Высшая раса (№1) - Высшая раса

Дмитрий КАЗАКОВ

ВЫСШАЯ РАСА

Немного о предшественниках, или Вместо предисловия

Этот роман написан из чувства протеста. Против тенденции. Писать на тему нацизма в фантастике в последние годы стало модно. Свидетельство тому – многочисленные романы: «Штурмфогель» Андрея Лазарчука, «Алые крылья огня» Алексея Бессонова, «Зеркало Иблиса» Виктора Бурцева, «Отряд» Алексея Евтушенко.

Ничего не скажу о художественных достоинствах перечисленных произведений. Это дело критиков. Протест вызывает идеологическая направленность вышеуказанных романов, то, как авторы подают нацизм. И если в книге Алексея Бессонова главный герой только играет роль офицера люфтваффе, то в остальных произведениях гитлеровцы – среди главных героев. И как оным положено – сильны, умны, благородны и отважны.

Авторы явно старались передать читателю образ «хорошего фашиста» и весьма в этом преуспели. При чтении невольно появляются мысли такого рода: «а не так уж эти „белокурые бестии“ были плохи», «а может, зря мы их так?».

Достаточно странная позиция для людей, чьи предки с этими самыми «бестиями» сражались, и не просто сражались, а победили. Ценой гибели многих миллионов.

И как же они, победители, показаны в романах на фашистскую тему? По большому счету – никак. У Алексея Евтушенко русские есть, но от немцев они ничем особенным не отличаются. Они такие же «отличные парни и хорошие солдаты». Прочие авторы о существовании Советского Союза и его солдат скромно умалчивают. Действие происходит в Западной Европе или в Африке, где «истинные арийцы» совершают подвиги, спасая мир. А Восточный фронт нацистской Германии, где люди ежедневно гибнут сотнями и тысячами, он где-то в стороне и вообще – не очень важен.

Точно так же мельком говорится о тех «изобретениях» Третьего рейха, которые могли бы повредить образу «благородных сверхчеловеков». Вроде есть концлагеря, да непонятно где. Может, и убивают людей только за национальность, но про это – ни слова…

Такую позицию я, как потомок тех, кто проливал кровь и отдавал жизнь, повергая во прах вермахт и СС, принять не могу. Да, в этой книге есть нацисты, среди них имеются смелые, умные, в наличии умелые военачальники и опытные бойцы.

Но главными героями, с которыми так или иначе отождествляется читатель, кому он вольно или невольно будет подражать, они не станут. Никогда и ни за что. По каким причинам – пояснять не нужно.

Советские солдаты, о чьем подвиге сейчас иногда стыдятся вспоминать, являются главными героями романа. Этой книгой я попытался восстановить допущенную в их отношении несправедливость. Надеюсь, в какой-то степени мне это удалось.

Посвящается всем, кто сражался против фашизма.

Глава 1

Тот, кто видит в национал-социализме только социально-политическое явление, не понимает в нем ровным счетом ничего.

Адольф Гитлер, 1933

Верхняя Австрия, окраина города Лини, казармы американского гарнизона

24 июля 1945 года, 4:35 – 5:05

Австрийская ночь пахла цветами. Ветер приносил пряные и сладкие ароматы с предгорных лугов, и это лишний раз напоминало о том, что война закончилась. Не совсем, конечно. Где-то далеко, на востоке, упорные самураи из последних сил цеплялись за осколки былого могущества над Тихим океаном. Но они были не в счет. Здесь, в Европе, безумный зверь фашизма сдох почти три месяца назад, раздавленный сапогами союзников.

Часовой оторвался от размышлений и в очередной раз обшарил взглядом пространство перед воротами. Пусто и тихо. Стоять на посту было неприятно (кто же откажется поспать?), но, с другой стороны, – совершенно безопасно. Тех, кто может представлять опасность, в Австрии не осталось.

Часовой вздохнул, в неизвестно какой раз поправил висящий на плече автомат. Взгляд его невольно двинулся влево, к громоздким корпусам казарм. В годы войны здесь базировались части вермахта, прибывавшие с Восточного фронта на отдых и переформирование. В архитектуре зданий угадывалась немецкая страсть к тяжеловесности и аккуратности.

Что-то зашуршало в кустах напротив ворот. Часовой потянул с плеча автомат, и взгляд его стал пристальным, серьезным.

Шорох повторился, на этот раз где-то слева, рядом. Рядовой американской армии не успел развернуться, как страшной силы удар обрушился ему на затылок. Последнее, что он, падая, успел рассмотреть, был звездно-полосатый флаг, реющий в начинающем светлеть небе…

Темные фигуры так легко перепрыгивали двухметровый забор с натянутой поверху колючей проволокой, словно перешагивали невысокий штакетник. В предутреннем сумраке движения их смазывались, но казалось, что двигаются они невероятно быстро.

В тот момент, когда от одной из казарм разнеслась частая дробь очереди, свершилось невозможное – фигуры стали двигаться вдвое быстрее. Солдат, что поднял тревогу, едва успел удивиться. Человек, в которого он стрелял, как-то неуловимо поднырнул под очередь и спустя мгновение оказался рядом. Защититься американец не успел…

Нападающие сновали по базе быстро и бесшумно, словно призрачные порождения ночи. Они прекрасно знали расположение зданий и не теряли времени на ориентировку. Большая часть казарм была захвачена в одно мгновение. Двери трещали и рассыпались на части. Тем, кто спал за ними, оставалось только поднять руки.

Американские солдаты, успевшие выбежать из помещений, либо падали, сраженные пулями, либо попадали под сокрушительные удары прикладов.

Серьезного сопротивления оказать не успел никто. Все завершилось слишком быстро. Несколько очередей, гранатных разрывов – и над казармами повисла настороженная тишина. Молчали мертвые, безмолвны были захватчики, и даже те американские солдаты, которые не успели покинуть казармы, не рисковали выражать чувства под дулами направленных на них автоматов. Словно овцы, они жались друг к другу и никак не могли понять, что же произошло.

Атаковавшие базу сошлись на плацу, и в свете набирающего силу утра стали различимы их лица, жесткие и суровые, словно выкованные из стали; глаза – одинаково светлые и холодные, как небо над Альпами, и форма – серая, будто волчья шерсть. Проклятая форма ^[1] войск СС.

– Каковы потери? – спросил на чистейшем немецком с берлинским произношением один из людей в сером мундире, тот, у которого на петлицах красовались дубовые листья штандартенфюрера,^[2] а на правом плече – серебряный шеврон ветерана НСДАП.

– Нет! – отозвались одновременно трое его подчиненных со знаками отличия штурмбанфюреров.^[3]

– Двое раненых, – добавил один из них тоном ниже.

– Хорошо, – кивнул штандартенфюрер. – А у янки?

После доклада командиров штурмовых групп стало ясно, что убитых американцев около пятидесяти и еще более шестисот человек захвачено в плен. Победителям также досталось около двух десятков танков «Шерман», несколько бронетранспортеров и большое количество автомобилей.

– Всех согнать в одно здание, – холодно велел штандартенфюрер. – Человеческий материал нам еще пригодится. Да, и еще, – он сделал паузу и посмотрел вверх. – Снимите эту портянку, что болтается на флагштоке…

Рядовой американской армии очнулся от ударов по щекам. Открыв глаза, он увидел, что над ним склонилась фигура в серой, хорошо знакомой форме.

– Быстро, – сказал человек в эсэсовском мундире, слегка коверкая английскую речь. – Быстро!

Рядовой продолжал тупо таращиться на человека в сером, и тот, решив не тратить слов, попросту пнул американца в коленку. Тот взвыл от боли, вскочил, и тут же ему под ребра уперся ствол.

Скосив глаза, рядовой увидел штурмовую винтовку знакомого образца, и ее вид и осязаемая материальность стали последним доводом в пользу того, что происходящее вокруг – не кошмарный сон.

Понукаемый конвоиром, он двинулся через плац. Затылок немилосердно ломило, и рядовой никак не мог сосредоточиться, чтобы попытаться понять – что же всё-таки случилось?

Ворота были открыты, по базе деловито расхаживали эсэсовцы, и не измученные и подавленные, какими их привыкли видеть в последние месяцы войны, а сильные, уверенные в себе и чисто выбритые.

Один из офицеров что-то делал около флагштока. Когда медленно, рывками, к небу поползло черное знамя с алой свастикой, американец понял, что он просто сошел с ума – и это всё объясняло…

С диким хохотом он повалился на землю, царапая ее скрюченными пальцами. Затем перевернулся на спину и принялся смеяться, не слыша окриков конвоира.

Эсэсовец поступил с безумцем так, как положено по законам рейха. Рявкнула штурмовая винтовка, и американец застыл в нелепой позе, уставившись в небо остекленевшими глазами. На лице его застыла радостная улыбка.

– Сам сделал его падалью, сам и убирай! – равнодушно приказал проходящий мимо оберштурмфюрер.^[4]

Эсэсовцу оставалось лишь взять под козырек.

Солнце всходило над землей, и в первых его лучах американские солдаты рыли недалеко от бывшей своей базы братскую могилу для товарищей, погибших ночью.

Верхняя Австрия,

лагерь немецких военнопленных около города Вельс

24 июля 1945 года, 4:35 – 5:25

Охрана лагеря почти не оказала сопротивления. Появившиеся на его территории люди в эсэсовской форме разоружили немногочисленных часовых. Связанных американцев усадили рядком, и вскоре к ним присоединились сослуживцы, что ночевали в казарме. Заспанные, они ошеломленно моргали и с ужасом смотрели на тех, кто взял их в плен.

Когда с охраной было покончено, ворота открылись, и на территорию лагеря въехал помятый серый «виллис». Из него бодро выскочил средних лет эсэсовец в плетеных погонах бригаденфюрера. ^[5] Он помог сойти спутнику, совсем пожилому человеку, на тощих плечах которого серая форма болталась как на вешалке, а знаки отличия бригаденфюрера выглядели ненужным украшением.

Несмотря на одинаковый чин, младший относился к пожилому с подчеркнутым почтением. Повинуясь приказам, забегали рядовые и офицеры, и вскоре ожили громкоговорители, заблаговременно размещенные американцами по всему лагерю. Днем через них транслировали джаз.

В серых утренних сумерках громкоговорители чихнули, и затем из них полилась музыка Вагнера. «Полет Валькирий» на максимальной громкости плыл над спящим лагерем, заставляя пленных солдат просыпаться. Вагнер сменился «Хорстом Весселем», и тут уж вскочили с коек и самые ленивые.

Солдаты высыпали из палаток, и лагерь заполнился суматошно озирающимися людьми в форме СС с содранными знаками отличия. Глазам их предстала удивительная картина. Конвоиры, которые, в принципе, не так уж плохо с ними обращались, сидели связанные, словно свиньи перед закланием, а у ворот лагеря, ровно, как на параде, выстроилась шеренга эсэсовцев во главе с двумя бригаденфюрерами.

В лагере содержались люди из разных частей, но те из них, кто в последний год войны служил в третьей танковой дивизии СС «Мертвая голова», узнали в одном из них Хельмута Беккера, командира дивизии. На груди его блестели высшие награды рейха.

Раздались крики, полные удивления. Солдаты приветствовали бывшего командира.

Но Беккер властным жестом воздел руку, призывая к тишине, и толпа смолкла. Неожиданно заговорил второй бригаденфюрер, сухощавый старик, стоящий рядом с бывшим командиром дивизии. Был он тощ и слаб, но глаза его горели энергией.

– Солдаты! – сказал он, и голос его оказался неожиданно звонок и чист. – Настал великий день, когда враги, решившие, что повергли Третий рейх во прах, будут жестоко наказаны. Тысячелетняя империя восстанет из пепла, словно феникс, и сметет орды, пришедшие с востока и запада!

Толпа молчала. За два с половиной месяца, прошедших с капитуляции, большая часть солдат успели прийти в себя после поражения, но воевать заново, к тому же против заведомо сильнейшего врага, не хотел никто.

Но оратора это не смутило. Он хитро усмехнулся и продолжил:

– Все мы помним, что Священная Римская империя германской нации, почти девятьсот лет объединявшая арийцев, рухнула под ударами Наполеона. Второй рейх был основан Отто фон Бисмарком и просуществовал до восемнадцатого года, когда враги навязали нам позорный Веймарский мир! В прошлом мы терпели поражения, но у наших предков не было того, что есть у нас, – учения в истинно арийском духе! Предки наши пребывали во тьме, мы же вышли на свет!

Толпа зашевелилась, что-то с ней произошло. Только что равнодушная и даже противившаяся оратору, она вдруг обрела интерес к его словам. Глаза немецких солдат заблестели, в них появилось внимание, странно смешанное с обреченностью. Так, наверное, змея смотрит на дудочку факира и не может отвести взгляд.

– Наши предки сражались с врагами во льдах, и только неугасимый огонь арийской веры и сохраняемая чистота расы помогли им выстоять! – Оратор понизил голос, и толпа в едином порыве подалась вперед, чтобы лучше слышать. – Так будем же их достойны! Я верю, что в ваших сердцах горит арийское пламя! И пусть фюрер мертв, главное – живо семя германской расы, призванной владычествовать над остальными народами!

Старик замолчал. Он тяжело дышал, грудь его вздымалась.

– Хайль! – выкрикнул Беккер, не давая паузе продлиться слишком долго.

– Зиг хайль! – ответили бывшие пленные.

– Воины СС, – сказал Беккер негромко, но порабощенное скопище слышало каждое его слово, – с сегодняшнего дня вы включаетесь в беспощадную борьбу с врагами нашей расы, с существами, мнящими себя людьми. В этой новой борьбе мы не будем повторять ошибок, которые совершили те, кто привел Третий рейх к краху и погубил фюрера. Поэтому вам сейчас предстоит пройти проверку чистоты крови. По сравнению с известной вам процедурой она значительно упрощена, так что за несколько часов мы управимся. Не волнуйтесь и вставайте в очередь.

Солдаты стали выстраиваться в длинную колонну, а Беккер повернулся к соседу.

– Как вы, товарищ Карл? – спросил он, обращаясь к старику в традициях внутреннего круга СС. – Справитесь?

– Ничего, – ответил старик, в котором те, кто служил в окружении Гитлера до тридцать девятого года, узнали бы Карла Марию Виллигута, которому англичане дали некогда прозвище «Распутин Гитлера». – Силенки, конечно, у меня уже не те. Но как-нибудь. Помещение подготовили?

Младший из бригаденфюреров махнул рукой, и подбежавший шарфюрер ^[6] четко доложил:

– Комната коменданта готова!

Виллигут подошел к «виллису», и по его знаку из машины выбрались двое в форме врачей СС. Каждый из них держал в руке небольшой черный чемоданчик. Третий, такой же, оказался в руках Виллигута, и в сопровождении Беккера все трое направились к зданию, над которым всё еще продолжал развеваться американский флаг.

Нижняя Австрия, контрольный пункт Советской армии

на дороге Линц—Вена

24 июля 1945 года, 10:53 – 11:09

Шум мотора неожиданно возник на пустынной дороге и заметался среди холмов, порождая причудливое эхо. Солдаты на контрольном пункте недоуменно переглянулись: машины с запада в последние дни появлялись редко. Вчерашние союзники, чьи войска стояли на западе, вели себя странно и временами – откровенно недружелюбно.

Один из бойцов перевесил автомат на грудь и встал у шлагбаума, а второй отправился будить лейтенанта, что спал в домике поста.

Храп прервался, и лейтенант, зевая во весь немалый рот и демонстрируя миру отличный набор зубов, появился на дороге в тот момент, когда из-за поворота, поднимая клубы пыли, вылетел джип.

Колеса с ревом царапнули обочину, и водитель с заметным трудом выровнял машину.

– Что он, пьяный, что ли? – спросил солдат, косясь на командира.

– Разберемся, – ответил лейтенант и натянул на голову фуражку, намереваясь принять максимально официальный вид.

Джип приблизился и сбросил скорость лишь перед самым шлагбаумом. Машина вильнула и резко встала. Водитель, смутно видимый через запыленное стекло, замер в странной позе, упав на руль. Загудел и смолк клаксон.

– А ну-ка, посмотрим, – лейтенант споро поднырнул под шлагбаум и направился к машине. Один из солдат последовал за ним, а второй остался у поста, держа автомат на изготовку и зорко глядя по сторонам. Два с половиной месяца мира не смогли уничтожить привычек, приобретенных за годы боев.

Человек в машине приподнялся, и на советских солдат глянули полные боли глаза. На левой скуле его был синяк, а на светлой форме с незнакомыми знаками отличия темнели пятна крови. С изумлением лейтенант понял, что представитель союзной армии ранен в грудь.

– Nazi, – сказал американец и закашлялся, тяжело, надрывно. С уголка рта потянулась к подбородку алая струйка.

– Nazi, – пробормотал он вновь и рухнул на руки лейтенанта, успевшего распахнуть дверцу джипа.

– Вот черт! – сказал тот. – Где он тут нацистов нашел? Их же всех перебили!

– Да, но американец ранен, – резонно возразил рядовой, помогая командиру вытащить союзника из машины.

Оказавшись на земле, тот вновь пришел в себя.

– They come… – прохрипел он. – Nazi… Nazi…

– Что он несет? – с любопытством спросил рядовой, глядя на командира.

– Я плохо знаю их язык, – смутился лейтенант. – Но похоже, что какие-то нацисты напали на них.

– Nazi… – прошептал еще раз американец, и глаза его закрылись.

– Связь со штабом, быстро! – рявкнул лейтенант. – А двое – ко мне! Уложите союзника куда-нибудь!

Лейтенант оставил раненого на попечение подчиненных, а сам бросился в помещение. Слышны были его реплики.

– Говорит лейтенант Кучко! На пост прибыл на автомашине раненый офицер армии США! Говорит, что на них напали фашисты. Никак нет, товарищ капитан, я не пьян и в своем уме. Есть доставить немедленно!

Из домика выскочили солдаты, затарахтел мотор трофейного немецкого мотоцикла «цюндапп».

Спустя пять минут раненный, но пока еще дышащий американец лежал в коляске, а сержант, умеющий водить, сидел в седле и выслушивал наставления лейтенанта.

– Вопросы есть? – закончил инструктаж Кучко.

– Нет.

– Выполняйте.

– Есть!

Сержант махнул рукой остающимся на посту, мотоцикл недовольно чихнул и быстро скрылся за поворотом. Некоторое время слышалось тарахтение мотора, затем оно стихло, и над постом повисла тишина, почти такая же, что и полчаса назад. Но напряженными были лица солдат, и сиротливо стоял у шлагбаума джип, на сиденье которого остались неопрятные бурые пятна.

Верхняя Австрия, лагерь немецких военнопленных

около города Вельса

24 июля 1945 года, 11:35 – 11:47

Виллигут едва не падал со стула от усталости. Лицо его было попросту серым, и отличный бразильский кофе, обнаруженный на складах американцев, он пил крупными глотками, словно вульгарную бурду из желудей.

Беккер стоял рядом, невозмутимый, словно статуя, и ждал. Он заговорил только в тот момент, когда пожилой бригаденфюрер, десять минут назад закончивший многочасовой напряженный труд, отставил чашку.

– Благодарю за хорошую работу, товарищ, – произнес он, склонив голову. – Почти пятьсот человек. И вам спасибо, герр Шульц и герр Хагер, – последовал поклон в сторону эсэсовских врачей. Те безмолвно поклонились в ответ.

– Да, это было непросто, – усмехнулся Виллигут, вытирая рот платком. – Пятьсот человек! Это с ума сойти!

– И чем можно объяснить столь низкий результат? – спросил Беккер. – Всего одна пятая из отборных солдат СС обладает достаточной чистотой крови, чтобы принять Посвящение! Вы не находите это странным?

– Ничуть, – Виллигут вновь усмехнулся. – Это доказывает, что система проверки чистоты крови, которая существовала в Третьем рейхе, несовершенна, отчего он и погиб. Кроме того, вспомните, сколько народов проходило по территории Германии за последние три тысячи лет, и не все из них были арийцами!

– Что же, определенная логика в ваших словах есть, – проговорил задумчиво бывший командир «Мертвой головы». – Но что будем делать с теми, кто не прошел проверку?

– Странные вопросы вы задаете, товарищ Хельмут. – «Распутин Гитлера» смотрел жестко, улыбка его куда-то подевалась. – Пушечное мясо нам очень нужно. Кто-то должен водить грузовики, рыть окопы и заниматься прочей ерундой? Так что и обычным солдатам место найдется.

– Всё так, – кивнул Беккер, но на лице его не отразилось никаких эмоций.

– Я бы выпил еще кофе, – пробормотал Виллигут в пространство, но тут же замолк, прислушиваясь.

Нарастал, приближаясь, шум моторов.

– А вот и грузовики, – заметил Беккер. – Сейчас повезем тех, кого отобрали, в замок.

– Очень хорошо, – Виллигут с кряхтением поднялся. – Пожалуй, мы отправимся с вами.

Без излишней суеты офицеры покинули помещение. В голубой вышине не было уродливого сплетения звезд и полос, а горделиво реяло черно-бело-красное знамя Третьего рейха.

Нижняя Австрия, город Вена,

Военная комендатура Советской армии

24 июля 1945 года, 17:21 – 18:00

В здании комендатуры было душно. Совсем не австрийская жара стояла над Веной, напоминая о знойном приволжском лете. Но где оно, то лето, и сколько до него возвращаться…

Петр вздохнул, прогнал посторонние мысли и четким строевым шагом вошел в кабинет военного коменданта Вены.

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Радлов по вашему приказанию прибыл! – отчеканил он, приложив руку к фуражке. О причинах вызова он, занимающий в гарнизонной разведке довольно скромный пост, мог только гадать.

– Присаживайтесь, капитан, – ответил генерал-лейтенант Благодатов мягко, и на его круглом лице появилась улыбка, чуть более теплая, чем обычно, давая знающему человеку понять, что командир, прошедший Отечественную войну от первого до последнего дня, доволен. Генерал относился к Радлову с симпатией, хотя никому, даже самому себе, в этом не признался бы.

Петр сел.

Генерал принялся ходить по кабинету, и на лице его сквозь обычную спокойную уверенность проступала непонятная нерешительность. Eе не было на этом лице ни в первые страшные дни войны, ни на Курской дуге, ни при штурме Будапешта. А вот теперь появилась.

Наблюдая подобное, Петр несколько опешил. Наконец Благодатов перестал мерить шагами не такой уж большой кабинет и нарушил тишину:

– Товарищ капитан, извольте выслушать приказ. – Тут голос бывшего заместителя командира пятьдесят седьмой армии дал трещину, и тон стал каким-то робким. – Но сначала я должен сообщить вам некоторую информацию.

Петр продолжал сидеть молча, удивляясь всё сильнее.

– Случилось нечто странное, – проговорил генерал-лейтенант и криво усмехнулся. – На наш пост, тот, который по дороге на Линц, приехал раненый американский офицер на джипе. Пока не потерял сознание, успел сказать что-то про нападение нацистов.

– Что? – встрепенулся Петр. – Не может быть!

– И я так думаю. – Комендант вновь принялся ходить, и сапоги его глухо стучали по обтянутому зеленым ковром полу. – Но офицер армии США, прибывший к нам, судя по всему, с американского контрольно-пропускного пункта, – это факт.

– А нет возможности расспросить американца?

– Пока его везли, он умер, – Благодатов вздохнул, лицо его помрачнело. – Так что он больше ничего не расскажет. Мы, конечно, попытались связаться с американским командованием по телефону, но связи с Западной Австрией нет, словно кто-то уничтожил провода. О случившемся я доложил Коневу. ^[7] Он приказал провести разведку.

– Непонятно только, почему этот американец к нам поехал, а не к своим, на север или запад? – с недоумением спросил Петр. – Может, провокация?

– Вполне вероятно, – кивнул комендант. – Да только непохоже. Если действительно напали немцы, то они как раз все дороги перекрыли. Кроме той, что на восток. Никто не мог знать, что янки к нам за помощью бросится.

Наступила пауза. Капитан переваривал полученную информацию, а генерал смотрел в окно, на свежую июльскую зелень, из которой доносилось счастливое птичье пение. За деревьями шумела Рингштрассе, а под окнами кто-то громко матерился. Но даже это не портило мирного впечатления.

– Да! – Благодатов отвернулся от окна, и на лице его теперь читалась жесткая решимость. – И для проведения разведывательных мероприятий привлекается ваша разведгруппа, товарищ капитан!

– Но я не успею собрать разведгруппу сегодня! – сказал Петр.

– Никто тебя не торопит, – пожал плечами комендант. – На подготовку есть ночь. Двинетесь на рассвете. Дорогу на Линц ты ведь знаешь?

– Так точно, – ответил капитан. – Ездил туда в начале июня, когда союзники нам фашистских прихвостней-белоказаков выдавали!

– Двигайтесь осторожно, стреляйте только в случае нападения, – Благодатов говорил спокойно, но в голосе его чувствовалось напряжение. – Не мне тебя учить. Но будь готов к тому, что произошло недоразумение и никаких фашистов ты не встретишь. И тогда тебе придется разбираться с союзниками.

– Ясно, – Петр кивнул. – Разберусь.

– Сам знаешь, что отношения у нас с ними сейчас не очень, да и конференция в Берлине идет. ^[8] Так что будь максимально осторожен. Если что выйдет не так, то американцы сразу раструбят об этом на всю Европу, и мы с тобой можем угодить под трибунал. Это пугает меня больше, чем появление шайки недобитых фрицев. Задача ясна?

Петр встал, понимая, что разговор окончен.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

– Машины вам дадут, я уже распорядился. Так что – выполняйте!

– Есть!

Четко козырнув, капитан Петр Радлов покинул кабинет коменданта.

Нижняя Австрия,

контрольный пункт Советской армии на дороге Лини – Вена

25 июля 1945 года, 7:43 —7:55

Полосатое тело шлагбаума перемещалось невыносимо медленно. Солдат, поднимавший его, двигался, как сонная муха, и Петру, который ночью совсем не спал, хотелось прикрикнуть на него. Но он сдерживался.

Роса блестела на траве, и утренний холодок заставлял забыть о том, что вчерашний день был очень жарким. Но Альпы рядом, и на юго-западе видны вершины, сверкающие в лучах восходящего солнца. Их холодное дыхание ощущается в Австрии почти всегда.

Грузовик, из кабины которого выглядывал Радлов, взревел мотором и переполз за шлагбаум, попав таким образом из советской зоны оккупации в американскую. Петр слышал, что союзники предлагали разделить и Вену на зоны ответственности, как это было сделано в Берлине. Но пока до этого дело не дошло.

Радлов крикнул шоферу, приказывая остановиться. Седоусый старшина изумленно взглянул на командира, но подчинился. Привык, что капитан ничего не делает зря.

Петр выскочил из машины и, разминая на ходу затекшие ноги, двинулся к джипу, который солдаты с поста вытолкали к обочине. На сиденье темнели хорошо знакомые бурые кляксы, а один из бортов американской машины был исполосован очередью. Пахло от джипа почему-то гарью.

Из кузова грузовика выпрыгнул лейтенант Михайлин и двинулся вслед за командиром. ППШ на его могучей фигуре смотрелся как игрушка, и Петр всегда изумлялся, как ловко лейтенант с ним обращается.

– Что скажешь, Миша? – спросил он подчиненного, ковыряя пальцем дырку в желто-зеленом металле борта.

– А чего скажу, – прогудел Михайлин, присаживаясь на корточки. – Свежее отверстие. Пулемет или автомат какой.

– Значит, по этой машине стреляли? – спросил капитан задумчиво.

– Ага, – вздохнул лейтенант, поднимаясь. – Похоже, что какие-то фашистские недобитки спустились с гор.

– Так чего же тогда американцы сами с ними не справились? – спросил Петр. Привычка размышлять вслух в компании Михайлина появилась давно, еще на Курской дуге, когда тот был ниже званием, да и сам Петр не носил погон капитана. Часто такие беседы приводили к неожиданным выводам и нестандартным решениям.

– А вот это непонятно, – лейтенант почесал в затылке, и на лице его отразилось недоумение. – Хотя из американцев какие вояки? Их под Арденнами чуть приложили, они и драпали почти до Парижа!

– Всё равно, что-то здесь не так, – покачал головой Петр. – Ладно, поехали…

Он махнул рукой солдатам у поста и поспешил к грузовику. Состав усиленной разведгруппы (почти полтора десятка человек) уже успел выгрузиться из кузова. Осмотрев подчиненных, Петр довольно кивнул, и цепочка солдат двинулась на запад, в сторону Альп.

Нижняя Австрия, дорога Лини – Вена,

окрестности города Амштеттена

25 июля 1945 года, 10:15 – 10:45

Они шли, а справа серела одна из лучших дорог Европы, построенных по всему рейху в годы правления Гитлера. Дорога слегка петляла, а по сторонам виднелись холмы, поросшие негустыми лесами. Один раз справа открылась голубая лента Дуная, но быстро пропала, словно застеснявшись.

Ветер доносил запах листвы. Пейзаж дышал миром и покоем.

Остался позади контрольно-пропускной пост американцев со следами недавнего боя. Отстрелянные гильзы, следы от патронов и автомобилей. На янки действительно напали, и истребили их быстро и безжалостно. Вот только кто?

Впрочем, Петр не тратил время на бесплодные размышления, а внимательно следил за ориентирами, и когда дорога начала загибаться вправо, на север, скомандовал «Стой!».

Он развернулся к солдатам, похожим на близнецов в одинаково полинявших под дождями и солнцем гимнастерках и пилотках без знаков различия. На лицах их была уверенность в своих силах.

Бойцы собрались вокруг командира, доставшего планшет с картой.

– Всем – внимание! – сказал Петр громко. – Проводим предварительную разведку ситуации в городе, что лежит в километре на запад. – Палец капитана поелозил по карте, отмечая место. – Туда мы пойдем вдвоем, я и Сергеев. Остальные – прикрывают. Стрелять только в самом крайнем случае, при непосредственной угрозе для жизни. Всё ясно?

– Так точно, товарищ капитан! – хором ответили бойцы.

Петр отдал автомат одному из остающихся прикрывать и переоделся в гражданское. Точно так же поступил и идущий с ним боец. Теперь они походили на обычных австрияков. Разве что те не носят в карманах пистолеты.

– Готов? – спросил Петр у Сергеева – сухощавого белобрысого бойца.

Под ногами шелестела трава, над головой – листья. Стволы буков и дубов, толстые, мощные, походили на коричневые морщинистые утесы. Запах желудей был очень силен, и их блестящие тельца во множестве лежали на земле.

Картина, открывшаяся после того, как отряд миновал рощу и вышел к восточной окраине, радовала глаз. Над аккуратными домиками с красными крышами висели обычные звуки мирной жизни – тарахтел трактор, мычали коровы. По улицам мирно двигались люди. Никаких признаков беспокойства.

Но поверить мирному пейзажу было бы слишком просто, и Петр направился в город. Руку держал в кармане, у пистолета, и очень внимательно смотрел по сторонам.

Когда они с Сергеевым оказались на улочке, пустынной с одной стороны и надежно прикрывающей телами домов от возможного обстрела с другой, Петр попросту подошел к двери одного из домов и постучал.

Открыли ему сразу. На пороге появилась молодая розовощекая женщина в скромном синем платье.

– Добрый день, – вежливо поздоровался капитан.

– Здравствуйте, – отозвалась хозяйка несколько удивленно. – Что вам угодно?

– Не будет ли у вас воды? А то мы с другом идем с самого утра и очень хотим пить.

Женщина скрылась, затем появилась опять, с небольшим кувшином в руках.

Петр сделал несколько глотков, затем отдал питье Сергееву.

– Спасибо, – капитан благодарно кивнул. – Как у вас в городке дела?

– А ничего, всё тихо, – улыбнулась молодая австриячка. – А вы что забыли в нашем захолустье?

– Да мы направлялись на запад, к родственникам, – он старался говорить серьезно, но взгляд сам собой соскальзывал на чуть полноватую, но очень привлекательную фигуру, на яркие голубые глаза и золотистые волосы. – А на контрольно-пропускном нас не встретили почему-то, да и пост сам словно куда-то делся. Вы не знаете, что случилось?

– Нет, – она помотала головой, и на лице ее появилась кокетливая улыбка. – Но вчера, говорят, у поста стрельба была. А у нас тихо, даже ведь американских солдат нет!

Сожаление послышалось в голосе женщины. Петр ее вполне понимал. Хоть американцы и чужаки, но всё равно – молодые и сильные мужчины. Таких сейчас в Австрии, да и в Германии среди местных не сыскать.

– Как вас зовут? – спросил Петр, повинуясь неясному импульсу.

– Эльза, – ответила женщина. – Может, зайдете?

– Спасибо, – сказал он со вздохом. – Но мы должны следовать дальше.

– До свидания, – сказала женщина ему в спину. Петр кожей ощущал ее жадный взгляд, от которого ползли по спине горячие мурашки.

Когда они обходили Амштеттен, укрываясь в лесу, Петром владело двоякое чувство. С одной стороны – разведка должна быть скрытной, а с другой – так хотелось проехать по центральной улице, и чтобы жители улыбались, дети что-то радостно кричали, а мужчины вежливо снимали шляпы. Как весной, когда в каждом городе, австрийском, чешском или югославском, советских солдат встречали цветами…

Верхняя Австрия,

дорога Линц – Вена – замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 11:29 – 13:52

– И как ты думаешь, кто там стрелял? – спросил Петр у Михайлина.

Они сидели в тени огромного дуба и обедали. Солнце палило, и даже под сенью листвы было жарко.

– А говорили, что у фрицев в горах какие-то специальные части спрятаны. Вроде как последняя надежда Гитлера, – степенно ответил лейтенант.

– Может быть, – Петр улыбнулся. – Да только это маловероятно. Но даже если это так, на что они рассчитывают? Единственный шанс для немцев уцелеть – американцам сдаться. Те, как я слышал, хорошо с пленными фашистами обходятся, даже оружие не отбирают.

– У, союзнички, – скривился Михайлин. – Толку от них! Просидели всю войну в Америке своей, а как поняли, что мы и без них справимся, примчались. Тьфу!

– Это ты точно сказал, – усмехнулся Петр и привстал, собираясь позвать радиста. Пришло время связаться со штабом.

Но не успел капитан ничего сказать, как с ближайшего холма, там, где должен был быть один из постов, донесся грохот выстрелов. Разведчики, только что расслабленно возлежавшие на травке, дружно повскакивали на ноги.

– Залечь! – скомандовал Петр и услышал шорох за спиной.

Начал поворачиваться, но тут в его голове что-то словно взорвалось…

Очнувшись, Петр не сразу понял, где находится. Он почему-то сидел в неудобной позе, и что-то мешало ему двигаться. До слуха доносились чьи-то стоны.

Открыв глаза, он обнаружил, что сидит, прислоненный к стволу дуба, а подергав руками, понял, что связан. Стонал сидящий рядом боец. По другую сторону дуба сидел Михайлин с огромным синяком на левой скуле. Серые глаза лейтенанта выражали безмерное удивление.

– Ты жив, капитан? – спросил он.

– Не уверен, – кривясь, отозвался Петр. Болело всё тело и особенно – затылок. – А ты чего такой ошалелый?

– Да так, – пожал могучими плечами Михайлин. – Просто никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью двигались.

– Какие люди?

– Да фрицы эти, – лейтенант мотнул головой, и только тут капитан обратил внимание на часового, замершего неподалеку. Больше эсэсовцев видно не было.

– И что они?

– А то, что они от пуль уклонялись, – проговорил Михайлин, и в словах его ощущалось потрясение. – И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал! Представляешь, командир?

– Ничего себе! – сочувственно покачал головой Петр. Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон Михайлина сделался печальным. – Старею, видать!

Как кулачный боец, лейтенант не имел равных в дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач.

Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, как в кадровых офицерских частях, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не было вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада.

Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице, ^[9] сказал:

– Что же, арманы ^[10] хотели узнать о русских. Теперь у них есть, у кого спросить.

Двое младших офицеров скупо улыбнулись. Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии:

– Машина будет через полчаса, герр оберштурм-фюрер!

– Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль.

– Яволь, – склонил голову Генрих.

Двое офицеров ушли, третий принялся отдавать приказы. Вскоре из-за машины появился десяток автоматчиков. Под дулами МП-43 пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты.

Генрих, со знаками отличия унтерштурмфюрера, ^[11] принялся жестами объяснять пленным, что им надо делать. До выразительности южных народов, способных обходиться вообще без слов, ему было далеко.

– Не трудитесь, – прервал мучения немецкого офицера Петр. – Я понял, чего вы хотите.

– О, вы знаете немецкий? – Генрих посмотрел на русского с удивлением, словно на говорящую обезьяну. – Это хорошо. Тогда за работу.

Погибло не так много народу, как ожидал капитан. Всего трое. Остальные попали в плен. Но мучительно больно было хоронить тех, с кем ты вчера еще разговаривал и сидел за одним столом. Тех, кто погиб, когда война уже давно закончилась. Петр скрипел зубами и с трудом удерживался от того, чтобы не швырнуть лопату в лицо ближайшему конвоиру.

А вот один солдат не выдержал. С яростным ревом он бросился на одного из немцев. Тот ловко увернулся от лопаты, с непостижимой быстротой ударил бунтовщика прикладом. Затем хлопнул выстрел, и у похоронной команды прибавилось работы.

Когда засыпали тела землей, Петр поклялся себе, что после того, как всё закончится, он вернется сюда и похоронит товарищей так, как полагается.

Пленным вновь связали руки и повели к лежащей в паре километров на север дороге. Когда они вышли к серой широкой ленте, раздался рев мотора, и из-за пригорка вынырнул трехосный американский «студебеккер».

Шурша колесами по асфальту, он развернулся, и пленных начали загонять в открытый кузов. Когда загрузили всех, туда же забрались несколько немцев.

Машина тронулась. Кузов немилосердно болтало, и пленников, лишенных возможности держаться, бросало друг на друга, но на лицах немцев не отразилось ни тени беспокойства или улыбки.

Проехали Инне, и дорога свернула на север. Затем справа показался Дунай, и некоторое время грузовик ехал вдоль одной из самых длинных рек Европы.

При самом подъезде к Линцу навстречу попалась колонна из нескольких танков, на которых поверх американских опознавательных знаков были грубо намалеваны черные свастики. Проводив направляющиеся на восток «шерманы» удивленным взглядом, Петр вынужден был признать, что положение весьма серьезно. Похоже, что американская оккупационная администрация потеряла контроль над значительной территорией.

К удивлению капитана, машина миновала Линц без остановки. Мелькнула и пропала на горе церковь с двумя башенками – опознавательный знак города, а «студебеккер» с сердитым гудением повернул на запад, в сторону Вельса.

Через полчаса пути последовал еще поворот, на этот раз на северо-запад, и под колесами вместо асфальта оказался обычный грунт. Мелькали по сторонам поросшие лиственным лесом холмы, и вонь выхлопов мешалась с ароматом сырой земли.

После примерно часовой тряски из-за холмов показались мощные башни, затем стало видно и их основание – могучий замок, выстроенный, похоже, еще в те времена, когда через эти места проходили крестоносцы.

На добрый десяток метров возносились его стены, замшелые от старости. Но ветхости в них не чувствовалось. Словно старый солдат, замок был готов к бою, и мрачно смотрели его узкие бойницы. У ворот стояли солдаты СС в касках и с оружием, над центральной башней величественно реяло алое знамя с белым кругом в центре, внутри которого катилась черная свастика.

Заскрипели ворота, пахнуло жаром от нагревшихся на солнце стальных створок. Колеса грузовика зашуршали, вминаясь в землю, и машина с плененными разведчиками въехала во двор замка.

Глава 2

Сегодня рождается новая вера – миф крови. Соединив веру и кровь, мы отстаиваем божественную природу человека, его целостность. Нордическая кровь и есть та материя, которая должна заменить и преодолеть все старые таинства.

Альфрел Розенберг, 1930

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 13:55 – 14:10

Во дворе замка трава, судя по всему, была вытоптана совсем недавно. Обширное пространство между стенами и собственно замком было почти пусто, лишь слева у стены виднелось нечто вроде гаража.

Пленников быстро выгрузили из машины и построили в ряд. Сопровождавший их офицер, тот самый унтерштурмфюрер Генрих, поспешил к одному из входов в центральное здание. Хлопнула дверь, и он скрылся в недрах здания, представляющего собой воплощенный кошмар архитектора. Башня, темная и угрюмая, словно горелый пень, высотой в несколько десятков метров, построена была, скорее всего, вместе со стенами. За прошедшие столетия многочисленные хозяева замка постоянно к ней что-то пристраивали. Левое крыло носило на себе отпечаток позднего Средневековья, а правое говорило о временах Возрождения.

На самом деле стены главной башни с трудом удалось бы пробить и из пушки. А ведь наверняка, как в любом уважающем себя замке, здесь должны были быть и подземелья, и секретный ход, ведущий далеко в сторону.

Вновь хлопнула дверь, и перед пленниками появился Генрих вместе с офицером более высокого ранга. Лицо у этого эсэсовца было морщинистым, как печеное яблоко, но фигура – плотная и мускулистая, как у борца. Он смотрел на пленников с интересом и явно был доволен.

– Очень хорошо, – сказал старший офицер, закончив беглый осмотр. – Мы хотели получить информацию о войсках русских. Теперь добыть ее – дело техники. Спасибо вам!

– Хайль! – вскинул руку унтерштурмфюрер.

– Возвращайтесь к своему подразделению, – продолжил старший офицер. – И передайте мою благодарность оберштурмфюреру Баллеру! Пусть продолжает выполнение возложенной на него задачи.

Генрих козырнул и побежал к машине. Мотор зарычал, и «студебеккер», оставляя вонючий хвост выхлопа, выехал с замкового двора.

Пожилой нацист еще раз осмотрел пленников и махнул рукой солдатам:

– В подвал номер пять.

Петра грубо толкнули в спину, хриплый голос над ухом рявкнул: «Шнель!».

Оставалось только переставлять ноги и стараться не упасть.

Разведчиков повели куда-то в сторону левого крыла, в торце которого обнаружилась небольшая дверца, охраняемая парой часовых. Затем они шли по длинному извилистому коридору и свернули в какой-то совершенно незаметный закуток, где отперли еще одну дверь – стальную, тяжелую, и стали спускаться по крутой винтовой лестнице.

На одном из поворотов Петр поскользнулся и рассадил коленку о камни. Зашипел сквозь зубы, но усилием воли сдержал крик.

Внизу оказалась площадка, освещенная тусклой лампочкой. Пахло мышами. За столом сидели двое нацистов в черной форме с нашивками сержантов. При появлении пленников они вскочили.

– В пятый, – сказал офицер, командовавший конвоирами.

Один из черных кивнул и принялся открывать огромным ключом замок, запирающий решетчатую дверь. Пока упрямый механизм скрежетал и стонал, не желая поддаваться, Петр успел рассмотреть, что закрытых решетками выходов здесь пять, плюс еще лестница наверх, по которой и привели пленников.

Дверь открылась, и разведчиков повели по совершенно темному коридору. Откуда-то доносилось еле слышное шуршание, и было очень сыро. Влага оседала на лицах противным скользким налетом, и стереть ее не было никакой возможности.

Наконец шедший впереди солдат остановился и поднял фонарь повыше. Тот же сержант, что открывал предыдущую дверь, возник рядом с ним сгустком черноты и загрохотал огромным засовом.

Массивная стальная дверь со страшным скрипом открылась, и в коридор пахнуло нечистотами.

Понукаемые пинками, пленники один за другим проходили в дверь. Когда настала очередь Петра, его ударили столь сильно, что он пробежал несколько шагов и, не удержавшись, упал. Как оказалось, лицом прямо в стену. Перед глазами вспыхнули искры, а лоб, казалось, треснул.

Чертыхнувшись, капитан со стоном повалился на сырой и холодный пол.

Зальцбургерланд, город Зальцбург,

штаб американских войск в Австрии

25 июля 1945 года, 14:21 —14:45

Очереди безжалостно полосовали здание штаба, слышались разрывы гранат. Ответная стрельба звучала всё тише. Генерал Паттон, еще недавно мнивший себя хозяином северо-западной части Австрии, пребывал в полном расстройстве. Неприятности начались с того, что вчера прервалась связь с комендатурами Линца и Вельса. Затем появилась информация о каких-то немецких частях, нападающих на американцев.

Как любой здравомыслящий человек, генерал Паттон не поверил в подобную чушь. И за это поплатился. Когда утром в штабе раздался звонок и взволнованный офицер с военной базы в Бергхейме – северном пригороде Зальцбурга, сообщил о том, что их атакуют, генерал, прошедший высадку в Нормандии, Арденны и Рурскую операцию, растерялся.

Пока он решал, что делать, связь прервалась и с базой, а вскоре отряды эсэсовцев были замечены в самом городе. Посланные им навстречу части были быстро разбиты.

Как сказал один из немногих выживших, американские солдаты не стали стрелять по танкам «шерман», появившимся на фланге, приняв их за свои. Те спокойно подъехали вплотную и в два залпа разметали обороняющихся. И почти сразу последовала стремительная лобовая атака. От солдат сорок пятого пехотного полка США остались только трупы.

Выживший еще говорил что-то о сверхъестественной скорости нападавших и точности их стрельбы, но Паттон отмахнулся от этого, приняв за выдумки испуганного солдата. К полудню генерал оказался заперт в штабе с несколькими сотнями бойцов, не понимающих, что происходит, и сильно деморализованных.

Вскоре наблюдатель доложил, что на юго-западе видны клубы дыма и с той стороны доносится грохот взрывов. «Аэродром, – в ужасе подумал генерал. – Они добрались до аэродрома!»

И почти сразу начался обстрел. Нацисты били по зданию штаба из всего, что у них было: из пулеметов, танковых орудий. Слышался визг падающих мин и глухие хлопки разрывов.

После двадцатиминутной артподготовки штурмующие пошли в атаку. Как-то очень быстро смяли первую линию обороны и теперь потихоньку подбирались к самому Паттону, что сидел в кабинете, под большим портретом Трумэна, и никак не мог понять, что ему предпринять. Как оказалось, обороняться солдаты США, привыкшие наступать на более слабого противника, совершенно не умели.

Что-то тяжко ухнуло в коридоре, и раздались крики. Еще удар, и дверь с треском рухнула внутрь. Генерал дернулся и неловко полез в кобуру.

В коридоре топали сапоги, слышалась чужая речь. Паттон торопился, опасаясь не успеть, но проклятый пистолет не желал вылезать, словно оброс уступами и углами, которыми нарочно цеплялся за скрипящую кожу кобуры.

В дверном проеме появились люди в серой форме. Передний держал в руках тяжелый, весом более 100 фунтов пулемет МГ, легко, словно перышко. Мундир немца был забрызган багровым, а глаза, прозрачные, словно вода горного ручья, смотрели жестко.

Но генерал не стал ждать, пока враг что-либо предпримет. Он неловко вставил ствол пистолета в рот и нажал на спуск.

Разочарованных возгласов он уже не услышал.

Нижняя Австрия, город Вена,

Военный комиссариат Советской армии по Австрии

25 июля 1945 года, 16:53 – 17:11

– Разрешите доложить, товарищ маршал!

– Разрешаю, – ответил Конев несколько удивленно. Уж очень серьезное лицо было у генерал-лейтенанта Благодатова. Напряженное и даже немного испуганное.

– Садись, Алексей Васильевич, – добавил маршал. – Что стряслось-то?

– Связь с разведгруппой, отправленной в район Амштеттена, потеряна, – сказал комендант Вены мрачно, присаживаясь на краешек стула.

– Когда? – маршал Конев, освободитель Праги, дважды герой Советского Союза, откинулся на спинку кресла и с интересом посмотрел на подчиненного.

– Три часа назад, – сказал генерал-лейтенант.

– Выходит, они погибли или захвачены в плен? – Широкое волевое лицо маршала посуровело.

– Так точно, – кивнул генерал.

– Такой результат разведки – тоже результат, – сказал Конев. – Надеюсь, что приказ об усилении караульной службы на границе отдан?

– Так точно.

Маршал огладил ладонью блестящую, словно бильярдный шар, голову.

– Похоже, что у американцев крупные неприятности! – продолжал комиссар. – И эта конференция в Потсдаме так некстати! Союзники давят на нас, требуя восстановления самостоятельной Германии, и отношения наши с американцами сейчас совсем не те, что в мае. Лезть в их зону оккупации очень не хочется.

Благодатов замолчал, давая командиру возможность высказаться. Круглые очки его так блестели, что за ними не было видно глаз.

– Ладно, – сказал маршал после некоторого размышления. – Сегодня надо провести авиаразведку. На Венском аэродроме есть разведывательные самолеты, так что организуйте. О результатах – немедленно доложить. Задача ясна?

– Так точно! – генерал встал. – Разрешите идти?

– Идите!

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 19:22 – 19:58

Петр дремал, когда за ними пришли. Лежать на вонючем и холодном полу было противно и приходилось сидеть, привалившись к стене. В такой позе он и пребывал, когда раздался скрип, разрывающий ушные перепонки. Дверь открылась, и из-за нее ударил в подземелье свет, показавшийся после тьмы до невозможности ярким.

Кое-кто из пленников со стоном схватился за глаза. Другие моргали, пытаясь привыкнуть к освещению.

Вошли двое солдат и офицер с фонарем.

– Кто здесь командир? – спросил старший нацист на хорошем русском. Ответом было угрюмое молчание.

– Ладно, – проговорил эсэсовец, водя фонарем по лицам разведчиков. – Тогда я буду убивать вас по одному, пока командир не отыщется.

Он вытащил из кобуры «вальтер» и медленно поднял руку.

– Я командир, – хмуро сказал Петр и встал. Ушибленное колено отозвалось болью, и он вновь едва не свалился.

– Зер гут, – офицер спрятал пистолет. – Следуйте за мной.

Конвоируемый солдатами, Петр выбрался в коридор, и затхлый сырой воздух показался свежим по сравнению с «ароматами» подвала, где держали пленников.

Добрались до островка света с дубовым столом, но наверх подниматься не стали. Грохнула отпираемая решетка, вошли в другой коридор. Тут было гораздо суше, откуда-то доносился глухой гул.

По сторонам проплывали массивные двери, одна за другой.

У пятой по счету конвой остановился. Дверь бесшумно открылась, и пленника ввели в довольно большую, площадью метров в двадцать, комнату. У одной из стен стояло стальное кресло с зажимами для головы, рук и ног. Напротив него располагался целый ряд сидений, не в пример комфортнее первого. Пахло здесь, к удивлению Петра, лавандой. Но сквозь цветочный аромат пробивались гораздо менее приятные запахи – крови, пота, рвоты…

Петру развязали руки, втиснули в кресло, на запястьях и щиколотках защелкнулись холодные полосы стали. Точно такая же полоса обвилась вокруг лба. Теперь разведчик не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже кивнуть.

Солдаты встали у стены, офицер расположился рядом с пленником, и в помещение вошел тот самый морщинистый, что встречал грузовик во дворе. Теперь Петр разглядел, что на его мундире знаки отличия бригаденфюрера. За ним мягким шагом скользнул невысокий человечек в странных одеждах, похожих на женские. Ростом он достал бы Петру до подбородка, а на раскосом смуглом лице застыла какая-то неживая улыбка.

– Хайль! – вскинул руку офицер, приведший пленника. – Всё готово для допроса!

– Начинайте, – устало махнул рукой морщинистый и уселся в одно из мягких кресел.

Узкоглазый подошел к Петру и встал немного сбоку, а офицер обратился к пленнику по-русски:

– Нас интересует количество и расположение войск в Вене и окрестностях, наличие танков и самолетов, фамилии командиров и комиссаров. Отвечай лучше сам, иначе тебе будет очень плохо.

Петр молчал.

Офицер пожал плечами:

– Хорошо, первый вопрос – твое имя и звание?

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – четко ответил Петр, чем изрядно удивил допрашивающего.

– Очень хорошо, – кивнул немец. – Ты – хороший пленник. Второй вопрос – сколько войск сейчас в Вене?

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – повторил Петр.

Допрашивающий нахмурился:

– Ты что, большевистская швайн, не понял вопроса? Я спрашиваю, сколько войск в Вене?

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия! – рявкнул Петр так, что в одном из углов заколыхалась паутина, а морщинистый бригаденфюрер поднял голову и с интересом посмотрел на пленника.

– Доннерветтер! Ну ты сам напросился, – прошипел офицер и, повернувшись к азиату, перешел на какой-то язык, совершенно разведчику не знакомый.

Узкоглазый выслушал, кивнул. Он подошел к Петру спереди, поднял руки. Черные глаза влажно блеснули, и пальцы, жесткие, словно сучки, коснулись висков пленника.

Петр ощутил нажатие, и тут же в голове словно разорвалась граната. По стенкам черепа изнутри ударило с такой силой, что показалось: еще миг, и кости не выдержат, треснут. Глаза заволокла багровая пелена, и легкие отказались впускать в себя воздух.

Сквозь бьющие в ушах разрывы снарядов тяжелого калибра и плещущуюся под веками боль Петр слышал разговор:

– Отойдите, герр Лобсанг, – сказал, судя по голосу, морщинистый. – Мне не видно!

– Он не понимает по-нашему, – отозвался офицер.

– Так переведите! А то я боюсь пропустить зрелище!

Боль отступала, но очень неохотно. Петр судорожно дышал, закрыв глаза и вцепившись пальцами в подлокотники. Когда сумел поднять веки, то на лице бригаденфюрера увидел откровенное удовольствие. Азиат всё так же улыбался.

– Ты понял? – спросил допрашивающий офицер. – Понял, что с тобой будет, если не будешь отвечать? Повторяю вопрос – сколько русских войск в Вене?

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – прохрипел Петр, ухитрившись при этом издевательски ухмыльнуться.

– Швайн! – кулак офицера, затянутый в перчатку, пришел в соприкосновение с челюстью Петра. Было больно, но после предшествующих мучений – вполне терпимо.

– Спокойнее, герр Хольтц, – сказал морщинистый. – Пусть наш тибетский ^[12] друг попробует еще что-нибудь.

Вновь зазвучала незнакомая речь. Петр закрыл глаза, готовясь к боли.

Пальцы-сучки на этот раз коснулись шеи. Последовал ряд нажатий, и позвоночник словно вспыхнул. Яростное жжение распространилось по всей его длине, проникло во внутренности, где заполыхал настоящий пожар.

Петр изо всех сил сдерживал крик, что рвался из горла, как птица из ловушки. Руки и ноги дергались, а стальная полоса на лбу впивалась в кожу, говоря о том, как напряжена шея. Будь путы менее прочными, пленник наверняка разорвал бы их.

На этот раз боль не проходила дольше. Когда Петр смог открыть глаза, он чувствовал себя так, словно его долго и беспощадно били. Болезненные ощущения остались почти в каждом органе…

Лица окружающих сквозь пелену боли казались неправдоподобно большими и какими-то плоскими, словно блины.

– Ну что, будешь отвечать, русская сволочь? – каркающим голосом произнес один из блинов.

Петр улыбнулся и ответил как можно громче:

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия!

Следующего прикосновения он не ощутил, просто мир вокруг исчез, а тело швырнуло в черный океан боли. Его волны причудливо швыряли то, что осталось от капитана Советской армии, и в ушах безостановочно звенел чей-то вопль, похожий на вой.

Океан отступил в тот миг, когда Петр понял, что кричит он сам. Затем силы кончились, и крик перешел в сиплый хрип. Если бы не стальной обруч вокруг лба, капитан, скорее всего, бился бы головой о спинку кресла, пытаясь заглушить сверхъестественную боль обычной…

Когда он снова смог четко соображать, то ощутил резь в предплечье. С трудом сфокусировал взгляд и обнаружил, что порезал запястье о железный фиксатор. Кровь текла лениво, словно нехотя, прокладывая темную дорожку на странно белой, словно снег, коже.

– Отвечай! – донесся голос допрашивающего.

– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – прошептал Петр, но его, похоже, услышали. Последовал удар по лицу. В носу что-то хрустнуло, по губам побежала горячая соленая струйка.

Затем грохнула дверь, и в помещении раздались незнакомые голоса.

– Опять развлекаетесь, Ульрих? – сказал кто-то мягким звучным баритоном.

– А что, Август, вы против? – ответил морщинистый и, судя по звукам, встал.

Петр поднял тяжелые, словно свинцовые, веки и увидел новое лицо. Человек в мундире гауптштурмфюрера ^[13] смотрел на морщинистого без подобострастия, несмотря на разницу в чинах. Эсэсовская форма сидела на подтянутой фигуре очень элегантно, а возраст выдавали только седые волосы. Окантовка погон была синей и говорила о принадлежности офицера к касте военных медиков.

– Нет, я не против, товарищ, – улыбкой гауптштурмфюрер выделил последнее слово, добавив в него изрядную долю иронии. – Но есть ли смысл тратить столько времени на одного упорного пленника, если проще выбрать самого слабого и узнать всё от него?

– Этот – командир, – неохотно кивнул бригаденфюрер. – И знает больше. И кроме того, мне нравится сам процесс.

– Но сейчас вам придется прервать развлечения, Ульрих, – с равнодушной улыбкой пожал плечами Август. – Беккер только что прибыл из Зальцбурга. Там полная победа. Через десять минут Фридрих собирает совет арманов. Поспешим.

– Хорошо, товарищ, – кивнул морщинистый, и на грубом лице его проступило разочарование. Он повернулся к офицеру, ведшему допрос, и бросил:

– Отведите его пока назад. Завтра продолжим.

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат Советской армии по Австрии

25 июля 1945 года, 19:44 – 20:00

Конев выглядел утомленным. Глаза не блестели, под ними набрякли мешки. Нелегко руководить группой войск, расположенной в непосредственной близости от союзников, которые всё чаще ведут себя как враги.

На разглядывание начальства генерал-лейтенант потратил несколько секунд, а затем по-уставному четко спросил:

– Разрешите доложить, товарищ маршал?

– Разрешаю, – кивнул Конев. – Садись, Алексей Васильевич.

Благодатов сел, по давней привычке – на самый краешек стула. Не ощущая спиной опоры, непроизвольно напрягаешься и от этого мысли становятся четкими и ясными. А уж если расслабился – пиши пропало, связно мыслить не получится.

– Обследовав территорию вплоть до Линца, самолеты вернулись. В городе Амштеттен обнаружено пять танков «шерман», меченных свастиками. На дорогах Линца наблюдается активное движение автотранспорта, а над магистратурой города развевается нацистский флаг.

– Значит, всё же восстание? – маршал потер виски, провел пальцами по векам, массируя уставшие глаза. – Кто бы мог подумать?! Американских частей не заметили?

– Никак нет, – покачал головой генерал-лейтенант. – Никаких следов.

– Значит, надо помочь союзникам, – на лицо Конева неожиданно выползла хитрая улыбка. – Из состава гарнизона города выделите танковый и стрелковый батальоны. Думаю, этого хватит. Выступление – сегодня же ночью. Задача – занять Линц. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ маршал, – генерал выдержал паузу. – И всё же я не могу понять, почему Радлов ничего не сообщил? Ведь полностью уничтожить отряд разведчиков не так просто! Кто-нибудь да спасся бы!

– Возможно, потерял твой Радлов бдительность, – мрачно сказал Конев. – Мирная жизнь – она быстро расхолаживает.

Благодатов лишь вздохнул:

– Разрешите идти?

– Разрешаю, – кивнул маршал. – Выполняйте. Письменный приказ будет через час.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 20:05 – 20:24

Обширное помещение освещалось только свечами, а окна, несмотря на теплый летний вечер, были плотно закрыты черными шторами. В углах копился мрак, и сурово блестели лезвия развешенных на стенах в сложном порядке мечей. Пахло пылью и еще чем-то сладковатым.

– Да славятся Господа Земли, и да пребудет с нами их благословение, – произнес человек, сидящий во главе стола. Лицо его было плохо видно, и казалось, что оно то удлиняется, то укорачивается в такт колебаниям языков свечей.

– Да славятся! – хором повторили еще восемь человек, сидящих по четыре с каждой стороны длинного стола из темного дерева.

– И чтобы сила их не скудела и вечно пребывала с нами, – проговорил нараспев сидящий во главе, когда-то просто профессор Фридрих Хильшер, ныне – главный в замке Шаунберг. – Пожертвуем им по капле священной арийской крови.

Он взял лежащий на столе короткий кинжал, на рукоятке которого был выгравирован знак – прямая линия с отходящей от нее веточкой ^[14] а на лезвии – надпись: «Твоя кровь – высшее, что ты имеешь», и уколол острием подушечку большого пальца.

Темная капля набухла и сорвалась, чтобы спустя мгновение разбиться о поверхность стола. За ней последовали еще восемь. Тьма в углах, казалось, зашевелилась. Из нее полезли отростки, словно уродливые щупальца, пытаясь ухватить сидящих. Напряжение в комнате стало ощутимым, воздух словно нагрелся.

– Приношение принято, – сказал Хильшер, когда по залу словно пронеслось веяние свежего воздуха.

Кинжалы легли на стол, и заговорил сидящий самым последним по левую руку от предводителя:

– Что же, раз все формальности соблюдены, может перейдем к делу? – сказал он звучным баритоном, и на лице его отобразилась ироническая усмешка.

– Вы знаете, Август, что это не формальности, – строго остановил его Хильшер. – Без ритуалов мы потеряли бы силу, стали бы обычными людьми!

– Ладно, ладно, молчу, – примирительно поднял ладони ироничный доктор Хирт, прославившийся некогда составлением коллекции «расово неполноценных» черепов в Страсбургском университете.

– Говорите, Хельмут, – неспешно кивнул подбородком Хилынер.

– В лагере у Зальцбурга освобождено около трех тысяч человек, – четко сказал бригаденфюрер Беккер. – Все они – бывшие солдаты войск СС, дивизий «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», «Гогенштауфен» и «Гитлерюгенд». Практически – это все уцелевшие из данных подразделений. Кроме того, американцы устроили рядом с лагерем склад военной техники, в котором мы обнаружили пятьдесят танков «пантера» и «тигр», три десятка САУ, находящихся в боеспособном состоянии. Стрелкового оружия и боеприпасов тоже вполне достаточно.

– Всё это очень хорошо, – резким голосом сказал сидящий напротив Беккера человек. – Но зачем нам танки? Разве в этом наше оружие?

– Вы правы, товарищ, – примирительно сказал ведущий совещание. – Но бригаденфюрер Беккер в первую очередь – солдат, и нет смысла его в этом упрекать. Танки нам пригодятся. Но сейчас надо решать другие проблемы. – Хильшер повернулся к Карлу Виллигуту, что сидел нахохлившись, словно старая ворона. – Сколько у нас блуттеров?

– Десять, – ответил тот мрачно. – Но что толку? Операторов всего шестеро: я, Ганс, Феликс, Август, а также доктора Шульц и Хагер.

– Придется вам этой ночью поработать, – мягко сказал Хильшер. – До утра надлежит проверить всех освобожденных воинов СС.

– Ладно, – проворчал Виллигут, и лицо его помрачнело. Перспектива ночной работы совсем не радовала, благо, что основывалась на жесткой необходимости.

– Теперь другой вопрос, – Хильшер перевел взгляд на того, кто недавно наблюдал за пытками пленника. – В каком направлении нам прежде всего надлежит атаковать?

– Берлин, – пробурчал Ульрих. – Это сердце нашей страны.

– Далеко, – покачал головой Беккер. – Тогда уж сначала Мюнхен! Родина партии!

– Нет, только Вена! – визгливо выкрикнул невысокий круглолицый человечек, что до сих пор сидел молча. – Это – центр, откуда наша раса сможет начать восхождение, и без ее захвата наше предприятие обречено на провал!

– Йорг, там русские, – мягко улыбнулся Виллигут, – а не какие-нибудь янки, и выбить их из Вены будет столь же нелегко, как и взять Москву.

– Ну и что? – круглолицый вскочил. На губах его повисла пена, глаза яростно сверкали. Даже заметная одышка не мешала торопливой речи: – Они – ничто по сравнению с высшей расой, что приходит на смену смешному и глупому человечеству! Мы смешаем их с навозом и легко отобьем Вену – священный город для каждого арийца!

– Тише, – поднял руку Хильшер, и Йорг Ланс фон Либенфельс, юридически – хозяин замка, послушно сел, пытаясь восстановить дыхание. Против авторитета профессора он пойти не рискнул. – Доверим же наше решение судьбе!

Он извлек из кармана небольшой мешочек из темной ткани, внутри которого что-то мягко постукивало. На боку мешочка золотом была вышита двойная свастика.

– Укажите нам путь, Господа Земли! – сильный голос Хильшера вознесся к высокому потолку, и в ответ сверху, как показалось, донесся едва слышный шепот. – Куда следовать нам, провозвестникам новой эпохи, нового человечества?

Профессор запустил руку в мешочек и осторожно извлек оттуда небольшой кусочек дубовой коры. Затаив дыхание, все сидящие за столом наклонились вперед, пытаясь рассмотреть, что подсказывает судьба.

Хильшер перевернул пластинку коры, и на обратной ее стороне обнаружился рисунок – та же молния, что блестела на петлицах эсэсовцев. Когда-то давно ее красили чем-то алым, и теперь казалось, что в узких прорезях плещется кровь.

– Зиг, – потрясенно пробормотал фон Либенфельс. – Руна победы!

– А также восхода, – усмехнулся Виллигут.

– Быть по сему! – прервал комментарии Хильшер. – На восток, на Вену! Хельмут, когда мы будем готовы выступить?

– Учитывая, что на завтра запланирована отправка специальных групп, то не ранее вечера, – после паузы сказал Беккер. – Раньше делать это опасно. Противник, имея превосходство в воздухе, легко уничтожит танки на марше. А атаковать крупный город без боевой техники я отказываюсь!

– Хорошо, – кивнул Хильшер. Гадание словно истощило его. Глаза потеряли блеск, голос звучал глухо. – Детали обсудим завтра. Есть еще у кого-нибудь что-либо, что он желает сообщить совету арманов?

Ответом была тишина.

Свечи погасли, и люди разошлись, оставив зал в полной темноте, не нарушаемой ни солнечным, ни искусственным светом.

До следующей встречи.

Нижняя Австрия,

окрестности города Амштеттен

26 июля 1945 года, 8:27 – 9:59

Взвод разведки, вошедший в городок, был атакован почти сразу. До основной части отряда донесся треск очередей. Затем всё поразительно быстро стихло, и полковник Ковалев мог сколько угодно кричать в рацию, пытаясь выйти на связь с авангардом.

Чертыхнувшись, полковник двинул в атаку основные силы. Тридцатьчетверки, лучшие боевые машины войны, заревели моторами и поползли вперед. Рядом с ними, как муравьи в компании с толстыми носатыми жуками, побежали пехотинцы.

Ряды атакующих втянулись в пределы городка, не встречая сопротивления. Но когда последняя машина исчезла меж домов, поднялась пальба. Одновременно раздалось несколько разрывов, и сердце полковника екнуло. Что-то там, на узких улочках, было совсем не так.

Передний танк своротил аккуратный забор и выехал на совершенно пустынную улицу, по сторонам которой стояли похожие, словно близнецы, дома. Сквозь рычание двигателя не было слышно никаких звуков.

Но не успел командир танка удивиться отсутствию противника, как в башню ударили сразу два фаустпатрона. В броне образовалось отверстие размером с кулак, и внутренности боевой машины наполнило пламя…

На танке, идущем чуть впереди автоматчиков, скрестились два огненных клинка, и он вмиг загорелся, превратившись в чадящий кусок металла. Взрывной волной пехотинцев швырнуло на землю. Лишь те, кто был дальше, остались на ногах.

Второй танк разворотил выстрелом один из домов, в котором была засада, а другой оказался под мощным автоматным огнем. Но особых выгод это не принесло, так как оба строения оказались пусты. Каким образом те, кто применил фаустпатроны, успели покинуть их, оставалось непонятным.

Осторожно обогнув погибшего собрата, танковая колонна двинулась дальше, но пехота теперь пошла впереди, осматривая один за другим дома. В них было пусто, даже местные жители куда-то подевались.

Тем неожиданнее оказалась атака. Сначала послышалась короткая перестрелка на правом фланге, но быстро стихла. Наступающие не обратили на нее внимания, решив, что фланговое охранение наткнулось на противника. Поскольку просьб о помощи не поступало, то все, скорее всего, закончилось благополучно.

Но почти сразу вдоль улицы сзади ударили два пулемета, судя по звуку – переделанные авиационные МГ-151. Неясно было, как противник сумел поместить в тыл наступающим станковые махины весом в сорок с лишним килограммов.

Как бы ни обстояло дело, советским солдатам, попавшим под огонь, было не до теоретических рассуждений. Пули калибра двадцать миллиметров буквально выкосили улицу, оставив в живых лишь тех, кто упал или укрылся за корпусом танков. Таких было немало, но все же потери оказались велики. Мостовая покрылась убитыми и ранеными. Даже сквозь рев моторов пробивались крики и стоны.

Шедший последним танк развернул пушку, но в прицеле не обнаружил противника: тот успел с непостижимой быстротой покинуть улицу. Тем не менее тридцатитонная машина поползла назад, поводя пушкой, словно слон – хоботом.

Гибель ее была скорой. Выскочившие из-за домов две серые тени одновременно вскинули к плечам палку с утолщением на конце, раздался грохот, и танк, пораженный опять же в башню, потерял боевое значение. А серые тени исчезли так быстро, что бойцы пехоты не успели открыть по ним огонь.

– Что за черт? – пробормотал один из солдат, добравшийся до Австрии от самого Сталинграда. – С кем мы воюем-то? Человек не может двигаться так быстро!

Ответом ему было угрюмое молчание.

Полковник Ковалев выслушивал доклад с передовой и всё больше мрачнел. Потери оказались такими, что впору было подумать, что двум батальонам противостоит полная дивизия СС, укомплектованная опытными солдатами. Не добавляли оптимизма и странные сообщения о необычной скорости перемещения солдат противника.

– Отходить! – отдал приказ полковник, и тут же прилетевшая из-за спины пуля угодила точно в рацию.

Вторая свистнула рядом с головой, и Ковалев поспешно упал. Около него бухались на землю офицеры и солдаты, минометчики суматошно метались среди своих орудий, задравших к небу широкие жерла.

Обстрел продолжался, и вскоре стало ясно, что противник, пользуясь домами как прикрытием, подобрался почти вплотную.

Последнего приказа полковника в наступающем отряде не расслышали, но самостоятельно приняли решение отходить. Танки, а их к этому моменту уцелело пятнадцать из двадцати, тяжело ворочались, с грохотом круша строения. Слышался треск ломающихся деревьев. Отборно матерились пехотинцы, перевязывая товарищей и одновременно пытаясь следить за окружающим миром. Кто знает, откуда последует очередной выпад противника?

А тот атаковал, не давая передышки. То и дело из клубов дыма и пыли возникали фигуры в серых мундирах, с изящной стремительностью выходили на огневые рубежи и стреляли, стреляли, стреляли. Фаустпатроны у немцев, к счастью, кончились, но и многозарядные «панцершреки» ^[15] делали свое дело исправно, поражая лишенные маневренности танки. Сами же солдаты с реактивными ружьями перемещались столь проворно, что обстрелять их не всегда успевали даже автоматчики, не говоря уже о танкистах.

В один момент пораженными оказались сразу два танка. Сдвоенный взрыв ударил по ушным перепонкам, и сразу же немцы пошли в массированную атаку. Замелькали серые мундиры, послышался треск автоматов.

Согласованный отпор удалось оказать лишь в первые мгновения, затем бой рассыпался на короткие схватки, в которых немцы (не совсем понятно, почему) имели значительное преимущество.

Они, конечно, тоже несли потери, но совсем небольшие, а советская пехота довольно быстро полегла вся, до последнего человека.

Два танка ухитрились, натужно ревя моторами, выбраться из окружения. Но с того места, где должен был располагаться резерв и командование, по ним тоже начали стрелять, к счастью только из ручного оружия.

Командиры танков ринулись на прорыв. Разогнали эсэсовцев выстрелами из пушек, раздавили несколько минометов и с максимальной скоростью понеслись по шоссе, ведущему на восток, к Санкт-Пельтену и дальше – к Вене.

Глава 3

Мы, национал-социалисты… приостановим бесконечную миграцию немцев на юг и запад и обратим наши взоры на земли, расположенные на востоке… Говоря сегодня о жизненном пространстве в Европе, мы в основном можем иметь в виду лишь Россию и ее вассальные пограничные государства. Сама судьба указывает нам этот путь.

Алольф Гитлер, 1923

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

26 июля 1945 года, 11:03 – 12:57

Ночь в подземелье была страшной. Спать, лежа на холодном сыром полу, было бы равносильно самоубийству. Пришлось отдыхать, сидя у стены, тесно прижавшись друг к другу. Так получалось немного теплее. Для естественных потребностей предназначалась дыра в полу в одном из углов. Со связанными руками спускать штаны было не очень удобно, и приходилось пользоваться помощью товарищей. Пить пленникам не давали, и к утру их начала мучить жажда.

Петр уснуть не смог. После допроса болели все внутренности, хотя синяки, да и то не особенно большие, остались только на лице. Но стонала, жалуясь на судьбу, печень, ныли почки, в животе не проходила резь, а в сердце время от времени вонзались раскаленные иголочки.

Новый день давно уже наступил, судя по ощущениям организма, но в подземелье оставалось всё так же темно. Ни единого лучика не проникало сюда с поверхности.

Воду всё же принесли, в чем-то вроде тазика. Сержант-тюремщик, сопровождаемый двумя автоматчиками, поставил его на пол и отступил, надеясь полюбоваться, как русские скопом кинутся к воде, пихая и отталкивая друг друга. Но немца ждало жестокое разочарование.

– Подходить по списку и не толкаться! – скомандовал Петр. – И по три глотка! Ахметгалиев – вперед!

Низенький татарин проворно поднялся и засеменил к тазику. За ним встал, помня свою очередность, Борисов. Петр знал своих солдат и верил, что у них хватит терпения и стойкости.

– Доннерветтер! – выругался нацист, не получив желаемого удовольствия, и покинул подвал. Вновь стало темно. Слышались лишь шаги, нетерпеливое дыхание, а затем легкий всплеск, когда очередной солдат припадал к воде.

Петр помнил список разведчиков наизусть и выкрикивал фамилии одну за другой. Сам подошел к воде последним.

Тазик пах отвратительно. Скорее всего, ранее из него поили свиней. Но на вкус вода показалась слаще изысканных напитков, что подают в лучших ресторанах. На долю капитана досталось всего два глотка.

К удивлению пленников, спустя примерно полчаса в коридоре вновь раздались звуки. Дверь заскрипела, и на пороге появился давешний тюремщик, угодливым ужом вьющийся вокруг сухощавого старика в погонах бригаденфюрера. В руках пожилой держал небольшой черный чемоданчик.

– Проходите, герр Виллигут, – лебезил тюремщик. – Осторожнее, тут не очень чисто…

– Ничего, это не важно, – сказал старик и перешагнул порог. Но от того, чтобы поморщиться, – не удержался.

Вслед за ним в помещение проникли трое автоматчиков с фонарями. Последним вошел тот самый Август, что вчера прервал допрос Петра. На лице его читалась усталость, но на губах блуждала мефистофельская усмешка.

– Так вы, Август, думаете, что блуттер сломался? – поинтересовался бригаденфюрер, продолжая, судя по всему, начатый ранее разговор.

– Вне всяких сомнений, – усмехнулся гауптштурмфюрер. – Если при исследовании чернявого низкорослого солдата из вспомогательных частей дивизии «Гитлерюгенд», добровольцы в которую набирались неизвестно где, ^[16] он говорит мне, что передо мной ариец, то я имею право усомниться в работоспособности прибора!

– Конечно, – кивнул Виллигут, усаживаясь на принесенный одним из охранников стул. Чемодан на его коленях щелкнул запорами и послушно открыл пасть, словно больной перед дантистом. – Сейчас посмотрим.

Пару минут бригаденфюрер молча возился во внутренностях чемодана, чем-то щелкал, удовлетворенно ворча. Август молча стоял рядом.

– Так, – сказал Виллигут после паузы. – Теперь нужен подопытный. Ну-ка посветите!

Охранники послушно подняли фонари, освещая лица пленников. Те щурились от яркого сияния, пытались спрятать лица.

– Вон тот подойдет, – ткнул бригаденфюрер пальцем, острым и тонким как карандаш, в раскосого крепыша Ахметгалиева.

Двое охранников шагнули вперед и вздернули пленника на ноги. Тот сопротивлялся, но удар в живот решил дело. Обмякшего, словно тряпичная кукла, Ахметгалиева подтащили к сидящему эсэсовцу.

– Так, мне нужна его рука.

Пленнику быстро сняли с запястий веревку. Спустя миг кисть его руки была помещена во внутренности чемодана.

Все немцы смотрели на бригаденфюрера, и не воспользоваться моментом было нельзя. Петр подтолкнул локтем Михайлина, затем головой показал ему на единственного незанятого охранника. Сержанта, состоящего при тюрьме, капитан в расчет не брал. Всем известно, что подобные субъекты – сплошь трусы. Сам же он хотел броситься на Августа, надеясь, что товарищи не подведут и сладят с остальными.

Ахметгалиев слабо охнул, и Петр рванулся вперед. Еще не отошедшее от вчерашних пыток тело повиновалось плохо, но разведчик подавил сопротивление мышц и суставов. Он вложил в бросок остаток сил и всю злость на врага.

Блеснули удивлением глаза Августа, казавшиеся в полутьме фиолетовыми, и капитан всем телом обрушился на немца. Вместе с ним рухнул на пол. Плечо пришло в болезненное соприкосновение с полом, но не успел Петр даже зашипеть, как оказался вздернут вверх, словно нашкодивший котенок.

Он висел в воздухе, пытаясь понять, что произошло. Не верилось, что его, весившего почти восемьдесят килограммов, держит в одной руке охранник…

Да и как немец среагировал столь быстро?

Михайлин, силач, легко одолевающий в схватке двоих, а то и троих, находился в еще более плачевном положении. Колено охранника покоилось на его затылке, а сам великан лежал, вдавленный в пол. Попытка бунта была пресечена в зародыше.

– Поднимайтесь, гауптштурмфюрер, – послышался спокойный голос Виллигута. – Это существо ничего вам не сломало?

– Нет, – брезгливо ответил Август. – Но я весь в грязи, и воняет от меня, скорее всего, дерьмом!

– Ничего, мыла, слава Вотану, в Шаунберге в достатке, – бригаденфюрер хохотнул. – Идите сюда, Август, посмотрите на результат. А вы, – тут Виллигут, скорее всего, повернулся к охранникам, – верните этих тварей на прежнее место.

Петр ощутил, что летит, и в испуге сжался, ожидая удара.

Упал, однако, на мягкое. Кто-то зашипел, кто-то выругался, а капитан поспешно отполз к стене.

– Вот, видите, всё как положено, – говорил тем временем Виллигут. – Давайте еще кого-нибудь.

Последовала возня и слабые стоны. Ахметгалиева, судя по всему, тоже отшвырнули.

– Кого, герр Виллигут? – подобострастно спросил тюремщик.

– А давай вот этого, строптивого, – со смешком сказал Август. – Посмотрим, что он из себя представляет!

Петра грубо ухватили за руки и потащили.

Спустя миг он был развязан, но какую-то выгоду из этого вряд ли смог бы извлечь: руки сдавили словно стальными тисками, и сопротивляться не было никакой возможности.

Зато теперь он мог видеть внутренности чемоданчика. Крышка выглядела обычной, лишь была исписана странными остроконечными символами, зато полость целиком занимала черная пластина, скрывающая внутренности. В ее верхней части шел ряд попарно расположенных колесиков с цифрами, поставленных на ребро, словно в цифровом замке. Всего Петр насчитал восемь пар. Рядом с каждой из них находилась буква. Отметки в каждой паре стояли на нуле.

В середине пластины горделиво расположилась небольшая выемка с иголкой в центре. В самом низу торчала большая черная кнопка.

– Что же, приступим, – сказал Виллигут деловито.

Руку Петра повлекли вперед и указательный палец буквально насадили на иголку. Боли он почти не почувствовал. Затем палец сдавили, и тут-то укол начал саднить.

На верхушке иглы осталась висеть маленькая капелька крови, матово блестя в свете фонарей. Некоторое время она оставалась на месте, словно раздумывая, что делать, а затем скользнула вниз, размазавшись по телу иглы.

Внутри чемоданчика что-то щелкнуло, затем еле слышно загудело. Виллигут удовлетворенно кивнул, и тотчас начали вертеться колесики с цифрами. Правое колесико в каждой паре, как понял Петр, означало единицы, а левое – десятки.

Глаза бригаденфюрера всё больше округлялись. Когда же гудение стихло и колесики замерли, на лице его отобразилось прямо-таки детское недоумение.

– Этого не может быть! – сказал он, потирая лоб. Гауптштурмфюрер, нагнувшийся, чтобы лучше видеть результат, проговорил со смешком:

– Да, похоже, эта штука всё же не работает!

– Не мо… – начал Виллигут каким-то низким голосом и прервался, захрипев.

Взглянув на пожилого эсэсовца, Петр обомлел. Тело немца сотрясали корчи, глаза бешено сверкали, лицо корежило судорогой. Когда он вновь заговорил, то голос был совсем другой, не тот, что раньше, и это невольно внушало ужас.

– Я вижу, – прохрипел Виллигут, в то время как Август ухватил его за плечи, не давая упасть со стула. Один из охранников подхватил прибор, и вовремя. Еще миг – тот свалился бы на пол. – Это город, большой город… В пламени! Вот, вот…

Щелкнули застежки закрываемого чемоданчика, и это, казалось, помогло припадочному немного прийти в себя. Он перестал биться. Но взгляд, направленный в потолок, пугал неподвижностью, а губы двигались словно сами по себе, порождая чужой, глухой голос.

– Да, это Рим… Вот мраморные дворцы, вот Капитолий! Всюду кровь… Я слышу лязг оружия… Сражаются, они сражаются! Воины, чьи кудри блестят благородным золотом… Они врываются в дома, легко убивают изнеженных римлян… А ведет их…

Тут тело старика выгнуло дугой. Гауптштурмфюрер отлетел в сторону. Виллигут вскочил. Горящий его взгляд уперся прямо в Петра, поднятый палец казался острым, как копье. Еще миг, и ударит прямо в горло…

– Он! – крикнул бригаденфюрер, всем телом указывая на капитана. – Их ведет он!

Крик, казалось, исчерпал у бесноватого все силы. Глаза его закрылись, ноги стали подкашиваться, и не поддержи его тюремный сержант, старик точно упал бы. Виллигута усадили на стул, и он довольно быстро пришел в себя.

– Ничего себе, – сказал потрясенный Август. – Кто бы мог подумать?

Он посмотрел на Петра, и тот ощутил в его взгляде какой-то странный интерес, смешанный с уважением.

– Хотя череп, безусловно, арийский, – после недолгого осмотра продолжил гауптштурмфюрер. – Как я сразу не заметил!

– Такое трудно заметить, – прокашлявшись, слабым голосом проговорил бригаденфюрер. – Как в черве рассмотреть бога? Почти невозможно!

– Так ты думаешь, что это сам Аларих? ^[17] – в голосе Августа слышалось сомнение, жить которому, похоже, оставалось недолго.

– Несомненно, – кивнул пожилой эсэсовец, поднимаясь со стула. – Великий вождь, первым доказавший, что германцы сильнее Рима! Так что с прибором всё в порядке.

– Похоже на то, – без особого желания согласился гауптштурмфюрер.

– Ладно, – Виллигут закряхтел, чуть ли не в первый раз демонстрируя признаки возраста. – Надо будет поговорить с ним наверху, в более комфортных условиях.

Последовал кивок охранникам:

– Берите его. Но осторожно, без членовредительства.

Капитана подняли и понесли. Затих позади удивленный ропот товарищей. Лязгнула запираемая дверь, и мимо поплыли стены коридора. Петр успевал лишь слегка шевелить ногами, время от времени касаясь ими пола, с такой скоростью его тащили.

Замелькали ступеньки винтовой лестницы, и подвал остался внизу. Пленника повели, точнее, потащили через переплетение коридоров и лестниц. Скоро он совершенно потерял направление. Пришел в себя лишь в большой комнате, когда его усадили на стул. Руки так и не связали.

Сквозь открытое окно врывался восхитительно свежий воздух. В первые мгновения Петр просто дышал, освобождая легкие от смрада подземелья. Мелькнула мысль о побеге, но быстро пропала. За окном виднелся только самый верх замковой стены да еще небо. Так что, если выпрыгнуть наружу, то после удара о землю способность передвигаться будет невелика, если будет вообще.

Отдышавшись, разведчик осмотрелся. Целую стену занимал огромный книжный шкаф. Корешки некоторых книг были чудовищной толщины, другие фолианты выглядели очень древними. Пахло в помещении старой бумагой.

Сбоку от окна стоял массивный письменный стол, изготовленный, скорее всего, в прошлом веке, когда делали прочно, на столетия. За ним виднелось кресло с высокой спинкой. В остальном комната была удивительно пуста.

Послышался шум шагов, и вошел Виллигут. Вслед за ним появились двое охранников, тех же самых, что были в подземелье. Один из них тащил какой-то сверток.

– Я знаю, что вы говорите по-немецки, – сказал бригаденфюрер, усаживаясь в кресло.

– Да, – мрачно буркнул Петр.

– Хорошо, – Виллигут удовлетворенно кивнул. – Вам принесли одежду, так что переодевайтесь. А то сейчас от вас слишком пахнет.

И немец сморщил длинный аристократический нос. Капитан развернул сверток, положенный ему на колени. Там оказалась ослепительно белая форма унтерштурмфюрера тридцать седьмой кавалерийской дивизии СС «Лютцов».

– Я не буду это носить, – проговорил Петр решительно, и одежда полетела на пол.

– Зря, – печально вздохнул Виллигут. – Гражданской одежды у нас всё равно почти нет. Есть еще черная форма, есть серая, и в большом количестве. Но ее я вам даже и не предлагаю. Надевайте это.

– А вот вы стали бы носить форму Советской армии? – спросил Петр воинственно.

– Да, – кивнул старый эсэсовец. – Если бы не было иного выбора. Не в форме дело. Вот если бы на мне не было этого мундира, разве бы вы отнеслись ко мне по-другому?

– Ну, скорее да, – поколебавшись, ответил Петр.

– Эх, сильно же вас изуродовало большевистское воспитание! – Виллигут укоризненно покачал головой, словно дедушка, слегка осуждающий любимого внука. – Надо смотреть на внутреннюю сущность, а не на внешнюю оболочку! Можете содрать нашивки и погоны, если они так мешают.

Петр угрюмо набычился:

– Не буду! И зачем вы, вообще, меня сюда притащили? Уж лучше в подвале, но с товарищами, чем здесь, с вами!

– Ладно, – довольно легко согласился Виллигут. – Не хотите одеваться – ваше дело. А цель вашего освобождения я объясню позже. Сейчас же позвольте представиться. Я – Карл Виллигут.

– Ну-ну, – хмыкнул Петр. Но собеседник не обратил на его скепсис никакого внимания.

– Вы ведь родом из Прибалтики? – спросил он.

– Нет, – ответил Петр уверенно. – Я с Поволжья.

– Хм, странно, – бригаденфюрер нахмурился, но тут же просиял довольной улыбкой. – Там ведь была республика немцев, если не ошибаюсь?

– Была, – кивнул капитан, не очень понимая, к чему клонит нацист.

– Так вот, вы по крови – немец, ариец, если хотите, – Виллигут говорил терпеливо и спокойно, словно учитель в классе для умственно неполноценных детей. – И имя ваше должно звучать как Петер Радлофф!

– Ну уж нет, – замотал головой Петр. – Я – советский человек, а уж кто по крови – это неважно!

– Это как раз важно, – бригаденфюрер устало вздохнул, явно досадуя на непонятливость собеседника. – Всё же еврейские комиссары забили вам мозги своими бреднями! Помните тот прибор, которым я вас обследовал в подземелье?

– Конечно.

– Так вот, это блуттер, ^[18] изобретение профессора Хильшера. Он позволяет с высокой точностью определять, кто человек по крови! – Виллигут вновь улыбнулся.

– Это какой-то бред, – сказал Петр, не ощущая в себе особой убежденности. – Это невозможно!

– Всё возможно! – лицо старика стало серьезным. – Когда за дело берется наука, вооруженная истинно прогрессивным арийским подходом к проблеме и не замутненная еврейскими предрассудками! Сейчас я всё объясню. В свое время доктор Бруно Шультц, гауптштурмфюрер нашего Ордена, ^[19] создал шкалу для оценки кандидатов в СС с точки зрения их расовой чистоты. Он выделил пять групп: чисто нордическую, преобладающе нордическую или же фалическую группу, группу с гармонической смесью обоих рас с легкой примесью альпийской, динарской и средиземноморской крови. В четвертую группу он выделил гибридов с преобладанием восточной крови, а в пятую – метисов неевропейского происхождения. ^[20] Понятно, что использовать эту классификацию из-за ее расплывчатости при создании прибора было невозможно. Пластомер доктора Роберта Бюргера-Вилингена ^[21] слишком неудобен в обращении. Профессор Хильшер предложил свою методику. Он выделил восемь типов крови, что может течь в жилах современного европейца: арийскую, балтскую, романскую, кельтскую, славянскую, угорскую, тюркскую и еврейскую.

– И что? – спросил Петр. Голова его от большого объема бессмысленных сведений, потребляемых натощак, непомерно раздулась, и логику бригаденфюрера он улавливал с большим трудом.

– А то, что прибор показывает, сколько процентов какой крови находится в том или ином человеке. Таким образом, мы получаем научно обоснованную возможность определить, кто является арийцем, а кто – нет!

– И зачем?

– Как? – седые брови Виллигута взлетели почти к волосам. – Это же коренной вопрос для нас! В практике СС использовалась длиннющая процедура бумажной проверки всех предков человека с 1800 года для рядовых, и с 1650 – для офицеров. Она занимала очень много времени, да и не могла дать полной гарантии. А с появлением блуттера все эти трудности преодолены!

– Почему же прибор так и не нашел применения? – Петру всё труднее было сидеть. Кружилась голова, болели мускулы. Сказывались пытки и усталость.

– Во-первых, слишком поздно он оказался изобретен – в январе сорок пятого, – вздохнул бригаденфюрер. – А во-вторых, многие из руководителей Рейха оказались бы после проверки не столь чистокровными арийцами, как им хотелось бы. Поэтому нашему изобретению не дали хода.

– И что показал ваш прибор относительно меня? – Собственные слова громом отдавались в ушах, хотя на самом деле капитан говорил очень тихо.

Но Виллигут его услышал.

– Девяносто пять процентов германской крови! – с трепетом произнес он. – И пять – славянской. Мы было решили, что блуттер барахлит, но…

Комната мягко закружилась перед глазами Петра, и спустя мгновение он ощутил правым боком легкий удар. Понял, что упал на пол, но ему было совершенно всё равно.

Его приподняли, несколько раз шлепнули по щекам. Сознание слегка прояснилось, но Петр по-прежнему ничего не видел. Голос Виллигута доносился откуда-то издалека, словно из соседней комнаты, и в нем звучало искреннее сожаление:

– Как нехорошо! Вам ведь надо отдохнуть и поесть, а я замучил вас разговорами!

Не успел разведчик удивиться заботливости фашиста, как его подняли и понесли. Сквозь туман проступили покачивающиеся по сторонам стены. Затем навалилась новая волна слабости и погасила последние мысли. Всю оставшуюся дорогу эсэсовцы тащили полностью бессознательное тело.

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат Советской армии по Австрии

26 июля 1945 года, 14:03 – 14:15

– Из сводного отряда, направленного на Линц, уцелели два танка, – в словах Благодатова слышалась горечь поражения, неизвестная советским офицерам и солдатам очень давно.

Конев нахмурился:

– Как такое могло случиться?

– Похоже, масштабы восстания гораздо крупнее, чем мы предполагали, – ответил комендант Вены.

– Значит, американцы, в нарушение договоренностей, сохраняли немецкие части в боевой готовности, за что и поплатились. – По лбу маршала причудливыми волнами покатились морщины. – А нам расхлебывать! Какими силами располагает комендатура?

– В гарнизоне – две стрелковые дивизии. – Глаза Благодатова сурово блестели за стеклами очков, и вид его был далек от обычно благодушного. – И танковый батальон… был. На аэродроме – звено истребительной авиации, звено бомбардировочной авиации и разведывательные самолеты.

– Придется пока обходиться этим, – маршал огладил лысину. – Я созвонюсь с Жуковым ^[22] и, если что, вызову из Праги еще две дивизии. Надеюсь, что этого хватит. Ваша задача, товарищ генерал – подготовиться к отражению возможного наступления с запада. Всё ясно?

– Так точно, – ответил генерал-лейтенант.

– Тогда выполняйте!

Штирия, окрестности города Айзенэрц,

пост на границе английской зоны оккупации

26 июля 1945 года, 14:39 – 14:51

Стоявший на посту «Томми» ^[23] лениво жевал жвачку и на приближающегося к посту человека особенно не глядел. Зачем? Опасности ждать не от кого, а рассмотреть очередного аборигена, идущего из американской зоны, чтобы навестить родню, всегда успеется…

Краем глаза отметил необычный покрой одежды подходящего, а когда повернул голову, тот был уже рядом. Спокойное лицо, отсутствие оружия и эсэсовский мундир, незаношенный, словно только со склада.

«Томми» успел лишь удивиться, но на то, чтобы поднять оружие или закричать, времени ему не хватило. Человек в серой форме атаковал стремительно, словно кобра. Миг – и шея незадачливого солдата оказалась сломана.

Эсэсовец деловито поднял упавший автомат СТЭН. Шагнул внутрь поста, и спустя мгновение там дробно прозвучала очередь. Затем еще одна, потом всё стихло.

Человек в сером мундире вышел из здания и помахал рукой в сторону небольшой рощицы на севере. Оттуда появились пять фигур, обвешанных оружием. Бегом они преодолели открытое пространство и оказались у стен поста.

– Ты выиграл, Фриц! – сказал один из вновь прибывших с досадой. Он тяжело дышал и распространял сильный запах пота. Не лучше выглядели остальные. Без ущерба переносил жару лишь тот, кто в одиночку расправился с англичанами.

– Да, – склонил он голову.

– Теперь поход по заведениям Граца за мой счет, как и договаривались! – уныло проговорил проигравший. – И как ты только сумел его заморочить?

– А никак, – лениво отозвался Фриц. – Точный расчет и знание психологии. Но не время болтать. Надо спрятать трупы. Быстро за дело!

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 15:00 – 15:31

– Солдаты, – голос фон Либенфельса отражался от стен замка и казался громче, чем был на самом деле. Эсэсовцы, одетые в гражданскую одежду и выстроенные в семь коротких колонн – всего пятьдесят человек, слушали внимательно. Оперативные группы уходят сегодня на задания, и отпустить их без напутственной речи нельзя.

– Солдаты, – повторил фон Либенфельс. – Вы – передовой отряд арийского возрождения. В ваших руках – будущее нашей нации! Пусть ваша кровь повелевает вами, а боги, хранители германского семени, покровительствуют вам! Если ваша задача будет выполнена успешно, то противник, поработивший наши земли, будет обезглавлен и лишен возможности сопротивляться, а наши братья по всему рейху поднимут голову и придут к нам на помощь! Да, пока нас мало, но британцы сохранили в северной Германии в целости и сохранности группу «Норд» в сто тысяч солдат! Представляете, что будет, если все они примут Посвящение?

Фон Либенфельс кривил душой. Пройти Посвящение все не смогут, в лучшем случае – треть. Кроме того, диверсионный удар по аэродромам – тактический ход, он позволит всего лишь свести на нет преимущество противника в воздухе. И то на несколько дней, не более. Но ради великой цели можно и соврать.

– Будьте достойны славы предков, Зигфрида, Фридриха Барбароссы и фюрера, – продолжил он. – Идите и не останавливайтесь ни перед чем! Хайль!

– Зиг хайль! – пять десятков рук одновременно взлетели в древнем приветствии, и глаза солдат заблестели восторгом единства.

Навалилась одышка, досаждающая в последние годы всё чаще. В очередной раз фон Либенфельс подумал о своем возрасте, немалом, если честно признаться. Но пришлось преодолевать хворь и мужественно улыбаться уходящим.

Оперативные группы покидали двор замка. Снаружи их ждали автомобили. Первый этап пути вполне можно будет преодолеть с комфортом.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

25 июля 1945 года, 16:22 – 17:29

Очнулся Петр в незнакомом помещении. Спиной ощущал мягкость кровати, кожей – движение прохладного воздуха. Голова была пустой и гулкой, словно опорожненная кастрюля, а уши ловили плеск воды.

С некоторым усилием сел. Рядом с неширокой кроватью обнаружился стол, на нем – тарелка с нехитрой снедью: хлеб, сыр, зелень. Запахи пищи коснулись ноздрей, и желудок принялся грызть ребра, словно обезумевший узник – стены камеры.

Но Петр сдержал звериное желание, ел аккуратно, неторопливо. Затем отхлебнул из небольшого кувшинчика. В нем оказалось молоко, жирное, деревенское.

Сил сразу прибавилось, кровь побежала по жилам веселее.

Подкрепившись, разведчик осмотрелся. Комнатка небольшая, два на три метра, зато дверь – тяжелая, массивная. На узком окне – частая решетка, из-за нее доносится тот самый плеск.

Держась за стену, Петр подобрался к оконному проему. В глаза ему блеснула голубизной довольно широкая река. Скорее всего, капитан находился в одной из башен замка. Отсюда, с более чем пятнадцатиметровой высоты, хорошо просматривался противоположный берег – желтая полоска пляжа, кудрявая зелень кустов…

Вздохнув, Петр отошел. До свободы пока далеко.

Дверь скрипнула и приоткрылась. Из полутьмы за ней блеснула каска солдата, последовал короткий внимательный взгляд, и эсэсовец, на миг заглянувший к пленнику, исчез.

Но наслаждаться одиночеством Петру не дали. Вскоре в помещении появился Виллигут. Выглядел он гораздо лучше, чем несколько часов назад, на лице уже не было серого налета усталости.

Вслед за бригаденфюрером вошли двое охранников. Те же самые.

– Я вижу, вы отдохнули, – вежливо заметил офицер СС. – И поели. Это хорошо.

– Да, – ответил Петр твердо и сел на кровать.

– Тогда, – бригаденфюрер выдернул из-под стола простой деревянный стул и умостился на нем, – продолжим нашу беседу.

– Не вижу в разговорах никакого смысла!

– А я вижу, – мягко усмехнулся эсэсовец. – Мы, насколько помню, остановились на том, что я сообщил вам о вашей арийской крови?

– Было такое, – разведчик мрачно кивнул.

– Так вот, учитывая ваше происхождение из России, в которой, как известно, с двадцать четвертого года осуществляется программа расового смешения…

– Что? – Петр не пытался скрыть изумления. – Что за бред?

– Это правда, которую Сталин, естественно, скрывал, – с горестным видом покачал головой Виллигут. – Программа смешанных браков с целью преобладания монголоидного, тюркского элемента, проводится планомерно уже более двух десятков лет. Доказательства этого были у «Анненэрбе», ^[24] но где теперь ее архивы?

– Э, – только и смог сказать Петр.

– Так вот, ваши девяносто пять процентов германской крови и всего пять – славянской позволили бы вам получить аненшайн ^[25] рейха без всяких проволочек, – тут бригаденфюрер улыбнулся. Скорее всего, он пошутил. Но для советского человека его юмор оказался непонятен, а солдаты у двери как застыли статуями с самого появления, так и теперь не дрогнули. Поняв, что шутка не удалась, Виллигут нахмурился.

– Впрочем, – сказал он, – я несколько отвлекся. Продолжим. Но ваш результат – пустяк. На том бы я и согласился с доктором Августом Хиртом, что блуттер сломан, но у меня было видение!

– Что, простите? – поинтересовался капитан, скептически приподняв брови.

– Видение прошлого, – ответил нацист спокойно. – И я понял, что в прошлой жизни вы были великим вождем германцев Аларихом, который взял штурмом и разрушил развращенный Рим. Отомстил ему за все унижения, что римляне причинили арийцам!

– То есть как? – Петр растерялся. Столь откровенного бреда он никогда не слышал. – В какой прошлой жизни?

– Душа бессмертна! – проникновенно сказал Виллигут. – И переносится из тела в тело, и та душа, что ныне ваша, некогда двигала готом Аларихом!

– Вы серьезно в это верите? – Петр ощущал рвущийся наружу смех, пытался его сдержать и в результате издавал звуки, похожие на курлыканье. – Тогда вы точно все сумасшедшие!

– Это не вопрос веры, – отмахнулся бригаденфюрер, не обращая внимания на поведение собеседника. – Это вопрос восприятия. Я вижу мир именно таким, а вот ваше восприятие изуродовано чудовищной выдумкой мирового еврейства – марксистской идеологией.

– Всё, что вы говорите про прошлые жизни, про бессмертие, – это всё чушь! – проговорил разведчик, справившись наконец с хохотом. – Как и ваше восстание. На что вы надеетесь? Возродить нацистскую Германию? Да вас же просто раздавят! Одной армии на это хватит, а их у союзников сейчас в Австрии и окрестностях не меньше десятка!

– Ну и что? – эсэсовец потер подбородок, и глаза его недобро блеснули. – У нас есть оружие, которое опрокинет миллионные армии недочеловеков, у нас есть сверхчеловек!

– Да ну? – Петр скептически скривил губы. – Очередной бред, как и видения с прошлыми жизнями?

– Совсем нет, и сейчас я вам это докажу. – Виллигут повернулся к стоящим у двери солдатам, приказал: – Ганс, отдайте автомат товарищу и подойдите.

Солдат послушно передал штурмовую винтовку соседу и сделал два шага вперед. Петр недоуменно посмотрел на собеседника.

– Давайте проведем небольшой эксперимент, – сказал тем временем бригаденфюрер. – Вот, видите, десантный нож. Ганс, дай его сюда.

Лезвие длиной более тридцати сантиметров матово блестело и выглядело достаточно грозным. Виллигут держал его неумело, словно женщина. Видно было, что сам он плохо представляет, как обходиться с подобным оружием.

– Ну да, нож, – кивнул разведчик. – И что?

– А сейчас я отдам этот нож вам, – с улыбкой сказал офицер СС. – И вы попробуете атаковать меня или Ганса, как вам будет угодно.

– Вы издеваетесь? – нахмурился Петр. – Тут тесно, и я не в самой лучшей форме. Кроме того, если я преуспею, вы же меня расстреляете.

– Это вряд ли, поскольку шансов на успех у вас нет, – заметил Виллигут. – Ганс, ты готов?

– Так точно, герр бригаденфюрер! – лицо солдата было спокойным, в светлых, как зимнее небо, глазах, читалась безграничная уверенность в себе.

– Тогда за дело.

Виллигут наклонился вперед и положил нож на самый край стола, на расстоянии вытянутой руки от Петра.

Капитан медленно протянул руку, ребристая рукоятка доверчиво ткнулась ему в ладонь. Ганс не шелохнулся.

Нож оказался идеально сбалансирован. Разведчик некоторое время повертел его, оценивая остроту заточки и качество стали. Даже повернулся к окну, чтобы разглядеть фабричную марку. И в момент, когда его руки скрылись с глаз немцев, резко развернулся и без замаха швырнул нож.

Увидел расширившиеся от страха глаза Виллигута, меж которыми спустя мгновение должно было вонзиться острейшее лезвие, пробить череп и поразить мозг, сосредоточие извращенных фашистских идей…

Ганс как-то странно дернулся, фигура его словно смазалась, а затем он оказался стоящим почти вплотную к командиру. В руке его очутился нож, пойманный прямо на лету. Острие почти касалось переносицы бригаденфюрера.

Виллигут вздохнул с облегчением, сказал уверенно:

– Вот видите!

– Ну и что, – пожал плечами Петр, хотя скорость движения светлоглазого Ганса вызвала непонятное беспокойство. – В цирке я и не такое видывал!

– Вряд ли, – покачал головой Виллигут. – Поймать брошенный с такого расстояния нож не под силу человеку, а вот сверхчеловеку – вполне.

– Вы так думаете? – разведчик вспомнил, с какой легкостью солдат держал его на весу там, в подвале, а также рассказ Михайлина о сверхъестественной скорости бега нападавших. – Это он-то?

– Да, он, – кивнул нацист, в голосе его прорезались истерические нотки. – И сотни подобных ему! С такими солдатами нам не страшны несметные орды, пришедшие с востока, и те, что приплыли из-за моря. Германские солдаты сбросят иго чужеземцев над Фатерландом, и арийская раса получит полагающееся ей по праву превосходство над прочими!

– Ну да, ну да, – пробормотал Петр, хотя внутри у него всё сжималось. Что, если придется столкнуться в бою с целой армией столь быстрых воинов, как Ганс? Шансы победить представлялись весьма малыми…

– И у вас, Петер Радлофф, – Виллигут сделал ударение на имени, – есть шанс избежать участи недочеловеков, которые будут либо уничтожены, либо порабощены! Вы имеете возможность оказаться среди победителей, среди тех, кто будет править народами! Вы сами сможете стать сверхчеловеком, получить необычные способности, силу, ловкость, скорость, ум!

– И что я для этого должен сделать? – с кислой миной спросил разведчик. – Всего лишь предать тех, с кем воевал все эти годы? Плюнуть в лицо Родине, которая меня вырастила и воспитала? Встать под одно знамя с теми, кто убил множество советских людей, кто построил концентрационные лагеря? Никогда!

– Как жаль, что вы не понимаете, – на лице бригаденфюрера отразилась искренняя досада. – Что же, мы что-нибудь придумаем, чтобы пробудить вашу родовую память.

– И не старайтесь, – сказал Петр презрительно. – Я не верю в эту самую память.

– Ничего страшного, – офицер СС встал. – Вы просто не знаете наших методов и всей мощи тех сил, которыми повелевают в этом замке. Что же, отдыхайте. Если что понадобится – обращайтесь к часовому у дверей, вашу просьбу передадут мне.

Капитан ничего не ответил. Молча смотрел на то, как Виллигут покинул помещение. Вслед за ним вышли и солдаты. В наступившей тишине вновь стал слышен легкий плеск дунайских волн.

Глава 4

Сверхчеловек – смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!

Фридрих Ницше, 1881

Нижняя Австрия, контрольный пункт

Советской армии на дороге Линц – Вена

26 июля 1945 года, 18:53 – 19:19

Они не должны были вступать в бой. Им было приказано скрытно добираться до самой Вены. Но они не удержались. Словно годовалый волчонок, спешащий попробовать зубы на первой попавшейся дичи.

Контрольный пост должен был остаться в стороне от маршрута, но оперативной группе «А», состоящей целиком из свежеиспеченных сверхчеловеков, не терпелось испытать себя в открытом бою.

Но подобраться к посту незаметно не удалось. Скучавший у шлагбаума советский солдат, конечно, погиб, но за мгновение до смерти успел вскинуть автомат и дать неприцельную очередь по кустам, в которых заметил подозрительное движение. Приказ стрелять без предупреждения поступил час назад, и рядовой действовал в полном соответствии с ним. Ему это мало помогло, а вот его товарищам – изрядно.

Когда оперативная группа пошла в атаку на пост, ее встретили плотным огнем из окон. Конечно, опешившие от подвижности мишеней русские практически не попадали, но план молниеносного нападения всё же был сорван.

Атака не была совсем неожиданной, только уж больно стремительной. Пока солдаты отстреливались, лейтенант Кучко со связистом пытались наладить связь с Веной.

– Говорит Кучко! – орал лейтенант, вкладывая всю силу голоса в то, чтобы его услышали и поняли. О том, что он сам, скорее всего, обречен, он старался не думать.

– Слышим вас, – отозвалась черная мембрана рации. – Что там?

– Нас атакуют, атакуют! – крикнул Кучко, и тут же что-то с грохотом упало на пол позади лейтенанта.

Рефлексы опытного солдата сработали мгновенно. Командир поста метнулся за низкую тумбу, на которой стояла рация, обхватил голову руками. Рядом с лейтенантом согнулся вопросительным знаком связист.

Раздался взрыв. Осколки с чавканьем впились в стены, кто-то застонал.

Кучко выскочил из укрытия и нос к носу столкнулся с эсэсовцем. Не раздумывая, врезал ему кулаком в подбородок. К собственному удивлению, промахнулся. Рука ахнула в пустоту, по ушам ударил стрекочущий звук, и в низу живота стало отчего-то горячо…

– Вот тебе и раз! – рядовой пошевелил рукой, сморщился. Пистолетная пуля, выпущенная русским солдатом, повредила плечо. А увернуться помешал другой русский, офицер, что бесстрашно бросился на немца с голыми руками.

– Еще легко отделались, – буркнул саперроттенфюрер. ^[26] – Я дрался с этими русскими начиная с сорок первого, и они всегда сопротивлялись до последнего!

– Вечно ты каркаешь, Вильгельм, – сурово сказал гауптштурмфюрер, командир группы «А». – Теперь мы совсем другие. Рану перевязали? Тогда вперед!

Бесшумно, словно тени, эсэсовцы исчезли в зарослях. Здание поста осталось стоять сиротливое, с выбитыми стеклами и оспинами от автоматных очередей. От него явственно тянуло гарью.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

26 июля 1945 года, 19:23 – 20:00

Жертва кровью была принесена, и поток силы, идущий от Господ Земли, ощутили все, вот только Хильшер сидел мрачный, насупленный, словно филин после неудачной охоты. Прочие арманы не дерзали нарушить молчание, даже доктор Хирт сдерживал обычную тягу к острословию.

– Ладно, – проговорил наконец Хильшер и бросил пронзительный взгляд на Виллигута. – Что у вас, Карл?

– Один из пленных, захваченных вчера на венской дороге, оказался чистокровным арийцем, – Виллигут излагал факты четко и лаконично, хотя чувствовалось, что удержаться от привычных напыщенных оборотов ему нелегко. – Кроме того, в результате спонтанного ясновидения появилась информация, что в одном из предыдущих воплощений этот человек был королем Аларихом.

– Тем самым, который разграбил Рим? – перебил соседа фон Либенфельс. Брови его изумленно поднялись.

– Именно, – кивнул Виллигут. – В настоящий момент пленник помещен отдельно, содержится в достаточно хороших условиях, но под охраной. Еврейско-марксистское мировоззрение пустило в него корни слишком глубоко, и на предложение присоединиться к нам он ответил отказом.

– Всё понятно, спасибо, – кивнул Хильшер. – Кто еще видел этого пленника?

– Я, – звучный баритон Хирта раскатился по темному помещению. Язычки свечей пугливо вздрогнули. – И поначалу решил, что блуттер сломан. Но затем, приглядевшись, определил, что череп у него совершенно арийский.

– Учитывая ваш опыт, трудно подозревать ошибку, – Хильшер обвел собравшихся тяжелым взглядом. – Так что арийское происхождения пленника установлено. Но что с того? Таких, как он, у нас и так много. А вот тот факт, что он, возможно, является инкарнацией великого германского вождя, очень интересен.

– Что значит «возможно»? – спросил Виллигут, и голос его зазвенел от напряжения. – Вы не верите моему Видению?

– Никто не сомневается в ваших способностях, товарищ, – вмешался в разговор фон Либенфельс. – Но любая информация, полученная таким путем, требует подтверждения.

– Что же, проверяйте, – скрипнул зубами Виллигут.

– Прямо сейчас, – уверенно кивнул Хильшер. – Я думаю, Ганс и Феликс этим займутся. А мы не будем им мешать.

Двое бывших членов общества «Туле», ^[27] Феликс Дан и Ганс Бюнге, одновременно поднялись. Дан взял свечу и направился к небольшому столику в углу помещения, на котором, радуясь приближению света, радужно заблестел хрустальный шар размером с кулак. Бюнге же двинулся на открытое пространство, где раскинул руки в стороны и принялся крутиться, всё быстрее и быстрее, монотонно напевая себе под нос что-то похожее на молитву. Дан поставил свечу сбоку от шара и вперился в него взглядом. Бормотание Бюнге стихло, но вращался он с такой скоростью, что казалось – еще мгновение – и взлетит. Но равновесия непостижимым образом не терял. Вокруг него шипел полосуемый руками воздух.

Остальные арманы сидели молча, неподвижные, словно глыбы льда.

Первым закончил Ганс. Со сдавленным хрипом он рухнул-таки на пол, но почти сразу встал. Лицо у него было дикое, перекошенное, покрасневшее. Только с помощью Беккера арман смог добраться до своего места.

В тот момент, когда под телом Бюнге скрипнул стул, Феликс оторвал взгляд от шара. Лицо его за те минуты, что он смотрел в хрустальную сферу, словно похудело, а глаза – ввалились.

– Что скажете? – спросил Хильшер, когда визионеры немного оправились.

– Правда, – кивнул Бюнге. По его толстому широкому лицу тек пот. – Голос, что никогда не ошибается, сказал мне, что наш пленник – это Аларих.

– Правда, – в тон товарищу продолжил Дан. – Я видел миг появления на свет вождя вестготов, а затем – момент рождения этого русского где-то на Волге. Это одна душа.

– Хорошо, – Хильшер на несколько мгновений задумался. – Теперь осталось решить, как пробудить родовую память, чтобы из русского офицера, зараженного марксизмом, вытащить носителя германской власти. Какие будут соображения?

– Вариантов немного, – задумчиво проговорил Виллигут. – Провести его через все наши ритуалы. Арийская магия поможет ему вспомнить себя.

– А если нет? – скептически хмыкнул Хирт.

– Тогда – только Посвящение, – твердо сказал Виллигут. – Хотя прибегать к нему мне не хотелось бы. Так что оставим его на крайний случай.

– Ладно, эта проблема закрыта, – кивнул Хильшер. – Теперь вопрос к вам, Йорг, – когда будет готова сыворотка?

– Все необходимые ритуалы проведены, – фон Либенфельс подобрался. – К трем-четырем утра будет готово около двух сотен порций.

– Что-то медленно, – проворчал Виллигут.

– Мы работаем с максимальной скоростью! – Глаза фон Либенфельса сверкнули, в голосе зазвучали гневные нотки. – И пора бы вам, товарищ Карл, научиться уважать чужой труд.

– Да я… – начал было Виллигут, но его прервали.

– Тихо! – сказал Хильшер негромко, но так, что все сразу смолкли. – Не время предаваться раздорам. Если даже лучшие из арийцев, арманы, будут ссориться, как торговки на рынке, то наша раса точно обречена на вымирание!

Спорщики замолчали, но во взглядах, которыми они обменялись, было мало дружелюбия.

Нижняя Австрия, город Вена,

Венский аэродром

27 июля 1945 года, 4:07 – 5:45

Они возникли из ночи, бесшумные, словно кошачьи шаги, и быстрые, как ветер. Охрана аэропорта, не готовая к встрече с таким противником, была уничтожена в считанные мгновения. Нападавшие орудовали исключительно холодным оружием и не производили шума. Тихо и планомерно они перебили всех, кто мог им помешать, и тогда настало время для больших тюков, которые оперативная группа «А» тащила почти восемьдесят километров.

Некоторое время на летном поле и в ангарах наблюдалась несуетливая и целенаправленная активность. Затем она как-то сразу прекратилась, сменившись тишиной и покоем. Фигуры, пришедшие из тьмы, растворились в предутреннем сумраке.

А затем рвануло.

Столбы пыли ударили к светло-голубым, словно недокрашенным небесам. Град из кусков бетона ударил по строениям аэродрома, будто каменный подарок неожиданно проснувшегося в сердце Европы вулкана. Гулкий, тяжелый грохот раскатился над холмами и донесся до самой Вены.

За первым последовала серия более слабых взрывов. Если сначала были изуродованы взлетно-посадочные полосы, то вторая серия – полностью уничтожила находившиеся на аэродроме самолеты. Корчились в огне, умирая, истребители Як-3 и страшные для врагов «летающие танки» Ил-2. Клубы черного дыма поднялись над аэродромом, неся запах едкой гари.

Штирия, город Грац,

аэродром 27 июля 1945 года, 4:23 – 6:01

Английские войска появились в Австрии совсем недавно, лишь после раздела страны на оккупационные зоны, что произошел девятого июля, когда Великобритания получила Каритнию, Штирию и Южный Тироль. И аэродром в Граце стал главной базой Королевских Военно-воздушных сил.

И сейчас на аэродроме рядком стояли бомбардировщики «Ланкастер» и «Стирлинг», штурмовики «Тайфун» и десантные самолеты «Албемарл». Англичане сосредоточили здесь настолько большие силы, что закрадывалось подозрение, а не готовятся ли они к крупномасштабным воздушным боям. Вот только с кем?

Но с земли аэродром оказался защищен довольно плохо, если не сказать – не защищен вовсе. Оперативная группа «С» легко обезвредила охрану и проникла на территорию аэродрома.

Авиационные бомбы, аккуратно приготовленные англичанами к использованию, послужили немецким саперам в качестве дополнительной взрывчатки. В результате почти часовой работы и последовавших за ней взрывов аэропорт оказался выведен из строя надолго, после чего диверсанты скрылись в неизвестном направлении.

Штирия, город Грац,

штаб военной администрации английского сектора

27 июля 1945 года, 8:15 – 9:33

Экстренное совещание по поводу нападения на аэродром было назначено на восемь часов. Но вытащить сонных чиновников и офицеров из кроватей оказалось делом нелегким, и собрались они с пятнадцатиминутным опозданием.

Но не успел генерал Локхард, командующий Королевскими Вооруженными силами в Австрии, начать совещание, как из коридора донеслась стрельба. Спустя мгновение в помещение ворвались вооруженные люди в гражданской одежде.

Не теряя времени, они начали стрелять. Штурмовые винтовки в руках нападавших с грохотом изрыгали огонь, слышались стоны и крики. Спустя пять минут всё стихло. А налетчики покинули здание, проложив дорогу сквозь строй растерявшейся охраны.

Как выяснилось позже, убийцы проникли в здание ранним утром через крышу, непостижимым образом забравшись на высоту трех этажей. С тем, что удалось застать в одном месте практически всю военную администрацию, им крупно повезло. В один миг английская зона оккупации оказалась обезглавлена. Из бывших в кабинете большинство погибли сразу, остальные скончались в тот же день – от тяжелых и многочисленных ран.

Оперативная группа «D» на сто процентов выполнила поставленную в Шаунберге задачу, в очередной раз доказав преимущество высшей расы над обычными людьми.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской армии

27 июля 1945 года, 8:23 – 9:15

Сержант Усов лежал в коридоре комендатуры за невысоким укрытием, сооруженным из письменного стола. Предмет мебели, сделанный из плотного дерева, уже несколько раз спас сержанту жизнь, приняв на себя удары пуль. Хорошо, что противник не имел времени как следует прицеливаться. Та дверь, за которой он засел, хорошо простреливалась с двух точек, и только это спасало от огня неизвестно откуда взявшихся налетчиков. Когда дверь приоткрывалась, то либо Усов, либо кто-то с другой огневой позиции успевали дать очередь по двери, мешая врагу.

Чужаков в здании комендатуры обнаружили случайно. Переводчик Зацек, страдающий бессонницей и, как всегда, пришедший на службу в семь утра, заметил в одном из коридоров промелькнувшую фигуру. Поднял тревогу, и тут по прибывшему на место караулу был открыт огонь. Караульные почти все погибли, но поднятые по тревоге части гарнизона уже окружили здание.

Вот уж не думал сержант, начинавший войну партизаном в брянских лесах, что в Вене, освобожденной от фашистов, ему придется браться за оружие, и не просто браться – а серьезно воевать.

Из комнаты справа от Усова доносились стоны – там умирал заместитель коменданта генерал-майор Николай Григорьевич Травников. Пуля пробила ему живот. Вообще, налетчиков, судя по всему, было не так много, но стреляли они почти без промаха.

В коридоре пахло пороховым дымом, на полу, на самых подступах к двери, лежало несколько тел – результат первой, неподготовленной попытки уничтожить чужаков. Обошлась она очень дорого – пятеро убитых и трое раненых. Когда взгляд Усова падал на трупы, сержант скрипел зубами, ощущая стыд и бессильную ярость.

За спиной бывшего партизана, за углом, находились полтора десятка автоматчиков. Они ждали только приказа, хотя то, что вооруженные люди сумели проникнуть в охраняемое здание и уже почти полчаса успешно отбивали все атаки, внушало некоторые сомнения в успехе операции.

Сержант ругнулся сквозь зубы, и в этот момент засевшие в подсобном помещении налетчики пошли на прорыв. Дверь хлопнула, и спустя мгновение коридор перед Усовым оказался полон стремительно движущихся фигур.

Он не успел ничего подумать, но указательный палец его пришел в движение, привычно дернув курок.

Треск очереди потонул в грохоте боя. Один из бегущих по коридору упал, но тут же и сам сержант получил удар по затылку. До гаснущего слуха донесся гулкий хлопок…

Более он не видел и не слышал ничего.

Комендант Благодатов отдавал последние приказания перед штурмом, когда сверху, со второго этажа, раздались крики и выстрелы.

– Они прорываются, прорываются! – гаркнул кто-то, бой переместился на лестницу и приближался к месту дислокации коменданта.

– Занять позиции! – успел скомандовать генерал-лейтенант, прежде чем чужаки появились в поле зрения.

Патроны у диверсантов, судя по всему, были на исходе, поскольку штурмовые винтовки «штурмгевер» в их руках плевались только одиночными выстрелами, но даже этого было достаточно.

Прежде чем советские солдаты успели нажать на курки, двое из них упали, а чужаки, которых оказалось всего трое, преодолели почти половину пролета широкой парадной лестницы.

Но тут на них обрушился мощный шквал огня. Кувыркаясь, полетели гранаты.

Благодатов видел, как череп одного из врагов превратился под ударами пуль в жуткое месиво. Но человек, вернее то, что от него осталось, некоторое время продолжало двигаться по инерции. На ступени рухнуло мертвое тело, дергаясь в агонии и заливая зеленую ковровую дорожку багровой жидкостью.

Другие двое, к удивлению генерал-лейтенанта, прорвались сквозь огневой заслон и гранатные взрывы, двигаясь так быстро, что иногда глаз не успевал отследить движение. Они промчались через помещение в считанные секунды.

Еще одного достали у самой двери. Выгнувшись дугой, тело ударилось о стену и сползло на пол, оставляя на обоях кровавый след.

Последний из чужаков смог выскочить на улицу. Но откуда-то со второго этажа хлопнул выстрел, а затем донеслись радостные возгласы. Странное нападение было отбито.

Когда коменданту доложили о результатах налета, он не поверил своим ушам.

– Что? – спросил он. – Сколько?

– Их было пятеро, – мрачно повторил майор, командир комендантского батальона. – И все убиты. Наших погибло тринадцать человек, пятнадцать ранено, а Николай Григорьевич, как говорят врачи, не доживет до вечера.

– Это невозможно! – убежденно сказал стоявший тут же полковник Перервин, заместитель коменданта по политической части. – Такие потери, и всего пятеро нападавших! А Травникова жаль…

– Не верю, – тихо проговорил генерал-лейтенант, и глаза его за круглыми стеклами очков стали на мгновение беспомощными. – Как такое могло случиться? Трупы обыскали?

– Так точно, – кивнул майор. – Никаких документов, как и следовало ожидать. Одежда гражданская, оружие немецкое, но его сейчас в Австрии полно. Только вот…

– Что? – спросил Перервин, с удивлением наблюдая за нерешительностью, отразившейся на лице майора.

– Да тут странность есть в этих трупах, – проговорил командир комендантского батальона без всякой уверенности в голосе.

– Что за странность? – спросил комендант, но мысли его, судя по отсутствующему выражению на лице, были далеко.

– В теле того, которого свалили последним, нашли двадцать семь пулевых отверстий. Убило его, судя по всему, прямое попадание в голову, а раны в грудь и живот не мешали ему, как вы видели сами, двигаться очень быстро.

– Ничего себе! – покачал головой полковник, а Благодатов очнулся от размышлений. Лицо его мгновенно отвердело, стало до озноба серьезным.

– Ну-ка, пойдем, – сказал он решительно. – Я сам посмотрю, с кем мы воевали!

Верхняя Австрия, замок Шаунберг

27 июля 1945 года, 9:15 – 10:07

Проснулся Петр оттого, что его трясли за плечо. Он открыл глаза и в тот же миг пожалел об этом: рядом с кроватью стоял бригаденфюрер Виллигут. За ним виднелись двое солдат.

– Вставайте, Петер, – сказал Виллигут. – Да побыстрее, а то опоздаем.

– Куда? – Петр вылез из кровати и обнаружил, что его одежду, неосмотрительно снятую на ночь, унесли. На стуле лежала все та же белая эсэсовская форма.

– На утренний ритуал, – ответил бригаденфюрер. – Не пойдете самостоятельно, мы доставим вас силой. Лучше делайте всё сами – так будет проще.

Морщась от отвращения, Петр натянул форму, оказавшуюся точно по размеру. Затем в сопровождении Виллигута и солдат покинул комнату, ту самую, выходящую на реку. Ее, похоже, отвели для пленника.

Спустились на два этажа, затем вышли во двор. Тут ярко светило солнце, обещая очередной жаркий день, бегали группы деловитых солдат в форме СС. За стенами замка, у ворот, рычали грузовики. Пахло бензином и теплым камнем.

В центральное строение замка их впустили через парадную дверь. Часовые козырнули Виллигуту, и открылась прохлада огромного полутемного зала. Здесь стоял резкий, смутно знакомый аромат. Только принюхавшись, Петр понял, что пахнет ладаном, словно в церкви. А иных ассоциаций, кроме неприятных, вызвать у комсомольца и атеиста Радлова запах поповских курений не мог.

Сопровождающие солдаты остались снаружи. Петр, ведомый Виллигутом, оказался среди небольшой группы людей. Из знакомых тут были Ульрих, что наблюдал за пытками, и Август, чей приход прервал их.

– Вы даже не опоздали, – с мягкой улыбкой проговорил пожилой мужчина, чьи глаза, казалось, светились в полумраке. Одет он был просто, в гражданское, но чувствовалось, что именно он здесь главный, а не кто-либо из офицеров СС.

– Тогда, может быть, начнем? – спросил один из них, со знаками отличия обергруппенфюрера.^[28]

– Конечно, – кивнул мужчина со светящимися глазами.

Собравшиеся, в числе девяти человек, двинулись к невысокому помосту в дальней части помещения. Пространство перед ним было застелено ковром, а на самом помосте стоял каменный куб, словно подставка подо что-то. Сверху, как стол – скатертью, он был накрыт алой парчой, на которой тусклым золотом сверкали странные символы.

Ковер, совершенно черный, оказался украшен серебряными свастиками, и каждый из присутствующих встал на колени на одном из таких символов. Тот, кто со светящимися глазами, – ближе всех к возвышению, остальные – дальше. Петру, по указке Виллигута, тоже пришлось опуститься на довольно холодный пол. Повиноваться было неприятно, но сопротивляться – глупо.

– Профессор Хильшер будет вести ритуал, обращенный к Господам Земли, – шепнул бригаденфюрер пленнику.

– Кому? – Петр изумленно взглянул на Виллигута.

– Потом объясню, – махнул тот рукой. – А сейчас – тишина!

Находящийся ближе всех к возвышению, судя по всему – Хильшер, заговорил. Произносил слова он на неведомом Петру наречии, и постепенно они слились в песню, странно мелодичную и притягательную. Она резонировала под сводами черепа, вибрацией отдавалась в каждом мускуле, заставляла сердце сбиваться с положенного ритма, а легкие – забывать о необходимости вдоха…

В один миг Петр облился вонючим потом, по телу прокатился приступ противной, холодной слабости. Он понял, или, скорее, почувствовал, что песня эта – призыв к кому-то, бесконечно далекому и могучему, неизмеримо превосходящему человека, мольба о возвращении, о даровании чего-то, чему нет названия…

Песня оборвалась, и необычные ощущения мгновенно исчезли, словно капля воды в костре. Петр глубоко вздохнул и потряс головой, а уже через несколько мгновений дивился странному переживанию, столь плохо совместимому с материалистическим мировоззрением.

Пока он приходил в себя, Хильшер вновь заговорил. Но на этот раз – на немецком, и слова его были просты и обыденны, как листья подорожника. В кратком призыве просил он Господ Земли даровать удачу арийским воинствам. С ужасом Петр понял, что выступает это самое воинство на Вену, и не далее как сегодня.

Когда молитва закончилась, Хильшер поднялся и отвесил кубическому камню поясной поклон. Вслед за ним встали и остальные, и каждый не пожалел спины перед покрытым алой скатертью булыжником.

Петр, повинуясь жестам Хилыпера, тоже слегка поклонился, не отрывая глаз от камня. При движении в полумраке ему показалось, что символы, вышитые на покрывале, шевелятся, словно странные золотистые насекомые.

Из помещения он выбрался несколько взволнованным.

– Вижу, что арийский дух уже начинает пробуждаться в вас! – сказал довольно Виллигут, опять оказавшийся рядом. За спиной его вновь маячили двое автоматчиков, напоминая о том, что капитан разведки находится всё еще в плену.

– Вот уж не знаю, – хмыкнул Петр. – А что это за Господа Земли, которым вы… э-э-э… молитесь?

– Когда арийская кровь блистала чистотой, – торжественно сказал Виллигут, и лицо его стало отрешенным, – они жили среди нас и назывались богами. Но настали времена разврата и порока, чистота крови была потеряна, и Господа Земли ушли. Но вновь настанет Золотой Век, и тогда они выйдут из своих убежищ, что скрыты глубоко под землей, и будут вновь править нами!

– А что за камень, которому все кланялись? – продолжал Петр любопытствовать, поняв из вышесказанного, что недобитые эсэсовцы поклоняются каким-то странным богам, совсем не похожим на христианского или мусульманского.

– Это пьедестал под Святой Грааль, – мечтательно вздохнул бригаденфюрер, – хранившегося в замке Вевельсбург, ^[29] но зимой нам удалось его вывезти.

– Пьедестал подо что? – переспросил Петр.

– Под Святую Чашу, изготовленную самими богами! Из нее пили нибелунги, а последними ее хранителями были катары. – На лице Виллигута появилась удивленная усмешка. Он явно недоумевал, как собеседник может не знать столь простых вещей. – В извращенном еврейском мифе – это чаша, в которую была собрана кровь распятого Христа. А на самом деле – это символ, отвечающий психическим силам чистокровной арийской расы.

– А, понятно, – проговорил Петр без особого оптимизма. Но бригаденфюрер счел уместным развить мысль:

– Отто Ран искал Грааль еще в тридцатые годы и, говорят, – нашел. По крайней мере, исчезновение самого Рана было очень странным, и тайну его не знает никто.

– А зачем тогда этот куб? – полюбопытствовал Петр, испытывая странный интерес к идеям, излагаемым нацистом. Такой возникает, наверное, у психиатра, когда он слушает высказывания наиболее «одаренных» своих пациентов.

– Хоть сама Чаша нам и недоступна, – вполне натурально вздохнул Виллигут, – сам постамент обладает могучей магической силой. Именно он позволяет нам связываться с Господами Земли и получать от них силу.

– И вы серьезно в это верите? – Бригаденфюрер хмыкнул:

– Как же иначе? Это вы живете с плотной повязкой еврейского марксизма и атеизма на глазах и поэтому не верите в то, что есть солнце на небе.

– Ну-ну, – Петр скривился, не скрывая пренебрежения. – Ваши бредни о каких-то богах и чашах совсем не похожи на солнце!

– Это не бредни, – Виллигут демонстрировал поразительное для безумца терпение. – Наши ритуалы действуют, мир под их влиянием меняется. На сотни километров кругом все, имеющие в жилах арийскую кровь, ощущают их влияние.

– Всё равно не верю!

– Пока ваш дух не проснулся, бесполезно вас убеждать, – вздохнул Виллигут. – А сейчас вас проводят в комнату. Мне пора.

Последовал безукоризненно вежливый поклон, который Петр хмуро проигнорировал, и бригаденфюрер удалился. Пока пленника вели в отведенное ему помещение, он всё гадал и никак не мог понять, чем вызвано столь хорошее к нему отношение.

Нижняя Австрия, город Вена,

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.