Не бойтесь свободы

Ты же министр обороны и не знаешь? ЯЗОВ. Они до меня еще начали долг отдавать, я ткт ни при чем. МИХАИЛ. А кто при чем? Кто этим вопросом владеет? ЕГОР. Я! Все знаю: и сколько мы туда продовольствия и техники ввозим, и сколько медалей и орденов оттуда вывозим, знаю даже имена двух последних вождей ихней апрельской революции, а вот как этот ограниченный туда попал, не знаю. МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Я кажется начинаю понимать. Ты сказал, что знаешь ихних вождей апрельской революции. Мне кажется тут и разгадка кроется. Мы, наверное, ввели туда войска, чтобы защитить завоевания нашей апрельской революции. ЕГОР. Наверное. ЯЗОВ. Вряд ли. Судя по письмам матерей и жен невернувшихся оттуда воинов, ограниченный находится там лет восемь, а то и десять. А наша апрельская революция 3 года назад была. ЕГОР. 3 года 4 месяца 8 дней МИХАИЛ. Вот видишь. ЯЗОВ. Все равно нестыковка получается: 3 + 4 + 18 = 34+8, а там всего 8-10. ЕГОР. По моему, Тимофеич прав. Ведь если это была бы наша апрельская революция, то зачем им своих вождей заводить. МИХАИЛ. А можеть самозванцы? ЕГОР. Но если самозванцы, то какой долг у нас перед ними? МИХАИЛ. А может ты с долгом напутал что-нибудь? ЕГОР. Нет, про все мог напутать, а про долг точно помню. Да в любой газете про этот долг каждый день пишут. Здесь все точно! МИХАИЛ. Вот что значит преемственность нарушать. Был бы жив Леонид Ильич, он бы что-нибудь вспомнил. ЯЗОВ. А может быть у Наджибуллы спросить? У нынешнего афганского главаря? ЕГОР. А он откуда знает? Их, этих главарей, уж сколько сменилось. МИХАИЛ. Да и неудобно как-то, подумают еще, что мы не знаем, как Ограниченный к ним попал. ЭДИК. Вот именно. А это уже дипломатический скандал. Нет, надо своими силами обойтись. ЯЗОВ. А может взять и потихоньку его оттуда вывести? ЭДИК. Ты что! А вдруг он там наши жизненно важные интересы охраняет? ЕГОР. Все может быть. Тут горячится нельзя. Надо за Громыко послать, может он что-нибудь вспомнит. МИХАИЛ. Правильно. Николай, давай по-быстрому смотай за дедом. Все равно ты человек сугубо штатский и в наших разговорах ничего не понимаешь. РЫЖКОВ. Я мигом, Михаил Сергеевич (убегает). МИХАИЛ. Ну ладно, пока деда не привели, поговорим о наших внутренних проблемах. Что будем делать с этими бузотерами: С прибалтами, кавказцами, белоруссами и прочей окраиной? ГОЛОС. А может быть ничего не делать? Взять и предоставить им их законное право на самоопределение? ЯЗОВ. (хватается за кобуру) Стой кто идет? МИХАИЛ. Успокойся, Дмитрий Тимофеевич, его все равно не подстрелишь. С ним надо по-хорошему, он ласку любит. ГОЛОС. За каждой союзной республикой сохраняется право выхода из СССР. Статья 72 Конституции СССР. МИХАИЛ. Все правильно, но с русским языком у тебя слабовато. Что такое "сохраняется право"? Это значит, что право остается таким каким оно было. А было то, что было на самом деле. а теперь скажи мне, когда это было, чтобы что-нибудь из нас наше выходило? Входило - да, а выходило только инородное, не наше. И вот эту исторически сложившуюся реальность наша Конституция и сохраняет. ГОЛОС. Словоблудие все это. Все равно рано или поздно ваша империя развалится. Не лучше ли для вас самих же сделать этот процесс более или менее управляемым. МИХАИЛ. Допустим что ты прав. Но как ты себе представляешь - управляемый развал империи? ГОЛОС. А вы снимите идеологический обруч и попытайтесь удержать империю одними экономическими объятиями. МИХАИЛ. Наша экономика без нашей идеологии не просуществует и недели. В этом сила нашей идеологии. ГОЛОС. В этом слабость вашей экономики. Экономика на идеологических костылях - это все равно, что писатель, которому велено создать шедевр, а разрешено пользоваться только тремя буквами. Как ни крути, кроме "Ура" ничего не получится. МИХАИЛ. Ну, хорошо. А как ты предлагаешь снять этот идеологический обруч? Ведь на этом обруче миллионы орлов сидят. У каждого власть, у каждого желание сохранить ее любой ценой. ГОЛОС. Для начала надо создать видимость того, что обруч остается целым и невредимым, не трогать этих орлов: республиканские компартии сделать самостоятельными, но КПСС упразднить, как в свое время был распущен Коминтерн. МИХАИЛ. А что это меняет? Царь и без партии держал всю империю под своим троном. ГОЛОС. Царская империя держалась не на силе царской власти, а на экономической недоразвитости России. Вообще эксплуатация колоний выгодна метрополии только до того момента, когда встает вопрос о социально-экономическом развитии колонии. А этот вопрос рано или поздно обязательно вырастает, так как без его решения колония превращается из плодоносящего источника в бездонное болото. МИХАИЛ. Правильно. И мы этот вопрос решили. ГОЛОС. Еще ни одной метрополии никогда не удавалось решить этот вопрос. И вы не исключение. Не удавалось потому, что невозможно быстро бежать самому, таща за собой тех, кто только-только ползать научился. Выбор один. Либо ползти вместе, что вы и делаете, либо отвязаться. Именно поэтому все колониальные империи благополучно распались. Только вы и остались. МИХАИЛ. Что же ты предлагаешь и нам отвязаться, оставить в беде зываться должен. Раньше при царе, Россия была лидером, а теперь у нее, кроме "метро" от метрополии ничего не осталось. Она сама сегодня самый тяжелый камень в этой связке. МИХАИЛ. Вот видишь, ты сам себя опроверг. С какой стати мы будем отвязываться от более шустрых республик? ГОЛОС. Смысл самый прямой. Сечас в этом имперском клубке никто не бежит и не ползет даже. Идет какое-то волокообразное движение по кругу. А если бы вы развязались, то каждый начал бы двигаться по-своему. Кто-то попытался бы бежать, кто-то пробовал бы просто идти, а кто-то начал бы самостоятельно ползать, а это уже немало. Главное, что все стали бы двигаться вперед, один быстрее, другие медленнее, но вперед. И Россия от этого только выиграла бы. Может быть, даже больше всех - русские, быстро умнеют, если их не бить за это. МИХАИЛ. А что будет с республиканскими компартиями? они же без центрального руководства пропадут. ГОЛОС. Не пропадут, а займут подабающее им место. Они будут поставлены в такие условия, что им придется доказывать на деле свою самостоятельность как государственных партий. МИХАИЛ. Без московского кулака местные коммунисты не удержаться у власти. ГОЛОС. Правильно. Но переход от идеологизированного общества к подобию демократического в этом случае может произойти более или менее безболезненно. С одной стороны вроде бы сохраняется целостность империи, а с другой стороны, создаются условия для превращения ее в гражданское государство, оставшиеся части которого будут связаны между собой экономическими цепями, а не идеологическим колпаком, под которым, как ни крути, все клоуны. МИХАИЛ. А что, если все разбегутся? ГОЛОС. Для России это не вопрос. Лучше быть господином своего положения, чем товарищем по несчастью. России не нужны сети, ни капканы для того, чтобы удерживать экономически необходимых ей партнеров. Снимите коммунистический колпак и Россия превратится из нищенстствующего бодрячка в богатую страну, сотрудничества с которой будет добиваться весь нормальный мир. МИХАИЛ. А может есть другой выход? Уж очень жалко такие пространства терять. ГОЛОС. Империя обречена. И вопрос только в том, как она распадется: с треском и кровью в результате бесконечной серии гражданских войн, либо более или менее мирно в результате постепенных реформ. ЕГОР. А ты нас гражданской войной не пугай. Выиграли мы одну и если нужно, еще несколько выиграем, но землю свою никому не отдадим. Хватит нам того, что Польшу с Финляндией прошляпили. Как их вернуть? Вот о чем думать надо. ДА что с ним, дураком, разговаривать? А ну, Тимофеич, шандарахни из своей пушки вон в тот угол. Мне кажется, этот подлец за Бориса спрятался. МИХАИЛ. Ты куда, Борис? ЯЗОВ. Не бойся, боря, оно у меня не заряжено. Генералам патранов не выдают. ЕГОР. А чего ж тогда целишся? ЯЗОВ. Чтобы форму не потерять. ЕГОР. А почему генералам не выдают? ЯЗОВ. Леонид Ильич так велел. Узнал, что эфиопские товарищи на своем Политбюро друг друга перестреляли, и приказал - не выдавать. ЕГОР. Да,толковый мужик был. Помню как хотел меня Героем труда сделать. БОРИС. Ну и почему же не сделал? ЕГОР. Да как назло к этому времени он уже букву "т" не выговаривал и моя Звезда в Омск уплыла. МИХАИЛ. Я об этом не знал, что же ты раньше молчал? ЕГОР. Боялся, что вы меня за это в Политбюро не возмете. Вы же как Генсеком стали, новый кадровый лозунг выдвинули: "Без царя в голове, без Звезды на пиджаке". У нас теперь тех руководителей, у которых звезды есть, меченными называют, и дни их, я думаю, сочтены. ЭДИК. А я свою пятиконечную сдал. ЧЕБРИКОВ. Скажи лучше, поменял на шестиконечную. ЭДИК. Чья бы мычала, а твоя молчала. ЧЕБРИКОВ. У меня чистая награда, мне ее Михаил Сергеевич дал. ЕГОР. Все равно меченный. Это тебя проверяли - возьмешь или не возьмешь. Взял - значить меченный. ВОРОТНИКОВ. И я не отказался. ЕГОР. Ну и дурак. А я отказался: Два раза отказался: один раз когда в Омск награду сплавил, а второй раз, когда Михаил Сергеевич в 1985 году испытать меня решил на мое 65-летие. МИХАИЛ. Молодец! Здорово ты тогда меня разыграл: недостоин, недостоин. Пришлось твою звезду Виталику отдать. А тот сразу клюнул. Клюнул, Виталий Иванович? ВОРОТНИКОВ. Клюнул. простите меня ради Бога. ЕГОР. Бог простит. И тебя, и Зайкова, и Слюнькова. ЗАЙКОВ. Я свою честно заработал, я тогда директором завода был. ЕГОР. Знаем, знаем, 1971 год. Тебе медаль за то дали, что ты свой завод в производственное техническое объединение переименовал. Мы тогда всем, у кого такая вывеска была Героя давали. Славные времена - научно-техническая революция по кабинетам так и шастала. Я тоже было вывеску сменил на "Томский Областно-технический комитет КПСС", да уже поздно было. Эта самая революция за кордон переметнулась. Так что насчет честного зароботка, Лева ты не заливай. По-честному свои звезды из нынешних руководителей только один Щербицкий зароботал: купил у Галины Леонидовны за свои карбованцы и носит, не стесняясь, как некоторые. СЛЮНЬКОВ. А откуда они у Галины взялись? ЕГОР. У отца брала. У него на каждом пиджаке и каждой майке всегда полный комплекс наград был. а Галина эти майки штопать любила, такая рукодельница была: после ее штопки майки как новые - ни одного прокола, ни одной медали. МИХАИЛ. А вот и Громыко. Заходи дед, заходи. Ложись, в тазу правды нет. ГРОМЫКО. Хи-хи-хи. Ох и шутник вы, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Станешь тут с вами. Отвечай как на духу, зачем и кто наши войска в Афганистан направил? ГРОМЫКО. Впервые слышу. А что они там делают? ЯЗОВ. Интернациональный долг отдают. ГРОМЫКО. Долг? Долг, дубленки, дубленки. Вспомнил. В 1979 году это было. Как сейчас помню: зима и снег за окном кружится белый, белый такой. Да вы, Михаил Сергеевич, там тоже были, вспомните. Сидим, вдруг Тараки вбегает, весь аж дрожит и кричит: "Долг давай, долг давай". Леонид Ильич успокоил его и спрашивает: "Какой долг?" А тот: "Мы вам дубленки поносить давали, теперь долг давай". А в те дубленки мы делегатов последнего съезда одели, такой раньше обычай был. Леонид Ильич ему и обьясняет: "где я тебе их найду, по всей стране разьехались". А он опять: "Долг давай, долг давай"! Гаагским судом грозить стал. Еле уговорили его за дубленки тулупами расплатиться. Согласился, но при условии: чтобы при тулупах люди были, преданные апрельской революции. Так за каждую дубленку пришлось 100 тулупов отдать с полным боекомплектом. А так как количество тулупов у нас было ограниченным, то и интернациональный долг назвали Ограниченным контингентом. ЕГОР. И на какой срок вы их туда направили? ГРОМЫКО. До тех пор, пока они под афганским солнцем в дубленки не превратятся. МИХАИЛ. И много превратилось? ГРОМЫКО. МИД этим вопросом не интересовался. Для нас главное, чтобы дипломатического скандала не было. ЯЗОВ. Тысяч 20 будет, Михаил Сергеевич, а сучетом раненых все 200. МИХАИЛ. Да, наделал ты, дел, Председатель Президиума Верховного Совета. ГРОМЫКО. Да вы тоже за это решение голосовали, Михаил Сергеевич. Как сейчас помню, двумя руками. МИХАИЛ. Это я не голосовал. Этоя у-шу занимался. Как раз в этот момент я отключился, а вы в это время, видно, дров и наломали. ГРОМЫКО. Но вы же речь произнесли! Параллель еще с Испанией провели! МИХАИЛ. Правильно. А я и сейчас могу сказать, что с Испания и Афганистан на одной параллели расположены. А вы из этого чисто географического факта сделали грязные политические выводы. Вот и Эдик может подтвердить, он там тоже тогда был. ЭДИК. Могу. Я тогда сразу понял, что Михаил Сергеевич географию лучше Леонида Ильича знает. ЕГОР. А из-за чего, собственно говоря, сыр-бор разгорелся, Михаил Сергеевич? Главное выяснили, остальное - неважно. МИХАИЛ. Тебе все неважно. А кто отвечать будет за это преступление? ЕГОР. Вон как вы вопрос ставите. Понял.Действительно, кто? По-моему, деда надо гнать из президентов. С почетом, но гнать. Преступники нам в Политбюро сегодня не нужны. ЯЗОВ. А кто же тогда Президентом будет? МИХАИЛ. Как кто? ЕГОР. Сразу видно, генерал - совсем ничего не соображает.
      Диалог Тысяча Двадцать Второй.
      28 октября 1988 года. Москва,
      Музей. Центральный зал. Левая
      половина зала заставлена полками с
      "Новым мышлением", правая - лесами
      перестройки. Лысый агроном-юрист
      раскладывает в порядке важности
      завоевания первой апрельской
      революции: мыло, стиральный
      порошок, сахар и другие реликты. Из
      кладовой выходит профессиональный
      революционер со значком "153
      квартала в партии". На нем шинель
      Ф.Э.Дзержинского и шляпа
      И.И.Бухарина
      МИХАИЛ. Чего нос повесил, Егор Кузьмич? ЕГОР. Нинка письмо прислала. Обижается, что мало ее печатаем. МИХАИЛ. Какая Нинка? ЕГОР. Ну эта, Андреева. Я ведь ей тогда пообещал все передовицы в "Пионерской правде" для ее стихов зарезервировать. МИХАИЛ. Она что, и стихи пишет? ЕГОР. Только стихи и пишет, такая романтическая девушка. Она мне целый ямб посвятила. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка. ЕГОР. (читает) "Беспринципных я не люблю,
      Беспринципных всех удавлю.
      Днем и ночью ору сгоряча,
      Что давно хочу Кузьмича! МИХАИЛ. Везет же тебе. Постой, ты говоришь: "только стихи и пишет" А кто же тогда ту статью написал? ЕГОР. Вы что, забыли? Как и договаривались - камраде Медведев. МИХАИЛ. Ты что-то напутал. Вадим ответную статью в "Правде" писал. ЕГОР. И в "Правду" и в "Советскую Россию" - все он писал. МИХАИЛ. А Нинку зачем мы в это дело впутывали? ЕГОР. Ну как же? Вы же сами просили, чтобы все выглядело демократично, чтобы голос масс слышен был. МИХАИЛ. Да, демократия - это мой конек. ЕГОР. Как бы на этом коньке шею нам не сломать, Закон о выборах никак из ума не идет. По-моему, мы с ним переборщили. МИХАИЛ. А что такое? ЕГОР. Да по этому закону верных коммунизму людей на съезд можно только через общественные организации протащить. МИХАИЛ. Ну, это ты преувеличиваешь. Я думаю, что этот закон сильно увеличит партийную группу в высшем органе Советской власти. ЕГОР. Да причем тут партийная группа! Я про верных ленинцев говорю, а не про партийную группу, это разные вещи. Если бы все члены партии настоящими коммунистами были, мы бы уж давно до светлого будущего дошли. МИХАИЛ. А что такое, по-твоему настоящий коммунист? ЕГОР. Настоящий коммунист - это член партии, который не может прожить более 12 часов без руководящего указания. МИХАИЛ. Надо работать с теми, кто есть. ЕГОР. Про то и речь. Я и говорю: хорошо бы всех депутатов от общественных организаций выбирать. МИХАИЛ. Ты слишком прямолинеен, Егор. Не забывай, что на нас смотрит весь мир. И оттого,что он видит, зависит многое. Запад должен увидеть у нас то, что он так хочет увидеть: де-мо-кра-ти-за-ци-ю. Иначе он с нами разговаривать серьезно никто не станет. ЕГОР. Обойдемся. У нас своих собеседников хватает. МИХАИЛ. Ты, может и обойдешся, а я нет. Страна в глубочайшем кризисе. Того и гляди, народ сам начнет действовать. Сам понимаешь? Без тебя, без меня, без партии. ЕГОР. Это из области фантастики. Народ наш без нас и сопли-то подтереть не сможет. МИХАИЛ. Ты на периферии зациклился. Томскими категориями мыслишь. Пора понять, что Европа - это не Сибирь. Москва, Ленинград, Литва, Эстония - вот наши болевые точки, вот откуда следует ждать удара. А здесь ударят, по всей стране круги пойдут. И тогда уж тебе прийдется собственные сопли дегустировать. Да и Сибирь долго спать не будет. ЕГОР. Я не думаю, что все так серьезно. МИХАИЛ. Очень серьезно! Кредиты нам нужны. Товары ихние, ширпотреб, чтобы народ хоть немного успокоить. Ты думаешь мне охота клоуна из себя строить: ездить повсюду и людей работать уговаривать, причитать, что жизнь лучше стала. Эту пластинку первые два-три года крутить можно, а потом все равно придется платить по векселям. Так что с выборами вопрос непростой. Надо отвлечь народ. Карнавал ему устроить. Пусть в демократию поиграет. Да и Запад, глядя на игрища, подобреет. Ты думаешь, зачем мы Ельцина на октябрьском Пленуме заклевали? ЕГОР. Честно говоря, до сих пор не пойму. Как-то спонтанно получилось. МИХАИЛ. Спонтанно только птицы галдят. После этого Пленума Борис получил статус обиженного партией. А в народе это все равно, что национальный герой. Октябрьский Пленум для Бориса - это начало его предвыборной кампании. Мы его еще раза два так "обидим" и он нам такое шоу устроит, что все ахнут: "Вот это демократия!" Вся шушера вокруг него сплотится, все неформалы и крикуны на него молится будут. ЕГОР. А партии-то какой навар от этого шоу будет? МИХАИЛ. Ну, во-первых, левое крыло нашего парламента будет возглавлять наш человек. Во-вторых, наши потенциальные кредиторы из-за океана подумают, что лед тронулся, в-третьих, люди воспримут депутатство Бориса как свою историческую победу и это отвлечет их хоть немного от пустых прилавков. Да, кстати, как там твоя "Память поживает? Эти ребята скоро могут понадобится. ЕГОР. Шумят понемногу. На большее их не хватает. А зачем они могут понадобится. ЕГОР. Шумят понемногу. На большее их не хватает. А зачем они могут пригодится? Разве что стекла в магазинах бить и взрывпакеты в метро забывать. МИХАИЛ. И стекла тоже. Нам нужны собственные резервы для наведения порядка. Армия хочет оставаться чистой. ЕГОР. Ишь какие чистюли нашлись! МИХАИЛ. Это требование армии и сним, я думаю, надо согласится. Без нее мы ничто. ЕГОР. За нами партия и народ, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Ах, оставь! Они действительно за нами ... гонятся. Пока нам еще удается маневрировать, но даже мои способности не безграничны.
      Диалог Тысяча Двадцать Третий
      Москва. Кремль. Зал заседаний
      Президиума Верховного Совета. Над
      председательским местом висит еще
      раз отреставрированная картина
      "Три богатыря". На лошади Ильи
      Муромца сидит лысый джентельмен.
      В левой руке у него "Новое
      мышление", правой он упирается в
      грудь волосатого богатыря в юбке,
      который пытается дотянуться до
      авторского экземпляра. Третий
      батыр звездно-полосатым лассо
      удерживает железную леди,
      предлагая ей попробовать СОИ.
      Конь ковбоя маленьким глазом
      неодобрительно косит на своего
      всадника, а большим
      заинтересованно смотрит в зал.
      МИХАИЛ. Сегодня у нас один вопрос. Как случилось так, что горный Карабах совсем никого не слушается? Давайте послушаем для начала товарищей оттуда, может они нам объяснят, почему они не могут справится с положением на месте. СЕКРЕТАРЬ. Я думаю, что ... МИХАИЛ. А вот этого не надо. Я не против того, чтобы руководители вашего ранга иногда задумывались, нов условиях пролетарского интернационализма надо выражаться более конкретно. СЕКРЕТАРЬ. Дело в том, Михаил Сергеевич... МИХАИЛ. То, что я Михаил Сергеевич об этом вся страна уже три года знает. А то, что дело совсем не в том, о чем вы хотите сказать, ЦК и Президиум тоже знают. Ты давай по существу вопроса и не стесняйся признавать ошибки. СЕКРЕТАРЬ. Конечно, если вспомнить историю этого ... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Историю с географией мы все в школе проходили. Где и как все было, об этом другие товарищи лучше тебя раскажут. А тебе надо больше упор на специфике делать. Истина конкретна. Специфичность безобразий, которые ты там допустил, так и бьет в глаза, а ты скрываешь. СЕКРЕТАРЬ. Я еще ничего не успел сказать, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Опять Михаил Сергеевич. У тебя время в обрез, а ты все Михаил Сергеевич, Михаил Сергеевич. Сегодня, когда вся страна хочет по-быстрому перестроится, вы у меня как кость в горле (кашляет. Егор подходит и бьет по спине). Спасибо, Егор Кузмич. Перестройка - это общенародное дело, а вы хотите это дело под откос пустить. СЕКРЕТАРЬ. Мы тоже на пере... МИХАИЛ. Слушай, что-то я тебя не пойму. Я тебе про Фому, ты мне про Ерему. Может, тебе легче на азебарджанском доклад делать, так сразу и скажи. СЕКРЕТАРЬ. Я армянин, Михаил Сергеевич, и на азербайджанском говорить не буду. МИХАИЛ. Вот, вот. С этого надо было начинать. При чем тут армянин? У нас, может все армяне, а говорят на том языке, на котором положено. Чем тебе азербаджанский не нравится? СЕКРЕТАРЬ. Я этого не говорил. МИХАИЛ. Я вас всех насквозь вижу. Дай вам волю, вы все начнете на армянском говорить, а о последствиях подумали? СЕКРЕТАРЬ. Но каждый имеет право... МИХАИЛ. Право, право. Научились говорить. Ты знаешь, где твое право? Твое право вон у тебя около правой руки. А лево - это право? Твое право вон у тебя около правой руки. А лево - это там, где ты партбилет носить должен. А ты небось, его дома забыл. СЕКРЕТАРЬ. Нет вот он (достает из заднего кармана брюк) МИХАИЛ. Так я и знал. Теперь все ясно. Вы видите, товарищи, где он партбилет носит? Он ему, оказывается, не сердце греет, а жо... трусы греет. Так, так, так. А я удивляюсь, что он два слова связать не может. СЕКРЕТАРЬ. Могу, но вы не ... МИХАИЛ. Опять Михаил Сергеевич виноват, ха-ха-ха. ПРЕЗИДИУМ. Хи-хи-хи. Здорово вы его, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Ты мне вот лучше что скажи: ты сам лично где жить хочешь: в Азебарджане или в Армении? СЕКРЕТАРЬ. В Армении, но это не значит... МИХАИЛ. Все ясно. О чем с ним можно разговаривать? СЕКРЕТАРЬ. Но все-таки, я хотел бы, чтобы вы поняли, что все не так просто. МИХАИЛ. Ты нас сложностями не пугай. Сложностей боятся - при социализме не жить. Без сложностей нам нельзя. ПРЕЗИДИУМ. Правильно. Что же мы без них делать будем! Регламент! У него время вышло. МИХАИЛ. И точно вышло. Ишь как разговорился. Кто следующий? Товарищ Амбарцумян, давайте, давайте, только поконкретнее, пожалуйста. РЕКТОР. Я буду говорить... МИХАИЛ. Для этого мы вам и слово дали. Давайте так, товарищи, договоримся, чтобы зря время не тратить, без вводных слов, пожалуйста, а то мы до ночи не кончим. А у нас и дома еще дела есть. Воспитание подрастающего поколения нельзя откладывать в долгий ящик. А дома, небось у каждого что-нибудь подрастает. Иначе нельзя.. Надо думать о будущем. Наша перестройка, по всему видать, так народу понравилась, что его теперь от нее лет сто-двести за уши не оттянешь. Так что нужны целые поколения перестройщиков, чтобы перед историей не краснеть. Да и перед ботаникой тоже. РЕКТОР. Я буду говорить о тех... МИХАИЛ. И о тех и об этих. Постарайтесь ничего не упустить. А то у нас, знаете, как бывает: вроде бы есть о чем человеку сказать, а он как раз об этом и промолчит. А про то, что можно и не говорить пока, кричит почем зря. Меня вот что тревожит, товарищи. Советские люди понимают, что наши достижения - это их достижения. Но они иногда ставят вопрос: а почему сегодня хуже чем вчера, несмотря на планомерное улучшение. Правильный вопрос, товарищи, но сегодня я попрошу вас об это не говорить, потому что об этом мы будем говорить на Мартовском Пленуме, а сегодня у нас... ПРЕЗИДИУМ. Декабрь, Михаил Сергеевич! МИХАИЛ. Как быстро время летит. Нельзя терять ни минуты. Что же вы молчите товарищ Амбарцумян? РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях... МИХАИЛ. Правильно, именно о сложностях. Все простые задачи уже решены: коллективизация, индустриализация. Все, что на "ция" кончается, уже решено. Будем откровенны, товарищи, в Нагорном Карабахе люди потеряли чувство времени, а самое главное - пространства. В Армении им жить захотелось. Среди нас тоже есть товарищи, которые в Париже хотели бы жить. Есть? ПРЕЗИДИУМ. Есть! Есть! МИХАИЛ. Но, однако, живут и работают в Москве. И неплохо, надо сказать, живут (долгие продолжительные аплодисменты). Вот и вам надо работать, больше работать. О чем вы задумались, товарищ Амбарцумян? РЕКТОР. Вас слушаю. МИХАИЛ. А че меня слушать? Это мы вас слушаем. Давайте поконкретнее, а то время идет. РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях, которые... МИХАИЛ. Мы это, кажется, уже говорили. Что-нибудь новенькое, посвежее. Вы вроде ученый. И работы я ваши вроде читал. Так что давайте что-нибудь из последней статьи. Как там у вас: "В Омской области производство мяса в личном подворье за последние 70 лет возросло с 27 до 25 тысяч тонн или почти в 2 раза". Здорово это вы проанализировали. РЕКТОР. Это не я. Я в Омской областью не занимаюсь. МИХАИЛ. А зря! Омская область, она побольше вашей Армении будет. Вот вам куда просится надо. Это нас, товарищи, и губит - национальная ограниченность. Если вы думаете ведомственные барьеры заменить нп республиканские заборы, то у вас ничего не получится. Во-первых, древесины не хватит, а во-вторых, народ не позволит на личное подворье все ваши ограды разберет и правильно сделает. Советский народ - это вам не фуникулер. А судя по статьям, ты мне умнее казался. А тут слова из тебя не вытянешь. РЕКТОР. Я буду говорить о тех сложностях, которые были... МИХАИЛ. Молодец! Наконец-то! Правильно: были и сплыли, благодаря решительной постановке вопроса. РЕКТОР. ... были и остаются нерешенными. ПРЕЗИДИУМ. Регламент! МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. А ну, повтори, что ты сказал. РЕКТОР. Мы с вами, Михаил Сергеевич, на брудершафт не пили. МИХАИЛ. И не буду! Я с тобой, извините, с вами, на одном гектаре заседать не буду. РЕКТОР. Так вот, я эти сложности решил. ПРЕЗИДИУМ. Регламент! МИХАИЛ. Цыц! Как решил? Ну-ка, ну-ка. РЕКТОР. Надо ввести во всех Нагорных Карабахах особое правление. МИХАИЛ. Что значит во всех? Разве он у нас не один? РЕКТОР. Скоро таких карабахов в каждой республике столько расплодится, что лучше заранее меры принять. МИХАИЛ. А что такое "особое управление"? РЕКТОР. Это когда каждым городом или поселком прямо из Москвы управляют (долгие аплодисменты, переходящие в авацию). МИХАИЛ. Сколько у нас городов и поселков? Москвичей не хватит? ПРЕЗИДИУМ. Хватит! Да здравствует перестройка! МИХАИЛ. А как к этому отнесутся республиканские руководители? АЗЕРБАЙДЖАН. Я лично в Москву перееду хоть завтра. АРМЕНИЯ. А я хоть сегодня! МИХАИЛ. Значить здесь единодушие. это хорошо. Я недавно, товарищи побывал во Владимирской области. Там тоже все хорошо. У них большой потенциал. И вообще там,где быстро, по-настоящему поняли смысл перемен, оценили мощный толчок от перестройки - там все хорошо. А где еще не поняли, там скоро тоже поймут. РЕКТОР. Мы уже поняли. МИХАИЛ. Молодец! А насчет гектара я передумал - обязательно будем. Новый поход к делу дает убедительные примеры эффективной работы. В Полтавской районе партийную организацию недавно возглавил молодой секретарь Воробьев Н.Н. С помощью ученных коммунисты в районе разработали меры по подъему экономики хозяйства. В районе после войны было 46 тысяч жителей, сейчас 17 тысяч осталось, а мяса съедают столько же. Такие примеры есть повсеместно. Чтобы их обобщить, нужен ну, догадываетесь? ПРЕЗИДИУМ. Всесоюзная партийная конференция! МИХАИЛ. Я же сказал нужен, а не нужна. Ну, нужен ... ПРЕЗИДИУМ. Мартовский Пленум! МИХАИЛ. Правильно! В марте решим, а на сколько времени продуктов осталось, а летом по национальному вопросу ударим. А то теперь что же получается, товарищи? Раньше все на татар валили, а теперь евреев во всем обвиняем. Оно, кончно, и эти руку приложили, но нельзя так метаться, Нужна какая-то преемственность. Есть у меня одна задумка: ввести единую для всех республик национальность "татей". Улавливаете мысль? В почти каждом из нас либо течет татарская кровь, либо бьется еврейская жилка. Правильно? ПРЕЗИДИУМ. Бьется! МИХАИЛ. Поэтому я и предлагаю "тата" от "татарина" и "ей" от "еврей". ПРЕЗИДИУМ. А кать быть с руководством, которое несмотря ни на что сохранило чисто славянскую породу. Мы же не татареи! МИХАИЛ. А вот это Июльский Пленум и решит. Думаю, что Пленум поддержит мое предложение: для руководителей высшего ранга ввести национальность "ручистый". "Ру" - от русский, а "чистый" от речистый.
      Диалог Тысяча Двадцать Четвертый
      1 марта 1989 года. Москва. ЦПК и О
      имени Горького. На качелях стоит лысый
      комбинатор. Два крепыша, засучив
      рукава, раскачивают отдыхающего.
      Крепыш постарше толкает вправо,
      молодой - влево. На лицах толкачей
      черным по красному написано: "Сибирь +
      Урал = Ставрополье".
      МИХАИЛ. На нас смотрит весь мир. От исхода твоей компании, Борис, зависит очень многое. БОРИС. Все будет нормально, Михаил Сергеевич. Считайте, что депутатское место у меня в кармане. МИХАИЛ. Нужно, чтобы ты сплотил вокруг себя всех диссидентов. Когда они в куче ими легче управлять. БОРИС. Кучу-то я соберу. А вот что дальше с ней будем делать, как ею управлять? Для того, чтобы сохранить свое влияние, я должен находится в постоянном дрейфе влево. Даже если вы меня исключите из партии, я левее уж некуда, они будут требовать все новых и новых поступков. МИХАИЛ. Нужна долгосрочная продуманная программа. Нам нужен свой народный фронт, но без таких генералов, как Сахаров и К^. БОРИС. А не перегнем палку с этим народными фронтами? При определенных обстоятельствах они могут выйти из под контроля. МИХАИЛ. Они и так выйдут. Тут вопрос только времени. Нам нужно время, много времени для того, чтобы очистить партию от старой гвардии. Нам нужна чистая партия. БОРИС. Боюсь, что одной чисткой здесь не обойдешся. Нужна массовая галлюцинация. Нужно, чтобы люди поверили, что это совсем не та партия, что это совсем другая партия. МИХАИЛ. Да, я много думал об этом. По-хорошему нужен грандиозный раскол на два фракции. Раскол с боевыми трофеями. БОРИС. Может быть, мне на этом сосредоточится? МИХАИЛ. Нет, твое дело - выиграть время. Надо превратить наш парламент в народный цирк. БОРИС. Чего-чего, а это сделаем. МИХАИЛ. А я потихоньку буду готовить партию к самоочищению. БОРИС. А может, открытую чистку провести? МИХАИЛ. Рановато. Сейчас, чего доброго, и нас с тобой вычистить могут. БОРИС. Ну, это вы преувеличиваете. Меня, конечно, могут. Тем более сейчас. А вас нет. У вас слишком большой авторитет в народе. МИХАИЛ. Эх, Борис, Борис. Причем тут народ? Ты людям нашим скажи сейчас, что мыла нет, потому, что все на Раису Максимовну уходит, так и задумаются. А после этого смести меня и на следующий день дешевой парфюмерией магазины завали, вот они и поверят.