Одинокий всадник

Баймагамбет и Киикбай собрали кости в одно место, и вскоре над ними вырос невысокий песчаный холм. Уже отойдя в сторону, Киикбай невольно оглянулся и увидел, что Баймагамбет опустился над свежей могилой на колени и читает молитву. Это вызвало насмешливую улыбку парня. Большевик, а никак не может избавиться от старых привычек! Но улыбка мелькнула и растаяла. На душе стало смутно от набегавших мыслей. Горько умереть в безвестности посреди бесконечной пустыни. А если их ждет та же участь?

Баймагамбет все еще шевелил губами, потом провел по лицу раскрытыми ладонями, как бы омывая его, поднялся с колен и сунул ногу в стремя. Сидя на коне, достал, вздыхая, из чакчи щепотку насвая, заложил за губу и только после этого, кажется, немного успокоился.

Они почти не говорили друг с другом. Так, иногда перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами. Мысли обоих были еще там, у оставленной могилы, которую скоро наверняка скроет песок, и, может, лишь много лет спустя оголит кости неумолчный шатун ветер.

Так они проехали еще верст десять, когда с вершины очередного бархана заметили вдалеке, еле видные отсюда, чернеющие сосняки. До них было не менее верст семи, просто марево, струившееся в воздухе, как бы приближало лес. Пора было дать коням хоть небольшой отдых.

Дул совсем несильный ветерок, но он не нес с собой прохлады. Во рту по-прежнему было сухо от раскаленного воздуха. По выцветшему от жары небу плыли вереницы больших пушистых облаков. На какое-то время они заслоняли собою солнце, и тогда путникам становилось немного легче. Они лежали в тени кустов, закинув за головы руки, и смотрели на эти облака.

Спать не хотелось. Шли четвертые сутки, как они гнались за невидимым врагом. Но гнались ли? Может быть, двигались совсем не туда, куда нужно? Надежды и разочарования чередовались, не давали успокоиться ни на минуту. Одолевала жажда встречи с противником, желание броситься в схватку с ним. Но встреча эта не наступала, и неизвестность, что ждала впереди, постоянно томила душу.

Удручающе действовала и последняя находка — останки неизвестных людей, погибших в этих песках. Было почему-то горько оттого, что они, Баймагамбет и Киикбай, никогда не узнают, кого похоронили, кому сказали последнее прости. Да и никто этого никогда не узнает.

Как странно устроен мир! Иногда человеку, который, в общем, не заслужил ничего, кроме благодарности за то, что произвел на свет потомков, ставят мазар[16] в степи, а люди, героически прожившие жизнь, могут исчезнуть вот так, будто у них никогда не было ни имени, ни родины. Нет-нет, о таких слагают легенды. Пусть неизвестны их могилы, но людская память оставляет их живыми.

Плыли и плыли по небу большие пушистые облака, и казалось, вместе с ними плывет неумолимое время.

Баймагамбет смотрел на эти облака и почему-то думал о сосняках, которые недавно увидели с высоты бархана. Впрочем, в мыслях его была своя логика. В прошлый раз, когда Кулбатыру удалось сбить преследователей со следа, запутать их, говорят, он и скрывался в этих небольших лесках. Но тогда он был один. Все, кто уходил с ним, погибли в коротких стычках. Одному-то легче скрыться. А женщина в дороге, да еще в такой дороге, — большая обуза. На что же он надеется? Ведь надеется он на что-то! Какую же уловку он теперь придумал? Сосняки, кажется, единственное его прибежище. Но может, он заранее приготовил такое укромное местечко, о котором самому дьяволу не догадаться? Сосняки, конечно, леса. Но каждый отдельный колок[17] не больше километра в длину, а в ширину и того меньше — тщательно прочесать их не составляет никакого труда. Разве надежно укроешься там? Но может, он вовсе и не пошел в пустыню, а двинулся степью от аула к аулу, где сохранились родственники или знакомые, которые могут надежно укрыть? И тогда отряд напрасно обшаривает пески в поисках его следов. Напрасно бойцы жарятся на солнце и глотают соленый пот. Если он здесь, неужели не обнаружил бы себя? Быть того не может! Значит, надо искать где-то в другом месте.

Жара совершенно добивала Киикбая, и думал он сейчас только о воде. Говорят, где-то неподалеку отсюда протекает Кзылшан. Да и Загадочное озеро, наверно, совсем рядом. Эх, искупаться бы сейчас! Нырять, плавать, плескаться вволю, а когда силы иссякнут, лечь на спину, раскинуть руки и лежать так долго-долго, ощущая лишь покачивание прохладных волн. Не выходить на берег до тех пор, пока холод не проберет до костей, пока зуб перестанет попадать на зуб. Вот это жизнь!.. Ничего, изловят Кулбатыра, вернутся в Косагач, он каждый день будет бегать на Калдыгайты купаться. А что, в самом деле? Всего шесть километров. Разве это — расстояние для молодого джигита? И наверняка он теперь каждый раз будет бросаться в воду, доныривая до самого дна, и оставаться там до тех пор, пока не иссякнет дыхание...

Потом его мысли вернулись к Кулбатыру. А вдруг бандит сам придет сдаваться? Такое может случиться! И Киикбай стал даже придумывать слова, которые произнесет бывший алашордынец. «Ошибался, — скажет, — заблуждался, поддался байской агитации и боролся, сам не понимая, за что. Быть мне бабой, если еще раз возьму в руки оружие. Вот бросаю его к вашим ногам, что хотите, то со мной и делайте!»

Киикбая даже растрогала эта сцена, и стало жаль Кулбатыра, когда он представил, как бандит опустится на колени и склонит голову. А что — ведь он тоже человек. Сейчас ему, наверно, не легко приходится. Он же знает: его ищут, а убегать, прятаться — что может быть страшнее и противнее этого?

И в тот момент, когда он мысленно уже прощал Кулбатыра, окончательно разжалобившись его скорбной судьбой, перед его глазами внезапно возникли поверженные тела Ураза и Алдабергена, и Киикбай спросил себя: «А они? Они простили бы Кулбатыра? А те, кто рыдал над ними и над многими другими, кого вот так же лишил жизни этот негодяй, — где им набраться такого милосердия, чтобы забыть все? Нет, Кулбатыру не место на этой земле, потому что он уже перестал быть человеком».

— Давай-ка трогаться, братишка, — донесся до него голос Баймагамбета.

Они отъехали совсем недалеко, когда увидели скачущего им наперерез по балке Куспана. Конь его был в мыле. Левой рукой он придерживал саблю, видимо нещадно колотившую его по ногам.

— Сю-да! — вопил он охрипшим голосом. — Сю-юда! Нашли место, где они ночевали.

Все трое развернули коней и помчались туда, откуда только что прискакал Куспан. По пути он рассказал, как удалось найти стоянку Кулбатыра.

В полдень они с Шанау устроили привал. Совсем короткий. И тут же двинулись дальше. По пути они чуть разминулись. Вот тут-то Куспан и обнаружил след. Он подозвал Шанау, и тот убежденно заявил: это они! Двинулись по следу дальше и в одной из лощин обнаружили место ночевки.

— Откуда шли следы и куда? — уточняя, спросил Баймагамбет.

— Оттуда вон туда, — концом камчи описал в воздухе дугу Куспан.

Стало понятно, что Кулбатыр направлялся совсем не в сторону сосняков. Но как знать, что у него в голове? Он и в прошлый раз петлял, как заяц, пока окончательно не запутал погоню.

Когда они приблизились к лощине, где было место ночлега бандитов, отряд уже собрался. Салыка с его милиционерами привел Шанау. Все с интересом разглядывали многочисленные следы. Не было никакого сомнения, что тут побывало несколько человек — весь песок был истоптан.

Лощину со всех сторон окружали довольно высокие барханы, она поросла густым караганником. Там, где кусты, чуть отступив, образовали небольшую полянку, легко угадывались остатки костра, тут же валялись обглоданные бараньи кости. Все было засыпано песком, но довольно небрежно. То ли бандит торопился, то ли посчитал, что и этого хватит: в густых зарослях и так ничего не обнаружат. На дальнем конце лощины преследователи нашли и колодец. Он тоже был наскоро завален песком.

На выходе из лощины следов оказалось меньше. Теперь уже нетрудно было определить: в банде четверо.

— Что ж, час испытания настал, — задумчиво сказал Салык. — Несомненно, это бандиты.

— Я тоже уверен! — поддержал его Шанау. — Третий понятно кто — Раис! А вот кто четвертый, хотелось бы знать?

Когда на окраине Аккумов отряд обнаружил следы лишь двух всадников, стало ясно, что Кулбатыр уходит вместе с женой. Появление же сейчас новых следов озадачивало.

— Наверно, Шанау прав, — поддержал председателя аулсовета Баймагамбет. — Двое нам известны. Третий наверняка Раис, который взялся сопровождать зятя и сестру, четвертый — пока ничего невозможно предположить. Но понятно: встретились они где-то в условленном месте.

Положение усложнялось. Сражаться против одного, хотя бы и умелого Кулбатыра, было все-таки не так опасно, но подставлять отряд под дула сразу трех винтовок, да еще если они направлены из засады, — дело очень рискованное. Могут положить всех. А потому Салык распорядился, чтобы в авангарде шли Киикбай и Баймагамбет. В случае нападения отряд тут же подоспеет к ним на помощь.

Держа оружие на изготовку, Киикбай и Баймагамбет двинулись мелкой рысью вперед. Хотелось двигаться быстрее, но пошли опять заросли и трава, и след можно было легко потерять. Выручали песчаные проплешины, где следы проступали явственно. Иногда один из следов отрывался и, подобно волосяному аркану, тянулся на вершину какого-нибудь бархана. Наверняка это Кулбатыр уточнял направление, а может, просто оглядывал округу, чтоб ненароком не нарваться на преследователей.

По следам легко было определить: бандиты уходили не очень спешно. Может, Кулбатыр надеялся, что пока погоня наткнется на его следы, ей изрядно придется помыкаться по пустыне, а значит, выдохнутся и лошади, и люди. А может, он жалел Аккагаз, которой, конечно же, в седле трудно: все-таки женщина, не очень-то привыкла к коню.

Следы постепенно уводили на юг, и стало ясно, что Кулбатыр избрал свою излюбленную тактику — снова начал петлять.

Приближалась ночь, а отряд не только не настиг беглецов, но никто даже предположить не мог, где они теперь могут находиться. Оставалось одно: готовить себе ночлег. Выбрали место поудобнее и расположились своим небольшим лагерем.

Продукты кончались. Сегодня вечером Салык намеревался достичь речки Кзылшан и послать оттуда гонца к находившимся неподалеку чабанам. Но теперь река осталась далеко за спиной, о встрече с чабанами и помыслить было невозможно. А потому он посоветовал собрать оставшиеся припасы в один мешочек и сложить в коржун Баймагамбета. Теперь нужно строго экономить: мало ли еще куда уведет их Кулбатыр, могут оказаться так далеко от жилья, что ни о какой помощи продуктами и мечтать не придется.

Скудно перекусив, преследователи прилегли. Тела ныли от усталости. Лишь один Шанау не мог не поговорить.

— Вот и в прошлый раз Кулбатыр так же мотал нас по лощинам и оврагам. Покидал пески, возвращался, пока не наделал столько следов, что уже невозможно было разобрать, какие свежие, а какие давние. Так и удалось улизнуть. Видно, и теперь он собирается проделать тот же трюк.

Баймагамбет, заложивший за губу насвай, и Салык, дымивший самокруткой, промолчали. В разговор неожиданно вступили молодые, да так рьяно, что успевай только выслушивать.

— След нашелся, теперь торопиться надо. Появится луна — ночью его преследовать.

— От луны проку мало. Видал, какое небо облачное? В два счета заблудимся.

— Как бы там ни было, а упустить его и на этот раз мы просто права не имеем. И так без толку промотались столько дней!

Салык с усмешкой оглядел разгоряченных парней, сказал рассудительно:

— За кем бы другим гнаться — тогда и ночь не помеха. Но не забывайте, кто перед нами. Промаху он не знает. И терять ему нечего. Если он вдруг обнаружит, что мы и ночью идем, сумеет устроить такую засаду, что ни один живым не уйдет. А ночью засаду не обнаружишь, если и днем-то ее обнаружить трудно.

Теперь заговорили наперебой. И Баймагамбет, и Шанау, и милиционеры, и юнцы.

— Просто пораньше вставать надо и преследовать, пока светло.

— Этому негодяю ничего не стоит напасть на нас прямо сейчас.

— Да, такое бывало. В прошлый раз, когда удирал от погони, столько народу перебил — не сосчитаешь. Троих беспечных агитаторов, подкравшись, ночью прямо в юрте прирезал. Никто и не пикнул. Правда, за точность этого не ручаюсь, но так говорят.

— Да, так оно и было, — вмешался Шанау. — Это были председатель Косагачского аулсовета Айдынгали и двое большевиков-агитаторов с ним. Прекрасные парни были, да вот оплошали. Как раз после Айдынгали меня и избрали председателем.

— Его бы самого прирезать!

— Мне одно не дает покоя, — задумчиво сказал Баймагамбет. — Кто же с ним четвертый? Если с Кулбатыром пришел, значит, тоже бандит отпетый. Но может, кто-то из местных присоединился? Кто?

— Вряд ли кто-то из местных поддержит его.

— Действительно, трудно предположить, чтобы кто-то из наших рискнул. Вернее всего, с собою кого-то привел Кулбатыр.

— Говорят, у него кровных родственников из мужчин никого не осталось. Отец убит, младший брат — в тюрьме. Лишь Раис может стать ему подручным, а кто четвертый?

— Интересно, где он столько лет пропадал? Может, за кордон уходил?

— Да нет. Одни говорят, у туркмен, другие — в Бухаре. А про то, что за кордон тогда ушел, — никто.

Проговорили до полуночи, пока не сморил сон.

9

Ночь выдалась беспокойная. Незадолго до рассвета выпала роса, и все продрогли. И лишь только забрезжил свет, двинулись в путь.

На этот раз в авангарде шли Шанау и Абдулла. Остальные, как вчера, держались в отдалении.

Погода стояла пасмурная. По небу ползли тяжелые, серые облака, и солнце редко-редко появлялось в просветах.

Шагом и рысью продвигались вперед, проходили одну гряду барханов за другой, но конца следам пока видно не было.

Люди могли бы продолжать преследование, но лошади требовали отдыха. К полудню пришлось сделать небольшой привал.

Баймагамбет открыл коржун, выдал понемногу еды. Правда, оттого, что съели по кусочку курта да сжевали по пригоршне жареного проса, в желудках сытнее не стало, но никто не роптал — приходилось довольствоваться малым.

В момент покончив с едой, Киикбай отошел чуть в сторону и улегся немного подремать. Вскоре к нему присоединился Куспан. Он вытащил из ножен свою саблю, тщательно осмотрел лезвие и, что-то обнаружив на нем, принялся натирать песком.

— Чего ты возишься с этой саблей? Ложись-ка лучше, поспи маленько, — проворчал Киикбай.

— А мне не спится, — откликнулся Куспан.

Но только Киикбай опять стал задремывать, как над ухом раздался заговорщицкий голос Куспана:

— Слушай, Киикбай, если окажется, что Раис и правда вместе с Кулбатыром, примем мы его потом в комсомол или нет?

— А разве он собирался в комсомол?

— Да однажды при встрече говорил мне: ты вступил, и мне надо.

— Черта с два! — ругнулся Киикбай и отвернулся от друга.

Сагынгали, услышав их разговор, тоже подал голос:

— У нас в милиции про вашего Раиса не очень-то хорошо рассказывают. Упорно ходят слухи, что он лошадей ворует, а потом продает в Кокжаре.

— Что-то непохоже. У нас бы давно уже знали, — с сомнением покачал головой Куспан, но щеки его зарделись румянцем, будто это его уличили в воровстве.

— Не хочу утверждать, — откликнулся Сагынгали, — мы еще не убедились, но слишком многие люди говорят, а дыма без огня, как известно, не бывает...

Куспан промолчал, да и что тут скажешь!

А между тем небо над головой все больше и больше темнело. Еще недавно просто серые облака превратились в чернобрюхие тучи. Они ползли так низко, что казалось, задевали вершины барханов, а если смотреть вдаль, то уже невозможно было отличить неба от земли — сплошной мрак.

Отряд опять сел на коней: надо было торопиться — как бы не нагрянула гроза. Часа через два преследователи наткнулись на другой след. Он пересекал тот, по которому они шли: два всадника удалялись куда-то на север. Некоторое время стояли в раздумье, пока Баймагамбет внезапно не догадался:

— Да это же наш собственный след! Позавчера с Киикбаем мы проходили именно здесь!

— Тем хуже для нас, — хмуро сказал Салык. — Если у Кулбатыра и были какие-то сомнения, то теперь он наверняка поймет, что за ним идут. Видите, они останавливались, рассматривали следы, вертелись тут.

Через некоторое время преследователи обнаружили второе место ночлега беглецов. Все было как вчера: многочисленные следы, остатки костра, свежевыкопанный колодец, обглоданные кости. Но по всем приметам чувствовалось, что теперь бандиты спешили. Даже колодец закапывать не стали и в кустах забыли свиток аркана. Тут они ночевали, видимо, в прошлую ночь, но обнаруженное преследование заставило их поторапливаться. Если до этого беглецы ехали в основном шагом, лишь изредка пуская коней в рысь, то теперь уходили довольно быстро.

Из-за приближавшегося дождя вечер наступил раньше обычного. Правда, пока еще и не капало, но так стемнело, что продолжать погоню было бессмысленно, и отряд стал устраиваться на ночлег. Баймагамбет вынул из коржуна совсем отощавший мешок, оделил всех несколькими кусочками курта — на этом запасы исчерпались.

Ночь выдалась холодная. Да и днем особенной жары не было. А потом упал такой знобящий холод, что пробирал до самых костей. Поднялись голодными и неотдохнувшими.

Ветер гнал по небу черные, низкие тучи — до самого горизонта ни единого просвета, и было такое впечатление, что день никогда не наступит: по всей пустыне разливался туманный сумеречный свет. Лица преследователей были мрачными — под стать небу. Салык поглядывал на своих подчиненных, покусывая свесившиеся на губы кончики усов.

— Джигиты, — заговорил он, — я знаю, что вам трудно. Трудно и мне. Но человек потому и человек, что умеет пересиливать себя. Помню, в гражданскую мы как-то трое суток пробивались к своим. Ни одного сухаря не осталось. И все-таки выжили. Все выжили. И дело сделали... Может быть, уже сегодня мы встретимся с бандитами. Так что выше головы! Мы знали, что идем на трудное и опасное дело, и те лишения, которые выпадают на нашу долю, — это еще не самое страшное!

Конечно, Салык понимал, что его слов для настоящего воодушевления мало, но ведь и эти люди не из байских баловней. Наверняка каждому из них не раз приходилось терпеть и голод, и холод, и другие невзгоды. И ему нравилось, что никто не высказывал жалоб, не выдавливал из себя вздохов, не показывал раздражения.

Он сам поехал в авангарде вместе с Сагынгали. Кони отдохнули лучше, чем люди, и шли хорошей рысью, но верховые все равно поторапливали их.

Каждый раз, встречая более или менее высокий бархан, Салык направлял своенравного скакуна на вершину, надеясь обнаружить где-нибудь вдалеке беглецов. Но оставались за спиной километр за километром, а окрестности были такими же пустыми, как и прежде.

Кулбатыр наверняка понял — погоня за ним серьезная, — а потому без нужды не будет нигде задерживаться. Это ясно как день. Беспокоило Салыка другое: не приведи бог, если поднимется сильный ветер или польет дождь — засыплет следы, размоет их, тогда попробуй поищи! Все придется начинать сначала, а Кулбатыр может уйти так далеко, что его уже не достанешь.

«Только бы не разгулялась злая погода, только бы опять засветило солнце!» — чуть ли не молился Салык. В этих краях нередко бывает: небо погрозит-погрозит дождем и бурей и утихомирится.

Однако на этот раз надежды его не оправдались.

10

Из-за сплошняком затянутого неба ночь падала стремительно, и вместе с ней, будто кто скомандовал, начал дуть с каждой минутой набирающий силу ветер. Начиналась песчаная буря. Мелкие песчинки, еще недавно так плотно покоившиеся в барханах, внезапно поднялись в воздух, секли лица и руки, скрипели на зубах, перебивали дыхание. А еще через какое-то время на землю упали первые капли дождя.

Надо было торопиться, и бойцы Салыка принялись сооружать нечто вроде шалаша. Сгибали вершинами друг к другу высокие кусты ивняка, связывали их и накидывали сверху попоны.

Убежище получилось тесным, и все-таки, если вплотную прижаться друг к другу, можно было уместиться всем семерым. Только-только они успели залезть в свое скромное убежище, как ветер донес запах приближающегося дождя. Вскоре капли, будто для пробы, выбили первый перестук, а потом забарабанили с такой силой, что казалось, вот-вот пробьют плотные попоны.

Ярким росчерком расписалась на небе молния. Несколько секунд звенела ливневая тишина, и наконец гром встряхнул землю. И пошло, и пошло!.. Полыхание слепящего огня и удары адовых рокочущих барабанов. Ливень был такой плотный, что совершенно нельзя ничего различить в двух шагах. Кони, привязанные тут же, рядом с входом в шалаш, появлялись только при вспышках молний и снова тонули во мраке. Они прядали ушами и приседали от страха, старались держаться вплотную друг к другу. Наскоро сооруженный шалаш продувало со всех сторон. Попоны, накинутые поверху, сдерживали основные потоки, но спереди и сзади сыпало так, что вскоре те, кто находился в этом убогом укрытии, промокли до нитки.

— А ведь верно говорят, что всякое дело лишь тогда делается, когда на то дает дозволение всевышний, — сказал Баймагамбет. — Такая сушь стояла — и на тебе!

— В жизни не видал такого ливня! — поддержал его Куспан.

— Ливни такие бывали в этих местах, и не раз, — ворчливо проговорил Шанау. — Беда в другом: случилось то, чего, наверное, очень хотел Кулбатыр. Какие уже следы после этого? Размоет все к шайтану — ничего не найдешь.

На это возразить было нечего, и все угрюмо промолчали.

Гроза бушевала больше получаса, потом пошла на убыль. Вскоре дождь лишь шелестел над пустыней и наконец прекратился совсем. Небо роняло запоздалые капли.

Бойцы вылезли из укрытия и, не сговариваясь, побрели на вершину ближайшего бархана. Небо было совсем черным, но далеко на западе пробилась полоска угасающего света. Ветер пронизывал до костей, мокрая одежда леденила тела. Но недавнего светопреставления будто и не было: вода впиталась в песок, лишь кое-где остались маленькие лужицы.

Спустя какое-то время снова полил дождь, но теперь без той ярости, лишь далеко-далеко, там, куда ушла гроза, по-прежнему полыхали зарницы да что-то тихо бормотал гром.

11

На востоке сверкали молнии, разрезая небо на множество черных кусков, даже сюда доходил их мертвенный свет.

Беглецы, успевшие уйти за пределы песков, не без радости оглядывались на безудержно буйствующую стихию и подстегивали коней.

До вчерашнего дня Кулбатыра почти ничего не тревожило. Двигались не торопясь, приходило время отдыха — расседлывали коней, выставляли наблюдателя, раздумчиво перекусывали и ложились подремать. Ночи тоже были спокойными. Всадники успевали вдосталь выспаться и дать отдых лошадям, поднимались, завтракали и снова пускались в путь.

План Кулбатыра был прост: попетляв по пескам еще два-три дня, скрыться в густых зарослях Калдыгайты и по ним дойти до песков Тайсойган-Буйрек, и, если бы до этого ничего не произошло, путь в Туркмению был бы открыт.

Но вчера выяснилось, что за ними идет погоня. Теперь Кулбатыр ломал голову, где он мог допустить ошибку, ведь все было учтено в тот вечер, когда Раис принес пугающую новость о том, что за ним снаряжают людей.

Он не сомневался, что его будут преследовать, а потому и не стал рваться туда, куда хотел. Если красные узнают, куда он в самом деле направляется, достанут где угодно, не только в Туркмении, но и вообще на краю света или у черта на рогах.

Нужно было маневрировать, запутать погоню, сбить с толку. Так начались скитания. С Танатом они двинулись сначала к Аккумам, которые лежали в стороне от дороги, избранной Кулбатыром, оставили позади и Карагандыкумы. Он надеялся, что преследователи поверят — он скрывается где-нибудь в аулах, многочисленных на той стороне, начнут обшаривать их (на это уйдет несколько дней), а они тем временем будут уже далеко.

Стараясь не попадаться никому на глаза, они прошли по окраине песков верст десять, снова углубились в пустыню и тут же напрямик поехали в Батпакты, где к ним и присоединились Аккагаз и Раис.

Кулбатыр понимал, что погоня может не поверить в его первый маневр, а потому двинулся в глубь песков и не спеша совершил переход до Сосновых рощ. Здесь можно было еще немного попетлять и уйти на заранее намеченную дорогу.

Начало вроде складывалось удачно. Погоня, если даже она нашла первый след, теперь наверняка потеряла его. Он уже радовался, что все идет как ему хотелось, и вдруг вчера они нарвались на следы двух всадников.

Сначала Кулбатыру не хотелось верить, что это и есть следы тех, кто отправился за ним. В погоню должны были собрать хоть небольшой, но отряд, а тут — всего двое, вряд ли кто-то решился гнаться за ним таким малым составом. Может, это какие-то случайные путники? Сбивало с толку и другое: почему они шли не по следам, а шарили наобум, где просто не могло быть ни одной приметы его пребывания... Однако вскоре они опять обнаружили следы: поверхность песка была сплошь испещрена ими. Теперь уже сомнений быть не могло. Если те двое всадников и были случайными, то здесь наверняка прошло несколько конных.

Кулбатыр встревожился не на шутку: из-за своей неторопливости он чуть было не угодил преследователям прямо в лапы. Его утешало лишь одно: погоня двигалась на север, он же шел в противоположном направлении — на юг. А это означало: пока они повернут за ним, у него будет немалый запас времени. И все-таки надо было торопиться. Кулбатыр приказал не жалеть коней.

Тревога терзала душу. И вчера вечером Кулбатыр отправил Таната на разведку. Тот далеко обошел оставленные беглецами следы, спрятался за одним из барханов и через несколько часов ожидания обнаружил вдалеке отряд. Когда, догнав своих, он сообщил об этом Кулбатыру, тот даже зубами скрипнул: на пятки наступают.

Сразу же после этого он решил уйти из песков. Но было пока рано. Приближалась гроза. Кулбатыр кожей чувствовал, что она непременно разразится, и продолжал плутать в песках. И ушел из них незадолго до ливня.

Гроза на какое-то время избавляла их от преследования. Кулбатыр решил использовать эту передышку с пользой. Поначалу он хотел повести своих к аулу Таскудук, где жили родственники его матери. Там можно было некоторое время скрытно передохнуть. А самое главное — раздобыть для Раиса и Таната хотя бы по винтовке или по берданке: преследователи, это было ясно, продолжат поиски и рано или поздно опять обнаружат след. Может так случиться, что им не избежать столкновения, тогда-то оружие очень понадобится. Но потом передумал. Нет, на время им придется разъединиться.

Для принятия такого решения причины были: не верил он ни в Раиса, ни в Таната. Случись настоящая заваруха — от них пользы мало будет.

Позавчера, устраиваясь на ночлег, Кулбатыр решил было поговорить с ними откровенно, без остатка выложить все, даже рассказать про засаду в Айкай-шагыле, чтобы они поняли, на что идут и что их может ждать впереди. Но только лишь заговорил о возможности за ними погони, как сразу же заметил страх на лицах Раиса и Таната. Они старались спрятать этот страх: один сидел отрешенно отвернувшись, другой опустил голову и ковырял песок рукояткой камчи. Кулбатыр понял: пока лучше помолчать. Но после того как была обнаружена погоня, оба окончательно скисли.

Уже перед самым ливнем Танат отозвал Кулбатыра в сторону и, не пряча, как обычно, глаза, сказал:

— Разговор есть, сотник.

Обычно при Раисе и Аккагаз он обращался с Кулбатыром на равных и называл его просто Батыреке, но, оставаясь один на один, никак не мог отвязаться от давившего на него прошлого и называл почтительно сотником, как звал его когда-то в бытность в Алаш-Орде.

Кулбатыр, конечно, догадался, о чем тот хочет вести речь, но не подал вида.

— Чего тебе? — небрежно спросил он.

Танат на секунду замялся — видно, подыскивал нужные слова.

— Сотник, — наконец заговорил он, — ты знаешь, как я уважаю тебя. Да и как иначе? Сколько вместе пройдено, сколько пережито, какого только лиха нам не пришлось хлебнуть. Но... что прошло, то прошло... Прости, но я покончил с теми делами безвозвратно. Тебе известно, меня простили... Да я и уверен сейчас, что тогда мы затевали бесполезное дело. Но ты, видно, смотришь по-другому. Что ж, я уважаю твое мнение. И не уговариваю тебя: кончай! Молю аллаха, чтобы в степи побольше нарождалось таких неустрашимых сыновей...

Еще отъезжая вместе с Танатом в сторону, Кулбатыр дал себе слово выслушать до конца все, чего бы тот ни наговорил. Но последние слова все-таки вывели его из себя.

— Эй, Танат, — зло сказал он, — перестань городить чушь. Что ты мелешь, что ты ходишь вокруг да около, как лиса возле норы тушканчика. Выкладывай, чего тебе надо!

— Что ж, скажу, сотник, — не спрятал глаза Танат.

Кулбатыр рассчитывал окриком согнуть Таната, заставить его смешаться, но оказалось, это лишь придало ему смелости.

— Скажу, сотник, — говорил Танат. — Кто первый предупредил тебя об опасности? Я! Не отказался я и проводить тебя, и вовсе не считаю это услугой, за которую взыскивают долги. Я тебе — товарищ и сделал все, что было в моих силах. Теперь я хочу возвратиться к себе в аул: не дай бог там меня уже хватились! Не поздоровится мне тогда, подозрений не избежать. Но если пока не хватились, найду чем отговориться. Это несложно. А если все-таки дознаются, что я был с тобой, будет и мне, и моим детям... Гроза смоет следы. Пройдет немало времени, пока они тебя опять обнаружат, а может, не обнаружат и совсем. Так что, думаю, теперь ты и без меня обойдешься.

Кулбатыра душил гнев.

— Что-то не узнаю я тебя, Танат, — хрипло и грозно проговорил он. — Помнится, в прошлом ты не раз называл себя мужчиной и клялся пожертвовать жизнью ради земли родной, ради народа. А теперь что же — красные песни запел? Или просто шкуру бережешь? Знаю, много вас сегодня таких, кому стала лишь своя шкура дорога. Тогда придется тебе кое о чем напомнить, Танат. Зверь зверя и то в беде не бросает.