Представлял, как строгий, неподкупный,
Я сижу, затянутый в мундир,
Повергая в трепет мир преступный,
Да и прочий, заодно уж, мир.
И как он идет, шатаясь, к двери,
Старый, кривоногий и хромой,
Весь приговоренный к высшей мере,
С детства ненавистный, завуч мой.
„Невиданной доселе масти...“
Невиданной доселе масти,
Досель неведомых пород
Вдруг появился этот плод
На самой верхней ветви власти.
Такой загадочный гибрид
Не в силах объяснить наука
В названье явный привкус лука,
Что многим портит аппетит.
Да ну и мать бы их етит.
Возможно, в чем-то я и груб,
Но что попишешь — правдоруб.
Пошел шестой по счету год,
Как этот плод настырный зреет,
Но все никак не покраснеет
И все никак не упадет.
Невольное
Я Аллу люблю Пугачеву,
Когда, словно тополь стройна,
В неброском наряде парчовом
Выходит на сцену она.
Когда к микрофону подходит,
Когда его в руки берет
И песню такую заводит,
Которая вряд ли умрет.
От диких степей Забайкалья
До финских незыблемых скал
Найдете такого едва ли,
Кто песню бы эту не знал.
Поют ее в шахтах шахтеры,
И летчики в небе поют,
Солдаты поют и матросы,
И маршалы тоже поют.
О чем эта песня — не знаю,
Но знаю — она хороша.
Она без конца и без края,
Как общая наша душа.
Пою я, и каждое слово
Мне сердце пронзает иглой.
Да здравствует А. Пугачева,
А все остальное — долой!
1984
„Некомпетентность правит бал...“
Некомпетентность правит бал,
Упала вниз боеготовность,
Цинизм вконец заколебал,
Заколебала бездуховность.
Споили начисто народ,
Идею свергли с пьедестала,
Вдов стало меньше, чем сирот,
Сирот практически не стало.
Наука полностью в огне,
Искусство там же, но по пояс.
Никто не моется в стране,
Лишь я один зачем-то моюсь.
1992
Неопубликованная стенограмма
Любимец уральских умельцев,
Кумир пролетарской Москвы,
Борис Николаевич Ельцин
Седой не склонил головы.
Последний октябрьский пленум
Не выбил его из седла,
Явился он вновь на коне нам,
И конь закусил удила.
Возникнув с карельским мандатом
На главной трибуне страны,
Он бросил в лицо делегатам:
— Винить вы меня не должны.
Имею я полное право
Любые давать интервью.
Даю их не ради я славы,
А ради их правды даю.
Грозит перестройке опасность,
Повсюду разлад и раздор,
Да здравствует полная гласность!
Да сгинет навеки Егор!
Своим выступленьем оратор
Поверг в изумление зал,
От ужаса встал вентилятор,
И в обморок кто-то упал.
Настало такое молчанье,
Какое бывает в гробу,
Не веря себе, свердловчане
Застыли с росою на лбу.
Но Бондарев крикнул: — Полундра!
Гаси эту контру, братва!
Загоним в карельскую тундру
Его за такие слова.
Затем ли у стен Сталинграда
Кормил я окопную вошь,
Чтоб слушать позорного гада,
Нам в спину вогнавшего нож?!
Тут, свесясь по пояс с галерки,
Вмешался какой-то томич:
— Пора бы дать слово Егорке,
Откройся народу, Кузьмич.
Свои разногласья с Борисом
До нас доведи, не таясь,
Коль прав он — так снова повысим,
А нет — сотворим ему шмазь.
— Секретов от вас не имею, —
Степенно ответил Егор, —
Сейчас объясню, как умею,
В чем наш заключается спор.
Таиться от вас мне негоже,
Коль речь тут на принцип пошла,
Мы были в стратегии схожи,
Но тактика нас развела.
Борис — экстремист по натуре,
С тенденцией в левый уклон,
Троцкистской наслушавшись дури,
Он делу наносит урон.
И пусть за красивую фразу
Сыскал он в народе почет,
Но нашу партийную мазу
Бориска в упор не сечет.
Родную Свердловскую область,
В которой родился и рос,
На хлеб посадил и на воблу,
А пива, подлец, не завез.
Да хрен с ним, товарищи, с пивом,
Не в пиве, товарищи, суть,
Пошел он вразрез с коллективом,
А это не кошке чихнуть.
Теперь, когда все вам известно,
Пора бы итог подвести,
Нам с Ельциным в партии тесно,
Один из нас должен уйти.
При этом не хлопая дверью,
Тут дело не в громких хлопках,
Я требую вотум доверья,
Судьба моя в ваших руках.
И маком расцвел кумачевым
Взметнувший мандаты актив:
— С Егором навек! С Лигачевым!
А Ельцина мы супротив.
Я в том не присутствовал зале,
Не дремлет Девятый отдел,
Но эту картину едва ли
Забудет, кто в зале сидел.
Цепляясь руками за стены,
Белей, чем мелованный лист,
Сошел с политической сцены
Освистанный хором солист.
1986
„Ничего мне так не надо...“
Ничего мне так не надо,
Ничего мне так не нужно,
Как гулять с тобой по саду
Органично, ненатужно.
Как забывши, час который
И какое время года,
Наслаждаться дивной флорой,
Достиженьем садовода.
Как, обняв тебя рукою,
Чувств отдаться Ниагаре,
Как упасть с тобой в левкои
В ботаническом угаре.
И волос твоих коснуться,
И, как контур, возбудиться,
И забыться, и уснуться,
И вовек не разбудиться.
1993
„Ночь темна, как камера-обскура...“
Ночь темна, как камера-обскура,
Дремлет населения душа
У высоких берегов Амура
И на диком бреге Иртыша.
Наготу слегка прикрыв рукою,
Спишь и ты, откинув простыню…
Что бы мне приснить тебе такое?
Хочешь, я себя тебе присню?
Знай, что я не снюсь, кому попало,
Редким выпадала эта честь.
Денег я беру за это мало —
У меня и так их много есть.
Я в любом могу присниться виде,
Скажем, в виде снега и дождя,
Или на коне горячем сидя,
Эскадрон летучий в бой ведя.
Хочешь — стану юношей прекрасным,
Хочешь — благородным стариком,
Хочешь — сыром обернусь колбасным,
А не хочешь — плавленым сырком.
Иль, принявши образ чайной розы,
У Хафиза взятый напрокат,
Я вплыву в твои ночные грезы,
Источая дивный аромат.
Я войду в твой сон морским прибоем,
Шаловливым солнечным лучом…
Спи зубами, милая, к обоям
И не беспокойся ни о чем.
1982
„Ну сколько можно о говне...“
Ну сколько можно о говне,
Давайте лучше обо мне.
1997
„Ну ты делов наделал, Билл...“
Ну ты делов наделал, Билл,
Все Штаты на уши поставил,
Ты дядю Сэма оскорбил,
Который самых честных правил.
Вообще-то я и сам не прочь,
Но надо ж меру знать при этом,
Ведь у тебя жена и дочь
Плюс дом с Овальным кабинетом.
Вот наш, смотри, себя блюдет,
Он, правда, возрастом постарше.
Ему и в мысли не придет
Нырять под юбку секретарше.
И ты б два срока оттрубил,
Не погори на той Левински.
Похоже, Билл, твой час пробил.
А не веди себя по-свински!
1998
О вдохновении
Чтобы написать стихотворение,
Кроме авторучки и листа,
Требуется также вдохновение,
Без него не выйдет ни черта.
Вдохновенье — штука ненадежная,
Есть оно — валяй себе строчи,
Не пришло, что вещь вполне возможная, —
И хана, хоть лбом об стол стучи.
Чтобы было все по справедливости,
Чтобы мог поэтом каждый стать,
Мы должны не ждать от музы милости,
А за горло побыстрей хватать.
Стихотворство — дело всенародное,
Каждому второму по плечу.
Не пора ли сеть водопроводную
Подвести к кастальскому ключу?
1983
„О чем мечтаешь ты, товарищ...“
О чем мечтаешь ты, товарищ,
Когда в рассветный тихий час
Себе яйцо на кухне варишь,
Включив для этой цели газ?
В каких ты эмпиреях реешь,
Когда, на завтрак съев яйцо,
Электробритвой „Харьков“ бреешь
Еще не старое лицо?
Какие жгучие проблемы
Терзают твой пытливый мозг
В тот миг
Когда посредством крема
На обувь ты наводишь лоск?
Какой пленительной надеждой
Ты тешишь мысленный свой взор,
Когда, окутав плоть одеждой,
Упругим шагом меришь двор?
Мой друг,
Мой брат,
Мой современник,
Что мне сказать тебе в ответ?
Конечно, плохо жить
Без денег.
А где их взять,
Когда их нет?
1983
„О, дай воспеть мне силы, муза...“
О, дай воспеть мне силы, муза,
Как натянули мы француза,
Последний ухвативши шанс,
В тот славный день на Стад де Франс.
Мы долго молча отступали,
Очки теряя на бегу,
И, наконец, туда попали,
О чем при детях не могу.
Но тут пружина распрямилась,
И, катастрофу упредив,
Явил Господь внезапно милость,
Свое наличье подтвердив.
Ликуй, великая Россия!
Твои отважные сыны,
Полураздетые, босые,
Не абы как, не хоть бы хны,
Но в самом логове злодея
Ему вогнали в сердце кол.
Так славься ж, Русская идея,
Под гордым именем Футбол.
1999
„Об отношении к Курилам...“
Об отношении к Курилам
Мы все задуматься должны,
Оно является мерилом
Гражданской совести страны.
Иной из нас в душевной лени
Нет-нет, да и махнет рукой,
Отдать, мол, их к едрене фене,
Один хрен пользы никакой.
Но гневно голос возвышая,
Я так скажу ему в ответ:
— Возможно, польза небольшая,
Но и вреда большого нет.
Пускай политики решают,
Не будем в это дело лезть.
А мне Курилы не мешают,
И пусть уж будут, раз уж есть.
„Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя...“
Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя,
А вспомнить не стоит труда.
В одном комитете служили друзья,
Центральным он звался тогда.
Советский народ они дружно вели
Под знаменем взад и вперед
И даже представить себе не могли,
Что фишка другая попрет.
Внезапно штурвал отпустил рулевой,
О чем-то задумавшись вдруг,
И судно накрыло волной штормовой,
И все потемнело вокруг.
И оба покинули борт корабля,
Но каждый на шлюпке своей,
Но что характерно — опять у руля
Встал каждый из наших друзей.
Обоих года не согнули дугой,
Лишь только добавив седин,
И в полном порядке один и другой,
И каждый себе господин.
И все, чем мужчине пристало блистать
В избытке у каждого есть —
Красивое имя, высокая стать,
Ум, совесть, короче, и честь.
„Одиноко брожу средь толпы я...“
Одиноко брожу средь толпы я
И не вижу мне равного в ней.
До чего же все люди тупые,
До чего же их всех я умней.
Все другие гораздо тупее,
Нет такого, чтоб равен был мне.
Лишь один себе равен в толпе я.
Лишь один. Да и то не вполне.
1996
„Она лежала на кровати...“
Она лежала на кровати,
Губу от страсти закусив,
А я стоял над ней в халате,
Ошеломительно красив.
Она мою пыталась шею
Руками жадными обнять,
Ей так хотелось быть моею.
И здесь я мог ее понять.
1992
„Они неделю тут трендели...“
Они неделю тут трендели,
А мы неделю напролет
У телевизоров сидели
И вслух гадали, чья возьмет.
А в довершение картины
У них в мозгу возник сюжет,
Как к ним из знойной Аргентины
Приедет доктор Пиночет.
А мы по вековой привычке,
От дедов перешедшей в нас,
Смели с прилавков соль и спички
И мыла взяли про запас.
Не первый раз нас тут обули,
И все бы было ничего,
Но что хохлам в футбол продули —
Вот что обиднее всего!
„Опа-опа-опа-опа...“
Опа-опа-опа-опа,
Ламца-дрица-гоп-ца-ца!
Веселись-гуляй Европа!
Жди, Америка, конца!
Пролетел я мимо кассы,
Не касаяся земли,
Ой, вы, баксы, мои баксы,
Как меня вы подвели!
А копил бы, скажем, евро,
Как практичные друзья,
Ан, глядишь, и стал бы первый
На деревне парень я.
2002
Опять к NN
И за что такую тлю
Я, козел, тебя люблю?
1992
Орёл
Такого, блядь, как я орла
Мир сроду не видал!
Я „спрайт“ херачил из горла
И „твиксом“ заедал.
2002
„Оставил мясо я на кухне...“
Оставил мясо я на кухне,
А сам пошел в консерваторию,
Оно возьми да и протухни,
Такая вышла с ним история.
Но над утратой я не плачу
И на судьбу роптать не смею,
Ведь стал духовно я богаче,
Хотя физически беднее.
1989
„От униженья и обиды...“
От униженья и обиды
Тряслась страна буквально вся,
Следя, как прихвостни Фемиды
Сломить пытались Михася.
Но не дождался враг добычи,
И показав Фемиде хрен,
Откинулся намедни с кичи
Простой российский бизнесмен.
И снова дышится легко нам,
И сердце рвется к облакам,
Наш бизнес чист перед законом,
Поскольку он в законе сам.
1999
„Ответь мне, искусственный спутник Земли...“
Ответь мне, искусственный спутник Земли,
Продукт необузданной мысли,
Зачем ты летаешь от дома вдали
В космической гибельной выси?
Зачем ты, вводя в искушенье Творца
Своим вызывающим видом,
В любую минуту дождаться конца
Рискуешь при встрече с болидом?
Затем я летаю от дома вдали,
Чертя за кривою кривую,
Чтоб темные силы вовек не смогли
Войну развязать мировую.
Чтоб мать в колыбели качала дитя,
Не ведая грусти-печали,
Чтоб девы венки из ромашек сплетя,
Их юношам пылким вручали.
Спасибо тебе, мой искусственный друг,
Иного не ждал я ответа,
Летай же и дальше планеты вокруг
Со скоростью звука и света,
А если когда-нибудь вниз упадешь,
Лишившись физической силы,
Навеки Советской страны молодежь
Запомнит твой облик красивый.
1988
„Отвратительно, страшно, мохнато...“
Отвратительно, страшно, мохнато,
Воплощая всемирное зло,
На восток расширялося НАТО
И до нас невзначай доползло.
Над страною нависло зловеще,
Заслонивши нам солнечный свет,
И зажало в железные клещи,
От которых спасения нет.
Мы тут сеяли мирно и жали,
Добиваясь рекордов в труде,
На соседей мы зла не держали,
Мы добром их держали в узде.
Достигали совместных успехов
И кормили их щедрой рукой,
Всяких разных поляков да чехов,
Что сдались нам незнамо на кой.
А теперь эти самые братья,
Не вернув миллиардных долгов,
Жадной сворой рванулись в объятья
Наших общих недавних врагов.
А раз так, мы должны, я считаю
Как один всей великой страной,
Обратив свои взоры к Китаю,
Повернуться к Европе спиной.
И, слегка наклонившись при этом,
Брючный пояс ослабить чуток…
Что и явится лучшим ответом
Расширеньям любым на восток.
1997
Отец и сын
— Скажи мне, отец,
Что там в небе горит,
Ночной озаряя покров?
— Не бойся, мой сын,
Это метеорит —
Посланец далеких миров.
— Я слова такого не слышал, отец,
И мне незнакомо оно,
Но, чувствую, свету приходит конец
И, стало быть, нам заодно.
— Не бойся, мой милый,
Авось пронесет,
Не даст нас в обиду Господь,
Он наши заблудшие души спасет,
А если успеет — и плоть.
— А вдруг не успеет?
Отец, я дрожу,
Сковал меня гибельный страх.
— Уж больно ты нервный, как я погляжу,
Держи себя, сын мой, в руках.
— Отец, он все ближе,
Минут через пять
Наступит последний парад,
Не в силах я больше на месте стоять,
Настолько здоровый он, гад!
— Не бойся, мой сын,
Я когда-то читал,
Теперь уж не помню когда,
Что это всего лишь железный металл,
Отлитый из вечного льда.
— С небесным железом, отец, не шути,
С обычным-то шутки плохи,
Похоже, что нету другого пути,
Давай-ка рванем в лопухи.
— В какие, мой сын?
— Да вон, за бугром,
Отсюда шагах в двадцати.
Да что ты стоишь,
Разрази тебя гром!
Нам самое время идти.
— Скажу тебе, сын,
Как тунгусу тунгус,
Чем шкуру спасать в лопухах,
Я лучше сгорю, как последний Ян Гус,
И ветер развеет мой прах.
Найду себе гибель в неравном бою,
Прости, коли был я суров,
Дай, сын, на прощанье мне руку твою.
— Как знаешь, отец.
Будь здоров.
1985
„Откровенно говоря...“
Откровенно говоря,
После выпада такого,
Я б на месте главаря
Тоже кликнул постового.
Но чуток повременив,
Пусть их, думаю, бранятся,
Нам-то с вами что до них,
Что ли нечем нам заняться?
Будем живы — не помрем,
Подскребемся по сусекам,
Что с царем, что с главарем,
Лишь бы только не с генсеком.
Палехская роспись
Озаряя ярким светом
Вековую темноту,
Едет по небу ракета
С человеком на борту.
Человек с научной целью
Из ракеты смотрит вниз,
Вот уж ровно две недели,
Как он в воздухе повис.
В рамках заданной программы
Дни и ночи напролет
Он в пролет оконной рамы
Наблюдение ведет
Из глубин межзвездной бездны.
Через толстое стекло
Ископаемых полезных
Он фиксирует число.
Независимый как птица,
Он парит на зависть всем
И на землю возвратиться
Не торопится совсем.
Но когда придет команда
Прекратить ему полет,
Приземлится там, где надо,
И домой к себе пойдет.
1985
Пастораль
Гляжу в окно. Какое буйство красок!
Пруд — синь,
Лес — зелен,
Небосклон — голуб.
Вот стадо гонит молодой подпасок,
Во рту его златой сияет зуб.
В его руках „Спидола“ именная —
Награда за любимый с детства труд.
Волшебным звукам
Трепетно внимая,
Ему вослед животные идут.
На бреге водоема плачет ива,
Плывет по небу облаков гряда,
Симптом демографического взрыва —
Белеет аист
В поисках гнезда.
Младые девы
Пестрым хороводом
Ласкают слух,
А также тешат глаз…
Все это в сумме
Дышит кислородом,
А выдыхает — углекислый газ.
1985
Пастораль-2
Как увидишь над пашнею радугу —
Атмосферы родимой явление,
Так подумаешь, мать твою за ногу
И застынешь в немом изумлении.
Очарован внезапною прелестью,
Елки, думаешь, где ж это, братцы, я?
И стоишь так с отвисшею челюстью,
Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.
1995
Песенка о бесхвостой кобыле
Печальна и уныла
По улице села
Бесхвостая кобыла
Бессмысленно брела.
В глазах ее застыла
Безбрежная печаль,
И было всем кобылу
Ни капельки не жаль.
„Тому, кто в жизни этой
Родился без хвоста,
Пути другого нету,
Чем вниз сигать с моста“.
Так думала кобыла,
Соломинку грызя,
И так ей тошно было,
Что передать нельзя.
Вы, лошадь, зря раскисли,
Вы, лошадь, не правы,
Вам нужно эти мысли
Прогнать из головы.
Замечу по секрету,
Что выход очень прост —
Достаточно поэту
Пришить кобыле хвост.
И тут же к вам вернется
Былая красота,
И счастье улыбнется
Вам с кончика хвоста.
1984
Песнь
Словно коршун в синем небе,
Кружит серый самолет.
А во ржи, срывая стебель,
Дева юная поет.
Песнь ее летит с мольбой
В неба кумпол голубой,
И слова ее просты,
Как репейника цветы:
„Летчик, летчик, ты могуч,
Ты летаешь выше туч,
Ты в воздушный океан
Устремляешь свой биплан.
Гордо реешь в облаках ты,
Распыляя химикаты.
Ты возьми меня с собой
В неба кумпол голубой.
Там в ужасной вышине
Ты поженишься на мне.
Обязательно должна
Быть у летчика жена!“
Но не слышит авиатор
Девы пламенный напев.
От вредителей проклятых
Опыляет он посев,
Чтоб не смел коварный враг
Портить наш могучий злак.
1982
Песнь о юном кооператоре
Сраженный пулей рэкетира,
Кооператор юных лет
Лежит у платного сортира
С названьем гордым „туалет“.
О перестройки пятом годе,
В разгар цветения ея,
Убит при всем честном народе
Он из бандитского ружья.
Мечтал покрыть Страну Советов,
Душевной полон чистоты,
Он сетью платных туалетов,
Но не сбылись его мечты.
На землю кровь течет из уха,
Застыла мука на лице,
А где-то рядом мать-старуха,
Не говоря уж об отце,
Не говоря уже о детях
И о жене не говоря…
Он мало жил на этом свете,
Но прожил честно и не зря.
На смену павшему герою
Придут отважные борцы
И в честь его везде построят
Свои подземные дворцы.
1989
„Печален за окном пейзаж...“
Печален за окном пейзаж,
Как песня должника,
Но, тем не менее, он наш,
Советский он пока.
И мы его не отдадим
Ни НАТО, ни ОПЕК,
Покуда жив хотя б один
Непьющий человек.
1989
Пират дядя Петя
Дядя Петя, мамин брат,
По профессии пират,
Из-за слабого здоровья
Падал в обморок от крови,
А от качки килевой
Целый день ходил не свой.
Если дружный экипаж
Судно брал на абордаж,
Где был храбрый дядя Петя?
Ну конечно, в лазарете.
И пока свистели пули,
Потихоньку ел пилюли.
И, заслышав пушек гром,
Пил не ром, как все, а бром.
Но когда он в отпуск свой
Приезжал к себе домой,
То, едва надев камзол,
Становился дик и зол.
Он по городу гулял
И по вывескам стрелял,
На высоких каблуках
С острой саблею в руках.
1980
Плач по атаману
Гей ты, Петр Афанасьич,
Удалой наш куренной,
Ты лежишь, упавши навзничь,
Из груди сочится гной.
По Донской степи ковыльной
Стелет сотня злой намет,
Телефон звонит мобильный,
Друга милого зовет.
Аль и впрямь даешь ты дуба,
Сердце греючи врагу,
Так кому ж теперь мы „любо!“
Грянем хором на кругу?
Кто, коня огревши плетью,
Рубанет жида сплеча
В атаманском кабинете
Под портретом Ильича?
Вороной твой „шестисотый“
Над тобой копытом бьет.
Весь ты век прожил босотой,
Все отдал ты за народ.
Ты весь Дон прошел с боями,
А оставил по себе
Лишь недвижимость в Майами
Да расписку в КГБ.
1998
Пловец
Плывет пловец в пучине грозной моря,
Разбился в щепки ненадежный плот,
А он себе плывет, с волнами споря,
Плывет и спорит, спорит и плывет.
Над ним горят бесстрастные Плеяды,
Под ним ставрида ходит косяком,
А он, считай, шестые сутки кряду
Живет в открытом море босиком.
В морской воде процент высокий соли,
К тому ж она довольно холодна.
Откуда в нем такая сила воли,
