Таинственная служанка

— Достойный ответ! — улыбнулся полковник. — А теперь я предоставлю вам и вашей прелестной сиделке спокойно заканчивать завтрак.

Он встал из-за стола и, глядя на Жизель, добавил:

— С нетерпением буду ждать того дня, когда Жизель будет исполнять роль в одной из моих постановок. Когда это произойдет, вы тоже обязательно должны приехать и сесть в ложу у сцены!

Граф изумленно посмотрел на него, но прежде чем он успел что-то сказать в ответ на это заявление, оказавшееся для него полной неожиданностью, полковник вышел из комнаты. Они услышали, как он громко отдает в коридоре какие-то распоряжения прислуге.

— Что полковник Беркли имел в виду? — осведомился граф.

Жизель была явно смущена.

— Вчера вечером… на открытии новой ассамблеи… он сказал… что, поскольку я так удачно сыграла эту роль… он хотел бы, чтобы в будущем я играла у него в труппе, милорд.

Ей с огромным трудом дались эти слова, особенно когда она поймала на себе пристальный взгляд графа.

— Он предложил тебе такое? — воскликнул он. — Почему ты мне не сказала?

— Я… я считала… что полковник пошутил. Граф сердито сжал губы.

— Обычно он относится к своим спектаклям очень серьезно, — сказал он. — Получается так, что он предложил тебе работу после того, как ты перестанешь служить у меня.

— Д-да, ваша милость. — Тебе не пришло в голову, что у него могли быть иные причины предложить тебе это?

Наступило молчание, и несколько мгновений графу казалось, что Жизель не поняла его вопроса, но потом он заметил, что ее щеки залил яркий румянец.

Она отвела глаза и стала смотреть в окно, насад.

— По крайней мере, ты это подозреваешь, — сухо проговорил граф.

— Я… не могла поверить, что он… действительно имел в виду подобное, — прошептала она.

— Имел, можешь не сомневаться! — резко отозвался ее наниматель. — Позволь сказать тебе с полной откровенностью, Жизель: если ты не собираешься стать одной из многочисленных любовниц полковника, тебе не следует принимать его предложение.

— Нет, конечно… Как вы могли подумать такое, милорд?

— Тогда почему ты мне обо всем не рассказала?

Ответом ему было молчание, но, подождав немного, граф требовательно сказал:

— Я хочу услышать от тебя ответ на мой вопрос.

— Я подумала… что вы будете… недовольны, — пролепетала Жизель. — Он… ваш друг… и вы остановились… у него в доме!

— Ты думала обо мне?

— Да… Мне не хотелось, чтобы вы… волновались или сердились… Ведь вы только-только начали выздоравливать!

— Позволь напомнить тебе одну вещь, — сказал граф. — В настоящий момент ты находишься у меня на службе, и о прекращении наших отношений не может быть и речи до тех пор, пока не будет полностью и окончательно улажена эта история с Джулиусом.

Жизель ничего на это не ответила, и спустя несколько мгновений граф добавил:

— Если ты собираешься идти с ним в бювет, то тебе пора собираться. Твое будущее мы обсудим несколько позднее.

— Да, милорд… И… спасибо вам, — тихо откликнулась Жизель.

Она поспешно встала из-за стола и покинула комнату, словно ей хотелось поскорее закончить разговор, заставивший ее испытывать немалую неловкость.

Оставшись один, граф Линдерст гневно скомкал и бросил на стол салфетку: казалось, резкое движение позволило ему хоть немного дать волю бушевавшим в его душе чувствам. А потом он вышел в сад и начал медленно ходить по газону перед домом.

Бювет был, как всегда, переполнен народом. По тенистым аллеям, ведущим к нему, двигалось такое количество людей, что Жизель с немалым облегчением поняла: в такой обстановке Джулиус не сможет вести разговор на щекотливые личные темы.

С самого утра ее не оставляло такое чувство, словно на грудь ей лег тяжелый груз, так что даже дышать было трудно.

Ей невыносимо было думать о том, что граф хотя бы на секунду мог допустить мысль, будто она могла серьезно рассматривать предложение, которое ей сделал полковник. Но в то же время Жизель считала невозможным откровенно сказать ему, насколько сильно ее возмутили и обидели слова полковника.

Теперь она могла думать только о том, что граф ею сильно недоволен — и из-за этого все вокруг ее казалось блеклым и унылым, несмотря на яркий солнечный день.

Каждое слово, которое она произносила, обращаясь к Джулиусу, давалось ей с огромным трудом, потому что ей приходилось отвлекаться от собственных мыслей и заставлять себя сосредоточиваться на настоящем моменте.

Бювет Монпелье нельзя было назвать внушительным сооружением. Это было длинное скромное здание с деревянными колоннами, верандой и небольшим помостом в центре, на котором помещался оркестр. Сейчас на этом возвышении находилось несколько музыкантов, исполнявших негромкую музыку. Посетители подходили к источнику и, получив стакан воды, останавливались поблизости и сплетничали, отпивая целебный напиток небольшими глотками.

Джулиус принес Жизели стакан воды и, подавая его ей, негромко произнес:

— Вы так чудесно выглядите, миссис Бэрроуфилд, что никто не поверит, будто вам нужно пить воду в лечебных целях.

Эти слова, а еще больше тон, которым они были произнесены, смутили Жизель, и она поспешно сказала:

— Странно думать, что все эти люди собрались здесь всего лишь из-за голубей..

— Из-за голубей? — удивленно переспросил Джулиус.

Жизель объяснила ему, что имела в виду:

— Разве вы не слышали легенды об этих местах? Целебные свойства воды были открыты примерно сто лет тому назад, когда люди заметили, что к нему слетаются голуби, которые клюют отложения солей вокруг него.

Похоже было, что Джулиуса не слишком заинтересовал этот рассказ, но Жизель хотела продолжить ни к чему не обязывающий разговор.

— Исследования показали, что в воде много природных солей, и население Челтнема, узнав, как процветают курорты вроде Бата и Тонбриджа, позаботилось о том, чтобы известия о целебной силе местных вод как можно скорее распространились по стране.

— Да, и город определенно от этого выиграл: деньги сюда льются буквально рекой, — заметил Джулиус.

В его голосе прозвучали нотки зависти, и Жизель с тихим вздохом подумала, насколько ему трудно думать о чем-то, кроме своих финансовых затруднений. По-прежнему опасаясь, как бы он не завел интимного разговора, она огляделась и, заметив внушительного вида фигуру мужчины с узкой бородкой и огромными закрученными усами, заинтересованно спросила:

— Это герцог Орлеанский? Джулиус проследил за направлением ее взгляда и кивнул.

— Да, это он.

— Я слышала, что он сейчас в Челтнеме. Сегодня он идет в театр, чтобы посмотреть поставленный полковником спектакль.

— Как вы об этом узнали? — спросил Джулиус.

— Полковник зашел в Немецкий коттедж, когда мы завтракали, — объяснила Жизель. — Он пригласил его милость в ложу у сцены. И капитана Сомеркота.

Улыбнувшись, она добавила:

— Им это будет особенно интересно, потому что они станут почти что участниками спектакля. В конце второго акта рядом с ними сядет полковник, которого должен застрелить один из актеров, который в это время будет находиться на сцене.

— Вы с ними не пойдете! Вы обедаете со мной! — не скрывая своего раздражения, воскликнул Джулиус.

— Да, конечно. Я об этом не забыла. И, по правде говоря, полковник не распространил свое приглашение на меня, иначе в ложе не хватит места для всех.

— Даже если бы он вас пригласил, я не освободил бы вас от данного мне слова! — резко сказал ее спутник.

— Которое я и не захотела бы нарушить, — отозвалась Жизель.

Она увидела, что при этих словах лицо Джулиуса осветилось радостью, которая подтвердила ее опасения: пусть он собирался жениться на ней из-за ее денег, но он питает к ней привязанность — пусть даже и не слишком глубокую.

Жизель как раз собиралась отдать ему свой стакан, с трудом допив воду, которая, по правде говоря, с каждым разом казалась ей все более отвратительной на вкус, когда рядом с Джулиусом неожиданно остановилась какая-то незнакомая ей женщина.

— Я хочу поговорить с вами, мистер Линд. Женщина говорила довольно взволнованным голосом, и в ее тоне слышалось нечто, заставлявшее отнестись к ее словам внимательно. Повернувшийся к ней Джулиус заметно вздрогнул.

— Я хочу сказать вам, — добавила незнакомка, — что сегодня днем я уезжаю из Челтнема.

Не было никаких сомнений в том, что обратившаяся к Джулиусу дама была весьма непривлекательна внешне и возраст ее нельзя было назвать иначе, чем средним. Все это, как и ее явно тесное знакомство с Джулиусом Линдом, помогло Жизель понять, что это и есть Эмили Клаттербак.

По правде говоря, бедняжка была просто уродлива, но сама эта ее неприятная внешность внушила Жизели немалое сочувствие.

Одета мисс Клаттербак была богато, хотя наряд ее не отличался хорошим вкусом, и на шляпке у нее было слишком много страусовых перьев. Украшения вокруг ее шеи и на запястьях были чересчур дорогими и броскими.

Жизель не могла не заметить и того, что белила, с помощью которых она пыталась скрыть неровности кожи, были наложены очень неумело, как, впрочем, и другая ее косметика. Карминовый бальзам, которым мисс Клаттербак густо покрыла губы, смазался — видимо, из-за волнения. Даже совсем постороннему человеку было видно, что бедняжка очень нервничает.

— Если вы сегодня днем уезжаете, то я должен попрощаться с вами и пожелать счастливого пути, — сказал Джулиус.

Он уже немного оправился от смущения, которое вызвало неожиданное появление мисс Клаттербак, и снова обрел дар речи.

— Мне хотелось бы сказать вам одну вещь. Джулиус смущенно посмотрел на Жизель, однако не смог придумать, как помешать мисс Клаттербак продолжить.

— Когда я только приехала сюда, . — сказала она, — вы внушили мне надежды, хотя теперь я понимаю… что они были плодом моей… фантазии. Но вы хотя бы на короткое время позволили мне почувствовать себя… женщиной… такой же женщиной, как все другие… И за это я хотела бы вас поблагодарить.

— П-поб-благодарить? — заикаясь, переспросил Джулиус, который ожидал от брошенной невесты чего угодно, но только не благодарности.

Было очевидно, что он страшно смущен происходящим.

— Да, поблагодарить, — подтвердила Эмили Клаттербак. — Я в жизни почти не знала счастья, но в течение этого последнего месяца я была счастлива. Хотя я понимаю, что с моей стороны глупо было ожидать… чего-то большего, но у меня хотя бы… останутся воспоминания… Воспоминания о вас, мистер Линд, и о всех тех чудесных словах, которые вы мне говорили.

При этих словах в ее голосе ясно послышались рыдания. Наклонив голову в безвкусной шляпке с массой перьев, она повернулась и заторопилась прочь.

Несколько секунд Джулиус озадаченно смотрел ей вслед, а потом повернулся к Жизели и громким голосом возмущенно произнес:

— Ну, знаете! Не могу понять, как можно быть настолько нечуткой, настолько…

Жизель стремительно протянула руку и впилась пальцами в его предплечье.

— Идите за ней! — настойчиво проговорила она. — Идите за ней и скажите ей что-нибудь хорошее. Подарите ей хорошее воспоминание. Будьте добрым… по-настоящему добрым. Вам это ничего не будет стоить… но… для этой бедняжки… это будет так много!

Секунду ей казалось, что Джулиус откажется выполнить ее просьбу, но, встретившись с Жизелью взглядом, он, похоже, понял, насколько искренне она говорит, и, резко повернувшись, пошел следом за Эмили Клаттербак, которая успела уйти уже довольно далеко.

Глядя им вслед, Жизель увидела, что они остановились в тени одного из деревьев, которыми была обсажена ведущая к бювету аллея. Почувствовав, что ей не следует наблюдать за столь интимной сценой, она пошла отнести свой стакан к источнику.

Ставя стакан, девушка заметила, что у нее дрожит рука, и почувствовала, что это вызвано не только тем, что ее глубоко тронула бедная Эмили Клаттербак: она ощутила, что ненавидит Джулиуса и притом настолько сильно, что сама изумилась этому.

А к сильнейшей ненависти примешивалось презрение.

Как мог мужчина — любой мужчина — так вести себя с этой бедной уродиной, которая была не виновата в собственной непривлекательности и испытывала такие же чувства, что и любая другая женщина?!

Жизель легко могла себе представить, что Джулиус, красивый и элегантный, член такого аристократического семейства, показался мисс Клаттербак при первом своем появлении метеором, осветившим тусклый небосклон ее жизни. Конечно, она приехала в Челтнем в надежде, что те уверения в его искреннем интересе и симпатии, которые она от него слышала, приведут к реальному предложению вступить с ним в брак. Жизель рисовала себе картину, как бедняжка думала о нем целые дни, а ночами видела его во сне.

Конечно, тем людям, которые не имели возможности сравнить Джулиуса Линда с графом Линдерстом или, если уж на то пошло, с Генри Сомеркотом или полковником Беркли, этот молодой человек должен был казаться весьма привлекательным.

А потом совершенно неожиданно ее свет должен был затмиться, словно окно задернули шторой: Джулиус перестал обращать на нее внимание по абсолютно необъяснимой для несчастной Эмили Клаттербак причине. Откуда она могла знать, что ее жениха легко переманили на более состоятельную и определенно гораздо более красивую наследницу.

«Как может человек быть настолько непорядочным?»— спрашивала себя Жизель. А потом ей пришло в голову, что роль, которую она сама сыграла в этой драме, оказалась почти столь же предосудительной. Джулиус изображал симпатию к некрасивой Эмили Клаттербак, но и сама Жизель притворялась не той, кем была на самом деле, и делала это только для того, чтобы обмануть его… И еще потому, что граф пожелал помешать ему жениться на этой несчастной бедняжке.

Напрасно Жизель пыталась сказать себе, что, выйдя замуж за Джулиуса, Эмили Клаттербак скоро бы узнала гораздо более сильные страдания, нежели те, которые ей приходилось испытывать в эту минуту.

Да, конечно, любовь далеко не всегда была тем счастливым, радостным чувством, которое так любили описывать романисты. Она бывала и болью, и страданием, и разочарованием, и тоской по недостижимому… тем, что испытывала сейчас сама Жизель. Мысленно она отождествила себя с Эмили, понимая, что сейчас они переживают одинаковые чувства.

Обе любили человека, который был для них недосягаем. Обеих ожидало унылое и сумрачное будущее, без единого лучика надежды.

Жизель была так занята своими печальными мыслями, что невольно вздрогнула, когда вернувшийся обратно Джулиус заговорил с нею.

— Я сделал то, о чем вы меня попросили. В его голосе звучало плохо скрытое недовольство, и Жизель поняла, что ему пришлось пережить несколько неприятных минут.

— Спасибо.

Они машинально двинулись вдоль аллеи, которая вела от бювета.

— Вы поедете покататься в моем экипаже сегодня днем?

— Боюсь, что это невозможно, — ответила Жизель. — Мне нужно обменять в библиотеке книги для его милости, и, кроме того, у меня есть еще несколько небольших дел.

— Раз он сегодня вечером намерен идти в театр, то, наверное, днем будет отдыхать.

— Он может попросить, чтобы я ему почитала. Жизель сказала это, не подумав, и испугалась, когда Джулиус не без возмущения сказал:

— Я вообще не понимаю, почему вы все время что-то делаете для моего кузена. В конце концов, в его распоряжении есть множество слуг.

Жизель на секунду забыла о том, что она — богатая миссис Бэрроуфилд, которой не нужно оказывать кому бы то ни было услуги. Теперь ей предстояло каким-то образом исправить допущенную ошибку, и она быстро ответила:

— Уверяю вас, я бываю очень рада, когда могу быть чем-то ему полезна. Ведь граф получил свои раны в бою! Все мы в неоплатном долгу перед теми, кто сражался за нас, защищая от тирании Наполеона Бонапарта.

Выражение лица у Джулиуса стало еще более недовольным — Жизель решила, что это объясняется тем, что сам он не воевал.

— И потом, — поспешила она добавить, — мне самой нужно зайти в библиотеку Уильямса, чтобы встать на машину для взвешивания. Я надеялась, что за время моего пребывания в Челтнеме смогу немного прибавить в весе — и, кажется, мне удалось это сделать! А когда я сегодня днем там побываю, то буду знать уже наверняка.

— Но сегодня вечером вы со мной отобедаете? — настойчиво напомнил Джулиус.

— Конечно. Я… с нетерпением жду вечера.

Жизели очень трудно дались эти последние слова, но она все-таки смогла заставить себя их произнести.

Разве она могла бы подвести графа, дав Джулиусу ясно понять, что она на самом деле о нем думает? А ей очень хотелось бы это сделать!

Похоже, ее спутник решил, что обязан дать какое-то объяснение той сцене, которая только что произошла. После недолгого молчания он сказал:

— У меня были кое-какие дела с отцом мисс Клаттербак — и поэтому мы познакомились. Конечно, женщины этого класса часто неверно толкуют элементарную вежливость, видя в ней нечто гораздо более значимое.

Жизель невольно окаменела.

Если она раньше временами испытывала к Джулиусу ненависть, то теперь только укрепилась в этом чувстве.

Как он смел называть Эмили Клаттербак «женщиной этого класса», когда, не вмешайся в его дела граф, он наверняка уже сейчас объявил бы всему свету о своей помолвке с нею?

— Эта леди показалась мне очень чем-то… расстроенной, — проговорила Жизель, когда больше молчать было уже просто невозможно.

— Не сомневаюсь в том, что это быстро пройдет, — небрежно отозвался Джулиус. — И хочу вас уверить, что если она и расстроена, то моей вины в этом нет.

Жизель с трудом удержала слова, которые так и рвались с ее губ. Никогда она не была так рада окончанию прогулки, как в эту минуту: аллея закончилась, и в ее конце их ждал фаэтон Джулиуса.

— Может быть, вас куда-нибудь подвезти, прежде чем вы вернетесь в Немецкий коттедж? — предложил он.

— Нет, спасибо.

Жизели казалось, что она не сможет вынести его присутствия даже в течение одной лишней минуты. Они ехали молча до самого Немецкого коттеджа, где Джулиус чуть ли не с театральным щегольством остановил фаэтон у парадного подъезда.

— Мне заехать за вами сегодня вечером? — спросил он.

— Думаю, что один из экипажей полковника доставит меня прямо к «Плугу», — поспешила отказаться Жизель. — Это ведь совсем близко!

— Тогда я буду с нетерпением ждать вашего приезда — с огромнейшим нетерпением?

Он поднес ее руку к губам, и она едва справилась с желанием резко ее отдернуть.

Войдя в дом, Жизель, не снимая шляпки и шали, прошла прямо в гостиную. Как она и ожидала, граф сидел в кресле на террасе и читал газету.

Она направилась к нему, чувствуя, что ей просто необходимо побыть в его обществе, чтобы немного успокоиться.

При ее приближении он поднял голову, но вставать не стал. Жизель подошла к его креслу и молча остановилась рядом, радуясь возможности быть с ним и в то же время не находя для этого никакого подходящего предлога.

— Что тебя так сильно расстроило? — спросил проницательный граф спустя несколько секунд.

— Неужели это… настолько заметно, милорд? — встревоженно спросила Жизель.

— Мне — да, — ответил он. — Садись и говори, что случилось.

— Это… мистер Линд.

— Надо полагать, он сделал тебе предложение?

— Нет… Дело не в этом.

— Тогда в чем же?

— Мы были у источника, — объяснила Жизель, — и там к нему подошла мисс Клаттербак… чтобы попрощаться.

— И это тебя огорчило?

— Она была так несчастна… но старалась держаться мужественно и с достоинством. Жизель глубоко вздохнула.

— Она поблагодарила мистера Линда за то, что на очень короткое время он дал ей возможность… почувствовать себя такой же… как все другие женщины.

По голосу Жизели было ясно, что она очень глубоко переживает случившееся.

Она села на стул рядом с графом и устремила взгляд в глубину сада, пытаясь справиться с навернувшимися на ее глаза слезами.

— Я предупреждал тебя, что Джулиус — бездушный эгоист! — сказал граф.

— Это было бы не так страшно, не будь она настолько… уродлива, — прошептала Жизель.

Граф ничего не ответил. Немного помолчав, Жизель добавила:

— Как это нехорошо и жестоко, что мы судим людей по внешности… Ведь в душе у них те же чувства, что и у всех! А страдают они, наверное, даже сильнее.

— Люди никак не могут быть равны, — тихо отозвался граф, — кроме как перед богом.

— Извините, милорд, но мне кажется, что в этом мире это может служить только очень слабым утешением, — возразила Жизель.

Граф взял со стола маленький серебряный колокольчик и решительно позвонил.

— Ты должна сейчас что-нибудь выпить, Жизель, — сказал он. — И нечто более приятное, нежели эта отвратительная лечебная вода, которую тебе пришлось пить каждый день. Ты расстроена, я хорошо понимаю твои чувства и уважаю их. Но в то же время мне не хотелось бы, чтобы поведение Джулиуса создавало тебе новые проблемы: у тебя их и так достаточно.

— Но… я ведь ничего не могу поделать, правда? — сказала Жизель.

Появился вызванный звонком слуга, которому граф отдал приказ принести вина. Когда они снова остались вдвоем, он сказал:

— Забудь о мисс Клаттербак и, если уж на то пошло, забудь и о Джулиусе тоже. Не трать на него свои мысли.

— Этим утром я советовала вам не относиться к нему с такой неприязнью, — тихо проговорила Жизель. — Мне казалось… что это нехорошо… для вас. Но теперь… я его ненавижу! Ненавижу от всей души… хоть и понимаю, что это плохо!

— Забудь о нем! — решительно повторил граф. — Сними шляпку, Жизель, и насладись солнцем.

Она послушно сняла шляпку и положила ее на соседний стул, а потом подняла руки, чтобы поправить прическу.

— Очень красивое зрелище, — заметил граф, — и совершенно не похоже на то, как твои волосы выглядели в тот момент, когда я впервые увидел тебя без этого уродливого чепца! В ответ на недоумевающий взгляд Жизели он пояснил:

— Твои волосы голодали так же, как и твое тело. А теперь они красиво блестят и в них появилась пышность, которой прежде не было заметно.

— Я это знаю, милорд. Но… мне странно, что… вы обратили на это внимание.

— Я обращаю внимание на все, что касается тебя, Жизель.

Услышав эти слова, Жизель невольно почувствовала, что все тело ее трепещет… но в эту минуту появился слуга с ведерком, где во льду стояла бутылка шампанского.

Пока лакей открывал бутылку, Жизель убедила себя, что граф не имел в виду ничего особенного, что он просто следит за ее внешностью, поскольку он руководит ее игрой, как полковник режиссирует своими спектаклями. Жизель решила, что, скучая из-за того, что не может встать с постели, граф, наверное, просто развлекался тем, что придумал некую миссис Бэрроуфилд из Йоркшира, нарядил ее в модные платья, научил ее, какие реплики произносить, и стал наблюдать за реакцией остальных актеров. «Это единственное, чем я его интересую», — мысленно сказала она себе.

И хотя такая мысль не могла ее не угнетать, Жизель все равно была счастлива, что находится рядом с ним, что он готов выслушивать то, что она хочет ему сказать.

Когда граф подал ей бокал шампанского, их пальцы на секунду соприкоснулись, и Жизели показалось, что ее кровь заискрилась так же, как этот напиток.

«Я люблю его! — радостно повторила она про себя. — Я люблю его всем моим существом: сердцем, умом и самой моей душой. Он — воплощение идеала. Именно таким и должен быть мужчина. Даже если я больше никогда в жизни его не увижу, он навсегда останется со мной, в моем сердце».

— Шампанское просто превосходное, — сказал тем временем граф. — Выпей еще немного, Жизель, оно пойдет тебе на пользу.

Жизель, уже поставившая бокал на столик, послушно взяла его и снова поднесла к губам.

«Это шампанское очень похоже на мои чувства, — подумала она при этом. — Оно кипит и искрится, но это скоро пройдет. А сейчас оно заставляет все вокруг казаться золотым и великолепным, словно будущее не таит для меня мрачных теней».

Жизель рано переоделась к обеду, потому что ей хотелось увидеть графа перед тем, как тот уедет в театр.

Однако она не рассчитала время и спустилась вниз еще до семи, так что застала графа в салоне, где он за рюмкой вина дожидался приезда Генри Сомеркота.

Они собирались пообедать здесь, в коттедже, а карету, которая должна была отвезти приятелей в театр, заказали на без четверти восемь.

Жизель вошла в комнату, с гордостью сознавая, что на ней снова надет новый наряд, который, как ей очень хотелось надеяться, должен был понравиться графу. Это было платье из розового тюля, со вкусом отделанное капельками росы из серебра и блесток, которые сверкали на розовых магнолиях, прятавшихся среди кружева вдоль подола и на корсаже. Однако направляясь через гостиную к графу, Жизель думала не о себе и впечатлении, которое может произвести ее внешность, а о нем и о том, как он выглядел этим вечером.

До этого вечера Жизель ни разу не видела графа в вечернем костюме и теперь решила, что ни один мужчина не мог бы сравниться с ним.

Граф был необычайно красив.

Черные атласные брюки до колен и идеально облегающий фигуру фрак с длинными фалдами шли ему больше, чем вся другая одежда, в которой она его видела. Узел на его белоснежном шейном платке был настоящим шедевром. И хотя прежде Жизель ни разу не замечала, ; чтобы он пользовался украшениями, сегодня из-под его атласного жилета спускалась золотая цепочка для часов, украшенная изумрудами.

— Очень мило! — одобрительно сказал граф, когда Жизель подошла ближе. — Мадам Вивьен — просто гений в своем деде, это совершенно очевидно. Это платье тебе идет еще больше, чем все другие наряды. У Жизели засияли глаза.

— Я рада, что вы его одобрили, милорд.

— Если уж сегодня Джулиус не сделает тебе предложения, то он не сделает его никогда!

Граф произнес эти слова резко и, как показалось Жизели, почти раздраженно.

— Мне очень жаль, что я должна с ним обедать, — опрометчиво призналась она.

— Возможно, это будет последняя ваша встреча, и тебе больше не придется терпеть его общество.

— Я на это надеюсь.

— Я решил, что мы с Генри можем завезти тебя в «Плуг» по дороге в театр, — объявил граф. — Мне не хотелось бы, чтобы ты ехала одна — пусть даже и настолько недалеко.

— Спасибо… Вы очень добры, — сказала Жизель.

Даже несколько лишних минут в обществе графа значили для нее необычайно много.

Еще сегодня днем она подумала, что ей следует дорожить каждым часом, проведенным рядом с ним. Ее не оставляло ощущение того, что отведенное им время заканчивается и что очень скоро — возможно, гораздо скорее, чем она предвидит, — он уедет из Челтнема в Линд-Парк, и она больше не сможет с ним видеться.

— Выпьешь рюмку мадеры? — предложил он, и Жизель с трудом заставила себя вернуться мыслями к мелочам реальной жизни.

— Нет, спасибо, — отказалась она. — По-моему, я выпила достаточно. А мистер Линд наверняка заказал к обеду вино.

— Сомневаюсь, чтобы он умел заказать хороший обед. Он в еде не разбирается, но денег потратит наверняка очень много, — раздраженно заметил граф. — Дураки всегда думают, что если блюдо дорого стоит, то оно должно оказаться вкусным. Но мы с тобой, Жизель, знаем, что это не так.

— Я научилась здесь, у вас, очень многому, — ответила она. — Я всегда ценила хорошую еду, но не разбиралась в таких тонкостях, как соусы и приправы. Теперь я понимаю, как зависит качество блюд от того, правильно ли они приготовлены и удачно ли сочетаются в них различные продукты.

— Есть еще очень много вещей, которым я хотел бы тебя научить, — отозвался граф.

Жизель взглянула ему в лицо и хотела было сказать, что ей очень многому хотелось бы научиться, но слова замерли у нее на губах.

В глазах графа она прочла какое-то новое выражение, которое не смела бы назвать даже мысленно… Но сердце у нее вдруг отчаянно забилось, и ей показалось, что к горлу ее подступила какая-то жаркая и сладкая волна, которая помешала ей говорить.

Они молча смотрели друг на друга. А потом словно откуда-то очень издалека до них донесся звук открываемой двери — и в гостиную вошел Генри Сомеркот.

Граф Линдерст и капитан Сомеркот высадили Жизель у «Плуга» около восьми часов вечера.

Она провела время в их компании, пока они обедали, и принимала участие в разговорах. Генри Сомеркоту удалось рассмешить ее рассказами о том, как герцог Веллингтон целый день гоняет его со всевозможными поручениями и как этот великий человек любит находить для всех окружающих самые немыслимые дела.

Внушительный фасад «Плуга» тянулся вдоль Хай-стрит. Граф сообщил Жизели, что эта гостиница по своим размерам превосходила все остальные постоялые дворы города.

— Конюшня при «Плуге» рассчитана на сто лошадей, — сказал он, — и кроме того, тут есть несколько каретных сараев, над которыми расположены голубятни. И даже свои амбары для зерна.

Жизель узнала, что в гостинице было несколько больших залов, которые сдавались в аренду под вечера и балы. И именно там полковник проводил заседания своего комитета.

Невысокие потолки, узкие коридоры и ведущие куда-то небольшие лестнички создавали неожиданное ощущение уюта. Жизель была совершенно очарована «Плугом».

Ее несколько удивило то, что, когда она приехала, Джулиус не встретил ее внизу, у дверей. Однако о ее приезде были предупреждены и сразу же провели на второй этаж гостиницы.

Сопровождавший ее слуга распахнул дверь и объявил:

— Леди, которую вы ожидали, сэр!

Входя в комнату, Жизель сразу же увидела в центре ее накрытый стол. Она была крайне удивлена, когда вдруг заметила, что Джулиус Линд был в комнате не один.

Пока он склонялся, чтобы поцеловать ей руку, она увидела, что на нем надет вечерний костюм, однако хоть Джулиус считал, по всей видимости, что выглядит щегольски, но до безупречной элегантности графа ему было очень и очень далеко.

«Это потому, что он слишком озабочен своим внешним видом и костюмом, — сказала себе Жизель. — А у графа все получается естественно и непринужденно. Точно зная, какие вещи ему идут, он надевает их и уже о своей внешности больше не думает».

Девушка напомнила себе, насколько важным должен был стать этот вечер, и, заставив себя не думать о графе, сосредоточилась на происходящем.