Очерки по истории Русской Церкви

Поэтому Лаврентий не без заносчивости попрекал своих оппонентов: «греческих правил у вас нет. Откуда у вас взялись греческие правила?» На это московские богословы отвечают своей теорией опоры на греческие тексты старой, до-флорентийской эпохи. Илья и Онисимов поясняют: «Киприан, митрополит Киевский, когда пришел из Царьграда на русскую митрополию, привез с собой тогда правильные книги христианского закона с правилами на греческом языке, и перевел на славянский язык. И Божиею милостию доныне пребывают без всяких смутов и прикладов новых вводов. Да и многие книги греческого языка старых «переводов» есть у нас. А иные, которые книги печатные греческого же языка входят к нам и, будет, сойдутся с старыми «переводами», мы их принимаем и любим. А будет что в них приложено новое, мы тех не принимаем, хотя они тиснуты и на греческом языке, ибо греки живут ныне в великих теснотах, в странах неверных, и не могут печатать по своему обычаю». На это Лаврентий сдался и сказал: «и мы новых переводов греческого языка книг не принимаем». В заключение Лаврентий благодарил собеседников за поучительное осведомление, т. к. «много просвещения обрел душе моей». И дивился великой премудрости православного государя святейшего кир Филарета».
      Доклад об этих собеседованиях патриарху Филарету привел его в смущение. Если бы эти беседы были формой предварительной цензуры, было бы другое дело. А теперь это было, к сожалению, уже по напечатании книги. Попутно патриарх сознал, что и самая форма книги Лаврентия, неведомый для Москвы «Катехизис» и ее содержание должны играть исключительную роль в богословии, и что без соборного суждения такую книгу пускать в ход нельзя. И дал приказ не выпускать книгу из типографии. Она там и осталась до новых переделок, а в данном Лаврентию виде она сохранена лишь в нескольких экземплярах и без выходного листа. Этот опыт с публикацией новой богословской книги обнаружил школьную немощь Москвы.
      От случая к случаю довольно ярко вскрывалась пред руководителями Руси после Смуты недостаточность ее просветительных средств и необходимость перевооружиться не только политически, военно, социально экономически, но и культурно, духовно, школьно. Соблазны возникали за соблазнами. Сама Смута была общим и глубоким соблазном народа. Теперь наступил период успокоения и укрепления страны не только материального, но и духовного. Вопиющая отсталость Москвы от взволнованного реформацией Запада и даже от гонимого в Польше русского православия состояла в полном отсутствии систематической общей и богословской школы. Только что приведенная иллюстрация показывает нам, как самые избранные и умные начетчики Москвы не в силах были разобраться в выдвинутых временем и неизбежных вопросах. Как не еретичен был Запад, как ни латинизована была соседняя Литовская Русь, но сила Запада и Литвы была в просвещении, основанном на систематической школе. Итак, пред умами церковных людей вырос незаметно вопрос об учреждении на Руси школы.
      Предварительно еще одна иллюстрация. Смута забросила в самое сердце Москвы не только потребность усвоения научно-утилитарных и технически военных заимствований с Запада, но и духовную муть Запада. Как мы видели уже в предшествующем периоде, к нам приражалась в виде стригольничества, жидовства и сопутствующих им протестантско-сектантских соблазнов отрава религиозного разномыслия. А за ней и прямого нигилистического вольномыслия. Вспомним пример митр. Зосимы. Патр. Филарету пришлось считаться с случаем такого вольномыслия на верхах московского общества. Князь Иван Хворостинин был увлеченным западником. При Лжедимитрии был в польской партии. Хулил русскую религиозность, отрицал посты, так что уже при царе Василии Шуйском, во избежание соблазна, заключен был в Иосифов монастырь. С прибытием Филарета на патриаршество, дело Хворостинина не улеглось. Очевидно, виновник соблазна не держал языка за зубами и в монастырском заключении. Филарет счел нужным провести формальный судебный процесс. Начат был «обыск». Припомнили все сначала. Как он открыто шумно отрицал церковные молитвы, порицал святых угодников, заявлял, как его духовные предки — «жидовствующие», что воскресения мертвых не будет, сам не ходил в церковь и даже за это бил своих слуг. Упивался своими дерзостными отрицаниями и воображал себя гением, имеющим право презирать окружающую среду. Заносчиво заявлял: «На Москве людей нет, все народ глупый, жити не с кем!.». После нового обыска, Хворостинина опять отправили в заключение уже в далекий Кирилло-Белозерский монастырь, где — предполагалось — могла храниться заволжская мягкая традиция по отношению к «еретикам». Результат точно не известен, но предание гласит, будто Хворостинин там покаялся.

Начало школы

      После бесплодных воздыханий Геннадия Новгородского в ХV в. и Стоглавого собора о заведении училищ, иезуит Антоний Поссевин предлагал Ивану Грозному посылать русских юношей в Рим в униатскую коллегию св. Афанасия, или в иезуитские школы Литвы.
      Грозный, заведя типографию в 1560 г., учредил при ней и школу по латинскому образцу. Но старые переписчики книг «разнесли» новых конкурентов, и типографам и учителям, Ивану Федоровову и Петру Мстиславцеву, пришлось бежать в Литву. Вновь подняли вопрос о школе греки при учреждении патриаршества. Писали об этом в Москву Александрийские патриархи: и Сильвестр и Мелетий Пиг.
      Продолжали поднимать этот вопрос и с Запада. Сигизмунд III предлагал царю Борису устроить латинские училища в Москве и других городах для польских людей, проживающих на Руси.
      Борис и сам думал устроить в Москве для русских, кроме низших и средних школ, даже университет. Борис предлагал боярам пригласить профессоров из Германии, Франции, Испании и Англии. Но бояре в Думе отклонили этот проект. Особенно духовенство. До сих пор, дескать, в Руси было единоверие, а с разноязычием и иноверием наступит и разноверие. Тогда царь Борис лично уговорил некоторых бояр отправить нескольких молодых людей по собственной инициативе и на свой страх для образования в Западную Европу. Нашлось 18 юношей, уехавших на Запад сушей и морем через Архангельск. Впоследствии только один из них, известный Котошихин, вернулся домой. Другие увлеклись Западом, поженились, переменили веру, двое сделались англиканскими священниками, вообще пропали для России. Затянувшаяся, отпугнувшая своим террором, Смута, конечно, была главной причиной горечи мысли и боязни возвращения в дорогое отечество. В наши дни мы это понимаем.
      Самозванец опять подымал вопрос об университете. После Смуты отрицательная реакция на все западное закрыла вопрос о школе в этой форме. Но оживила его в форме создания школы греческого, православного образца. Старцы, как Арсений Глухой и Антоний, изучают греческий язык даже самоуком. Типография и книжное издательское дело вызывают среди справщиков преемство этой традиции — греческой грамоты, потерпевшей крах при Грозном. Школа и теперь зарождается около типографии.
      Патр. Филарет, сильно предубежденный против даже западнорусских православных школ, завел переписку с греками. В результате ее, в 1632 г., в Москву прибыл протосинкелл Александрийского патриарха Кирилла Лукариса, архимандрит Иосиф, ученый, бывавший в Западной Европе, но знавший и славянский язык, частично и русский. Еще иеромонахом он посылался тем же патриархом Кириллом в Киевские пределы «для науки и утверждения веры». Там он пробыл около двух лет. Еще в 1623 г. он из киевщины наезжал и в Москву за милостыней. Москва его знала и захотела его удержать в качестве организатора задуманной школы. Он согласился. К патр. Кириллу в 1632 г. от имени царя и патриарха было послано письмо с просьбой уступить Москве Иосифа: — «быти ему в нашем государстве и служити нам духовными делы: переводити ему греческие книги на словенский язык и учити на учительном дворе малых ребят греческого языка и грамоте, да ему же переводити книги с греческого языка на словенский язык на латинские ереси». В следующем 1633 г. патр. Кирилл Лукарис, ставший уже КПльским патриархом, прислал царю и патриарху ряд греческих книг против латинства для перевода их Иосифом. Писал, что по просьбе царя и патриарха он продолжает подыскивать и других учителей для Москвы. Но учителя не подъехали, Иосиф в 1634 г. скончался, и греческая школа с ним временно закрылась. Еще раньше, за несколько месяцев в 1633 г. умер сам патр. Филарет в возрасте около 80 лет, не насадив и не укрепив техники просвещения, до идеи которого он, как и вся Русь, дошли, так сказать, горьким эмпирическим путем. Школьный вопрос временно замирает до правления патриарха Иосифа, до 1640 г. и 1645 г.

К характеристике патр. Филарета

      Патр. Филарет являет собой на фоне других русских иерархов особую фигуру по своему исключительному положению родного отца царя. Он «соцарствовал» своему сыну. Все прошения — челобитные подавались на имя не одного только царя, но вместе и «Великого Государя, Святейшего Патриарха». Доклады о государственных делах выслушивались царем совместно с патриархом. Указы и грамоты верховной власти в большинстве писали от лица двух суверенов. Иностранные послы представлялись также им обоим, иногда и отдельно патриарху, но с тем же полным церемониалом. Во время отъездов из Москвы того или другого, царь и патриарх по государственным делам сговаривались путем переписки. Иногда по чисто государственным вопросам распоряжения давал один Филарет.
      Исключительная полнота власти патр. Филарета оставила свой след в расширении судебной и финансовой власти в его обширной патриаршей епархии. В пределы ее входило более сорока городов. И вот царским указом 1625 г. в пределах ее были отменены все так наз. «несудимые грамоты» отдельных церквей, монастырей, и все последние были переданы во власть патриаршую. По всем делам административным и судебным, кроме всегдашнего исключения дел уголовных: — «разбойных, татиных и кровавых», рядили и судили патриаршие бояре и чиновники. Все бывшие государственные пошлины и дани, и свои церковные новые оброки и дани, все ведались и поступали в казну патриарха. Конечно, такая широта власти патриарха не существовала ни до, ни после Филарета, но все же в длительном состязании между нуждами чисто государственными и бытовыми привилегированным самосознанием иерархии этот эпизод личных Филаретовых привилегий был на пользу закрепления устаревших уже к половине ХVII века пережитков былого, удельно-государственного положения русской церкви.
      Особо важную роль сыграла личность Филарета в укреплении власти царя пред лицом боярских претензий после Смутного времени. Помимо веса отца царя, Филарет своим высшим иерархическим авторитетом реализовал номинальное самодержавие Михаила, облекая его в сакральные одежды. После Смуты, разлагающей и профанирующей мистику всякой власти, это невесомое Филаретово воздействие на укрепление верховной власти было бесспорно его исторической заслугой. Да и вообще, как не богослов и не искушенный в вопросах церковных, Филарет был на своем месте соправителя государственного. Это сознавали и современные ему иерархи. Известен критический отзыв о нем Пахомия архиепископа Астраханского (1641—1655 гг.): «Сей Филарет возрасту и сану был среднего, божественные писания отчасти разумел, нравом опальчив и мнителен, а владетелен таков был, яко и самому царю боятися его. Боляр же и всякого чина царского синклита зело точаше заточениями необратными и инеми наказаниями. До духовного же чина милостив был и не сребролюбив. Всякими же царскими делами и ратными владел, а в грамотах и челобитных писали его имя с — «вичем».
      Филарет, живший психологией правителя государства, и своей внешностью был похож более на боярина, чем на клирика. Сохранился его портрет. Он уже усвоил этот европейский барский обычай — увековечивать себя на портретах. Мантия его похожа на боярскую шубу, внизу не сцеплена, полы расходятся нараспашку. Борода и усы ровно подстрижены, волосы тоже полу длинные «а ля мужик». В приходорасходных книгах Патриаршего Приказа значится, что каждые два месяца к патр. Филарету приходил чудовский иеромонах Ермоген и за 8 алтын (т. е. за 24 коп.) подновлял патриарху волосы, бороду и усы.
      После 14-летнего правления патр. Филарета власть царя Михаила была закреплена. Но было еще не мало тревог за династию. Поэтому Филарет еще при жизни своей наметил, какого склада ума и воли должен быть по смерти его около его сына Михаила новый патриарх. Михаил с возрастом стал тверд во власти, научившись тому у отца, пред которым и он вместе с боярами трепетал. Нужно было эту властность Михаила поставить несравнимо выше всякой фигуры патриарха. Поэтому Филарет подыскал человека неглупого, но незаметного, почти безличного. Это был —

Иоасаф I (1634-1640 гг.)

      Иоасаф I былархиепископ Псковский. Тот же Пахомий Астраханский очень метко характеризует и его социальное происхождение и его нрав: «В лето 7142 (1634) поставлен бысть на великий престол московского государства в патриархи Пскова и Великих Лук Иоасаф архиепископ, по изволению царя Михаила Федоровича всея Руси и по благословению Филарета патриарха, понеже был дворовой сын боярской; во нравах же и житии добродетелен был, а ко царю недерзновенен». Форма избрания патриарха внешне была соблюдена. Архиереи в Успенском Соборе избрали трех кандидатов. Разумеется, среди трех было указанное царем лицо. Когда доложили царю результат выборов, он указал среди трех одного, т. е. Иоасафа.
      Положение патриарха сразу изменилось. Исчез титул «Великий Государь». Патриарх стал именоваться просто «Великий Господин». В царских бумагах уже рядом с царем не стояло имя патриарха. Даже в некоторых распоряжениях царя по делам церковным не упоминалось имя патриарха. Но иногда, по старой теократической традиции, царь по чисто государственным делам обращался за советом к патриарху. Но Иоасаф подчеркнуто уклонялся от вмешательства в эти дела, символизируя тем инаковость своего положения в сравнении с Филаретом.
      Возник конфликт с Крымским ханом. Тот забрал в плен царское посольство. Встал вопрос о войне. Патриарх с собором ответил, что их дело быть молитвенниками, а дела государственного управления — это дело царское. Архиереи дают совет человеколюбия: выкупать пленных казной. Что же касается отмщения, то это не дело иерархов: «А о том, что учинить крымцам за мучение твоих людей, нам твоим богомольцам непристойно написать такого совета, чтобы учинить воздаяние. Рассудить об отмщении врагам и что учинить им — дело, Государь, твое и твоих бояр, и ближних людей и всего твоего царского синклита, а не нас — твоих государевых богомольцев».
      Вопросы обряда и благочиния все более и более занимали внимание Москвы. При патр. Иоасафе так был подытожен вопрос о беспорядках в церковном богослужении:
      1) пение в церквах было многоголосное: не только в два-три, а даже в 4-5-6 и более голосов;
      2) в этом хаосе молящиеся миряне пускались в разговоры между собой, не воздерживаясь и от смеха;
      3) священники, угождая мирянам, в тон с ними беседуют и бесчинствуют;
      4) часы пред литургиями опускаются;
      5) по воскресеньям и праздникам утрени совершаются поздно и поспешно;
      6) на пасхальной неделе, после обедни тотчас же справляют и вечерню, чтобы освободить весь день до ночи «для своих пьянственных нравов»;
      7) дети поповские и мирских людей во время службы бесчинствуют в алтаре;
      8) нищие, человек по десять, ходят с бесстрашием и собирают подаяние, некоторые в черных по подобию монахов одеяниях, обвешаны веригами, с распущенными волосами, а некоторые юродствуя ползают под ногами. Восточно-базарное неблаголепие.
      В 1638 г. патр. Иоасаф издал «Память» (меморандум), чтобы пение в церквах не доходило в многоголосии до абсурда. Не смея еще упразднить этот беспорядок радикально, патриарх указывает совершать богослужение только в два голоса, «а по нужде (!) и в три», но не более; шестопсалмие же всегда только в один голос «и в те поры ни псалтири, ни канонов говорить не дозволяется». Так трудно казалось посягать на укоренившееся неблагочиние.
      Печатание богослужебных книг, всегда с кое-какими исправлениями, шло очень оживленно. Типография работала на 12 станках. За шесть лет правления п. Иоасафа было выпущено целых 23 книги, больше, чем при патриархе Филарете; из них 7 книг было новых, впервые после рукописного периода напечатанных. Некоторые из книг вышли в нескольких изданиях, иногда без перемен, иногда с прибавлениями и разъяснениями противоположными тем, какие были даны в прежних изданиях. Например: в Филаретовом Требнике 1623 г. указано: «аще случится младенцев 2 и 3 крестити, то коемуждо младенцу особо глаголати и все последование святого крещения и крестити». В Иоасафовом Требнике 1639 г. предписано: «аще случится 2 или 3 крестити и множае, то глаголем молитвы обще всем, а не особо всякому, и все последование св. крещения, точию имя глаголем коемуждо свое». В Филаретовом Требнике есть особый «чин погребению священническому», а в Иоасафовом замечено, что этот чин — «от Еремея попа болгарского» (т. е. квалифицирован, как текст богомильский).
      Идея необходимости и права смелого исправления замеченных недостатков характеризовала все это печатное дело. Для сличения текстов выписывались древние рукописи из разных монастырей. Создавалась своего рода целая армия свежих, толковых справщиков. В 1641 г. потребованы были для этого из всех монастырей в Москву «старцы добрые и черные попы и дьяконы, житием воздержательные и крепкожительные и грамоте гораздые».

Патриарх Иосиф (1642-1652 гг.)

      Патр. Иоасаф умер 28.ХI.1640 г. Больше года не выбирали ему заместителя. Царское правительство выявило этой медлительностью какую-то непонятную для нас излишнюю осторожность. Казалось бы, после смиренного преемника царскому отцу, Филарету не было никаких оснований беспокоиться об уравнении кого-либо другого с чрезвычайно широкими пределами власти Филарета. Но экономическая необходимость сокращения безмерно широких земельных и хозяйственных прав высшей иерархии вообще встала на очередь внутренней государственной политики в среде правящего боярства и ближайших советников царя Алексея. Дело двигалось к переизданию тогдашней конституции Российского государства, что и осуществилось в издании в 1649 г. знаменитого «Уложения ц. Алексея Михайловича». В него вложена идея радикального контроля над использованием продуктов хозяйства обширных церковно-монастырских владений в интересах общегосударственных. Консервативные и даже эгоистические инстинкты русских архиереев не были секретом для правящего боярства. Оно могло при выборе кандидата на патриаршество весьма желать, чтобы будущий патриарх не был способен возглавить церковную оппозицию этой назревшей реформе. Выборная процедура поэтому была задумана в виде тщательного фильтра имен кандидатов самим царем. Когда съехались на выборы епископы, царь Михаил предложил им новую, необычную процедуру. Он предложил каждому архиерею подать свой голос на шесть жребиев. А на каждом жребии написано было по одному кандидатскому имени, указанному самим царем. Эти лица были следующие: два архиепископа, Серапион Суздальский и Пахомий Астраханский; один архимандрит московского Симонова монастыря, Иосиф: 3 игумена — Иона московского Богоявленского монастыря, Маркелл Соловецкого монастыря, Макарий — псковского Святогорского монастыря. Все 6 жребиев были запечатаны царской печатью и посланы от царя через его боярина князя А. М. Львова в соборную Успенскую церковь, чтобы выборщики помолились, кого Бог избрать изволит, и чтобы жребий нераспечатанным вернули царю. Это было 20-го марта 1642 г. Сонм архиереев сначала положил перед Владимирской иконой только три жребия, заключенных в панагии (т. е. в ковчежце) и пропел первый молебен. После этого один жребий был вынут и был взят в руки архиереем, а два жребия убраны в сторону. Затем положены туда же другие три жребия и пропет второй молебен. Опять вынут был один жребий, а два отложены в сторону. После этого два последовательно вынутые жребия были вместе положены в ковчежец и пропет третий молебен. Из этих двух, уже раз вынимавшихся жребиев, теперь снова вынули один и его тотчас же нераспечатанным послали через князя Львова царю. Царь распечатал жребий пред всем своим «синклитом» и объявил: «Благоволи Бог и Пречистая Богородица быти патриархом Иосифу, архимандриту Симонова монастыря. Сейчас же князь Львов был послан возвестить это избранному Иосифу и представил его пред всем сюда собравшимся «освященным собором» архиереев — избирателей. Эта сложная фильтрующая процедура была скопирована с тщательной и осторожной процедуры, примененной к выборам новгородского архиепископа Сергия в начале ХVI века, первого угодного Москве кандидата после сокрушения новгородской свободы. Очевидно, подражая удачному для Москвы опыту ХVI века, и теперь царь получил по тому же примеру угодного ему патриарха. 21-го марта состоялось его наречение, а 27-го посвящение и обед у государя. Характерна была церемониальная символика. Когда прибывший на обед новопоставленный патриарх благословлял государя, то государь «в руку и в клобук патриарха не целова». Даже посажен был патриарх не рядом с царем, а на расстоянии сажени «или мало больши». Так боялись вскружить голову иерархии честью Филаретова времени. Но парадная прогулка на осляти не была умаленной. Осла под уздцы водили боярин В. П. Шереметьев, окольничий князь А. Ф. Литвинов-Мосальский да патриархов боярин В. ?. Янов.
      По своему богословскому самообразованию п. Иосиф был фигурой довольно серой. Сохранившееся от него единственное литературное произведение — обширное поучение в трех частях: а) к епископам, б) к князю, судии мира и с) к попам. Произведение компилятивное, но не лишенное некоторого приспособления к живой действительности.
      Патр. Иосиф вознесен на высоту идеала нашими старообрядцами. Для них это — последний перед п. Никоном истинно-православный патриарх древней св. Руси. Это потому, что в напечатанных при нем богослужебных книгах широко закреплены и старые, грамматически некорректные русские рукописные тексты, и еще важнее — наши старые обряды: двуперстие, седмипросфорие, хождение посолонь, сугубая аллилуйя, начертание Исус Христос и т. д. Понятно, что наши старые полемисты против старообрядчества не чтили Иосифа. Новые историки расстались с этим предубеждением. Проф. Каптеров впервые в 1887 г. в своих работах о патр. Никоне постарался исправить это представление о патр. Иосифе. По его словам, Иосиф не слабый и бездеятельный человек, мимо которого шли события, но просвещенный и активный: издание книг, устройство школ, упорядочение обрядов, исправление нравов духовенства. Во всем этом он был предтечей Никона. Последнему пришлось только продолжать Иосифа. Надо признать это преувеличением. Просвещенность Иосифа не идет далее обычного начетничества. Патр. Иосиф напечатал только то тройное поучение, на которое мы указали выше. Патр. Иосиф не был ленивым старцем. Но все-таки он был уже настолько стар и болезнен, что не поспевал за напряженным темпом столично-церковных и придворных интересов. Инициатива других во всем опережала его, тревожила его самолюбие и усиливала мнительность. В этом не может быть никакого сравнения медлительно отстающего Иосифа с бурно несущимся вперед Никоном. В 1645 г., по смерти царя Михаила вступил на престол 16-тилетний Алексей Михайлович. Вместе с этим произошло, так сказать, омоложение и его окружения, с новыми идеями и новой энергией. Патр. Иосиф не в силах был угнаться за этим движением. Ставшая у кормила власти группа бояр — «западников» между прочим усиленно стремилась прибрать к рукам церковные земли и потому искала себе опоры в новых церковных деятелях. Бояре новаторы это — кн. Одоевский, Морозов, кн. Львов. Духовник молодого царя, Благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев был вождем группы столичного духовенства, которое шло рука об руку со стремлениями светской власти. С Вонифатьевым дружил и протопоп Казанского собора на Красной площади Иван Неронов. Эти энергичные и не старые церковные деятели, отражая в своей сфере реформистское вдохновение своих государственных друзей, и общее успокоение страны после Смуты, вновь оживляли мечту о Москве, как о Третьем Риме. В общих совещаниях вместе с царем (тут приглашался и патр. Иосиф), решили усилить духовный престиж Москвы, стягивая в нее из провинциальных городов всю красу и гордость тамошнего духовенства, особенно речистых и популярных пастырей — проповедников. Надо было воочию всем показать духовную силу и блеск Третьего Рима. Этот замысел по существу подобен такой же мечте митр. Макария в ХVI веке. Предполагалось упорядочить весь обрядовый вопрос, исправить богослужебные книги, ввести в церквах всякое благочиние, учредить школы. Все это и для противопоставления соблазнам ересей, претензиям латинства и иноверия и в согласии с требованиями национального идеала Москвы — Третьего Рима. Стараниями этой инициативной группы вызван и устроен в Москве ряд выдающихся протопопов. Аввакум из Юрьевца—Повольского (т. е. Поволжского, Нижегородско-Костромской край). Лазарь из Романова-Борисоглебска (тоже с Волги, под Костромой). Даниил из самой Костромы. Логгин из Мурома. Все эти персоны, примкнув к столичному ядру, составили передовой кружок консервативных «реформаторов-реставраторов». К кружку привлечен был и архимандрит Никон, случайно прибывший с посольством из Соловков и оставленный на Москве по воле молодого царя. Этот кружок влиял и далее на подбор лиц для выдающихся церковных мест и заинтересован был изданием полезных вероучительных книг, как напр., «Малый Катехизис» и «Кириллова книга». Даже печатный двор, перестроенный и обогащенный новым красивым шрифтом, был взят в ведение царя. Фактически патриарх не управлял печатным делом, а только формально значился на выходных листах книг. А школьное дело устроилось и совсем без воли патр. Иосифа. Равно и такое крупное предприятие, как «Уложение царя Алексея Михайловича», ограничившее экономическую, административную и судебную власть патриарха, архиереев, церквей и монастырей, прошло вне всякого влияния в ту или другую сторону престарелого патриарха. И ряд «реформ» церковного обихода проходил даже при прямом сопротивлении патриарха. В 1649 г. у патриарха возник конфликт с прот. Стефаном Вонифатьевым, а через него глухо и с самим царем.
      Медлительность и инертность п. Иосифа не соответствовали темпу и новизне нараставших вопросов и событий для Москвы. Надо было в какой-то мере начать ослаблять воздвигнутые церковью в годы п. Филарета защитные препятствия после Смутного времени к общению с иностранцами и иноверцами. Возник династический брачный вопрос еще при царе Михаиле Федоровиче. В 1643 г. царь Михаил объявил п. Иосифу, что просит его молитв о благополучном сватовстве его дочери Ирины Михайловны за сына датского короля Христиана IV, Вольдемара. Царь обещал, что «принуждения в вере королевичу не будет». В начале 1644 г. Вольдемар прибыл в Москву с пастором Матвеем Фильгобером. Патриарх, однако, предложил жениху «верою соединиться». Пораженный неожиданностью, Вольдемар отказался. Но царь стал просить и молить его, ибо «иначе законному браку быть никак нельзя». Принц стал собираться обратно в Данию, но его не отпустили и вовлекли в задуманные, очевидно, заранее патр. Иосифом прения о вере. С русской стороны громилось, главным образом, обливательное крещение. Напрасно датчане ссылались на патр. Иеремию II, который еще недавно в Литовской Руси запретил второе крещение только из-за обливания. И на другой знаменитый факт, что сам московский царь Иван III отдал свою дочь Елену за латинянина, короля Литовско-Польского, Александра. Было ясно, что отцы и деды москвичей до Смуты, до саднящих обид от латинян, смотрели на дело шире и спокойнее. Но теперь москвичи упирались. Такова была ожесточенная Смутой психология отталкивания от иноверия. Сам царь Михаил был очень удручен этой неудачей. Как будто и скорая его смерть 16 июля 1645 г. была ее результатом. При новом царе, молодом Алексее Михайловиче, 17 августа датчане попросту покинули Москву.

Книжное дело при патр. Иосифе

      По заведенному уже порядку книжное производство на Москве расширялось и развивалось. Но научных знаний для критики текстов книг не хватало, и книги по-прежнему размножали ошибки грамматические и смысловые. Эти книги Иосифовой печати в ХVIII и ХIХ веках стали излюбленным, своего рода « божественным писанием» для наших старообрядцев. В основании ошибок лежал по-прежнему коренной недостаток: ограничение правки только по своим же славянским образцам, без греческого оригинала. Ошибки этим способом только закреплялись и размножались. Справщики не делали секрета из взаимных расхождений и противоречий своих московских текстов. Иногда мотивировали свой выбор вариаций, иногда не мотивировали, а просто брали их из вариаций недавнего уже патриаршего времени. В одних деталях книги были сходными с изданиями патр. Иова, в других — патр. Филарета, в третьих — патр. Иоасафа.
      Кроме богослужебных книг, эпоха патр. Иосифа отмечена появлением в печати у нас и ряда других новых книг.
      1) Перепечатана уже изданная в Зап. Руси первая грамматика церковно-славянского языка еп. Мелетия Смотрицкого, как известно, соблазнившегося непорядками в своей домашней и в греческой церкви того времени и перешедшего в унию.
      2) Из творений Отцов Церкви напечатаны: «Лествица» Иоанна Лествичника; Феофилакта Болгарского «Толкование на Четвероевангелие»; Сборник поучений разных отцов; Сборники писем Ефрема Сирина и др. отцов.
      3) Особую известность впоследствии получили в полемике со старообрядцами две компилятивных книги, составленных в значительной части из перепечаток западнорусских изданий. Это так называемые: «Кириллова Книга» и «Книга о вере». В послесловии «Кирилловой Книги» сказано, что царь Михаил Феодорович приказал «от св. писаний учинити на еретики и раскольники нашея православные христианские веры на римляны и латыни, на люторы же и кальвины… И пустити ю во всю русскую землю всякому православному христианину, хотящему ее почитати и божественные догматы ведети и те еретические уста заграждати». Кирилловой она называется по первой помещенной в ней статье, довольно обширной и подразделенной на 9 глав, под заглавием «Книга иже во святых отца нашего Кирилла, архиепископа Иерусалимского, на осьмый век». Это ничто иное, как 15-ое огласительное слово св. Кирилла, но не в своем подлинном виде, а распространенное и свободно истолкованное местным виленским книжником Стефаном Зизанием.