Два шага до горизонта

– Я знаю, Фирон, – отодвигая в сторону тарелку, ответил Граис.

– Нет, учитель, – Фирон покачал головой и сделал большой глоток из своей кружки. Поставив кружку на стол, он внезапно с силой ударил себя кулаком в грудь. – Ведь это я, я один виноват в том, что случилось тогда!.. Я привел шалеев в дом, где ты ночевал!..

– Ты ни в чем не виноват, Фирон, – попытался успокоить его Граис. – Я же сам попросил тебя об этом. Мне нужно было встретиться с наместником, а иного способа попасть к нему просто не было.

– Но ведь, кроме нас двоих, об этом никто не знал, – сокрушенно покачал головой Фирон. – Все остальные назвали меня предателем.

– Фирон, ты был самым способным и самым преданным моим учеником. Поэтому я и попросил сделать это именно тебя.

Фирон на мгновение прижал к глазам ладони, а затем вскинул голову и попытался улыбнуться.

– Как бы там ни было, ты жив, учитель, – сказал он. – Не знаю почему, но я все эти годы ждал, что ты вернешься. Я верил, что ты не мог просто так уйти, навсегда оставив меня с клеймом предателя.

– И тебя даже не интересует, как мне это удалось? – немного удивленно спросил Граис.

– Нет, – прямо посмотрев в глаза Граису, уверенно ответил Фирон. – Ты жив – и это главное. Кто я такой, чтобы судить дела Поднебесного?

Какое-то время Граис молчал, глядя на своего ученика. Потом он поднял кружку и стукнул ею по кружке, которую все еще сжимал в руке Фирон.

– Давай-ка выпьем, Фирон.

Они выпили, и Фирон снова наполнил кружки вином.

– Как ты жил все эти годы? – спросил Граис.

– Потихоньку, – горько усмехнувшись, ответил Фирон. – После того, как ты исчез, все твои ученики разошлись по стране, проповедуя твое учение. Но мне этот путь был заказан. Меня ведь все считали пособником твоих убийц. Я осел в Йере – здесь я по крайней мере мог не опасаться того, что кто-нибудь из твоих отчаянных последователей перережет мне глотку… Хотя тогда мне это было безразлично… Я вернулся к прежнему занятию – снова стал гончаром. Работа не особенно прибыльная, но на жизнь хватает – посуда то и дело бьется, и людям все время требуется новая. Через три года умерла моя мать, и я перевез в Халлат сестру… Теперь живем вместе… Когда твое учение подмял под себя Сирх, остальным пришлось оставить миссионерскую деятельность. Она сделалась самой опасной профессией в Йере. Теперь проповедовать здесь имеет право только преподобный Сирх!.. Кто-то ушел из Йера, кто-то вернулся в свои родные места… Амират и Глатис живут сейчас в Халлате…

– Я уже заходил к Амирату, – сказал Граис. – Какая-то женщина возле его дома меня даже на порог не пустила.

– Его жена, – кивнул Фирон. – Строгая женщина… Меня она тоже знать не желает… Так же, как сам Амират… А Минос перебрался в Мелению, поближе к Сирху. Они с ним по-прежнему большие друзья. Только один друг теперь вытирает ноги о спину другого, который с готовностью ее подставляет.

– Минос пользуется доверием Сирха?

– Не знаю, – безразлично дернул плечом Фирон. – У них довольно странные взаимоотношения. По-моему, Сирху просто нужен кто-то, с кем бы он мог хотя бы иногда быть не преподобным Сирхом, а тем, кем был прежде, – Фирон взял с блюда кусок рыбы, разломил надвое и принялся извлекать из него кости. – Мне кажется, Сирх сам прекрасно понимает, что учение, которое он теперь проповедует, имеет лишь внешнее сходство с тем, чему в свое время учил нас ты. Но он ничего не может с собой поделать, – ему нужны слава, почет и уважение. Вспомни, учитель, даже в те годы, когда мы были вместе, Сирх всегда старался вырваться вперед, обозначить свое превосходство над другими. И только ты своим авторитетом мог поставить его на место.

– У него были неплохие способности, – заметил Граис.

– Конечно, – согласился Фирон. – Но он – догматик. В его руках живое учение превращается в каменную глыбу с высеченными на ней постулатами. Это стало заметно сразу же после того, как он начал проповедовать самостоятельно.

– Но, как мне известно, в первые годы у Сирха было немало истых последователей.

– У него и сейчас в последователях весь Йер, – усмехнулся Фирон. – Вначале он воздействовал на народ силой твоего авторитета, теперь – мощью Кахимской империи.

– А сохранились ли в Йере последователи истинного учения о Пути к Поднебесному? – с затаенной надеждой спросил Граис.

– О да, учитель, – ответил Фирон. – Только теперь это маленькие тайные группы, передающие твои слова из уст в уста. После того, как в Йере указом наместника были запрещены любые философско-религиозные учения, кроме учения самого преподобного Сирха, ты стал для людей символом борьбы против власти Кахимской империи.

– Как так? – удивленно поднял брови Граис. – В основе моего учения лежит идея о непротивлении злу. Я всегда был противником любого неоправданного насилия.

– В народе распространился слух, что ты был тайно казнен за то, что стоял во главе заговора, целью которого было убийство наместника, захват Халлата, а затем и освобождение Йера от владычества Кахимской империи. После этого во многих произнесенных когда-то тобою словах открыто зазвучали призывы к борьбе.

– Например?

– «Если народ не боится смерти, то что его смертью пугать?» – по памяти процитировал Фирон.

– Но я говорил еще и так: «Если народ не боится власти, тогда придет еще большая власть».

– Эти твои слова трактуются, как то, что на смену власти Кахимской империи должна прийти власть самого Йера.

– Любопытно… – склонив голову к плечу, Граис взглянул на Фирона чуть лукаво. – И кто же будет осуществлять эту власть на практике?

– Народ йера! – незамедлительно откликнулся Фирон.

– Храни нас Поднебесный от подобного! – ужаснулся Граис. – Я вовсе не это имел в виду! Смысл моего высказывания сводился к тому, что, если начать бунтовать против существующей власти, то власть сделается еще более жесткой и беспощадной по отношению к народу!

– Я это понимаю, учитель, – грустно улыбнулся Фирон. – Но простой народ, не имеющий тех знаний, которые в свое время ты дал нам, своим ученикам, видит в твоих словах только то, что хочет увидеть.

– Так значит, в народе зреет бунт?

– Похоже на то, – кивнул Фирон. – В горах скрываются отряды объявленных вне закона йеритов, называющих себя вольными. Пока они только копят силы и лишь время от времени, для пополнения запасов провизии и оружия, совершают нападения на караваны империи. Но, судя по тому, что в последнее время шалеев на улицах стало значительно больше, наместник уже воспринимает вольных, как реальную угрозу для власти Кахимской империи.

– А что же Сирх?

– А что может Сирх?

– Он может предотвратить бунт, призвав людей к повиновению!

– Сирх? – Фирон едва не расхохотался. – Сирх уже ничего не может. Чего стоят слова проповедника, слушать которого народ сгоняют силой? Я удивляюсь тому, что наместник, который, как говорят, человек совсем неглупый, до сих пор не нашел Сирху замену? Учитель, – подавшись вперед, Фирон навалился грудью на край стола. – Тебе надо снова начать проповедовать! Народ пойдет за тобой!

– Куда он за мной пойдет? – недовольно поморщился Граис.

– Да куда угодно! Хоть против Кахимской империи!

– Пойми, Фирон, – с тоской в голосе произнес Граис. – Йер не имеет достаточно сил для того, чтобы выступить против империи. Это будет бессмысленная бойня, которая закончится уничтожением большей части йеритов.

– Да все я понимаю, – Фирон тяжело вздохнул, плечи его поникли. – Вот только невыносимо жить под пятой завоевателей. Порою думаешь, хотя бы раз вдохнуть воздух свободы, а после можно и умирать.

– Так может говорить человек, который заботится только о себе, а не о своем народе, – ответил ему Граис. – Нет худшего преступления, чем попустительствовать стремлениям. Я скажу тебе даже больше, Фирон: сейчас власть империи – благо для Йера. Завоеватели не раздавили нашу страну, а, напротив, заставили сплотиться прежде разрозненные кланы йеритов, которые, должно быть, впервые за всю свою историю почувствовали себя единым народом. Сегодня на базаре меня называли северянином, но это звучало не оскорбительно, как прежде, когда под словом «северянин» подразумевалось «дикарь». Теперь оно звучит, как слово «друг». Если бы Йер не захватила империя, то его растащили бы на куски воинственные соседи.

– И что же дальше? Так и жить с Кахимской империей, сидящей на загривке?

– Ни одна империя не может существовать вечно. Ее раздирают изнутри собственные противоречия. Кахимская империя, так же, как многие другие до нее и после нее, вскоре рухнет, и тогда Йер станет единым сильным государством.

– И сколько же ждать падения Кахима?

– Все во власти Поднебесного, – развел руками Граис. – Хотя я не стал бы надеяться на то, что нам доведется это увидеть.

Фирон покачал головой и, залпом осушив свою кружку, закусил рыбой.

– И что же ты собираешься делать? – спросил он Граиса после долгой паузы.

– Я должен помочь Сирху вернуть доверие народа, – ответил Граис.

– Неблагодарное занятие, – криво усмехнувшись, покачал головой Фирон.

– Быть может, ты слишком строго судишь Сирха, – мягко и даже чуточку вкрадчиво произнес Граис.

– Как уж заслужил, – довольно резко отозвался Фирон.

– Замените умелого мастера-плотника, – и редко найдется такой, кто не поранит себе руку, – сказал Граис.

На это Фирон ничего не стал отвечать, только как-то неопределенно мотнул головой.

– Пойми, Фирон, Сирх сейчас единственный в Йере, кто может свободно нести свое слово людям, – продолжал Граис, словно оправдываясь за слова, произнесенные перед этим. – А время не ждет. Бунт, как ты сам говорил, может вспыхнуть не сегодня, так завтра. Поэтому приходится выбирать меньшее среди двух зол: возвышение Сирха или гибель Йера.

– Учитель, – преданно посмотрев на Граиса, сказал Фирон. – Я пойду за тобой, куда бы ты ни приказал.

– Ах, Фирон, Фирон, – с досадой покачал головой Граис. – Разве ты забыл, что я всегда требовал от своих учеников не слепой веры, а понимания моих слов.

– Умом я понимаю: то, что ты говоришь – правильно. Но сердце мое, – Фирон безнадежно всплеснул руками, – отказывается принимать такую правду!

– Через слабость побеждают силу, – сказал Граис. – Через мягкость побеждают твердость.

– Хорошо, учитель…

Фирон не успел закончить начатую фразу.

Дверь, распахнутая ударом ноги, с грохотом ударилась о стену, так что один из трех пьяниц даже вскинул голову, которая, впрочем, через миг снова стукнулась лбом о доски стола.

С улицы вошли трое шалеев. Ночная стража, понял Граис, увидев черные плащи, накинутые поверх их обычной формы. Он почему-то сразу догадался, что это пришли за ним. Обмануть фантомом троих бдительных стражей вряд ли удастся. К тому же рядом был Фирон, который, не зная, что происходит, мог вмешаться в самый неподходящий момент.

Двое шалеев остались возле двери. Третий, окинув взглядом помещение, направился сначала в сторону пьяной троицы. Из всех троих его интересовал только один, светловолосый.

Схватив пьяницу за волосы, шалей приподнял его голову, чтобы взглянуть на концы сползшего с плеч платка. Пьяница что-то недовольно замычал, но, получив по зубам, тут же затих.

Оставив пьяных, шалей подошел к столу, за которым сидели Граис и Фирон.

– Ты с севера? – спросил он, вытянув руку в сторону Граиса.

– Да, – спокойно ответил тот.

– Ты пойдешь с нами, – шалей махнул рукой в сторону двери.

– В чем моя вина? – спросил Граис.

– Какой-то светловолосый северянин учинил сегодня беспорядок на рыночной площади, – безразличным голосом ответил шалей. – Видевшие его опознали в нем опасного бунтовщика.

– Этот человек не имеет никакого отношения к происшествию на рыночной площади, – быстро заговорил, глядя на шалея, Фирон. – Он мой родственник. Я постоянно проживаю в Халлате и могу поручиться за него.

– После разбирательства всех невиновных отпустят, – буркнул шалей и, посмотрев на Граиса, снова махнул рукой в сторону выхода.

– Я пойду с ними, – сказал Граис Фирону. – Все будет в порядке.

Поднявшись на ноги, он накинул на голову платок.

– Но, учитель…

– Не волнуйся за меня, – сказал Граис. – Эти достойные стражи не причинят мне никакого зла. Им нужен бунтовщик. Ты же слышал: завтра все невиновные будут освобождены.

Обращаясь к шалеям подчеркнуто уважительно, ксенос держался спокойно и уверенно. Главное – не вызвать у стражей преждевременных подозрений. А уж на улице он без труда сумеет от них избавиться.

Пропустив Граиса вперед, шалей направился к выходу следом за ним.

Фирон вскочил на ноги, опрокинув скамью. В глазах его пылала решимость.

– Нет, учитель! Я не могу допустить, чтобы с вами снова что-то случилось по моей вине! – крикнул он и, выдернув из-за пояса нож с узким лезвием, кинулся на сопровождающего Граиса шалея.

Оглянувшись, шалей увидел бегущего на него человека с ножом в руке и отшатнулся в сторону. Другой шалей, стоявший у двери, сдернул с плеча бич.

Конец бича, сплетенный из тонких кожаных полос, щелкнув в воздухе, захлестнулся на запястье руки Фирона, в которой он сжимал нож. Шалей рванул бич на себя. Конец бича сорвал с запястья Фирона широкую полосу кожи. Выпавший из онемевших пальцев нож закатился под стол.

Шалей, на которого попытался напасть Фирон, обнажил короткий обоюдоострый меч и, оскалившись, двинулся на йерита. Одновременно с выпадом шалея Фирон подпрыгнул и обеими ногами ударил противника в грудь. Шалей не устоял на ногах, но успел зацепить острием меча бедро Фирона.

Увидев, как обагрились кровью белые штаны ученика, Граис выбросил руки в стороны, и стоявшие по бокам от него шалеи, не издав ни единого звука, рухнули на пол. Бросившись к лежащему на полу Фирону, Граис на бегу провел раскрытой ладонью над затылком поднимающегося на ноги шалея с зажатым в руке мечом. На одно короткое мгновение в глазах кахимского солдата мелькнуло изумление, после чего он растянулся на полу, все еще продолжая тянуть руку с оружием в сторону Фирона.

Присев на корточки возле ученика, Граис приподнял его, обхватив за плечи.

– Ну и что теперь? – с досадой произнес Граис. – Чего ты добился?

Он быстро провел рукой над распоротым бедром Фирона, чтобы хоть ненадолго снять боль и остановить кровотечение.

– Я не мог позволить им увести тебя, учитель, – едва слышно произнес Фирон.

– Да, Фирон, – Граис похлопал ученика по плечу. – Я понимаю… Только что нам теперь делать?

– Здесь неподалеку мой дом, – облизнув сухие губы, сказал Фирон. – Если ты поможешь мне, мы доберемся туда прежде, чем явится новый патруль.

Граис покосился в сторону перегородки, из-за которой испуганно, не рискуя выходить, выглядывали хозяйка постоялого двор и ее молодая помощница.

– Хозяева знают тебя? – спросил Граис у Фирона.

– Да, – кивнул тот. – Но они ничего не скажут шалеям.

Достав из кармана кожаный кошелек, Граис вытряхнул на стол горсть монет, которые с лихвой должны были покрыть стоимость всего съеденного и выпитого им и Фироном.

– Поднимайся. – Перекинув руку Фирона через плечо, Граис помог ему подняться на ноги. Однако, попытавшись ступить на раненую ногу, Фирон застонал от боли и повис на поддерживающем его Граисе.

– Не могу, – прошипел он сквозь зубы. Граис дотащил Фирона до двери. На улице уже была ночь. Лишь местами темноту рассекали косые, тусклые лучи света, вырывающиеся из-за штор окошек соседних домов. Но от их присутствия мрак вокруг казался еще более глубоким и плотным.

– Куда идти? – спросил Граис.

– Туда, – взмахом руки указал направление Фирон. – А потом – налево, в проулок.

– Далеко?

– Будь я на ногах, добрались бы за десять минут.

– Ну, что ж…

Фирон ничего не упел сказать, как Граис, приподняв ученика за пояс, взвалил его себе на плечи. Развернувшись в указанном Фироном направлении, Граис сделал два глубоких, медленных вдоха и побежал. Поступь его была пружинистой и легкой, хотя из-за груза на плечах двигался он не слишком быстро.

Свернув в проулок, Граис ненадолго остановился, чтобы повторить дыхательное упражнение, и побежал дальше.

– Здесь, учитель, – едва слышно прошептал у него за спиной Фирон.

Очертания дома, возле которого они остановились, тонули в темноте. Фонарь, висевший у порога, освещал только дверь, грубо сколоченную из неровных досок. Бродя по окраинам Халлата, Граис повидал сотни таких дверей, если не тысячи. За каждой из них ютилось семейство, едва сводившее концы с концами, живущее в каждодневном страхе перед нищетой, стоящей у порога.

Граис осторожно поставил Фирона на ноги. Когда рука его скользнула по штанине ученика, он почувствовал, что ткань промокла от крови, которая снова сочилась из растревоженной раны.

Привалившись плечом к дверному косяку, Фирон трижды коротко стукнул в дверь.

В соседнем дворе пару раз тявкнула гарата.

Фирон быстро оглянулся. Граис увидел, что лицо его мертвенно-бледное, – не то от боли, не то от страха.

Дверь чуть приоткрылась, и чей-то испуганный взгляд окинул поздних гостей.

– Это я, Мида, – сдавленным шепотом произнес Фирон.

Из-за двери выглянула девушка.

В неясном свете висящего над дверью фонаря Граис почти не разглядел ее лица. Быстро взглянув на брата, она метнула настороженный взгляд в сторону его спутника.

– Он переночует у нас, – тяжело опираясь рукой о косяк, произнес Фирон.

Освобождая проход, девушка отошла в сторону.

Обхватив Фирона за пояс, Граис помог ему войти в дом.

– Он ранен, – взглянув на девушку, ответил на ее немой вопрос Граис. – Ничего серьезного. Я обработаю рану. Фирону придется только несколько дней полежать…

В доме имелась только одна большая комната. Легкая перегородка в дальнем углу обозначала место, отведенное под кухню. Потолок был настолько низким, что Граис инстинктивно втянул голову в плечи. Стены также несли печать безнадежной бедности – никаких украшений, только крохотный коврик с незатейливым орнаментом, похожим на стаю странных треугольных птиц с острыми крыльями, висел на противоположной от входа стене. В центре комнаты стоял грубо сколоченный из неровных досок стол, на нем – несколько акисов и зажженная свеча, воск с которой стекал на подставленную тарелку.

Расстелив на полу один из тюфяков, лежавших свернутыми в углу, Граис уложил на него Фирона.

Мида тем временем подошла к столу, поправила свечу, клонившуюся набок, и пальцем сняла с нее широкие наплывы воска. Свеча сразу же загорелась ярче, разогнав мрачные тени у стен.

– Нужна горячая вода, – сказал Граис Миде, помогая при этом Фирону стянуть штаны. – И чистая материя для перевязки.

Девушка молча кивнула и ушла за перегородку.

Негромко звякнула медная посуда. Затем послышался звук льющейся воды.

Граис осмотрел рану на бедре Фирона. Ведя пальцами вдоль кровоточащего разреза, он время от времени несильно надавливал на активные точки, чтобы вызвать местную анестезию. Рана была неглубокой, но длинной. Для эффективности заживления необходимо было наложить с десяток швов.

Закончив осмотр, Граис поднял взгляд на молча наблюдавшего за его действиями Фирона.

– Все в порядке, – улыбнувшись, сказал он. – Через десять дней останется только шрам.

– Спасибо тебе, учитель, – тихо произнес Фирон.

– За что? – удивленно вскинул брови Граис.

– За то, что не бросил меня.

– А разве могло быть иначе? – Граис сделал паузу, проведя рукой по бороде. – Это я должен благодарить тебя за то, что ты, рискуя собственной жизнью, попытался спасти меня. Поступок был, прямо скажу, безрассудный, но тем не менее заслуживающий признательности.

– Почему ты хотел уйти с шалеями? – спросил Фирион. – Ведь это тебя они искали.

– Потому что я не знал, где мне провести ночь, – отшутился Граис.

Из-за перегородки вышла Мида. Она несла медный таз, над которым поднимались клубы пара. Через локоть левой руки были переброшены чистые полотняные полотенца.

Поставив таз на пол рядом с Граисом, она впервые взглянула на его лицо. В тот же миг глаза ее испуганно расширились. Отшатнувшись назад, девушка едва не упала на пол. С приоткрытых губ ее вот-вот готов был сорваться крик.

– Ты узнала его, – не зная, радоваться или огорчаться этому, прошептал Фирон.

– Это учитель, – так же тихо произнесла Мида. – Граис из Сиптима.

– Помнишь, учитель, странствуя по Йеру, мы как-то раз на пару дней остановились в доме моих родителей? – повернулся к Граису Фирон. – Сейчас перед тобой та самая девчушка, которую ты тогда держал на коленях. Я и не думал, что она запомнила тебя…

– Но как же разговоры о том, что его тайно казнили? – посмотрев на брата, шепотом произнесла Мида.

– Это долгая история, Мида, – ответил за Фирона Граис. – Сейчас нам нужно помочь Фирону. Мне еще потребуется острая игла и прочная нить. Найдется у тебя?

Девушка быстро кивнула и, вскочив на ноги, кинулась исполнять поручение. Занятие делом давало ей возможность хотя бы временно не думать о странных событиях, происходящих в ее доме.

Граис разорвал принесенные Мидой полотенца на широкие полосы. Сложив одну из них, он смочил ее в воде и обмыл рану на ноге Фирона.

Вновь присев на корточки рядом с Граисом, Мида подала ему большую иглу и моток суровой нитки. Отмотав небольшой кусок нитки, Граис продел его в игольное ушко и вместе с иглой обмыл в горячей воде. После этого он двумя пальцами свел края раны и пронзил их иглой. Фирон даже не почувствовал укола. Освободив нить от иглы, Граис стянул ее концы и завязал в тугой узел. Повторив эту процедуру несколько раз, он наложил на рану двенадцать швов, после чего вновь обмыл ее и плотно перевязал.

– Дней через семь, когда рана полностью затянется, – сказал Граис, обращаясь к Миде, – просто перережешь узелки и вытянешь нитки.

Девушка молча кивнула.

– Ты разве не останешься у нас, учитель? – обеспокоенно спросил Фирон.

– Время не ждет, Фирон, – ответил Граис. – А у меня еще много дел впереди.

– Я должен быть рядом с тобой! – опершись на локоть, Фирон попытался подняться.

Обхватив ученика за плечи, Граис заставил его снова лечь на тюфяк.

– Сейчас тебе нужен только отдых, – повелительным тоном произнес он.

Ладонь Граиса быстро скользнула по лицу ученика. Глаза Фирона закрылись, и голова его медленно опустилась на подушку.

– Мне бы тоже нужно поспать, – обращаясь к Миде, сказал Граис. – Не волнуйся, утром я уйду.

Девушка молча указала ему на свернутый тюфяк в углу комнаты.

Глава 4

Граис проснулся, когда тонкий лучик солнца заглянул в крошечное окошко и принялся щекотать ему веки. Граис отмахнулся от него, как от навязчивой мигаты, но все же открыл глаза.

Рядом на тюфяке, разметавшись, тяжело дышал во сне Фирон.

Приподнявшись, Граис поискал глазами Миду.

Сестра Фирона сидела возле стола, держа на коленях какое-то шитье. Однако девушка только делала вид, что занята рукоделием, на самом деле она краем глаза настороженно следила за гостем.

Только сейчас, при свете солнца, Граис как следует рассмотрел ее – густые, ниспадающие на плечи черные волосы, темные глаза, худенькое личико, изможденное постоянными переживаниями и тяжелой работой, невзрачное серое одеяние.

Поднявшись, Граис одернул на себе рубаху, подтянул шнурок на груди и, наклонившись, скатал тюфяк, на котором спал. Улыбнувшись Миде, он сделал шаг к столу.

Девушка сжалась, словно в испуге. Голова ее еще ниже наклонилась к руке, в которой у нее была зажата игла.

– Можно я возьму акис? – негромко, чтобы не разбудить спящего Фирона, спросил Граис.

Девушка, ничего не ответив, продолжала напряженно наблюдать за гостем.

Граис подошел к столу, взял акис и, положив его на ладонь, поднес к лучику света. Отблески солнца так изумительно красиво заиграли на глянцевой кожице румяного акиса, что Граису даже стало жалко есть его.

– Сколько тебе было лет, когда мы впервые встретились? – спросил он у Миды.

– Шесть, – все так же не поднимая головы, ответила девушка.

– Ты стала просто красавицей.

Ответа не последовало.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

Девушка коротко и быстро кивнула.

– Ты боишься за брата?

Мида повторила свой жест.

– Ты знаешь, чему я учил Фирона?

– Да, – глухо ответила Мида. – Брат мне рассказывал. – Она резко вскинула голову, – глаза ее горели лихорадочным огнем. – И не только мне. Первое время он всем пытался рассказывать о тебе… правду. Его дважды хватала стража. Но отпускали… По приказу Сирха… Фирон искал гибели, считая себя виновным в том, что случилось с тобой. А Сирх… Сирх насмехался над ним. Он говорил: «Ты будешь жить со своими страданиями, и имя твое станет означать для людей лишь одно – предатель»… Только недавно Фирон успокоился, взялся за работу… И тут снова ты… Мертвецы должны лежать в своих могилах, а не тревожить живых…

– Я живой, – тихо ответил Граис.

Не выдержав пристального взгляда Граиса, Мида снова опустила голову.

– Уходи из Халлата, – сказала она, слепо втыкая иголку в шитье. – А лучше совсем уходи из Йера. У нас есть Сирх – достаточно и его одного…

– Твой брат, по-моему, не очень-то жалует Сирха.

Девушка встряхнула головой, поправила рукой упавшие на глаза волосы и ничего не ответила.

– Не беспокойся, я сейчас уйду, – сказал Граис.

Надкусив акис, он окинул взглядом бедное жилище Фирона и вдруг понял, что ему страшно не хочется отсюда уходить. Как ни беден был этот дом, но в нем царили покой и согласие – именно то, чего всегда так не хватало Граису… И он не хотел ломать это убогое благополучие. Хотя и понимал… Да нет, ничего он сейчас не понимал. Он только коротко бросил Миде: «Прощай» и, переступив порог дома, закрыл за собой дверь.

Вчера вечером, лежа на тюфяке, он, прежде чем уснуть, успел обдумать, как ему добраться до Меллении. Одному пускаться в дальний путь было небезопасно, поэтому он решил присоединиться к каравану торговцев из Тирианского царства, который, как Граис узнал, мысленно общаясь с маленьким дрессировщиком, отправлялся сегодня в Дассатар, находившийся совсем неподалеку от Меллении. Лучше уж было использовать возможности психотехники для того, чтобы убедить тирианских купцов, не задавая лишних вопросов, взять его с собой, чем снова драться с бандитами на большой дороге.

Но утром Граис вспомнил о последнем разговоре с Кричетом и о том, с какой насмешкой отозвался новый руководитель проекта о провалившейся пятнадцать лет назад попытке Граиса донести свои идеи до кахимского наместника в Йере. Именно Кричету принадлежала идея искать контакты не с нынешним наместником, который, судя по той политике, которую он проводил в Йере, был человеком рассудительным и прагматичным, никогда ничего не решающим сгоряча, а с преподобным Сирхом, чей авторитет в Йере уже упал ниже нулевой отметки. Граис и прежде считал, а теперь, поговорив с людьми, знавшими нынешнего Сирха, пришел к окончательному выводу, что, обратившись напрямую к наместнику Центию Офру, он мог бы значительно быстрее достичь желаемого результата. Вот только как это сделать? Как добиться встречи с наместником и заставить его выслушать себя?..

С улицы, по которой он шел, Граис свернул налево, чтобы, обогнув рыночную площадь, выйти на нее как раз в том месте, где стоял караван тирианцев. Он пока еще не пришел к какому-либо окончательному решению по поводу того, на какой из двух ключевых фигур остановить свое внимание, и просто автоматически продолжал следовать в однажды выбранном направлении.

Люди, встречавшиеся ксеносу на пути, скользили по нему взглядами, словно по пустому месту, и проходили мимо. Должно быть, вчерашний переполох на рыночной площади не получил еще широкой огласки. Или же простым йеритам, занятым своими повседневными делами, просто не было никакого дела до облавы, устроенной шалеями на пришлого северянина.

Выйдя на небольшую площадь, Граис очутился напротив величественного храма Поднебесного, основательно и непогрешимо возвышающегося над окружающим пространством и уверенно и прямо устремляющим свои царственные формы к небесам. Пятнадцать лет назад такого храма в Халлате не было. Граис даже засмотрелся на стрельчатые окна и ажурные перекрытия. Красиво… Нет, скорее даже не красиво, а грандиозно и смело – словно зодчие возвели не храм, а переход, соединяющий человека с небом. Невольная дрожь охватывала душу при взгляде на остроконечные шпили, устремленные в беспредельную даль, принадлежавшую до сих пор одному лишь солнцу.

Любуясь изысканной и одновременно парадоксальной красотой удивительного строения, Граис начал неторопливо обходить храм по кругу. Но, сделав всего несколько шагов в сторону, он вдруг увидел скопление людей у ограды, которое прежде было скрыто от его взора левым крылом храма. Людей было не очень много, но все они так оживленно жестикулировали, так громко выкрикивали какие-то слова и так демонстративно хохотали, что создавали эффект присутствия целой толпы.

Странное действие разворачивалось вокруг невысокого деревянного помоста, сооруженного возле самой ограды храма. Вдоль помоста возвышались пять толстых шестов в человеческий рост, рядом с тремя из них стояли люди со связанными за спиной руками. В центре находился старик с седыми, развевающимися на ветру волосами и длинной белой бородой. Слева от него была привязана молодая женщина, безвольно уронившая голову на плечо. Справа – совсем еще мальчик, лет двенадцати, не больше, затравленно сверкающий огромными полными слез глазами.

По краям у помоста стояли четверо шалеев, вооруженных копьями. Возле ног их виднелись огромные корзины с тухлыми, расплывающимися кислой слизью курматами. Люди, суетившиеся вокруг, то и дело запускали руки в эти корзины и с гневными криками швыряли гнилые курматы в несчастных, привязанных к шестам.

Особенно усердствовал парень лет двадцати с волосами, остриженными коротко, как принято в Кахиме. Он старался, чтобы каждый брошенный им курмат непременно попал в лицо одной из жертв и, если это у него не получалось, отчаянно ругался.

Неожиданно у Граиса возникла шальная идея. Сейчас ему было достаточно сказать несколько слов в защиту наказуемых, чтобы оказаться арестованным. А если при разбирательстве дела он назовет свое настоящее имя, то дело его, несомненно, будет передано на рассмотрение самому наместнику. Слухи о возвращении Граиса из Сиптима наверняка уже начали расползаться по Халлату. Обстоятельства как будто подталкивали Граиса к тому, чтобы по собственному усмотрению изменить ход операции, чтобы повторить вариант, не удавшийся пятнадцать лет назад…