Дуэль сердец

Джервас Уорлингем стоял, небрежно опираясь на стул, обтянутый гобеленовой тканью. Рядом с ним находились два человека, и Каролина мгновенно узнала в них сыщиков с Боу-стрит по ярко-красным жилетам, за которые их прозвали «красногрудыми». Оба полицейских были хмурыми и жилистыми и производили впечатление спокойной силы, характерной для всех людей этой профессии.

Возле них топтался краснолицый деревенский констебль, явно чувствуя себя неудобно и неловко, и вытирал пот со лба. Тут же был кучер Уорлингема, Джексон. У парадной двери стояло несколько лакеев; Бейтсон, который держался с полным достоинством и вел себя так, словно не происходило ничего необычного, находился неподалеку. Каролина с беспокойством думала, вернулась ли Мария. Она испытала огромное облегчение, когда увидела, что по коридору, ведущему в заднюю часть дома, идет лакей, за которым следуют Гидеон и мужчина, которого она никогда не видела, но которого сразу узнала как мистера Хакетта, благодаря его сходству с сыном.

Они выглядели несколько оробевшими от великолепия, в котором очутились, но когда Гидеон увидел Каролину, он ей улыбнулся. Жизнерадостное выражение его лица, блеск глаз мгновенно пробудили в Каролине надежду.

— Кто эти люди? — спросил лорд Милборн.

— Это мои друзья из цирка, дядя Френсис, — быстро сказала Каролина. — Вспомните, я вам о них говорила.

Лорд Милборн кивнул. Затем он взглянул на Джерваса Уорлингема.

— Вы желали поговорить со мной, мистер Уорлингем? Это касается тела, найденного сегодня утром в этом доме?

Медленно и в то же время с какой-то трудно описуемой наглостью Джервас Уорлингем выпрямился.

— Да, милорд.

— И как вы узнали об этом? — спросил лорд Милборн.

— Меня не удивляет то, что ваша милость задает мне такой вопрос, — тихо и сдержанно ответил мистер Уорлингем, — поскольку я покинул замок. Однако случилось так, что я провел ночь здесь, в деревне, у своего знакомого, некоего мистера Фейкена. Я намеревался утром отправиться в Лондон, но был разбужен в чрезвычайно ранний час двумя этими полицейскими, которые желали меня видеть по личному делу. Я разговаривал с ними, когда мой кучер Джексон, которого вы здесь видите, прибежал сообщить, что ливрейный грум, которого я вчера уволил по настоянию моего кузена за грубое обращение с одной из лошадей, исчез, и что глубокой ночью было слышно, как из замка раздавался его голос с криками о помощи.

— Кто это слышал? — спросил лорд Милборн.

— Мой слуга Джексон; вот он здесь, — ответил мистер Уорлингем.

— В самом деле? И что же он делал возле замка глубокой ночью?

— Одна из моих лошадей заболела, и он отправился одолжить попону в конюшне моего кузена. Кратчайший путь из дома мистера Фейкена в конюшню лежит через парк. Джексону приходилось бывать здесь несколько раз, и он знал дорогу. Когда он подходил к замку, стараясь никого не побеспокоить в такое время, то услышал, как мальчик зовет на помощь, но не осмелился вмешаться.

— Почему? — поинтересовался лорд Милборн.

— Ваша милость, поймите, ему это было неловко это сделать, особенно когда он сообразил, что голос мальчика доносится из библиотеки.

— Значит, он это понял? — спросил лорд Милборн.

— Да, он хорошо знаком с замком. Он не знал, что делать, но через некоторое время крики прекратились, и он решил, что все обошлось. Однако, когда утром мальчик не появился — я хоть и уволил его, но обещал доставить обратно в Лондон, поскольку нанимал его там, — Джексон забеспокоился и пришел ко мне рассказать о том, что слышал ночью.

— И вы сочли это важным? — спросил лорд Милборн.

— Естественно. Я нес за мальчика ответственность, хоть и уволил его по настоянию моего кузена.

— Поэтому вы убедили полицейских сыщиков, — сказал лорд Милборн, — отложить то, ради чего они прибыли из Лондона, и вместо этого сопровождать вас сюда для наведения справок по вопросу, который может оказаться неизмеримо важнее и касается вас лично?

— Если вашей милости угодно представить это таким образом, — ответил мистер Уорлингем, — то да. Но я, разумеется, тогда и понятия не имел, что тут замешано убийство.

— А когда вы услышали о таком предположении? — спросил лорд Милборн.

— Джексон отправился вперед, чтобы расспросить слуг, не видели ли они мальчика. Они ответили, что его тело обнаружено в библиотеке моего кузена.

— Понятно! Для вас это, конечно, явилось печальной новостью.

— Очень печальной, — подтвердил мистер Уорлингем. — Не могу поверить, что мой кузен способен на такое. К сожалению, только вчера я слышал, как он угрожал парнишке, так же, как слышал Джексон, его собственные грумы и, разумеется, ее милость.

Он поглядел на Каролину, и она содрогнулась — столько злобы было в его глазах. Но она стояла с гордо поднятой головой, надеясь, что ее чувства не отражаются на лице.

— Мне сообщили, что сказал лорд Брикон, — ответил лорд Милборн.

— Если нужно, мой слуга повторит, — сказал мистер Уорлингем. — Разумеется, со стороны мальчишки убивать попугайчиков моего кузена, чтобы отомстить ему, было сущей глупостью, но, на мой взгляд, милорд, наказание никак не соответствует преступлению! Кстати, где мой кузен? Или с моей стороны неуместно задавать такой вопрос?

— На этом этапе ведения дела предоставьте задавать вопросы мне, мистер Уорлингем, — ответил лорд Милборн и, повернувшись к сыщикам, спросил: — Этот джентльмен верно объяснил, почему вы здесь?

Человек постарше выступил вперед.

— Да, милорд. Мы разыскивали мистера Уорлингема, поскольку у нас имеется ордер на его арест за долг в две тысячи гиней.

Каролина чуть вздрогнула. Она вспомнила, что как раз такую сумму Джервас Уорлингем пытался получить у нее шантажом. По-видимому, ему срочно нужны были деньги.

— Но, прежде чем вы увезли его в Лондон, он убедил вас заехать в замок, потому что исчез мальчик, а его кучер рассказал зловещую историю о том, что слышал, как мальчик зовет на помощь?

— Совершенно верно, милорд.

— Благодарю вас.

Лорд Милборн взглянул на Гидеона.

— Кто ты, мальчик? — спросил он.

— Я — Гидеон Хакетт, ежели вашей милости угодно, а это — мой папаша.

Хакетт почтительно поклонился.

— Ты можешь рассказать нам что-либо, представляющее интерес для дела? — обратился лорд Милборн к Гидеону.

— Да, милорд. Вчера эта леди попросила нас две-три ночи смотреть в оба, потому боялась, как бы чего не вышло. Мы с папашей так и сделали. Шли мы неподалеку от дома, когда услыхали крик. Мы скорей туда, притаились, глядь — джентльмен этот, — Гидеон ткнул большим пальцем в сторону Джерваса, — схватил парня. Паренек-то хлипенький, но дрался знатно — и кулаками тузил, и брыкался, и вопил, что было мочи.

Мы притаились в кустах. Тогда нам и не стукнуло, чего затеял этот щеголь. Вдруг — проклят буду, если этот подозрительный малый не подскакивает и не трахает парнишку жутким ударом сзади по башке. Он падает прямо как камень. Только он свалился на землю, как джентльмен хлопнулся на колени и схватил его за горло. Мы с него глаз не сводим. Темно было, это точно, но мой старик и я думаем, что он, верно, придушил парнишку, потому как тот больше ни разу не пикнул. Затем джентльмен встает, берет кнут и бьет мертвеца. Никогда еще не видывал, чтобы мертвеца пороли, — мне прямо все кишки вывернуло. Тут второй тип говорит: «Достаточно, сэр», — и джентльмен останавливается. Сдается мне, что он делал это с наслаждением, потому как улыбался, чуть ли не до ушей. Здоровенный малый поднимает парнишку — мертвее и быть не может — себе на плечо, и идут они в сторону замка. Вот чего я видел, милорд. Побожиться могу, говорю чистую правду.

Гидеон умолк, и наступила напряженная тишина. Все смотрели на него. Каролина судорожно вцепилась в кресло. Тишину нарушил мистер Уорлингем.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Отлично придумано, и мальчишку хорошо поднатаскали, но едва ли вы, ваша милость, поверите россказням цыган и браконьеров. Без сомнения, леди Каролина с ее хорошо развитым воображением сочинила эту сомнительную байку, но она должна найти более надежных свидетелей, если хочет, чтобы им поверили.

Лорд Милборн взглянул на него, а затем обратился к мистеру Хакетту:

— Вы можете что-нибудь добавить к показаниям вашего сына?

— Только вот это, милорд.

Мужчина подошел ближе. Он немного прихрамывал и держался очень напряженно — видимо, все еще болели раны, полученные от тигра. У него было честное лицо, и Каролина чувствовала, что лорд Милборн отнесется к нему с доверием. Приблизившись к главному судье, мужчина вытянул руку. На раскрытой ладони лежал какой-то маленький предмет.

— Что это? — спросил лорд Милборн.

— Пуговка, милорд. Парнишка оторвал ее у этого джентльмена, когда отбивался. Она упала в траву. Мы нашли ее после их ухода.

Каролина чуть слышно ахнула. Лорд Милборн протянул руку и взял пуговицу. Пока он ее рассматривал, легко было заметить, что она оторвалась с кусочком ткани — тонкого сукна оливкового цвета, из какого шьют только очень элегантное мужское платье.

Лорд Милборн повертел пуговицу в руках, затем поднес к глазам лорнет.

— Монограмма! — негромко произнес он. Наклонившись вперед, Каролина увидела золотую пуговицу с огранкой в центре.

В наступившей тишине лорд Милборн отчетливо сказал:

— Монограмма читается как инициалы «Д» и «У», переплетенные между собой. Что вы на это скажете, мистер Уорлингем?

Лицо Джерваса Уорлингема побелело; он облизал губы.

Однако в тот момент, когда он готов был заговорить, раздался стук открываемой лакеем двери, и в холл, тяжело ступая, вошел человек. Все обернулись, и Каролина увидела Джейсона Фейкена.

Он был еще более обтрепанным и неприятным, чем обычно. За руку он тащил пожилую женщину, лицо которой Каролине показалось смутно знакомым. Она была в аккуратном чистом платье, с накинутой на плечи шалью и в черном чепце. Руки ее дрожали, а глаза казались обезумевшими от страха.

Джейсон Фейкен дотащил ее до середины холла, отпустил и прошел прямо туда, где стоял мистер Уорлингем. Подойдя к нему вплотную, он что-то тихо сказал. Слов его никто не разобрал, но ответ мистера Уорлингема слышали все.

— Черт возьми, почему ты не отыскал ее раньше, болван? — гневно воскликнул он. Вслед за тем, поглядев на лорда Милборна, он с усмешкой сказал: — Что ж, если должен состояться суд, я требую, чтобы меня судили равные мне по рангу — пэры24.

ГЛАВА 15

Воцарилась изумленная тишина. Затем лорд Милборн тихо сказал:

— Сэр, назовите причину такого требования.

— Причина эта, милорд, в том, что законным лордом Бриконом в действительности являюсь я. Человек, который до сих пор именовал себя таковым, жил в этом замке и объявил себя владельцем поместья, является — и у меня есть тому доказательства — не кем иным, как самозванцем.

Каролина издала невнятное восклицание и была готова заговорить, если бы лорд Милборн не взглянул в ее сторону — она поняла, что он просит ее молчать.

— Это доказательство здесь, при вас, мистер Уорлингем? — спросил лорд Милборн медленно и спокойно, своим невозмутимым видом в значительной степени снижая драматизм ситуации.

В ответ Джервас Уорлингем кивнул Джейсону Фейкену. Горбун прошел через холл, схватил за руку женщину в черном чепце и потащил ее вперед.

— Вот эта женщина может представить нужное доказательство, милорд, — сказал он громко грубым голосом.

— Минуточку, — остановил его лорд Милборн. — Ваше имя?

— Джейсон Фейкен.

— Профессия?

Горбун заколебался, затем угрюмо ответил:

— Юрист.

— Практикующий?

Вновь наступила короткая пауза, прежде чем он сказал:

— Раньше я служил в конторе «Розенберг, Спэрроу и Кохен».

Каролина тихонько ахнула. Все вставало на свои места.

Теперь ей стало совершенно ясно, где Джервас Уорлингем получил информацию о том, что сэр Монтегю шантажирует его кузена. Джейсон Фейкен послужил связующим звеном между неблагоразумным поведением Мелиссы и убийством возле разрушенного домика. Джервас Уорлингем, располагая сведениями, которые предоставил ему уволенный служащий конторы, действовал так, что ни Розенберг, ни сэр Монтегю даже и не подозревали, что он в курсе их дел.

Сведения эти явились еще одним средством, которое он использовал с целью избавиться от кузена. Должно быть, подумала Каролина, Джервас Уорлингем каким-то образом разузнал о том, как умер покойный лорд Брикон, и решил, что, если Вейна обвинят в убийстве, будет сравнительно легко доказать: его преступные наклонности — наследственные. Однако его утверждение, что Вейн — самозванец, это что-то новенькое.

Каролина вдруг вспомнила, как мистер Уорлингем вошел в холл в тот момент, когда Вейн показывал ей портреты своих предков. Тогда он заметил, что светловолосый Вейн не похож на большинство из них. Доркас с поразительной непочтительностью позволила себе вмешаться в разговор! Быть может, она, сама того не подозревая, дала Джервасу Уорлингему ключ к какой-то неведомой тайне, о которой не знал даже Вейн? Каролина почувствовала, как от невероятного возбуждения у нее заколотилось сердце.

— Хорошо, мистер Фейкен, — произнес лорд Милборн, — теперь можете продолжать.

— Рядом со мной, — заговорил горбун, — миссис Дженкс. Она-то и даст вашей милости неопровержимое доказательство правдивости утверждения моего клиента, что он действительно истинный и законный лорд Брикон.

С этими словами он потряс женщину за плечо. Та вскрикнула от страха. Он тут же повернулся и приблизил к ней свое уродливое злое лицо:

— Говори! Рассказывай его милости все, что знаешь! Женщина начала плакать. Джейсон Фейкен опять потряс ее за плечо. И вдруг неожиданно произошла заминка.

— Стойте! — произнес чей-то голос.

Все обернулись и посмотрели на верх лестницы, откуда раздавался голос. Каролина увидела Доркас. Гневное и суровое выражение ее худого лица вызывало почтительный страх.

Женщина в черном чепце закрыла лицо руками. Доркас быстро спустилась вниз, прошла через холл и встала рядом с ней.

— Марта Дженкс! — яростно набросилась она на женщину. — Ты что, из ума выжила? Неужто ты посмеешь нарушить страшную клятву и расскажешь о том, о чем поклялась никогда не раскрывать рта?

Женщина громко всхлипнула и, убрав руки от лица, сцепила их вместе.

— Ничего не попишешь, Доркас, — запричитала она. — Пришлось мне прийти… они заставили. Они поймали моего Тома с… зайцем в руках и нашли у него в кармане… сеть. Его посадят в тюрьму и отправят за море… если я не сделаю, как велит этот джентльмен.

— Пускай отправят, — отрезала Доркас; в голосе ее звучало презрение. — Уж лучше это, чем моя родная сестра станет предательницей.

Миссис Дженкс заломила руки.

— Хорошо тебе говорить, Доркас… но Том мой сын… сердце мое не выдержит… глядеть, как его увозят… и всего-то за мальчишескую проделку.

Доркас опять была готова заговорить, но вмешался лорд Милборн.

— Я требую тишины, — четко произнес он, глядя на Доркас. — Как ваше имя?

Каролина думала, что Доркас не ответит, — в гневе она, казалось, не видела никого, кроме своей сестры, которая теперь рыдала, не сдерживаясь. Но многолетняя привычка служанки выполнять приказания взяла верх. Она поклонилась и ответила:

— Меня все здесь зовут Доркас, милорд; я личная горничная вдовствующей леди Брикон.

— Совершенно очевидно, Доркас, что вы обладаете сведениями, которые хранили в тайне и которые теперь должны быть раскрыты. В данный момент решается судьба и жизнь двух человек. Один из них — его милость лорд Брикон, а второй — его кузен мистер Джервас Уорлингем. Помимо того, вне всякой связи с обвинением в убийстве, которое будет выдвинуто против одного из этих джентльменов, мистер Уорлингем утверждает, что он — законный владелец замка и всех относящихся к нему земель. Он говорит, что его доказательство в руках этой женщины, которую вы назвали своей сестрой. Но мне кажется, она не в состоянии говорить связно. Поскольку вы, Доркас, знаете ничуть не меньше, не лучше ли рассказать, что вам известно? Теперь уже бесполезно что-либо скрывать, рано или поздно все тайное станет явным.

Пока он говорил, Доркас пристально смотрела на лорда Милборна, но по выражению ее лица было трудно что-либо понять. Только когда он замолчал, она вновь повернулась к сестре, стоявшей рядом, и тихо спросила:

— Что ты рассказала, Марта?

— В… все, — прозвучало в ответ; теперь женщина впала в такое отчаяние, что, казалось, вот-вот упадет на пол; Доркас и Джейсон Фейкен одновременно протянули руки, чтобы поддержать ее.

— Усадите ее, — распорядился лорд Милборн. Когда это было исполнено, женщина опустила голову почти на колени и продолжала плакать, но уже тихо.

— Ну-с, Доркас, — произнес лорд Милборн.

— Да, давайте послушаем чистую правду, — презрительно усмехнулся мистер Уорлингем.

Доркас взглянула на него через весь холл:

— Я-то расскажу правду, сэр, — сказала она зловещим тоном, — да только теперь она будет для вас слабым утешением.

Она повернулась к лорду Милборну:

— Милорд, если я начну рассказывать, то открою тайны не свои, а моей хозяйки. Это приказ?

— Боюсь, что так, Доркас, — ответил лорд Милборн, — ибо, насколько я понял, тайны эти касаются сына вашей хозяйки»

— Да, милорд.

— Говорите. Голос Доркас звучал ровно, но Каролина видела, что пальцы рук, сложенных вместе на переднике, побелели.

— Я стала личной горничной у хозяйки, — начала Доркас, — с тех пор, как она была еще совсем молоденькой. Жила она на севере, да и мой собственный дом тоже был тогда неподалеку. Отец у меня был рыбаком. Хозяйка моя выросла и как-то после суровой северной зимы заболела; семейный доктор посоветовал поехать на юг. После некоторых споров было решено, что она поедет навестить моих родителей — они только что перебрались в рыбацкую деревушку возле Плимута.

Мы отправились туда, моя хозяйка и я и через несколько недель, проведенных в более мягком климате, ее здоровье значительно улучшилось. Она стала радоваться жизни и часто выходила в море с моим отцом или отправлялась на прогулки. Вот так она и познакомилась с одним джентльменом…

— Можно узнать, как его звали? — вмешался лорд Милборн.

— Ройд, — ответила Доркас. — Мистер Ройд. Моя хозяйка виделась с ним каждый день и очень скоро призналась мне, что влюблена. Я страшно перепугалась, узнав об этом, потому что отец моей хозяйки, полковник Стюарт, вдовец, был человек суровый и гордый. Я твердо знала, что ни при каких обстоятельствах он и слышать не захочет о поклоннике, с которым его дочь познакомилась таким неподобающим образом.

Потом я очень хорошо знала, что мистер Ройд вовсе не богат, хотя это был прекрасный, хорошо воспитанный джентльмен, и при других обстоятельствах моя хозяйка была бы с ним очень счастлива.

То так, то эдак я уговаривала хозяйку вернуться в Йоркшир. Она отказывалась. И вот несколько дней спустя приходят они ко мне, раскрасневшиеся от счастья, и говорят, что обвенчались. Заплакала я от ужаса, а они мне говорят, чтобы я не расстраивалась. «Теперь мы поедем вместе и расскажем отцу, — говорит моя хозяйка. — Одна бы я побоялась, а рядом с мужем мне ничего не страшно».

Было решено, что мы отправимся на север через неделю, а за день до того, как ехать, мистер Ройд, мой хозяин теперь так о нем думала — отправился в Плимут уладить все с поездкой и взять деньги из банка.

День клонился к вечеру, а он не возвращался. К ночи хозяйка моя совсем извелась от беспокойства. Мы сидели рядышком и с тревогой и страхом ожидали его. Утром, когда он так и не появился, она просто обезумела. В конце концов, от мальчишки-оборвыша мы узнали, что мистера Ройда насильно завербовали военные, когда он шел по улицам Плимута. Увели его на британский военный корабль «Триумф», который отплыл в то же утро.

Услыхав такие новости, хозяйка моя без чувств упала на пол. Я даже думала, что она при смерти. Но дальше было еще хуже. Неделю спустя мы узнали, что в Ла-Манше французы обстреляли «Триумф». Силы были неравные, только вмешательство других британских кораблей в последний момент спасло «Триумф» и его команду от плена. После этого корабль вернулся в порт лишь с горсточкой убитых и раненых. Мы узнали, что среди убитых был мистер Ройд.

Несколько недель я думала, что моя хозяйка не выживет, но, в конце концов, она чуточку оправилась, хотя настроение у нее было подавленное. К тому времени нам непременно нужно было возвращаться в Йоркшир. Полковник Стюарт прислал письмо, требуя возвращения дочери; пришлось мне повертеться, объясняя, отчего она задерживается.

Мы вернулись назад, но было незаметно, чтобы перемена обстановки пошла моей хозяйке на пользу. Она была не в состоянии рассказать отцу о том, что вышла замуж; надо сказать, о муже своем она не говорила ни с кем, даже со мной. Стоило только упомянуть его имя, как начинались такие рыдания, что было бы просто неразумно огорчать ее.

Ко всему она относилась безучастно; а примерно через месяц после нашего возвращения я узнала то, чего больше всего опасалась, — моя хозяйка ждала ребенка. Она панически боялась, как бы ее отец не узнал об этом. Страшилась она не без основания. Полковник Стюарт никогда не простил бы ее за то, что она вышла замуж без его согласия, а узнай он, что от этого брака будет ребенок, мог бы сурово и жестоко наказать мою бедную хозяйку.

Мы хранили это в секрете до тех пор, пока не начали бояться, что ее положение могут заметить. Тогда хозяйка сказала отцу, что, поскольку близилась зима, самые суровые месяцы ей лучше было бы провести на юге. К счастью, полковник Стюарт сам собирался ехать в Шотландию и согласился, чтобы его дочь вернулась к моим родителям. Так мы оказались в Плимуте. Там у моей хозяйки и родился ребенок. Это был мальчик. Окрестили его Вейном — таким было второе имя мистера Ройда.

Доркас помолчала немного. Никто не произнес ни слова. Все, включая и лорда Милборна, напряженно слушали ее рассказ. Он наклонился вперед, подперев рукой подбородок.

— Теперь, — продолжала Доркас, — нашей заботой стало найти женщину, которой можно было вверить заботы о младенце. Это был прелестный мальчик. Хозяйка моя обожала его и слышать не хотела о том, чтобы отдать его в приют. Мои родители состарились и хворали, иначе обязательно оказали бы ей такую услугу, потому что полюбили мою хозяйку, как любили ее все, кто хорошо знал. Тогда-то я и подумала о своей сестре Марте. Она вышла замуж за фермера по фамилии Дженкс и жила в Какхерсте. Я поехала к ней; она согласилась взять ребенка на воспитание, и я вернулась к хозяйке в Плимут. Мы отправились обратно в Какхерст, где и передали младенца моей сестре, а сами с хозяйкой остановились здесь, в гостинице. Мы намеревались пробыть в ней ночь или две, а потом вернуться в Йоркшир, но, когда настало время уезжать, хозяйка не могла оторваться от сына. Она обожала малыша, тем более что он стал для нее последней памятью о человеке, которого хозяйка глубоко любила и не могла забыть. Каждый день я предлагала уехать, и каждый день она находила всяческие отговорки и все время проводила на ферме с мастером Вейном, нянчила его, ласкала, горевала оттого, что должна его покинуть и вернуться домой на север.

Тогда-то она и встретила милорда Брикона. Мы возвращались с фермы в деревню и проходили через владения его милости, хотя и не знали этого. Милорд ехал верхом. С первого же момента, как он увидел мою хозяйку, стало ясно, что он очарован ею. Он настоял, чтобы она отобедала с ним в замке; не прошло и нескольких дней, как он предложил ей руку и сердце.

Рассказывая мне об этом, она добавила: «Понимаешь ли ты, что это значит, Доркас? Если я выйду замуж за лорда Брикона, я смогу видеться с сыном! Я буду рядом с ним — моим малышом, моим сыночком, моим маленьким Вейном». В конце концов, после некоторых колебаний, она приняла предложение его милости, и мы намеревались ехать на север, чтобы сообщить эту новость полковнику Стюарту. Но в то самое утро, когда мы должны были выезжать, хозяйка моя получила печальное известие о смерти отца. Он скончался от удара в доме друга. Хотя хозяйка моя и боялась своего отца, она очень горевала, ведь у нее было мало родных. Лорд Брикон был сама доброта. Когда же горе ее поутихло, он настоял на том, чтобы она сразу вышла за него замуж, дабы он мог защитить ее и утешить. Они тихо обвенчались здесь, в часовне замка, в присутствии лишь нескольких свидетелей.

Через девять месяцев после свадьбы у моей хозяйки родился второй ребенок, тоже мальчик, но совсем не такой, как тот, каким был благословлен ее первый брак. Этот младенец был слабенький. Через два часа после рождения с ним случились конвульсии; так они и продолжались с разными промежутками, что бы я ни делала. Но его милость был вне себя от радости, что у него появился наследник. Он осыпал мою хозяйку подарками, а уж для своего сына ничего не жалел.

К несчастью, здоровье хозяйки вызывало серьезное беспокойство, и врач высказал предположение, что перемена климата может пойти на пользу и ей, и младенцу. Мы должны были ехать в Бат, и его милость отправился вперед, чтобы подготовить все к нашему приезду. Мы с хозяйкой должны были выехать на следующий день. Карета еще только подъезжала к дверям, а у бедного младенчика начались судороги. Я уж подумала, что пришел его последний час, но он отдышался, и я на руках снесла его в карету к хозяйке. После родов она выходила из замка раза два, не больше, и теперь, когда я уселась рядом с ней, она прошептала:

— Доркас, я велела кучеру остановиться у фермы. Я должна поглядеть на моего маленького Вейна; не могу я уехать, не повидав его. Я сказала слугам, что ты хочешь попрощаться со своей сестрой.

Это было неосторожно, но у меня язык не повернулся возразить ей. Как только мы подъехали к ферме, она бросилась на кухню, выхватила своего сыночка из деревянной колыбели, прижала к себе и осыпала крошечное личико поцелуями. Я едва удержалась от слез! «Посмотри на него, Доркас, — воскликнула она, — как он прекрасно выглядит! Смотри, он мне улыбается! О Вейн, Вейн, как я люблю тебя, мое сокровище!»

В этот момент бедняжка, что был у меня на руках, заплакал. Я поглядела, сравнивая двух малышей одной матери, и — да простит меня Господь! — дурная мысль пришла мне в голову. Я твердо знала, будто кто мне сказал, что младенцу, лежавшему у меня на руках, жить осталось недолго. Дни его сочтены. Я знала, что никакой уход, никакие деньги не удержат его на этом свете. Я шепотом сказала своей хозяйке, что удумала. И теперь вижу, как она на меня поглядела: сначала с ужасом, а потом с надеждой и радостью, которые изменили ее лицо прямо у меня на глазах.

— О Доркас! — только она и вымолвила. Мы рассказали обо всем моей сестре, и она поклялась всем, что есть святого, не говорить об этом ни единой живой душе. Поменять покрывальца было минутным делом. Поменять одежду было невозможно — мастер Вейн оказался раза в два, а то и боль-ше, крупнее своего бедного сводного братца. Когда миледи возвращалась в карету, она шла бодрым шагом, глаза ее сияли; она собственноручно несла мастера Вейна. Его она не доверила и мне.

Когда мы прибыли в Бат, трудно было сделать так, чтобы его милость ничего не заподозрил. Может, нам бы это и не удалось, если бы по делам, связанным с поместьем, милорду не пришлось вернуться в замок. То короткое время, что он был в Бате, мы исхитрились удержать его в неведении: всякий раз, когда его милость желал видеть младенца, я говорила, что он спит, и его ни в коем случае нельзя тревожить.

Из Бата мы вернулись через несколько месяцев. Неоднократно хозяйка моя писала его милости, что воздух и перемена климата сотворили чудо, и теперь малыш вырос и окреп.

И хозяйка моя тоже чувствовала себя гораздо лучше во всех отношениях. Даже печальное известие о том, что второй ее сын умер через неделю после нашего отъезда, не могло омрачить радости, какую она чувствовала, прижимая к себе дитя мистера Ройда.

Вот и весь мой рассказ, милорд. Если моя хозяйка и поступила дурно, винить в этом нужно не ее, а меня. Господь мне судья; я сделала тогда, как лучше для хозяйки — потому что я служила ей, как служу сейчас, и буду служить всегда.

Доркас закончила рассказ и прикрыла глаза руками. Она не плакала, но Каролине показалось, что она трет глаза, словно они у нее болят. В продолжение всего рассказа она неотрывно смотрела на лорда Милборна. Он же теперь снова сел прямо и, помолчав немного, очень мягко произнес:

— Благодарю вас, Доркас.

Затем он взглянул на мистера Уорлингема.

— Я думаю, что ваше утверждение доказано, сэр, — коротко сказал он, — но я обвиняю вас в убийстве мальчика-грума, ранее находившегося у вас в услужении, с намерением скрыть это и переложить вину на невинного человека. За вами сохраняется право защиты. Он повернулся к констеблю:

— Констебль, с помощью присутствующих здесь полицейских сыщиков препроводите этого джентльмена и его слугу Джексона в Мейдстонскую тюрьму до суда, который состоится в назначенное время.

Констебль, слушавший разбирательство дела с раскрытым ртом, вытянулся:

— Будет исполнено!

Лорд Милборн перевел взгляд на Гидеона и его отца:

— Вы оба потребуетесь для дачи показаний в суде, — сказал он. — В должное время вам сообщат, куда и когда необходимо явиться. Вы должны оставаться здесь и до тех пор никуда не уезжать. Вам понятно?

— Да, милорд!

Они поклонились, после чего лорд Милборн поднялся.

Каролина тоже встала и с удивлением заметила, что Доркас по-прежнему не сводит глаз с лорда Милборна. Он повернулся, и на его лицо упал свет. Доркас широко раскрыла глаза, и что-то быстро спросила. Каролина не разобрала, что именно, но лорд Милборн, видимо, понял, так как кивнул головой.

— Да, Доркас, — ответил он.

Женщина издала восклицание и всплеснула руками, но лорд Милборн, повернувшись к Каролине, сказал:

— Дорогая, проводи меня к вдовствующей леди Брикон. Мне нужно с ней поговорить.