Три романа

      До завтрака оставалось еще время, и, удобно устроившись на ледяном фаянсе унитаза, воду все-таки не включили, бывший психиатр, как и всегда, обратил свои мысли к священной книге.
      "В представлениях древних контакт с иноземной цивилизацией, во-первых, неизменно связывался с выходом в космос, а во-вторых, казался особым событием. Но уже спустя год после первого контакта всем стало понятно, что никуда выходить и ничему удивляться не надо, а просто придется пересмотреть карту планеты, прибавив к ней бесконечное количество государств и материков".
      Сначала новые поселения отмечали только краской. потом все краски и все их оттенки иссякли. Карты стали снабжать запахом, позже вкусом. Но количество опознанных контактных миров перевалило за полтора миллиона, не помогали уже и бесконечные оттенки ультразвука, так называемый "дельфиний язык".
      Под Денисом Александровичем мелодично зажурчала вода, и он, подтянув штаны на резинке, пошел к крану. Вентили на кранах по обыкновению отсутствовали, и открыть хотя бы один из них было невозможно, но краны издавали теперь протяжный, булькающе-свистящий звук, а на одном из железных носиков уже скапливалась и летела вниз капля воды.
      Денис Александрович лизнул каплю и пошел в столовую. После завтрака полагался целый стакан чаю.
      "Стакан чаю - это больше, чем тридцать капель воды. Я иду в столовую, соответственно, если я мыслю логически, значит, я существую совершенно нормально!"
      За столом уже сидел Профессор, а рядом со столом стоял на одной ноге, руки за голову, Сидоров. Денис Александрович покивал обоим и подвинул себе стул. На столе на белой клеенке стояли пустые пластмассовые тарелочки и лежали аккуратно ложки. Денис Александрович хотел расспросить Сидорова о его многозначительной позе, но не стал.
      - А когда я ездил по обмену в Монтевидео?.. - затянул свою обычную утреннюю песню Профессор. - Вы не представляете, какие там краски, какие там запахи?..
      Денис Александрович попытался представить себе Монтевидео, но представил почему-то тесную комнату, заставленную старой мебелью. Оттуда, выпив канистру кипяченой воды, герой романа, которого так и не пустили к станку, отправился в путешествие по вселенной. Текст вспомнился наизусть, и, пока подавали завтрак, Денис Александрович прокрутил эту сцену дважды.
      "Он открыл белый пластиковый ящичек и разложил карту, - писал Эрвин Каин. - При масштабе один к ста миллиардам поверхности пола не хватило, и пришлось вытащить письменный стол и кушетку в коридор!" - "Куда же теперь?! Как булькает в животе! Сейчас я начну улетать, а я еще не выбрал куда. Всматриваясь в миллионы разноцветных, вынесенных на плоскость миров, вдыхая их запахи, пробуя на язык, он думал: "А ведь переселение души в иной мир - это как измена Родине!" Один мир был кислым, как лимон, другой коричневым, а от третьего закладывало в ушах. Сам не замечая того, он жевал теплую крашеную бумагу, набивая желудок и тем самым непроизвольно уменьшая воздействие целебной воды!"
      "Вода, вода, вода! - крутилось в голове Дениса Александровича. - Нужно же чем-то запивать лекарства?"
      К Профессору, все еще рассуждавшему про Монтевидео, склонилась медсестра.
      - А ну-ка, скушаем таблеточку!.. Вот наша таблеточка. Синенькая! А вот Сидорову - беленькие! А вы, Денис Александрович, сегодня у нас на диете, вам временно отменили.
      - А мне? - спросил Генерал, неизвестно как оказавшийся за их столом. - Мне тоже поститься?! У меня, между прочим, печень! - он схватился за печень.
      - А тебе, миленький, еще не назначили, у тебя только укольчики!
      Сидоров проглотил таблетку, и медсестра заставила его открыть рот. Она напоминала, заглядывая туда, астронома, изучающего знакомые, но уже осточертевшие созвездия.
      - Вот и умница! А то, знаю я тебя, спрячешь за щечку!.. - она потрепала Сидорова за костлявое плечо.
      Медсестра чем-то походила на Марию, но на руках у нее вместо положенного младенца был поднос с лекарствами, уменьшающий сходство.
      Денис Александрович съел котлету, съел жидковатое картофельное пюре, выпил свой чай. Профессор протянул ему свой стакан, Денис Александрович выпил и кивком поблагодарил. Он вообще хорошо относился к Профессору. В первую очередь хорошее отношение шло от того, что на заслуженном пушкинисте ему в свое время удалось защитить кандидатскую.
      - А я чая не люблю! - улыбнулся Профессор. - Компотик из яблок люблю, с зефиром... А зефир лучше, чтобы был розовый!
      После завтрака наконец включили воду. Переждав время, пока сумасшедшие, помешанные на чистоте. умоются, Денис Александрович рывком присосался к освободившемуся крану. Рядом, у соседнего крана разместился Сидоров. Сидоров, нормируя воду портвейновой пробкой, неизвестно как попавшей сюда, выпивал ровно пять граммов в тридцать пять секунд, проверяя время по собственному пульсу.
      - Вы по какой системе пьете? - закончив первый цикл, спросил он у Дениса Александровича.
      - Я так, жажда мучает, - неохотно прерываясь, сообщил тот.
      - А то, может быть, небольшой курс уринотерапии? - поинтересовался Сидоров.
      - Нет, мочи не хочу, даже собственной! - и бывший психиатр опять присосался к железному носику.
      - Вас же всякой дрянью кормят! - не унимался Сидоров. - Вас же всякой дрянью поят! Вы мясо едите, вот сегодня даже ели!.. А мясо чрезвычайно вредно для духа! А уринотерапия все снимает! Выпили утречком перед завтраком стаканчик, и вся пакость в вас, так сказать, просвистит, не затронув энергобиоканалов!
      Денис Александрович зажмурился, пытаясь представить себе Марию, но представил себе только Сидорова со стаканом мочи в руке.
      "Пусть, пусть я ничего не имею от этой влаги! - захлебываясь, думал он. - Но я буду, буду пить, у меня своя система, я пью много воды, потому что я в нее верю!"
      Профессор подошел сзади и теперь тряс его за плечо:
      - Ну не надо, ну хватит вам воду пить! А то пойдемте укольчики сделаем, ребята уже сделали и в шахматы играют, а вы тут... Пойдемте!
      Бывший психиатр с раздражением, но не без удовольствия подчинился воле своего бывшего больного. Он вышел в коридор и, издали увидев непривлекательную очередь в процедурный кабинет, зашаркал в палату за тетрадью. Он не мог долго обходиться без нее.
      Палата была закрыта. Стеклянная небьющаяся дверь защелкнута на замок, и она не имела ручки.
      Денис Александрович, не обращая больше никакого внимания на Профессора, тянувшего его за рукав, напрягая глаза, смотрел сквозь стекло на свою тумбочку. Он видел сквозь ее белое дерево тетрадку, лежащую внутри. Видел сквозь обложку бегущие строки.
      "Очень скоро все изменилось на Земле. Никто больше не работал. Множество производительных миров охотно кормили, поили и одевали человечество.
      Они были готовы и учить его, но человечество категорически отвергало иное знание вещей и математик.
      В моду вскоре вошли тоталитарные режимы. Не в состоянии пресечь утечку граждан в иные миры, правительства усилили пограничный контроль. Теперь легче было попасть из Москвы на Альфу Центавра, чем из Парижа в Лондон. Повсеместно вводился комендантский час. Лишенное трудовых и умственных занятий, человечество, пытаясь сохраниться как вид, приступило к всевозможным преобразованиям. Возникали новые тюрьмы, новые законы. Можно было загреметь в одиночную камеру на восемь лет за то, что не вовремя и не там чихнул, можно было получить пятнадцать лет, сделав по центральной улице нечетное количество шагов. На местах заводов и фабрик возникли бани и катки с искусственным льдом. Функционеры хоть и не потеряли работы, но трудовой день их сократился сначала до получаса, а потом и до семнадцати минут.
      Сохранившаяся полиция вела активную борьбу с демонстрациями под лозунгом: "Верните рабочую минуту!" или: "Как ты прекрасно, мгновение труда!"
      Смертные казни были отменены, но пришельцев из других миров расстреливали без суда и следствия прямо на улицах. Мучительно входило в обиход долголетие".
      Сквозь бегущие строки гениального текста Денис Александрович увидел вдруг проступающий профиль Марии и на всякий случай сразу закрыл глаза.
      Когда он открыл глаза, из кабинета напротив вышел Сидоров и, насвистывая, пошел в туалет. Сидоров вышел, а Денис Александрович вошел в кабинет. Среди сверкающего кафеля и чистого стекла процедурная сестра Варвара Варфоломеевна, лихорадочно облизывая свои быстро пересыхающие губы, колола Генерала аминазином. Генерал кряхтел.
      Генерала привезли сюда из военного госпиталя, где он лечился от цирроза печени. Психоневрологическое отделение от нефрологического в этом госпитале отделяла одна-единственная, но всегда закрытая дверь. Как-то Генерал гулял по коридору. Дверь в психоневрологическое отделение была почему-то открыта, и он вошел, а дверь сквозняком захлопнуло. Когда санитар спросил его, отчего это он тут, а не в палате. Генерал ответил:
      - Я генерал.
      Так Генерала и не хватились в нефрологическом отделении. Через полгода его перевели в другую, уже целиком психиатрическую больницу, а еще месяца через два при интенсивном лечении он постепенно начал осознавать себя рядовым, изредка впадая в состояние генерал-полковника. Но даже опытному врачу не удалось добиться от Генерала ощущения человека штатского.
      В тот последний день своей жизни Денис Александрович отчего-то очень не хотел идти на укол. Он видел, как вонзается длинная прямая игла в подрагивающую ягодицу Генерала, и с грустью вспоминал, что у процедурной сестры тоже в жизни не все в порядке. Муж сестры Варвары Варфоломеевны лежит в другой больнице. Неопрятные соседи по даче вылили в туалет ведро керосина. Керосином они морили вшей. А он, человек серьезный и образованный, но большой любитель курения, бросил под себя спичку.
      - Следующий! - сестра набирала шприц. От слова "следующий" у бывшего психиатра закололо под ложечкой и очень захотелось еще водички.
      "Мука облагораживает, она целебна, - утверждал великий Каин. - Не помучаешься - не порадуешься, потому что не с чем будет сравнивать!"
      Ложась лицом вниз на клеенчатую кушетку, Денис Александрович видел, как вошел за ним и стыдливо прислонился в углу у стеночки Женщина. Женщина был в пышной кудрявой бороде и имел рокочущий бас.
      - Что смотришь-то? - спросила сестра.
      - А я привыкаю, - прогудел в ответ Женщина. - Привыкаю, мне доктор привыкать велел.
      Женщина получил года два назад производственную травму, правда, травму эту, хоть и полученную на производстве, так и не сочли производственной.
      В семилетнем возрасте его пытались изнасиловать в подъезде два взбесившихся гомосексуалиста. Мальчик отделался, как тогда показалось, легким испугом.
      В Женщину Фрол Кузьмич обратился как-то вечером. Он работал дежурным сантехником и сильно устал. Вернувшись в свою каморку, включил радио и, услышав голос диктора, мгновенно сошел с ума.
      - Голубые уснули! - рявкнул диктор, и радио с треском замолчало: отскочил проводок.
      То, что это была лишь первая неполная строка, и то, что не "голубые уснули", а "голубые уснули леса" Женщина так никогда и не узнал.
      - Фантастические какие существа вы, мужчины, - сказал Женщина Денису Александровичу. - Загадочные.
      Денис Александрович не любил Женщину и ввязываться в разговор не счел нужным.
      Мария всегда была в черном платье и в черной шали, а младенец всегда был голенький. Достаточно было закрыть глаза после укола, как во вращающихся мириадах звезд выплывал ее теплый образ. Достаточно открыть - звучал голос Эрвина Каина.
      "Привыкнуть было трудно, почти невозможно. Разнообразие миров поражало своим движением, красками, запахами. Он метался средь них, не уставая, и вдруг увидел, что кругом люди. Все цивилизации без исключения кишели людьми. Попадались, правда, разумные собаки, рыбы... Однажды он встретил даже разумную курицу, но главными были люди. Вселенная, населенная людьми. Только какие-то розовые камни напели ему часть истины: не было нигде никаких людей. Миры подводны, воздушны, подземны, разумные миры гнездятся в раскаленных жерлах солнц... Просто являясь в каждый следующий мир, человек приобретает его форму и его суть. Что было одинаково во вселенной, так это зрение. Видели все как раз, во всех без исключения мирах одинаково. Он думал, что общается с людьми, так же как какой-нибудь таракан с Альдебарана, считал, что вселенная населена тараканами. Великим средством адаптации была неизменная, все та же самая кипяченая вода".
      Денис Александрович сидел на кровати и записывал недостающие строки романа, а Сидоров прочитывал их через его плечо. Сидоров был единственный, с кем бывший психиатр делился Эрвином Каином. Знакомый с Сидоровым до больницы только по йоговскому руководству к переводу, он не мог не восхищаться этим человеком. Человеком, прошедшим все, все школы, от примитивной Хатхи до масловрачевания. Путь его лежал через ежевание, оленевание, моржевание, путь его лежал к упражнениям раков. Моржи кидались в ледяную воду проруби, раки, антиподы моржей, ныряли в ванну с крутым кипятком, и наконец - последняя ступень совершенства - "раки-фри". Сидоров сделался одним из основателей и духовников этого вида спорта. Ловцы здоровья купались в кипящем масле. После нескольких смертных случаев с новичками была наконец изобретена машина-доставатель. Даже тренированный спортсмен не может находиться в кипящем масле более четверти секунды. Сам человек за такое время выпрыгнуть не успевает, и ему помогает машина. Машина опускает, достает, моет спортсмена охлажденным бензином. Инвентарь не дешевый, но игра стоила свеч. Сидоров был арестован на часовом заводе ночью, когда пытался украсть оттуда запчасти для реле времени механизма. В тюрьму он не пошел, при его знании философии ничего не стоило симулировать сумасшествие.
      - Пошли обедать! - сказал Сидоров, перелистывая страницы тетради. Пошли, сегодня рис дают без подливки! - он перевернул еще одну страничку. - А вот это любопытно, странная какая-то помесь Раджа-йоги с Конан-Дойлем, впрочем необоснованно... Необоснованно, но остроумно!.. Чушь. - И он процитировал: - И везде, где бы он ни был, сохранялось ощущение, что кто-то невидимый, какая-то сила наблюдает за ним. Наблюдает за всеми, наблюдает всегда, наблюдает, как может наблюдать только Бог".
      В этот последний день на обед действительно был рис. Огорчало то, что на третье давали компот, и ни Генерал, ни Профессор компотом не поделились.
      - Все миры изучаете? - вылавливая из своего стакана кусочек яблока, спросил Профессор. - Миры - это неплохо, доктор говорит, что в каждом человеке мир.
      - Все вы шизофреники, - пробурчал Сидоров с полным ртом, он переваривал рис прямо во рту, облегчая работу желудку. - И доктор ваш шизофреник.
      - А почему шизофреник? По-моему, все верно, - сказал Генерал. - Каждый человек за мир, и выпить бы сейчас, это неплохо! - он посмотрел на свой компот. - Эх, выпить бы!..
      "Почему он говорит, что нечего выпить, - чувствуя нарастающее головокружение, думал Денис Александрович. - Немного, но есть! Что-то мы с ним по разному видим! - вероятно, увеличили дозу лекарства, потому что стол уплыл куда-то, затошнило и заболел живот. - Я же сумасшедший! -вдруг осознал Денис Александрович. - Я сам сочиняю этот роман и сам поклоняюсь ему! Но если я это понимаю... Нет, это я сейчас понимаю, через минуту забуду... Живот отпустит, и я забуду такую простую и ясную мысль!.. Но неприятно, когда болит живот... И Мария, мое дитя на ее руках - это же святое! Как там написано, у меня в тетради:
      "Обследуя миры в поисках Бога, герой запутался, наконец, и вернулся домой, и тут Бог сам пришел к нему. Плечистый мужчина с огромной белой бородой, в носу золотое кольцо и бриллиантовые серьги в ушах. "Вы Бог?" - спросил его герой. "Да, я Бог!" - ответил Бог. Герой был очень расстроен. Бог оказался непохожим на идеал, хотя все видел и понимал. Правда, в отличие от него, человека, ничего сделать не мог, ни одного чуда..."
      Бред! Ерунда! Я сам это придумал, я сам...
      Но остается же Мария!.. Боже мой, зачем я пью эту воду, у меня же будет водянка! Не буду больше пить! - взрывались белые точки звезд. Он видел Марию, ее белое лицо, ее загадочную улыбку. Мария шла по цветущему лугу, она шла по цветущей вселенной, и вокруг нее под ее легкими босыми ногами просыпались цветы...
      Неимоверным усилием воли Денис Александрович открыл глаза. Мария исчезла. Повисал почти над ним белый мраморный край подоконника.
      - Ну, очухался?! Молодец! - Профессор гладил бывшего психиатра по щеке. - А то тебя уже вызывали.
      - Куда вызывали? - садясь на постели, спросил Денис Александрович.
      - Забыл? Свидания сегодня! - Профессор хмыкнул. - С родственничками. К тебе пришли, к Генералу пришли!.. - глаза его, несмотря на улыбку, наполнялись слезами, - а ко мне нет!
      Денис Александрович поднялся и, стараясь ступать как можно тверже, пошел по коридору.
      "Я все помню! - думал он. - Не пить. Не писать. Я не сумасшедший. Нужно только помнить о том, что я не сумасшедший".
      Сестра открыла блестящей отмычкой дверь, пропуская его в комнату для свиданий. Здесь было много народу, и бывший психиатр не сразу увидел Генерала. Он сидел на стуле, выпятив живот, а перед ним приплясывали два молодых офицера.
      - Денис! - услышал бывший психиатр женский голос. - Денис, это же я, Мария?.. Ты не узнаешь меня?
      Перед ним стояла немолодая худенькая женщина. Красный широкий костюм, блестящие лакированные туфли, сильно накрашенное, какое-то сморщенное лицо...
      - Ты? - спросил Денис Александрович.
      - Я, Денис, - женщина с грустным видом пожала плечами.
      - А где мой сын? Он же родился! - мир опять завертелся, побежали вокруг, затрещали, лопаясь, световые галактики. - Он же родился лет тридцать назад, ты помнишь?! Я помню, точно тридцать три, где он?
      - Успокойся, милый, - Мария попыталась взять его за руку. - Успокойся! Это была девочка, она умерла... Еще тогда умерла, тридцать лет назад.
      - Умерла, - ошалело повторил Денис Александрович, чувствуя уже, что и сам умирает.
      Пол аккуратно наподдал по спине, а сверху перед глазами закрепился потолок.
      - Доктор! Сестра, ему плохо! - кричала Мария. - Помогите же кто-нибудь! Ему плохо, помогите?
      "Я умираю, я действительно умираю? - подумал Денис Александрович. Что делать?"
      - Воды! - приподнимаясь на локте, истошно заорал бывший психиатр.
      Скорее, пока я еще не умер, принесите хоть пару ведер воды!.. * НА ТОМ СВЕТЕ
      Путешествие в памяти не сохранилось, но без сомнения это была уже другая планета. Наконец-то, он переместился.
      Вокруг было поле. Планета находилась где-то в космосе очень далеко от Земли, и она напоминала постылую старушку Землю, просто во всех деталях, походила: цвета, ароматы, вечерняя прохлада, звон кузнечиков в траве, ненавязчивая гравитация, осознание себя, как личности в определенной точке пространства-времени. Не перепутаешь!
      Глубокая печаль и красота в каждой травинке, в каждом лепестке, в каждом собственном вздохе. Прямо перед Денисом Александровичем на земле сидела зеленая лягушка. Лягушка держала во рту золотую стрелу, похожую на стрелку часов из романа Эрвина Каина.
      "Страшное дело, одного ведра воды хватило! - Подумал Денис Александрович. - Вот оно воплощение мечты!"
      Он сглотнул непроизвольно, и под его пристальным взглядом лягушка исчезла, с хлопком растворилась в воздухе. Золотая стрела упала на траву.
      "С мечтою нужно быть осторожным, - сказал он себе, наступая на стрелу ногой. - Мечта, как женщина, не терпит пристального внимания".
      С легоньким треском стрела распалась под его подошвой, и одновременно с тем над головой в еще светлом небе проявились золотистые звезды. И будто затикали вокруг миллионы невидимых часов.
      Время пошло.
      Он был вне родной планеты, вне рамок своей жизни, он выпил ведро воды и вырвался в космос. Только мысль оставалась та же - ясное глубокое понимание сути.
      Конечно, это была не Земля, хотя переход через миллиарды световых лет случился с ним мгновенно. Он будто скользнул мыслью сначала очень медленно куда-то влево, а потом очень быстро куда-то вперед.
      Первый трепет угас, коленки перестали дрожать, и он понял, что не все детали окружающего пространства совпадают с тем, что он знал раньше. И то, что не совпадало, было особенно приятно.
      Небо над головою поблескивало, как лед, и по этому темнеющему голубому льду, сметая золотые звезды, скользило белое двойное солнце. Чернел холм за полем, постепенно из зеленого превращаясь в черно-красный. Смыкался лес вокруг. И совсем уже родные все звонче и звонче с наступлением сумерек захлебывались птичьи голоса.
      Переместившись на другой конец вселенной, Денис Александрович оказался в полном одиночестве. Но насладиться одиночеством не успел. Тотчас оно было разрушено. Достаточно оказалось просто обернуться. Рядом, широко расставив ноги в сапогах, стоял Эрвин Каин.
      - Я верю вам! - сказал Денис Александрович, зачем-то протягивая руку. - Верю, но не все понимаю! - рука так и осталась висящей в воздухе. Здесь так знакомо... Так чисто... Так ясно... - Он потер потную руку об одежду. - Я читал ваши книги. Я знаю вас как писателя! Я узнал вас. Но я узнал и это поле, это синее небо, это двойное солнце, что странно. Разве я мог видеть это место? Я же никогда не был здесь.
      - Слепой зачастую привыкает к радиопьесам еще до того, как ослепнет. - Без всякого пафоса сказал Эрвин Каин. - Глухой привыкает к титрам в кинофильмах, еще обладая слухом. Вот так и мы, готовимся Там, чтобы существовать Здесь...
      Голос Эрвина Каина звучал ровно на одной ноте, и Денис Александрович не смел перебить учителя. Каин стоял среди высокой травы и смотрел на заходящее солнце.
      - Беда, конечно, если слепой привык к титрам, а глухой любит радиопьесы, приходится переучиваться... - Он вопросительно взглянул на Дениса Александровича. - С вами, я вижу, все в порядке, а мне вот пришлось переучиваться. - Он сделал торжественную паузу, желая вероятно подчеркнуть смысл сказанного. - Но поверьте, я вознагражден.
      На одно короткое мгновение Денису Александровичу почудилось, что солнце всего одно, и что второе солнце лишь отражение первого в толстом больничном стекле. В это мгновение поле вокруг медленно почернело. Подул ветерок и воздух наполнился сладким запахом, сходным с запахом импортных транквилизаторов, но, конечно, это был запах вечерних цветов.
      Солнца уходили, одно за другим, катились к горизонту но все еще хорошо можно было разглядеть мужественные черты великого писателя, его простой брезентовый костюм, его высокие белые сапоги. Двойное солнце играло на вороненых стволах двустволки, висящей на плече Эрвина Каина, и солнц становилось четыре.
      - А я думал, что, когда умру, ничего не будет! - неожиданно для себя сказал Денис Александрович. - Это было заблуждение?
      - Наивная душа! - Великий Каин посмотрел на него почти с любовью. Есть два лозунга! - И он процитировал сам себя: - Первый: "Жить и трудиться неустанно!" и второй: "Умереть и трудиться всегда!"
      Он переступил на месте. Сапоги писателя зашуршали по вечерней земле, будто тапочки по больничному полу, и Денис Александрович вдруг увидел, что это вовсе не Эрвин Каин стоит перед ним среди обширного поля на закате, а Генерал в пижаме стоит перед ним на фоне кафельной стены, бурно рассуждая о достоинствах генеральской охоты.
      - Завидую, - сказал генерал.
      - Чему? - удивился Денис Александрович.
      - Ну тебя же признали неизлечимым, - сказал Генерал. - Теперь тебе группу дадут. Теперь тебя домой отпустят!
      - Мой дом здесь! - возразил Денис Александрович, и великий Каин поддержал его:
      - Дом человека там, где живет его мысль! Без сомнения, наша вселенная достаточно уютное место, но при этом не стоит забывать, что звездное небо всегда внутри нас!
      "А законы морали, они что же, снаружи?" - хотел спросить Денис Александрович, но это был только миг. Короткий миг помутнения. Вопрос родился и отпал.
      Все вернулось. Он шел вслед за великим Каином, а петляющая узкая тропинка, ничем не напоминала скользкий линолеум прямого больничного коридора.
      - Вы здесь творческим трудом занимаетесь? - стараясь не отставать, спрашивал Денис Александрович.
      - Творю помаленьку, - охотно подтвердил Эрвин Каин. - А как же без этого! Творю, конечно!
      - Вы фантастику пишете?! - от быстрого шага Денис Александрович немножко задыхался. - Дадите почитать?
      Ускоряя и ускоряя шаг, философ объяснил:
      - Фантастика не отражает сути. Я ушел от вымысла. Я теперь реалист, друг живой природы. Скажите мне, что может быть извращеннее, что может быть невероятнее нашей реальности. Какой фантаст нужен, чтобы придумать элементарную суточную милицейскую сводку! Поверьте, для этого нужен гениальный фантаст. А гениальный фантаст - уже почти реалист! Осознанная реальность не терпит литературного искривления. Поэтому-то я не подарю миру больше ни одного текста. Теперь я создаю совсем иное!
      В эту минуту под ноги Денису Александровичу бросился крупный серый заяц. Со всего разгона бывший психиатр налетел на зайца и чуть не упал. Заяц сел на тропинке перед ним, задрал уши и уставился на человека. У него были красные глупые глаза.
      - Вот его я создал, - объявил Эрвин Каин.
      Стволы ружья уткнулись в зайца, но тот почему-то не убежал, только еще сильнее вылупил глаза и отвесил губу.
      - Пойдемте, больной! - вдруг сказал заяц и дернул лапой, указывая направление. - Не задерживайте! Вы еще всю ночь улыбаться будете, а у меня дома собака не кормленая. Тибетский терьер, девочка.
      Денис Александрович узнал эти глаза, узнал эту грустную, мокрую губу, эти большие желтые зубы. Когда-то в иной жизни, этот симпатичный травоядный зверек был человеком и работал санитаром в сумасшедшем доме. Он отличался от других санитаров тем, что все время заводил с больными разговор о своей собаке, всякий раз сравнивая любимого пса со следующим пациентом.
      - Укольчики пора делать! - ехидничая объявил Заяц. - Пойдем, пойдем, милый! Я тебе, так и быть, про свою собаку расскажу.
      Приняв бытие зайца как поэтическую метафору из романа, Денис Александрович не сопротивлялся. Впрочем, не сопротивлялся своей метафоре и великий Каин. Втроем они прошли до конца тропинки. Подобно хорошо смазанной двери скрипнули ветви. Чистым кафелем мелькнула поверхность маленького озерца. Пышное ложе из красной и желтой листвы, подобно кушетке в процедурке, повисло на четырех острых ножках.
      Ощутив легкую усталость, Денис Александрович опустился на ложе. Оно оказалось прохладным и скользким. Распуская тугой пояс на брюках, он лег на живот.
      Заяц встал рядом столбиком, ноздри его шевелились.
      - Вот и хорошо! - сказал заяц, и с размаху ударил Дениса Александровича когтистой лапой по правой ягодице. - Вот и по-доброму! Сейчас уколемся, завтра утречком уколемся, а там глядишь и на выписку!
      Нижняя губа ушастого свесилась почти до земли. Денис Александрович почувствовал, как окостенел его зад и это оказалось весьма неприятно.
      - Я понял, это шутка! Фокус? - с опаской поинтересовался он, поднимаясь и натягивая штаны. - Говорящих зайцев ведь не бывает! - Он повернулся, желая получить разъяснение фокуса у великого Каина, и почти утонул в глубоком и чистом, как лесное озеро, холодном взгляде философа. - Я его знаю, этого Зайца, - неуверенно добавил он. - Он санитар, из психушки. Но я не понимаю, почему он здесь и в таком странном виде?!!
      - Ошибаетесь, - возразил Философ задумчиво, - У него нет вида! Виды, подвиды, этнические группы, социальные классы, имущественное неравенство, интеллектуальное и инстинктивное начала, это все было там, почему-то он показал пальцем в небо. - Там, при жизни! Здесь у нас только чистый продукт - душа! А душа, знаете ли, она жаждет!
      Голос Эрвина Каина возрос, обретая трагическую ноту. Трагическая нота сразу выразилась в конкретном действии. Философ, хоть и без размаха, но сильно ударил ушастого стволом. В ответ Заяц чихнул, крутанул головой и его острая морда оттолкнула двустволку.
      - Не надо, - пискнул он. - Не балуйся. Накажу!
      - Успокойся! - сказал Эрвин Каин.
      Он вынул из кармана и дал зайцу большую морковь. После чего Заяц, уже стоящий столбиком, вытянулся еще сильнее и сладко захрустел.
      - Следующий! - с хрустом выплюнул он. - Следующий!
      Небо приятно мигнуло красным. Раздался гудок. Как после укола у Дениса Александровича закружилась голова, и зеленые ветви расплылись, смыкаясь медленно вращающимся кругом. Если бы не Эрвин Каин, то он, наверное, упал бы. В голове его переворачивались, и путались вечные и конкретные вопросы.
      Долго. Всю жизнь Денис Александрович пытался сформулировать эти вопросы. Он и готовил их, оттачивал как карандаш, складывал в стопочку, перетасовывал. Те вопросы, что были побольше прояснял, как протирают мокрой тряпочкой экран выключенного телевизора, те, что можно было пока отложить, пересыпал нафталином, а те, что задавал любимым женщинам, обрызгивал французскими духами. Но теперь, когда настал решающий миг, колода выпала из дрожащей руки и на месте строгого логического пасьянса образовалась путаница желаний.
      - Я хочу спросить о самом главном в жизни? - задыхаясь и хватаясь за податливый локоть философа шептал в горячке Денис Александрович. - Я всю жизнь хотел об этом спросить. И я забыл, как это называется...
      Очень медленно переставляя ноги, опираясь на Эрвина Каина, он шел по тропинке. Ему очень хотелось прилечь и забыться, но ему также хотелось задать свой вопрос. Хотя бы один.
      - Что происходит с человеком после смерти? - спрашивал он.
      - То же, что происходит с человеком после обеда, - охотно отозвался Эрвин Каин. - С каждым разное. Все зависит от исправности желудка, и пищи поданной на обед. Кого-то клонит в сон, у кого-то запор, у кого-то понос, кому-то нравится заниматься сексом с набитым желудком, кто-то предается серьезным сытым размышлениям, а иной человек запивает обед таким количеством водки, что душа его просто растворятся в ней, как чеканная золотая монета в плавиковой кислоте.
      - Разве душа может погибнуть? - искренне ужаснулся бывший психиатр.