Огонь желаний

— Я буду считать минуты, пока снова увижу тебя.

Губы Пьера прикоснулись к ее губам, но это был, как ей показалось, всего лишь краткий миг блаженства. Улыбнувшись, он вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Вада откинулась на подушки.

Пьер любит ее! Он хочет на ней жениться! Она будет его женой! Это было так ошеломляюще и грандиозно, что Вада едва могла поверить в то, что Пьер говорил ей по дороге в гостиницу. Затем вдруг с душевной болью поняла, что не может выйти замуж за Пьера, потому что связана обязательством с герцогом.

Сначала она должна стать свободной, иначе на собственной свадьбе ее совесть не будет чиста.

В ней боролись противоречивые чувства. Что-то подсказывало, что именно так и следует поступить, того же требовал разум. С другой стороны, Вада могла бы не раскрывать Пьеру своего подлинного происхождения, но мысль о невольном обмане сразу вызвала неприятный осадок, тем более что во время бракосочетания все равно придется назвать свое настоящее имя, иначе брак окажется недействительным. Итак, до того, как будет назначен день свадьбы, ей необходимо освободиться от бремени прошлых обещаний.

Да, она должна во что бы то ни стало разорвать узы, которыми ее как богатую наследницу связывал прежде намеченный брак. Теперь девушка ясно себе представляла, что он был бы кощунством, пародией на то, что для нее свято.

Вада закрыла глаза. Как бы трудно ей ни пришлось, она найдет в себе силы сделать то, что подсказывает ей совесть.

Глава 8

Рано утром, часов в шесть, услышав звонок Вады, обеспокоенная Чэрити поспешила в комнату своей госпожи.

— Чэрити, прошу тебя, сию же минуту начинай упаковывать вещи. Мы уезжаем в Англию!

Было похоже, что Чэрити собирается возразить, но она спокойно заметила:

— Очень хорошо, что вы наконец-то соизволили меня об этом попросить! Чем быстрее мы окажемся в Англии, тем скорее отправимся обратно, в Америку, а мне так хочется поскорее вернуться домой!

В глубине души девушка ожидала, что Чэрити не одобрит ее спешку и возразит, сказав, что ей дают слишком мало времени на сборы, но, к счастью, этого не случилось. С помощью двух горничных вещи были упакованы, и Вада вместе с Чэрити заторопились на вокзал, чтобы успеть на девятичасовой утренний поезд, отправляющийся в Кале.

Куда сложнее для девушки было написать письмо Пьеру, которое ему должен был передать портье отеля в полдень, когда молодой человек придет ее навестить. Затруднения Вады вовсе не зависели от ее физического состояния — к тому времени оно было вполне сносным, хотя все еще побаливала голова и ноги не совсем слушались. Она с трудом подыскивала нужные слова, чтобы выразить свои чувства и объяснить Пьеру причину внезапного отъезда. Вада боялась его обидеть и не хотела, чтобы он беспокоился. Сказать ему прямо в глаза, что уезжает, она была не в силах, но если бы он ее спросил об этом, вряд ли смогла его обмануть или помешать выяснить, как обстоят дела на самом деле.

Надев дорожный костюм, девушка присела к бюро в гостиной, прислушиваясь к голосу Чэрити, отдававшей последние распоряжения обеим горничным. Из соседней комнаты все еще доносилось шуршание тонкой бумаги, в которую они проворно заворачивали ее элегантные платья и затем складывали их в сундуки, привезенные из Америки полупустыми. Вада раздумывала, не сказать ли Чэрити, чтобы та не упаковывала все вещи, поскольку они еще вернутся в Париж. Однако быстро отказалась от этой мысли: у Чэрити могло возникнуть слишком много лишних вопросов и, пожалуй, рассеялась бы ее вера в скорое возвращение в Америку. «Она-то туда вернется, а я останусь в Париже», — сказала себе Вада. Затем впервые за все это время вспомнила о матери и устрашилась.

Любовь к Пьеру стремительно захватила ее и унесла в волшебное царство, и девушка совсем не предполагала, что все может кончиться замужеством. Она действительно испытала что-то вроде шока, когда Пьер сказал прошлой ночью:

«Я хочу заботиться о тебе, оберегать тебя, и лучше всего будет, если ты станешь моей женой».

Очевидно, это было предопределено с самого начала, решила Вада. И хотя для нее все это было впервые и немного необычно, но она испытывала удовлетворение, ощущая себя рядом с ним, зная, что он ее любит, и, особенно, чувствуя прикосновение его губ к своим губам.

Вада раньше даже не представляла, что они могут пожениться. Возможно, они будут жить в его студии, и она, конечно, будет заботиться о нем, как он собирается это делать по отношению к ней. Теперь ей казалось, что в ее жизни не существовало ничего более прекрасного, чем то, что ей предстояло, однако она была достаточно рассудительна и хорошо понимала, что впереди будет много трудностей. И прежде всего — гнев ее матери.

Девушка смотрела на это трезво: ее мать поставила на карту слишком многое, чтобы в один прекрасный день увидеть свою дочь герцогиней. И не только из-за снобистских представлений, свойственных представителям высшего света из поколения миссис Хольц, которое считает, что титул решает в жизни все. Вада знала, что ее мать искренне верит, что только такой путь, выбранный ею для дочери, сделает ее чадо по-настоящему счастливой. Она помнила тот разговор, когда мать сказала, что никто не полюбит ее только за личные качества и что в Америке нет равного партнера, который бы составил пару ее дочери.

«Неправда, Пьер любит меня такой, какая я есть!»— услышала Вада крик своего сердца. Она вся трепетала от радости, что Пьер хочет жениться на ней, ничего не зная о ее миллионах. Он просто полюбил ее и не в силах противостоять своему чувству.

Затем зловеще, почти как образ той темной летучей мыши', что висела над ней прошлой ночью во время сатанинского обряда, перед девушкой встал вопрос: как поведет себя Пьер, когда узнает, что она очень богата.

«Он не должен ничего знать! Я не скажу ему до тех пор, пока не будет слишком поздно, чтобы он смог что-нибудь предпринять», — лихорадочно проносилось в голове Вады. Наконец она взяла ручку и прекрасным элегантным почерком написала:

«Пьер!

Я должна ехать в Англию и не могу поступить иначе. Через три дня вернусь и тогда смогу свободно собой распоряжаться, и мы всегда будем вместе. Я этого хочу больше всего на свете!

Вада».

Ей еще многое хотелось бы ему сказать и, конечно, написать о своей любви. Слова переполняли ее и складывались, как стихи, но девушка знала, что лучше написать всего несколько строк.

Записка, несомненно, заинтересует Пьера. Он потребует объяснений, и это будет еще одна трудность, с которой она скоро столкнется, когда, освободившись от обязательств перед герцогом, вернется из Англии.

Всю прошлую ночь Вада не сомкнула глаз, мысленно проигрывая возможность написать герцогу и рассказать ему, что влюбилась и что им нет смысла встречаться. Затем решительно отвергла эту навязчивую идею, сказав себе, что это не благородно и что так поступают только трусы. Кроме того, Вада не исключала, что герцог может попытаться, как, впрочем, и ее мать, помешать ее замужеству с Пьером.

Во всех случаях, решила Вада, честнее сообщить ему все, как есть, уповая на его милость, и на коленях просить, если не помочь, то, по крайней мере, не мешать ей выйти замуж за человека, которого она любит.

Когда Вада написала на конверте имя Пьера, ей невольно захотелось поцеловать письмо, потому что он непременно будет держать его в руках. Затем внутренний голос подсказал ей, что сейчас, как никогда, она должна действовать, а не предаваться сентиментальности.

Девушка сама упаковала платье и черные туфельки, которые Пьер одолжил для нее прошлой ночью у своей приятельницы, в одну из коробок Уорта, вынув из нее перед тем дорогое платье, заказанное у модельера с мировым именем. На крышке Вада написала: «Пьеру».

Чтобы Чэрити не увидела коробку, она вызвала мальчика-посыльного и попросила отнести письмо вместе с коробкой портье, который все это должен передать Пьеру. Девушка опасалась, что он снова захочет с ней увидеться и, хотя сам просил ее подольше поспать, придет до того, как они уедут.

Вада с облегчением вздохнула, когда наконец экипаж, доверху нагруженный дорожными сундуками и коробками, вместе с ней и Чэрити последовал по Вандомской площади, потом по улице Мира в направлении Северного вокзала.

Когда они проезжали мимо Дома Уорта, Вада с легкой улыбкой вдруг подумала, что ей никогда больше не придется заказывать себе дорогих платьев, хотя ее мать придавала им существенное значение, особенно для приданого-дочери.

Даже если Пьер и позволит ей тратить ее собственные деньги столь легкомысленно, в чем она сильно сомневалась, эти туалеты наверняка будут неуместны для жены не очень состоятельного писателя, жителя Левого берега. Вада вспомнила черно-белое хлопчатобумажное платье, которое она только что упаковала, принадлежавшее приятельнице Пьера. Оно, должно быть, не очень дорогое, но очень красивое и элегантное. Вада сделала для себя вывод, что теперь она должна научиться быть экономной, но выглядеть по-прежнему привлекательной, чтобы Пьер мог ею любоваться.

Все, что ожидало ее в будущем, представлялось Ваде блистательным, потому что рядом с собой она видела Пьера. Все вокруг, казалось ей, станет чарующим, и она ни о чем другом не могла больше думать, как о глазах Пьера, смотревших на нее, о его губах и наслаждении сладостного поцелуя.

— Я люблю его все больше и больше, — проговорила Вада вслух и вздрогнула от неожиданности, когда Чэрити удивленно спросила:

— Вы, кажется, что-то сказали, мисс Вада?

— Нет, нет, это только мысли вслух.

— Вы сегодня выглядите лучше, — заметила служанка, — несмотря на то, что вчера ночью вас опять не было дома.

Вада промолчала, и Чэрити продолжала:

— Вчера утром я уже начала по-настоящему беспокоиться: никогда не видела вас такой вялой и апатичной и никак не могла понять, что это на вас нашло.

— Сейчас все хорошо, — ответила Вада.

«И это правда», — подумала она. Несмотря на все страдания, через которые ей пришлось пройти в плену у сатанистов, несмотря на оставшиеся еще следы действия наркотика, подмешанного к вину, она чувствовала себя гораздо лучше. И оттого, что была счастлива, и потому, что именно Пьер вернул ее к жизни.

Они довольно долго добирались до Кале, и все это время Вада думала только о Пьере. Немного тревожась, она все-таки надеялась, что он не очень сильно рассердится, когда получит письмо.

Затем девушка начала убеждать себя, будто Пьер предположит, что мисс Хольц послала за ней и она должна была подчиниться. Вада могла бы все так ему и объяснить, но обмануть любимого не считала возможным. Она очень надеялась, что Пьер свяжет ее срочный отъезд с распоряжением мисс Хольц, будто бы собиравшейся ей сообщить, что больше не нуждается в компаньонке.

«Конечно, Пьер может подумать именно так, — рассуждала Вада, — пусть так и думает до последнего момента».

Но сообразив, что может произойти потом, когда он узнает, кто она на самом деле, Вада испугалась. Затем постаралась убедить себя, что при их безфаничной любви это ровным счетом ничего не значит. Любовь ведь не отключишь, как свет, когда разгневан или просто в плохом настроении.

Верлен написал, что любовь подобна пламени. Значит, любовь превращается в пламя? Так вот что с ней произошло! И она вспомнила, как пылали страстью глаза Пьера. Она видела в них огонь, этот огонь воспламенял ее, но теперь она его не боялась.

В два часа дня Вада и Чэрити прибыли в Кале. Там уже ждал паром, направлявшийся в Дувр.

Поездка из Кале в Дувр заняла не более трех часов. Перед тем Вада послала вдовствующей герцогине телеграмму, как советовала Нэнси Спарлинг, и в Дувре их встречал посланный из замка человек.

— Мисс Хольц, я заказал для вас купе в поезде, который скоро отправляется, — сказал он. — Прошу вас побыть здесь, пока я займусь вашим багажом.

В купе все было предусмотрено для приятного путешествия: стояла огромная корзина, наполненная всевозможными деликатесами, на столике они увидели маленькую бутылочку шампанского и такую же бутылочку рейнвейна. Тут же была корзина с сеном — в нем сохранялся чайник с горячим чаем. Это привело Чэрити в неописуемый восторг. На случай холода они обнаружили пледы, чтобы можно было укутать ноги.

В купе Вада заметила много журналов и все свежие газеты.

Вернулся их сопровождающий и сообщил, что багаж находится в специальном отсеке и что они остановятся на личной станции герцога, на полпути к Лондону, — там их будет ждать его личный экипаж.

Вскоре поезд тронулся.

— Станция далеко от замка? — спросила Вада.

— Около часа езды. Экипаж его светлости создан специально для езды с большой скоростью, и уверяю вас, в нем вам будет удобно.

— Я надеюсь. Благодарю вас, — улыбнулась Вада.

Сопровождающий поклонился и ушел искать свое купе.

Хотя Вада и не была голодна, но все же понемногу отведала вкусные вещи из корзины, которые были для них приготовлены, а Чэрити с наслаждением пила чай.

— Почему вы все время молчите, мисс Вада? — спросила служанка через некоторое время.

— Я все думаю… — ответила Вада.

— Да вы не расстраивайтесь! — настаивала Чэрити. — Ваша матушка знает, что для вас лучше, она все предусмотрела и все делает, заботясь только о вашем счастье!

— Да, я знаю…

Вада с огорчением думала, как будет разочарована и рассержена ее мать, но еще грустнее было представить, что она скажет герцогу при встрече.

Хорошо бы устроить так, чтобы он сам все понял. Но как?

«Если бы Пьер мог это сделать за меня!»— подумала Вада.

Но это невозможно, только она сама должна все уладить. В конце концов, разве она не была всегда уверена, что американцы во всем полагаются исключительно на самих себя и свое мужество? Разве Нэнси Спарлинг не говорила ей, что она должна научиться твердо стоять на ногах?

Вада глубоко вздохнула.

Когда все завершится, Пьер будет заботиться о ней, оберегать ее, и ей самой уже не придется беспокоиться или опасаться за будущее. Он с ней добр и нежен, но Вада знала, что вместе с тем он может быть властным. В нем есть что-то повелевающее, не терпящее возражений, что-то, заставляющее ему подчиняться, и не только потому, что она сама этого хотела. Пьер был человеком, которому покорялись.

«Мне все в нем нравится, он очень смелый, настоящий мужчина, притом самый нежный из всех, кого я встречала», — так рассуждала Вада.

Она вспомнила, как он поил ее из ложечки прошлой ночью, как завязывал ее волосы в узел, застегивал платье. Она даже закрыла глаза, потому что сами мысли об этом ее волновали.

Все ее думы были заняты Пьером, и от этого время в поезде пролетело быстро. Потом еще час они добирались в экипаже до замка.

Посыльный герцогини, встречавший девушку, нисколько не преувеличил, говоря, что поездка будет приятной. Экипаж был снабжен специальными рессорами, так что езда по самой неровной дороге казалась плавным скольжением, и четверо гнедых неслись, как показалось Ваде, со скоростью ветра.

Наконец они въехали в массивные чугунные ворота, которые по обеим сторонам сторожили огромные каменные геральдические львы. Вада увидела длинную подъездную дорожку и в конце ее — окутанный дымкой замок.

Он был возведен несколько веков назад, не раз перестраивался, но казался неожиданно возникшим из сказки. Его сероватые тона на фоне вечереющего неба, его красота словно растворялись среди деревьев, в окружающем ландшафте, в озере. Окна в деревянных переплетах ловили последние лучи заходящего солнца и сверкали все ярче по мере приближения экипажа. Когда он подъехал к лестнице парадного входа, двери замка открылись, и оттуда заструился теплый золотистый свет, словно встречая гостей.

Слегка ошеломленная непривычной скоростью, с которой мчался экипаж, Вада вышла и услышала приветствие дворецкого. Он расшаркался перед ней с любезностью, присущей вышколенному дипломату.

— Добро пожаловать, мисс, в замок Грантов, — произнес он. — Ее светлость ожидает вас.

Он повел Валу через просторный мраморный зал, украшенный старинными флагами и великолепными военными доспехами.

Дворецкий открыл дверь в большую гостиную, и в течение нескольких секунд Вада видела только ослепительные канделябры, зеркала, отражающие другие зеркала, картины и множество комнатных растений.

Спустя некоторое время девушка заметила наконец вдовствующую герцогиню, сидевшую перед прекрасным мраморным камином в дальнем конце комнаты. Герцогиня встала, чтобы поздороваться с Вадой. Она была стройна, даже грациозна, несмотря на уже немолодые годы. Простирая руки навстречу приближающейся девушке, герцогиня воскликнула:

— Прелестное дитя! Я так рада тебя видеть! В юности она, несомненно, была очень хороша. Об этом нетрудно было догадаться по ее прямому аристократическому носику и глубоким, красиво посаженным глазам.

На ней было черное платье, шею обвивали шесть нитей великолепного жемчуга, а в ушах, сияя переливчатым блеском, играли бриллианты и жемчужины.

— Надеюсь, ты благополучно добралась, и когда прибыла в Дувр, была окружена вниманием, не так ли? — спросила герцогиня.

— Благодарю вас, все было очень хорошо, — застенчиво ответила Вада.

— Ты, должно быть, очень устала с дороги, — произнесла герцогиня, — и я уверена, сильно проголодалась. Я распорядилась насчет обеда, — его сегодня подадут позже обычного, чтобы ты могла принять ванну и не спеша переодеться.

Герцогиня едва заметно улыбнулась.

— Нет ничего неприятнее, чем торопиться, когда только что приедешь, — сказала она.

Затем приветливая улыбка вновь озарила ее лицо, и она продолжала расспрашивать:

— Удалось ли тебе приобрести в Париже самые модные и красивые туалеты? Твоя мать писала, что ты собиралась заказать почти все свое приданое у знаменитого мистера Уорта, а он настоящий гений.

Вада почувствовала неловкость при упоминании слова «приданое», но решила пока ничего не говорить герцогине о том, что намерена отказаться выйти замуж за ее сына.

Этот брак задумали ее мать и герцогиня, — то был их совместный сговор. У Вады даже возникла мысль, что если герцогиня узнает о расстройстве их планов, то обязательно затеет что-нибудь нехорошее.

Словно угадав, что Вада думает о ее сыне, герцогиня сказала:

— Боюсь, моя дорогая, я разочарую тебя, но сегодня вечером тебе не удастся увидеть герцога. Вчера он неожиданно должен был уехать в Лондон, но обещал вернуться завтра во что бы то ни стало, и тогда вы встретитесь.

Сначала Вада почувствовала некоторое облегчение, но потом сообразила, что отсутствие герцога задержит ее в Англии дольше, чем она предполагала. Еще в поезде она решила, что, если удастся, все скажет ему в первый же вечер и поставит в известность, что не может выйти за него замуж. Уже на следующий день она могла бы вернуться в Париж. Но теперь это невозможно, и облегчение быстро сменилось тревогой. Вада думала о том, сможет ли отправить Пьеру телеграмму. Возможно, герцог и позволит ей это сделать.

Девушка обдумывала ближайшие планы, в то время как герцогиня увлекала ее за собой, направляясь к залу.

— Дорогая, ты узнаешь много интересного об этом замке и его истории, — пообещала она, когда они подходили к высокой резной деревянной лестнице. — Я помню, когда меня привезли сюда еще невестой, я была поражена его размерами. И знаешь, в нем царит такая дружеская атмосфера! Но ты сама скоро в этом убедишься.

— Все так красиво! — вымолвила Вада.

— Я была уверена, что тебе понравится, — вдова одобрила мнение Вады. — Все, что ты видишь в замке, переходит от одного поколения к другому и каждое, в свою очередь, вкладывает как можно большую лепту в богатство этого огромного дома.

Герцогиня остановилась на полпути вверх по лестнице, обратив внимание девушки на противоположную стену.

— Видишь вон тот флаг? — спросила она. — Его привез прародитель моего сына из Ватерлоо. А справа от него — трофей, завоеванный другим предком этой почтенной старинной семьи, он служил у Мальборо.

«Я бы пришла от всего этого в неописуемый восторг, если бы это как-то меня касалось», — отметила про себя Вада.

Она любила историю и всегда мечтала побывать в Англии, зная из учебников о многих замечательных событиях в жизни этой страны. Но теперь она будет жить во Франции, и английская история ее больше не волнует.

— Надеюсь, тебе понравится твоя спальня, — прервав размышления Вады, произнесла герцогиня своим тихим мелодичным голосом. — У нас ее называют «покоями королевы», и обычно невесты, приезжая в замок, спят здесь.

Интересно, как бы отреагировала герцогиня, узнав, что она ее обманывает, подумала Вада. Она не имеет права на «покои королевы», но сейчас не время говорить об этом.

Вскоре Вада увидела Чэрити. Под ее руководством две горничные в накрахмаленных чепцах и легких белых передничках распаковывали вещи. Они встали, когда герцогиня вошла в комнату, и присели в реверансе. Чэрити, на секунду забыв об американской независимости, сделала то же самое.

— Я уже сказала мисс Хольц, — герцогиня обратилась к Чэрити, — что у нее есть время переодеться. Ужин подадут в девять часов вечера.

— Вы так добры ко мне, — произнесла Вада.

— Мы все хотим, чтобы ты чувствовала себя здесь счастливой и была как дома, — сказала герцогиня в ответ.

Казалось, она специально сделала ударение на слове «дома», после чего удалилась из спальни, оставив Ваду со служанками.

Пока девушка принимала ванну и переодевалась к обеду, она не переставала думать о том, что за обедом окажется наедине с герцогиней и будет чувствовать себя неловко, если говорить придется только о помолвке, приданом и свадьбе.

Однако Вада напрасно беспокоилась. Когда без нескольких минут девять девушка спустилась вниз, в гостиной она увидела несколько человек, и среди них личного капеллана герцога, компаньонку герцогини — очаровательную женщину лет за пятьдесят, и замужнюю пару — кузена герцога с супругой, гостивших в замке.

Ваде показалось, что они с трудом сдерживают любопытство, которое тем не менее проглядывало в обращенных к ней взглядах. В то же время они обращались с ней как хорошо воспитанные люди, очень любезно, и в том, что они говорили, не было ничего нескромного или обидного для нее.

Поскольку герцогиня предположила, что Вада, должно быть, устала, вскоре после ужина все гости разошлись по своим комнатам.

Очутившись в «покоях королевы», в огромной кровати под пологом, державшимся на четырех столбиках-колоннах, Вала снова почувствовала себя неловко, прекрасно понимая, что ведет себя как настоящая обманщица.

«Когда увижу герцога, все ему объясню, — успокоила она себя. — И тогда наконец уеду в Париж».

Вада вспомнила, как герцогиня показывала ей картины с изображением герцога. Они были по всему дому, и на всех полотнах он выглядел белокурым голубоглазым английским аристократом. Герцогиня обратила ее внимание еще на один портрет сына — в мантии пэра, на котором он казался старше, чем на других, и внушал благоговейный трепет.

Портрет, как правило, отражает лучшие черты своего героя и редко передает его истинный характер и личность. Конечно, те портреты герцога, которые видела Вада, почти ничего не говорили о нем как о человеке и по ним невозможно было судить, сможет ли он понять, почему она отказывается выйти за него замуж.

Девушка думала и о том, что герцог таким образом лишается всех ее денег. А раз так, сможет ли она отдать ему то, чего он, судя по всему, с жадностью добивается? Это могло бы стать решением вопроса, как ей поступить со всеми своими миллионами.

Валу опять так устрашила мысль о собственном богатстве, что она невольно вздрогнула.

Ей казались немыслимым парадоксом предстоящие объяснения. Прежде всего с герцогом, который узнает, что не может претендовать на ее деньги, а это, должно быть, его расстроит. И уже потом — с Пьером, который презирает деньги, но она вынуждена ему сказать, что очень богата.

«В конце концов все образуется», — пыталась успокоить себя Вада. Она очень устала от предыдущей кошмарной ночи, которую пережила с трудом, и после долгой дороги. Наконец девушка успокоилась и погрузилась в глубокий сон.

На следующее утро она проснулась радостной и энергичной. Действие наркотика, который ей дал маркиз, прошло полностью, и Вада смогла по-настоящему восхититься замком и его сокровищами.

«Я никогда больше это не увижу, так что сейчас, пока я здесь, нужно все внимательно осмотреть и насладиться красотой замка и всем, что меня окружает».

Вада вспомнила, как примерно то же самое сказала себе в Париже, когда ей очень хотелось побывать в «Солей д'Ор»и Мулен Руж.

Последнее заведение снова вызвало у нее отвращение, и не только потому, что она была шокирована его откровенной непристойностью. Вада связывала с Мулен Руж впечатление, которое произвели на маркиза ее наивность и невинность. Впрочем, все это время она старалась поступать так, как говорил Пьер, — не думать о том, что произошло, забыть о черной магии и маркизе.

Замок представлялся Ваде страницей истории Англии, и, пожалуй даже, не одной, — а целой книгой, собранной из многих страниц.

Герцогиня попросила капеллана показать девушке замок и рассказать о нем. Капеллан, как выяснилось, был его хранителем, относился к замку с любовью, прекрасно знал его прошлое и все, что в нем находилось.

Он поведал Ваде о сражениях, в которых принимали участие мужчины этой семьи, начиная с времен Вильгельма Завоевателя.

Гранты — именно так называли в прошлом эту семью, дали Англии известных политиков, государственных деятелей, храбрых воинов и первооткрывателей новых земель, а один из них был даже пиратом во времена правления королевы Елизаветы I.

— Когда-то они были очень богаты — за счет трофеев, захваченных с испанских кораблей, — говорил капеллан, глубоко вздыхая. — Но шли столетия, деньги постепенно иссякли, и сейчас так много нужно сделать, чтобы реставрировать замок, но мы не можем себе это позволить.

Капеллан говорил так, будто замок и все угодья Грэнтамов были и его собственностью. Вада успела заметить, что подобное отношение было у всех, имевших касательство к этой семье.

Горничная сказала Ваде:

— Мы знаем, что в этой комнате становится прохладно, когда дует восточный ветер. А старший садовник невзначай обронил:

— В этом году мы ожидаем богатый, как никогда, урожай персиков.

«Прекрасно, что все считают себя частью единого целого, дорожат и гордятся замком», подумала Вада. Теперь она хорошо понимала стремление герцога поддерживать владения в хорошем состоянии, как это делали его предшественники.

«Он найдет себе другую спутницу жизни», — ободряла себя девушка. Вада всей душой желала, чтобы герцог был счастлив, как они с Пьером. Ей хотелось, чтобы все вокруг любили так же, как она. Мечтала, чтобы все истории имели счастливый конец, а окружавшие ее люди ощущали такой же восторг и радость, которые переполняли ее сердце.

День прошел быстро. Герцогиня и Вада одни пили чай в гостиной, когда неожиданно вошел герцог.

— О Давид, ты уже вернулся! — обрадовалась герцогиня, вставая ему навстречу. — Я так и знала, что тебе удастся успеть на ранний поезд.

Герцог шел по комнате, направляясь к ним. Вада отметила, что он действительно выглядит так, как его изображали на портретах, кроме того, что в жизни, пожалуй, более худощав и кажется значительно старше.

В сером сюртуке, в котором ездил в Лондон, герцог производил впечатление очень элегантного молодого человека. Он склонился, чтобы поцеловать мать в щечку, затем повернулся к Ваде и приветливо протянул ей руку.

— Я должен извиниться, что не смог вас встретить, мисс Хольц.

Его голос звучал мягко и дружелюбно, и, коснувшись его руки, девушка почувствовала, что больше его не боится. Ей казалось, что герцог поймет все, что она намерена ему сказать.

Он сел и стал рассказывать матери забавные истории, приключившиеся с ним в поездке. Вада заметила, что герцогиня очень любит своего сына.

«Возможно, если бы я не знала Пьера, — размышляла девушка, — то сейчас серьезно думала о том, что должна поступить так, как считает моя мать, и выйти замуж за герцога».

Но, полюбив по-настоящему, она понимала, что для нее брак с кем-то другим, не с Пьером, просто невозможен, сколько бы ее ни уговаривали согласиться.

Герцог выпил чашку чая, и герцогиня встала из-за стола.

— Сегодня у нас званый обед, — произнесла она. — Простите, что оставляю вас одних, я должна пойти прилечь. Меня очень утомляют такие вечера, если перед этим не удастся отдохнуть.

— Не беспокойся, мама, я позабочусь о мисс Хольц, — сказал герцог.

Он проводил герцогиню через всю комнату и открыл перед ней дверь.

Когда герцог вернулся к столу, Вада спросила, затаив дыхание:

— Могу я… быть откровенна с вами, ваша светлость?

— Ну конечно, — ответил он. — Может быть, мы пойдем в библиотеку, где я обычно провожу свободное время? Там намного уютнее, и нам не будут мешать слуги, которые сейчас начнут убирать чайную посуду.

— Так действительно будет лучше, — тихо сказала Вада.

Она последовала за ним, и они вошли в прекрасную, полную света библиотеку. Все ее стены от пола до потолка заполняли книги. Одно из окон было с эркером и выходило на озеро. Тут же стояли диван и глубокие мягкие кресла, обитые красной кожей.

— Вас уже знакомили с замком? — спросил герцог.

— Да, ваш капеллан любезно мне все показал и рассказал, — ответила Вада. — Замок поистине великолепен!

— Мне очень хотелось самому это сделать, — сказал герцог, — но поездка в Лондон была необходима, да и вас мы не ждали так скоро.

— Об этом я и хотела поговорить с вами, ваша светлость, — нерешительно произнесла девушка.

Герцог вопросительно взглянул на нее, видимо почувствовав, что она нервничает. Затем предложил:

— Не хотите ли присесть?

Вада покорно села на диван, и герцог придвинул к ней свое кожаное кресло.

— Что же вас беспокоит? — мягко спросил он.

— Я не могу… выйти за вас замуж, — вымолвила Вада.

Герцог ничего не сказал, продолжая внимательно смотреть на нее, и с интересом слушал, когда она продолжила: