Прекрасная монашка

Сегодня вечером Мария-Антуанетта выглядела особенно очаровательной, и казалось, что все на приеме должно было быть фоном для ее яркой красоты и изящества: сады Трианона были превращены в сказочную страну — под каждым цветущим кустом были искусно замаскированы горящие свечи, в их свете тысячи различных цветов создавали живую красочную картину. Позади греческого храма любви вырыли глубокие рвы, заполнив их огромным количеством хвороста; вечером хворост подожгли, и храм оказался в море огня.

Гости королевы бродили среди искрящихся фонтанов и статуй, выражая восхищение, мерцающие фонари придавали этим каменным богам и богиням, нимфам и драконам необычайную красоту. И в самом деле, многим казалось, что мифические существа в этот вечер вдруг ожили и приняли участие в празднестве.

Создавалось ощущение, что сегодня вечером в садах Трианона может произойти нечто необычное; стоило лишь взглянуть на гостей, каждый из которых был одет во все белое, на их напудренные волосы, как верно заметила Аме, все они были похожи на привидения, которые появились здесь в этот вечер из далеких, всеми забытых времен.

Ужин был накрыт на маленьких столиках. Всего было подано сорок восемь основных блюд и шестьдесят пять дополнительных. Предлагались уши ягненка «а-ля провансаль», осетрина, жаркое из оленя, которого собственноручно застрелил Людовик XVI, фазаны, говяжьи языки и множество других деликатесов.

Большинство гостей ели с большим аппетитом, и лишь шведский король, как обычно, демонстрировал крайнюю степень воздержания, выбрав для себя жареную кефаль под красным соусом и отказавшись от всего остального.

Ничуть не заботясь о соблюдении детально разработанного этикета версальского двора, король Густав удивил королевскую фамилию тем, что прибыл в Версаль, даже не соизволив уведомить французский королевский двор о времени своего приезда. Король Людовик в это время находился на охоте в Рамбуйе и, получив известие, что прибывает такой гость, во весь опор поскакал назад.

Его придворные, которые без малейшего смущения могли посмеяться над простоватостью своего господина» потом рассказывали о том, что Людовик XVI появился перед шведским королем в разных туфлях: на одной ноге была туфля с золотой пряжкой на красном каблуке, на другой — туфля с серебряной пряжкой на черном каблуке.

Однако короля Густава менее всего волновал внешний вид Людовика. Сам он одевался всегда довольно скромно и, что бы ни случилось, в большинстве случаев отказывался поддерживать заведенный кем-либо порядок. Приезжая в иностранный город, он предпочитал передвигаться пешком, как обычный горожанин, и даже не очень состоятельный.

Король Густав был некрасив: с длинным лицом, орлиным носом, лоб был скошен странным образом с левой стороны, цвет лица — нездоровый. Будучи одетым в свое обычное дорожное платье, шведский король не производил внушительного впечатления на тех буржуа, которые стояли рядом с ним. Принимая его за одного из своих, они обращались к Густаву в таком тоне, который буквально приводил в ужас его придворных.

Шведский король считал, что все официальные мероприятия очень скучны, и поэтому в этот вечер не предпринимал ни малейших усилий, чтобы сделать вид, будто его восхитило великолепие зрелища, которое Мария-Антуанетта задумала специально для него.

Все время, пока шел балет Мармонтеля, он зевал, а под конец представления даже чуть было не заснул. Вторая часть празднества, которая проходила уже в саду и произвела неизгладимое впечатление на всех остальных приглашенных, шведского короля Густава оставила совершенно безучастным.

Однако Марию-Антуанетту не особенно огорчило то обстоятельство, что самый почетный гость на приеме остался равнодушен к ее стараниям. В свите шведского короля находился еще один гость, для которого, как чувствовала в глубине своего сердца королева, и было задумано все это торжество. Она была уверена, что тот более, чем кто-либо, по достоинству оценит этот вечер, все было подготовлено в кратчайший срок — всего за пять дней.

Программа празднества была тщательно продумана и разработана в деталях. Французский королевский двор не видел подобного размаха с тех пор, как минули благословенные дни пышной эпохи Средневековья, так как обслуживались не только собственно гости во дворце, но также и служанки, солдаты швейцарской и французской гвардии, актеры и танцоры из театра, лакеи, повара и даже конюхи, которые ели и пили в одном из павильонов.

Когда королева отходила от столов к мерцающим фонарям в тень благоухающего сада, за ней неотступно следовал статный юноша. Высокий и стройный, с гордой осанкой, граф Аксель Ферзен унаследовал светлые волосы, характерные для всех северных народов, и темные страстные глаза матери-итальянки. У него был совершенный овал лица, правильный и тонко очерченный профиль, красивые густые темные брови настоящего мужчины. Благородное лицо отражало основные черты его характера, его эмоциональность.

В этот момент у королевы и графа почти не было возможности поговорить с глазу на глаз без риска быть подслушанными. На них были устремлены сотни глаз, наблюдающих за каждым их движением, сотни ушей улавливали каждый звук, не меньшее число уст стремились повторить и исказить каждое их слово. Для них счастьем было уже то, что они могли вместе идти по мягкой бархатистой траве, что Мария-Антуанетта, которая была очень одинока в этом мире, могла в этот недолгий миг почувствовать кого-то рядом с собой.

Наверное, именно потому, что королева чувствовала себя счастливой в это мгновение, она непроизвольно огляделась вокруг, чтобы отыскать существо такое же юное и счастливое, как она сама, и увидела герцога Мелинкортского, а рядом с ним — Аме. Мария-Антуанетта остановилась рядом с ними и ласково улыбнулась девушке, когда та встала после глубокого реверанса.

— Вам нравится мой прием, мисс Корт? — спросила она.

— Я еще никогда в жизни не видела ничего более прекрасного, чем эти сады, мадам, — ответила Аме.

— Я придумала все декорации, а идея с огнем позади храма — целиком моя, — проговорила королева.

— Эта идея вполне достойна вас, мадам, — раздался тихий низкий голос Акселя Ферзена.

Мария-Антуанетта обернулась, чтобы взглянуть на графа, и в ту же секунду в их глазах появилось особое выражение, которое немедленно выдало их тайну даже скорее, чем если бы они заявили о ней в полный голос. Аме тихо вздохнула. Девушка тут же поняла, что эти двое любят друг друга. Но это ничуть не смутило ее, она даже не удивилась своему открытию. Аме лишь отметила про себя в тот момент, что темнота и мрак, которые, как она чувствовала, угрожали Ее Величеству в тот вечер, когда они впервые встретились в Версале, теперь рассеялись.

Эти несколько часов сегодняшнего вечера дали королеве счастье и любовь, которая была слишком сильна, чтобы ее можно было отвергнуть.

С немалым усилием Мария-Антуанетта отвела взгляд от лица молодого шведа.

— Сегодня вечером у меня такое ощущение, что мы все должны стать поэтами, — проговорила она. — Если бы у меня хватило способностей, я обязательно написала бы поэму об этом удивительном вечере, и уверена, эти стихи были бы ничуть не хуже тех, которые наводняют Париж.

В голосе Марии-Антуанетты чувствовались нотки горечи, и Аме тут же поняла, что Ее Величество имеет в виду памфлеты, которые ежедневно попадают в руки французских граждан и которые иногда находят даже здесь, в Версале. Злобные, отвратительные и непристойные, они оскорбляли королеву, обвиняя в разврате.

— Прошу вас, не думайте об этих вещах, мадам, — поспешно проговорил Аксель Ферзен, не стараясь сделать вид, будто то, о чем говорит Мария-Антуанетта, — пустяк, не имеющий никакого значения. — Я не поэт, но в этот чудесный вечер постоянно повторяю две строчки, которые запечатлелись в моей памяти:

Вера, любовь и надежда,

Вы вновь едины, как прежде.

От охвативших графа чувств, голос его, когда он читал эти строчки, звучал очень тихо.

— Как чудесно! — воскликнула Мария-Антуанетта. — Обещаю, что на всю жизнь запомню эти слова. Более того, я вышью эти строчки на календаре, который подарю вам, и вы всегда сможете иметь их перед глазами.

Сказав эти слова, Ее Величество поняла, что проявила нескромность, и поэтому, быстро обернувшись к Аме, добавила:

— А вы, мадемуазель, вспомните эти строки после того, как вернетесь к себе на родину, в Англию? Будете ли вспоминать этот вечер, который провели в садах столицы Франции?

— Я запомню их навсегда, мадам, — с чувством сказала девушка. — Ведь вера, надежда и любовь — это то, о чем каждый из нас просит в этой жизни, это все, о чем каждый из нас может мечтать.

Мария-Антуанетта удивленно взглянула на Аме.

— Вы еще очень молоды, чтобы произносить такие слова, да еще с такой уверенностью. Ведь вера обычно приходит после страданий, а любовь — когда ее менее всего ждешь.

— Но надежда, по крайней мере, с нами всегда, — спокойно ответила Аме, — с рождения до могилы.

— Надежда — да, надеяться мы можем всегда, — согласилась с девушкой Мария-Антуанетта. В ее голосе слышались нотки отчаяния, но затем настроение королевы, видимо, изменилось. — Пойдемте, — весело пригласила она их, — давайте отправимся к храму любви и посмотрим, достаточно ли хвороста во рвах позади него, чтобы огонь пылал до наступления зари. Было бы очень досадно, и это послужило бы плохим предзнаменованием, если огонь любви погаснет.

Смеясь, Мария-Антуанетта повела девушку к храму любви, ласково держа ее за руку, а стоявшие поблизости придворные тут же начали перешептываться о том, что при королевском дворе, по-видимому, появилась новая фаворитка.

Герцог Мелинкортский уже готов был последовать за Аме, но с ним заговорил английский посол, и он был вынужден хотя бы из вежливости ответить на его приветствие.

— Если это возможно, мне хотелось бы поговорить с вашей светлостью наедине там, где нас никто не смог бы подслушать, — сказал посол.

Герцог огляделся.

— Давайте прогуляемся с вами по террасе, — предложил он послу. — Там есть скамейка, на которой мы можем устроиться, причем никто не сможет приблизиться к ней так, чтобы мы его не заметили.

— Хорошо!

Посол двинулся в том направлении, и двое мужчин устроились там, где они могли бы наблюдать за гостями, разгуливающими под деревьями, в то время как сами они оставались незамеченными.

— Что-нибудь случилось? — спросил герцог Мелинкортский у своего собеседника, который, очевидно, не знал, как приступить к разговору.

— Если вы не против, то я был бы весьма рад услышать ваши объяснения по поводу того, что же на самом деле произошло на приеме у принцессы де Фремон прошлым вечером. Вы, ваша светлость, должны понимать, что сейчас весь Париж наводнен самыми невероятными слухами относительно этого происшествия.

— Ничего другого мы и не могли ожидать, — резко проговорил герцог, и, опустив множество малозначимых подробностей, он в точности рассказал послу обо всем, что произошло накануне во дворце кардинала.

— По всей видимости, мисс Корт на редкость отважная молодая девушка! — воскликнул посол, выслушав рассказ герцога.

— Видите ли, она — очень религиозный человек, — ответил его светлость, — и вполне естественно, что происходившая на ее глазах сцена вызывала в ней чувство глубокого отвращения.

— Но ведь она не католичка? — поинтересовался у герцога посол.

— А почему вы спрашиваете об этом? — в свою очередь, задал он вопрос послу.

Тот выглядел смущенным.

— Я только подумал, что ваша светлость придерживается протестантского вероисповедания…

— Моя подопечная — католичка, — отрывисто бросил герцог. — Очевидно, у вас кто-то уже интересовался на сей счет. А я не вижу причин, почему этот факт следовало бы скрывать от кого бы то ни было.

— Нет, нет, разумеется, нет никаких причин, — поспешно согласился с ним посол. — Я только опасаюсь, что к вашей светлости может возникнуть множество всяческих вопросов, причем большинство из них наверняка будет инспирировано герцогом де Шартре.

— А почему это происшествие может чем-то заинтересовать герцога? — спросил Себастьян.

— Вам лучше, чем кому-либо другому, должен быть известен ответ, — проговорил посол. — Этот человек использует буквально каждую возможность, даже самую незначительную, лишь бы доставить как можно больше неприятностей королевскому двору. На улицах Парижа уже появился памфлет, в котором изображается некая английская девушка, закутанная в «Юнион Джек», которая изрекает всяческие непристойности и гадости, причем не только в адрес кардинала, но также и в адрес королевы и всей королевской семьи.

— Какой позор! — гневно проговорил герцог Мелинкортский, — И что же, неужели нет никакой возможности помешать распространению этих пасквилей?

Посол вместо ответа лишь беспомощно развел руками, выражая безнадежность.

— В этом случае даже власти бессильны что-либо сделать, — ответил он. — Они даже понятия не имеют, где может печататься эта грязная клевета. Разумеется, следует подозревать Пале-Рояль, но дело осложняется тем, что эти пасквили можно встретить практически повсеместно. И хуже всего, что их читают не только босяки, но и вполне приличные люди. Их просматривают и герцогини, лежа в ванне, и принцессы в момент утреннего туалета. Говорят даже, что один такой пасквиль нашла королева, как-то выйдя на балкон, а другой обнаружил король, развернув салфетку за обедом. И вы, ваша светлость, должны понять, что у нас нет никакой возможности хоть в малой степени воспрепятствовать распространению этих злостных памфлетов.

— В таком случае нам остается одно: просто не замечать их, — проговорил герцог.

— Думаю, вряд ли кто-нибудь мог бы предложить лучшее решение вопроса, — согласился с ним посол.

Герцог Мелинкортский заметил, что посол на какое-то мгновение заколебался, и понял, что разговор еще не окончен.

— Вы хотите еще о чем-то попросить меня? — пришел он на помощь послу.

— Надеюсь, что ваша светлость простит меня, если посчитает, что мой вопрос звучит слишком дерзко, — проговорил тот, — но, ради бога, скажите, как вы умудрились за столь недолгое пребывание во Франции заиметь такого могущественного и непримиримого врага, как Филипп де Шартре.

— Вы считаете, что он мой враг? — спросил герцог.

— Можете в этом ни секунды не сомневаться, — ответил посол. — Неужели вам не известно, что его соглядатаи неусыпно следят за вами, куда бы вы ни пошли и что бы ни делали? Днем и ночью они находятся возле вашего особняка. Кроме того, мне достоверно известно о том, что у герцога де Шартре есть подкупленные люди в вашем собственном доме, которые сообщают ему о каждом слове, сказанном вами, ваша светлость. Я совершенно уверен, что и на этом приеме у королевы присутствуют по меньшей мере два человека, которые завтра же утром сообщат герцогу Филиппу о том, что сегодня у нас с вами состоялась беседа с глазу на глаз. Полагаю, что вряд ли кто-нибудь может услышать, о чем мы с вами говорим, хотя не мог бы поручиться за то, что даже каменные плиты у нас под ногами не являются штатными осведомителями герцога де Шартре.

— Дорогой мой, да вы никак собираетесь напугать меня, — шутливо проговорил герцог.

Но лицо посла осталось серьезным.

— В настоящее время во Франции происходят довольно странные события, — проговорил он. — Причем истинный смысл происходящего я даже не пытаюсь объяснить. К настоящему времени любовь здешних людей к своей королеве претерпела существенные изменения: они стали ненавидеть ее.

Королева стала олицетворением страданий, лишений и беззакония, творящегося в стране. И что более всего тревожит меня, так это единство ее врагов, которое крепнет с каждым днем.

Герцог Мелинкортский смахнул воображаемую пылинку со своего камзола.

— Так чего вы, в конце концов, опасаетесь? — спросил он у посла. — Революции против монархии?

— Я молю бога, ваша светлость, чтобы все это не закончилось столь серьезно для этой страны, — ответил тот, — и все-таки здесь все чувствуют, что живут словно на вулкане. Я был бы очень признателен, если бы вы по возвращении в Англию передали премьер-министру от меня секретный меморандум. Обстановка здесь такова, что я не могу положиться даже на своих собственных курьеров.

— Ну разумеется, я рад услужить вам чем могу, — ответил послу герцог Мелинкортский. — А теперь мне пора отправляться на поиски моей подопечной.

— Я видел, как они с королевой направились к храму любви, но потом Ее Величество остановилась около фонтана вместе с принцессой де Фремон.

Герцог посмотрел и около террасы заметил леди Изабеллу, которая кокетничала с двумя молодыми людьми, очарованными ее красотой; кавалеры соперничали друг с другом в надежде заслужить ее благосклонность. Хьюго стоял в стороне со смущенным видом и, без сомнения, был раздосадован наблюдаемым зрелищем.

Герцог учтиво пожелал послу доброй ночи и направился через лужайку в сторону кузена.

— Где Аме? — спросил он у Хьюго.

— Я думал, что она с вами, — ответил тот.

— Королева пригласила ее с собой осмотреть храм любви, — сказал герцог, — и с тех пор я ее не видел.

— В такой толчее невозможно кого-нибудь отыскать, — посетовал Хьюго. — Давайте и мы отправимся к храму любви. Вполне вероятно, что там мы и найдем Аме.

Насколько помню, она бурно восторгалась красотой этого храма.

— Да, — согласился герцог, — этот огонь позади здания создает весьма эффектное зрелище, но я, наверное, не ошибусь, если скажу, что в Париже сегодня будут негодовать по поводу столь экзотического сожжения такого моря дров.

— Я еще ни разу в жизни не встречал людей, которые так охотно жаловались бы по любой причине! — воскликнул Хьюго. — Для них все и всегда происходит не так, как надо — либо все делается слишком обыденно, либо слишком экстравагантно. И мне кажется безнадежным делом найти золотую середину, когда француз согласился бы, что теперь все хорошо.

— Сомневаюсь, что им вообще известны эти слова, — поддержал его герцог Мелинкортский. — Такие понятия, как «золотая середина»и «уход от крайностей», созданы англичанами для описания английского образа жизни.

Хьюго рассмеялся:

— Себастьян, мы еще сделаем из вас политического деятеля. Нечасто мне доводится слышать высказывания, столь выдержанные в духе вигов , как ваши.

Его светлость даже не улыбнулся. К этому моменту они с Хьюго уже находились в непосредственной близости от храма любви, и герцог Мелинкортский стал оглядываться, пытаясь среди множества людей отыскать, если повезет, Аме. Было уже довольно поздно, и большинство молодых людей уже разбились на пары и теперь искали уединения. Повсюду были слышны тихий смех и вздохи, одна рука искала другую руку, в глазах читался призыв, и в притворной обиде надувались губы.

Из тени деревьев доносились шорохи, смех или тихий крик, и было совершенно очевидно, что любовники всеми способами пытались укрыться в темноте, чтобы ощутить близость друг друга и уместить в эту прощальную минуту целую вечность.

Там было так много божественно прекрасных женщин, их обнаженных плеч, которые словно розовые жемчужины выступали из платьев девственной белизны, что мужчинам было немудрено подпасть под их чары, однако герцог Мелинкортский искал лишь одно лицо. Но Аме ему обнаружить так и не удалось. После этого он вместе с Хьюго оставил храм любви и направился туда, где в этот момент придворные собирались вокруг Марии-Антуанетты. Щеки королевы зарделись от румянца, голос звучал весело, несколько поодаль от Ее Величества стоял граф Аксель Ферзен, красивое лицо которого, как всегда, было непроницаемым и серьезным.

В такой ситуации, когда вокруг королевы столпилось великое множество людей, герцогу Мелинкортскому было непросто привлечь к себе ее внимание, к счастью, ему удалось подойти к ней поближе, она повернулась и вопросительно посмотрела на него, его светлость отвесил ей глубокий поклон.

— Весьма сожалею, мадам, что вынужден вас побеспокоить, — проговорил он, — но я никак не могу отыскать свою подопечную. Когда я видел ее в последний раз, она удостоилась чести быть в вашем обществе и сопровождать Ваше Величество к храму любви.

— Что же с ней могло случиться? — воскликнула Мария-Антуанетта. — Она обязательно должна находиться где-нибудь здесь, поблизости. А может быть, она решила поиграть с вами в прятки и затаилась в одной из очаровательных маленьких беседок? Вы ведь знаете, как их много в этом саду!

— Мадам, может, вы все-таки вспомните, когда расстались с ней? Я был бы очень признателен вам, — настаивал герцог.

Королева обернулась и взглянула на графа.

— Сколько времени мисс Корт находилась с нами? — спросила она.

— Мы обошли храм вокруг, — ответил Аксель Ферзен, — после чего Ваше Величество заговорили с одним из тех людей, которые следят за костром во рвах. А потом я обратил внимание на то, как к мисс Корт приблизился какой-то мужчина и они стали о чем-то беседовать.

Мне тогда показалось, что у нее был несколько нерешительный вид; потом, видя, что Ваше Величество заняты, девушка потихоньку ушла куда-то, не попрощавшись.

Королева засмеялась.

— Ну вот, я же говорила, что вашей подопечной было назначено свидание! — проговорила она. — Ваша светлость, вы должны быть добрым и с пониманием отнестись к девушке. Когда вы молоды, то очень легко влюбиться в такую ночь, как эта.

Голос у королевы стал тихим, и сейчас она уже смотрела не на герцога, а на графа Ферзена.

— Благодарю вас, мадам, за эти сведения, — проговорил герцог несколько церемонно.

Он поклонился королеве и отступил в сторону. Хьюго ждал его, держась в стороне от толчеи.

— Ну что? — поинтересовался он. — Узнали что-нибудь?

— Мне сообщили, что Аме позволила увлечь себя какому-то неизвестному господину, — резко ответил герцог Мелинкортский.

— Что за ерунда! — возмутился Хьюго.

— А почему вы так горячитесь? — спросил герцог. — Неужели вы находите это неестественным? Просто этот ребенок очень счастлив. Ведь сегодня она впервые получила возможность встретиться с молодыми людьми своего возраста, — У нее были ничуть не меньшие возможности для этого и в любой предыдущий вечер, — возразил ему Хьюго, — и, насколько я мог видеть, она очень мало пользовалась этим. Во всем мире для этой девушки существует только один человек, который интересен ей, и этот человек — вы, Себастьян, о чем вам должно быть очень хорошо известно.

— Создается впечатление, что вы ошибаетесь, — не согласился герцог. — Сегодня вечер любви, а французы, как известно, преуспели в молниеносном покорении сердца любой молодой женщины.

— Я не склонен спорить с вами, Себастьян, — ответил Хьюго, — но тем не менее очень беспокоюсь.

Герцог зевнул и извлек часы из кармана.

— А я ничуть не беспокоюсь и хочу спать, — объявил он. — Полагаю, это оттого, что становлюсь старым для забав подобного рода. Я всегда считал, и каждый согласится со мной в этом, что молодые люди весьма невнимательны; однако бокал вина и, может быть, партия в карты помогут скоротать время до тех пор, пока моя непослушная подопечная не соизволит сама разыскать меня.

Оставив Хьюго, герцог Мелинкортский направился к дворцу. Но как только высокая статная фигура исчезла с террасы, Хьюго Уолтхем сам приступил к поискам пропавшей девушки. Охваченный стремлением побыстрее отыскать Аме и мало обращая внимания на тактичность своего поведения, он бесцеремонно осматривал одну пару влюбленных за другой; те с удивлением взирали на него из беседок, в которых укрывались от посторонних глаз, а Хьюго отходил, не говоря ни слова в свое оправдание, пристально всматриваясь в заросли деревьев и кустарников, шаг за шагом обходя весь сад до тех пор, пока ему не осталось ничего иного, как признать свои поиски тщетными: Аме нигде не было.

Тогда он решил отправиться на поиски леди Изабеллы. Он видел ее, но только мельком, так же как и герцог; тогда Хьюго с болью в сердце успел заметить, что Изабелла была не только как никогда очаровательна в этот вечер, но и имела огромный успех.

Число кавалеров, которые собрались вокруг леди Изабеллы, значительно возросло. Теперь уже пятеро молодых людей расточали ей свои комплименты, она полностью покорила их своим очарованием и остроумием.

Довольно бесцеремонно, так как испытываемые им боль и ревность были почти физически непереносимы, Хьюго подошел к ней и властно взял за руку, проговорив:

— Мне обязательно надо поговорить с вами.

Изабелла взглянула на него с улыбкой, которая показалась Хьюго фальшивой, как и те, которыми она одаривала окружавших ее мужчин.

— Хьюго! — воскликнула она. — Где же вы были? С вашей стороны совершенно недопустимо так пренебрегать мною.

— Мне обязательно надо поговорить с вами, — повторил он.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Да, — ответил он.

После этого леди Изабелла последовала за Хьюго, не сказав больше ни слова, лишь бросив прощальный взгляд своим кавалерам, которые развлекли ее.

Когда они отошли достаточно далеко от остальных и могли не бояться быть подслушанными, она сказала:

— Ваше поведение весьма странно.

— Случилось нечто необычное, — ответил Хьюго. — Дело в том, что пропала Аме.

— Что вы имеете в виду? — спросила леди Изабелла; затем она тихо рассмеялась. — Ну что вы за глупое существо. Она же сейчас наверняка с Себастьяном. Я уже давно не видела его.

— Себастьян отправился в игорный зал, потому что полагает, что Аме сейчас любезничает с каким-нибудь незнакомцем. Он буквально кипит от гнева, хотя старается всеми силами не показывать виду.

— Разумеется, это невинное дитя не способно ни на что подобное, — ответила леди Изабелла. — Я знаю ее лучше, чем кто-либо. Но должна же она отыскаться где-нибудь здесь.

— Я обошел все вокруг, заглянул в каждый уголок: ее нигде нет, вы понимаете?

— В таком случае с ней что-то произошло… не думаете ли вы, что кардинал мог бы?..

— Тише! — предостерег Изабеллу Хьюго. — Конечно, нам обязательно надо проверить это… но где и у кого мы могли бы разузнать обо всем, я понятия не имею.

— Без Себастьяна мы с вами все равно ничего не сделаем, — ответила Изабелла. — А где, кстати, он?

Хьюго указал на освещенные окна.

— Там, — проговорил он, после чего немедленно бросился за леди Изабеллой, которая уже ступила на отделявшую их от дворца лужайку.

Большой Трианон, прекрасный одноэтажный особняк, был выстроен по распоряжению Людовика XVI и использовался им для отдыха от официального уклада жизни при королевском дворе в Версале. Гостиные в Трианоне располагались анфиладой, каждая следующая была более изысканной и элегантной, чем предыдущие; но Изабелла быстро шла по всем комнатам, высматривая лишь одного человека, не обращая ни малейшего внимания на картины, мебель, ковры, мраморные и бронзовые скульптуры. Большая гостиная, кабинет вечерних приемов, зеркальная гостиная — все они были заполнены смеющимися, болтающими без умолку людьми. Герцога Мелинкортского Изабелла нашла в гостиной родников.

Тут стояли столы для игры в карты, за которыми располагалось немало гостей почтенного возраста; ставки были высоки, и перед каждым игроком стояли столбики золотых луидоров, ослепительно сверкающие в свете люстр. Герцог только что выиграл изрядную сумму, а его покрасневший от досады, но не показывающий вида партнер хотел отыграться, но в этот момент Изабелла положила руку на плечо его светлости.

— Себастьян, мне немедленно надо поговорить с вами, — сказала она.

— Сожалею, Изабелла, но я вынужден отказать вам; сейчас это было бы не очень удобно для меня, — ответил герцог Мелинкортский. — Для меня долг чести — предоставить этому господину возможность отыграться.

— Сожалею, этому господину придется дожидаться более подходящего случая, — резко возразила ему леди Изабелла. — Умоляю вас, Себастьян, немедленно выйдем отсюда.

В ее настойчивости, в необычайно серьезном выражении лица было нечто, сказавшее герцогу, что это не каприз и что разговор касается чего-то очень важного.

С извинениями, которые были приняты с большим неудовольствием, его светлость встал из-за стола и последовал за леди Изабеллой через зимний сад на террасу, где их дожидался Хьюго.

— Вы назойливы сверх всякой меры, — проговорил герцог Мелинкортский, растягивая слова, из чего Хьюго заключил, что тот применил свою привычную защиту, пытаясь скрыть от посторонних обуревавшие его чувства.

— Себастьян, неужели вы не понимаете, что произошло? — спросила Изабелла. — Аме исчезла.

— Я уже обсуждал все обстоятельства этого исчезновения с Хьюго, — ответил герцог.

— Так вот, после того, как Хьюго разговаривал с вами, он обыскал весь сад вдоль и поперек, — резко оборвала его Изабелла. — Нашей девочки здесь нет.

На какой-то момент воцарилась тишина, а затем совершенно другим тоном, чем за минуту до этого, его светлость спросил:

— Вы абсолютно уверены в этом?

— Я обыскал здесь все — понимаете, все, — ответил Хьюго.

Пальцы герцога все сильнее и сильнее сжимали табакерку, пока не побелели суставы.

— Так вы думаете?.. — начал он.

— Это кардинал, — проговорила леди Изабелла. — Нет никакого сомнения, что это дело рук его преосвященства. Он наверняка должен был понять, кто она на самом деле. Вполне возможно, что после того, как мы прошлым вечером покинули дворец, тот злополучный сеанс был продолжен, и в этот раз молитвы Аме уже не могли помешать загипнотизированной девочке увидеть всю правду о том происшествии.

Герцог взглянул на Хьюго.

— Скажите, вы совершенно уверены в том, что везде хорошо поискали? — спросил он.

— Я просто не в состоянии поверить в то, что Аме могла бы оставить вас так надолго, — ответил Хьюго. — Прошло не меньше часа с тех пор, как девушку видели в последний раз.

— Ждите здесь! — приказал им его светлость. — Я попытаюсь еще раз поговорить с графом Ферзеном. Возможно, он сможет что-нибудь добавить.

Он спустился с террасы вниз, на лужайку, где придворные все еще толпилась вокруг Марии-Антуанетты, и их оживленные голоса заглушали даже звуки оркестра.

Аксель Ферзен стоял несколько в стороне от остальных гостей, его суровое и серьезное лицо резко отличалось от веселых оживленных лиц окружающих.