Рекс Карвер (№4) - Тающий человек

Я проехал почти до самого центрального подъезда к шато и оставил машину под прикрытием деревьев. Оставшееся до шато расстояние я прошел пешком, держась в стороне от подъезда.

У входа в дом стоял большой многоместный фургон. Стоя за деревьями, я понаблюдал за шато какое-то время, не заметил никакого движения и начал обходить дом. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел, что я в него вхожу. Я нашел боковую дверь, подход к которой был надежно защищен от постороннего взгляда густыми зарослями туи.

Я вошел и очутился в широком каменном коридоре. Когда я был на его середине, в нескольких метрах впереди меня открылась дверь, вышел мужчина и поставил на каменный пол чемодан. Это был Денфорд, и он меня заметил.

С пистолетом в руке я направился к нему. Он попятился в комнату. Я зашел следом. Это была спальня и, войдя, я сразу понял, что он собирает вещи.

— Покидаете счастливый дом?

— Да.

Он был трезв. Трезв как стекло. Более того, он был чистый лед. Не было нервного моргания глаз, не было недовольной навязчивости. Что-то случилось, что совершенно изменило его. В обычной ситуации я бы, возможно, попытался выяснить, что это было, но в тот момент у меня были свои проблемы.

— Где они? — спросил я.

Он отвернулся и стал укладывать рубашки и нижнее белье во второй чемодан. Через плечо он сказал:

— На втором этаже.

— В восковом музее?

— Да. Празднуют. Им доставили туда ящик шампанского.

— Празднуют по какому поводу?

— Я не знаю. И если бы я знал, я бы вам не сказал.

Я ему снова не нравился. И не только я. В этот момент ему никто не нравился.

— Сколько они там пробудут? — спросил я.

— Пока не выйдут.

— Если у них целый ящик, то это может быть надолго.

— Да. Когда они решают напиться, это всегда надолго. Они оба — ирландцы. Вы знаете, как напиваются ирландцы?

— Я знаю, как напивается кто угодно, если он решил напиться. Вас уволили?

— Я сам написал уведомление.

— Это одно и то же. Могу я попасть в ту комнату?

— Нет, если они вас сами не впустят.

— Но у вас, конечно, есть какая-то возможность связаться с ними, или у них с вами.

— Да.

— Проведите меня туда.

— Для вас я ничего не буду делать. Вы ничем не лучше их. Деньги — вот все, что вас интересует. Вы только и думаете об этом. Деньги, деньги, и наплевать на то, что происходит с другими. Люди для вас ничего не значат.

— Кажется, я припоминаю человека по имени Джозеф Бована, — сказал я, — которому вы однажды помогли, и для него это кончилось весьма плачевно.

— Это был не я. Это был личный секретарь О'Дауды, выполняющий его приказы.

— Одно и то же.

Он отшвырнул в сторону стопку полосатых трусов и заорал:

— Не одно и то же! Его больше нет! Теперь есть только я сам! Совсем другой человек!

— Думайте, как хотите, — сказал я. — Я не собираюсь спорить. Но мне нужно поговорить с ними и вы покажете мне, как это сделать. Если нет, я сообщу полиции все, что я знаю о Боване, и новый Денфорд далеко не уйдет. Мне бы не хотелось делать это, но если вы вынудите меня, я это сделаю.

Он какое-то время молча смотрел на меня, затем сказал с горечью:

— Да, вы это сделаете. Вы сделаете все, чтобы получить то, что вам нужно. На мгновение я подумал, что в вас, возможно, и есть что-то, что можно уважать. Но теперь я все понял. Вы такой же, как и они. Вы наденете любую маску, скажете любую ложь, если это поможет вам получить то, что вам нужно.

— Интересная точка зрения, но у меня нет времени обсуждать ее. Покажите мне, как я могу с ними поговорить.

Секунду-другую мне казалось, что он откажется. Он угрожающе смотрел на меня, ненавидя меня и, вероятно, даже более ненавидя себя, и в его мозгу крутились воспоминания о женщине, которую он любил и которая утонула в озере; в мозгу, который был сжат властью О'Дауды до точки противодействия и даже больше. В этот момент он был сумасшедшим. Он был способен на все. Я знал, что если он откажется показать мне, я не смогу его заставить.

Его взгляд вдруг стал хитрым и он спросил:

— И что вы собираетесь им сказать?

— Это мое дело. Я должен поговорить с ними. Давайте же, покажите мне, как это сделать.

Он злобно улыбнулся и сказал:

— Вы все еще пытаетесь поиметь что-нибудь для себя, да? Все еще гонитесь за деньгами, не обращая внимания на страдания других?

— Мне нужно сделать кое-какие дела. Для моего личного удовлетворения.

— Конечно. — Он сказал это крайне резко. Затем он также резко повернулся и вышел из комнаты. Я пошел за ним.

Мы прошли по кроличьим норам коридоров и в итоге вышли к началу главной лестницы. Не оборачиваясь, он поднялся на второй этаж, пересек широкий холл и остановился перед высокими, обтянутыми кожей стальными дверями.

— А нельзя их открыть с этой стороны? — спросил я. — Я хотел бы войти без предварительных объяснений.

Он покачал головой.

— Нет, если они закрылись на защелку изнутри. А они закрылись. Всегда закрываются, когда пьют.

Он подошел к краю дверей и открыл маленькую нишу в стене. Вытащив микрофон, он включил его, нажав какую-то кнопку в нише, и сказал:

— О'Дауда!

То, как он это сказал, должно быть, доставило ему огромное удовольствие. Он вложил в это обращение всю свою неприязнь к этому человеку, сбросив с себя груз нескольких лет служения ему.

Ответа не последовало.

— О'Дауда! — На этот раз громче, и еще несколько лет ушли.

На сей раз ответ был.

Из спрятанного где-то над дверями динамика пророкотал голос О'Дауды:

— Кто это, черт возьми?

— Денфорд.

— Тогда убирайся к дьяволу из моего дома, — пророкотал О'Дауда, затем рокот перешел в рычание. — Пытался украсть мою жену, да, ты, ублюдок с кроличьими глазами. Пошел ты к черту! — Он уже принял, но еще не был пьян, хотя был достаточно экспансивен.

Я увидел, как натянулось лицо Денфорда, пока он пытался взять себя в руки. Затем он поднес микрофон ко рту и сказал:

— Здесь Карвер. Хочет тебя видеть. А в один из дней я докажу, что ты убил ее, ты, злобный ирландский боров.

— Карвер! — пророкотал голос и затем из динамика раздался взрыв хохота.

О'Дауда сказал:

— Как там, ничего? Убирайтесь, оба.

— О'кей, вы сделали свое дело, — сказал я Денфорду. — Теперь вступаю я.

Он отдал мне микрофон и сказал:

— Если вы — человек умный, тогда уезжайте отсюда. Он еще не пьян, но уже в невменяемом состоянии. Что бы вы от него не хотели, вы ничего не получите.

— Ты чертовски прав, парень, — прорычал О'Дауда.

— Вам лучше исчезнуть, — сказал я Денфорду. — Когда они откроют дверь, ваше горло может оказаться в руках Кермода. Идите.

Он колебался какое-то время, затем сказал:

— И все же я советую вам не входить туда.

— Не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь. Если вам не нужен мой совет, забудьте о нем.

Он повернулся и пошел прочь по галерее. Я проводил его взглядом, а затем подошел к лестнице, чтобы убедиться, что он действительно ушел. Он действительно ушел, и я вернулся к микрофону.

Я взял его и услышал крик О'Дауды:

— Ты все еще здесь, Карвер?

— А почему я должен быть в другом месте? Я собираюсь получить с тебя по меньшей мере пять тысяч фунтов.

Последовала пауза. Она должна была последовать. Я упомянул о деньгах, а деньги для О'Дауды значили много, так много, что любое упоминание о них вызывало у него любопытство.

— А почему ты получишь с меня пять тысяч фунтов? — Его голос утратил часть прежнего запала.

— Простая продажа. Сюда, конечно, не входит мое жалование.

— И что ты собираешься продавать, парень? — Запал потихоньку возвращался, но я знал, что я его зацепил.

Моля всевышнего, чтобы это было так, я сказал:

— Только не рассказывай, что ты забрал на почте сверток и засунул его в сейф, не проверив, что в нем.

Очередная пауза, достаточно длинная и тяжелая для меня. Он, возможно, так и сделал. Я хотел, чтобы он сделал именно так, потому что только такой расклад давал мне то небольшое преимущество перед ним, которого я так желал, только он давал самый минимальный шанс вернуть Джулию. Я молчал. Чем длиннее будет пауза, тем лучше для меня. Я молчал, пока не почувствовал, что попал в точку.

— Не рассказывай мне, что такой осторожный человек, как ты, не проверил сверток?

Он попытался блефануть. Его голос четко выдал это.

— Конечно, я проверил его.

Я рассмеялся.

— Ты не умеешь врать, О'Дауда. Ты думаешь, я такой дурак и открыл все козыри? Имея дело с такими людьми, как ты, Наджиб и парни из Интерпола? Как и ты, О'Дауда, я не доверяю почте. Тот сверток в Эвьене был липой. Я специально послал его туда, чтобы при неудачном развитии событий получить небольшую передышку... а они, признаюсь, развивались там на озере почти неудачно. Ты слушаешь? Слушай хорошо. У тебя нет того, что ты думаешь, что у тебя есть, О'Дауда. Если сейф внутри, открой его и проверь... а потом мы поговорим.

Я сел на кресло времен Французской империи, стоящее у двери, выпустил дым и начал молиться. Очень усердно. Чтобы его сейф оказался не в банкетном зале. Если же он был там, мой блеф очень скоро закончится.

Я сидел, убеждая себя, что я спокоен, зная, что бегуны выходят на последний барьер и я — впереди, зная, что на последнем барьере все может случиться — и обычно бывает так, что то, о чем ты молишь, как раз и не случается. Я выпустил кольцо и стал смотреть, как оно, вращаясь, плывет в сторону динамика над дверями и медленно растворяется подобно серой мечте.

Неожиданно большие двери загудели и не спеша открылись. У порога стоял Кермод и держал нацеленный на меня пистолет.

— Входи медленно и держи руки перед собой, — сказал он.

Я расплылся в улыбке. А почему нет? Я выиграл первый раунд. Чувствовал я себя прекрасно, но следил, чтобы не проявлять излишней самоуверенности.

Я вошел, и он остановил меня. Держа пистолет у моего пупка, он ощупал мои карманы. Я подумал, что Аристид или Наджиб, посчитали бы его работу дилетантской. Пневматический пистолет был засунут стволом вниз в мою левую замшевую туфлю и спадающие брюки надежно закрывали его. Пистолет был сантиметров двадцать пять длиной, сантиметров восемь-десять ствола находились в моей туфле, а рукоятка была над самой моей лодыжкой. Единственное, чего мне приходилось опасаться, так это резких движений, потому что весил он граммов семьсот и мог легко выскользнуть. Но меня это не особо волновало. Я не собирался делать никаких резких движений до того момента, когда пистолет будет в моей руке. Рука Кермода пошла вниз по моей ноге и остановилась сантиметрах в пяти над пистолетом. Кермод отступил назад и сказал, показывая на диван, который стоял напротив каирского купца, или кто он там был, который надул О'Дауду с алмазами:

— Сядь туда.

Я прошел к дивану и осторожно сел, скрестив ноги и прижав внутреннюю сторону левой туфли к дивану.

Оглядев восковые фигуры, я сказал:

— Все те же люди, я смотрю. Пора завести новых врагов.

О'Дауда сидел в дальнем конце комнаты, перед своим огромным, окруженным канделябрами подобием. На нем был свободный восточный халат, черные туфли из искусственной кожи и белая футболка. Халат был черный, с серебряными павлинами. Он удобно расположился в кресле у стола, на котором стояли бокалы и бутылка шампанского и лежал микрофон, шнур от которого тянулся к нише на дальней стене.

Он уставился на меня своими маленькими голубыми глазками — его лицо было ярко-красного цвета — и сказал:

— Не беспокойся... ты скоро к ним присоединишься, ублюдок.

— Если ты хочешь иметь со мной дело, ты, накаченная жаба, тогда будь вежливым, хорошо?

Я был внутри и наслаждался в полный рост, и меня переполняла приятная ненависть к нему — теплое, дурманящее желание посмотреть, как из него полетит его спесь и эгоизм. Я рискнул и у меня получилось. Я чувствовал себя замечательно, был полон оптимизма и готовности ко всему.

О'Дауда дотянулся до бокала с шампанским на столе, нагнул голову и сделал глоток, наблюдая за мной поверх бокала. В двух метрах от него стояло другое кресло и другой стол, уставленный бутылками и бокалами. Им нравилось вот так. Сидеть здесь, пить, постепенно накачиваясь, и выкрикивать ругательства в адрес их гостей. Очень весело.

— Ты дурак, — сказал О'Дауда. — Ты думаешь, я поверил в эту басню про сверток? Ты блефуешь. Если бы у тебя был настоящий сверток, ты бы не сунул свой нос сюда.

Я дружески улыбнулся ему.

— Если бы ты действительно думал, что я блефую, ты бы никогда не открыл дверь. Ведь лично я тебя совершенно не волную. Так же, как и Джулия. Кстати о Джулии, я решил, что мне не стоит влезать в это дело. Да, у меня есть слабость к хорошеньким женщинам, но она никогда не поднимается выше отметки в пять тысяч долларов. Моя цена, исключая мое жалование, — пять тысяч фунтов.

— Если сверток ненастоящий, хозяин, — сказал Кермод, — то нам остается только уговорить его, как мы это уже делали.

— Попробуйте, — сказал я. — Но это вам ничего не даст. Сверток находится у моего друга в Женеве. Если я не позвоню ей в течение часа, она просто позвонит в Интерпол и скажет им, что я здесь. Они прибудут сюда, не теряя ни минуты.

— Ей? Что за женщина? — спросил О'Дауда.

— Ради Бога, а о какой женщине вы думаете? — сказал я раздраженно. — Как вы думаете мне удалось оторваться от Наджиба и попасть сюда? Мисс Панда, конечно. Мы, можно сказать, сошлись, финансово и по другим соображениям, чтобы немного помочь себе. — Я полез в карман за сигаретами, увидел, что Кермод напрягся, покачал головой, успокаивая его, и закурил. — Ну, давайте же, проверьте сверток и мы покончим с этим делом.

Я играл хорошо. Они были у меня в руках. Я приказал себе расслабиться и не поддаваться чрезмерной самоуверенности. Самое трудное было все еще впереди. Мне нужно было, чтобы сверток для проверки принесли в эту комнату.

Шампанское помогло мне. О'Дауда очень удобно сидел в кресле; к тому же он привык, чтобы его обслуживали.

— Сходи и принеси его, — сказал он Кермоду. — Но сперва дай мне пистолет.

Кермод отдал ему пистолет и вышел из комнаты.

Одной рукой О'Дауда держал нацеленный на меня пистолет, а другой тянул к себе через стол новую бутылку шампанского. Он попытался одной рукой разделаться с проволокой, удерживающей пробку, понял, что это очень сложно и неудобно, и сдался. Кермод сделает это, когда вернется. За его спиной помаргивали, слегка коптили свечи, окружавшие его восковую копию.

— Ты мог бы получить деньги с Наджиба, — сказал он.

— Да, — согласился я.

— Или с Интерпола.

— Да.

— Тогда почему ты пришел ко мне?

Я пожал плечами.

— Ты тупой, парень. Черт, очень тупой, тупее, чем старый осел, нагруженный мешками с торфом.

Ему это не понравилось, и я был счастлив. Я продолжил:

— Я хочу поиметь тебя. Хочу показать тебе, что есть человек, который может заставить тебя выглядеть ощипанным карнавальным великаном. Ты ведь любишь делать с людьми то же самое, да? Утирать им носы. И я тоже люблю это дело.

Очень медленно он произнес:

— Я обещаю себе, что в один прекрасный день я получу огромное удовольствие, убивая тебя сантиметр за сантиметром.

— И еще один момент, — сказал я, не обращая на него внимания. — Я хочу, чтобы ты получил сверток. И когда ты его получишь, я дам указание своему маклеру купить для меня толстую пачку акций “Юнайтед Африка Корпорейшн”. И я буду получать с них приличный доход, когда после ухода Гонваллы ты начнешь использовать свои монопольные права.

На мгновение его лицо искривилось, словно ему в рот попало что-то очень неприятное на вкус. Затем он сказал:

— Ты такой же, как и все остальные. Ты ненавидишь меня, потому что я — миллионер, но тем не менее сам ты хочешь стать им. Но запомни, Карвер, что бы ни случилось, я достану тебя. Тогда ты пожалеешь, что родился на этот свет.

— Посмотрим, — сказал я. — Если у меня будет достаточно денег, я даже смогу завести собственный музей восковых фигур. Я могу назвать массу людей, которых я хотел бы там видеть.

Я медленно обвел взглядом восковое собрание. Да, я мог бы выставить многих людей в своем музее. Я закончил свой обзор на стальных дверях. Кермод оставил их открытыми. Когда он вернется, он, безусловно, закроет их, чтобы, если я блефую, я не смог быстро откланяться. Я хотел посмотреть, как работают двери. Затем я подумал о том, насколько быстро и точно я смогу действовать своим пневматическим пистолетом. Насколько я помнил из занятий с Миггзом, этот тип пистолета давал с семи-восьми метров разброс пуль не более двух сантиметров. Он должен был сделать то, что было у меня в голове.

Снаружи, из дальнего конца галереи с мраморным полом послышались шаги. Возвращался Кермод.

Я взглянул на О'Дауду и сказал:

— Запомни, никаких торгов. Пять тысяч плюс мое жалованье и мои рабочие расходы, и я хочу получить все это наличными при прямом обмене.

Он промолчал. Набычив свою большую голову, он смотрел на меня и на дверь за моей спиной. Сразу за мной какая-то восковая аристократка с небольшой короной на соломенного цвета волосах не мигая смотрела на большую фигуру короля О'Дауды, восседающего на приподнятом троне.

В галерее показался Кермод, прижимающий к груди мой сверток. Он вошел в двери, подошел к стене справа от них и нажал на одну из двух белых кнопок, вделанных в стену — одна для открывания, другая для закрывания дверей. Он нажал на ближнюю к дверям кнопку. Мне, чтобы открыть их, нужно будет нажать на дальнюю.

Двери мягко закрылись, и Кермод прошел мимо меня, направляясь к О'Дауде. Я точно знал, какого момента я жду — когда Кермод передаст сверток О'Дауде, чтобы тот открыл его, а О'Дауда передаст ему пистолет, чтобы он держал меня на прицеле. Мне придется стрелять быстро и двигаться быстро. Я уронил правую руку и коснулся внутренней стороны левой ноги, плавно подбираясь к краю широкой штанины, чтобы потом быстро выхватить пистолет.

Кермод остановился у стола О'Дауды. Тот не обратил на него никакого внимания и продолжал смотреть на меня, держа в руке пистолет.

— Нервничаешь, парень? — сказал он. — Ты думаешь, я тебя не знаю? Ты блефуешь до самого последнего момента, надеясь извлечь из этого какую-нибудь выгоду. Ты мне даже где-то нравишься за это. Да, в тебе что-то есть. Ты сидишь улыбаешься, а сам потеешь внутри.

— Нервничаешь-то ты, — сказал я. — Ты знаешь, что тебя переиграли, но боишься убедиться в этом. Давай, открывай. Я хочу увидеть твое лицо, когда ты сделаешь это.

О'Дауда постучал по столу, указывая Кермоду, чтобы тот положил сверток. Когда Кермод сделал это, О'Дауда протянул ему пистолет.

— Держи этого англо-саксонского ублюдка на мушке, — сказал он.

Но было уже поздно. Как только пистолет оказался между ними, рукояткой к Кермоду, я выхватил свой и открыл стрельбу прямо от пола. Я метил в ноги Кермода, надеясь уронить его. Продолжая стрелять, я бросился к ним. Моя цель заставила бы Миггза презрительно сплюнуть. Я видел, как от дальней ножки стола отлетают щепки после ударов пуль, видел, как бросился в сторону Кермод, размахивая пистолетом, видел, как О'Дауда поднял свою жирную руку, защищая лицо от летящих щепок, и тут бог войны — который зачастую слишком долго думает и в итоге уже ничем не может помочь — выступил очень удачно. Не переставая стрелять, я перевел пистолет левее, продолжая метить в ноги Кермода и вследствие этого взял немного выше. Пули попали в стоящие на столе бутылки шампанского и они взорвались подобно бомбам. Пена фонтаном устремилась вверх, орошая Кермода и О'Дауду. Зловеще загудели разлетающиеся во все стороны осколки стекла. Я увидел, как на щеке Кермода вдруг появилась красная полоска. Инстинктивно он поднял к щеке руку с пистолетом. В этот момент я уже был среди них. Я ухватился за пистолет Кермода и стал выворачивать его, пока тот, наконец, не отпустил его, спасая свою руку от перелома. Овладев пистолетом, я подсек его, и он рухнул на стол, отправив в полет бокалы, разбитые бутылки и сверток.

Когда они пришли в себя, я уже стоял в десяти метрах от них, с пневматическим пистолетом в кармане, свертком в одной руке и их пистолетом в фугой.

О'Дауда, который упал вместе с креслом, поднялся и стал трясти головой и тереть глаза. Кермод сидел на полу с перекошенным от боли лицом и держался за ногу — в последнюю секунду пара шальных пуль, должно быть, все же настигла его. По его лицу текла отвратительная струйка крови.

Неожиданно О'Дауда проснулся. Он посмотрел на меня, его лицо начало багроветь и он зарычал:

— Ублюдок! Клянусь богом...

Он двинулся ко мне, пробираясь через обломки стола. Я выстрелил в пол рядом с его ногами. Пуля рикошетом попала в живот фигуры полицейского. Пройдя насквозь, она упала на пол.

О'Дауда резко остановился.

— Еще один шаг, О'Дауда, — сказал я, — и ты получишь пулю туда же, куда ее только что получил страж порядка.

Он стоял вне себя от поражения, и я не был уверен, что он не двинется дальше. Затем к нему вернулся разум и он немного отошел назад и посмотрел на Кермода.

— Ты — бесполезное дерьмо. Я же сказал тебе держать его на прицеле.

Кермод промолчал. Какими бы закадычными друзьями они ни были, он четко знал, когда не стоит спорить со своим хозяином.

— Не суетись, Кермод, — сказал я. — Позже ты сможешь извлечь пульки с помощью обычного пинцета. А сейчас поднимайся и сядь где-нибудь на виду. К тебе это тоже относится, О'Дауда. Сядьте куда-нибудь и держите руки перед собой.

Они выполнили мое указание, медленно и с явной неохотой, но выполнили.

Я стоял, смотрел на них и мне было хорошо. О'Дауда получил удар туда, куда я и хотел. Я был человеком. Я должен был сказать ему об этом. Жаль, но что поделаешь. Я должен был это сделать. Было бы лучше, если бы я проявил великодушие победителя и просто удалился. Мне следовало бы всецело посвятить себя действию и оставить чтение проповедей другим.

Я поднял сверток.

— Ты был прав О'Дауда. Я блефовал. Этот сверток — настоящий. Две непристойные пленки и прекрасная магнитофонная лента — просто политический динамит. Как ты себя чувствуешь, выдающийся ум? Короля О'Дауду переигрывает один из дворцовых слуг. О'Дауду, в распоряжении которого люди и деньги; О'Дауду, который, если ему нужно что-нибудь сделать именно так, а не иначе, получает все сделанным именно так, не скупясь на расходы... Как это, вообще — сидеть и чувствовать, как почва уходит из-под ног?

Мне бы не следовало этого делать. Это было чистой воды ребячеством. Простым злорадством. Когда ты получаешь то, что тебе нужно, быстро сматывай удочки — вот девиз. Мне нужно бы было последовать ему, но мне очень редко выпадает возможность сыграть роль мальчика Давида или Джека-победителя великанов, добавив немного сэра Блахада.

Я начал отступать к двери, держа их на мушке.

— Знаешь, что я сделаю со свертком? Я передам его Наджибу в обмен на Джулию. Никаких денег, чистый обмен. Это значит, что ты никогда не залезешь пальцем в пирог Гонваллы. Это также значит, что я не получу с тебя моего жалованья, но дело того стоит. Да, оно того стоит. Всякий раз, когда твое имя всплывет в поле моего зрения, я посмеюсь про себя, вспоминая великана О'Дауду, которого я усадил на горячий стул и подрастопил до обычного человеческого размера.

Он сидел и смотрел на меня. Молча. Но я знал, что его переполняет масса чувств и желаний. Рядом с ним сидел все еще подрагивающий Кермод и промокал щеку носовым платком. Позади них, в высоких подсвечниках мерцали свечи и гигантская фигура короля О'Дауды на троне сурово смотрела на своих однажды взбунтовавшихся вассалов, людей, которые вымогали у него деньги или пытались обмануть его, прежде, чем он обманет их.

Затем он сказал:

— Очень скоро я достану тебя, Карвер.

Я прислонился к стене у дверей:

— Нет, не достанешь. Как только я уйду, ты сразу захочешь забыть меня. И ты сделаешь это хорошо, в своем стиле. Ты подкупишь свою память и она выбросит все, что тебе неугодно. Но это будет все равно возвращаться.

— Убирайся к черту! — заорал он мне.

— С радостью, О'Дауда.

Я засунул сверток под ту руку, в которой был пистолет, нащупал за спиной кнопки и нажал на ближнюю к дверям.

Ничего не произошло.

Я нажал снова и снова ничего. Я нажал на вторую кнопку, надеясь, что я перепутал. Ничего.

— Чертова дверь не открывается, — тупо сказал я.

— Это твоя проблема, парень, — сказал О'Дауда со вспышкой нового интереса.

Обращаясь к Кермоду, я спросил:

— Эти ведь кнопки, да?

— Эти, — сказал О'Дауда.

Я попробовал еще раз. Снова ничего.

В тот же самый момент в динамике над дверью раздался треск и в комнате загудел голос Денфорда. Его голос звучал очень бодро, когда он посылал последнее прощание слуги ненавистному хозяину.

— Будьте счастливы там, ублюдки! Я рад, что больше не увижу ни одного из вас. Прощайте... и отправляйтесь все в ад!

— Денфорд! — заорал я.

Динамик щелкнул и затих.

— Как, черт возьми, он смог это сделать? — спросил я.

— Он вывернул предохранители снаружи, — ответил Кермод.

— Двери сделаны из двухсантиметрового стального листа. Ты не сможешь их выломать, Карвер. Ты в западне. — В голосе О'Дауды появились радостные нотки.

— Человек сошел с ума.

— Я склонен согласиться. К чему, черт побери, он думает, это все приведет? Мне лично наплевать. — О'Дауда улыбнулся. — Меня устраивает, что ты все еще здесь, Карвер.

Никогда не читай проповедей после обеда. Меня бы уже здесь не было, если бы я не раскрывал рта.

Я стал отходить от двери, не сводя с них пистолета.

— Если кто-либо из вас двинется, я очень сильно занервничаю.

Я медленно обошел комнату. Все окна были закрыты и зарешечены снаружи. Стекло, конечно, можно разбить, но протиснуться между прутьев будет невозможно. Держа их в поле зрения, я подошел к трону и заглянул за него. Другой двери из комнаты не было. Я вернулся к дверям и сел.

— Ты тут много болтал о выдающихся умах, Карвер. Посмотрим, как ты справишься с этой задачей. — О'Дауда встал и направился к разбитому столу.

— Сядь на место, — сказал я.

— Иди ты к черту, — сказал он. — Оставайся там. Эта половина комнаты наша. И меня мучает жажда.

Он поднял бутылку и бокал и налил шампанского, а затем сел у подножия трона под своей восковой копией.

— Кермод, — сказал я. — Подойди к одному из окон, разбей его и когда увидишь кого-нибудь, кричи им.

Кермод посмотрел на О'Дауду.

— Делай, что говорит выдающийся ум, — сказал О'Дауда.

Кермод подошел к окну, разбил его ножкой кресла, поставил кресло рядом с окном и сел.

О'Дауда потуже завернул вокруг себя халат и сказал, указывая рукой:

— Видишь того приятного лондонца?

Он показывал на выглядевшего пожилым мужчину в брюках в тонкую полоску и черном плаще, мужчину с честным квадратным лицом и приятно поседевшими волосами.

— Работал с ним как-то в паре. Он был умен. Очень умен. И он довел меня до точки, когда как он считал, он легко снимет с меня приличное количество тысяч. Черт, он был очень близок к этому. Также близок, как ты сейчас. Знаешь, где он теперь? Мотает срок, восемь лет, за мошенничество. Ему, должно быть, очень обидно, потому что мошенничество было чисто мое. Я слышал, его жена покончила собой. К счастью, детей нет. Я не люблю, когда детям причиняют неприятности, пока им еще нет восемнадцати. — О'Дауда поднялся и дошел до середины комнаты, неся бутылку и пустой стакан. Он поставил их на кресло. — Ждать, возможно, придется долго. Поэтому почему бы тебе не выпить.

— Если ты зайдешь за кресло, я выстрелю, — сказал я.

— Я знаю, что ты это сделаешь, — спокойно сказал О'Дауда.

Он вернулся к трону и сел. Наполнив свой бокал, он поднял его и сказал, обращаясь ко мне:

— На это потребуется время, но, в конце концов, я понадоблюсь кому-нибудь и один из слуг придет сюда. Мы выберемся отсюда и я вызову полицию, Интерпол, всех. Мои обвинения будут такими: нападение, вооруженное ограбление, в общем, весь список. Я подниму такой шум, что Интерполу придется выйти из игры, потому что они испугаются гласности. Они забудут о свертке. Даже у них есть свои границы. Да, парень, в любом случае на горячем стуле сидишь ты. Был когда-нибудь во французской тюрьме? Там не балуют людей, как у нас. Французы — люди практичные. Наказание есть наказание.

— Прежде чем это случится, я сожгу это, — я похлопал рукой по свертку.

— Да. Я знаю это. И я принимаю это во внимание. Но я все равно выдвину обвинения. И со временем, парень, я сделаю так, что ты разделишь компанию лондонского друга. Пилч, так его звали. Да, падок был на женщин дружище Пилч. Его жена так и не узнала об этом, иначе бы она, возможно, и не покончила жизнь самоубийством.

— Что происходит здесь, когда вам вдруг становится нужен кто-то, нужно принести сюда что-нибудь? — спросил я.

— Хороший вопрос, — сказал О'Дауда. — И я буду с тобой откровенен. Ничего. Это моя территория. Когда я поднимаюсь сюда, я смотрю, чтобы все, что мне нужно, было здесь. Только двум людям позволительно беспокоить меня здесь — Кермоду и Денфорду. Они пользуются микрофоном. Но если мы просидим здесь достаточно долго, Кермод увидит кого-нибудь в окно.

Я встал и пошел к шампанскому.

Он ухмыльнулся.

— Я знал, что тебе это потребуется. Если бы я знал это заранее, я припас бы что-нибудь немарочное для тебя. “Клико” только для друзей. Но на этот раз я не предусмотрел. Знаешь, ты будешь получать вино во французских тюрьмах. Дешевое вино. Поэтому пользуйся моментом.

Я вернулся на место, сел, положил сверток на пол между ног и одной рукой открыл шампанское, зажав бутылку между колен.

Я был в западне. Я выпил шампанского и сделал попытку обдумать ситуацию. Мыслей было много, но ни одна из них не несла мне покоя. Да, я погрузился по самую шею. Мы можем просидеть здесь много часов. Весь день и ночь впридачу. Они могут даже поспать. Их двое, а я один. В конце концов они достанут меня. Это без вопросов.