Дурочка

Наиболее популярный образец из них, это Камо.

Наш дипкурьер — дед был высокий, красивый, запуганный, необразованный Одесско —Киевский еврей с хорошо развитыми инстинктами.

Ему крупно повезло!

Когда в 1937 году началась беспримерная резня — чехарда — чистка партии, его, еврея (!) не расстреляли, не сгноили в лагере, а всего только выгнали из КГБ и направили работать директором санатория в Карпаты.

Там его застала война. Не заезжая домой и не попрощавшись с семьёй, он был отправлен на фронт, где ему опять повезло пройти всю войну без единого ранения, хотя он был танкистом и даже минёром.

Дед всю жизнь очень хорошо умел зарабатывать деньги, но основной статьёй расхода считал желудок, на большее его фантазии не хватало.

На дедовском примере можно наглядно проследить, что залогом безбедного существования является не интеллект и эмоции, а вполне достаточно хорошо развитых инстинктов.

Они не подведут и будут надёжным лоцманом для лавирования в житейском море, в то время, как интеллект и эмоции то и дело уносят в водовороты и воронки, периодически вознося на гребень волны, или сбрасывая в пропасть.

Бедный дед! В 76 лет, на почве злоупотребления жирной, калорийной пищей, у него ярко расцвёл склероз мозговых сосудов, (не затронувший сердечных) и таким образом навсегда избавил деда от высшей мозговой деятельности, что в свою очередь полностью отключило эмоции, и дед окончательно и бесповоротно перешёл на инстинкты.

Дед мне никогда не сделал ничего плохого, и у меня нет к нему недобрых чувств, наоборот, мы с ним всегда, при необходимости помогали друг другу, как могли, особенно если Лейка не препятствовала.

Однако, как говаривал мудрый философ: «ты мне друг, но истина дороже»

Дед интересный представитель человечества, как биологического вида.

Он сохранил к старости все зубы, так как почти не пережёвывал пищу, а уверенно заглатывал.

Он сохранил сердце и артериальные сосуды нетронутыми, так как надёжно избавил их от каких-либо чувств.

Мозг и мозговые сосуды быстро пришли в упадок из-за отсутствия тренажа, каковым является интеллектуальная деятельность.

Как особь мужского пола, он был награждён великолепными внешними данными, что позволяло ему быстро и легко вводить в заблуждение особей женского пола для быстрого удовлетворения своих половых потребностей, в которых его ограничивала Лейка.

Он когда-то женился на ней по выбору своей матери, в силу, как они думали порядочности, которая оказалась ханжеской инфантильностью.

Когда моя дочка подросла до 14-15 лет, то дед любил рассказывать ей (как воспитательные мероприятия) сногсшибательные сказочки о том, как он пытался пробраться на ночь к бабушке, но! — дед торжественно поднимал палец — бабушка его, якобы, не пускала!!

Поэтому он на ней женился!

Бессердечному красавцу и в голову не приходило, что мужчину можно пустить именно потому, что его любят, и не пустить именно потому, что хотят женить на себе, ничего не испытывая.

Когда последнее оказалось действительностью, красавец был далёк от того, чтобы понять это и закупал домой продукты в диких количествах, обедал в ресторанах, урывал запретных половых плодов со случайных «древ наслаждения» где удавалось.

Условия для этого у него были великолепные.

После войны дед работал в доме отдыха и санатории фотографом.

«Неотразимый мужчина», обвешанный фотоаппаратами, оснащённый обаятельной улыбкой и набором готовых фраз с заготовленным юмором, с дорогими конфетами в карманах и полным бумажником денег, которые он, кстати, больше демонстрировал, чем тратил.

Он появлялся в таком виде в столовой с дежурной улыбкой и стандартной шуткой, объявлял о предстоящей экскурсии и предлагал «сниматься».

Приехавшие в санаторий в надежде развлечься женщины, млели…и дед по очереди водил их в свою затемнённую для проявления фотографий, лабораторию.

После быстрого приведения в исполнение полового акта, беспардонный исполнитель наглухо терял интерес к партнёрше и даже имён не запоминал.

И никто, глядя на него, не мог предположить, что за такой внешностью скрывается такой примитив.

Неспособный к обобщениям и перспективному взгляду в будущее, дед всю жизнь, имея деньги, не хотел позаботиться приобрести кооперативную квартиру, а продержал семью в той самой, своей первой коммунальной комнате со следующими размерами:

3 м в ширину, 4 м в длину, 4 м в высоту — 12 квадратных метров (если считать площадь для размещения), или 48 кубических метра (если считать по количеству воздуха для дыхания).

Комната была на последнем этаже, под крышей и поэтому во второй половине дня накалялась южным Киевским солнцем до 30 градусов.

Только к концу жизни Лейка нашла знакомых, которые помогли ей стать владелицей двухкомнатного кооперативного «дворца», а дед согласился его оплатить, после чего гордился им не меньше Лейки и войдя во вкус построил также кооперативный гараж, который довершил его счастье, потому, что отныне он заполучил круг общения, своего рода клуб по интересам.

Дед — это типичный представитель класса ветеранов, созданного и привилегированного Брежневской маразматической эпохой правления.

Наиболее достойные представители армии победителей были угроблены Сталиным в лагерях и тюрьмах, большинство тех, что избежали такой доли, умерли не дождавшись привилегий, та небольшая часть, которая осталась успели состариться.

Они получили общий штамп ветеран и на них посыпались привилегии: одинаковые медали-игрушки ко всем праздникам, остатки с барского номенклатурного стола, именуемые заказами для ветеранов, возможность обвешать грудь медалями и требовать в очередях, состоящих в основном из уставших, раздражённых женщин, расступиться и дать им дорогу, чтобы получать что-нибудь без очереди.

Обычно очереди немедленно делились на две группы: — за и против ветеранов.

Выяснение отношений нередко кончалось потасовкой.

Следующая ветеранская привилегия заключалась в том, что для них устраивали возможность выступать в роли оратора в школах, детских садах и рабочих коллективах.

Не всем старцам это было под силу, они успокаивали себя валерианой, поддерживали корвалолом или спасались валидолом, чтобы на утро предстать в торжественной обстановке и попытаться что-нибудь выудить из задубевших мозгов: разрозненные воспоминания каких-то боёв или что-нибудь, из прочитанного в газетах.

Школьники или представители других коллективов вежливо тихо и незаметно занимались своими делами, посматривали на часы и радостно — дружно хлопали в ладоши, когда старческий рассказ, наконец, кончался.

Надо было видеть, как наш дед входил в общественный транспорт, усвоив, что ему, как ветерану, должны уступать место.

Моложавый, стройный красавец, сохранивший военную выправку, с ослепительной, белозубой улыбкой, одетый в тёмно-синий дорогой костюм, с орденскими планками на груди, он уверенно подходил к любой женщине и нагло заявлял: « Уступите место ветерану!»

Потом галантно поворачивался ко мне «молодой, красивой» и говорил:

«садись!». Автобус «пылал» сдерживаемой яростью, чего дед, конечно, не замечал и продолжал ослепительно улыбаться, специально «одеваемой» для посторонних улыбкой.

При попытке объяснить ему, что это, мягко говоря, нехорошо, дед красиво поднимал одну бровь, делал удивлённое лицо… и не было в мире такого красноречия, которое могло бы пробиться через эту дремучую красоту!

ОТСТУПЛЕНИЯ. СТРИПТИЗ — МОНОЛОГИ. ВТОРОЙ.

Меня СОВЕСТЬ мучает! Грызут угрызения СОВЕСТИ за недоброе описание многих субъектов и событий!

Приходится выбирать между НЕКРАСИВОЙ ПРАВДОЙ и КРАСИВЫМ ХУДОЖЕСТВЕННЫМ ВРАНЬЁМ, владеть которым не всем дано.

Для этого надо иметь и не пожалеть угробить ТАЛАНТ.

ПРАВДУ нельзя украшать, иначе она перестанет быть ПРАВДОЙ.

Но чтобы ВРАНЬЁ было КРАСИВЫМ его надо сделать ХУДОЖЕСТВЕННЫМ, убедительным и правдоподобным.

Для этого надо иметь и пожертвовать ТАЛАНТОМ.

Однако не лишено ВЫГОДЫ.

КРАСИВОЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВРАНЬЁ охотно читается, хорошо оплачивается и не доставляет хлопот.

Оно обладает парадоксальным свойством укореняться.

Проходит ВРЕМЯ, сменяются поколения, и КРАСИВОЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВРАНЬЁ воспринимается как ПРАВДА.

Оно становится ОБРАЗЦОМ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ.

А НЕКРАСИВАЯ НЕПРИКРАШЕННАЯ ПРАВДА со временем умирает.

Плохое свойственно забывать.

Прошлое вспоминается с НОСТАЛЬГИЕЙ.

Новые поколения подражают КРАСИВОЙ НЕПРАВДЕ!

Не меняется МИР.

ПО ПУТИ НА ТОТ СВЕТ И ОБРАТНО.

Моя свадьба состоялась 14 апреля и ровно ничего не изменила в моей жизни, разве что оставила первый осадок и снизила мой счастливый полёт поближе к земле.

Но я ещё летала и не могла поверить, что это я — такая счастливая.

Однако что-то со мной стало происходить. Я чувствовала себя плохо.

Однажды, на первомайские праздники, Костя отсутствовал, а я ночевала теперь уже не у любовника, а у законного мужа (Подумать только!).

Внезапно, на высшей точке любви, вернее секса, я почувствовала резкую боль!

Боль не проходила.

С трудом дождавшись утра, он вызвал скорую помощь и меня доставили в гинекологическое отделение моего института.

Меня осматривали и проводили обследования несколько врачей, которые понаблюдав за мной и немного (как они думали) подлечив, выписали (как оказалось) ничего не определив.

Я продолжала учиться в медицинском институте, где все, окружавшие меня люди, были врачи или будущие врачи и я в том числе.

Никто ничего не замечал. Мой гемоглобин упал на 50 %!

Я была синевато-бледная, как молоко, на три четверти разбавленное водой или как рано зарезанный инкубаторный цыплёнок.

Я, как, осеняя муха, по несколько раз в день теряла сознание.

Окружавшие эскулапы «не брали до головы».

При виде пищи, я бежала в туалет, и меня выворачивало наизнанку.

Я, как страус, прятала голову под крыло и боялась о чём-нибудь думать, неизвестно на что надеясь.

У нас в институте было маленькое экспериментальное студенческое кафе, (тогда такие только появлялись. Всё впервые осторожно появлялось во время правления Никиты Сергеевича. Россия маленькими шажками выползала из Сталинских застенков!) где мы собирались группами, то есть по очереди, каждая группа получала кафе в своё распоряжение на один — два вечера.

Как раз подошла очередь нашей группы.

Мы подготовили отдельную пьеску из жизни института в виде «капустника», где без меня, конечно, не обошлось.

Я была в числе авторов и исполнителей.

В тот вечер мне было особенно плохо, я бегала в туалет, рвала желчью, так как желудок был пустым, возвращалась назад, чтобы играть свою комедийную роль в пьеске и снова бегом в туалет, чтобы уединяться с унитазом.

Никто ничего не замечал!

Это было 17 мая. На следующий день, 18 мая меня, на пути в институт, без сознания подобрала на улице скорая помощь и доставила прямо на операционный стол.

Очнувшись, я заявила, что никакой операции не будет, пока здесь не будет он — мой дорогой и любимый.

Мне сказали, что за ним уже послали, а пока меня только подготовят к операции.

Позже мне рассказали, что под наркозом я всё время звала его и говорила с ним.

Врачи были заинтригованы и хотели увидеть, кого это так любят, находясь уже почти на том свете.

Они меня не обманули и действительно послали за ним.

Когда я открыла глаза, вернувшись на этот свет, то первое, что я увидела был он, склонившийся надо мной.

У меня была внематочная беременность.

3 мая лопнула фаллопиева труба, заполнив брюшную полость кровью, которая продолжала медленно вытекать, пока я была занята, как комедийная актриса и занималась изучением медицины.

Пятнадцать дней брюшная полость, заполненная живой, сочащейся кровью!

Оперировавшие меня врачи, считали это медицинской и человеческой казуистикой, которая в сочетании с романтической не, теперешней любовью делали моего красавчика героем.

Это были талантливые врачи. Они безупречно выполнили свою работу.

Рубец, расположенный в поперечной складочке над лоном, был почти незаметен, а со временем совсем померк.

Со всем остальным, расположенным внутри, они обошлись также бережно и умело.

Меня предупредили, что у меня теперь всего одна труба и поэтому я должна быть предельно осторожна и не иметь в течении двух лет ни беременностей, ни абортов.

Так я и сделала. Ровно через два года и пять дней, 23 мая я подарила себе сына, а ещё через год, не откладывая в долгий ящик, 12 июня — дочь.

Очнувшись после наркоза, я обнаружила в палате соседку.

Как выяснилось, она тоже удивила персонал.

Женщина работала поваром в одной воинской части.

Отправляясь домой, она захватила кусок мяса (в несколько килограммов) и не ведая, что день грядущий ей готовит, надёжно упрятала его, обвязав вокруг талии.

По пути домой у неё лопнул аппендикс и она, как и я угодила с улицы на операционный стол.

Придя в сознание после наркоза, она долго себя ощупывала и недоумевала, не решаясь спросить о мясе, с таким риском добытом.

Персонал тоже стеснялся говорить об уничтоженной ценности.

В отделении шёпотом обсуждали эту детективную историю о расхитительнице продуктов из солдатского котла.

Это было бы смешно, если бы не было печально!

Я пролежала в больнице две недели. За это время уже кончилась весенняя сессия и наша группа сдала все экзамены.

Мне пришлось одной, в спешке, чтобы не потерять стипендию, сдавать экзамены.

Я была похудевшей, слабой и подурневшей, но надо было быстро включаться в жизнь, тем более, что позвонили его родители, сообщили, что едут на машине отдыхать в Крым и предложили поехать вместе с ними.

Я включила все свои жизненные ресурсы и в очередной раз показала чудеса героизма, сдав все экзамены.

Мы купили билеты на поезд и помчались в Киев.

Министерство путей сообщения даже представить себе не могло, что делает нам свадебный подарок, продав нам обычные плацкартные билеты и по какой-то неизвестной логике предоставив нам крайнее маленькое двухместное купе, которое обычно занимают проводники.

Счастливые и влюблённые начинали мы наше свадебное путешествие.

Нежась на нижней полке затрапезного вагона, я чувствовала себя на седьмом небе.

— Господи, — думала я — наконец-то всё позади — операция, экзамены свадьба, проблемы. Он рядом, нежный и предупредительный, всё-всё прекрасно! Мне начинает везти!

Мы приехали в Киев, вместе с родителями загрузили машину («Победу» домодерновского стиля, но просторную, вместительную и удобную) и направились в Крым, где предполагали расположиться в палатке у моря и прожить там целый месяц райской жизнью.

Дорогу я провела в прекрасном полудремотном состоянии, напоминающем то, к которому стремятся начинающие наркоманы.

Я блаженствовала на заднем сидении, обложенная подушками и слегка дребезжащей посудой. Он был рядом и не должен был убегать в своё общежитие, на другой конец города!

Изредка просыпаясь, я видела по сторонам буйно-зелёную Украину, чувствовала его руки, незаметно ласкающие меня, слышала как дед и Лейка мирно подшучивают над спящей невесткой. Это была идиллия, а я, как ни странно, была в ней действующим лицом!

Всё как в сказочном сне.

По пути мы заезжали в лес, расстилали на полянке скатерть и устраивали праздник для желудков. Потом дед с наслаждением вытягивался на, сопутствующей в пути раскладушке, Лейка тоже мирно отдыхала, а мы бродили по лесу, собирая ягоды и букетик лесных цветов.

Всё было чудесно.

Приехав в Крым, мы добрались до моря, где был разбит палаточный городок.

Теперь такие места красиво называются кемпинг и за них надо прилично платить.

Тогда это ничего не стоило, зато буднично именовалось палаточным городкам.

Местность называлась Каралина Бугаз. Мы прибыли утром. Было солнечно и радостно.

Пока родители отдыхали, мы принялись разбивать палатку, естественно, поспешив облачиться в пляжные одежды.

Мы не поняли многозначительных взглядов, которые соседи бросали на наши молочного цвета Ленинградские тела.

Смысл их дошёл до нас к ночи, когда наши тела горели огнём, а на плечах появились пузыри.

Остальное время пребывания, мы вынуждены были что-нибудь накидывать на плечи, чтобы окончательно не сгореть.

Это была первая тучка на розовых райских облаках.

Потом оказалось, что машина и палатка так накалялись днём на солнце, что ночью нечем было дышать, особенно в палатке, где спали мы.

Следующее неудобство заключалось в том, что за пресной водой приходилось ходить довольно далеко. Это вызывало у моего возлюбленного постепенное накопление, мягко говоря, недовольства, тем более, что оно не могло иметь выхода по той простой причине, что было необоснованным.

Кто кроме него должен был снабжать семейство водой, если он, молодой и сильный, имел массу свободного времени и ничем не был занят! Продуктами снабжал дед, отправляясь на машине и нагружая её до отказа, южными яствами.

И однажды мой муж показал себя в полной красе.

Дело было так:

Дед поехал к рыбакам и привёз целое ведро крупнейших отборных раков.

Мы все были довольны, предвкушая очередной гастрономический праздник.

Я до этого никогда не ела раков и с интересом ждала обещанного лакомства.

Отварили раскрасневшихся раков, живописно разложили их на большое блюдо и водрузили на стол.

Все расселись вокруг.

Пиршество должно было начаться… и тут (Господи, я не могу вспомнить повод) дед что-то сказал ему, он что-то не так ответил, что в свою очередь не понравилось деду и он (дед) с диким криком схватил красивое блюдо с красивыми раками и грохнул об землю(песок)…

Все вскочили с мест, прибежали испуганные соседи.

Заверещала-запричитала Лейка.

Я потеряла дар речи и с ужасом взирала на внезапный разгром.

Мне до слёз было жаль растерзанной иллюзии.

Молча, опустившись на корточки, я стала собирать в мусорное ведро ни в чём неповинных выловленных, сваренных и отправляющихся на помойку, великолепных отшельников.

Лучше бы они не высовывались из-за своих коряг, потому что не получили возможности выполнить свой последний долг — доставить кому-то радость.

Взиравшая на всё, соседка по палаточному городку жалостливо прошептала: « Бедная девочка, куда ты попала!»

Умная была женщина, увидела всё на много лет вперёд!

Дальше отдых не пошёл.

Две грозовые тучи постоянно сталкивались, высекая гром и молнии.

Над семейкой каждую минуту могла разразиться новая гроза.

Лейка со своими воплями была плохим громоотводом, а я, сентиментальная и забитая никак не могла унять эту стихию.

Мой герой-любовник-муж, не подумал о том, что в моём истощённом состоянии, жизнь у моря и прекрасное питание, щедро обеспечиваемое не им, а дедом, могло стать для меня исцелением. От него требовалось только одно — не мешать нам спокойно жить, и наслаждаться жизнью. Но его мало волновали окружающие люди.

Со злобно сжатыми челюстями он купил билеты, и мы преждевременно уехали в Черновцы. Он, не задумываясь, без сожаления испортил отдых мне и родителям, которые ничего плохого не сделали.

Он не подумал и о материальных последствиях этих безмозглых импульсов.

В Черновцах несколько дней всё было хорошо, потом моя добрая тётушка Рейзолы, у которой я жила, когда приехала в Черновцы, пригласила нас на обед, приготовленный по случаю знакомства с моим мужем.

Опять он нашёл какой-то незначительный повод для грандиозного скандала.

На сей раз сжатые челюсти, имели непосредственное отношение ко мне.

Он отказывался пойти на обед!

Это был смертельный номер. Родные и близкие, дорогие для меня люди, старались, готовили, а мы, вдруг, не придём, хотя были приглашены заранее и обещали быть.

Это было совершенно исключено. Теперь не вспомнить чего мне стоило уговорить его.

Но я отчётливо помню, как мы ехали в трамвае на этот обед.

Мы мрачно молчали, я была скована страхом и боялась пикнуть, он запросто мог повернуться и не пойти на обед!

Ему всё было нипочём, он всегда и во всём считал себя правым, и никакие угрызения совести его не мучили.

А у меня впервые всё внутри было, как будто выжженным.

Мы как-то помирились, потом и всё опять казалось хорошо.

Но эта система шантажа в минуты, когда, казалось бы, у меня нет выбора, станет позже для него методом, а для меня станет знакомым это ощущение выжженной пустыни внутри, только границы выжженного будут расширяться.

Но я, наверное, виновата не меньше чем он.

Надо иметь мужество терять, но не идти на верёвочке шантажа.

Однажды уступив шантажисту, теряешь всё.

Теперь я не могу простить себе тридцатилетнего терпения и не очень хорошо представляю, что я приобрела, сжигая себя разрушительным терпением, но я очень хорошо знаю, что я потеряла: ни много ни мало, а тридцать лет жизни.

Не прощать и не терпеть — это значит уходить.

Я не смогла тогда уйти от него. Для этого потребовались ещё многие годы и многие беды!

Я не умею долго помнить обиды и молча враждебно демонстрировать своё недовольство, тем более я не умею и ненавижу скандалить и мстить.

Я готова терпеть поражения, лишь бы не воевать. Для него наоборот, чтобы чувствовать себя сильным и собранным лучше всего — состояние войны, тем более со мной, не умевшей давать отпора.

А каким сладостным было для него примирение, когда он, «проголодавшийся», обнимал меня, оказывающую слабое, (сильно возбуждающее его мужские устремления), сопротивление.

Он был полон любви и раскаяния, он чувствовал себя огромным и сильным мужчиной, в руках которого трепещет от любви и желания маленькая податливая женщина, готовая ради его ласк простить всё.

Он наслаждался, вновь и вновь завоёвывая, и доставляя наслаждение.

А мне каждый раз казалось, что теперь всё будет только хорошо, разве может быть иначе после такой любви!

Может! И в этом я очень скоро убеждалась, для того, чтобы весь круг повторился!..

Несчётное количество раз…

Мы некоторое время прожили в Черновцах. Побывали на старых местах, потанцевали в ДК под открытым «Седьмым небом» но всё это уже казалось чужим и незначительным.

Большинство людей, уезжая из родных мест, мечтают достичь успеха, чтобы потом вернуться назад победителями и поразить всех, кого оставил, своими достижениями.

Но триумфа чаще всего не получается.

За время отсутствия всё успевает настолько измениться, что испытываешь только грусть и сожаление о прошлом, которое вдруг представляется исключительно прекрасным.

Почему так поздно удаётся понять, что нет прекрасного прошлого и тем более нет прекрасного будущего. Есть только, кажущееся незначительным и будничным, СЕГОДНЯ, которое и представляет самую большую ценность, и которое надо пытаться делать ПРЕКРАСНЫМ. И даже поняв это, я не могу научиться жить СЕГОДНЯШНИМ ДНЁМ.

Освободиться от всего лишнего, спрятаться от суеты и обрести свободу следовать своим приоритетам.

После каникул мы вернулись в Ленинград, чтобы продолжать учёбу.

Через несколько месяцев ему предстояло распределение.

Надо было получить направление в такой город, где есть медицинский институт, но нет санитарно-гигиенического факультета, таким путём могла я перевестись на лечебный факультет, чтобы стать врачом, а не проверяющей санитарной дамой с объёмистой сумкой.

Это была очень нелёгкая задача.

При распределении он, как обладатель отличных оценок и претендент на «красный диплом», шёл первым среди выпускников своего курса.

Из всех предложенных городов, нам подходил Минск.

Туда же претендовала ещё одна студентка по имени Нина, тоже отличница, а также Алик (Альберт) Лонге, который учился очень посредственно, но жил в своё удовольствие и, в отличие от меня умел жить сегодняшним днём, уверенный, что всегда найдётся кто-то, чтобы принять заботы о нём на своё попечение.

Об Алике хочется рассказать.

Мы познакомились перед распределением, потому что он тоже хотел поехать в Беларусь, но не в Минск, а в Брест.

Жизнь Алика показательна и может служить примером для подражания и учебным пособием науки о том, как можно удобно и легко жить, если не надоедать себе вопросами что такое хорошо и что такое плохо.

Будучи студентом, он жил с женщиной, которая была старше его на 10 лет. Она в нём души не чаяла и создавала ему удобные и лёгкие студенческие годы с обедами, постелью, чистыми воротничками белоснежных сорочек и прочим набором джентльменского сервиса. При этом он считал алкоголь не самым худшим изобретением человечества и поддерживал себя в жизнерадостном постоянном настроении.

Алик являлся обладателем пятидесяти процентов еврейской крови и таким же количеством немецкой, которые образовали недурной коктейльчик. У него был искрящийся радостный юмор, красивый тембр голоса, приятные манеры, умное грустно-весёлое выражение еврейско-немецких глаз, глядящих на мир из-под выдающихся арийских надбровных дуг, переходящих в широкий лоб мыслителя.

Нижняя половина лица тоже придавала ему значительности волевыми скулами и решительным подбородком.

Эта голова располагалась на пропорционально сложенной мужской фигуре с хорошо развитой мускулатурой, облачённой в тщательно отутюженный костюм-тройку прекрасного покроя с платочком в кармашке.

Алик Лонге всегда был весёлым, лёгким, обаятельным, удачно шутил, знал чего хотел и как этого достичь, не утруждая себя лично.

Он знал, как надо жить.

Веселясь и развлекаясь с друзьями, он упустил время, отпущенное на дипломную работу, и рисковал не успеть…

Когда все сроки были на пределе, его добрая подруга забросила свой диплом и устремилась на помощь любимому, который заверил, что потом они кинут все силы на её работу.

Да и какие могли быть сомнения, ведь он постоянно уверял, что они отныне одна семья на всю оставшуюся жизнь и он, конечно, оценит ВЕЛИКУЮ ЖЕРТВУ ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ!

Алик её обожал до и после защиты диплома, когда чуть ли не каждый день кто-нибудь из многочисленных друзей угощал по поводу становления инженером.

Получив направление в Брест, Алик приказал долго помнить его и навсегда отбыл, пообещав самого светлого… в будущем.

Когда в провинциальный Брест прибыл серьёзный, элегантный инженер из Ленинграда, умеющий внимательно слушать, мило шутить и ласково улыбаться, стало ясно, что кому-то из местных невест повезёт.

Предположения, строились на прочной базе: девушка из отдела кадров по секрету сообщила всем своим знакомым, что новый инженер красивым разборчивым почерком написал в анкете — холост.

Повезло дочери директора комбината, восемнадцатилетней натуральной (некрашеной) блондинке 45 килограмм весом, только что закончившей школу и пока раздумывающей чем заняться.

Получив от Алика красиво оформленную открытку с приглашением на свадьбу, мы, внимательно пересмотрев свой бюджет, и кое-что урезав, выделили «средства» на билеты из Минска в Брест и прихватив в качестве подарка шикарную единственную вещь в своём хозяйстве, блестящий электроутюг с терморегулятором (новинка тогдашней техники) мы помчались на свадьбу.

Гуляли в лучшем ресторане Бреста.

Мы были единственными гостями со стороны жениха и наш подарочный утюг пользовался уважением, а мы сидели на почётном месте и аристократично небрежно лакомились деликатесами номенклатурного директорского стола, делая при этом вид (для поддержки жениха), что мы такое не первый раз едим.

Алик легко и не пьянея пил шампанское, ласково красиво обнимал невесту за худенькие плечики и влюблено повторял: «сам выбрал!»

Конечно же, имея в виду прелести томно-лениво-кукольной блондиночки, а не папочкину мощь.

На комбинате случайно оказалась вакансия главного инженера, которую занял молодой специалист.

Блондиночка вскоре родила блондиночку-дочку, и семья уютно устроилась в скромной 4-х комнатной квартире, обставленной неброской импортной мебелью красного дерева и толстыми вьетнамскими коврами пастельных тонов на полу.

Алик, приезжая по служебным делам в Минск, частенько навещал нас.

Он выглядел деловым человеком из Берлина или Копенгагена, но отличался от таковых лёгким запахом алкоголя да постоянными рассказами о том, что происходило на коллегии в министерстве.

Постепенно запах алкоголя стал усиливаться, а рассказы становились всё более негативными.

Со временем из рассказов стало вырисовываться как много завистников и бездельников, мешающих Алику, проживает в Бресте.

Пришлось поменять 4-х комнатную квартиру в Бресте на 1,5 комнатную в Минске с доплатой и транспортировкой минской пьянчужки и её имущества из Минска в Брест.

В Минске Алик занимал более скромную должность, не имеющую отношения к коллегиям в министерстве.

Жена блондиночка с годами становилась менее томной, но более лениво-сонной и всё ещё раздумывала чем бы ей заняться.

Однажды, услышав, что я кроме работы врачом ещё вяжу ночами, чтобы как-то свести концы с концами, она попросила, чтобы я связала ей кофточку. Я ответила, что не хотела бы вязать ей за деньги, но не могу и без денег, поэтому будет лучше если я научу её вязать и она под моим руководством свяжет себе всё, что она захочет.

Блондиночка по кошачьи выгнула спинку, потянулась, зевнула и с неподражаемой логикой сказала: « что ты, я лучше посплю, я очень люблю спать.»

Я сказала, что по странному совпадению, я тоже люблю спать…..иногда, когда уже не могу больше вязать, стирать, убирать или готовить. Она не поняла юмора, но не обиделась и не стала учиться вязать, предпочитая спать.

Мы не очень часто встречались с Аликом и его семьёй.

Через какое-то время, в одну из встреч, он сообщил (без выраженной скорби), что расстался с женой и дочкой.

После этого он надолго исчез из нашего поля зрения, и встретился мне как-то случайно, когда я шла с моей 18 летней дочерью.