Дай бог каждому

      Кубарь высунул глаз на стебельке и уставился мне в лицо. В глазу был зрачок – совсем как у человека. Зеленый.
      – Ты прав, – наконец сказал он. – Не будем медлить, у нас нет времени. В любую секунду может начаться атака.
      – Но… – Я ощутил неприятный холодок. – Мне надо сохранить кое-какую информацию. Я должен оставить своей расе повествование об этих событиях.
      Кубарь указал своим суставом в угол:
      – Все пишется, что здесь происходит. Я включу трансляцию, а копию нашей беседы возьму с собой. Всю прочую информацию моя раса вынет из твоего мозга, не испорть его. А я все обработаю и напишу от твоего имени, как ты жил и что ты чувствовал. Поверь, я очень опытный библиотекарь, я сумею.
      – Спасибо, друг кубарь, – вздохнул я. – Удачи в жизни!
      – Прощай, друг человек, – вздохнул он. – Почета в смерти!
      Все слова были сказаны. Я понял, что если помедлю еще, то уже никогда не сделаю то, что должен. И тогда я поднял резак, приставил его к сердцу и нажал на гашетку.
 
       На Волоколамском шоссе на кубическом постаменте стоит огромный памятник, он виден от самой Москвы. Вокруг памятника раскинулся широкий бульвар, корпуса научного городка, и Университета дружбы. Памятник изображает плечистого человека лет тридцати, в джинсах и куртке. Его длинные волосы развеваются, будто от ветра. Подняв голову, он смотрит вперед – сквозь время и пространство. Его правая рука сжимает плазменный резак. Левая протянута вперед, а в открытой ладони покоится Земной шар. Каждую неделю, в воскресенье, к памятнику подходят несколько кубарей. Все они каплевидной формы, с носом-шпилем, торчащим вверх и слегка в сторону. Кубари молча кладут к подножию свежие цветы. А затем долго-долго смотрят вверх – в лицо памятника и выше – в открытое небо. Затем уходят. А по бульвару идут люди – преподаватели, студенты, мамы с колясками. Гуляют влюбленные, взявшись за руки. Время от времени пробегают кубари самой разной формы, прибывшие сюда учиться. Там очень красиво. Если вам случится попасть в Москву – обязательно съездите под Волоколамск. Обязательно.

Мой кармический предок Рамирес Гальега

      В Лизе прекрасно все. Может, тут не каждый со мной согласится, вкусы разные. Кому-то подавай, чтоб ноги были длинные, как лыжи, кому-то попу подушкой, кому-то шею клюшкой… Но я точно знаю, что лучше Лизы в мире не бывает женщин. Никогда не было и никогда больше не будет. До чего ж мне повезло, что мы родились с ней в один год в одном городе! И уж совсем чудо, что познакомились и живем вместе. Признаюсь честно: когда она прислала фотку, я ничего там особенного не заметил – ну, девушка и девушка, обычная. Но это только пока не встретились – оказалось, что фотка ничего о живом человеке сказать не может.
      – Это еще что? – спросил Генка, когда увидел у меня на рабочем столе Лизин портрет.
      – Елизавета Дуброва, – говорю, а сам ухмыляюсь. – Подруга моя. Не знал?
      – Ну… И давно вы?
      – Месяц уже. Обалденная девушка!
      Генка удивленно так бровями повел.
      – Ну ты-то, Андрюха, мог поинтересней найти. У этой барышни только один плюс: она тебе изменять не будет.
      – Чего это, – говорю, – не будет?
      – А желающих не найдется… – И хмыкает.
      Друг называется. Но я-то уже знал, что такое моя Лиза, поэтому только расхохотался. И что? На Рождество Генка как Лизу живьем увидел – так весь вечер просидел, уши развесив и глаза выпучив, глаз с нее не сводил – дурак дураком.
      Не знаю, изменяет она мне или нет, да и знать не хочу. Живем – и живем отлично. Во-первых, деньги появились в кои-то веки. Если б не она – я б так и работал в этом салоне на окраине города… Вам что-то подсказать? Какую-то конкретную модель ищете? Вам нужна функция видеоконференций?.. Тьфу, пакость… Это она меня надоумила пойти на курсы, кормила два месяца, пока я без денег сидел, конспекты со мной разбирала, галстук учила завязывать… А уж как резюме мне составила – вообще песня. Пока читаешь, полное впечатление, что я работал почетным консультантом по организации всех связных сетей страны… А если кому-то вздумается проверить – вроде и не подкопаешься, все факты правильно указаны, просто она их так расставила и так сформулировала. И пойти на кармическое обследование – тоже была ее идея.
 
      Кармическое обследование почти втрое подешевело за последние годы. И центров этих теперь – в каждом городе. Но все равно дорого. И главное – ни за что! За бумажку. Анкеты заполни, три часа просиди в камере биорегистратора, а в результате – бумажка. Такой-то, в прошлой жизни родился тогда-то, умер тогда-то, жил там-то. И чего хочешь с бумажкой делай – хочешь ламинируй и на стенку вешай, хочешь – разорви и выкинь, чтоб не позориться, хочешь – ищи в интернете родственников и знакомых умершего. Да только о чем с ними говорить? Хотя, рассказывают, если человек выяснит, кем он был в прошлой жизни, начнет всерьез об этом думать, вспоминать, то со временем может проснуться кармическая память. Сперва на уровне смутных ощущений, а если повезет – и детали вспомнит. Так мне Лизка объяснила.
      – Андреище, – говорит, – вот одна баба в Зеландии узнала, что в прошлой жизни была шейхом. А потом вспомнила, где он спрятал кучу денег! Показать журнал, где ее фото рядом с тайником?
      – Помню, солнышко, – говорю ей, – помню этот журнал. Но ведь ей же деньги не отдали?
      – Это мелочи, – отвечает Лизонька, – никто ей не виноват, что ислам не признает кармического переселения. Но факт-то был! Вдруг мы тоже вспомним что-нибудь? Нельзя такой шанс упустить!
      – Нет, – говорю. – Нет – и точка. Мы ж на отпуск деньги копили. Ты ж сама говорила – на острова, на острова, к океану мечтаю…
      – Говорила, – соглашается Лизонька. – Но не самоцель, есть вещи поважнее. Может, я окажусь в прошлой жизни из семьи миллионеров? Что ж они, живые родичи, свою родную душу не свозят к океану?
      Это, признаться, мне уже совсем не понравилось. Мало ли, кто ее там захочет к океану свезти… А как же я?
      – Солнышко, – говорю, – дело ведь опасное! Неужели тебе приятно знать, как умерла в прошлой жизни?
      – Так все мы от чего-то умерли. Что ж такого?
      – А то, – говорю, – что это может на судьбу повлиять. Помнишь, как итальянский студент на машине разбился, когда узнал, что прошлая жизнь окончилась аварией?
      – Какой еще студент?
      – Я тебе ссылку когда-то кидал на статью. Журнал «Таймстрим» акцию объявил – «Возвращение журналиста». У них был известный обозреватель, погиб в расцвете сил. А когда выяснилось, что его душа в итальянском студенте возродилась, студента пригласили снова в Штаты работать. Коттедж ему прежний выкупили, обстановку воссоздали… А он по дороге в аэропорт – бац – и опять разбился насмерть… Тебе такое совпадение странным не кажется?
      – Кажется, – говорит Лизонька, и по ее тону непонятно, всерьез она или издевается.
      – А все потому, – говорю, – что над ним рок висел. Нервничал, пока вел машину.
      – Он что, на собственной машине в аэропорт ехал? – поднимает бровь Лизонька.
      – Да не знаю я, на чем он ехал! Дело-то не в этом! Он бессознательно искал такой же смерти, как и в прошлой жизни! Ждал бессознательно! И дождался!
      – Бессознательно, – говорит Лизонька. – Бессознательно – это подозрительно. А чем он в прошлой жизни занимался, журналист?
      – Да что ты пристала? – начинаю я накаляться. – Говорю же, знаменитый был человек. Политический обозреватель. Расследования вел. Статьи писал интересные. За последнюю его вообще посмертно наградили. Орденом.
      – Как называется?
      – Типа «Орден золотого пера». Или льва?
      – Статья, – говорит Лизонька, – как называется? За которую наградили?
      – Да я помню, что ли?! Вот пристала! Про гвозди что-то. И про доски.
      – Про гвозди и доски?
      – То ли «Три гвоздя из гробовой доски Кеннеди», то ли…
      Закончить я не успел. Она вдруг как заржет! По волосам меня потрепала, в щеку чмокнула, словно я дурачок какой-то, и вышла из комнаты кофе варить, я даже ничего и ответить не успел. Все-таки Лизка бывает иногда совершенно невыносимой. Но люблю я ее – больше жизни!
      – Нет! – говорю, и кулаком по столу – бац. – Не будем мы деньги тратить на кармическую дурь! Я сказал – и точка!
      – Как скажешь, солнышко, – откликается Лизонька из кухни, – как скажешь.
 
      Процедура оказалась проще, чем мы думали, хотя заняла весь день. Лизонька дома работает, а мне – отгул брать, заявление писать. Пришлось причину указывать. Провожали меня всем офисом, желали удачи. Затем всю неделю спрашивали, нет ли результатов. А результаты раньше чем через неделю и не бывают – там же пока обработают, пока вычислят даты рождения и смерти, пока по международным базам пробьют, кто в эти даты рождался. Бывает, ничего и не находят. Но деньги не возвращают – там в договоре отдельный пункт на этот счет. В общем, неделю эту я провел как на иголках.
      – Что ты так трясешься? – удивляется Лизонька.
      – Мало ли что окажется, – ворчу я.
      – Интересно, интересно! – говорит Лизонька и глазками блестит. – Скрываешь от меня что-то, поди?
      – Да ну тебя… – обижаюсь я. – Сроду я от тебя ничего не скрывал, сама знаешь. Просто мало ли что окажется?
      – Интересно, интересно, – говорит Лизонька, а сама под одеялом на меня заползает и руки на грудь кладет. – Расскажи-ка мне, чего ты боишься?
      – Да ничего я не боюсь!
      – Боишься! – говорит Лизонька. – Я же вижу!
      – Ну… Вдруг окажется, что…
      – Что?
      – Не скажу.
      – Давай, давай, – говорит Лизонька и по щеке меня треплет. – Выкладывай.
      – Ну… Что я… Что я женщиной был, например, в прошлой жизни… Часто ведь такое бывает.
      И смотрю на нее. А она как захохочет! Глазки блестят в темноте, и язык мне показывает.
      – С каких пор, – говорит, – тебе женщины так неприятны стали?
      – Тьфу ты, – говорю, – совсем с ума сошла? Я ж не об этом! Просто вдруг окажется, что у меня женская душа была… Да хватит смеяться уже!
      – А какая разница? Ну, женская. А в позапрошлой жизни – может, снова мужская. Мне вот без разницы.
      – Позапрошлую выяснять еще не научились, – ворчу я. – Не знаю, как тебе, а мне будет неприятно себя женщиной чувствовать в прошлом. Ну не смейся, пожалуйста!!!
      – Вот дурилка, – говорит Лиза уже спокойно. – Ну какая ты женщина? У тебя даже комплексы обычные, мужские. У вас, парней, всегда так – что угодно случись, руки-ноги оторви, а страх один: только бы мужиком остаться, не геем и не бабой! Ты на себя посмотри. Конь двухметровый. Нос орлиный. Силища… Дай-ка руку! Руку, говорю, дай, не вырывайся! Напряги бицепс! Вот. Смотри, какая мышца – обе мои ладони не обхватят. Красавец. Бык породистый. А живот… Ну-ка напряг живот быстро! Где наши кубики? Ну-ка покажем кубики… Во-о-от наши кубики…
      – Восемь лет атлетикой занимался, – говорю с гордостью.
      – Знаю, милый, знаю. Ну а здесь что у нас такое? – говорит Лизонька. – Это что, я спрашиваю? Тихо, тихо, лежи! Лежать, сказала, укушу! Расслабься. Кто у нас тут женщиной боится оказаться с такой штукой? А?
 
      Как всегда, в обеденный перерыв я позвонил Лизоньке.
      – Привет, – говорю, – солнышко. Как дела?
      – Приезжай вечером, не задерживайся, – отвечает Лиза. – Поговорим.
      И у меня прямо сердце упало.
      – Что случилось?!
      – Нормально все. Приедешь – расскажу.
      А я ведь слышу – голос странный. У меня на такие вещи интуиция.
      – Лизонька! – говорю. – Скажи мне, что случилось! Или я сейчас все брошу и примчусь!
      – Тихо, тихо. Просто съездила я за нашими результатами…
      – Ну?! И?!
      – Тебе, солнце, про кого больше интересно? Про меня или про себя?
      Мне стало стыдно за свой эгоизм.
      – Про тебя, конечно… – говорю.
      – Ну так слушай, – отвечает Лизонька. – Покойная обитель моей скромной души звалась Долли Чикен. Мисс Долли Чикен. Англичанка. Муж мой сэр Самюэль Чикен был фермером. Жили небогато. Обожала его.
      – Ну и пожалуйста, – говорю. – И пожалуйста… Ну и иди к своему Самюэлю…
      – Господи! – фыркает Лизонька. – Самюэль умер давным-давно, раньше меня. Я нарыла в интернете его портрет – обхохочешься, ревнивец Отелло…
      – Не знаю, – говорю, смутившись. – Извини. Просто не ожидал, что у тебя муж какой-то…
      – Давай я тебя тоже ревновать буду? – ехидно спрашивает Лизонька.
      – А я кто? К кому ревновать?
      – Ого… – хохочет Лизонька. – Приедешь – расскажу. Сплошные фотомодели и дорогие проститутки.
      – Опс… – говорю. – И кто я был?
      – Не по телефону, солнышко, извини.
      – Ну хоть намекни! Шпион? Актер? Кеннеди?
      – Не по телефону. Вечером все расскажу. Не вздумай с работы сорваться – я еду по делам и буду не раньше десяти. Чао!
 
      И вот. В прошлой жизни у моей души было имя дон Рамирес Гальега. Рамирес-Марио-Хуан Гальега. Родился в Эквадоре. Мать его была проституткой, а отец неизвестен. Детство маленького Рамиреса прошло в нищете, и он рано начал работать – разносил газеты, пиццу, но и в школе учиться успевал. А в четырнадцать лет ухитрился вместе с другом из богатой семьи открыть свою пекарню. Благодаря энергии молодого Рамиреса дела пекарни шли неплохо, но Рамирес заметил, что работать ему приходится за двоих, а деньги получает семья друга. Тогда он сбежал с полугодовой выручкой, устроившись юнгой на корабль. Так он попал в Колумбию, где купил дом и начал было учиться на врача, но это ему быстро надоело, и тогда Рамирес подался в партизаны. Три года о нем ничего не было известно. Затем появился в столице – рослый и возмужавший. Начал работать у мелкого криминального дельца. Вскоре делец при странных обстоятельствах попал в перестрелку, а восемнадцатилетний Рамирес взял его дела в свои руки. Карьера дона Гальеги пошла в гору – это оказался самый хитрый и успешный кокаиновый барон, державший в кулаке всю Колумбию. Жил он в основном в Америке, в Лос-Анджелесе, кружа голову дамам высшего света. Со временем Рамирес прибрал к рукам большую часть наркооборота Латинской Америки и успешно покорял Штаты. Тогда по сговору международных синдикатов Рамиреса было решено тихо убрать. Но заносчивый латинос сумел всех перехитрить и здесь. Остается непонятным, как ему удалось взять под контроль заказ на самого себя, но факт остается фактом: наемники были уверены, что стреляют в кортеж Рамиреса, а под пули попали два крупных авторитета Америки. Америка ему этого не простила. На Рамиреса была объявлена самая настоящая охота, но он удачно скрылся – следующие пять лет никто о нем не слышал, хотя делами Латинской Америки он продолжал заправлять. Судя по слухам, Рамирес готовил серьезный реванш. Помешала трагическая случайность. Погожим июльским днем Рамирес пересекал океан на личном самолете, а у пилота произошла остановка сердца. Позже выяснилось, что пилот болел давно, но скрывал это от Рамиреса. Известно, что Рамирес, никогда прежде не бывавший в кабине пилота, сумел взять управление, практически выйти из пике и даже послать в эфир сигнал бедствия (о подробностях трагедии узнали в основном с его слов). Но было поздно: самолет ударился о поверхность океана, и сплющенная груда металла ушла на дно… Если онлайн-переводчик сумел правильно перевести статьи на русский, то это практически все, что известно в мире о доне Рамиресе Гальеге.
      – Господи, – сказал я. – Какой ужас…
      – Понравилось? – усмехнулась Лизонька и потрясла распечаткой, наслаждаясь эффектом.
      – Лизонька… – Я шагнул к ней. – Ты меня теперь разлюбишь?
      – Почему? – Лиза приподняла бровь.
      – Такого мерзавца нельзя любить…
      – А вот смотри. – Она ехидно протянула мне другой листок.
      Это была фотография, где на фоне синего-синего – насколько позволял подсевший картридж – безоблачного неба на палубе яхты сидел щуплый мужичок с острой бородкой и хитрой улыбкой, а у его ног стелились две девушки невероятно модельной внешности: с точеными ножками, огромными глазищами и кругло, как у рыб, раскрытыми ртами. Мужичок деловито держал одну за талию, другую за грудь.
      – Вишь, как любят мерзавца, – усмехнулась Лизонька.
      – Тьфу, какие дуры… – сказал я. – Ты посмотри, полные дуры!
      Лизонька хохотнула.
      – Видать, любил ты дур, Рамирес-Марио-Хуан!
 
      – А почему мне нельзя никому рассказать об этом? – спросил я Лизоньку.
      – Милый, – отвечала Лиза. – Ты помнишь, где спрятал деньги?
      – Какие деньги? – удивился я.
      – И это спрашивает наркобарон, обобравший половину американских бонз? У тебя не было денег в прошлой жизни?
      – Я ничего не помню…
      – Это пока. Но ты понимаешь, что есть люди, которые хотят этих денег? И хотят, чтобы ты вспомнил?
      – Ну… Они разве еще не умерли?
      – За двадцать пять лет? Не думаю. Преемники остались. В любом случае кто-то захочет тебе отомстить.
      – Мне?! Но за что?! Я же больше не Рамирес!
      – Это для полиции ты больше не Рамирес, – терпеливо объяснила Лизонька. – И для меня ты больше не Рамирес, – поспешно добавила она, увидев мое лицо. – Но для них ты – коварная душа Рамиреса в новом теле.
      – Я что, коварный? – огорчился я. – Ты действительно так считаешь?
      – Ну, со мной, может, и не коварный. Хотя кто вас, Рамиресов, знает? – Лизонька хихикнула. – Хитрый – это факт.
      – Я разве хитрый?!
      – Надеюсь, что да. И постарайся вспомнить всю свою хитрость, иначе нам конец, – серьезно сказала Лизонька.
      – Ты уверена, что меня будут искать здесь, в России?
      – Я уверена, что тебя уже много лет ищут. Найдут где угодно.
      – Что же делать? Что теперь делать? – Я потер ладонями виски. – Слушай! А где это заключение? Давай его сожжем?
      – Уже, – сказала Лизонька. – Но не забывай, что ты все равно попал в международную базу кармического центра.
      – Они же гарантируют тайну! – возмутился я. – В договоре был пункт, что…
      – Я бы не доверяла, – заметила Лизонька. – Сливают они свои базы рано или поздно. Ну, месяц, ну, два. Потом тебя найдут.
      – Господи, что ж делать-то?!
      – Рамирес, – строго сказала Лизонька. – Прекратить истерику!
      – Не называй меня так!!! – заорал я изо всех сил. – Не называй меня Рамиресом!!!
      – Тс-с-с… – сказала Лизонька. – Всех соседей оповестил? Сейчас стучать будут.
      В тот же миг по батарее гулко застучали. Я сел в кресло и закрыл лицо руками.
      – Давай уедем? – прошептал я. – У меня тетя в Крыму. У нее дом и виноградник. И кролики. Помнишь, я рассказывал? Будем жить. Я буду окапывать виноград. Ты – гладить кроликов. Давай, Лизонька? Красота! Мы с тобой уедем, и…
      – Гладить кроликов? – Лизонька с омерзением покачала головой.
      – Лизонька! – прошептал я. – Давай уедем! – И осекся. – Господи, что я все о себе думаю?! – Я вскочил. – Я уеду один! Пусть меня ищут! Пусть найдут! Зато тебя – не тронут! Ведь не тронут?
      – Не тронут, не тронут… – вздохнула Лизонька. – Только я тебя не брошу.
      – Нет бросишь!
      – Не-а, не брошу.
      – Бросишь!!! – заорал я. – Бросишь немедленно!!!
      По батарее снова застучали.
      – Все, – сказала Лизонька. – Всем спать. Душ. Секс по-быстренькому. И спать.
      – Подожди… – сказал я шепотом. – А что я на работе скажу? Они же спросят?
      – Об этом я позаботилась. – Она протянула мне бумажку.
      – Что это?
      – Я отсканировала свой бланк в компьютер, вписала твое имя и распечатала заново. Если издалека показывать – никто ничего не заподозрит, гарантирую.
      – Еще чего! – возмутился я. – Долли Чикен?! Я?! Ни за что!
      – Глупые мужские комплексы, – обиженно произнесла Лизонька и порвала бумажку на клочки. – Хотела же как лучше. Тогда сам думай, Рамирес. Скажи, что ты канадский теннисист Джонни Уокер.
      – А кто это?
      – Понятия не имею. Пусть ищут в интернете.
      – А если такого нет? – засомневался я.
      – В мировых рекордсменах, может, нет, а в сельском фитнес-клубе, может, и был, поди докажи. Самое главное – не проболтайся ни единой живой душе, кем ты был на самом деле. Понял, гражданин Рамирес?
      – Понял. Чего уж тут не понять… – проворчал я и поплелся в душ.
 
      Не спалось. Я машинально посмотрел на часы и перевернулся на другой бок. Понял, что не запомнил, который час, пришлось смотреть снова. Через три часа вставать на работу. И тут меня прошибло!
      – Лизонька… – сказал я шепотом. – Лизонька! Ты спишь? Спишь?!
      – М-м-м-м… уже нет… – медленно ответила Лиза и пошевелилась.
      – Лизонька, прости меня… Я так тебя обидел…
      – А? – удивилась Лиза.
      – Ты сказала, что меня… То есть Рамиреса… Что его любили девушки… А я ответил, что его любили… любили дуры… Лизонька! Я ж не это имел в виду! Не это! Я не имел в виду, что ты… Что я… Ты можешь подумать… Я вовсе не имел в виду, что ты дура!
      – Да я и не думала так.
      – Я ж видел, как ты обиделась и сказала, что я люблю дур…
      – Да успокойся ты, никто на тебя не обижается. Ты меня дурой считаешь?
      – Нет, конечно!!!
      – Ну и все, спи, солнышко.
      – Но ведь…
      – Никаких «но».
      – Я просто хотел сказать, что…
      – Стоп. Почему ты все время со мной споришь?
      – Я не спорю…
      – Споришь!
      – Не спорю!
      – А я говорю, споришь!
      – Не спорю! Не спорю! Не спорю!
      – А сейчас ты что делаешь?
      – Ой… – Я замолчал.
      – Я тебя люблю, – сказала Лизонька и зевнула. – Спи давай. Чмоки.
      И я действительно сразу заснул.
 
      Генка еще раз подозрительно глянул на меня, изломал в пальцах зубочистку, кинул на тарелку и взял следующую. Обед заканчивался, сотрудники шаркали стульями и расходились по кабинетам.
      – Вообще это марка виски, – сказал он задумчиво.
      – Ух… – огорчился я. – То-то я думаю, откуда мне это слово знакомо? Джонни Уокер…
      – Хотя на спортсмена ты с виду похож, – продолжал он.
      – А то ж! – кивнул я торопливо. – Восемь лет легкой атлетикой занимался. И в армии два года играл в футбол.
      – В канадской? – удивился Генка.
      – Да я про себя рассказываю!
      – Ага… – Генка прищурился. – В армии ты, конечно, играл… Но душа-то у тебя не спортсмена, как мне кажется. – Генка цыкнул зубом. – Душа-то бессмертна, ее не спрячешь. А я тебя не первый день знаю… Джонни Уокер, говоришь?
      Я приуныл. А затем оглянулся вокруг и прошептал:
      – Никому не скажешь?
      – Никому… – удивился Генка.
      – Да! Я не Джонни Уокер! Только это страшная тайна! Я крупный мафиози!
      – Правда? – изумился Генка. – Вот сразу бы так! А то придумал какую-то глупость, думал, я поверю?
      – Да! Я дон Рамирес-Марио-Хуан Гальега!
      – Гляну в интернете, – кивнул Генка.
      – Только никому не слова! – Я еще раз оглянулся и добавил: – Глянуть можешь. Но только следы подчисть, чтобы даже ссылок на твоем компьютере не осталось! Чтоб ни одна живая душа в этом мире не знала!
      – Само собой, – кивнул Генка. – Что ж я, не понимаю, что ли…
 
      В пятницу, когда рабочий день закончился, меня вдруг вызвал в кабинет сам Виктор Николаевич.
      – Садитесь, Андрей, – кивнул он на кожаное кресло. – Садитесь. Как у нас дела? Как с «Глобусом»? Утряслось?
      – Утряслось, Виктор Николаевич. Они акт составили, Рамзаев подписал, и таможня дала добро.
      – Хорошо-о-о… – протянул Виктор Николаевич и цепко глянул на меня. – А вы, Андрей, говорят, на кармическое исследование ходили? И как?
      Я почувствовал, что похолодела спина.
      – Так…
      – И кто? – Виктор Николаевич смотрел не мигая на кончик моего носа.
      – Канадский теннисист Уокер…
      – Уокер… – Виктор Николаевич помолчал. – Андрей, я вот что хочу вам сказать: мы с вами проработали полтора года. И никаких проблем у нас с вами не было…
      – Да, но…
      – Подождите… – Он плавно взмахнул рукой. – Я еще не закончил. Я очень – подчеркиваю: очень – хотел бы надеяться, что и дальше у нас проблем не будет…
      – Конечно, Виктор Николаевич… – Я поднял глаза и снова наткнулся на его неподвижный взгляд.
      – Да. – Виктор Николаевич беззвучно пошевелил губами, словно разминая их. – Всякие там подделки ведомостей… Провокации всякие… Интриги… Кражи… Ложь… Подсиживание… Вот не надо этого. Не надо, Андрей, очень прошу. Очень надеюсь. Зачем это нам с вами?
      – Что вы!!! – Я подпрыгнул в кресле. – Я сроду даже и не…
      – Я знаю. Знаю. Просто на всякий пожарный. Вы же хороший человек, порядочный работник, верно? Давайте так и дальше будем. Это все, что я хотел сказать. Вы свободны.
 
      Океан сегодня гудел особенно сильно. Примерно так же он гудел, когда я впервые здесь очнулся. Как я сюда попал – этого я не помнил. Последнее, что сохранила память, – визг тормозов на весь двор за моей спиной и чья-то ручища, изо всей силы сжимающая лицо. А потом – комната из белого известняка, крохотное окошко, до которого не допрыгнуть, соленый воздух и шум океана совсем близко – казалось, в окошко под потолком вот-вот хлестнет волна, дробясь сквозь чугунную решетку, и упадет на дощатый пол и белые стены. Известняк, впрочем, был крепкий – в первую неделю я пытался его ковырять, затем бросил это занятие.
      За железной дверью скрипнули половицы, прогремел ключ, и на пороге возникли два негра. Они молча кивнули. Я встал и вышел в коридор. Помню, на второй неделе я попробовал наброситься на них и одного даже повалил. Но меня стукнули по голове, а когда я очнулся – вывели во двор, допросили и впервые побили до крови бамбуковой палкой.
      Как обычно, негры вывели меня на знакомый дворик, где в шезлонге сидел этот проклятый старикан с красной кожей, неприятным взглядом и огромным бриллиантом на груди. Рядом, как обычно, стоял пузатый переводчик. Но только сегодня в шезлонгах рядом со стариканом расселись два незнакомых толстяка в богатых костюмах. За их спинами стояли такие же толстые телохранители – за эти две недели я уже научился отличать телохранителей от главарей. Главари смотрели на меня с большим интересом – как старикан в первый день. Лица у них были очень неприятные – когда на тебя смотрит такое, хочется спрятать свои глаза куда-нибудь в карман, иначе их выжжет взглядом.
      – Буэнос диос, сеньор Рамирес, – прошипел старикан.
      – Добре дзень, – прошамкал переводчик, – сеньор Рамирес.
      Я молчал, потупясь. Где-то совсем рядом, за высоченным каменным забором, шумел океан. Старик снова что-то залопотал.
      – Ты так ничего не вспоминать, Рамирес? – прошамкал переводчик. – Ты тянуть время две недели, Рамирес?
      – Ничего не помню, – сказал я.
      – Ты не хотеть вспоминать, Рамирес, – прошипел переводчик. – Мы тебе будем помогать вспоминать!
      – Да бейте, – равнодушно сказал я. – Толку-то?
      Пока все шло как обычно, не считая незнакомцев. На что они приехали посмотреть?
      – Марко! – крикнул старик куда-то в сторону дома. – Эп! Эп!
      – Это тебе поможет вспоминать, – неожиданно произнес переводчик и гадко ухмыльнулся – видно, он знал, что сейчас будет.
      И вдруг из-за бунгало появились два мордоворота, которые грубо волокли под руки упиравшуюся девушку. Я глянул на нее и чуть не потерял сознание – это была моя Лизонька!
      – Отпустите ее!!! – заорал я и дернулся, но меня крепко держали. – Отпустите ее, сволочи!!!
      Старик заговорил и говорил очень долго. Переводчик слушал его с понимающей улыбкой, кивал, а затем произнес:
      – Мы будем долго бить твой женщина, пока ты не вспоминать.
      – Не-е-е-е-ет!!! – заорал я.
      Крик унесся в пустоту и затих в шуме океана.
      – Пригнись, – вдруг негромко скомандовала Лизонька.
      Я бросился на землю раньше, чем понял, что она сказала. Раздался взрыв и дикий вопль, а затем воздух распороли автоматные очереди. Я уткнулся в землю и закрыл голову руками. Рядом со мной упал, хрипя, негр. Следом повалился второй и забился в судорогах. Я осторожно поднял голову. Кругом валялись трупы и куски шезлонгов. Лизоньки нигде не было, а те мордовороты, что ее волокли сюда, палили теперь во все стороны из коротких автоматов.
      Наконец они опустили автоматы, как по команде повернулись, и тут я увидел Лизоньку – она лежала на земле. Но мордовороты, похоже, и не думали в нее стрелять – как по команде они протянули руки, чтобы помочь ей подняться. Я подумал, что она ранена, но Лизонька бойко села и подняла вверх руку навстречу им. И вдруг щелкнула пальцами.
      В тот же миг за каменным забором раздались два хлопка, и оба мордоворота повалились, роняя свои короткие автоматы.
      Теперь Лизонька бойко вскочила. Улыбнулась. Но на меня так и не взглянула, а направилась к забору, словно собираясь кинуться в чьи-то объятия. И точно – из-за забора выпрыгнул тощий парень с оптической винтовкой и бросился к Лизе.
      – Грассиа мачо! – страстно прошептала Лиза.
      Они горячо обнялись, и тут же грохнул последний выстрел: паренек повалился к Лизиным ногам. А та, проворно сжимая в кулаке маленький пистолетик, продолжала стрелять, пока он не затих.
      – Тьфу, – сказала Лиза. – Вот теперь все. Ай, Андреище! Ты там жив? Ну, иди уже ко мне!
 
      Мы торопливо шли вдоль океанского побережья. За холмами пылали останки бунгало. Орали чайки. Гудел океан. Я шагал быстро, Лизоньке приходилось семенить, а я все не догадывался взять ее на руки, пока она сама не предложила.
      – Нам к той стоянке, – указала Лизонька и вдруг строго спросила: – Поедешь со мной?
      – В Россию?
      – Не в Россию. Поедешь?
      – С тобой – поеду. Куда скажешь!
      – Я так и думала. Через два часа самолет. Твоя фамилия – Джонни Уокер. Извини, сам назвался. У меня твой новый паспорт.
      – Паспорт?
      – Да. Стой. Вот к этой машине. Отпускай.
      Лизонька отперла кабину небольшого джипа с открытым кузовом, бойко завела мотор и закурила сигару.
      – Что встал столбом? Залезай быстрей!
      – Ты мне не говорила, что умеешь водить машину, – изумился я, садясь рядом.
      – Уже умею. Второй раз за рулем. Так что не отвлекай. Дверью хлопни! Еще!
      – Ты спасла мне жизнь, – произнес я.
      – Угу. – Лизонька кивнула и выдохнула клуб ароматного дыма. – Просто так они бы тебя уже не отпустили, даже если бы узнали данные обследования.