Бесы в Париже

Супруги помолчали, потом оба отрицательно покачали головами.

— А называли они как-нибудь друг друга?

Снова молчание.

— Хотя вот, — спохватилась мадам Жакоб. — Мне это странным показалось. Только сейчас вспомнила. Тот, что пониже, что-то записывал на бумажке. Карандашом. Чего уж он там нашел в моторе, чтобы записывать? Но я это точно помню, зачем-то он туда нос совал. Помнишь, Анри?

— Кажется, вспоминаю, — сказал Анри. Его все еще тревожила мысль, как бы эти ищейки не полезли в его гроссбух. Но они, кажется, довольны и тем, что выведали.

— Ладно, зайдем сейчас к Фрескатти. Если он ваши слова подтвердит, то больше вас беспокоить не будем.

Один из инспекторов остался у Жакобов, а другой отправился к Фрескатти — тот оказался по профессии страховым агентом. Он действительно заходил к соседям в воскресенье — его слова полностью совпадали с тем, что сказал Анри. Инспектор вернулся, захватил своего напарника, и они отбыли.

— Знаю я эти штучки, — сказал Баум, выслушав их рассказ. — Цель — обзавестись автомобилем, который выследить невозможно. Метод: отыскать подержанный автомобиль, выставленный на продажу, того самого типа, который вы собираетесь украсть. Осмотреть его, записать номера, проставленные на моторе и колесах, год выпуска, цвет и прочее. Это нетрудно, если знаешь, где номера искать. Потом угоняешь такую же машину, подделываешь документы — проставляешь номера из той машины, которую ты якобы собирался купить, — и подаешь заявление на обновление номеров, предъявляя, естественно, подделанные документы. Получаешь новенькие, ставишь их на украденную машину — и вот извольте радоваться: бегают по городу два абсолютно одинаковых автомобиля. Но случись что — кого выследит полиция? Да вот хоть того же Жакоба, который абсолютно ни при чем.

— Чистая работа, — согласился инспектор, занимавшийся белым фургоном.

— Вот именно, — полиции-то эти штуки известны, а тебе полезно было познакомиться. Ну, во всяком случае, спасибо за старание.

Инспектору проделанная работа представлялась абсолютно бесполезной — тупик, не более того. Баум же почерпнул из рассказанного информацию, которая в дальнейшем могла сослужить немалую службу: высокий, рыжий и недурной собой мужчина — скорее всего Жан-Поль Масэ. Это связывало свидание в Булонском лесу с провокацией, где фигурировал конверт, доставленный в «Юманите». В высших сферах данное обстоятельство наверняка будет замечено, и ему придадут большое значение. «Если, конечно, дело зайдет так далеко», — сказал он про себя, тщательно занося новые сведения в досье. Потом позвонил заместителю префекта полиции господину Руассе и попросил заняться поиском белого фургона «рено», номер и приметы его известны.

— Но автомобиль с этим номером и той же марки, владельцем которого числится Жакоб, нам не нужен, — предупредил он. — Машина, представляющая для нас интерес, появляется по воскресеньям в Булонском лесу, но может оказаться где угодно. Если кто-нибудь из ваших людей ее увидит, пусть под каким-нибудь предлогом арестует водителя. И господин Вавр хотел бы, чтобы задержанного немедленно доставили к нам. В любое время дня и ночи, вы понимаете?

— Безусловно. А как дело с утечкой информации, ну то самое?..

— Это как раз оно и есть, — сказал Баум загадочно. — Самая важная его часть. Ваша помощь сыграет решающую роль.

— Можете на меня положиться.

— Благодарю вас, господин Руассе.

«Уж если в контрразведке никакие секреты не держатся, — подумал Баум, кладя трубку, — то префектуре доверять — это все равно что воду носить решетом. Мало у меня надежды на скромность господина Руассе».

Вернувшись домой поздно и совсем без сил, Баум съел за ужином все, что приготовила Эстелла, и насыпал целую горку сахара во взбитые сливки, поданные к десерту.

— Восхитительно, — сказал он с полным ртом. — Давненько ты этого не готовила.

— Потому что тебе это вредно. Сливки, сахар — и так за последнее время растолстел.

— Но тебе-то я нравлюсь?

Она засмеялась снисходительно и повторила:

— А все-таки это вредно, так и знай.

Остаток вечера супруги просидели у телевизора, где шел конкурс певцов-любителей, и наслаждались от души. К одиннадцати оба уже спали.

На встрече в Лондоне президенту Франции и премьер-министру пришлось, как они и ожидали, туго. Американцы, видимо, поработали: коллеги наперебой толковали о том, как было бы опасно, если бы Франция скатилась влево, — это, мол, возымеет тяжкие последствия для всей Европы. Премьер-министр Италии, впрочем, взглянул на проблему с совершенно иной стороны. «Извините меня, cher collegue, — сказал он французскому премьер-министру, с которым был знаком уже лет двадцать, — но в вашей ситуации в данный момент наибольшую опасность, по-моему, представляют как раз не левые, а правые. Мне кажется, что именно им ситуация сулит выгоду: я имею в виду возможность государственного переворота. Во имя закона и порядка, ради защиты отечества и так далее… Ну, вы и сами понимаете.

— Понимаю.

— Простите, что вмешиваюсь, но наши итальянские фашисты получили бы огромную поддержку, случись во Франции правый переворот. Между нами — мы ведь старые друзья — вы осознаете надвигающуюся опасность? Можно ли рассчитывать, что вы сами с ней справитесь?

— Можно, — коротко ответил француз. Для него в данном случае не имело значения, сколько там лет они знакомы — очень ему интересно мнение итальянца по поводу чисто французских проблем!»

При обсуждении бюджетной политики европейского экономического сообщества он заметил, что доверие к франку уменьшилось у всех без исключения европейских лидеров, будто эпидемия их охватила. Англичанин, чувствуя себя, видимо, менее европейцем, чем остальные, напрямую спросил, способна ли будет Франция выполнять свои обязательства, если положение в стране не нормализуется в самое ближайшее время. Эта бестактность была встречена гробовым молчанием французской делегации и расстроила всех участников встречи.

Глава 12

Жара в Париже не прекращалась. Город изнемогал под раскаленным небом, которое то и дело меняло свой голубой цвет на серо-стальной. Но даже грозы не приносили облегчения, влага мгновенно испарялась. Воздуха, пропитанного пылью и бензином, будто не хватало на всех. Девушки на улицах ходили в шортах.

На борту «Марии Луизы» шло заседание штаба. Банки с кока-колой стояли на столе вперемешку с переполненными пепельницами, тут же была расстелена карта Парижа.

— Теперь послушаем, что скажет товарищ Ингрид, — сказал председательствующий.

Ингрид — ее светлые волосы стали теперь темно-каштановыми — была точна и деловита.

— Мне было поручено найти подходящее место для акции, которая намечена на шестое сентября. Предлагаю стройплощадку на Елисейских полях, возле Рон Пуан, вот здесь. — Она показала пальцем место на карте, уже помеченное крестиком.

— Здесь высокий забор — метров пять, он полностью закрывает строящееся здание, оно возведено пока только до второго этажа. Наш человек проникнет на площадку, скажем, в субботу утром. Это нетрудно: рабочие и те, кто привозят стройматериалы, снуют туда-сюда. И проведет там всю субботу. Парад начнется воскресным утром возле Триумфальной арки, колонна появится на этом перекрестке примерно в десять пятнадцать.

— Стрелять придется вслепую, — заметил председательствующий.

— Верно. Но технически это вполне выполнимо, к тому же дает преимущество: благодаря высокой траектории полета снаряда трудно будет установить, откуда он выпущен. И это позволит стрелявшему скрыться. Со стройплощадки выход на авеню Рузвельт.

— Тому, кто возьмет на себя такую миссию, предстоит долгое ожидание, — сказал Бруно.

— Бывают неприятности и похуже, — возразила Ингрид резко. — Погода хорошая. Можно взять с собой хорошую книжку, почитать там. — Если она и пошутила, то ничем это не проявила.

— Есть другие предложения?

Никто не ответил.

— Хорошо, принято. Дальше — кто проведет операцию?

— У меня есть кандидатура, — предложила Ингрид. — Серж. Он участвовал в ликвидации Лаборда.

— Есть еще кандидатуры?

— Подходящий парень в группе, которая базируется на Монмартре.

— А он чем отличился?

— Взрыв в туннеле на Конкорд — его рук дело. И в «Америкен Экспресс».

— А допрос он выдержит? — спросила Ингрид.

— Ну, этого я не знаю.

— Серж, с моей точки зрения, больше подходит. У него отличная идеологическая закалка.

— Принята кандидатура, предложенная Ингрид. Раз она за него отвечает. А я позабочусь, чтобы он мог ускользнуть. Поговорю с нашими друзьями.

— Считаю, что Сержа следует подстраховать, — сказала Ингрид. — Могу я сама подобрать ему дублера?

Согласие было получено.

— Есть еще вопросы? — осведомился председатель.

— Есть. — Ингрид произнесла это без всякого выражения, ее тонкие руки спокойно лежали на столе. — Насчет Жан-Поля. Предлагаю ликвидировать его. Он ненадежен и знает слишком много, чтобы просто так его выгнать. К тому же он целые сутки находился в лапах контрразведки.

— Он полезный человек, — возразил председательствующий.

— Ну и что? Надежность — это важнее. Он самонадеян и политически неустойчив. Никакого самоконтроля. Просто авантюрист. Среди нас таким не место. Ну и все же — как можно сбежать, если тебя арестовала контрразведка? Подозрительно!

— А сейчас он где?

— Прячется в моей квартире с тех пор, как сбежал. — Ингрид при этих словах чуть-чуть покраснела. — Мы подумали, что его физиономия слишком уж примелькалась полиции и прочим, особенно в его районе.

— Кто-нибудь возражает против ликвидации?

До сих пор молодой человек, которого здесь все называли Рене, молчал. Но тут он вмешался:

— Нельзя же так разбрасываться людьми! Жан-Поль неплохо поработал.

— А я и не говорю, что он плохо работает. Убрать его следует потому, что его недостатки ставят под удар весь наш план. Слишком уж ты сентиментален!

— Я все же думаю, что людей надо беречь, — не сдавался Рене.

— Беречь надо только наше дело! — вспыхнула Ингрид. — Всякие слюни и сопли ни к чему!

— Ингрид права, — подытожил спор председательствующий. — Ее предложение принято, пусть она сама и сделает все, что нужно. Ты ведь этого хотела, правда?

— Я уже все подготовила. Мне только нужно было ваше согласие.

Встреча закончилась, и они разошлись по одному — побрели каждый своей дорогой. Ингрид на метро добралась до Страсбур Сен-Дени и пошла старинными улицами, мимо ветхих домов, целиком занятых мастерскими и лавчонками, где производятся и продаются одежда и фурнитура для нее, ремни, сумки и прочее, а некоторые помещения переоборудованы под склады. Она вошла в дверь рядом с магазинчиком, где продавалось белье, и поднялась по узкой лестнице. Здесь носились запахи камфары, разогревшейся клеевой краски и восточной кухни. На всех этажах, кроме верхнего, ютились ремесленники и мелкие торговцы. Наверху она достала ключ и отперла одну из трех дверей, выходящих на площадку.

— Это я, — сказала она, запирая за собой замок. Жан-Поль не отозвался. Он валялся на кровати одетый, в брюках и синем в полоску пиджаке, с сигаретой в зубах, на животе у него лежала газета, посвященная бегам. Не брился он уже дней десять. На Ингрид он и не взглянул.

— В штабе распорядились, чтобы ты переехал сегодня на новое место, — подыскали для тебя специально.

— Где это? — Жан-Поль по-прежнему не смотрел на нее.

— В Монтиньи. Там домик, он хорошо загорожен, можешь там хоть физкультурой заняться — снаружи ничего не видно. Все уже устроено. Вещи с твоей старой квартиры туда перевезли. Беранже позаботился.

— Да с какой стати мне чупахаться в коровьем говне? Лучше в Париже остаться.

— В штабе сказали, что подыщут тебе жилье в Париже недели через две, когда все успокоится. А пока поедешь в Монтиньи.

Он наконец взглянул на нее и скинул на пол газету:

— А ну, иди сюда.

Не обращая на него внимания, она направилась к раковине в углу комнаты и налила в ковш воды. Потом достала кофейник.

— Я кому сказал, иди сюда!

— Пошел ты… Не смей со мной так разговаривать! Через двадцать минут приедет Серж, давай собирайся.

— Времени хватит. Иди сюда, тебе говорят!

— Мало ли что говорят. — Она потянулась за кружками. — Кофе будешь?

— Нет. Ты знаешь, что мне надо!

— А мне не надо.

Жан-Поль слез с кровати и через голову стащил пиджак.

— Давай сюда, а то я тебе все мозги вышибу. Что-то ты раньше соглашалась, а теперь смотри какая чистюля!

— Я любовью занимаюсь, когда мне самой хочется. Раз уж ты здесь оказался — что ж, ты не хуже других. Не Бог весть что, но в случае надобности сойдет. А сейчас как раз мне не нужно, так что можешь снова одеться.

Она поставила кружки на стол и насыпала в кофейник кофе. Вода в ковше уже закипала. Жан-Поль подошел, сгреб рукой ее короткие волосы и запрокинул ей голову так, что ей пришлось-таки взглянуть ему в лицо.

— Хочешь, чтобы я твое красивое личико разукрасил? Это запросто, ты знаешь. Один раз смазать бы тебе хорошенько — ты только этого и заслуживаешь, телка чертова. Ну-ка раздевайся, да побыстрей.

Он выпустил ее волосы. Она повернулась и, не говоря ни слова, сняла блузку, расстегнула джинсы и, когда они соскользнули на пол, стянула трусы и отбросила их ногой. Потом легла на кровать, вытянулась на спине и отвернула от него лицо.

— Быстрее, — велела она. — Нам уходить, а я еще кофе хочу выпить.

После она сказала:

— Это в последний раз. Надеюсь, ты удовольствие получил, — и направилась к раковине, всем своим видом демонстрируя отвращение.

Когда явился Серж, они пили кофе.

— Штаб принял план насчет Жан-Поля, — сказала она гостю, лицо ее при этом ничего не выражало.

— Монтиньи?

Она молча кивнула. Втроем они спустились по лестнице, машина стояла за первым же поворотом.

— Я поведу, — распорядилась девушка. — А вы вдвоем садитесь сзади, так Жан-Поля меньше видно.

Она села за руль, взяв у Сержа ключи. Когда отъехали, Жан-Поль заговорил:

— Мне пистолет нужен.

— Там будет. Он в сумке, которую с твоей квартиры привезли.

Дальше уже в полном молчании они направились к западу в сторону Фонтенбло, минуя Порт де Венсан. Скоро городской пейзаж кончился, пошли поля, за ними леса, в которых когда-то во всем своем великолепии скакала королевская охота, преследуя оленей. На развилке машина свернула с шоссе, углубляясь в лес.

— Куда это мы? — удивился Жан-Поль. Он дремал и очнулся уже на узкой лесной дороге.

— Что мне, по магистрали ехать, что ли, когда ты сзади сидишь? — возмутилась Ингрид. — Здесь по крайней мере постов нет. Доберемся до Монтиньи, не выезжая больше на шоссе.

В молчании они ехали еще минут двадцать. Машин в этой самой густой части леса не попадалось. Проезжая перекресток, девушка сказала Жан-Полю:

— Я отвечаю за тебя, за твою безопасность.

При этих словах Серж наклонился вперед.

— Мне выйти надо.

Машина остановилась.

— Здесь?

— Да хоть здесь. А ты не хочешь прогуляться, Жан-Поль?

— Это можно, — согласился тот.

Двое мужчин вышли из машины, и Серж чуть отстал, пропуская Жан-Поля вперед, на узкую тропку. Когда тот скрылся в кустах, он вытащил из кармана «файерберд», установил глушитель и поспешил за своим спутником. Жан-Поль только успел крикнуть:

— Эй, куда прешь, найди себе другое место!

Серж подошел ближе и, тщательно прицелившись, дважды выстрелил сзади ему в голову. Выстрел был почти не слышен, но Ингрид уже спешила ему навстречу.

— Порядок, — сказала она. — Ну и дрянь же он был!

Она взглянула на скорчившийся труп — Жан-Поль упал в кусты, с дороги его не заметишь.

— Оттащить его, что ли, подальше в лес? — Серж запихивал пистолет в карман.

— Да не надо! Чем скорее эти свиньи его обнаружат, тем быстрее усвоят, как мы поступаем с предателями.

Когда вернулись к машине, Серж сел за руль, и на большой скорости они направились обратно в Париж.

Техника облавы, то есть полицейского налета на какое-нибудь здание, на несколько зданий одновременно, а то и на целый квартал, была доведена до совершенства гестапо и его французскими сподвижниками во время оккупации. И хотя с тех пор французской полиции не часто представлялся случай воспользоваться этим приемом, процедура облавы стала как бы народной мудростью. Это был как раз тот прием, который рассчитывал использовать Альфред Баум с помощью Руассе.

Территория, на которой предстояло провести облаву, была довольно велика: около семнадцати улиц и переулков в треугольнике, образованном бульварами Мажента, Страсбур и Сен-Мартен, через этот треугольник проходит улица Фобур Сен-Дени, на которой Леон предпринял неудачную попытку задержать Ингрид. Главное в подобной процедуре — блокировать все входы и выходы и затем быстро прочесывать внутри дом за домом, привлекая как можно больше народу. Скорость — самый существенный элемент облавы, а еще — хороший, обстоятельный инструктаж участников. Потому что если в каком-нибудь деле участвует сотня людей, то среди них непременно найдется идиот, которого вообще-то надо бы гнать из полиции и чья глупость и некомпетентность только усугубляются тем, что он носит мундир. Вот он (или они — таких вполне может быть несколько) обязательно и окажется в том самом звене, от которого зависит успех всей операции, и обязательно упустит самого преследуемого или того, кто мог бы к нему привести. Он не только прозевает человека, на которого устроена облава, но еще и, приподняв шляпу, сделает шаг в сторону, чтобы тому было удобнее покинуть территорию. Единственное средство такого нейтрализовать — это снабдить его как можно более полными сведениями относительно внешности разыскиваемого, его привычек, описать подробно все приметы, которые должны вызывать подозрение.

Альфред Баум был мастером инструктажа — он умел, подобно дирижеру большого оркестра, поставить совершенно четко общую задачу и при этом объяснить каждому его персональную роль. Это его несколько даже мистическое искусство понадобилось, когда в подземном гараже на улице Соссэ собрались сто с лишним участников операции — частью в форме, частью в штатском.

Всем были розданы фотографии — на одной белокурая девушка, та, что приходила в клинику Божон, на второй — Жан-Поль Масэ, в прошлом легионер, неоднократно судимый, недавно сбежавший из контрразведки прямо во время допроса. Баум прочитал целую лекцию, как опознать оригинал фотографии, если, допустим, волосы перекрашены или внешность еще каким-то образом изменена. Потом повернулся к крупномасштабной карте района, висевшей на стене, и с помощью указки разместил на всех семнадцати улицах группы участников, объяснив, что им следует делать. Некоторым предстояло патрулировать улицы, проверяя документы у прохожих, и задерживать тех, у кого таковых не окажется. Большинство же должно было прочесывать здания.

Не пожалел Баум времени и на то, чтобы объяснить, каким образом следует сочетать необходимую вежливость с известной твердостью, если хозяева не пускают проверяющего в свою квартиру, в контору или мастерскую.

— Потом всегда найдем время, чтобы извиниться, — сказал он. — Но вот если чужая собственность будет повреждена, — держитесь! Старайтесь вести себя прилично.

В аудитории раздался ропот. Все понимали, что подобная операция не обойдется без грубости и скандалов, и чего уж там горевать по поводу какой-нибудь вышибленной двери или фингала на чьей-нибудь физиономии!

— Многого я не жду, — признался Баум Вавру после инструктажа. — Конечно, отловим кое-какую мелкую рыбешку — кто живет в городе нелегально и прочее, но те, кого мы ищем, — я думаю, они слишком умны, чтобы остаться там, где их пытались арестовать. Я даже не уверен в том, что их логово помещается в этом треугольнике, хотя именно сюда они приезжали на метро.

— Облаву все равно надо провести, — сказал Вавр. — Если этого не сделать, то нас обязательно спросят, почему мы не воспользовались таким приемом. Что ж, мол, вы никого не ищете? Никого с пристрастием не допрашиваете? Начальственный ум такого не допускает…

Облава шла своим чередом в назначенное время — с часу до трех дня во вторник, 26 августа. Самое интересное произошло или могло бы произойти, когда группа, ответственная за прочесывание пассажа Сен-Дени, приблизилась к мастерской химчистки, — это, как мы знаем, было четвертое здание по левой стороне. Трое — инспектор и два сержанта — толкнули застекленную дверь с улицы, а двое их коллег через другой подъезд отправились осматривать конторы и квартиры, расположенные на верхних этажах дома.

— Полиция! — сообщил инспектор человеку в белом халате, который стоял у грохочущей машины в задней части мастерской и проверял метки на каких-то вещах.

Махнув перед его носом удостоверениями, посетители согласно инструкциям, полученным от Баума, бросились осматривать помещение, не обращая внимания на негодующий вопрос, что, собственно, им тут надо?

Один из полицейских, обойдя мастерскую, сдвинул в сторону одежду, висевшую на металлической штанге, заглянул под прилавок и с подозрением уставился на немецкого производства машину, в которой за стеклянной панелью с грохотом крутились и плескались заложенные в бак вещи. Двое других исследовали две обнаруженные в помещении двери. За одной оказалась довольно вонючая уборная: полицейский провел там ровно столько времени, чтобы оглядеть пятнистые от сырости стены. Вторая дверь оказалась запертой.

— Ну-ка отоприте! — прозвучал приказ.

— А у меня ключа нет, — был ответ. — Ключ у хозяина, а его уж недель пять как нету. На юг куда-то подался, в отпуск.

— А что он там держит?

— Да ничего особенного.

— Ну, например?

Мужчина в белом халате подмигнул инспектору:

— Ну что человеку больше всего нужно? Диван. Другой мебелью он и не пользуется.

— Девок, что ли, водит?

— Меня это не касается, раз он им сам платит. Жену-то уж он точно сюда не приглашает.

Он засмеялся, полицейский тоже.

— Все-таки надо посмотреть.

— Да нет ключа. Честно.

Инспектор заколебался. Он уже вышиб сегодня несколько дверей, и никакого проку от этого не было, а вот когда облава закончится, придется по этому поводу объясняться. Он вынул блокнот и записал: «Химчистка. Дом 7, пассаж Сен-Дени. Ничего подозрительного. Одна комната заперта, хозяин отсутствует, у работника ключа нет». И сунул блокнот в карман.

— Ладно уж, пожалеем вашу дверь.

Его собеседник пожал плечами.

— Мне-то что, она не моя. Но если бы вы ее взломали, ему бы с новым замком пришлось поспешить: тут одна цыпочка ему такие сцены закатывает…

Он снова подмигнул и закончил коротким смешком — эдаким грязным намеком.

Полицейский хохотнул в ответ и, позвав двух других, вышел на улицу. Вслед им громко звякнул колокольчик. И было им невдомек, что к длинному перечню промахов, допущенных ДСТ в этом деле, они добавили еще один.

После их ухода человек в халате еще минут двадцать возился с метками на белье. Потом выглянул наружу, убедился, что полицией поблизости и не пахнет, и вернулся к себе. Тут он отомкнул запертую дверь. В комнате было пусто — Ингрид и ее приятели не появлялись здесь с тех пор, как Леон выследил Жан-Поля. Содержимое шкафа было убрано.

Человек позвонил по телефону. На том конце линии кто-то снял трубку, он тут же положил свою на рычаг и немедленно снова набрал номер. Ответил мужчина.

— Это из химчистки. Чего ждали, то и произошло. Все в порядке. Как и не было ничего.

— Хорошо.

Положив трубку, звонивший снова запер дверь и возвратился в мастерскую.

Глава 13

Завтрак, который Рольф Хемминг приготовил себе сам в воскресенье, был достаточно скромным — немного копченой лососины с картофельным салатом, полбутылки хорошего шабли. Воскресные номера газет, как правило, не содержат ничего для него интересного, он раскрыл лежавшую рядом с тарелкой «Теорию восстаний» Эмилио Луссу — книгу, которая заслуживала внимания настолько, что он даже подчеркивал карандашом отдельные места. На десерт съел персик, предварительно вымыв его. У черного слуги был выходной, так что и кофе пришлось сварить самому. Но он любил иногда повозиться в кухне — не готовить, конечно, всерьез, а так, слегка: сделать кофе по-турецки или подогреть что-нибудь.

Он принес кофе в маленькую гостиную, где до этого завтракал, и закурил «корону». Отложив книгу, посмотрел на часы. Половина второго. Через десять минут выходить. Затягиваясь сигарой, он прикинул в уме все, что следует сегодня обсудить. Потом отнес в кухню кофейную чашку, книгу поставил на полку и вышел, заперев за собой дверь на двойной замок.

Как обычно, Хемминг дошел до авеню Шарль де Голль и взял такси до аэровокзала на площади Порт Майо. Счетчик показывал всего четырнадцать франков, но он дал водителю двадцать.

— Подождите, пока на счетчике будет шестнадцать, — сказал он. — Отвезете меня в аэропорт, если я вернусь, — неплохая для вас поездка. Но если я не вернусь, значит, планы мои переменились и тогда вы свободны, а сдачу оставьте себе.

Сотрудник ДСТ, который вел слежку, увидев, что такси не отъезжает, решил, что Хемминг сейчас вернется, — на что тот и рассчитывал. Предоставив водителю и агенту ждать хоть до посинения, он вошел в здание аэровокзала и тут же быстро вышел через боковую дверь на другую улицу. Сотрудник ДСТ, который следил за Хеммингом с той минуты, как тот покинул такси, этого не заметил, мгновенно потеряв преследуемого в многолюдье аэровокзала. А тот, оглядевшись и убедившись, что никто его не преследует, взял другое такси — до парка Монсо, и был таков.

Обоим агентам понадобилось время, чтобы уяснить тот факт, что птичка упорхнула. Еще дольше их коллеги свыкались с мыслью, что сегодняшняя вылазка в Булонский лес абсолютно бесполезна: свидание на лесной поляне не состоялось.

Подъехав к парку Монсо, Хемминг направился в условленное место — одно из тех, которых избегали мамаши с детьми, потому что там проводили свой послеобеденный отдых целые компании пьяниц. Вот и сейчас на скамьях расположились два неприглядных старика и еще более старая и еще менее приглядная старуха. Рене в своем воскресном, то есть женском, обличье уже был тут. Рука об руку они начали прогуливаться по гравиевой дорожке, петлявшей меж пыльных кустов, переговариваясь негромко, проясняя все детали предстоящих акций и повторяя по нескольку раз наиболее важные детали, чтобы поточнее запомнить. Свидание длилось ровно двадцать минут, — затем Рене укатил в своем белом фургоне, а Рольф на такси доехал до места, откуда за десять минут пешком дошел до дому и с удовольствием продолжил изучение суховатого, но полезного произведения Эмилио Луссу.

Рене же пересек весь Париж, поставил машину у станции метро Порт Жавель и отправился на «Марию Луизу». Там он пересказал все, о чем говорилось на свидании с Феликсом, и час спустя, около пяти вечера, снова вышел на набережную, поднялся по ступенькам у моста Мирабо, перегнал свою машину на противоположную сторону шоссе и, развернувшись, остановился на перекрестке. Вклиниться в густой поток машин, несущихся по авеню Эмиль Золя, было делом непростым. Внимательно следя, не образуется ли где просвет, он не заметил справа от себя двух полицейских на мотоциклах. Они оказались там случайно: их делом было следить за уличным движением в тот час, когда парижане возвращаются в город после выходного дня. На минуту остановились, чтобы покурить, и как раз собирались вернуться на свой пост. Перекур распорядком их службы предусмотрен не был. По правде сказать, им совершенно нечего было делать на авеню Эмиль Золя. У одного из них оказалась хорошая память.

— Слушай, а вот этот фургон, — сказал он напарнику. — Помнишь, что-то насчет такого говорили. Смотри-ка, и номер тот же!

— Да ну его! Если мы им займемся, придется начальству объяснять, почему это мы здесь оказались, — нам же положено быть на мосту!

— Нет, знаешь, насчет него ведь специально звонили, это наверняка что-то важное. Может, нам больше будет пользы, чем вреда. Поехали!

Фургон как раз в этот момент тронулся с места и влился в поток движущихся машин. Мотоциклисты бросились в погоню, но им на это понадобилось несколько секунд. Выключив сирены и мигалки, оба развили максимальную скорость и догнали белую машину, когда она пересекла мост и поворачивала вправо. Расстояние между мотоциклами составляло в этот момент метров сто. Тот, у которого была хорошая память, посигналил второму: задерживаем? Он кивнул в ответ.

Моторы мотоциклов взревели, и они мгновенно поравнялись с фургоном, включив при этом сирены. Один обогнал его и дал сигнал остановиться, второй держался рядом слева. Слабосильному фургончику не под силу было вступать в соревнование с двумя мощными мотоциклами, но нервы у Рене оказались крепкими. Он резко бросил машину на того, что мчался слева, и, не будь ездок специально тренирован, он вылетел бы из седла прямо на дорогу. Однако он удержался, хотя едва не разбился о перегородку, разделяющую в этом месте два потока машин.

Тот, что был впереди, увидел эту сцену в зеркале и понял, что призыв остановиться выполнен не будет и водитель сейчас постарается сбить и его. Рванув вперед, он вызвал по рации подмогу. Напарник теперь двигался вслед за фургоном. Свернуть с шоссе было невозможно: поворотов здесь нет.

— Куда направлять машину? — спросила дежурная, выслушав сообщение и просьбу.

— Не знаю пока. Пожалуй, к мосту Альма, но я еще уточню. — В голосе говорившего не было уверенности.

Фургон на своей предельной для него скорости — шестьдесят — двигался вдоль реки, сзади и спереди держались мотоциклы. Через несколько минут возле подземного перехода у моста Альма полицейским повезло во второй раз: впереди оказалась пробка, на пути к центру застряли десятки машин. Фургону оставалось либо затормозить, либо попытаться куда-нибудь свернуть. Тому, что ехал впереди, было ясно: водитель готов на все. Опасный преступник, и скорее всего вооружен. С тяжелого мотоцикла на ходу особо не постреляешь.