Планета бурь

      - Робот! - объявил Добров. - Илья! Мы слышим робота! Он несет какую-то чушь.
      - Худо, - отозвался Богатырев, делая крутой поворот по петле ручья. Видимо, машина не контролируется людьми.
      - Я сейчас попробую связаться с ним по радио, - предложил Роман Васильевич. -. Алеша, давай передачу на его волне. Эй вы, Железный Джон или как тебя там... Слышишь меня? Черт бы побрал эту стервозную атмосферу! Треск, шум, шабаш на Лысой горе. Дьявольщина!
      Робот, вероятно, принял радиограмму с вездехода, но... его создатель инженер Томас Керн рассчитал свою удивительную машину лишь на вежливое обращение.
      Может быть, услышав слова раздраженного Доброва, робот просто замолчал.
      - Хэлло! - надрывался Добров, перенеся свою злость на замолчавшую машину. - Чертова железная кукла! Проклятый автомат! Требую ответа! Перехожу на прием.
      Робот молчал.
      - Слушай, Роман, - сказал Богатырев, снова поворачивая вездеход, - а ты поспокойнее, повежливее...
      - Что ты, смеешься? Атмосфера или машина способна обидеться?
      - Ну, не машина... а тот же Аллан Керн, который тоже может тебя слышать.
      - Ну хорошо. Хэлло! Хэлло, уважаемый Железный Джон, вы слышите меня? Прошу вас ответить.
      Алеша услышал в шлемофоне:
      - Слышимость сорок шесть и пять десятых процента. Мешают грозовые разряды, - безучастно ответил робот.
      - Где американцы? Где Керн и Вуд? Где ваши хозяева?
      - Хозяева неизвестны. Рабовладение запрещено американской конституцией. Я свободная мыслящая машина, - проскрежетал в ответ робот.
      - Черт возьми! - вскипел Добров, - Ответите мне или нет?
      Робот молчал.
      - Хэлло, Джон, -: взял себя в руки Добров.Очень прошу вас, информируйте, пожалуйста, о положении ваших спутников.
      - Положение горизонтальное, - ответил робот.
      - Где вы находитесь?
      - Под каменным сводом.
      - Все ясно! - воскликнул Добров. - Они в пещере. Вот почему локатор Маши потерял робота. Хэлло, уважаемый Джон, что говорят ваши спутники?
      - О диких потомках, которые выживут на Венере.
      - На американцах есть шлемы?
      - Нет.
      - Венерянка! Илья! Они так же бредят, как и Алеша.
      - Плохо, - нахмурился Богатырев. - Сумеет ли робот сделать укол? Дай-ка, я сяду на связь.
      Добров и Алеша уступили место Илье Юрьевичу у радиоприемника. Добров сел за руль.
      - Слушайте, Джон, приятель, - сказал Богатырев, - у ваших спутников лихорадка.
      - Лихорадка, малярия, инфлуэнца, грипп, - произнес робот.
      - Нужен укол хиноциллина.
      - Укол, шприц, продезинфицировать кожу...
      - Верно, верно, Джон, старина! Молодчина! Прошу вас, возьмите в вашей походной аптечке хиноциллин.
      Слова Богатырева прозвучали в устройстве электронной машины, бездеятельно стоявшей под каменным сводом, и робот ожил. Он получил программу действия.
      Теперь уже все выводы электронного устройства становились безукоризненными, задания исполнительным механизмам - четкими, движения электромагнитных мускулов - уверенными.
      Робот нашел и открыл походную аптечку, которую носил за плечами, отыскал по номеру хиноциллин и шприц, склонился над Алланом Керном, продезинфицировал ему шею - единственное открытое и доступное место - и артистически сделал укол.
      Затем он перешел к Гарри Буду.
      Молодой человек метался, перекатываясь по камням пещеры. Робот гонялся за ним с нацеленным шприцем, но Вуд словно нарочно увертывался. Кончилось тем, что робот сделал укол в пятку Гарри, защищенную толстой подошвой и каблуком, и едва не сломал шприц.
      Действие хиноциллина оказалось мгновенным. Аллан Керн пришел в себя и сразу оценил положение:
      - Лихорадка... испарения... хиноциллин! О Томас! Любимый брат мой! Вы создали чудо! Ваш Джон поставил диагноз, он лечит... Клянусь, это даже больше, чем нужно для управления государствами, как учил мой брат. И, конечно же, роботы заменят людей на Земле!
      Аллан Керн для надежности отобрал у робота шприц и сделал Вуду укол сам. Потом он надел на себя и на Гарри шлемы и снова упал на камни.
      Но теперь это был освежающий, живительный сон.
      Керн и Вуд спали так крепко, что не слышали тщетных радиовызовов Доброва.
      Глава пятая
      ТРИНАДЦАТЬ БАЛЛОВ
      Вездеход плавно скользил по спокойной речке, в которую, раздвинув берега, превратился ручей.
      Заросли кончились сразу, и исследователи оказались на морском берегу.
      До самого горизонта простиралось ревущее море поразительного цвета серебро с чернью.
      Перед путниками словно клокотал расплавленный металл. Гигантские валы обрушивались на прибрежные утесы, сотрясая их ударами титанических молотов.
      Добров подвел вездеход к' берегу, машина легко выбралась на камни и остановилась. Трое молча вскарабкались на утес.
      Бушующий океан был разлинован белой пеной и темными полосами. Бешеный ветер загибал гребни волн, вытягивал вперед их белые гривы. Они кружевными карнизами перекрывали на огромной высоте провалы между волнами.
      Илья Юрьевич поднес к глазам бинокль. Ветер трепал его седеющие волосы, завладел оправленной в серебро бородой. На берегу путники стояли без шлемов, радостно захлебываясь плотным бодрящим воздухом, совсем иным, чем в болотной чаще.
      - Сколько же баллов шторм, Илья Юрьевич? - спросил Алеша.
      - Баллов одиннадцать.
      - По двенадцатибалльной земной шкале, - усмехнулся Добров. - На нашей скорлупе такое море не переплыть.
      - Назад предлагаешь повернуть? - нахмурился Богатырев.
      - А что здесь можно предложить? - резко повернулся к нему Добров.
      - Что предложить? - вспыхнул Алеша. - Я не предлагать буду, а просить... Я прошу, Илья Юрьевич, 89 разрешить мне одному переплыть пролив и вернуться с американцами. Если через два дня нас не будет, добирайтесь пешком до ракеты и стартуйте на Землю без нас.
      Богатырев спрятал бинокль в футляр, положил руку на плечо Алеше и повернулся к Доброву: - Боишься, значит, что утонем?
      - Я страха не знаю, Илья, - нахмурился Добров. - Но уверен, что утонем.
      - О страхе я думал. И даже поговорку придумал: Как храбрый страхи переборет, Так сильный духом - боль и горе.
      В это вдуматься надо. Человек хоть и с душевной болью, но перенесет горе. А страх, как и боль, человеку не зря природой дан. Боль сигнализирует о болезни, а страх предостерегает и бережет. Бояться нужно. Я, например, и не скрою, что боюсь такой бури. Но ведь храбрость не заменяет страха, а побеждает его. Проявляется она людьми ради людей...
      - Я тоже забочусь о людях, об удачном исходе великого научного опыта, - упрямо сказал Добров.
      - Наука, Роман, не злобное божество, жаждущее жертв. Наука гуманна. Ради нее нельзя оставить на гибель людей.
      - Если бы я верил в удачу, в то, что мы им поможем! - с горечью воскликнул Добров.
      - Люди в древности переплывали Тихий океан на плотах, а у нас амфибия... - вмешался Алеша.
      - Значит... - поднял вверх брови Добров, выжидательно смотря на Богатырева.
      - Плывем, друг Роман, плывем... - примирительно сказал Илья Юрьевич.
      - По-моему, двенадцать баллов, - как ни в чем не бывало заметил Добров, оценивающе глядя на море.
      - Пожалуй, - согласился Богатырев и взял за плечи обоих помощников.
      Крепко притянув их к себе, он сказал им одну только фразу...
      Добров хлопнул себя по лбу.
      Алеша заглянул ему в лицо: - А инструкция? - ехидно спросил он.
      Добров отмахнулся от него.
      Алеша был восхищен Ильей Юрьевичем. Как просто 90 яаходил он всегда нужное решение! Как хотел бы он, Алеша, походить на Илью Юрьевича!..
      Дед Ильи Юрьевича Богатырева, на которого тот всегда старался походить, тоже профессор и тоже Илья Юрьевич, еще в детстве, в войну, потерял родителей и стал сыном полка: воспитанником воинской части. После детдома, где он бережно хранил полученную им боевую медаль, он попал в экспедицию под начальство известного профессора-палеонтолога и знаменитого писателяфантаста Ивана Ефремова, который сумел привить ему любовь к знаниям и романтике. Он повидал в каменной пустыне Гоби величайшее кладбище динозавров и мечтал о звездах. Оставшись на Дальнем Востоке, он учился в мореходном училище, ходил матросом под парусами и на каботажных судах в Тихом океане, влюбившись в море, всегда изменчивое и прекрасное.
      Учился Илья, по настоянию своего шефа, в Московском университете; еще студентом отправился в двухгодичную палеонтологическую экспедицию и по возвращении вдруг поступил в Горный институт, который и закончил, мечтая о том, как будут прорывать глубочайшие шахты, открывающие сокровенные тайны Земли.
      Впоследствии горный инженер Богатырев был удостоен за палеонтологические открытия степени доктора биологических наук. Однако всеобщее признание он получил совершенно неожиданно как геолог, заложив основы новой науки, возникшей на грани познания мертвой и живой природы. Он нашел новейшие методы открытия каменного угля, газа, нефти, торфа...
      Но поворотным в исследовательском пути профессора Богатырева был I960 год, когда в Одесских катакомбах были обнаружены кости древних животных, ископаемых страусов, верблюдов и гиен, относящихся к эпохе верхнего плиоцена. Им насчитывалось миллион лет. Кости привлекли внимание ученых тем, что были...
      искусно обработаны в сыром состоянии!..
      Илья Юрьевич вылетел в Одессу и принимал участие в изучении древних костей. На них были обнаружены точно вырубленные окошечки, пазы, желобки, абсолютно правильные круглые отверстия... Казалось, что кости обработаны металлическим инструментом!.. Однако профессор Богатырев доказал, что это работа моллюсков, а не загадочных пришельцев из космоса.
      Но проблема посещения Земли в прошлом представителями инопланетных цивилизаций настолько заинтересовала профессора Богатырева, что он отправился в Сахару и изучал там наскальные изображения существ в скафандрах, созданных древними художниками шесть тысяч лет назад в скалах Сефара. А в Японии его привлекли найденные при раскопках статуэтки, словно сошедшие с сахарских скал...
      Он изучал в Британском музее череп из свинцового рудника Брокен-Хилл в Родезии и установил по маленькому, идеально круглому отверстию на левой теменной кости, что неандерталоидный человек был убит в Африке сорок тысяч лет назад пулей!
      Он изучал отпечаток подошвы с характерным геометрическим рисунком, оставленный миллион лет назад на песчанике пустыни Гоби и обнаруженный совместной советско-китайской палеонтологической экспедицией под руководством Чжоу Мин-чена в 1959 году.
      Особое его внимание привлекла знаменитая Баальбекская веранда в горах Антиливана. Чтобы изучить ее, он отправился в Ливан и там поражен был видом сооружения, сложенного много тысяч лет назад из плит весом более тысячи тонн каждая. Одна из таких исполинских плит и ныне лежит в древней каменоломне, откуда плиты поднимались неведомым способом на холм и там - на семиметровую высоту сооружения. Современным техническим средствам это было бы не под силу. Кто мог сделать это в древности?
      В Южной Америке он побывал в пустыне Наска, где был поражен идеально прямыми каменными дорогами, никуда не ведущими, которые очень походили на взлетные полосы. Но кто мог пользоваться ими тысячи лет назад? Так же, как и "посадочными знаками" в виде различных фантастических фигур, видимых лишь с большой высоты.
      Профессор Богатырев связывал все это воедино. Он стремился воссоздать историю Человека, историю возникновения и развития самого молодого на Земле существа, которому всего лишь около миллиона лет и которое, несмотря на свою сравнительную слабость и неприспособленность, неизмеримо возвысилось над всем животным миром.
      И больше всего интересовало профессора Богатырева то обстоятельство, что изумительным органом, давшим человеку всепобеждающую способность мыс92 лить, - развитым мозгом человек обладал уже на самой заре своего появления.
      Найти человека или получеловека с недоразвитым мозгом науке не удалось.
      Не привелось это сделать и профессору Богатыреву.
      И уже на склоне лет, глубоким стариком, завещал он эту свою мечту маленькому внуку Илюше. И этот завет старого ученого Илья Богатырев-внук пронес через всю жизнь, тоже став видным ученым и космонавтом.
      Палеонтолог, как и дед, профессор Богатырев-младший устремился в космос неспроста. Вместе со своим учеником Алешей Поповым он участвовал в одной из лунных экспедиций, а теперь достиг наконец и чужезвездной Венеры, имея на это особые основания.
      Именно на этой планете, твердо веря в существование жизни близ 82-й звезды созвездия Эридана, профессор Богатырев рассчитывал проверить никому пока не известные выводы своего знаменитого деда.
      Но даст ли природа Венеры-2 желанный ему ответ?
      Профессор Богатырев занял место на носу вездехода. Доброе уселся за руль на приподнятой корме. Алеша не расставался с кинокамерой.
      Его восхищал невиданный прибор.
      Добров включил воздушные насосы. Вездеход, подняв под собой облако песка с отмели, приподнялся и двинулся на воду.
      Уровень реки колебался при каждом ударе морских волн. Кратковременные приливы и отливы чередовались один за другим.
      Маленький вездеход дерзко ринулся навстречу бегущим из открытого моря водяным хребтам.
      Первая же волна, накрыв его пеной и обдав путников потоками воды, подбросила суденышко на гребень.
      Взлет был так стремителен, что люди ощутили свинец в голове, боль в висках. Но в следующее мгновение они уже проваливались в бездну, теряя, как в космосе, вес... Высоко над их головами протянулся кружевной полог пены.
      Вода стекала по прозрачным колпакам. Алеша бодро крикнул про автомобильные стеклоочистители, которые здесь пригодились бы...
      Добров, закусив губу, вел вездеход.
      93 Берег с черными утесами, о которые мог разбиться вездеход, отодвигался назад. Но валы стали страшнее, ветер свирепее. Он срывал вездеход с гребней волн, силился сбросить его назад. Доброву стоило огромных усилий удерживать машину на курсе.
      - Тринадцать баллов, ребята! Тринадцать! - весело сказал Илья Юрьевич. - Двенадцать баллов - это только на Земле предел...
      Алеша уже не видел набегающих волн. Ему казалось, что сам океан, весь мир вместе с небом и тучами, с валами и горами то проваливается, то взлетает... Колебалась сама планета, более того - вся Вселенная...
      Сила шторма нарастала. Теперь, когда суденышко взлетало на гребень волны, нужно было изо всех сил держаться за борта, чтобы не вылететь...
      Алеша дрожал от радостного напряжения, от ощущения безотказности подчиненной им техники. Он верил, что они переплывут "Берингов пролив", как называл он мысленно это море, доберутся до другого континента, где оказались американцы.
      Стараясь увидеть "их берег", Алеша заметил странную, быстро летящую тучу. В очертаниях облаков легче всего вообразить фантастические фигуры... Он не поверил себе:
      - Илья Юрьевич, что это там летит?
      Богатырев приложил к шлему ладонь, словно защищаясь от никогда не видимого здесь Солнца.
      - Худо! - сказал он и потянулся за ружьем.
      В небе летело чудовище.
      Его изогнутые дугой крылья с острыми шипами с задней их стороны накрыли бы океанский корабль от носа до кормы. Скользившее над пенными гребнями белое брюхо было под стать исполинским валам. Зубчатый гребень на спине переходил в вытянутый чешуйчатый хвост размером больше крыла. В вытянутой зубастой пасти мог поместиться вездеход.
      Только на чужезвездной Венере с ее плотным воздухом, пользуясь ураганом, мог лететь гигантский ящер...
      Он выискивал в волнах добычу, способный поднять из воды в когтистых лапах даже земного кита, унести его в облака...
      Богатырев вскинул гранатное ружье. Но пробьют ли чешую гранаты? А в глаз при качке разве попадешь!
      Исполинский птеродактиль приближался. Богатырев 94 выстрелил. Сменив ружье, он сумел выпустить две гранаты в брюхо чудовища.
      Но живот хищника, очевидно, был защищен едва ли не лучше всего. Ведь ему приходилось иметь дело с острыми шипами на хребтах жертв... Гранаты только разъярили зверя.
      Бреющим полетом, срезая концами перепончатых крыльев пену гребней, ящер полетел на вездеход.
      Алеша дивился, смотря на чудище. Настоящий дракон из старых сказок. Дракон! Такого же "драконьего птенчика" сбивал своим свистом Соловей-разбойник.
      Алеша расширенными глазами посмотрел на Илью Юрьевича. Тот понял его без слов.
      А Доброе уже возился с аппаратом ультразвуковой разведки, который они с Алешей перемонтировали...
      - Нет! Врешь! Знаем, чем тебя взять! Знаем! - крикнул Алеша, бросаясь к прибору.
      Чудовище, поставив одно крыло выше другого, делало мастерский вираж, снова выходя на жертву.
      Угрожающе приближались разверзнутая зубастая пасть, чешуйчатая грудь и бороздящий по пенным гребням хвост, оставляющий буруны.
      Доброе включил прибор.
      Невидимый ультразвуковой луч пронзил плотный венерианский воздух и уперся в бронированное тело исполинского ящера.
      Никто из людей, одетых в скафандры, не почувствовал сейчас ультразвука. Ультразвук бил по чудовищу направленным лучом, поражая его нервные центры.
      Люди не были даже уверены, работает ли прибор...
      Чудовище продолжало лететь, круто снижаясь. Его хвост задел за гребни волн, ушел в воду.
      Птеродактиль был уже мертв, но исполинская его туша по инерции летела на прежнюю цель, и всей многотонной тяжестью обрушилась она на утлое суденышко, накрыв его собой.
      Все было кончено в одно мгновение. И вездеход и труп зверя исчезли в кипящей пене.
      Бешеный ветер срывал ее с острых гребней. Исполинские валы катились к берегу, чтобы разбиться об утесы.
      Даже следов суденышка и дерзких храбрецов, пытавшихся помочь собратьям, не осталось на поверхности яростного венерианского моря,
      Глава шестая
      ОДНА В КОСМОСЕ
      Мэри Стрем была одна в кабине, одна на корабле, одна, как ей казалось, во всем космосе.
      Любая женщина на ее месте могла бы сойти с ума.
      Мэри не сошла с ума, но она потеряла способность чтолибо ощущать... Не только за стенками корабля была пустота. Пустота была в ней самой.
      Гарри больше не было.
      Неестественно жестким голосом сообщила она об этом командору экспедиции. Она должна была сделать такое сообщение и передала его, не веря себе, не желая поверить...
      Она ждала, что русские повернут обратно - ведь им некого было больше спасать.
      Радиоволны из-за магнитных бурь не проходили, и Мэри на протяжении нескольких кругов, которые сделал "Просперити" вокруг планеты, не имела связи с вездеходом. Она ждала радиограммы с корабля "Знание", и вдруг радиолокатор обнаружил вездеход не около ракеты, а в открытом море.
      Мэри с бьющимся сердцем отрегулировала экран локатора на предельное увеличение. Она четко различила качающийся, очевидно, на волнах силуэт амфибии.
      Но на радиовызовы русские не отвечали. Мэри не могла понять почему ведь она не представляла себе, что творилось в бушующем проливе, через который рискнули плыть русские...
      И вдруг бортинженер Добров передал в эфир несколько отрывочных фраз. Приборы записали их на ленту, и Мэри потом без конца с ужасом прослушивала:
      - ...Шторм тринадцать баллов... Видим тот берег... Нападает летающее чудовище размером с океанский корабль... Передайте на "Землю", что...
      И больше ни слова. Остальное рассказал экран локатора. Самое страшное Мэри увидела сама...
      Неведомое чудовище не отражалось на экране тенью. Мэри лишь мысленно представила себе, как тень дважды прошла по силуэту вездехода. Но то, что силуэт вездехода исчез, она увидела на экране. У нее перехватило дыхание. Очевидно, чудище нырнуло с добычей на дно.
      Мэри в бешенстве стучала по пульту кулаками. "Просперити" улетел от места, где разыгралась драма, уходил в другое полушарие, и она не могла его остановить, как не могла и сдержать себя. Она рыдала...
      Это были рыдания сильного человека, не только потрясенного горем, но и ощутившего полное бессилие.
      Она не человек, способный мыслить, действовать, бороться, - она лишь часть аппаратуры корабля, приговоренного кружиться над пустой теперь планетой!..
      Сначала американцы, потом русские... На Земле когда-то мы противостояли друг другу, искали дорогу, на которой можно стоять рядом, соревновались в богатстве, влиянии на умы, высоте идеалов и справедливости, в победах науки, завоевании космоса.
      Но только после того, как возникла на Земле единая социалистическая семья народов, стало возможным осуществление дерзновенной мечты человечества - полет к звездам, к иным солнечным системам, поиск братьев по разуму за пределами ближних планет.
      И вот потомки былых противников, а потом соратников, отважные исследователи чужих миров, достигли своей цели, достигли, чтобы погибнуть, не сообщив ничего из увиденного... и русские и американцы...
      Русские всегда казались Мэри чуть загадочными.
      Вот и теперь непонятно, как они, несмотря на сообщение об исчезновении американской части экспедиции, все-таки рискнули плыть через пролив. Вот это люди!..
      Мэри смотрела на себя в специально для нее вделанное в пульт овальное зеркало и сама себе казалась чужой. Провалившиеся глаза, дрожащие губы, сбившиеся волосы... До сих пор Мэри Стрем не умела плакать, не знала страха, не знала бессилия. Слабая надежда всегда будет теплиться, пока жив человек. Может быть, отказал прибор?
      И Мэри пыталась нащупать радиолокатором хоть что-нибудь на поверхности страшной планеты.
      Но корабль пролетал преимущественно над океаном.
      Водные просторы занимали большую часть планеты.
      Еще и еще раз оказывалась Мэри над местом высадки людей и снова убеждалась, что нет на экране локатора ни точки робота, ни черточки вездехода.
      Как горько, как нелепо закончилась одна из самых дерзких экспедиций, которые когда-либо предпринимал человек!..
      Из трех кораблей, из девяти звездолетчиков, покинувших звездолет, осталась только она, Мэри Стрем, дочь одного погибшего космонавта и невеста другого, ради которого она сделала даже больше, чем может сделать любящая женщина, - победила страх и слабость... и только затем, чтобы ждать и не дождаться...
      Она осталась одна, а его, ироничного увальня, простого, близкого, немногословного и романтически одержимого Гарри Вуда, которому принадлежат все премии, назначенные на Земле за открытия в иных мирах, его нет, как нет и всех тех, кто был с ним, разделил его участь, пытаясь спасти его...
      Когда-то Мэри ради славы спрыгнула со скалы в кипящие волны прибоя. Сейчас в ее затемненном горем мозгу мелькнула безумная мысль снова спрыгнуть, на этот раз в океан кровавых туч, повернуть рули, включить дюзы, ринуться вниз, сгореть, сверкающим болидом упасть на то место, где умер Гарри, погибли русские...
      Но нет! Неужели она получит от Жизни пулю в спину, трусливо покидая поле боя? Нет, нет! Если падать, то только навзничь, получая смертельный удар в грудь.
      Есть запасный планер! Долг последнего исследователя, долг подруги, жены героя - спуститься на поверхность планеты, пройти любые джунгли, убедиться в гибели Гарри. И, быть может, спасти его, добраться до русской ракеты, стартовать на ней, найти "Просперити" с топливом и вернуться со звездолетом на Землю!..
      Что? Безумие? Может ли одна женщина сделать то, что не смогли сделать пятеро сильных мужчин, управляющих машинами, она, слабая...
      Кто говорит о -слабости женщины, тот забывает, что нет большей силы, чем сила женщины, способной перенести все во имя долга и чувства, силы женщины, жены и матери, благодаря которой существует человеческий род!
      Полная решимости, забыв о минутной слабости и слезах, Мэри, подтянутая, напряженная, с сухими горящими глазами, прошла в отсек, где стоял запасной планер, такой же, как тот, на котором улетели Вуд и Керн.
      Какой мужчина решился бы на такой план?
      Мэри обдумывала его во всех деталях. Достигнуть квадрата "70", опуститься в месте, где последний раз видела она точку робота.
      Она склонилась над глобусом Венеры, который был составлен вместе с русскими с помощью радиолокаторов.
      Оставался звездолет "Земля". Нет, Мэри ни у кого не будет просить разрешения.
      Она не просто одинока - она величественно одинока в околочужепланетном пространстве. Она единственная здесь из живых, и она ответственна только перед самой собой, она не будет связываться со звездолетом. Она только послушает оттуда голос Земли, который время от времени передают для звездолетчиков.
      Мэри прижалась лбом к холодному стеклу иллюминатора. Бездонна чернота с сверканьем кипящих в атомном неистовстве миров...
      И среди них далекая и милая желтая звездочка, наше солнышко, у которой, быть может, и есть близнецы, но которой нет равных!.. От него летит сейчас к Мэри голос родной Земли.
      Нет, Мэри не могла не услышать ее голоса. Еще есть время,.. "Просперити" должен сделать вокруг Венеры почти полный оборот. И Мэри включила радиоприемник.
      Сейчас по расписанию не было радиосвязи, но девушка совершенно бессознательно пыталась уловить голос Земли... И вдруг она услышала его...
      Всякая передача на звездолет требовала затраты огромной мощности, она была сжата в могучий импульс, где многократно ускоренные звуки сливались в яркий всплеск...
      Сейчас эти всплески звучали один за другим, словно на "Просперити" передавались тучи телеграмм.
      Аппараты "Просперити" расшифровывали сигналы, замедляли звуки, передавали их человеческой речью.
      Но это оказалась не речь, а... пение.
      Песня Земли!..
      Для Мэри в этой песне звучала сама Земля! Горы, их сверкающие снеговые вершины. Небо, бездонное, синее, с бегущими, легкими, как шарф, облаками. Солнце, земное, яркое, не уродливо лохматое, а веселый ослепительный кружочек, ласково греющий... Лес, чудесный, совсем не хмурый, но загадочный... И ветер волнами шумит в листве. Река,, медлительная, прохладная. Простор прерий и скачущие за горизонт всадники. И сама она скачет вместе с ковбоями. Трава там доходит до плеч.
      А вот в саду трава мягкая, шелковистая. Птицы поют в ветвях, щебечут, перекликаются. Далекий гудок пароходика. Лента шоссе. Бешеная езда в открытом автомобиле. Горные повороты, от которых и захватывает дух, и радостно переполняется сердце. А на повороте - неуклюжий и милый человек с нелепым пучком трав...
      Скрип тормозов, легкая испарина на лбу и протянутый ей с шутливой благодарностью букет из трав... Гарри!..
      Ее Гарри!..
      В кабине космического корабля звучала песня Земли, чтобы напомнить Мэри, что она не одна в космосе, что родная ее планета с миллиардами людей тоже движется в том же космосе и думает о ней.
      Песню передавали для Мэри со звездолета, кто-то чуткий думал о ней.
      Разве может она не предупредить о том, на что решилась!
      Штаб звездной экспедиции вызывал ее.
      Мэри победила себя и ответила. Убыстренные звуки ее голоса электромагнитным всплеском умчались к "Земле" в могучем импульсе разряда электрических конденсаторов. Этот всплеск долетит до звездолета лишь через триста секунд, через целых пять минут. Мэри узнает, что ее ответ принят, лишь через десять мучительных минут... Лишь за это время световые или электромагнитные волны достигнут "Земли", дойдут от звездолета до Венеры... Мэри эти минуты казались часами.
      Ее услышали. И Мэри узнала, что весь экипаж звездолета "Земля" скорбит о трагической гибели ее товарищей По полету и что люди родной их планеты, чье имя носит звездолет, испытают то же чувство, когда горькое известие дойдет до них. Несомненно, многие академии наук изберут ее своим членом, ей присудят премию по астронавтике, и, вероятно, Поощрительный комитет будет рассматривать ее отчет о полете как повод для присуждения ей Высшей Мировой премии. И кто-то на звездолете не очень обдуманно пошутил, что множество принцев крови в былое время добивались бы ее руки.
      Мэри горько усмехнулась. Не в женихах дело, когда она утратила единственного человека, который был близок ей, но люди Земли... люди!.. Она любила их, хотела служить им. И конечно, они тоже любили ее и пожалеют, когда узнают о ее несчастье.
      Но она была горда в своем неутешном горе. Еще долго, ох как долго люди Земли не узнают о нем. Но они близки ей сейчас, посылая через тьму световых лет свою музыку, свою песню. И Мэри слушала ее, вскинув голову, не вытирая навернувшихся на глаза слез.
      Она написала краткую радиограмму на звездолет.
      Ей не нужны почести и личное счастье, она разделит судьбу тех, с кем вместе пересекла космос, или спасет тех, кто, может быть, еще жив...
      Мэри не передала этой радиограммы. Аппараты должны были автоматически послать ее, как только она сядет на планер в ожидании, когда сработает реле времени и начнется полет уже на планере.
      Мэри решилась. Она думала, что решилась, даже надела скафандр... И вдруг она поняла, что не сможет прыгнуть вниз с космической высоты... Не надо было слушать Землю... ее песню. Она околдовала ее, сделала Мэри бессильной для подвига, а ее просветленный ум вдруг перестал признавать поступок, на который она решилась, подвигом.
      Нет! Не смерть на чужезвездной Венере близ Гарри, а служение объединенному человечеству, жизнь на их Земле во имя прославления имени Гарри, ради продолжения его дела. На это нужны силы, а не на гибель...
      Подвиг не в том, чтобы ринуться вниз и сгореть в атмосфере или погибнуть в джунглях, подвиг в том, чтобы одной, без командора и шефа, без инженеров, довести "Просперити" до звездолета. Если она погибнет в пути, она будет достойна Гарри и всех тех, кто остался в космосе с ним, если она долетит до "Земли" и перейдет на звездолет, то она сделает это во имя Гарри.
      Мэри уничтожила радиограмму и написала другую:
      "Мне очень трудно улететь от Венеры. Я получила приказ о возвращении и очень хотела бы выполнить его. Я не знаю, смогу ли это сделать. Ведь мне некому помочь. Может быть, я собьюсь с пути или сойду с ума за эти месяцы, которые должна пробыть в дороге... Мне очень хочется на Землю, очень... Я ведь думаю о том, как можно набрать букет цветов или искупаться... А вы хотите избирать меня в академии. Я постараюсь выполнить приказ. Самое трудное для меня будет дать старт, сойти с орбиты вокруг Венеры. Мне будет трудно улететь от планеты моего горя, потому что я боюсь быть счастливой на Земле".