В небе Балтики

      Не стало Юрия Косенко - самого храброго, самого доброго и самого скромного командира. Он был не только прекрасным товарищем и умным советчиком. В нем мы видели воплощение лучших качеств советского человека.
      Не вернулись из полета экипажи Докучаева, Попова и Жигалева. С ними погиб и мой штурман Анатолий Виноградов, вместе с которым я прибыл на фронт и сделал не один десяток боевых вылетов. Как пережить эту утрату? Час тому назад мы провожали их в полет. И не простились. А теперь даже некому отдать последние почести.
      Редко приходилось хоронить летчиков. Обычно говорили: "не вернулся с задания", или "сбит над целью", или "упал в море". И лишь иногда, если никто не видел, куда девался самолет, говорили "пропал вез вести". Редко встретишь могилу летчика. Нет ее и у Юрия Косенко.
      После этого полета к нам в полк прибыл командир дивизии полковник Александр Николаевич Суханов. В штабе он ознакомился с результатами бомбового удара и обстоятельствами гибели четырех экипажей, затем собрал всех на беседу.
      Суханов сидел один на длинной скамейке. Тяжело опираясь локтем на край стола, он всматривался в наши суровые, настороженные лица.
      - Потери в полку большие, - начал он. - Хочу посоветоваться с вами и вместе решить, как избежать их в дальнейшем.
      Мы молчали. Были, конечно, у каждого из нас свои наболевшие вопросы, но говорить о них сегодня не хотелось. Грусть о погибших товарищах не проходила.
      - Я понимаю ваше состояние, разделяю его. Вот и пришел поговорить с вами, - добавил Александр Николаевич.
      - Разрешите, товарищ полковник, - попросил слово Усенко. - Немцы держат над кораблями по двадцать - тридцать истребителей, нам трудно к ним пробиться. По таким целям нужно действовать большими группами, а не эскадрильями. Иначе опять будут потери.
      Суханов ничего не ответил. Он и сам понимал правоту этих слов, но где взять нужное количество самолетов, если дивизии на сутки назначалось множество объектов для удара?
      - Еще что?
      - Еще, мне кажется, - сказал командир второй эскадрильи Андрей Барский, - нужно посылать на задание слетанные звенья и не перебрасывать экипажи из одной эскадрильи в другую.
      - Михаил Алексеевич, - обратился Суханов к командиру полка, - я думаю, этот вопрос вы можете решить сами.
      - Мы вынуждены так поступать, - пояснил Курочкин. - В полку почти не осталось полноценных звеньев.
      Действительно, в звеньях тогда находилось по одному-два экипажа, и на каждый полет приходилось комплектовать их заново.
      - Есть у нас претензии и к истребителям прикрытия, - раздался голос заместителя командира третьей эскадрильи Кожевникова. Он поднялся с места и продолжал: - Пока идем по маршруту - "ястребки" рядом с нами. А над целью они сразу ввязываются в бой и о нас забывают. Когда мы атакуем, они находятся наверху и не в состоянии защитить нас при выходе из пикирования. Так получилось и сегодня.
      За год пребывания на фронте Кожевников стал зрелым, опытным летчиком. От рядового он вырос до заместителя командира эскадрильи, хорошо разбирался в тактике воздушного боя.
      - Правильно говорите, - согласился комдив. - Прикрытие пикировщиков надо совершенствовать. Сегодня же буду у летчиков-истребителей и потолкую с ними.
      Комдив уехал. Нашему подавленному настроению соответствовала унылая погода - пошел дождь.
      ...Несколько дней мы не летали на задания. А в конце мая решением Наркома ВМФ нас вывели из боевого состава флота для доукомплектования. В полку производились перестановки людей, подбирались новые командиры звеньев, формировались эскадрильи. Гвардии подполковник М. А. Курочкин был назначен командиром штурмовой авиационной дивизии.
      Командиром нашего полка стал Герой Советского Союза В. И. Раков. Его возвращение к нам было всеми встречено с большой радостью. Мы любили Василия Ивановича за его высокое летное мастерство и хорошие командирские качества, за спокойный характер и деловитость. Несколько месяцев тому назад В. И. Раков ушел от нас в штурмовую дивизию, но в душе он, конечно, оставался пикировщиком. И вот теперь Василий Иванович снова знакомился с делами полка. Здесь же на командном пункте находились его заместитель по политической части, начальник штаба и инженер. Они давали новому командиру необходимые пояснения.
      Зазвонил телефон.
      - Майор Раков слушает, - ответил на звонок Василий Иванович и сразу же стал что-то записывать. Его лицо постепенно светлело.
      - Все понятно, Александр Николаевич, - сказал он, - будем готовы.
      Раков положил трубку и окинул присутствующих беглым взглядом.
      - Борис Михайлович, - обратился Раков к начальнику штаба, - готовьтесь принимать пополнение.
      - Давно его ждем, Василий Иванович. А сколько человек? Сколько машин?
      - Комдив сказал, восемнадцать экипажей и девятнадцать самолетов.
      В тот день на нашем аэродроме приземлилась большая группа новых Пе-2. Мы с любопытством следили за посадкой каждого самолета, оценивая выучку летчиков-перегонщиков. А когда новенькие "пешки" выстроились в ряд на стоянке, кто-то заметил:
      - Будто это и не "Петляковы". Они кажутся не только более мощными, но и легкими, изящными.
      На вооружении полка находились старые, изношенные машины, поэтому каждый из нас мечтал получить новую. Радостно было сознавать, что на фронт теперь стала поступать отличная боевая техника и в достаточном количестве.
      На стоянке возле самолета я заметил группу людей. Подошел поближе, спросил:
      - О чем митингуете?
      - Обо всем, товарищ командир. Ждем автомашину, пора ехать на ужин, ответил за всех техник Покровский.
      Я посмотрел на часы - они показывали восемь, действительно пора идти ужинать. А солнце стояло еще высоко, заливая землю ярким светом.
      - Никак не привыкну ко времени. Здесь в июне вечер за утром гоняется, сказал я.
      Все засмеялись. Подошел Усенко:
      - Машины сегодня не будет. Ее отдали перегонщикам. Придется в столовую топать пешком.
      - Свои ножки - что дрожки: встал и поехал, - пошутил техник Покровский.
      Не торопясь, люди направились в столовую. Усенко тронул меня за локоть, и мы замедлили шаг.
      - В нашу эскадрилью дают шесть молодых экипажей. Завтра должны прибыть.
      - Отлично, - отозвался я.
      - Нужно как можно быстрее ввести молодежь в строй. Это твое дело, заместитель, - сказал Усенко.
      Я понимал, какая ответственная задача возлагалась на меня, сколько труда предстояло вложить, чтобы сделать выпускников училища боевыми летчиками и штурманами, дружными и слетанными экипажами.
      - Справлюсь ли? - усомнился я.
      - Вот об этом и я хотел спросить.
      - У меня нет экипажа, - сказал я. - Дайте мне штурмана и стрелка-радиста. А я уж постараюсь.
      - Вот и отлично. Экипаж мы тебе подберем хороший, - заверил Усенко. Завтра принимайся за дело.
      На следующее утро мы принимали пополнение. Перед нами стояли молодые и стройные парни в новенькой авиационной форме. Всматриваясь в каждого из них, я невольно сравнивал их с теми, на смену которым они пришли: с Косенко, Николаеней, Арансоном, Журиным. Хотелось, чтобы эскадрилья пополнилась смелыми летчиками, настоящими воинами, достойными своих предшественников.
      Усенко держал в руках список и называл фамилии:
      - Бомбин.
      - Есть! - ответил летчик высокого роста с рубцами и рябинами на веселом лице.
      - Когда горели? - спросил комэск.
      - Я не горел, это у меня, так сказать, естественная красота, - пояснил летчик. - Оспу в детстве перенес. - Все тихо засмеялись.
      - Ржевский, - назвал следующего Усенко.
      Вперед шагнул сутулый, невысокого роста старший лейтенант с густыми рыжими бровями.
      "Все они только что окончили училище, почему ж этот старший лейтенант?" - подумал Усенко и спросил:
      - Давно летаете?
      - Нет. Я был техником. Переучился на летчика, - объяснил Ржевский.
      - Лунин, - читал дальше Усенко.
      - Лукин, товарищ командир, - улыбаясь, поправил командира летчик.
      Лукин выделялся среди товарищей отличной выправкой и атлетическим сложением. Его черные глаза смотрели весело, даже озорно.
      Потом мы познакомились с остальными новичками: И. А. Шестаковым, С. М. Сухининым, ,Е. А. Чирковым. Рядом с летчиками находились их штурманы и воздушные стрелки-радисты.
      Расписали людей по звеньям, закрепили за каждым экипажем самолет, выдали летное обмундирование. Эскадрилья снова стала полнокровной. Но в ней осталось .лишь три экипажа с боевым опытом. Остальные даже не нюхали пороху.
      Началась учеба. Регулярно проводились теоретические занятия, на которых молодежь изучала силуэты вражеских истребителей и тактику их действий. Экипажи знакомились с районом предстоящих полетов. Мы проверяли, как знают они материальную часть бомбардировщика и правила его эксплуатации.
      В те дни мне тоже дали новый экипаж - штурмана Михаила Губанова и воздушного стрелка-радиста Василия Романова. Оба они раньше летали с командиром эскадрильи Григорием Пасынковым и считались лучшими в полку. Никогда бы Пасынков не расстался с ними, если бы его не перевели в другую часть. Мне давно нравились эти ребята, и я радовался тому, что буду летать с ними вместе. А теперь мы все втроем дружно взялись за обучение молодого пополнения.
      - Если на зачете ты отвечаешь на четверку, то в воздухе тебе нужно ставить только три. А троечнику, как известно, в небе нечего делать, внушал я новичкам. И они учились.
      Во время тренировочных полетов лучшие результаты показали экипажи Н. И. Лукина, П. И. Ржевского и С. М. Сухинина. Они хорошо держались в строю, метко бомбили, умели правильно вести бой, быстро перенимали опыт, накопленный в полку. За десять дней все летчики эскадрильи были введены в строй.
      Самолеты готовились к вылету. В это время на стоянке всегда бывает много народу. Как обычно, внезапно появился начальник разведки полка Ремизов.
      - Слышали новость? Косенко и Пасынкову присвоено звание Героя Советского Союза!
      - Это правда?
      - Откуда вы знаете? - посыпались вопросы.
      - Разведка все знает, - отшутился он и зашагал дальше вдоль стоянки.
      Первые Герои Советского Союза в нашем полку! Мы радовались и гордились своими боевыми друзьями, удостоенными этого высокого звания. "Как жаль, что нет с нами Юрия Косенко", - подумал я и сказал:
      - Всего пятнадцать дней не дожил Юра до своего самого радостного дня.
      - Юра не умер. Теперь имена Косенко и Пасынкова навсегда останутся в памяти народа! - сказал Усенко.
      Вечером возле КП полка появился боевой листок. "Сегодня к нам пришла радостная весть, - писал в ней Раков, - Указом Президиума Верховного Совета СССР двум нашим товарищам - летчикам Пасынкову и Косенко присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Мы гордимся этими мужественными людьми, выросшими в нашей части. Честь и слава нашим Героям!"
      Евгений Иванович Кабанов, который два года летал штурманом с Косенко, рассказал о боевом пути Героя, трудных боях и дерзких подвигах. Свою заметку он закончил словами: "Имя его, дела его зовут нас на новые победоносные схватки с врагом".
      В фотолаборатории замполит Савичев и комсорг Чертыковцев уже готовили большой стенд о наших Героях.
      - Товарищ Калиниченко, - позвал меня Чертыковцев. - Мы с замполитом наметили провести в эскадрилье комсомольское собрание. На нем надо бы рассказать молодым экипажам о боевом пути наших Героев.
      - Правильно. Давайте проведем завтра. А время согласуй с командиром эскадрильи, - посоветовал я Чертыковцеву.
      Собрание проходило живо, по-боевому. Ветераны полка рассказали о подвигах Пасынкова и Косенко, молодые летчики дали слово приумножить их славу.
      На собрании постановили: присвоить одному из самолетов имя погибшего Героя Советского Союза Ю. X. Косенко и на крыльях сделать соответствующую надпись. Решили, что комсомольский экипаж гвардии младшего лейтенанта Лукина, который за короткое время добился лучших показателей, самый достойный.
      Выступил Лукин:
      - От лица своих боевых друзей, штурмана Александрова и стрелка-радиста Панова, заверяю командование и комсомольскую организацию в том, что мы высоко пронесем в грядущих боях гвардейское Знамя. Летая на самолете, названном именем Героя, мы будем крушить врага так же, как Юрий.
      Много лет прошло с той поры, а мне и поныне кажется, что в Балтийском небе летает пикировщик с яркой надписью на крыльях: "Юрий Косенко". Слава отважного сокола приобрела вечные крылья.
      Корабли тонут в базах
      Штиль сменяется штормом
      В июле день начинается рано. Собственно говоря, на Балтике такой темноты, как на юге, и не бывает. В воздухе висит сумрак, а небо остается светлым всю ночь.
      Собравшись в центре поселка, мы ждали автомашин, чтобы ехать на аэродром. С моря, которое находилось рядом, тянуло прохладой.
      Подошли три грузовика - по одному на каждую эскадрилью. Мы быстро сели в кузов. До аэродрома было всего несколько минут езды. Над нами в безоблачном небе поблескивало маленькое пятнышко. Это наш самолет-разведчик уходил на задание.
      Через некоторое время мы узнали, что в Котке появился немецкий крейсер противовоздушной обороны "Ниобе". А всего несколько дней тому назад наши воздушные разведчики видели его в базе Хельсинки. "Ниобе" - бывший голландский крейсер "Гельдерланд", переоборудованный в корабль ПВО. Его потеря могла заметно ослабить вражеский флот в Финском заливе.
      Вводя свой крейсер в зону досягаемости нашей авиации, немецко-фашистское командование, видимо, рассчитывало на силу противовоздушной обороны Котки, надеялось, что она вполне может обеспечить кораблю безопасную стоянку. Мы тоже имели о ней ясное представление. Порт прикрывался двенадцатью стационарными батареями зенитной артиллерии, а также большим количеством пулеметов. Обстрел самолетов они начинали на дальних подступах, примерно за двадцать пять километров. Только средняя и крупнокалиберная артиллерия делала до семисот выстрелов в минуту. А сколько производили их зенитки самого крейсера и других кораблей, находящихся в порту? Словом, наши летчики встречали над Коткой тысячи разрывов зенитных снарядов. В таких условиях трудно было рассчитывать на успех, посылая на задание пикировщики. Поэтому командование решило нанести по крейсеру комбинированный удар, в котором кроме пикировщиков приняли бы участие и штурмовики, и бомбардировщики, поражающие цель с бреющего полета (топмачтовики), и истребители.
      Операция готовилась под руководством штаба ВВС флота. Каждая группа самолетов получила конкретное боевое задание. Штурмовики должны были подавить огонь зенитной артиллерии противника, пикировщики вместе с топмачтовиками - потопить крейсер, истребители - обеспечить надежное прикрытие. Динамика массированного налета была заранее отрепетирована на земле.
      За час двадцать минут до удара летчик Чаговец произвел последнюю разведку и сделал контрольный снимок крейсера. "Ниобе" по-прежнему стоял на рейде в порту Котка.
      И вот 16 июля в назначенное время первыми поднялись в воздух пикировщики. Одновременно с других аэродромов взлетели штурмовики, топмачтовики и истребители. К цели они должны были следовать самостоятельно, строго выдерживая график.
      После взлета я осмотрелся. В небе - ни облачка, под крылом поблескивало огромное зеркало залива: полный штиль. Условия для выполнения задания были идеальными.
      В расчетное время прошли остров Лавенсаари - контрольный пункт маршрута для всех групп. Первыми над Коткой появились истребители. Они очистили небо от фашистских стервятников.
      В это время к порту на малой высоте подкрались наши штурмовики и атаковали батареи зенитной артиллерии. Шестерка "илов", ведомая младшим лейтенантом Д. В. Поповым, обрушила на них бомбы и пушечно-пулеметный огонь. Вслед за ней бросились в пике еще три шестерки штурмовиков. Потом они повторили заход. От их ударов огонь вражеских зениток начал постепенно слабеть.
      А на большой высоте, строго выдерживая расчетное время, к крейсеру приближалась наша группа "петляковых" во главе с В. И. Раковым. С высоты три тысячи метров отчетливо просматривались контуры корабля, одиноко стоявшего на восточном рейде. Береговые зенитные батареи немедленно открыли огонь, пытаясь помешать нам точно прицелиться. Штурмовики повторили заход и заставили их замолчать. Только крейсер, этот огромный металлический "утюг", по-прежнему изрыгал фонтаны свинца. Но штурман ведущего самолета С. С. Давыдов уже успел вписать его в сетку прицела.
      - Пошел! - послышалась его команда.
      Гвардии майор В. И. Раков вместе с ведомыми перевел самолет в пикирование. За ним устремился гвардии капитан К. С. Усенко и все его звено. Самолеты, как гигантские торпеды, с огромной скоростью неслись почти вертикально на бронированную громаду. Вот уже отчетливо различаются палубные надстройки. Высоты осталось только на выход из пике. Нажата боевая кнопка. Бомбы сорвались с замков. Взрываясь, они окутали крейсер клубами дыма и вздыбили рядом с ним фонтаны воды. Есть прямое попадание! Произошел мощный взрыв.
      В это время на цель выходила эскадрилья гвардии капитана А. И. Барского. Поврежденный крейсер сосредоточил по ней весь огонь своей артиллерии. Небо вокруг самолетов усеялось густо-серыми шапками. Пикируя среди разрывов, гвардии старший лейтенант Ф. Н. Меняйлов вдруг ощутил сильный толчок, штурвал выскочил у него из рук. Машина резко подняла нос, свалилась на крыло и вошла в штопор. А для "пешки" он весьма опасен. Самолет быстро терял высоту, и летчику никак не удавалось его выровнять. Оправившись от толчка, Меняйлов снова дал рули на выход из штопора, но они не действовали: снарядом разбило стабилизатор, а также рули поворота и высоты. Тогда летчик дал полный газ правому мотору. Самолет сразу же прекратил вращение, приподнял нос, однако тотчас же перевалился из правого в левый штопор.
      На какое-то мгновение летчика охватило чувство обреченности.
      - Неужели конец? - процедил он сквозь зубы.
      - Срывать фонарь? - спросил штурман гвардии лейтенант С. К. Лисов.
      - Срывай на всякий случай, - ответил Меняйлов, давая газ теперь уже левому мотору.
      Самолет продолжал стремительно падать.
      - Прыгать? - запросил воздушный стрелок-радист гвардии сержант П. Ф. Симоненко.
      - Отставить! - решительно приказал Меняйлов, почувствовав, что машина прекратила вращение. Она подняла нос и задрожала, словно взбесившийся конь, готовая опять сорваться в штопор. Летчик с силой отдал штурвал от себя, чтобы увеличить скорость. Это ему удалось. Самолет перешел в горизонтальный полет. Штурвал с огромной силой давил на летчика, поскольку после пикирования тормозные решетки не убрались, а стабилизатор был разбит прямым попаданием снаряда.
      Не выдержав напряжения, Меняйлов крикнул сидящему рядом Лисову:
      - Жми штурвал от себя!
      Лисов бросился к штурвалу. Общими усилиями летчику и штурману удалось удержать самолет в горизонтальном полете. Грозный пикировщик пронесся над вражеской гаванью, где пылал, погружаясь в воду, "Ниобе". Обрадовавшись удаче, стрелок-радист Симоненко передал по радио командиру группы:
      - Возвращаемся на базу. Подбитый самолет летчик ведет вместе со штурманом. Высота двести метров. Дайте прикрытие.
      Вскоре к "Петлякову" пристроились два "яка".
      - Держитесь, братцы. Мы с вами! - передал ведущий пары истребителей.
      Дойдя до острова Лавенсаари, Меняйлов благополучно посадил израненную машину на аэродром.
      ...Третью группу "Петляковых" вел на крейсер командир эскадрильи гвардии старший лейтенант Ю. А. Кожевников. Под крыльями самолетов этой группы не было бомб, но они выполняли ответственное задание. Они должны были навести топмачтовиков на крейсер и, когда те начнут атаку, спикировать на цель, чтобы отвлечь на себя весь зенитный огонь.
      На бреющем полете, придерживаясь курса пикировщиков Кожевникова, шла главная ударная сила - четверка топмачтовиков подполковника И. Н. Пономаренко. Маневрируя между многочисленными островами и портовыми сооружениями, она пробилась через огненную завесу зенитного огня и вышла к восточному рейду порта. Прямо по курсу ведущий увидел погружающийся с левым креном крейсер. Пономаренко и его ведомый лейтенант Шилкин решили добить тонущий корабль. Они атаковали его одновременно с пикировщиками группы Кожевникова с тридцатиметровой высоты. Сброшенные ими четыре тысячекилограммовые бомбы, ударившись о водную поверхность, несколько раз срекошетировали, а затем угодили в среднюю и кормовую часть крейсера. На корабле произошел сильный взрыв - высоко в небо поднялся столб черного дыма.
      Ведущий второй пары топмачтовиков капитан Тихомиров, видя, что крейсер быстро погружается в воду, атаковал стоявший неподалеку транспорт. Обе сброшенные им бомбы попали точно в цель. От взрывов корабль разломился и быстро затонул. Топмачтовики ушли на бреющем полете в сторону моря и скрылись за островами. Барражировавшие над целью истребители периодически фотографировали тонущий крейсер... Последний снимок был сделан по чистой воде - "Ниобе" ушел на дно.
      Недолго длился удар штурмовиков, пикировщиков и топмачтовиков. Всего семь минут понадобилось нашим летчикам, чтобы отправить фашистский крейсер на дно. Операция была выполнена блестяще. Мы не потеряли ни одного самолета.
      Через несколько дней в полк пришла радостная весть. Указом Президиума Верховного Совета СССР Василию Ивановичу Ракову за особо выдающиеся боевые заслуги было присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Героями Советского Союза стали штурман полка гвардии капитан Сергей Степанович Давыдов и штурман эскадрильи гвардии старший лейтенант Евгений Иванович Кабанов. Большую группу летчиков, штурманов и воздушных стрелков-радистов наградили орденами и медалями.
      В этот день на аэродром прибыл командующий ВВС флота Михаил Иванович Самохин. Полк был построен для его встречи. Командир полка гвардии майор В. И. Раков отдал рапорт. Пожимая ему руку, командующий сказал:
      - Поздравляю вас, товарищ полковник Раков... Василий Иванович удивился.
      - Вы ошиблись, товарищ командующий, - майор Раков, - поправил он.
      - Нет, не ошибся, Нарком Военно-Морского Флота присвоил вам внеочередное воинское звание "полковник", - подтвердил Михаил Иванович Самохин.
      Это было признание не только летного мастерства, но и высоких организаторских способностей командира полка.
      Популярность В. И. Ракова среди балтийских летчиков быстро росла. Но не легким путем пришел он к славе. Юность Василия Ивановича совпала с годами революции, гражданской войны и послевоенной разрухи. Его отцу, Ивану Клементьевичу, в поисках средств на содержание семьи приходилось часто менять и места работы и профессии. Кем он только не был: в городе - служащим страхового агентства и рабочим ящичной фабрики, в деревне - простым хлебопашцем. Переезды родителей неизбежно влекли перерывы в учебе Василия. Но он вновь и вновь возвращался за ученическую парту. Окончив в 1928 году ФЗУ, Раков поступил на третий курс рабфака. Казалось, теперь его будущее определилось окончательно. Но неудержимая тяга к авиации в том же году привела двадцатилетнего Василия в Военно-теоретическую школу летчиков. С этого времени он навсегда связал свою судьбу, с авиацией.
      Шли годы летной службы, росло мастерство молодого авиационного командира. Впервые оно наиболее ярко проявилось зимой 1939/40 года. За мужество и высокую летную выучку, проявленные в боях с маннергеймовцами, командир эскадрильи капитан В. И. Раков был удостоен звания Героя Советского Союза.
      За год до начала Великой Отечественной войны тридцатилетний Раков командовал авиационным соединением на Черноморском флоте. Перед ним открылась широкая перспектива, но он не остановился на достигнутом, решил пополнить свой опыт теоретическими знаниями и поступил в ордена Ленина Военно-морскую академию имени К. Е. Ворошилова. В 1942 г. он окончил ее.
      Сначала В. И. Раков возглавил запасной авиаполк, а затем попросился на фронт, в блокадный Ленинград. Вот так и оказался Василий Иванович в нашем полку. Беззаветное служение Родине, высокое сознание долга, мужество и летное мастерство позволили ему быстро выдвинуться в ряды лучших бомбардировщиков Балтики. Вскоре на груди Василия Ивановича появилась вторая Золотая Звезда. Он стал первым среди морских летчиков Балтики дважды Героем Советского Союза.
      Василий Иванович Раков проявил себя требовательным, взыскательным, но всегда уравновешенным, справедливым и культурным военачальником. Он терпеть не мог грубостей во взаимоотношениях с подчиненными.
      Однажды произошел такой случай. Летчики находились в боевой готовности, но разрешения на вылет долго не поступало. Кто-то из них затеял игру в подкидного. По условиям проигравшие должны были проползти под столом. При этом победители, конечно, шутили и смеялись над ними. За очередным сеансом такого развлечения и застал летчиков вошедший в палатку командир полка.
      - Что за шум? - строго спросил Раков. Летчики притихли.
      - В карты играете?
      Чувствуя себя неловко, летчики молчали.
      - Кто зачинщик игры?
      И снова никакого ответа.
      - Кто у вас старший? Суханов? Двое суток ареста. Командир ушел, а в палатке все еще никто не решался заговорить. Летчики знали, конечно, что играть в карты запрещено. Другое дело - домино. Иной раз и сам Василий Иванович не прочь был забить козла.
      Гвардии лейтенант М. А. Суханов собрал разбросанные по столу карты и отдал их владельцу. Тот смутился, но промолчал. Вышло так, что из-за него штурман звена получил взыскание, хотя сам он не участвовал в картежной игре.
      - Михаил ни за что пострадал, - нарушил молчание кто-то из летчиков.
      - Ничего ты не понял, - возразил Василий Мельников, - не за игру наложено взыскание, а за молчание, так сказать, за "невмешательство".
      - Ты прав, Вася, - согласился Суханов. - Придется отсидеть двое суток на губе. Слетаешь за меня с Колесниковым. Ведь твой летчик болен?
      Но не пришлось штурману отбывать наказание. На следующее утро, когда полк построился, Василий Иванович Раков вызвал из строя экипаж гвардии лейтенанта Н. Д. Колесникова, в который кроме М. А. Суханова входил воздушный стрелок-радист гвардии старший сержант И. Ф. Алейников. Он объявил, что эти три авиатора совершили вместе сто боевых вылетов, тепло поздравил их с юбилеем и пожелал им новых боевых успехов. Случай с картами как-то сразу забылся, а потом командир снял со штурмана взыскание. Михаил по-прежнему продолжал летать на ответственные задания.
      ...После вручения орденов авиаторам, наиболее отличившимся при уничтожении крейсера "Ниобе", командующий ВВС поздравил награжденных и поблагодарил весь личный состав полка за отличное выполнение поставленной задачи. Всем нам предоставили трехдневный отдых.
      В последующие дни накал борьбы на нашем участке Ленинградского фронта несколько снизился: шла перегруппировка сил. Советские войска готовились к новому наступлению.
      Мой комэск впервые за четыре года войны получил кратковременный отпуск. Уезжая, Усенко сказал мне:
      - Остаешься за меня. Если будет трудно, обращайся к Ракову. Он всегда поможет.
      ...Прошло недели две, как наш полк перебазировался на новый аэродром, недавно освобожденный от гитлеровцев. Летное поле здесь казалось огромным, позволявшим взлетать в любом направлении. Аэродром был окаймлен густыми зарослями, где удобно маскировалась вся наша техника. Жили мы неподалеку в двухэтажных домиках, укрытых деревьями. Так удобно мы еще никогда не базировались.
      Летать на задания приходилось редко. Свободное от боевых дежурств время иногда удавалось использовать для учебных полетов, что считалось редкостью в условиях фронта.
      Стоял жаркий полдень. Я не спеша шел с аэродрома по лесной тропинке. Зеленая свежесть листвы, нежные запахи ярких цветов бодрили и радовали. В зарослях уныло ворковала горлинка, будто тосковала в томительной разлуке.
      Невольно вспомнилась мне родная Харьковщина, откуда ушел четыре года назад в предвоенное лето. В памяти ожили школьные годы, друзья-однокашники Александр Шевченко и Виктор Исиков. Высокие помыслы, овеянные романтикой, стремление целиком посвятить себя служению народу навсегда скрепили нашу дружбу. Мы запоем читали книги о героях гражданской войны, с гордостью пели революционные песни. Нашим кумиром стал Павел Корчагин. Желая быть такими, как он, мы сразу поело десятилетки пошли в военкомат и попросили направить нас на военную учебу. Однако судьбы наши сложились по-разному. В летное училище попал лишь я один.
      "Где вы теперь, дорогие друзья? Какими дорогами идете?" - думал я, шагая по безмолвному лесу. Он словно притих в ожидании грозы. Пришлось поторопиться. Сверкнули молнии, раскатисто прогрохотал гром, и хлынул ливень. Такое нередко случается в середине жаркого лета.
      Шло время. Незаметно подкралась осень. В Прибалтике началось наступление наших войск. Прорвав вражескую оборону, они вышли к морю южнее Либавы, окружили и прижали к берегу около тридцати трех дивизий противника. Снабжение так называемой курляндский группировки теперь стало возможным только морским путем. Особенно интенсивно использовался порт Либава, обладавший большой пропускной способностью. В то время там насчитывалось пять гаваней: внешняя, или аванпорт, торговая, военная, вольная и зимняя. Все они могли принимать и боевые корабли и океанские суда. Видимо, поэтому Либава стала главным объектом бомбоударов для балтийской авиации. Вскоре наш полк перелетел поближе к фронту. Небольшой литовский городок, около которого он находился, был застроен одно - и двухэтажными домами. Исключение составляла единственная пятиэтажка. Но война, словно в насмешку, снесла два верхних этажа этого провинциального высотного "чуда". Никаких промышленных предприятий, кроме сахарных и мукомольных, здесь не было.
      На новом месте мы по заведенному в авиации порядку прежде всего изучали район полетов, кроки аэродрома, оборудовали самолетную стоянку и сооружали эскадрильский домик. Всеми работами руководил командир полка. Когда они были закончены, Василий Иванович сказал мне: