Возвращение герцога

— Завтра, — сказал герцог, когда дворецкий снова наполнил его бокал кларетом, — я хотел бы осмотреть имение.

— Придется ехать верхом.

— Разумеется. Полагаю, лошадь для меня найдется?

— Вы можете выбрать одну из двух. Но одна из них принадлежит мне. Когда-то, при четвертом герцоге, в конюшне стояли до сорока лошадей!

Заметив удивленный взгляд герцога, Айлин поспешно добавила:

— Пегаса… подарили мне, когда я была еще девочкой-подростком.

Герцог ничего не сказал, и она продолжала:

— Вторую лошадь я купила очень дешево у местного фермера. Тот решил, что не справится с таким строптивым животным. С помощью Джейкобса мне удалось приручить ее, но бывает, что она выходит из повиновения.

Айлин помолчала потом, смущенно глядя на герцога, сказала:

— Я не сомневаюсь, что вы хороший наездник, но если вашей светлости будет угодно, я готова уступить вам Пегаса.

— Похоже, вы хотите обидеть меня, мисс Эшли!

— Нет, прошу вас!.. Я не это имела в виду.

Просто я подумала, что вы… быть может… больше привыкли ездить на… слонах и верблюдах, чем… на лошадях…

— А еще на яках, буйволах! Воистину, мисс Эшли, в данный момент вы являете собой типичный пример английского невежества в отношении иных стран.

Айлин пробормотала какие-то извинения, а герцог продолжал:

— Смею вас заверить, что в Калькутте имеются прекрасные ездовые лошади. Не хуже, чем в Эскоте и Эпсоме12 Ваш строптивец меня ничуть не пугает.

Его тон был столь язвителен, что Айлин смогла лишь проговорить:

— Я… прошу прощения… Я действительно… ничего не знаю о том, какую жизнь… вы вели до того, как приехали сюда…

Она с трудом удержалась, чтобы не сказать, что его потрепанный гардероб не позволяет отнести герцога к владельцам ездовых лошадей.

Однако это было бы явной дерзостью, и, словно оправдываясь, Айлин добавила:

— Я скажу Джейкобсу, чтобы он оседлал лошадей к завтрашнему утру. Я только хотела узнать, какую из них он может седлать для меня.

— Я прекрасно понял, что вы имели в виду, мисс Эшли, — резко ответил герцог. — Насколько мне известно, все мои предки были прекрасными наездниками. Уверен, что не составлю исключения из этого правила.

Айлин вздохнула, подумав, что ее безобидный вопрос еще больше все усложнил.

Словно почувствовав, что его резкость безосновательна, герцог сказал:

— Расскажите мне о себе. Странно, что ваши родственники разрешили вам жить одной в этом доме и работать, не покладая рук, как бы много вам за это ни платили.

Он помолчал и добавил:

— Кстати, а каково ваше жалованье?

Айлин его вопрос застал врасплох, и она ответила не сразу:

— Как хранительница библиотеки я должна была получать сорок фунтов стерлингов в год, ваша светлость, однако последнее время я не получала ничего.

— Это меня не удивляет, — заметил герцог. — Но почему вы не попытались найти себе другую работу.

— Мне здесь нравится, и, как я уже говорила, я всегда жила в этом доме.

— И вы боитесь уезжать отсюда?

— Очень… и, по правде говоря… я хочу остаться… Пожалуйста! Позвольте мне остаться!..

Мольба, которая звучала в голосе девушки, и страх в ее глазах не ускользнули от внимания герцога.

— Поговорим об этом в другой раз, — ответил он, — хотя меня весьма удивляет, что вы предпочитаете жить совершенно одна в пустом доме вместо того, чтобы общаться со сверстниками и выслушивать бесконечные комплименты от влюбленных в вас молодых людей.

Айлин рассмеялась.

— Это последнее, в чем я нуждаюсь! К тому же я вовсе не одинока.

— Вот как? У вас есть друг?

— Есть существо, которое значит для меня больше всего на свете. Кто всегда рад меня видеть, никогда не возражает мне и, я уверена, любит меня.

Не скрывая удивления, герцог с насмешкой спросил:

— Кто же этот счастливчик? И означают ли ваши слова, что вы собираетесь замуж?

Айлин этот разговор начинал забавлять. Она покачала головой.

— Нет. Хотя, уверяю вас, если бы боги были так добры, что превратили бы его в кентавра, я бы это непременно сделала.

Герцог догадался раньше, чем она ожидала.

— А! Так вы говорите о своем коне!

— Да, о Пегасе, — улыбнулась девушка. — Когда по утрам я скачу на нем, мне больше никого и ничего не нужно.

— В таком случае, вы сильно отличаетесь от других девушек вашего возраста.

— А вы знали многих?

Она припомнила слова Дэвида о том, что большинство его друзей считают девушек скучными и предпочитают флиртовать с замужними женщинами.

Герцог усмехнулся и ответил:

— С каждым годом все больше и больше юных англичанок отправляются в Индию в поисках мужа. Их называют «Рыболовным флотом», но, смею вас заверить, я никогда не попадался в их сети!

— Отчего же? Вы их боялись?

Герцог рассмеялся.

— Нет, я просто не хочу жениться! «Быстрее идет тот, кто идет один». Я собираюсь остаться холостяком.

Айлин помолчала, затем произнесла:

— Когда-нибудь должен родиться седьмой герцог Тетберийский.

— Опять вы толкуете о моих обязанностях, мисс Эшли. Я не выношу этого слова и не собираюсь жениться. Стало быть, седьмого герцога не будет или, по крайней мере, это будет не мой сын!

Айлин с ужасом воскликнула.

— Но вы не можете так говорить! После вас некому будет унаследовать титул, и династия прекратит свое существование!

— Это что, катастрофа?

— Разумеется! Как вы можете позволить вымереть роду, который внес столь весомый вклад в историю страны?

— Как бы красноречивы вы ни были, мисс Эшли, — ответил герцог, — но я не вижу, какой вклад внес в историю покойный герцог. А его погрязший в долгах отец и подавно не вызывает уважения.

— Его лошади стали победителями на многих классических скачках. Он коллекционировал картины, на которых изображались охота или спорт. Они висят сейчас в галерее, и некоторые из них очень ценны.

— И, насколько я понимаю, за многие он так и не расплатился.

Герцог явно издевался над ней. Глаза девушки вспыхнули.

— Легко обвинять умерших, — сказала она. — Но пока, ваша светлость, я еще не слышала, какую пользу своей стране принесли лично вы! И мне очень хотелось бы узнать это!

Тон Айлин не оставлял сомнений в том, насколько она уязвлена. Герцог, чуть помедлив; произнес:

— Поскольку обед окончен, а вы, мисс Эшли, так печетесь о сохранении традиций, думаю, с вашей стороны было бы правильно оставить меня наедине с моим портвейном.

От его слов щеки Айлин вспыхнули, она поднялась и направилась к выходу.

Герцог опередил ее и демонстративно распахнул перед ней дверь.

Стараясь не показать, насколько униженной она себя чувствует, девушка гордо подняла голову, на мгновение остановилась и спросила:

— Понадобятся ли еще мои услуги сегодня вашей светлости, или я могу быть свободна?

— Как пожелаете, мисс Эшли. В самом деле, сегодня для вас был нелегкий день, а завтра нам предстоит верховая прогулка перед завтраком.

Что же касается времени… Я предпочел бы…

Что вы скажете насчет семи часов?

— Я буду готова, ваша светлость.

Айлин сделала реверанс, герцог поклонился, — как ей показалось, насмешливо, — и девушка выскользнула за дверь.

— Ненавижу его! — повторяла она, взбегая по парадной лестнице и спеша дальше по коридору, который вел к ее комнатам в западном крыле.

Захлопнув за собой дверь, она подошла к портрету Дэвида и возбужденно заговорила:

— Ну и как тебе наш новый герцог? Я не смогла… Я бессильна переубедить его!..

Она взглянула в глаза брату и добавила:

— Ах, Дэвид! Как ты мог погибнуть, когда ты так нужен здесь!.. Мы любим Дом, и уж сумели бы что-нибудь придумать.

Она почувствовала, что слезы подступают к ее глазам, и продолжала:

— Папа говорил правду о кузене Роланде, и Шеридан абсолютно такой же, как и он: избалованный, эгоистичный, отвратительный человек! Я ненавижу его! Ненавижу! И что бы я ему ни сказала — все будет без толку!

От унижения, от сознания собственного бессилия Айлин разрыдалась.

И продолжала плакать, пока не уснула.

Несмотря на круги под глазами, которые остались от вчерашних слез, по дороге к конюшне Айлин чувствовала, что ее сердце бьется веселее при мысли о встрече с Пегасом.

Как бы ни было плохо все вокруг, она любила его, и конь отвечал ей взаимностью.

Заслышав ее шаги, он подошел к самой двери стойла. Айлин обвила руками его шею.

— Ах, милый! — воскликнула она. — Что бы ни случилось, я никогда тебя не оставлю!

Даже если мы останемся здесь и будем бродить и просить подаяния, мы все равно будем вместе.

Она прислонилась щекой к шее коня и от избытка чувств закрыла глаза. Неожиданно раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть:

— Вы так преданы своему коню, мисс Эшли, что Пегас должен оценить вашу готовность принести себя в жертву. Семья Бери, похоже, была отнюдь не столь благодарна.

Медленно Айлин разжала руки.

Пегас продолжал тыкаться в нее носом, требуя внимания. Айлин повернулась к герцогу, который стоял в дверях конюшни и глядел на нее еще насмешливее, чем обычно.

— Ваша светлость рано проснулись, — заметила она, пытаясь говорить холодно и спокойно, однако на самом деле ее голос звучал тихо и смущенно.

— Привычка, оставшаяся от жизни на Востоке. Где же та лошадь, которая, как вы надеетесь, сбросит меня?

— Я не надеялась ни на что подобное! — возмутилась Айлин.

Вошел Джейкобс и обратился к ней:

— Доброе утро, ми… мисс! Вы встали раньше обычного. Я только что собрался оседлать Гнедого.

— Его светлость уже ждет, Джейкобс.

Повернувшись к герцогу, она сказала:

— Это Джейкобс. Он служит здесь тридцать пять лет и надеется, что при вашей светлости конюшни больше не будут пустовать!

Она надеялась тронуть герцога этими словами, но он лишь бросил на нее взгляд, который свидетельствовал, что он ждал от нее чего-то подобного и теперь забавляется тщетностью ее попыток.

Герцог пожал руку Джейкобсу и заговорил с ним дружески, без малейшего намека на снисходительность. Айлин с изумлением поняла, что он нравится конюху.

Джейкобс умел обращаться с лошадьми, как никто другой. И так же, как он сразу мог отличить хорошую лошадь от плохой, он разбирался и в людях.

Седлая Гнедого, он разговаривал с герцогом, как один любитель лошадей с другим, и это был язык, понятный лишь им одним.

Когда они выехали за ворота, Айлин убедилась, что напрасно сомневалась в герцоге.

Так же, как когда-то ее отец, он, казалось, слился с лошадью в единое целое. Да, независимо от того, нравилось ему это или нет, мастерство верховой езды Шеридан явно унаследовал от своих предков.

Пегас был полон сил, а Гнедой старался испытать нового ездока. Они проскакали галопом через парк, по тропе, выбранной Айлин. На ней не было кроличьих нор и поваленных деревьев.

Когда они выехали на поля, которые должны были быть уже вспаханы и засеяны, Айлин поняла, хотя герцог не произнес ни слова, что он поражен этим запустением.

Хендерсоны, жившие на Домашней ферме, не знали, что к ней следует обращаться «мисс Эшли», поэтому Айлин предложила герцогу навестить их, пока сама она объедет поля.

Девушка видела, что от внимания герцога не ускользнули ни сорванные с амбаров крыши, ни пустые коровники, которые тоже нужно было ремонтировать.

Молча они подъехали к следующей ферме, некогда приносившей немалый доход, но теперь тоже разоренной.

Так они продолжали объезжать имение, пока Айлин, решив, что увиденного ими достаточно, не предложила вернуться к завтраку.

Подъехав к конюшне, возле которой их поджидал Джейкобс, герцог произнес:

— Благодарю вас, мисс Эшли. Вы нисколько не преувеличивали, говоря о разорении имения, которое я имел несчастье получить в наследство.

Затем он язвительно спросил:

— Хотел бы я знать, обязаны ли мы этим запустением длительной болезни покойного герцога, или же вся вина лежит на тех, кому было поручено следить за состоянием имения?

Айлин подумала, что герцог пытается обвинить мистера Уиккера и поспешила ответить:

— Конечно, это вина старого герцога. Его поверенные всегда пытались убедить его быть более осторожным и экономным, но он не слушал их, а потом уже невозможно было что-нибудь исправить.

— Неудивительно, — отозвался герцог. — Ив то же время он имел дерзость обвинять моего отца в проступках, которые тот не совершал!

Айлин не нашлась с ответом и, соскочив с седла, поспешила к дому, оставив коней на попечении Джейкобса.

Войдя в комнату, куда обычно подавали завтрак, она увидела, что Сингх и Берд вместе накрывают на стол, причем так, как это бывало в ее детстве.

Под тремя серебряными блюдами горели свечи, чтобы сохранить их горячими. Свежеиспеченный хлеб и горка золотистых гренков лежали на большом тоже серебряном подносе.

Айлин с герцогом завтракали молча. Затем она предложила ему подлить кофе, и, пока девушка наполняла чашку, герцог произнес:

— Думаю, все остальное мне тоже лучше увидеть сегодня же утром.

— Решение зависит от вас.

— Отлично. Давайте поскорее покончим с этим.

Они снова оседлали лошадей и направились в деревню. Айлин показала герцогу дома, в которых жили вышедшие на пенсию слуги. Эти дома имели такой же жалкий вид, как постройки на фермах.

Богадельня стояла закрытая, с выбитыми стеклами.

На самой дальней ферме имелось кирпичное здание. Когда-то эта усадьба была восхитительна.

Теперь окна в доме были заколочены, крыша сорвана, сад запущен и зарос травой.

— Последний из арендаторов хотел выкупить этот дом и пятьсот акров земли по очень высокой цене. Но узнав, что это невозможно, он куда-то уехал. С тех пор никто не интересуется арендой.

Герцог ничего не ответил и тронул коня.

Они осмотрели еще две фермы. На одной жила пожилая чета, такие же старики, как Хендерсоны, со слабоумным сыном. Другая ферма пустовала.

Когда они вернулись и поставили лошадей в стойла, герцог сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вами, но, полагаю, вам надо переодеться. Приходите в мой кабинет через полчаса.

Айлин со страхом взглянула на него:

— Вы говорите как школьный учитель, который хочет меня за что-то наказать, но так или иначе, я не заставлю вашу светлость ждать.

Она прошла через холл и, не оборачиваясь, поднялась по лестнице.

Взглянув на свою поношенную амазонку, девушка подумала, что она вызывает у герцога такое же презрение, как все царившее в имении запустение.

Переодевшись в зеленое платье, что было на ней вчера, Айлин бросила взгляд на портрет брата и подумала, согласится ли герцог с ее предложением тайно продать какие-нибудь картины.

Что бы ни говорил отец, она чувствовала, что герцог не был бесчестным человеком.

«Если бы только Дэвид был здесь, — думала она, — он согласился бы пожертвовать частью картин ради дома. Если бы приходилось выбирать одно из двух, он сделал бы то, что было нужно дому».

Потом, предположив, что герцог уже у себя в кабинете, Айлин поспешила вниз.

Герцог сидел за столом, делая какие-то пометки на листе бумаги. Когда девушка вошла, герцог посмотрел на нее с каким-то непонятным выражением на лице.

Она подошла ближе, и он сказал:

— Ну, кузина Айлин, полагаю, пора прекратить эти игры и заняться делами.

Айлин застыла на месте. Ее щеки залила краска стыда и смущения.

Секунду она думала, не попытаться ли опровергнуть его слова, но затем она решила признать, что герцог оказался проницательнее, чем она предполагала.

— К-как вы узнали, кто я… такая?

— Я же не слабоумный, — ответил герцог. — А когда слышишь, как вся прислуга запинается, произнося ваше имя, легко заподозрить, что дело нечисто. В конце концов, ваш портрет висит в гостиной герцогини.

Айлин улыбнулась.

— Это портрет мамы, сделанный сразу после свадьбы.

— Вы весьма похожи на нее, — сухо сказал герцог.

— Простите, что пыталась обмануть вас, но я не хотела добавлять ко всем проблемам еще обузу в своем лице.

— Вы считаете себя обузой?

— Я… боюсь, что да… Видите ли, у меня нет денег, и… мне совершенно некуда идти…

— И вы, конечно же, не нашли сокровища низама?

— Вы знаете о завещании отца?

— Поверенные прислали мне копию с письмом, из которого я узнал о смерти герцога.

— Так как драгоценности были спрятаны в 1805 году и, похоже, вряд ли когда-нибудь будут найдены, вы можете представить, в каком положении я оказалась.

— Я бы назвал его затруднительным.

— Но вас должна заботить не я, а судьба имения и Дома, так же, как она заботит меня.

Чувствуя слабость во всем теле, Айлин опустилась на стул у стола.

— Что… вы собираетесь делать? — спросила она, и ее голос дрожал от волнения. — Не со мной, а… со всем остальным?

— Об этом я и хотел поговорить с вами, — ответил герцог. — Я попробовал взглянуть на вещи непредвзято.

— И… пришли… к какому-нибудь… выводу?

Герцог кивнул. Айлин, казалось, перестала дышать.

— Что вы решили? — еле слышно спросила она.

— Я изначально решил, — ответил герцог, — вернуться туда, где я жил прежде. Вернуться к той жизни, к какой я привык!

Айлин вся сжалась.

— Не могу поверить! — в отчаянии воскликнула она. — А как же Дом? Как же имение и… ваш титул?

— Меня не интересует титул. Я не собираюсь его использовать.

Айлин, казалось, лишилась дара речи, а герцог продолжал.

— Кроме того, я не думаю, что все, что вы мне показали, стоит тех денег, которые уйдут на его восстановление и содержание.

Он замолчал. Айлин, чувствуя, что ее лицо побледнело, а руки дрожат, произнесла:

— Как вы можете так поступить? Как вы можете… отречься от всего, что, хотите вы этого или нет, является вашим Домом?

— Все это не имеет ко мне никакого отношения! — возразил герцог. — Мой отец никогда не был членом семьи, потому что он был им не нужен. Они сделали из него козла отпущения и третировали как белую ворону.

— Это было… много лет назад…

— Только не для меня, — ответил герцог. — Я рос, чувствуя негодование и горечь отца и меня всегда возмущало отношение к нему.

Он невесело рассмеялся.

— Еще ребенком я поклялся отомстить за отца, которого я любил и которым восхищался.

И вот, пришел мой час! Честно говоря, я собирался спалить этот дом дотла своими собственными руками!

Айлин в ужасе вскрикнула. Герцог продолжал:

— Вместо этого я закрою его, заколочу окна И оставлю гнить. И пусть души наших предков будут так же отторжены от мира, как мой отец и как до последнего времени был и я.

— П-прошу вас… — начала было Айлин, но Шеридан перебил ее:

— Пускай они смотрят из рам своих портретов в пустоту комнат и не видят ничего и никого! Они останутся в этом пустом доме, и он станет для них более достойным надгробием, чем те, что стоят на их могилах. Это моя месть за отца, и мысль об этом будет всегда радовать мое сердце.

Герцог замолчал. Его губы кривились в презрительной ухмылке, и Айлин поняла, что он жаждет услышать ее мольбы и протесты, чтобы пренебречь ими.

Она заговорила тихо, и ей самой казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека.

— И когда вы уничтожите нечто… прекрасное… и величественное… нечто, бывшее вашим… и только вашим… тогда вы будете счастливы?..

— Я просто буду думать о том, что это красивая месть!

— Для вас… одного, — прошептала Айлин.

— Для меня и для того, что осталось от семьи.

— А для меня… будет тьма… и страдание от того, что я… не смогла…

— Не смогли — что?

Айлин какое-то время молчала, потом заговорила вновь:

— До вашего приезда я ненавидела вас за то, что вы так долго не появлялись, за ваше равнодушие…

— Вы ненавидели меня? — перебил герцог.

— И после вашего приезда моя ненависть росла с каждой минутой, — тихо сказала Айлин, — потому что я увидела насколько безразлично вам все, чем наш род дорожил и гордился в течение трех столетий.

Она подняла голову и взглянула на портрет второго герцога.

— Я не могла себе представить, что вы решитесь на столь низкий поступок: снять с себя всякую ответственность, отказаться от своих обязанностей.

Голос девушки дрожал, но она продолжала:

— Должно быть, л все-таки инстинктивно догадывалась о ваших замыслах. Вот почему я ненавидела вас раньше и ненавижу сейчас! И если остались еще люди, носящие фамилию Бери, они, их дети, и дети их детей будут проклинать вас!

С этими словами Айлин встала и отошла к окну, повернувшись спиной к герцогу, чтобы он не видел ее слез.

Затем заговорил герцог и заговорил совсем другим тоном:

— Но, разумеется, Айлин, я должен еще подумать, как быть с вами.

Она обернулась.

— Вы хотите предложить мне милостыню, кузен Шеридан? Можете не утруждать себя! Я скорее буду голодать или умру, чем приму что-нибудь из ваших рук! Вы можете вышвырнуть меня из дома. Я буду ночевать в лесу или в стогах сена, но я останусь на этой земле!

Ее голос срывался, но она не могла и не хотела остановиться:

— Вы можете считать меня сумасшедшей, н6 я верю: те, кто жил здесь раньше, и… мой брат Дэвид, который должен был быть… на вашем месте… они помогут мне!..

Она выпрямилась так, что стала казаться выше, и совсем тихо произнесла:

— Как-нибудь я сумею спасти этот Дом от гибели. И что бы вы ни собирались делать, как бы… низки ни были ваши намерения, я знаю…

Я чувствую сердцем, что… настанет день и человек по фамилии… Бери, гораздо лучше вас, займет ваше место… и он будет достоин своего имени!

С этими словами Айлин вышла из кабинета.

Дверь бесшумно закрылась за ней.

Глава 4

Шеридан остался сидеть в своем кресле, рассматривая портреты двух прежних герцогов, которые висели напротив.

Он думал о том, что наконец-то высказал все, что мечтал высказать с самого детства.

Только он всегда представлял себе, что перед ним будет гораздо больше слушателей, чем одна эта девушка, которая смотрела на него с такой ненавистью.

Еще мальчиком он мечтал увидеть родовой дом, название которого, казалось, не сходило с губ отца, но всякий раз, когда тот упоминал о нем, лицо матери выражало неприкрытое страдание.

Однажды, когда Шеридану не было и восьми лет, он спросил отца:

— Я хочу увидеть Тетберийское аббатство, папа. Мы можем туда съездить? Это далеко?

Некоторое время отец молчал, потом ответил:

— Возможно, ты никогда не увидишь это место, Шеридан. Но если тебе доведется побывать там, плюнь на него от моего имени!

Став постарше, он понял, как горько переживал отец отношение к нему пятого герцога, с которым они состояли в дальнем родстве.

Мать рассказала Шеридану, что оба они в одно время учились в Итоне. Их взаимная неприязнь возникла по вине более ревнивого Лайонела Бери.

Роланд Бери, человек с нелегким характером, был сильным спортсменом. Когда именно его включили в состав крикетной команды, вражда между ним и Лайонелом вспыхнула с новой силой.

Лайонел был так возмущен, что до самого окончания учебы больше не разговаривал с кузеном.

Повзрослев, они заключили негласное перемирие. Роланд Бери раз или два посетил Тетбери, когда там собиралась вся семья, хотя он видел, что герцог не изменил отношения к нему.

Следующий инцидент сделал их столь же непримиримыми врагами, какими они были в Итоне.

На этот раз Лайонел обвинил кузена в нечестной игре на скачках.

Позже выяснилось, что его обвинения были беспочвенны, но к тому времени отношения накалились настолько, что шансов на примирение не осталось.

В итоге герцог назвал Роланда подлецом и мошенником и предупредил через своих поверенных, что, если тот попытается войти в Дом, слуги вышвырнут его вон.

Роланд Бери решил было подать судебный иск за клевету, но жена убедила его, что это лишь опозорит родовое имя. Она надеялась, что со временем страсти утихнут.

Однако время шло, а герцог продолжал поносить кузена при каждом удобном случае.

Более того, он снова передал через поверенных, что не только Роланду, но и его сыну, и всем их домашним вход в Тетбери заказан.

Все это было выражено столь грубо, что жена снова едва удержала Роланда от обращения в суд, но обиду и возмущение отца невозможно было скрыть от сына.

Шеридан возненавидел своих родственников за их несправедливость.

В прежние времена семья Бери была связана крепкими родственными узами, а имение открыто для всех, поэтому поначалу все сочувствовали Роланду.

Так как пятый герцог был человеком вспыльчивым, вскоре он рассорился с большинством членов семьи.

Стоит ли удивляться, что Шеридан вырос с твердой уверенностью, что во главе их рода стоит настоящее чудовище, которое вымещает свою злобу на тех, кто зависит от него и кого он на деле должен защищать.

Через несколько лет герцог разорился. Роланд Бери тоже был небогат. Тогда-то его сын и решил уехать за границу, раз уж он не может вести привычный образ жизни в Англии и развлекаться в Лондоне.

Поначалу он ехал без определенной цели, не зная, что и как делать, собираясь лишь доказать, что сумеет обойтись без покровительства семьи, а со временем и противостоять всем Бери как равный.

Он прекрасно понимал, что ссора старшего поколения с пятым герцогом, согласно устоявшимся обычаям, обрекала их на положение овец без пастуха.

С детских лет Тетбери был центром их мира и неудержимо притягивал к себе.

В том новом мире, который Шеридан открыл для себя на Востоке, никому не было дела до титулов, никто не считал, что работать — унизительно для джентльмена.

Он вскоре понял, что в новых условиях важнее всего иметь способности организатора и руководителя, и поставил себе цель нажить состояние и, если удастся, свести счеты с человеком, который принес столько горя и унижения его отцу.

— Почему Тетбери так много значит для папы? — спросил он однажды за ужином у матери, после того, как Роланд Бери яростно проклинал вздорного герцога.

— Трудно объяснить тебе, насколько красиво это место, ведь ты никогда не был там, — ответила ему мать. — Кроме того, это своего рода исторический памятник и символ достижений и героизма рода, который владеет им на протяжении трех столетий.

Увидев, как внимательно сын слушает ее, она продолжила:

— Когда я только вышла замуж за твоего отца, я поначалу никак не могла понять, чем они так гордятся и отчего столь самодовольны.

Она рассмеялась.

— Потребовалось много времени, чтобы понять, что это не самодовольство, а гордость за своих предков, и она заставляет их искренне верить в то, что Бери — это лучшие из людей.

— Это действительно так, мама?

— Думаю, твой отец с этим не согласится, но я люблю его и знаю, что в глубине души он в это верит. Поэтому ты должен понять, как тяжело ему быть отрезанным от родового гнезда.

Она помолчала, словно собираясь с мыслями.

— В прошлом глава рода был для всей семьи кем-то вроде генерала, который на поле боя идет впереди полка.

— То есть. Бери — против всего мира?

— Вот именно! И они не сомневались, что непобедимы.

— Отец очень важный человек здесь, — заметил Шеридан.

— Но не важнее герцога. А наш дом, несмотря на все великолепие, не может сравниться с Тетбери.

Часто, лежа без сна под жарким небом Индии или Сиама, Шеридан вспоминал рассказы отца о Тетбери.

В своих мечтах он купался в прохладной воде озера, лежал в тени огромного дерева в парке, скакал по лугам или зимой любовался очарованием снежного царства.

Вспоминал он и рассказы об охоте в окрестных лесах или полях, где куропатки выпархивали из скошенной травы.

Действительно, это было более увлекательно, чем охотиться на тигров, или подкрадываться к чутким сернам в Гималаях, или все дело было в том, что это происходило в Тетбери?

Тетбери! Всегда Тетбери!

Мысли Шеридана неумолимо возвращались к герцогу, изгнавшему отца из рая, к которому он принадлежал по рождению.

Сын убеждал себя, что пришло время отомстить за отца.

Дом будет заколочен вместе со спрятанными в нем сокровищами. Пусть крысы прогрызут себе ходы в парадные комнаты и устроят свои гнезда в диванах и креслах.

Пауки заплетут паутиной хрустальные канделябры и расшитые ламбрекены.

Пыль покроет полы и кровати, а с годами портреты гордых предков вывалятся из рам.

В глубине души Шеридан признавал, что, когда Айлин показывала ему дом, он был ошеломлен его богатствами.

Коллекция картин оказалась даже больше и ценнее, чем представлял себе Шеридан.

Фарфор, большей частью привезенный из Франции, показался ему уникальным.

Инкрустированные драгоценными камнями табакерки, купленные и полученные в дар первым герцогом, были великолепны, не говоря уж о коллекции — более сотни — часов, к которым он питал особое пристрастие.

Инкрустированная мебель относилась к разным историческим эпохам, а одна из комнат, обставленная в стиле времен Карла Второго, являла собой поэму любви и на потолке была изображена Афродита, окруженная купидонами с венками из роз.

— Никто не увидит этого, пока я жив, — пообещал герцог.

Он был твердо намерен убедиться, что никто не сможет войти в дом, когда он будет заколочен.

Прежде чем превратить дом в могилу, герцог решил взглянуть на его сокровища в последний раз. Он поднялся с кресла и прошел из кабинета в библиотеку, где от пола до потолка возвышались ряды книжных полок, а по узкой резной лесенке можно было подняться на антресоли. Он знал со слов Айлин, что там хранились книги, описывающие историю семьи.

Взглянув на них, герцог подумал, что стоило бы вынести эти книги в сад и сжечь.

Такой костер, как ему казалось, был бы истинным выражением его чувств. По крайней мере все, что было известно о роде Бери было бы предано забвению.