Дирк Питт (№3) - Поднять Титаник!

Из собранных исполнителей получился великолепнейший оркестр, самый лучший, можно сказать, плавучий оркестр в мире. Одним из первых получил приглашение Грэхам, что было вполне очевидно… Да, джентльмены, долго же этот корнет находился в океане, ничего не скажешь… На этом самом инструменте Грэхам Фарли играл утром, 15 апреля 1912 года, то есть в тот самый день, когда, говоря высоким штилем, волны океана поглотили «Титаник».

Реакция на последние слова Вогеля была резкой. Лицо Сэндекера выразило напряжение и одновременно невысказанный вопрос. Лицо Ганна сделалось жестким. Дирк Питт посмотрел на Вогеля с живейшим интересом. Тишина, воцарившаяся в кабинете адмирала, казалась концентрированной. Вогель преспокойно снял очки и положил их в нагрудный карман.

— «Титаник», — негромко произнес Сэндекер, и было такое чувство, что сам он испугался вылетевшего слова. — «Титаник» — повторил он, на этот раз таким тоном, каким мужчина произносит имя любимой женщины. — Это невероятно, — сказал он и посмотрел на Вогеля.

В глазах адмирала Вогель еще явственно различал тень недоверия, которое, однако, уступало место восторгу.

— И тем не менее, это именно так, — сказал Вогель. — Насколько я понимаю, капитан Ганн, этот инструмент был найден вами во время экспедиции на «Сапфо-1», так или нет?

— Да, мы обнаружили инструмент в самом конце нашей экспедиции.

— Что ж, значит, вы оказались на редкость удачливыми, капитан, вытащили, что называется, счастливый билетик. Жаль, вы не обнаружили сам «Титаник».

— Жаль, вы правы, — признал Ганн, отводя взгляд.

— И все-таки меня продолжает мучить мысль о том, почему корнет так хорошо сохранился. Никак не могу взять в толк, — сказал Сэндекер. — Ведь, по сути, металлическая труба, пролежала в соленой воде ни много, ни мало — семьдесят пять лет, а выглядит такой новенькой, что страшно брать в руки.

— Да, вы совершенно правы, нужно разобраться, почему латунь за все эти годы практически не коррозировала, — согласился Вогель. — Ладно бы еще сохранились бронзовые части, все-таки бронза не так быстро ржавеет. Но я обратил внимание на то, что великолепно, с учетом времени и среды, сохранились даже те детали инструмента, в которых было много железа. Вы только взгляните на мундштук, он же совершенно новенький.

Ганн приблизил лицо и посмотрел на корнет с таким видом, как будто речь шла не о трубе, а о Святом Граале.

— А играть на ней можно?

— Ну разумеется, — сказал Вогель. — Я более чем уверен, что на корнете можно замечательно играть.

— Вы сами не пробовали?

— Нет… Я сам не пробовал. — Вогель взял инструмент и легко пробежал пальцами по кнопкам. — До сего дня я опробировал всякий инструмент, который кто-либо из моих помощников или сам я восстановили. Проверял на чистоту звучания, поскольку для музыкального инструмента это главное. А этот корнет я не опробовал. Не могу.

— Не вполне вас понимаю, — сказал адмирал Сэндекер.

— Видите ли, дело в том, что этот корнет — своего рода памятник не особенно значимого, но очень отважного поступка. Поступок этот был совершен в тот самый момент, когда на море разворачивалась самая ужасная трагедия нашего столетия, — сказал Вогель. — Не нужно обладать большим и богатым воображением, чтобы представить себе, как Грэхам Фарли вместе с другими музыкантами вместо того, чтобы попытаться спастись, своей музыкой пытались успокоить мятущихся пассажиров «Титаника». Они, эти музыканты, до самого конца не прекращали играть, так и утонули вместе с кораблем. Так что в последние минуты перед тем, как утонуть этот корнет касался губ очень отважного музыканта. И я подумал, что всякий, кто теперь попытается исполнять на инструменте мелодию, окажется кем-то вроде святотатца. Так мне кажется…

Сэндекер внимательно смотрел на Вогеля, разглядывая лицо мастера столь напряженно, как будто бы видел впервые.

— «Осень», — чуть слышно, как бы говоря сам с собой, произнес Вогель. — Старинная мелодия под названием «Осень»… Это была последняя мелодия, которую Грэхам Фарли исполнил в своей жизни.

— А я слышал, что последней мелодией была «Я приближаюсь к Господу…» — негромко сказал Ганн.

— Это уже придумали после, — уверенно возразил Питт. — Последней, мелодией, прозвучавшей с палубы «Титаника» перед тем, как корабль погрузился в океан, была именно «Осень».

— Вы так уверенно говорите, как будто расследовали обстоятельства гибели «Титаника», — полувопросительно сказал Вогель.

— Этот удивительный корабль и его трагическая судьба чем-то сродни инфекции, — сказал Питт. — Если вы однажды заинтересовались этим, интерес останется с вами на всю жизнь.

— Не знаю… Сам по себе «Титаник» для меня, например, особенного интереса не представляет, — Вогель осторожно взял корнет, положил его в футляр, защелкнул замки и передал инструмент адмиралу Сэндекеру. — Но поскольку я считаюсь историком музыки и поскольку я кое-что знаю о музыкальных инструментах, их подчас необыкновенных судьбах — да, признаюсь, что сага об оркестре «Титаника» не оставляла меня равнодушным… Если у вас больше нет вопросов ко мне, адмирал, я бы, с вашего разрешения, пошел перекусил да и в постель. У меня была очень трудная ночь, как вы понимаете.

Сэндекер поднялся из-за стола.

— Господин Вогель, вы нас необычайно выручили. Я ваш должник.

— Я был уверен, что вы скажете что-нибудь в этом роде, — глаза усталого Санта-Клауса несколько раз мигнули.

— Если хотите, могу вам подсказать, как именно вернуть долг. Если, разумеется, вы хотите?

— Слушаю вас.

— Передайте этот инструмент в Вашингтонский музыкальный музей. Он будет самым замечательным экспонатом в Зале Музыки.

— Могу обещать, что, как только наши специалисты проведут необходимые химические исследования, ознакомятся с вашим отчетом, этот корнет будет незамедлительно доставлен в вашу мастерскую.

— От имени директоров музея позвольте вас поблагодарить.

— Но это, разумеется, не будет обычным даром. Вогель вопросительно посмотрел на адмирала Сэндекера.

— Простите, я не совсем…

Сэндекер широко улыбнулся.

— Давайте будем считать это бессрочным хранением. Это избавит нас от юридических неприятностей, если когда-либо в будущем нам понадобится на некоторое время этот инструмент. Тогда мы попросим его у музея.

— Договорились.

— Да, и вот еще что, — сказал Сэндекер. — Об этой нашей находке мы никому пока ничего не рассказывали. Ни одна газета пока не знает. Так вот я был бы вам весьма признателен, господин Вогель, если бы пока вы также сохранили все, что узнали, в тайне.

— Разумеется, раз уж вы меня об этом просите, я буду молчать. Хотя и не совсем понимаю ваши мотивы… Вогель со всеми раскланялся и вышел из кабинета.

— Черт! — вырвалось у Ганна в ту самую секунду, когда дверь за мастером закрылась. — Только подумаю о том, что мы проследовали на «Сапфо-1» в каких-нибудь считанных метрах от корпуса «Титаника».

— Да уж, — согласился Питт. — Вы были где-то совсем рядом с ним. Сонары, установленные на «Сапфо-1»" прощупывают пространство радиусом в двести ярдов. Не исключаю, что был какой-нибудь момент, когда вашу лодку и «Титаник» разделял двести один ярд.

— Если бы только у нас было больше времени. Если бы нам прямо сказали, что именно нужно искать…

— Вы забываете, что главными задачами предпринятой экспедиции были тестирование «Сапфо-1» и слежение за течением Лорелея. Вы и ваши парни и без того оказались на высоте, поверьте мне. В ближайшие два-три года океанографы будут отмечать в календаре тот день, когда «Сапфо-1» вернулась из своего первого плавания. Единственное, о чем сожалею, так это о том, что обстоятельства не позволили нам поставить вас в известность о главной цели экспедиции. Но тут уж ничего не поделаешь. Обстоятельства подчас сильнее нас. Джен Сигрем и его коллеги настояли, чтобы мы держали в секрете всякую информацию, пусть даже только косвенно связанную с операцией по вызволению «Титаника». Мы и впредь будем сохранять в секрете все предпринимаемые шаги — до тех пор, пока будет такая возможность.

— Не уверен, что нам удастся долго сохранять такую информацию в тайне, — сказал Питт. — Все крупные газеты и агентства очень скоро все разнюхают. Тем более, что со времени обнаружения гробницы фараона Тутанхамона ничего столь значительного исследователи не предпринимали.

Сэндекер поднялся из-за рабочего стола и прошел к окну. Когда он наконец заговорил, голос его звучал мягко, отчего создавалось впечатление, что и его слова издалека приносит ветер.

— Стало быть, корнет Грэхама Фарли…

— Простите?..

— Корнет Грэхама Фарли, — так же негромко повторил Сэндекер. — Если только этот корнет можно считать вехой, отметившей положение «Титаника», то корабль находится в настоящей бездне. Более черной и более мрачной, чем та ночь, когда затонул «Титаник».

Глава 28

Случайному наблюдателю, оказавшемуся на берегу Реки Раппаханнок, равно как и всем, кто от избытка Семени, сил и праздности проплывал по этой небольшой реке, трое мужчин в надвинутых шляпах, сгрудившихся в ветхой лодке, показались бы самыми обыкновенными рыбаками, решившими провести уик-энд на воде. Все трое были одеты в линялые рубашки и грубые хлопчатобумажные брюки. Спортивные кепки с большими козырьками были украшены, по рыбацкой моде, крючками и наживкой, чтобы то и другое всегда находилось под рукой. Даже внимательный соглядатай не обнаружил бы ничего подозрительного. Под скамейкой упаковка баночного пива, возле лодки, в воде, рыболовная сеть…

Самый низкорослый из троих, рыжеволосый, с вытянутым лицом мужчина привалился на корме, и казалось, подремывал. Его руки едва удерживали удочку, лежавшую одним краем на кормовой банке. Красно-белый поплавок застыл на воде в каких-нибудь двух футах от борта. Второй мужчина ссутулился, отгородившись раскрытым журналом от всех и вся. Третий рыбак сидел так, словно кол проглотил, с напряженной спиной и неотрывно следил за своим поплавком. Этот последний был крупный мужчина с прилично выпирающим из-под одежды животом. Глубоко расстегнутая рубашка открывала клин полной волосатой плоти. На его круглом лице жуира и весельчака обращали на себя внимание нарочито сонные ярко-голубые глаза. Внешне он выглядел этаким собирательным образом любимого дедушки.

Адмирал Джозеф Кемпер мог себе позволить выглядеть всеми любимым дедушкой. Когда у человека оказывалась такая власть, как у адмирала Кемпера, ему совсем не нужно было сохранять отрешенно холодный тон в обращении с людьми, и тем более не нужно было каждым словом и каждым взглядом подчеркивать свое положение. Адмирал повернул голову и благожелательно, даже пожалуй, участливо посмотрел на дремлющего человека.

— Смотрю на вас, Джим, и ловлю себя на мысли, что вам не слишком-то нравится рыбная ловля.

— В некотором смысле. Вообще я считаю, что человечество придумало себе не много столь же никчемным занятий, как ловля рыбы удочкой, — ответил Сэндекер.

— А вы что думаете по этому поводу, господин Сигрем? С тех пор, как мы бросили якорь, вы, мне кажется, еще ни разу даже не забросили удочку?

Сигрем поверх журнальной страницы взглянул на Кемпера:

— Знаете, если бы в такой помойке, как эта Раппаханнок, могла жить рыба, то выглядела бы она примерно, как все эти мутанты из видеофильмов, а уж о вкусе такой рыбы я и говорить не берусь! Это что касается моего отношения, адмирал.

— Только одна деталь, джентльмены, — решил напомнить Кемпер. — Мне кажется, что не я вас, а вы меня притащили сюда. И посему у меня есть некоторые основания считать, что вы в сговоре.

Ни спорить, ни, тем более, переубеждать Сэндекер не решился.

— Самое лучшее, Джо, что в твоем положении можно сейчас придумать — это расслабиться и попытаться получить удовольствие. Расслабься и попробуй на время забыть, что ты начальник штаба флота Соединенных Штатов.

— Это совсем несложно, когда вы рядом. Тем более, адмирал, что вы один из немногих людей, кто умеет поставить меня на место.

— Знаешь, никому еще не удавалось, — с улыбкой сказал Сэндекер, — пройти по жизни, всем угождая и вызывая тотальной восторг. Кто-то должен и таким, как ты, устраивать отрезвляющий душ. В рамках приличия, разумеется. А ведь у тебя так сложилась жизнь, что, куда бы ты ни пришел, все норовят поцеловать твой зад. Так что рассматривай общение со мной как своего рода терапию.

Кемпер наигранно вздохнул.

— Знаете, когда я увольнял вас со службы, то был абсолютно уверен, что наши пути никогда и нигде не пересекутся. А вы, как оказалось, снова рядом и такой же, как прежде. То есть тактичный, мягкий, деликатный человек.

— Ну конечно! Я думаю, когда ты уволил меня, весь Пентагон ликовал.

— Я бы сказал то же самое чуть мягче. Когда вы ушли, не все сотрудники Пентагона рыдали по этому поводу. — Кемпер вытащил из воды крючок, осмотрел наживку и снова забросил удочку в пахучую воду реки Раппаханнок. — Ладно, ладно, Джим, я столько лет знаю нас, что, услышав приглашение, сразу понял: что-то у вас на уме. Скажете вы с господином Сигремом наконец или нет, что именно задумали. Ведь задумали же что-то, я по лицам вижу!

— Да, действительно. Мы хотим «Титаник» поднять, — как бы между прочим ровным голосом сказал Сэндекер.

Кемпер обернулся, в упор посмотрел на адмирала:

— Только-то и всего?!

— Только и всего.

— И чего это ради, могу я вас спросить? Поднять корабль, чтобы на его фоне сфотографироваться?

— Поднять, чтобы перегнать его в Нью-Йорк и взять кое-что из трюма.

Кемпер застыл на несколько секунд, в упор разглядывая Сэндекера.

— Вы, кажется, произнесли слово «Титаник», или я ослышался?

— Именно это слово.

— Джим, дорогой мой, это называется — мимо пристани. Если вы и вправду полагаете, что я поверю, будто вы…

— Какой смысл мне рассказывать байки, — вмешался Сигрем. — Эту нашу операцию курирует напрямую Белый дома.

Кемпер изучающе посмотрел на Сигрема.

— Иначе говоря, я должен сделать вывод, что вы здесь находитесь и ведете со мной переговоры, с ведома Президента, так, что ли?

— Да, сэр, именно так.

— Должен вам сказать, — продолжил Кемпер, — у вас весьма странная манера делать предложение, господин Сигрем. Если бы вы потрудились мне объяснить…

— Именно для того мы и приехали сюда, адмирал.

Кемпер обернулся вновь к Сэндекеру.

— И вы в этом замешаны, не так ли, Джим?

Сэндекер кивком признал правоту собеседника.

— И я тоже — вместе с господином Сигремом, который по врожденной деликатности мягко стелет…

— …да жестко спать, вы это хотели сказать? — уточнил Кемпер и, обернувшись к Сигрему, сказал:

— Вам слово. Я хотел бы услышать прямой, без всяких там оговорок, ответ на вопрос, зачем вам понадобилось поднимать со дна океана тысячи тонн ржавого металла?

— Позвольте начать с главного, адмирал. Прежде всего я хочу представиться, чтобы уж все встало на свои места. Я возглавляю сверхсекретный отдел, финансируемый по линии правительственных фондов. Отдел этот называется Мета Секшн.

— Впервые слышу, — признался Кемпер.

— не удивительно, нас нет ни в одном списке федеральных учреждений и организаций. Ни ЦРУ, ни ФБР или АНБ не имеют представления о характере наших исследований.

— Глухая контора, стало быть, и сплошь состоит из одних профессоров? — сказал со свойственной ему прямотой Сэндекер.

— Из профессоров — да, только не из пустых, как некоторые думают, фантазеров, — уточнил Сигрем. — Наши парни разрабатывают проекты, рассчитанные на технологии будущего, однако после разработки мы пытаемся уже сегодня, сейчас воплотить отдельные разработки в дееспособные функциональные системы.

— Ну и денежки же на вас идут, я думаю… — заметил Кемпер.

— Скромность не позволяет мне назвать точную цифру нашего бюджета, адмирал, но самолюбие вынуждает меня сказать, что мы имеем дело с десятизначными величинами.

— О, Господи! — воскликнул Кемпер, словно в его присутствии кто-то позволил себе очевидную бестактность. — То есть вам на игры дают миллиарды долларов, ни много, ни мало. И это для какой-то группы ученых, о которых и слыхом-то никто не слыхивал. Да, господин Сигрем, вынужден признаться, что вы меня удивили. Не знаю, хотели или нет, но удивили.

— Как, впрочем, и меня, — с нескрываемым ехидством в голосе отозвался Сэндекер.

— Все то время, что мне приходилось, как главе НУМА, иметь с вами дело, я знал вас, господин Сэндекер, как помощника Президента. К чему были эти уловки?

— Потому что Президент просил держать всю операцию в строжайшем секрете. Только поэтому, адмирал. Чтобы информация, не дай Бог, не просочилась на Капитолийский холм. Президент менее всего заинтересован в том, чтобы конгрессмены начали совать свои грязные носы в вопросы финансирования Мета Секшн.

Кемпер и Сэндекер переглянулись и, не говоря ни слова, понимающе кивнули друг другу. Затем они вновь уставились на Сигрема, ожидая, что еще интересного он им расскажет.

Мета Секшн разработала оборонительную систему под кодовым названием «Сицилианский проект».

— «Сицилианский проект»?

— Да, в шахматах есть такая сицилианская защита, вы наверняка знаете. Проект основан на разработанном задолго до нас принципе. Скажем, если мы посылаем звуковую волну определенной частоты через медиум или, иными словами, через промежуточную материю, в которой имеются возбужденные атомы, то мы резко увеличиваем мощность первоначальной звуковой волны.

— Что-то похожее на лазер? — уточнил Кемпер.

— До некоторой степени — да. С той лишь оговоркой, что лазер испускает узкий луч высокоэнергетического света, в то время, как наш прибор испускает веерообразный пучок звуковых волн этаким раструбом.

— Которые приводят к тому, что лопаются барабанные перепонки, — поспешил вставить Сэндекер. — А каков смысл всего проекта?

— Если вы помните из школьной программы, звуковая волна распространяется концентрическим образом, как волны на воде от брошенного камня. Так вот, наш «Сицилианский проект» дает возможность при необходимости увеличивать мощность начальной звуковой волны в миллионы раз. И если мы образуем множественный импульс; посылая звуковые волны сразу из множества источников и усиливая мощность каждого сигнала в миллионы раз, то фронт звуковой волны приобретает столь огромную энергию, что оказывается способным толкать перед собой огромное количество молекул воздуха — так что мгновенно может быть образовано что-то вроде непроницаемого занавеса площадью в сотни квадратных миль, — Сигрем сделал паузу, чтобы почесать нос, после чего продолжил: — Я не стану утомлять вас формулами и техническими деталями нашего проекта и его отдельных тактических характеристик. Все это слишком сложно, но уже из сказанного вы можете представить проблему в целом. Всякая вражеская ракета, пущенная в сторону Соединенных Штатов, приходя в соприкосновение с невидимым защитным барьером, будет немедленно взрываться прямо в воздухе, за многие сотни миль до границы.

— Это… Это что же, у вас уже сконструирована подобная система? — спросил Кемпер с сомнением.

— Да, адмирал. И смею вас заверить, вся система более чем дееспособна. В настоящее время, то есть вот в эти самые минуты, пока мы разговариваем, по всей нашей границе строятся десятки образующих единую систему станций, чей совокупный импульс окажется способным остановить и предотвратить любую вражескую ракетную атаку.

— Боже праведный, — выдохнул Сэндекер. — Так это же альтернативное оружие!

— «Сицилианский проект» нельзя считать оружием в буквальном смысле этого слова. Это лишь научный метод защиты страны от любого внешнего нападения.

— Даже не верится… — признался Кемпер.

— А вы представьте, что речь идет о выхлопах, скажем, двигателя реактивного самолета. Но просто у нас имеется двигатель в сотни тысяч раз более мощный, чем те, которые вы видели на самолетах. Чтобы представить, нужна лишь некоторая фантазия.

Кемпер был подавлен и не скрывал этого.

— Но столь мощная звуковая волна… Она же способна уничтожить вообще все вокруг, не только в воздухе, но и на земле.

— Нет. Мы направляем источники звука в небо, а усиление звуковой волны происходит уже в воздухе, по мере ее распространения.

— А какое отношение все, рассказанное сейчас вами, имеет к проблеме поднятия «Титаника»?

— Дело в том, что элемент, необходимый для получения оптимального в каждом конкретном случае уровня звуковой волны, — это бизаний. А вот тут у нас большие проблемы. И проистекают они из того, что единственное месторождение бизания было разработано еще в самом начале века, а единственную в мире крупную порцию бизаниевой руды везли в Соединенные Штаты на «Титанике».

— Вот оно что… — Кемпер понимающе кивнул. — Значит, поднятие «Титаника» это для вас как бы заключительная стадия работы над вашим научным проектом, так получается?

— Только у бизания строение атома, которое нам нужно для «Сицилианского проекта». Мы заложили в компьютер основные характеристики бизания, и машина выдала ответ, что наши шансы на успех — тридцать тысяч к одному.

— А зачем поднимать весь корабль? — поинтересовался Кемпер. — Почему бы не сделать проем в корпусе и не проникнуть таким образом в багажное отделение и не вытащить ваш бизаний?

— Проблема лишь в том, что без взрывчатки при работах такой сложности не обойтись. А если будем взрывать, то существует серьезная опасность разрушения бизания — и тогда уже навсегда. Мы обсуждали вопрос с Президентом и пришли к общему выводу, что лучше затратить несколько больше средств на подъем «Титаника», чем рисковать потерей бизания.

Кемпер вытащил задуваемый в сторону лодки крючок и по новой закинул удочку.

— Да, Сигрем, должен признаться, что таких, как вы, фантазеров, с таким размахом я еще не встречал. Скажите, а почему вы так уверены, что состояние корпуса «Титаника» выдержит поднятие корабля на поверхность. После того, как он пролежал семьдесят пять лег в воде, металл вполне мог превратиться в груду ржавой трухи.

— У наших специалистов есть своя теория, — сказал Сэндекер. Он отложил опостылевшую удочку в сторону, вытащил и открыл коробку для снастей и вытащил конверт. — Посмотри, что тут, — с этими словами он протянул несколько фотографий размером с открытку.

— Выглядит как самый обыкновенный металлический лом под водой… — сказал Кемпер, посмотрев на первую фотографию.

— Так и есть, — откликнулся Сэндекер. — Камеры наших подлодок много раз фиксировали металлические фрагменты и целые механизмы, находящиеся под водой. Чего только не бывает! То с борта корабля что-нибудь уронят, то еще что случится… Вот, например… — Сэндекер указал на фотографию, которую в этот момент рассматривал Кемпер. — Это камбузная плита, ее обнаружили подводники в районе Бермудских островов… Вот это — блок автомобильного двигателя, сфотографированный на глубине шесть тысяч четыреста футов… Дальше всякий хлам, его не удалось датировать… А вот на этом снимке запечатлен самолет времен второй мировой войны «Грумман-Ф4Ф», его обнаружили неподалеку от побережья Исландии на глубине десять тысяч футов. Удалось выяснить, что некий лейтенант Штраусс 17 марта 1946 года покинул свой самолет, когда в баках кончилось горючее. Самолет совершенно целый, опустился на дно и лежит.

Кемпер отставил фотографию подальше, как это делают дальнозоркие люди, чтобы лучше видеть предмет:

— Боже ты мой, а это что еще такое?!

— Этот снимок был сделан подводной камерой во время экспедиции «Сапфо-1», когда проводилось изучение течения Лорелея. Внешне этот предмет напоминает самую обыкновенную кухонную трубу. На самом же деле это рожок, вроде музыкального горна.

Взяв у Кемпера фотографии, Сэндекер умело перетасовал их и вытащил из пачки нужную, протянул ее собеседнику.

— Тот же самый горн после восстановления, этим Вогель занимался…

— Это корнет, — поправил его Кемпер. — Так вы говорите, он был обнаружен «Сапфо-1»?

— Да, на глубине двенадцать тысяч футов. Он пролежал там с 1912 года.

Кемпер сдержанно приподнял бровь, выказывая удивление.

— И вы хотите сказать, что этот корнет с «Титаника»?

— Могу показать документальное тому подтверждение, если нужно.

Со вздохом Кемпер возвратил фотографию Сэндекеру. Вид у Кемпера был усталый; опущенные плечи и морщины на лице делали его похожим на человека, которому пришлось слишком долго нести тяжелый груз на своих плечах. Он выудил из-под скамейки упаковку пива, достал одну банку и открыл ее.

— И что все это должно означать в контексте нашего с вами разговора?

Сэндекер деланно улыбнулся.

— Вот, скажем, самолет на этом снимке. Мы обнаружили его еще два года назад, и не заметили некоторых особенностей. Конечно, время от времени заходила речь о том, что он находится в очень приличном состоянии, однако никто из моих океанографов не видел в подобных оценках смысла. И лишь только после того, как «Сапфо-1» поднял со дна корнет, и Вогель реставрировал инструмент, несформулированная ранее идея сделалась вдруг очевидной.

— Слушаю, слушаю вас, — бесстрастным тоном сказал Кемпер.

— Прежде всего, — продолжил Сэндекер, — около девяноста процентов всего самолета «Грумман» изготовлено из алюминия. А как всем известно, соленая вода точит алюминий очень сильно. И тем не менее даже сейчас, по прошествии более сорока лет, самолет, пролежавший так долго в соленой воде, выглядит вполне прилично, чтобы не сказать — как новенький. Так же в точности обстоит дело и с этим горном. Он пролежал восемьдесят лет под водой, а блестит, как детская задница.

— У вас имеются тому объяснения? — поинтересовался Кемпер.

— Два наших специалиста в настоящее время работают с компьютерами, загрузив в машины всю необходимую информацию. На сегодняшний день рабочая гипотеза такова, что сохранность металлов в воде — производная от целой совокупности условий. Чтобы металл долго сохранялся под водой, нужно, чтобы вокруг не было животных, рыб и растений, способных наносить ущерб металлу. Нужно, кроме того, чтобы соли в воде было не особенно много. Чтобы температура не поднималась выше определенного уровня. Да плюс ко всему, чтобы недоставало кислорода, поскольку он ускоряет реакцию окисления, или проще — ржавление. При наличии хотя бы одного из перечисленных факторов, — а на больших глубинах так и бывает, — реакция окисления замедляется. И если бы у нас была возможность взглянуть на «Титаник», то я мог бы сказать более конкретно, как обстоят дела с состоянием его обшивки и корпуса в целом.

Кемпер задумался на некоторое время, затем спросил напрямик:

— Ну а от меня вы чего добиваетесь?

— Покровительства, — ответил Сигрем, видимо, давно уже приготовивший это слово и лишь дожидавшийся подходящего вопроса. — Иначе, как только Советы пронюхают, что у нас на уме, они сделают все возможное, — я не исключаю, что они даже не остановятся перед развязыванием локальной войны, — и непременно постараются перебежать нам дорогу и захватить бизаний.

— Ну, если вас беспокоит только это, вы можете быть спокойны, — сказал Кемпер, в голосе которого послышались командные нотки. — Дело в том, что русские сто раз подумают, прежде чем один раз сунуться на нашу сторону Атлантики. Ваша операция по поднятию «Титаника», господин Сигрем, будет ограждена от возможного вторжения со стороны русских, или с какой-либо иной стороны. Если мое слово что-нибудь для вас значит, то я даю вам слово.

Сэндекер еле заметно усмехнулся.

— Раз уж ты в таком благодушном настроении, Джо, может, переговорим, не откладывая в долгий ящик, о возможности использования «Модока» при поднятии «Титаника»?

— «Модока», вы сказали? — переспросил Кемпер. — Но это самая современная лодка из всех, какие только есть на флоте.

— Мы бы нашли работенку и для экипажа «Модока», если уж на то пошло, — с невозмутимостью убежденного нахала добавил Сэндекер.

При этих словах Кемпер взглянул на адмирала, перевернул пивную банку и приложил прохладным донышком ко лбу.

— Хорошо, будет вам и «Модок» с командой вместе. Все берите, и людей сколько нужно — берите, и оборудование — тоже берите…

Сигрем облегченно вздохнул.

— Ну, спасибо тебе, старина, век не забуду.

— Вы такое тут придумали, такого нагородили… — Кемпер недоумевающе покрутил головой. — Одних только проблем вагон и маленькая тележка.

— Да, легко подобные проекты не даются, — подтвердил Сигрем. — Тут вы совершенно правы.

— И что же вы собираетесь предпринять в ближайшее время, если не секрет? Сэндекер ответил:

— Прежде всего, мы пошлем к «Титанику» несколько групп с видеоаппаратурой, чтобы они все засняли, разведали как следует. Состояние корпуса — вот что меня в первую очередь волнует. Корпус и механические повреждения.

— Одному Богу известно, что там такое, — сказал раздумчиво Кемпер, — и вдруг глаза его загорелись. Поплавок исчез под водой: — Эй, Джим, у вас клюет!

Сэндекер лениво повернул голову, улыбнулся:

— Ну! И никакого тебе труда. «Титаник» бы так поймать…

— Что ж, желание хорошее, только очень уж дорогостоящее, — философски заметил Кемпер, не сочтя возможным ответить коллеге даже легкой улыбкой.

Питт захлопнул дневник Джошуа Хейза Брюстера и посмотрел на Мела Доннера, сидевшего по другую сторону большого стола.

— Вот оно, стало быть, как…

— Тут как в хорошем суде, — заметил Доннер, — правда, одна только правда и ничего, кроме правды.

— А не может так получиться, что за столько лет пребывания в воде этот ваш бизаний, или как его там, потерял все первоначальные свойства?

Доннер решительно покачал головой, отрицая саму по себе мысль, а затем вдруг пожал плечами.

— Впрочем, кто его знает… Надеюсь, что не потерял. Хотя еще ни один человек не держал в руках большие количества бизания, чтобы сказать, как именно он ведет себя…

— Иначе говоря, будут грохнуты в этот проект жуткие суммы, а в итоге может оказаться, что все напрасно, все зря, так, что ли?!

— Если бизаний надежно спрятан и герметично закрыт, а я очень надеюсь, что закрыт, тогда не напрасно.