Это была Бабка с косой. Той, что косят, все правильно вы подумали. Кабы была румяная дебелая девка с лентами в длинной русой косе, разговор был бы совсем другой! Хотя тоже странный, признаться, был бы разговор.
Но это была Бабка в темном плаще с капюшоном и с железной косой на плече.
Кондратий вас когда-нибудь хватал? Меня тоже нет — до этого вечера. Бабка вышла откуда-то из темноты, лица не разглядеть, шла параллельным с нами курсом, пока не дошла до газона у дома. Там она встала в классическую позу косильщика, расставив ноги, распрямив плечи и отведя назад правую руку с древком косы, в полной тишине стала косить траву.
На газон падал бледный отсвет далекого фонаря. Вшииииииииик-вшиииииик. Вшииииииииииик-вшиик… План за лето, видать, старалась бабка закрыть. Совсем они там, на небесах, сдурели…
Последний вечер лета. Лучше провожать его дома. Закрывшись на все запоры и роняя тихую ностальгическую слезу на мятый календарик. До дня рождения Деда Мороза остался 121 день; до Дня рождения Пушкина — и того больше.
Лепехи делают не только коровы…
Уроды — это такие специальные люди, которые стараются. Честно!
Только у них плохо получается… Сочинение сопредседателя гильдии кулинарных кретинок, инвалида плиты и ножа Н-ой степени, почетного члена ассоциации практикующих идиоток — Исаковой Г. В. Пишу не под псевдонимом, ибо фамилия все равно мне не родная — мужнина. А он эти записки не читает, и вы ему не говорите!
Лучшие кулинарные рецепты от Галки
Дорогая, ну слушай. Берешь хлебцы. Хрустящие. В цилиндрических таких упаковках. Рит чего-то там называются. Режешь сыр. Любой. Пластами любыми. Все, первый этап закончился. Куришь.
Кладешь сыр на хлебец. Сыр с хлебцем кладешь на тарелку. Тарелку ставишь в микроволновку. На 30 секунд. Куришь.
Через 30 секунд микроволновка начинает пикать. Открываешь, достаешь тарелку с обалденным горячим хлебцем и расплавленным сыром. Наливаешь кофе в чашку. Хлебец с сыром кладешь в рот. Осторожно! Горячее! Хрустишь себе, кофием запиваешь, крошки с бороды стряхиваешь, жмуришься от удовольствия. А потом с наслаждением что делаешь? Правильно! Куришь.
Рассказываю еще об одном рецепте, который опробовала сегодня. Нагреваете слегка сковородку, высыпаете сырые (из пачки) макароны, на масле 2 минуты обжариваете, потом убавляете огонь, наливаете чуть воды и «тушите» минут 15. Все. Получается вкусно, макароны как будто в «собственном соку», не развариваются и не надо возиться с дуршлагами, кипятком и кастрюлями. Можно еще макароны печь в духовке. Только воды побольше и овощей, ну и сыру там, грибочков, чесночка…
Если ножки не свои и не такие красивые, их надо зажарить!
Олега на форуме…, да, да, это не ошибка, девушку зовут Олегой или Олежкой — имя такое! А собаку ее — Кузей, Кузинкой, Кузьмой. Дог, между прочим. А дочь — Ева-Мария. Вот такие они, киевляне, затейники на имена! И не только на имена — на кулинарные вкусности тоже. Подсказала мне Олега рецепт, я попробовала и… получилось!
Берем куриную ногу. Большую. Или индюшачью. Если ногу взяли, остальное уже дело техники.
Осторожно снимаем с ноги шкурку до низу (как чулок), можно помогать немножко острым ножом. Если порвется — не страшно, потом замаскируем зубочисткой.
Теперь срезаем с косточки мясо, прокручиваем через мясорубку или мелко режем.
Перемешиваем с яйцом, зеленью, мелко нарезанным луком, солью, перцем и — на выбор — порезанными жареными грибами, предварительно замоченным черносливом или курагой, или даже мелко нарезанными апельсинами.
Вымешиваем, начиняем шкурку, формируем ногу обратно.
Если шкурка целая — защипнем ее зубочистками только сверху, положим на фольгу, у которой слегка приподнимаем края, чтобы сок не вытек, кладем все это в духовку и печем.
Готовность ноги проверяем, слегка отколупнув вилкой фарш и попробовав его на «зуб». Если шкурка станет сильно запекаться, мажем ее майонезом или прикрываем фольгой, уменьшая огонь.
Курица готовится быстрее, индейка дольше. Зато индейка намного больше по размеру!
Делиться вкуснятиной ни с кем не надо.
Чем плохо отсутствие телевизора или моя самолепта в кулинарию. (Кулинарная идиотия)
Месяц назад мне нестерпимо захотелось лепешек. Таких — саможаренных, с хрустящей корочкой, золотистым бочком, из чуть кисловатого теста. К лепешкам полагалось блюдце прохладной сметаны и душистый сладкий чай.
Признаться, поначалу мысль о таком пиршестве меня испугала. Я вроде бы сидела на диете и картина меня, урчащей от удовольствия чревоугодия, со стекающей по подбородку капелькой горячего масла, воровато вытирающей жирные пальцы о собственные штаны, громко прихлебывающей сладкий чай из большой кружки и жмурящейся от наслаждения, — такая картина меня удручила. Но лепешки занимали все большее место в воображении, наливаясь запахом, обретая цвет и уже почти возвышаясь горячей горкой на лучшей из моих тарелок.
Борьба добра со злом длилась недели две, пока однажды в припертом из магазина мешке не обнаружился целый килограмм дрожжевого теста. Вожделенный полуфабрикат являл собой замороженную глыбу в целлофановом пакете. Устраивать поварскую вакханалию в тот день было некогда и я, не забыв похвалить свою железобетонную силу воли, нежно устроила глыбу в пустующих недрах морозильника. До лучших времен, которые, я надеялась, никогда не наступят.
В мирной гастрономической дреме летели дни.
Но вот сегодня Трубы Страшного Желания задудели так сильно, а нос так отчетливо почуял запах горячих свежих лепешек, что пришлось встать с кровати, отложить книжку и, шаркая тапками, как древний дед, ворча веселым матерком, проследовать на кухню к заросшему паутиной мартену.
И тут случилось чудо! Забитые кулинарные потенции встрепенулись, подняли голову и потребовали для начала фартук, свежее полотенце и чистых рук. Все это им было предоставлено. На что — с присущей им наглостью — потенции заявили, что мы будем делать не просто лепешки, а НАСТОЯЩИЕ ПИРОЖКИ С КАРТОШКОЙ.
Пока Лень лежала в обмороке, а Вечная Занятость заботливо опрыскивала ее холодной водичкой, эти… в фартуке и с полотенцем на плече уже достали глыбу из холодильника и поставили в микроволновку размораживаться. Микроволновка, отродясь не знакомая ни с кем, кроме быстрых супов и сосисок, покряхтела озадаченно, но за дело взялась горячо и споро. Безумие — оно затягивает. В это время руки, тоже втянутые в пищевую оргию, быстро, словно боясь не успеть до включения сознания, чистили картошку.
Картошка лежала в коробке с последнего приезда мамы и явно обрадовалась, что ей не суждено умереть своей смертью, хотя первые, да что скрывать, и вторые признаки увядания, были уже на лицо. Не обращая внимания на такие мелочи, эти, кулинарные прихвостни, радостно поставили картошку на плиту, сообразили даже налить туда воды и потрясти пустой солонкой над кастрюлей… Так положено. Тесто во всей своей квашнистой красе, как баба после бани, расползлось по микроволновке.
По случаю Великого Кулинарного Приступа, со стола были убраны все недопитые чашки кофе, стручки засохшей колбасы, зубочистки и фантики от конфет. Предполагалось, что на столе сейчас развернется плацдарм для будущих кругленьких хорошеньких сочней. В поле зрения оставила лишь сигареты, как оставляет суеверный анестезиолог еще один шприц с наркозом для не вовремя проснувшегося пациента.
И тут выяснилось, что нет муки. То, что картофельное пюре придется делать без масла и молока, я поняла еще раньше. А вот отсутствие в доме еще и скалки озаботило уже не на шутку. Приняв стратегическое решение — «делать без всего, а тесто катать бутылкой», я полчаса искала бутылку. Картошка уже исходила влажным паром, сковородка, устав калиться на плите, стала гнусно шипеть, выбрасывая в атмосферу пары перегоревшего жира.
Бутылка не находилась. Пластиковым баллоном тесто кататься не стало, а размазывалось на нем, как теплая жвачка. К ножу тесто прилипало тоже. И к вилке, которой тесто отскребалось от ножа. И к деревянной лопаточке, призванной спасти вилку и нож от липких объятий. Более того, тесто прилипало ко всему, к чему прикасалось. К стенам, к столу, к штанам и даже к носу любопытной Варвары, купившей билеты в первый
рядна просмотр увлекательного спектакля «Мама сначала готовит, а потом моет раму».
Варвара чихнула, а я занервничала: не так, не так представляла себе праздничный воскресный вечер! Я сказала себе: в войну ведь был дефицит муки, значит, жарили как-то без нее. Ели какие-то там лепешки из полыни или из пижмы, или о! точно — из лебеды. И жарили их… на воде, что ли? Смочив руки и взявшись за тесто, я поняла, что это была очередная и, пожалуй, самая большая ошибка. Тесто из просто вязкой субстанции превратилось в некое подобие клейстера и формироваться в сочни или хотя бы в отдельно взятые куски отказалось наотрез.
Жестом отчаяния, ложкой, отцепила от массы три комка и с обидой бросила их на сковородку. Та жадно зашкворчала, забурлила маслом вокруг жертв и тут же сообщила мне, что с одной стороны корочка готова. С другой стороны корочка образовалась еще быстрее. Внутри подгоревших комочков был все тот же клейстер.
Ужинали мы в тягостном молчании, давясь разварившейся картошкой и отводя взгляд от целой горы поднявшегося в своей злорадной усладе теста. Чай был прописан несладкий, сметана отдана Варваре, а самая красивая тарелка так и осталась горевать в одиночестве, не познав горячей тяжести лучших в мире лепешек из чуть кисловатого теста.
Эпилог.
Вечером, позвонив в службу спасения — маме по межгороду, стала выяснять — можно ли поднявшееся тесто снова запихнуть в морозилку? Или лучше сразу в ведро? Мама поначалу встревожено спросила — неужели у меня закончились запасы колбасы, что я подвергаю свою психику таким перегрузкам как жарение лепешек, и, получив уверения, что колбаса наличествует, а «жарение» — всего лишь временный заскок, успокоено дала инструкции… Тесто до утра не трогать, тряпочкой прикрыть, чтоб «не заветрилось», а утром смазать руки подсолнечным маслом и тесто чуть смазать, потом повторить все сначала. Сходить в магазин за мукой или хотя бы за скалкой мама мне почему-то даже не предложила…
В 158 китайский раз про путь к сердцу мужчины
… Лепешки!… Амммм!… Мммм… Хороши…,, ой, горячие только! Сметанки на них…, вот так…, мммм… и чаю вкусного…, ароматного… умбрмммммм, я молодец…, ммммммм. Вечная слава моей маме!… И плите… мммммм! А лепешки — объедение! Горяченькие, с пылу с жару!… Румяные, с золотистым бочком… кругленькие пышечки… на масле жареные! Я СДЕЛАЛА ЭТО.
Вместо муки взяла подсолнечное масло, руки смазала и сочни — слегка. Раскатала взятой в аренду соседской скалкой. Включила плиту, поставила сковороду, налила масла, подогрела, положила сочни и поджарила.
Смачного вам аппетита! Забыты и драчливые бабки, и гомики на выпасе. Я вам лучше другую историю расскажу.
Назову ее… ну, скажем…
С собакой замуж не возьмут?
То, что претендента нужно проверить «на любовь» с помощью собаки — и ежику понятно. А вот найти претендента, имея в загашнике собачку, — сооомневаюсь!…
Сколько гуляю — хоть бы одна сволочь подошла. Не идет клиент, хоть тресни! Только и слышу: «Ой, ОООООЙ!… Попридержите собааааааааку!» И ну драпать. Все мои уверения, что, по последним данным, собака — друг человека, пропадают втуне.
Хотя нет…, вру. Позавчера мальчика на пустыре нашли. Хороший такой мальчик, мааалоденький, одухотворенный — Александр Блок в юности. Кудрей, вероятно, — из-за капюшона не видать. С боксером гулял. Увидел нас и аж присел от восхищения.
Вот оно, думаю! Вот оно! Девчонки предупреждали! Не веришь в него, в счастье женское, так оно само тебя на пустыре подкараулит.
А счастье было симпатичное. Высокое, глаз с поволокой, собачка породы боксер опять же рядом бегает — свой человек. Стоит счастье сусликом, шею в нашу сторону тянет. Иди, мол, ко мне, любовь моя, заждался тебя, истосковался! Вот какая поза у него была. Красноречивая.
Ну мы, значит, тоже цену себе знаем, вошкаемся в сторонке. Что мы — красавцев на пустыре не видели? Красавцев этих тут — метлой подметай! А вот какашка в сугробе — это да, это магнит! Или вон та картонка погрызенная… Не говоря про главное сокровище — настоящее, меченное перемеченное кобелями колесо! Ходим, в упор Суслика не замечаем, но круги постепенно сужаем… Тут материя тонкая — клиента пугать сразу не надо.
А клиент и сам не робкий, рвется общаться, из суслика козликом сделался, на месте прыгает. Зябко, сердешному, без любви.
В таком деле главное — что? Вовремя закруглиться с маневрами и пойти на сближение.
Здрасьте — здрасьте, а у вас кто? А у вас? Сколько лет?…
Ну, думаю, золотой ты мой, сейчас я тебя окучу. Окучу, голубчик мой яхонтовый, бриллиантовый! Рондо в рот сунула, грудь там, ножки — все при мне. Кобуру под пуховиком поправила, чтоб револьверт сам в руку прыгнул, если клиент сбежать удумает. Улыбочку добрую надела, драный шарф с шеи сорвала и незаметно в куст запнула. Товар, как говорится, лицом. Рот раскрыла на предмет презентации духовного богатства.
Чхать он хотел на богатство. И на Рондо. И на грудь с ножками. У него боксер гиперактивный, не то что козликом, кенгурятиной скачет весь день. Не помогают ни тренировки, ни нагрузки, ни копченое свиное копыто. Приходится выбегивать пса по пять раз в день! А зима на дворе — кому охота в штанах на вате бегать?
В общем, мальчик сдвинулся на этой почве — как прыгуна унять — и с таким же вожделением, как и я для любви, искал жертву для своих жалобных монологов. Как завелся от форте до пьяно… Как сел на мои хорошенькие ушки! Сел и ножки свесил. И призывным взглядом призывал, не отпускал из контакта. И про штаны на вате говорил. И зубом цыкал — для убедительности.
Не надо было ему никакой любви, у него пес невыбеганный! Еле отвязались.
Дома паспорт спрятали — на фиг-на фиг таких женихов!
… А шарф так и валяется где-то там, в кустах, рядом с милым сердцу колесом, как драное напоминание о странностях любви.
Еще раз про Любовь. Или чем люди развлекаются, если у них нет собаки
Самый идиотский повод, он же причина для разрыва был предоставлен моим первым мужем. Жили мы в гражданском браке, но жили же! Года три. Или четыре? Впрочем, с ним, как на вредном производстве, год — за три. Так что, считай, все десять.
Зарабатывал он мало, от случая к случаю, я же получала больше и стабильнее… По тем временам это были слезы, а не деньги, которых хватало ровно на плохонькую еду, оплату квитанций и пару пачек «Тайда». Я играла в образцовую жену, крутилась ужом, выколдовывая из одной курицы обед из трех блюд и «еще супчик на завтра». Бралась за халтуры, носилась, как гончая, с одной работы на другую, прибежав домой, вставала к плите, потом к мойке, потом к пластмассовому тазу с замоченными рубашками. За три года замужней жизни я не купила себе ни одной (!) вещи, за исключением повседневной мелочевки типа колготок и стала адептом внешнего вида в стиле «натюрель» — без косметики, стрижек и сережек.
Свои деньги он тратил на компьютерные примочки и иногда на хлеб.
Я любила этого парня, мне нравилось быть женой, я перлась от своей жертвенности и прогрессирующей хозяйственной изобретательности, которой славится любая голь. К тому же он был творческая личность, у него был кризис на почве перестройки, неспособность к борьбе и апатия от своей неакульей сущности. Бросить мужика в такой момент — это как пьяного обобрать, как ребенка обидеть, как Генсеку ООН на лапу дать. Рублями! Не по-пионерски, не по-советски, не по-женски.
Мы бы и жили — не тужили, если бы любимый не изводил меня претензиями, что
я растратчица и мотовка. И что веду хозяйство неэкономно. И вместо того, чтобы свеклу на борщ покупать в магазине, можно было веселой рысцой сгонять на рынок и еще поторговаться, чтобы купить на 2 рубля дешевле. И обратно не на трамвае, а пешком. Все той же рысцой. Для целлюлита полезнее.
И порошок стиральный можно попроще. И посуду мыть тщательнЕЕ. И вообще расходы записывать. И к нему, к мужу, записи на подпись.
О, как он любил после сытного, горячего, питательного обеда откинуться в кресло и, наставительно подняв указательный палец, философствовать на тему экономной экономики в семейном бюджете! Как он любил меня «журить», воспитывать и плясать на моем чувстве вины, что я вот такая — акула, а он, цветок прерий, растоптан копытами рынка! И что я в любой момент могу его, героя нашего времени, выгнать в метель и обречь. С нас всех, акул, станется! Наживаемся на трудовом народе. Транжирка, мотовка, кутила! Расточительница, миллионерша!
В общем, в один прекрасный день муж отбыл на Остров Посланных На.
Метелей там не обещали, да и компания за время существования человечества там набралась довольно большая.
…И потянуло на воспоминания.
Слушайте, как я однажды налакалась рому ямайского! Ууууууу… До сих пор от воспоминаний пьянею!
Училась я тогда на старших курсах университета. Приехала на каникулы домой, тут и день рождения мой подоспел, 20 лет, не хиханьки вам!
Ну мама, понятно, настрогала салатов, мяса там, рыбы, колбасы, хлеба. Вина сухого, благородного папаня из запасов изъял и выставил на стол. Бутылки две, потому как семейство у нас не запойное. Посидели, поели, слова послушали, родители тактично в свою комнату удались, потому что ожидался приход моих бывших одноклассников и самого главного гостя, гвоздя программы — Бойфренда.
Бойфренд пришел не один. Он с ромом пришел. Воооот такая бутыль литровая ямайского рома, купленная бойфрендовым папиком где-то в районе валютных «березок». Друзья мои — тоже люди культурные, водки притащили, как в лучших домах Парижа. Подарки к юбилею также отличались серьезностью, вдумчивостью и отражали значимость момента: перчатки с мохеровым пушком и три пачки мыла Палмолив в прозрачном полиэтиленовом пакете. На дворе стоял 92-й год: кризис, талоны, пустые полки…
Ром Капитан Морган Черная Этикетка подвинул Бойфренда и сам стал гвоздем. Столпом и основой. Стержнем, на который, словно на шампур, нанизывались кусочки торжества.
…Перчатки, подвыпив, я нацепила и танцевала, изображая лису Алису, когда она поет: «Най-най-най… на-на-на… какое небо голубоооооое»…
Мыло, изрядно подвыпившие друзья пытались потереть в салат. Вроде как сыр. Было нам очень от этого смешно.
Бойфренд держался молодцом и в своей удали рому не уступал, только пытался курить в шкаф, приоткрыв его дверцы вместо оконных створок.
Вы пили когда-нибудь ямайский ром? Я спрашиваю, пили ли вы ямайский сорокаградусный ром с водкой? Заедали ли салатом с мылом? Чувствовали ли вы как огонь вдохновения, страсти, диких безумств расправляет крылья, разгорается пожаром и, грохоча цыганскими бубнами, зовет за собой в яркую ночь, полную пламени и жарких открытий. Слышали ли вы волнующий шелест ямайского сахарного тростника, шепчущего пиратские сказки Генри Моргана? Чувствовали на языке обжигающий вкус специй и пряностей, от которых кружится голова и хочется орать «Йо-хо-хо! На сундук мертвеца!» в гулкую черную пещеру духовки. Танцевали на столе в тапках, норовя прикрепить пиратский флаг — посудное полотенце к люстре? Падали со стола в чьи-то объятия с криком: «Эй там, на баркааааааассссссееее!»
Шик.
Эх, молодость…
Душа пела и звала в полет. Когда мы провожали кого-то домой, этот кто-то упирался. Но что такое упирающийся человек по сравнению с командой лихих матросов? И лишь когда клиент был отбуксирован к берегу подъезда и пришвартован у отчей двери, выяснилось, что это мой родной брат, по малолетству прибившийся к нашей разгулявшейся компании.
Кажется, по пути мы кого-то потеряли. Но главное — бутылка рома была с нами. Вввверный дружжииище!
Кажется, ловили машину, а поймав, попросили «пппостоять м-м-минуточку и включить радиоприемник погромче: девочки хотят танцевать!».
Кажется, я все время прикуривала сигарету с фильтра.
Кажется, мы с Бойфрендом лежали у дороги на октябрьском газоне и видели чудо: звезды то отдалялись, то приближались к нашим пьяным глазам. С тех пор я люблю песню: «Ты знаешь, небо становится блииииже», хотя, кажется, песня была написана лет через десять после той вечеринки.
Кто меня дотащил до дому?… Брат или Бойфренд? Не помню. Помню, что было весело, в сумке булькал ром, дома крепились сразу к небу, а люди шли кверху ножками.
У дома я снова хлебнула и опять попыталась закурить, но внезапно вспомнила, что с куревом шифруюсь от родителей, а посему сигареты надо тщательно спрятать в недрах сумки.
Финальные лобзания с Бойфрендом получились смазанными. Последнее, что он сделал, — нежно обнял тополь у лавочки, еле ворочая языком, пожелал ему «Счастливого Нового года». И, пошатываясь, растворился в туманной дали.
Брат транспортировал меня до квартиры. Белые лица родителей, белый потолок, белые простыни — все закружилось, завертелось перед глазами, бубны в голове бамкнули в последний раз и наступила тишина.
Странное дело: от рома я дрыхла, как суслик, но храпела, как сто тысяч чертей! Меня не перекричали бы даже с капитанского мостика, холера! Хеми… Хума…, Хамо… Химе… Химеры!
Утро…
Описание моего состояния больше подошло бы к теме «Паранормальные явления», но речь не об этом. На кухне меня встретила записка, написанная нервным маминым почерком. Там было написано… Ну… в общем, в том смысле, что они не ожидали ТАКОГО, что стыдно им всем…, что я — Алкоголичка! Да, да, именно так — с большой буквы и с большим укоряющим восклицательным знаком. Презрительным, суровым и упивающимся своей принципиальной правильностью. Вот таким —!
Все это было грустно и страшно, и почему-то сильно воняло. Воняло отвратно и как-то даже чересчур. Казалось, воздух просто пропитан тлеющим запахом неприличного разгула.
Воняла моя сумка. Незакрытый и недопитый ром вылился, утопив в своих крепких волнах не только документы, косметику и прочий багаж, но и сигареты, почему-то тщательные завернутые в красный махровый носок. Размокшие сигареты в роме — это было уже слишком.
Я решила больше не пить никогда, ни за что, ни с кем и ни по какому поводу. Двадцать лет мне уже исполнилось, а доживать до глубокой старости — до 30 или — ужас! — до 40, я не собиралась. Да, да, плавали — знаем; похмельное утро — лучшее время для зароков. Хе-хе.
Но ром с тех пор я больше не пила. Никогда. Ни за что. Ни с кем. Ни по какому поводу. Я вообще больше не напивалась, за исключением пары-тройки случаев. Даже на свадьбе. Даже после развода. Даже от безумной любви. Даже когда ее потеряла.
Хотя клеймо Алкоголички… нет, не так. Так — Алкоголички! мне еще долго не удавалось смыть. Особенно, когда мама нашла в главном кухонном шкафу недопитую бутылку сливянки, которую мы все с тем же с Бойфрендом, опасаясь расправы внезапного вернувшихся родителей, спрятали в первое попавшееся место. Куда благополучно мама и залезла спустя час, начав готовить ужин. Это ж додуматься — поставить бутылку в хлебницу!
С Бойфрендом потом мы, конечно, расстались. Давно я их не видела — Бойфренда, ром, сливянку… Вспоминаю иногда. Да, так — вспоминаю…
На этом вечеринку воспоминаний закрываю, потому что сегодня произошло такое!… Варвара потерялась!
Была — и нету. Отпустила ее с поводка и выпустила из поля зрения всего-то на минуту, в полной уверенности, что она за мной идет. Оборачиваюсь — темнота, тишина, пустота. Даже с косами никто не стоит. «Варя, Варя!» — тишина. А главное, не видно ни черта, фонари не горят, а Варвара хоть и палевая, но хорошо маскируется под окружающую природу. Хожу по пятачку, где ее потеряла, как часовой, ору в темноту. Пять минут стою, десять… Туда-сюда прошлась… Честно сказать, разозлилась. Ну, думаю, засранка, только покажись…
Когда и через 15 минут никто не показался, в голову стали лезть идиотские мысли, что ее украли и теперь продадут на шапку или в ресторан. Потом сама себе покрутила у виска: если я свою собственную собаку в темноте не вижу, то и ворам тем более ее не углядеть. Села на пенек, затылок почесала. Пришла к выводу, что Варвара у меня хоть и с заскоками, но все-таки не дура. Дорогу домой найти должна. И тоже двинулась в сторону дома. Спокойная, как танк, и констатирующая у себя полную душевную атрофию.
Сегодня же Варвара и нашлась… Сидела у киоска, где иногда покупаю себе сигареты, а ей печенье. Сидела, где ее обычно оставляю по команде «Сидеть! Ждать!». Киоск как раз находится «в сторону дома». С чем я всех нас и поздравила… Порадовалась, поругалась, но как-то без огонька. Варвара повинилась, но тоже без души.
Домой шли быстро и молча, недоверчиво поглядывая друг на друга… Поужинала она без выкрутасов, безропотно позволила влить в себя лекарства, которые мы пьем, чтобы «суставы не скрипели», и, положив ручки под голову, легла спать, как хорошая девочка. Вон лежит, спит…, аки ангел! Если бывают ангелы с хвостами и храпящие на всю ивановскую.
Завтра намажу ее фосфором. Воров отпугивать…
Как Варвара народ пугала
После того, как я собаку потеряла в ночи, решила: надо девочку подсвечивать. Фосфор, как не самое экологичное средство, отмела, светящийся ошейник с лампочками, как у Санта Клауса, тоже. Нет таких чудес в наших зоомагазинах. Купила несколько китайских фонариков за три копейки и думала, что я умнее всех.
Первый умер еще до выхода на улицу. Варвара по-богатырски отряхнулась, и фонарик, любовно прилаженный к кольцу ошейника, с перепугу сдох. Второй продержался чуть дольше. Минут 20. Но с перепугу чуть не крякнула Варвара. Она все никак не могла понять: почему, когда наклоняешь морду, трава светится?! И что такое ужасное бряцает в районе шеи? И пыталась от своей шеи увернуться. Адское свечение ее преследовало. Потом она отряхнулась и «да будет свет» нас покинул. Третий фонарик я приделала с особой тщательностью. Чтобы в морду не светил, чтобы не бряцал, не болтался, чтобы Варвара его не пугалась, а я видела. Прикрепила изолентой сбоку ошейника, и мы пошли на прогулку. Светил он, конечно, отвратительно, как тлеющая сигаретка, но в темноте его все-таки было видно.
Первая часть балета прошла ничего себе. Ориентируясь на точку света в траве, я спокойно шла себе по дорожкам. Варвара удивившись, что не окликаю ее каждые 30 секунд, расслабилась и стала поедать траву вдумчиво и с аппетитом. Потом мы вышли на стадион… Темнотища! Только гравий хрустит под ногами. На мне черная куртка, черный беретик (мечта телефонистки 50-х годов), черные ботиночки. Маскировка на пять баллов. Чуть поодаль пасется огонек… 70 сантиметров над землей. Значит, Варвара.
Вдруг вижу далеко впереди некое шевеление. В силуэте угадываю нашего знакомого с доберманом Доном. Мы к ним, они от нас. Мы к ним — они от нас. Пока догадалась крикнуть — мол, але, гараж, это мы, все в порядке! — успели за ними километр-другой намотать. Подходим. Дядька одной рукой за трибуну стадионную держится, другой за мышцу сердечную. «Ой, — отдышавшись сказал он, — что же вы сразу не крикнули? А то я думал: все, привет, глючит меня: по стадиону ходит карлик и курит. А потом ка-ак начал нас преследовать!»
… А фонарик сдох через полчаса.
Мигалки от Галки
Пришла сегодня в киоск «Роспечать» и говорю: «У вас есть какие-нибудь значки, брелки, клипсы, любые штуки переливающиеся, чтоб сверкало в темноте?» Тетенька посмотрела на мое лицо, измученное нарзаном, осторожно спрашивает: «Вам на дискотеку?»
— Ага, — говорю, — на дискотеку.
— Нет, — отвечает, — для дискотеки нет, только для детских утренников.
— Давайте для утренников.
Тетенька озаботилась, присмотрелась повнимательнее. Заметно, что пытается определить мой социальный статус — между дурой-пэтэушницей и замордованной мамашей.
— Ну…, — после некоторого раздумья сказала она, — знаете, я бы не посоветовала вам для утренников. Они… дикого цвета.
— Дикого?! — обрадованно кричу я… — Как хорошо! Давайте! Две! Нет, восемь!
Тетенька в изумлении отпрянула от окошка. На мамашу я тоже явно не тянула. Тянула на идиотку.
— Чего «две»? — на всякий случай решив не спорить, мягко спросила она. — У нас только шарики. Воздушные. Люминесцентные. Ну, в смысле, светятся.
— Надувать надо? — после некоторого раздумья спросила я.
Если бы ее взгляд мог говорить, он бы сказал. Потому что шарики покупают, чтобы их надувать. Потому что на дискотеку с шариками не ходят. Потому что покупателям обычно не нравятся «дикие» цвета. Потому что людям не все равно, что брать. А мне все равно! Лишь бы светились, черт их всех подери!
Не купила. К тетенькиному облегчению. Она явно испугалась, что после шариков я попрошу «Комсомолку» с запахом роз или там расческу на батарейках, или даже — кто нас, психопатов, знает, — проездной на самолет. До Кащенко и обратно. О, а на самолеты они ведь что-то лепят для сверкания…
Думайте сами, решайте сами
Так. Теперь понимаю, почему бедный хозяин собаки Баскервилей был вынужден таскаться по болотам. И почему певец Валерий Леонтьев в своих блестящих концертных комбинезонах никогда не пойдет в сельпо за кильками в томате по главной улице села Большие Утки. И почему Штирлица всегда вычисляли по волочащемуся парашюту…
Казалось бы. Блестящие китайские финтифлюшки по 25 рублей штучка, а какой ажиотаж! Сколько внимания их обладателям! Сколько эмоций! Какой там фосфор на Гримпенской трясине, я вас умоляю! Вчерашний день. Да и много ли было зрителей у прогулок подсвеченной собаки Баскервилей?
Нет, не для того рос мой английский цветочек, чтобы свидетелями ее триумфального выхода стали два-три жалких любителя! Вот она — жизнь, слава и огни рампы! Машины бибикают, прохожие шарахаются, молодежь присвистывает. Народ уже не дохнет от страха и не бежит со всех ног в трясину, отнюдь. Наши люди сами кого хочешь в трясину загонят. Удивление, восхищение, упоение и экстаз они выражают словами «Офигеть!» и «Зашибись!» (в более экспрессивном их варианте).
