Проект «Лузер» - Проект «Лузер». Эпизод четвертый. Преисподняя

Илья Стогов

Проект «Лузер». Эпизод четвертый. Преисподняя

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

1

У диспетчера метрополитена Симахина были погрызенные ногти. Он обкусывал их так коротко, что даже и назвать ногтями их было сложно. Так, тоненькие, едва заметные полоски на самых кончиках пальцев.

В то утро диспетчер пришел на место, как обычно, в пять утра, а в 5:15, согласно строгой должностной инструкции, уже сидел перед мониторами. Мониторов было много, ими была увешена вся стена их диспетчерского пункта: пять в ширину, четыре в высоту. Всего получалось двадцать экранов. На каждом из которых Симахин видел один из узловых пунктов вверенного ему участка метрополитена.

Работа была – не бей лежачего. До одиннадцати он просто сидел и смотрел на мониторы, внутри которых не происходило ничего необычного, а в одиннадцать достал из сумки термос с кофе и завернутые в салфетку бутерброды. После чего бросил еще один взгляд на мониторы и неожиданно обнаружил, что второй слева в верхнем ряду погас. Вместо картинки теперь там было квадратное ничто. И еще один, прямо под ним, тоже был пустым и черным. Симахин щелкнул тумблером громкой связи и сказал в микрофон, что не видит картинку с точки «7» и точки «13». После чего налил немного кофе в крышку от термоса (она же чашка) и по привычке, прежде чем сделать глоток, куснул ноготь на одном из пальцев.

В 11:35 кофе в чашке был выпит, а экраны все еще не работали. Симахин еще раз включил связь:

– Линейный-шесть, слышите меня? Что у вас там происходит?

В ответ из динамиков доносились только технические помехи.

– Линейный-шесть?

Ничего.

Симахин сдвинулся немного вместе с креслом, дотянулся до телефонной трубки и (опять-таки в соответствии со строгой метрополитеновской инструкцией) доложил о том, что мониторы темны, а связь с участками «7» и «13» отсутствует.

– Какими участками?

– Седьмой и тринадцатый.

– Это где?

– Перегон к «Горьковской».

– Сейчас посмотрю, не клади трубку. Утром у них там были какие-то неполадки.

Симахин послушно ждал. Потом услышал в трубке:

– Не знаю, по моей линии все должно быть чисто. Хорошо, что сообщил, будем проверять.

Симахин положил трубку и вместе с креслом сдвинулся обратно. Подумал, что, может быть, стоит налить из термоса еще чашечку, пока кофе не остыл. И ровно в этот миг из все еще включенных динамиков послышался вой. Странный звук, начавшийся так низко, что ухо почти не различало его, и забиравшийся все выше… а потом еще выше… а потом так высоко, что Симахин больше не мог двигаться, и вообще не мог ничего, кроме как, замерев в кресле, слушать этот звук и думать: что это?.. что, черт возьми, это такое?

Потом вой так же резко оборвался. Пошевелиться Симахин по-прежнему не мог.

(Почему три года назад они сократили должность второго диспетчера?..

Раньше они сидели тут вдвоем с напарником… Не по одному, как теперь, а вдвоем…

Вдвоем они бы, наверное, сообразили, что нужно делать…)

Симахин вдруг услышал, какая ватная тишина стоит в помещении. Больше пятидесяти метров под землей, полная звукоизоляция, даже приборы не гудят. Раньше он не замечал этой тишины, а теперь вот заметил и ужасно захотел, чтобы тишина не была такой ватной.

Он уперся ногами в пол и подтянул кресло поближе к пульту. Оба неработающих монитора теперь включились, хотя разглядеть хоть что-то на рябящей поверхности было невозможно. Симахин снова протянул руку к трубке, чтобы доложить: так, мол, и так, поломка самоликвидировалась. Но не успел этого сделать.

Первым заработал тот экран, что висел повыше. Изображение за секунду стало четким, как в хорошо настроенном телевизоре. Прежде оно никогда не было таким четким, а теперь Симахин смотрел на экран и видел там все до самых ненужных подробностей. Маленькие фигурки метались на мониторе, а Симахин смотрел на них и не мог поверить, что все это происходит в реальности.

Еще мгновение спустя заработал и нижний экран. Ему казалось, что он слышит даже крики гибнущих людей, хотя слышать он, разумеется, ничего не мог. Он просто сидел, смотрел в монитор и не мог сделать абсолютно ничего.

Люди на мониторах продолжали гибнуть. Хоп! – и закончилась жизнь еще одного. Хоп! – и на рельсах остались лежать сразу несколько маленьких фигурок. Прямо перед Симахиным происходило то, что не могло происходить, а он просто сидел и смотрел.

Потом экраны наконец погасли. Не только те, что транслировали, происходившее на перегоне между станциями метро «Невский проспект» и «Горьковская», а вообще все. Разом и, похоже, насовсем.

Всего изображение подавалось на пульт около минуты. Может быть, минуту и десять секунд. Но этого хватило, чтобы навсегда расплавить Симахину мозг. В специализированную лечебницу его увезут прямо с рабочего места, а посещения родных разрешат только через несколько месяцев, уже после Нового года. Жена и взрослая дочь не узнают его в том абсолютно седом, трясущемся человеке, которого к ним вывезут на инвалидной коляске. Все время разрешенного свидания жена будет держать Симахина за руку и плакать. Только выйдя из лечебницы, она сообразит, что было не так с руками ее мужа. За время, проведенное в больнице, у него успели отрасти длиннющие ногти, которые никто не подстриг, а сам он даже не попытался их обкусать.

Впрочем, все это будет позже. Пока что диспетчер Симахин просто зажмурился и сидел, откинувшись в кресле. Часы показывали 11 часов 54 минуты.

2

Стогов еще издалека увидел стоящего перед входом в отдел капитана. Тот прятался от дождя под навесом. Когда Стогов подошел поближе, капитан улыбнулся.

– Ну, где тебя носит? Почему ты вечно опаздываешь?

– Я был занят.

– Чем-то серьезным? Спасал мир?

– Ну да. От своей опухшей рожи. Если бы не выпил по дороге бутылку пива, мир посмотрел бы на меня и умер от испуга.

– С собой не принес?

– Пива? Тебе прямо на работу? Ты не охренел?

– Жалко, что не принес. Хотя я всегда знал, что ты неприятный и жадный человек. Ладно, пойдем в кабинет. Там на прием к майору записался твой собрат.

– Тоже неприятный и жадный человек?

– Тоже ищет что-то вроде библиотеки Ивана Грозного. Пойдем уже, а то найдет быстрее тебя.

Стогов только поморщился. Раньше он обижался, когда сотрудники отдела начинали острить насчет его хобби, а потом бросил. Вместе с Осиповым он поднялся по лестнице, дошагал до служебного кабинета, без стука прошел внутрь, не снимая куртки, сел за стол.

Перед майором действительно сидел посетитель. Неопрятный дяденька в перекошенных очках и с зачесанными на лысину жиденькими волосенками. Что образование дяденька имел чисто гуманитарное, в глаза бросалось сразу. И почему капитан назвал его стоговским «собратом», тоже было в общем понятно. Срываясь на фальцет, посетитель рассказывал майору что-то такое, чего тому совсем не хотелось слушать.

– Знаменитые пушкинские слова насчет того, что до Петра на землях будущего Петербурга имелись лишь болота да «приют убого чухонца», хорошо отражают состояние науки того времени. Но наука не стоит на месте. Раскопки давным-давно продемонстрировали, что место, на котором стоит наш с вами город, было обжито за сотни лет до основания Петербурга. По берегам Невы стояли и шведские городки, и русские деревеньки. Специалисты, между прочим, утверждают, что даже знаменитый Летний сад вовсе не был основан Петром: самодержец просто конфисковал уже вполне готовый садик одного шведского офицера, который увлекался садоводством, и объявил его своей летней резиденцией.

Очкарик хихикал и пытался заглянуть майору в глаза, а тот лишь хмурился. С утра пораньше на слух воспринимать трели насчет Пушкина и шведских садоводов было ему нелегко. Вид у майора был помятый. И еще опухший. И еще немного не выспавшийся. Если сказать одной фразой, выглядел майор хреново. Опознать на его небритом лице следы похмелья смог бы даже ребенок… ну, если бы это был смышленый ребенок.

Стогов вытащил из кармана сигареты и присмотрелся к начальнику повнимательнее. За все время, что они работали вместе, видеть его в столь разобранном состоянии Стогову еще не доводилось.

– И это заселение берегов Невы началось очень давно. Просто очень-очень давно. Я думаю, офицер, что даже вам прекрасно известно: некогда именно в устье Невы начинался знаменитый путь «из варяг в греки», и тысячу лет назад мимо того самого места, где сегодня мы с вами сидим, проплывали драккары воинственных скандинавских вождей. И, между прочим, согласно норвежской «Саге о Трюглингах» именно где-то в устье Невы располагалось знаменитое по всей Балтике языческое святилище. Датский хронист Саксон Грамматик, видевший святилище собственными глазами, утверждает, что это было что-то фантастическое.

Очкарик с ловкостью фокусника выхватил из-под стола портфель, достал из него толстенную книгу и заявил, что прочтет майору небольшой кусочек:

– Вы слушаете? Саксон пишет: «Там, на берегах реки Нево есть укрепление, которое мы, даны, называем Редегост, а местные племена именуют его каждое по-своему. Оно стоит на островке при пересечении трех рек, и внутрь города ведет трое ворот. Двое из трех ворот служат для прохода, а третьи, самые большие, смотрят на запад, где нет ничего, кроме сурового моря. Древняя легенда утверждает, что накануне больших бед жителям города каждый раз является один и тот же знак. Если их земле начинает угрожать беда или вражеское нападение, то из моря выходит гигантский вепрь с белыми, словно морская пена, клыками. На глазах у всех он выбирается на берег и катается в грязи, пока не перемажется весь, а жители потом находят на берегу серебряные монеты. Каждые девять лет в этом святилище проходит большой праздник, на который съезжаются жители всех концов Северной страны. Само торжество длится девять дней подряд, и каждый день жрецы приносят в жертву одного человека. Считается, будто человеческая кровь умилостивит богов. Тела убитых развешивают в священной роще. Пропустить торжество не может никто. Правители племен присылают в святилище богатые дары, а каждый, живущий в окрестностях, должен принести в святилище что-то из своей охотничьей добычи, и обычно это бывает заяц. Обычно этот праздник происходит в канун весеннего равноденствия, и один купец из Упсалы рассказывал мне, что видел, как в эти дни на деревьях вперемешку висели разрубленные тела принесенных в жертву людей, дары от вождей племен, и принесенные жителями тушки зайцев».

Дядька захлопнул книгу и с видом победителя посмотрел на майора:

– Скажите, офицер, вы никогда не думали над тем, где именно на территории Петербурга могло находиться это святилище?

Майор поднял на собеседника глаза. Взгляд его был полон страдания.

– Уверяю вас: никогда не думал.

– А меня, не скрою, этот вопрос занимает уже несколько лет. Следы пребывания древних скандинавов обнаружены в Ленинградской области, считай, повсеместно. Несколько их погребальных курганов всего лет двести тому назад стояли даже на том месте, где сейчас выстроен Смольный собор. А знаменитый краевед Пыляев перечисляет не меньше полудюжины старинных серебряных кладов, найденных в черте города за первые сто лет его существования. Крепостной крестьянин помещицы Возницыной корчевал деревья где-то на стрелке Васильевского острова и наткнулся на целую бочку скандинавского серебра. Что-то около центнера драгоценного металла. Откуда оно тут? Да еще в таком количестве?

Майор издал звук, что-то среднее между протяжным «эээ» и носовым «мммм». Человек в очках, похоже, истолковал звук в том смысле, что собеседник внимательно следит за его мыслью, хотя это было совсем не так.

– Что мы имеем? Тысячу лет назад где-то в самом центре современного Петербурга находилось древнее святилище. Оно находилось на острове, лежащем на перекрестке трех рек, и в дар тамошним богам язычники когда-то приносили подстреленных на охоте зайцев. Вы знаете в центре города хоть одно место, в котором перекрещивались бы три реки?

– Нет.

– Неужели не знаете? А я вот уверен, что вы догадаетесь. Давайте представим карту города: вот через Петербург течет Нева. Это первая река. Перед Васильевским островом она разделяется на Большую Неву и Малую. Малая Нева – это река номер два. И сюда же, к Васильевскому острову, выходит Кронверкский пролив. Незнакомое название? Так называется небольшая протока, текущая вдоль стен Петропавловской крепости. Сколько получается рек? Три! А знаете, что самое интересное? Остров, на котором стоит Петропавловская крепость, называется ведь Заячьим. Хотя никаких зайцев там отродясь никто не встречал.

Стогов усмехнулся. По лицу майора было видно, что еще немного и его все-таки вырвет прямо на стол. Однако гуманитарный очкарик даже и не думал успокаиваться.

– Насколько мне удалось выяснить, археологических раскопок на территории Петропавловской крепости никогда не проводилось. Там еще до войны поселилось несколько каких-то секретных военных институтов. Вы наверняка слышали об этом.

– О том, что в Петропавловской крепости имелись секретные институты?

– Да.

– Что-то такое припоминаю.

– Вот и отлично. Большая часть территории была закрыта не то что для исследований, а даже для посещений. И это хорошо.

– Хорошо?

– Конечно! Если древнее святилище действительно существует, мы можем быть уверены, что его остатки так и лежат не потревоженными под фундаментами нынешней крепости. И когда ученые все же извлекут на свет божий то, что от него осталось, это будет просто сенсационное открытие. Сен-са-ци-он-ней-шее!

Взяв себя в руки, майор все-таки поднял глаза на собеседника. Далось ему это нелегко, но все-таки далось. Прокашлявшись, прежде чем начать говорить, он спросил:

– Вы видели вывеску у нас на двери?

Очкозавр собирался рассказать что-то еще и даже, может быть, зачитать пару цитат из книжек, которых у него в портфеле наверняка было еще много. Вопрос майора сбил его с толку.

– На двери? Видел.

– И что там написано? «Нобелевский комитет»?

– Почему «комитет»? Там написано «Милиция».

– Во! Милиция! Знаете, что это значит? Это значит, что мы не занимаемся древними языческими святилищами. Мы занимаемся правонарушениями. А вам нужно в Нобелевский комитет. Это не здесь, это в Швеции.

Дядька поправил очки на носу и редкие пряди на лысине. Сдаваться он не собирался.

– Ваша ирония не уместна. Все, что я вам рассказал, было лишь предысторией. Сама история впереди. И она напрямую касается вашей сферы деятельности.

Дядька порылся в портфеле и вытащил оттуда еще одну книжку. Стогов подумал, что, возможно, услышит еще пару отрывков из скандинавских саг, но на этот раз книжка называлась проще: «Административный кодекс». Полистав ее, дядька скучным голосом зачитал статью об ответственности за порчу памятников истории и культуры. Майор внимательно его выслушал.

– И что?

– Вы не понимаете?

– Нет.

– Вы ничего не слышали о строительстве автомобильного тоннеля под дном Невы? Об этом говорит весь город!

– Возможно, та половина, в которой живу я, просто занята иными делами, – сказал майор. – Тоже важными, но не имеющими отношения к памятникам истории и культуры.

(Ночью он впервые в жизни попросил у нее прощения.

Кулаком проломить кирпичную стену казалось ему проще, чем произнести эти несколько слов. Даже лбом проломить – и то проще. Это он умел, к этому привык. Ударить что есть силы и победить. Добиться своего. Но признавать, что был не прав, оказалось намного сложнее.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.