне бело-оранжевых веселых барашков, на фоне светлеющего золотистого неба. Высотные дворцы словно поднимались до самого завтрашнего дня, уже загоревшегося вверху на облаках, до того самого завтрашнего дня, о котором думал Алексей. Ему стало одновременно и грустно и радостно. Почему-то вспомнились Женя и Галя, захотелось кого-то обнять, зажмуриться и засмеяться. Сердце у него сжалось, как бывает, когда захватывает дух. Но это было не оттого, что он смотрел с высоты двадцать пятого этажа. Он весело встряхнул головой: - Здравствуй, завтра!
      Глава третья
      ПОКАЖЕТ ЯСНЫЕ ДАЛИ
      "Группа Волковой исчезла, связь с ней порвана. Поиски радиолокаторами не дали результатов. Вездеход и буровая вышка над поверхностью льда не обнаружены. Самолеты в условиях полярной ночи и отсутствия видимости найти группу не смогли. Ближайший вездеход находится в пятистах километрах. Ему и дано указание идти к месту исчезновения группы! Радируйте ваши распоряжения". Виктор Омулев сжимал бланк в потной руке. Он был в отчаянии. В том, что случилось, он видел прежде всего свое глубокое несчастье. Он только что приехал в Москву, чтобы лично доложить о начатой по его замыслу разведке морского дна со льда. В свое время его остроумное предложение не ждать вскрытия льдов и начала навигации, а установить буровую вышку на вездеходе, который проходил бы через любые торосы, было принято восторженно. Начало строительства приблизилось из-за него, из-за Виктора, на целый год! Он был назначен начальником геологической разведки строительства, это было признанием, уважением, наградой. Торжество Виктора было омрачено упрямством Гали, настоявшей на своем, отправившейся зимой на вездеходе в открытое море для разведки дна. И вот теперь рухнуло все!.. Галя!.. Галя, с которой Виктор связывал свои мечты, Галя, дочь самого Николая Николаевича Волкова, погибла!.. И он, Виктор, должен будет вместо личного доклада о разведке дна по его методу сообщить Волкову о гибели дочери... Он сидел в приемной Николая Николаевича Волкова и не знал, как скажет ему о несчастье. Николай Николаевич сам открыл дверь кабинета, провожая какого-то генерала, и пригласил Виктора. Худой и высокий, на две головы выше Виктора, он не сутулился, - еще чувствовалась военная выправка, - хотя волосы и усы давно поседели. Серые глаза смотрели на Виктора с пристальным вниманием. Он был предупрежден о тревожном звонке Виктора, но самого главного еще не знал. Николай Николаевич прошел за огромный письменный стол и предложил Виктору сесть в кожаное кресло. Как мечтал Виктор о приеме в этом кабинете! А теперь... Он помнил дядю Колю, когда тот еще был парторгом ЦК партии на строительстве Великого волжского гидроузла. Он, Виктор, бывал потом в доме Волковых в дни рождения Гали. В дни рождения... а теперь ее нет. Страшно подумать! А ведь он должен сейчас все сказать... Николай Николаевич был занят телефонным разговором. Виктор ждал. Да, Николай Николаевич очень любил единственную свою дочь, хоть и мечтал когда-то о сыне. Он никогда ее не баловал. Часто признавался, что радуется, находя в ней все те черты, которые хотел видеть в сыне. Вот теперь эти черты и погубили ее. Ну кто ее заставлял ехать в эту рискованную экспедицию? - О чем задумались? - спросил Волков, ничем не выдавая тревоги, которую, несомненно, должен был внушить ему звонок Виктора. Когда Виктор ехал к Волкову, он думал, что сможет поговорить также и об интересующих его делах, но теперь это казалось ему немыслимым. Он молча протянул Николаю Николаевичу радиограмму. Николай Николаевич, не торопясь, надел очки и взглянул на бланк. Видимо, он обладал способностью читать с одного взгляда. Быстрым движением он снял очки и посмотрел на Виктора. - Все меры приняты, Николай Николаевич, экстраординарно, - заговорил Виктор. - Радиолокаторы, самолеты, конечно, и геликоптеры... Вездеход идет к месту аварии... - Пятьсот километров, - выразительно сказал Волков. Виктор видел, как изменился он в лице. - Николай Николаевич, я сам в отчаянии. Я ведь люблю Галю... Может быть, она вам говорила... - Дочь мне говорила все. Так не любят... и не только не любят! Так не руководят!.. Разве можно посылать группы поодиночке? Если бы вы не разделили вездеходы пятьюстами километрами, они могли бы в решительную минуту прийти один другому на помощь. - Я боялся рисковать, Николаи Николаевич. Я лимитировал количество групп. - Боялись?.. - горько повторил Волков. Он порывисто встал и прошелся по комнате. - Какая там погода? - Поземка, переходящая в пургу. Волков был человеком действия. Не обращая внимания на Виктора, он звонил но телефонам, отдавал распоряжения секретарю. Он добился в министерстве отмены распоряжения Виктора о раздельном движении вездеходов во льдах, настоял на расширении фронта работ по разведке грунта до вскрытия льдов, потребовал отправки на грузовых самолетах достаточного числа вездеходов с буровыми вышками. Потом он договорился с полярной авиацией о массированных полетах в районе аварии. - Им некуда идти, - говорил Виктор, стараясь обратить на себя внимание, там нет ни одного обитаемого острова. Берег безлюден... Волков соединился с руководством Главсевморпути. - Могли ли потерпевшие аварию геологи с точки... - он назвал координаты, искать убежища на островах? - Слушая ответ, он, как бы от солнца, прикрыл глаза рукой. - Значит, это так? - переспросил он твердым голосом. - Там нет ни одного обитаемого острова? Жаль... Очень жаль, - Волков повесил трубку. - Прощайте, - он неожиданно протянул руку Виктору. - Меры будут приняты. Виктор растерянно встал. Конечно, сегодня у Волкова не будет никаких деловых встреч. Сутулясь и тяжело дыша, как при одышке, Виктор вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с худощавым человеком, видимо нетерпеливо ожидавшим у дверей. По седой пряди в густых и пышных волосах Виктор узнал академика Овесяна. Тот решительно вошел в кабинет. Николай Николаевич Волков не встретил его, как обычно, у дверей. Он стоял спиной, повернувшись к окну, и по капле отмеривал какую-то жидкость в стакан. Овесян стремительно подошел к Волкову и, ничего не говоря, подвинул ему стул. Николай Николаевич слабо улыбнулся и опустился на стул. Лицо его было бледно. - Не знал, что у вас с сердцем неладно. Извините, прошу вас, за вторжение. Николай Николаевич зажмурился, потом отрицательно замотал головой, быть может думая совсем о другом. - Я рад, что вы пришли, - сказал Николай Николаевич, ничего не объясняя гостю. - Садитесь, курите... Я сам хотел послать за вами... Как вы чувствуете себя в лаборатории? - Тесно. - Тесно? - немного удивился Николай Николаевич, который или справлялся понемногу с собой, или почувствовал действие капель. - Простор сейчас нужен, - заявил Овесян, пряча нераскуренную трубку обратно в карман. - Сейчас необходим настоящий опыт. В грандиозных масштабах, Николай Николаевич. - Хотите выпустить джина из бутылки? - улыбнулся одними губами Волков. - Именно из бутылки. Очень правильно. Покорный джин из бутылки воды. Пора приказывать ему, Николай Николаевич. - Вот об этом мне и хотелось поговорить с вами, Амас Иосифович. В свое время вы писали нам об использовании атомной энергии при оттаивании слоя вечной мерзлоты. - Да, на Дальнем Востоке, на Колыме... где-нибудь у черта в турках... Только, пожалуйста, подальше. - Я думаю, что первую такую установку мы вам разрешим соорудить... задумчиво сказал Волков, вставая и подходя к карте. - Но только не на Дальнем Востоке, а в проливах, в полярном море. И на более значительную мощность, чем вы намечали в своей докладной записке. - В тундре? Хотите растопить слой вечной мерзлоты на всем полярном побережье? - Хотя бы в районе одного моря. - Готов! Но выгодно ли начинать с таких северный районов? Все же лето там слишком коротко для сельского хозяйства. - На Камчатке, на горячей земле в районе вулканов, как вы знаете, снег и зимой не держится, зеленая травка растет. - Понимаю. Не только растопить слой вечной мерзлоты, но и подогревать землю? - Это будет грандиозный опыт, - сказал Николай Николаевич и, подойдя к двери, плотно запер ее. ...Когда Виктор вышел в приемную, он удивился, что в ней так людно. На диване с чертежами в руках сидели Алексей, Ходов и отец Виктора, академик Омулев. Виктор с ужасом заметил, что Алексей поднимается, чтобы подойти к нему, и, съежившись, трусливо прошмыгнул мимо удивленного Алексея в коридор. Прием у Николая Николаевича Волкова затягивался. Этим особенно был недоволен лысый, худой и сутулый старик с отвисшей нижней губой. Он что-то жестко выговаривал секретарю, указывая на часы, а тот инстинктивно отодвигался от старика, который, видимо, брызгал слюной. - Профессор Сметанкин, - шепнул Ходову академик Омулев. - Перманентный оппонент. Ходов озабоченно покачал головой. Наконец из кабинета Волкова стремительно вышел академик Овесян. Он не прошел, а пролетел через приемную, никого не видя. Перед остановившимся в дверях Николаем Николаевичем появилась скрюченная фигура лысого профессора. - Осмелюсь напомнить о назначенном мне времени приема, - произнес старик. Волков провел его к себе и, извинившись, справился по телефону, вылетели ли на поиски самолеты. Профессор Сметанкин не обратил на тревожный вопрос Волкова никакого внимания. Совиными, выцветшими глазами он оглядывал кабинет, в котором ему все не нравилось: и тяжелый длинный стол для заседаний, и отделанные мореным дубом стены, и гигантский книжный шкаф с приоткрытой дверцей, из которого Волков, видимо, только что брал книгу. - Прошу вас, - обратился к посетителю Волков, пристально глядя на него. Не заметил Сметанкин и того усилия, с которым произнес Волков эти простые слова. Сметанкин, всегда чувствуя себя скверно, никогда не интересовался чужим состоянием. Он желчно начал: - Сочту необходимым повторить уже изложенное в моей докладной записке Совету Министров... - ...разосланной в копиях в Академию наук, Институт океанологии, Министерство строительства полярных предприятий, в "Правду". - Совершенно точно. И еще в Министерство государственного контроля. Всем полезно познакомиться с изложенными в записке мыслями, и я весьма удовлетворен, что мне удалось добиться у вас приема, чтобы лично высказать их. - Стремлюсь, чтобы приема у меня не приходилось добиваться. - Очень рекомендовал бы сменить всех ваших секретарей. Слишком молодые люди. Я искренне скорблю, что не получил до сих пор ответа на свою докладную записку. Как известно, дело не касается меня лично, и это позволяет мне быть настойчивым. Мне, уважаемый Николай Николаевич, ничего уже не надо, ровным счетом ничего... У меня в жизни осталась одна только наука, и да простится мне, если я взял на себя непосильное бремя хранить ее как священное сокровище. Николай Николаевич поморщился. Чем-то этот лысый человечек с птичьим профилем и острым подбородком походил на древнего верховного жреца храма какого-нибудь бога Ра... "И о науке своей говорит, как жрец-хранитель". - Я хочу предотвратить горестную ошибку, которую готовы совершить весьма почтенные организации, призванные беречь народные средства. Николай Николаевич нахмурился. Позвонил телефон. Волков нетерпеливо спросил о числе самолетов. Гость раздраженно высморкался и продолжал: - Итак. О строительстве фантастического мола в полярных морях. Проектанты воображают, что в отгороженную прибрежную часть морей будет поступать достаточно тепла, чтобы море у берегов не замерзало! В этом невежественном неведении уважаемых проектантов поддерживает мой высокочтимый, но сумасбродный коллега-романтик Александр Григорьевич Петров. В своей докладной записке я убедительно показываю, что тепла нордкапских вод, которые будут поступать через Карские ворота в отгороженную часть морей, окажется досадно мало. И ничуть не поможет то обстоятельство, что холодным течениям закроют доступ с севера. Очень жаль как раз, что течениям с севера закроют доступ, ибо именно оттуда и впадают в полярные моря основные массы теплых атлантических вод, которые, как известно, идут по донным ложбинам на глубине двухсот-четырехсот метров. Авторитетный, но легкомысленный океановед Петров ошибочно оперирует общеизвестным фактом, что в Карское море атлантические воды приносят тепла в сорок раз больше, чем приносили в лучшие времена сибирские реки, пока их не повернули вспять. В свое время, если помните, я противился этому, доказывая, что поворот рек вредно скажется на арктической навигации, и имел при том уровне науки все основания. Ныне тепло Атлантики в основном привносится в северную, а не в южную часть морей. Отгородите южную часть морей, и вы отгородитесь от тепла Атлантики. Через Карские ворота этого тепла привнесется печально мало. Я взываю к научной совести своих коллег, я взываю к государственной совести наших руководителей! Взгляните на вещи трезво. Мы не имеем права пренебрегать географической наукой! Мы заведомо знаем, что мол в полярных морях не улучшит, а ухудшит судоходство. Мое старое сердце, если хотите, сердце всенародного скряги, обливается кровью и желчью, когда я думаю о народных деньгах, затраченных на бессмысленное проектирование вредного сооружения. И не только на проектирование. Начаты бесцельные разведывательные работы. Геологи бродят во льдах... Николай Николаевич болезненно зажмурился. Сметанкин, ничего не замечая, продолжал брызгать слюной, доказывая всю несостоятельность замысла проектантов ледяного мола. Доводы его были обоснованы, цели благородны, почти фанатическая настойчивость, казалось, могла сокрушить любое препятствие. - Мы благодарны вам за ваше предостережение, уважаемый Дмитрий Пафнутьевич. Ваша докладная записка уже рассмотрена. Я уполномочен заверить вас, что все необходимые выводы из нее будут сделаны, - глухо сказал Волков. - Вывод может быть лишь один. Надо защитить, охранить наши моря. - При вынесении решения, Дмитрий Пафнутьевич, мы учтем, что, кроме морей, существует еще и суша. - При чем тут суша? - забормотал Сметанкин. - При чем тут суша? Не понимаю. Николай Николаевич встал. Старик тоже поднялся, кряхтя и хватаясь за бок. Теперь, когда он кончил говорить, перестал метать свои отравленные благородной яростью стрелы, он сразу превратился в слабого, больного старика. Что-то ворча под нос, старый профессор удалился. Николай Николаевич провел рукой по седым, коротко стриженным волосам. Лицо его потемнело, осунулось. Ему стоило больших усилий заставить себя снова пойти к двери. Открыв ее, он обратился к проектантам мола: - Михаил Дмитриевич, товарищи Карцев и Ходов, попрошу вас пройти ко мне. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если я приму в вашем присутствии нескольких товарищей? Мне не хочется заставлять вас скучать. Произошла непредвиденная задержка. Вместе с защитниками проекта ледяного мола Николай Николаевич пригласил в кабинет и металлургов, проектировавших металлургический гигант близ Голых скал. Алексей хорошо знал Николая Николаевича. Не раз он бывал в гостях у Гали и мальчиком, и юношей, и уже взрослым человеком. Дядя Коля, как называли Галиного отца ее приятели, крайне занятый, любил молодежь и всегда находил время для товарищей своей дочери. Алексей удивился перемене в лице Николая Николаевича. Металлурги развернули генеральный план арктического гиганта. Николай Николаевич бегло взглянул на него. - Вы верно говорите, товарищи инженеры, что металлургия - это транспорт, транспорт и транспорт. - Он посмотрел в сторону Алексея и Ходова. Генеральный план завода - это план подъездных путей. И здесь главный недостаток проекта. - В чем вы его видите, Николай Николаевич? - осведомился главный инженер, полный человек с холеным лицом и властно сведенными бровями. Волков встал из-за стола и подошел к окну, словно разглядывая что-то на улице. - Здесь у нас с вами чудесная погода... конец мая, - сказал он. - А там... - он помолчал, - а там, в Арктике, сейчас пурга. - Он резко отвернулся от окна, оперся руками за спиной о подоконник, все такой же подтянутый, высокий. - Пурга! Вы понимаете, что такое арктическая пурга? - Я работал на сибирских металлургических гигантах. Я знаю, что такое сибирские бураны, - обиженно сказал проектировщик. Алексей и Ходов переглянулись. - Пурга... - задумчиво повторил Волков. - Я сам не представляю ее. Но вот присутствующие здесь Василий Васильевич Ходов, знаток Арктики, и товарищ Карцев, два года там пробывший, скажут вам, что это такое. И вы убедитесь, что нельзя подъездные пути на арктическом заводе строить так, как строят их на юге и даже в Сибири. Пути занесет снегом, транспорт встанет, а ведь металлургический процесс не потерпит перерыва. - Значит, нужно уходить под землю? Связать цехи сетью метрополитена? - Это может оказаться слишком дорогим. Подумайте о легких наружных тоннелях, о тонких, лежащих на поверхности трубах, внутри которых зимой ходили бы поезда. - Это очень интересная мысль, Николай Николаевич... Он отпустил металлургов, говоря: - Мы готовим сейчас крупное мероприятие по обеспечению круглогодичной арктической навигации. Я думаю, что вы и сами понимаете - ваше отставание нетерпимо. Вошел секретарь и доложил, что звено самолетов, вооруженных радиолокаторами, во главе с летающей лодкой Дмитрия Росова уже вылетело и направилось к месту поисков. Волков кивнул головой. Минуту Волков сидел молча, смотря вниз, погруженный в свои мысли. Потом он встал. - Партия требует, - говорил он вошедшим архитекторам, рассматривая проект нового города, - чтобы города будущего были замечательными городами. Будущим жителям Арктики, пожалуй, мало будет снежных ландшафтов и полярных сияний. Помимо обычного бытового комфорта, вы должны создавать для них сады, парки, аллеи... Да, да! Крытые улицы, оранжереи. Но не думайте об оранжереях с парным воздухом и земляным запахом, в которых садовники выращивают огурцы. Огурцы тоже надо выращивать, но крытые Садовые улицы и бульвары за Полярным кругом насыщайте теплым морским воздухом и освещайте не только фонарями с солнечным спектром, но и невидимыми ультрафиолетовыми лучами, чтобы цветы росли там даже зимой. - Отапливать целый город вместе с площадями и улицами? Но это не видано нигде в мире! - сказал один из архитекторов. - Не говорите так при академике Омулеве, - предупредил Волков. - В Институте холода разработан метод "отопления холодом". Архитектор недоуменно посмотрел в сторону академика. Тот улыбнулся и пояснил: - Обычный принцип теплового насоса и полупроводники. Еще в прошлом веке было открыто: при нагревании одного конца спая полупроводников другой конец охлаждается. Мы теперь поступаем наоборот. Охлаждаем на холодной улице один конец полупроводника, а другой его нагревающийся конец отапливает помещение. - Видите! Именно в ваших городах можно будет реализовать эту вчерашнюю мечту. Отапливаемые крытые улицы. Электромобили, не загрязняющие воздух... Лыжные прогулки в полярную ночь за чертой города... Интереснейший труд в Заполярье, жизненные удобства и романтика стихии, скованного моря, мороза, пурги... - Волков умолк. Он молча прощался с уходящими архитекторами, потом устало опустился на стул. - Вот... - сказал он задумчиво, - словно и побывали в будущей Арктике, он поднял глаза на Алексея, Ходова и академика Омулева. - Будет, непременно будет в Арктике незамерзающая судоходная магистраль. Отгородит ее от Северного Ледовитого океана ваш ледяной мол... - Волков задумался. Рассуждаем об отоплении холодом крытых городов... А ведь пора подумать об отоплении целого края. Вы, авторы проекта, задумав строить мол, решали только транспортную задачу. Партия думает о большем. Нужно решить грандиозную задачу изменения климата Арктики, решить задачу изменения климата пустынь. А главное, решать эти две задачи комплексно, как одну общую. Именно такой след на Земле должны оставить те отважные люди, которые шли на север, отдавали свои жизни... - и Волков снова умолк. Алексей не понял, что крылось за словами Николая Николаевича. До него только дошла мысль о комплексном решении задачи преобразования климата холодной Арктики и знойных пустынь. Как ясно видит этот человек дали завтрашнего дня! Алексей думал, что выдвинул грандиозную идею, а она бледнеет перед масштабами планов этого человека. Волков молча расхаживал по кабинету, высокий, прямой, сосредоточенный. Он остановился у окна и снова накапал из пузырька в стакан. Ходов и академик Омулев переглянулись. - Простите, друзья мои, - сказал Волков, залпом выпив содержимое стакана. - Мне следовало бы подробно рассмотреть законченный в Институте холода проект ледяного мола... Алексея поразило сейчас выражение лица Волкова. На первый взгляд оно могло показаться обычно спокойным, но болезненно приподнятые у переносицы брови говорили о напряжении воли, старающейся подавить что-то рвущееся наружу. - Начало полярной стройки ледяного мола предрешено, - сказал Волков. - Мне поручено подготовить решение... Алексей забыл о возникшей было тревоге за Николая Николаевича. Радость овладела всем его существом, ему хотелось вскочить, кричать, обнимать всех, кто находился в кабинете. - Надо бы поговорить с вами обо всем, - продолжал Волков. - Надо бы... да не могу, - он остановился, тяжело дыша, вынул платок и вытер лоб. - Не могу... Дело в том, друзья мои, что Галенька... Галчонок мой, дочурка... погибла она... Волков отвернулся. Алексей не сразу понял. В нем еще бушевала невысказанная радость. Мол будет построен! И вдруг... Что такое? Галя погибла? Он вскочил и, забыв, что находится в кабинете министра, подбежал к Николаю Николаевичу и обнял его за плечи. Волков, не оборачиваясь, нашел руку Алексея и крепко, по-мужски сжал ее, потом решительно подошел к столу: - Проверить надо, что дали поиски. Ходов покачал головой: - Полярная ночь... Пурга...
      Глава четвертая "ПОДВОДНОЕ СОЛНЦЕ"
      Встречи с Николаем Николаевичем Волковым были для Овесяна на протяжении многих лет поворотными пунктами в жизни. Лет за пять до Великой Отечественной войны в Московский университет явился мальчик, которому не было и шестнадцати лет. Он приехал из глухого уголка Армении и привез письма от отца-колхозника и от местной комсомольской организации. Мальчик требовал, чтобы его допустили к приемным экзаменам. Настойчивый комсомолец, которому везде отказали, дошел до аппарата ЦК партии. Познакомившись тогда с пареньком, Николай Николаевич понял, что у юноши поразительные способности. Он осторожно обратил на это внимание людей, от которых зависело решение вопроса. К мальчику присмотрелись и сделали для него исключение из правил. Он был принят в университет, а через три года Николай Николаевич поздравил Арамаза Овесяна с блестящим и досрочным окончанием Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Юноше не было и девятнадцати лет. Он заявил о своем желании защищать диссертацию на ученую степень кандидата физико-математических наук. И через год действительно защитил диссертацию, о которой говорили, что она могла бы быть докторской. Перед двадцатилетним ученым открылась широкая дорога. Крупнейшие физики смотрели на него с надеждой. Пролетел еще год, и началась Великая Отечественная война. К Николаю Николаевичу пришли из Академии наук. Его просили воздействовать на Овесяна, решившего уйти добровольцем на фронт. Николай Николаевич долгий вечер беседовал с молодым человеком и не стал отговаривать его. Лейтенант Овесян был упомянут в одной из сводок Совинформбюро. Потом Николай Николаевич потерял Овесяна из виду. Однако вспоминал его не раз. И вот в последние дни войны член Военного совета одной из штурмовавших Берлин армий генерал-лейтенант Волков встретился с боевым командиром, отличившимся при взятии вражеской столицы. Это был молодой и в высшей степени способный, как отрекомендовали его Волкову, полковник Овесян. Еще гремели разрывы снарядов, еще трещали автоматные очереди и последние остатки фашистских полчищ сдавались в плен, а генерал-лейтенант и полковник беседовали... о физике. Узнав мысли офицера-физика о внутриядерной энергии и услышав его опасения о возможном ее использовании для враждебных нам целей, Николай Николаевич Волков пожалел, что в свое время не подсказал молодому физику, где он может выполнить свой патриотический долг. Впрочем, разговор был не только о физике. Волков узнал, что Овесян женился на боевой подруге связистке Кате. Она потеряла в сражении руку и теперь ждет мужа с дочками-двойняшками, которых Овесян еще не видел, но уже называл общим именем Сашоль и Сашу и Олю. Кончилась война в Германии. Прогремел атомный взрыв в Японии. Николай Николаевич Волков написал Овесяну, советуя демобилизоваться. Сам Николай Николаевич уже снял генеральский мундир. Назначенный на ответственный пост, он был занят выполнением плана послевоенной пятилетки. Вскоре и Овесян вернулся в лабораторию физики. Николай Николаевич любил стремительные, ищущие натуры и уже не выпускал Овесяна из виду. Он рекомендовал его для участия в работах по изучению космических лучей на горе Арагез. Докторская диссертация Овесяна об элементарных частицах неизвестных до того времени размеров наделала много шуму в научных кругах. Молодой профессор Овесян начал чтение своих знаменитых лекций в университете, куда он поступил шестнадцатилетним мальчиком. Только один год читал профессор лекции, на них приходили студенты из других вузов, инженеры, даже профессора. Но педагогическая деятельность не пришлась по вкусу этому неуемному человеку. Напрасно Николай Николаевич пытался уговорить его. Овесян посвятил себя исследовательской работе и немедленно занялся массовым внедрением научных открытий в производство.