Детективное агентство «Белый гусь» - Поймать звезду

– И что – заблудилась? – совершенно Кисонькиным тоном поинтересовалась мама.

В трубке воцарилось странное молчание.

– Не исключено, – наконец очень серьезно сказал директор. – Знаете что, дайте телефон дяде Пете…

– Не буду я брать! – шарахаясь в глубь каморки – и как только услышал сквозь стекло! – возопил дядя Петя и вжался в дальнюю стену, точно ему не мобилку протягивали, а гранату с выдернутой чекой. – По пропускам – пропускаю, по телефонам – не пропускаю!

– Ах ты ж черт! – снова повторил директор. – Сейчас что-нибудь придумаем. – И в трубке запикали короткие гудки.

– Ну и что нам теперь делать? – растерянно глядя на дочерей, спросила Марья Алексеевна и зябко обхватила себя обеими руками. – А я вас еще заставила блузки натянуть вместо свитеров!

– Мы тебе об этом великодушно не напоминаем, – с выражением «я добрая и благородная девочка» сообщила Кисонька.

– Ага, рассчитываем, что ты сама вспомнишь – это по твоей вине мы вот-вот простудимся и умрем в страшных муках. И соплях, – шмыгнула носом Мурка. – Мам, ну что ты, как маленькая! Что делать? Валить отсюда! А в детдома кукольный театр пригласишь, еще лучше выйдет!

– Не лучше! – раздался за спиной звенящий голос. – Что бы вы ни планировали, ни с одним театром в городе у вас не получится лучше, чем с нашим! Потому что они все – отстой! Провинция! Только у нас – уровень! Наш Ваня Васильев сейчас в Большом ведущие мужские партии танцует! С самой Светланой Захаровой!

Мама и девочки обернулись. Придерживая на плече плотно набитую сумку, за спиной у них стояла очень худенькая, невысокая девочка лет пятнадцати-шестнадцати. Яркая куртка, собранные в хвост блестящие темные волосы, пестрые мохнатые наушники на голове. Но тем не менее в девчонке было нечто неуловимо… взрослое. Может, в жестах, может, в непривычно твердом выражении лица? Умело, очень профессионально наложенная косметика старательно маскировала темные круги под глазами, какие бывают от переутомления и бессонных ночей. Выпрямленная в струнку спинка и откинутая головка излучали почти фанатичную гордость.

– Вам внутрь надо? – понижая голос до шепота, спросила девочка, окинула всех троих быстрым взглядом и, неожиданно выпалив: – Хорошо, что вы худые! – она резко прилепила на стекло свой пропуск, отчеканив: – Балетная, на сцену! А это… – она кивнула на Марью Алексеевну и девчонок: – Наши новые девочки и педагог! Им – в отдел кадров!

– А сказали – к директору? – подозрительно буравя девчонку взглядом, прошамкал дедок.

– Ошиблись, – не дрогнув, пояснила девчонка. – Я провожу! – И решительно толкнула турникет. Марья Алексеевна первой ринулась через лязгающую металлическую «карусельку».

– Спасибо большое, а то у вас вахтер… уж очень суровый, – следом за девчонкой трусцой пересекая заваленный металлическими обломками и обрезками дерева дворик, пробормотала Марья Алексеевна. По голосу Мурка и Кисонька слышали, что мама здорово злится и изо всех сил сдерживается, чтоб ни капли этой злости не выплеснулось на выручившую их девочку. А все только по назначению – господину директору на голову.

– Ему всем театром год объясняли, что у тех, кто идет в отдел кадров, пропусков быть не может, – блеснув быстрой улыбкой, объяснила девочка. – С тех пор родственники, приятели, знакомые просачиваются «через отдел кадров», – она засмеялась.

– Чего ж ваш директор нам не сказал? – хмыкнула мама.

– А он не знает – и вы ему, пожалуйста, не говорите. – Девчонка снова заговорщицки улыбнулась, кивнула и быстрым танцующим шагом двинулась прочь, держа спину очень прямо и гордо неся голову.

– При театре хореографическая школа есть – наверное, учится, – пояснила мама девчонкам. Обе дружно пожали плечами – а то б они не догадались!

– Марья Алексеевна, милая, вы уже тут, а я пресс-центр послал вас встречать! – раздался громкий восторженный крик, и средних лет мужчина совсем не театрального, а скорее чиновничьего вида приветственной побежкой кинулся к ним по коридору.

– В полном составе послали? – сквозь зубы поинтересовалась мама. – И они тоже заблудились где-нибудь в этой… как ее… бутафорской?

– Не исключено, – ничуть не смутился директор. – Главное – что вы здесь! Сейчас мы с вами все обсудим, все решим… Прошу, прошу! – Он подхватил маму под локоток и, как паук муху, поволок в сторону двери с табличкой «Директор».

Дверь распахнулась… и с треском захлопнулась у Мурки перед носом.

– Я, конечно, могу ее выбить, – задумчиво сказала Мурка, разглядывая потертый дерматин.

– Я так могу ее просто открыть, – ехидно уведомила ее сестра. – Но кажется мне, мама уже не сильно нуждается в группе поддержки. Если сейчас она нас внутрь не позовет…

Обе прислушались – слов не разобрать, но сквозь дверь слышался энергично-напористый голос Марьи Алексеевны и успокаивающее бормотание директора.

– Все, раздухарилась мама, – удовлетворенно кивнула Мурка. – За то, что она нас заставила слишком легко одеться, этот директор ответит по полной! Зачем только было нас с собой тащить?

– Неустойчивая взрослая психика, – философски вздохнула Кисонька. – Никогда не знают, чего хотят. Будем тут торчать?

Девчонки огляделись. С задней, непарадной стороны оперный театр, как ни странно, больше всего походил на мелкую фабрику – обшарпанный, крытый линолеумом холл и расходящиеся в обе стороны коридоры, выкрашенные синей масляной краской. Для полноты картины вдалеке что-то жужжало и бухало, точно станок работал, а на стене висел оставшийся еще с советских времен стенд с заголовком «Соцсоревнование».

– Интересно, в чем они в ту пору соцсоревновались?

– Народная артистка Перетятькина взяла на себя обязательство взять на две ноты выше, – меланхолично предположила Кисонька. Девчонки хихикнули – скорее чтоб не молчать, а не потому, что действительно смешно. Торчать в коридоре под дверью было невыносимо скучно – и опять-таки холодно.

– Давай сбежим? – предложила Мурка. – Еще к ребятам в офис успеем!

– Ты маму не знаешь? – покачала головой Кисонька. – Если мы останемся – она будет виновата, сбежим – мы будем виноваты. Обязательно окажется, что вот сразу после того, как мы удрали, ей срочно потребовался наш совет, помощь, подсказка, а мы, такие нехорошие, слиняли, как поддельные джинсы!

– Тогда давай тут побродим! А понадобимся – она нам позвонит! – сказала Мурка, и ее зеленые глазищи вспыхнули азартным блеском. – Не может быть, чтоб не нашлось чего поинтереснее этого крашеного коридора!

– Тише! – Кисонька вдруг вскинула ладонь и к чему-то прислушалась.

– Что, мама?

– Нет… Музыка. Слышишь? А пошли! В случае чего скажем, туалет искали и заблудились! – решительно согласилась Кисонька и первой двинулась по коридору.

Глава 4

Не обижайте белых лебедей

Обшарпанная лестница, с перилами и ступеньками, как в подъезде старого дома, еще больше создавала впечатление то ли почти разорившейся фабрики, то ли заброшенной конторы. Но музыка все еще звучала – слабо-слабо, едва слышно.

– Вверх или вниз? – спросила Мурка, разглядывая лестницу, – ощущение, что они в театре, исчезло напрочь, ей казалось, куда бы они ни пошли, все равно наткнутся на какие-нибудь станки, или старые компьютеры, или еще что-нибудь такое… Но только не на сцену!

– Кажется, там, – Кисонька неуверенно ткнула пальцем вверх и вбок, потому что музыка и впрямь сочилась то ли из-под потолка, то ли из-за стены…

Пожав плечами, Мурка начала медленно подниматься по лестнице. Новый коридор оказался также выкрашен линялой синей краской, только вместо дверей в нем зияли проходы – пустые арочные проемы, за которыми извивались такие же скучные и безликие коридоры.

– Клубок к перилам привяжем или будем мелом пометки метить, чтоб вернуться? – поинтересовалась Кисонька.

– Крошки разбрасывать, как Мальчик-с-пальчик, – хмыкнула Мурка. – Тогда в самом крайнем случае нас найдет очень злая и агрессивно настроенная уборщица! Брось, Кисонька, если заблудимся, просто пойдем обратно! – И она решительно шагнула в первый попавшийся проем.

Перед ней стояли станки. Со здоровенными сверлами, дисковой пилой со зловещими зубцами и жутковатыми тисками. На стенах развешаны блестящие, а иногда, наоборот, слегка подернутые коричневой ржавчиной инструменты, отчаянно напоминающие орудия пыток. У стены громоздились листы фанеры и штабеля пенопласта.

– Наверное, тут декорации делают, – предположила Кисонька – судя по тону, она старательно пыталась разжечь в себе искру восторга по поводу пребывания в святая святых театра. Но горело как-то плохо. Можно сказать, чадило и гасло.

– Или табуретки для продажи на тех выставках, про которые Севка говорил, – мрачно буркнула Мурка. – Вон там еще дверь, – кивая на противоположный конец столярного цеха, предложила она. Не поворачивать же обратно. Аккуратно лавируя между станками, они прошли цех насквозь. Кисонька злобно шипела сквозь зубы – мелкая древесная пыль с пола покрыла ее сапожки серо-коричневым налетом. Сейчас наверняка ругаться начнет, что обувь запачкали, а ничего особенного так и не нашли. Мурка толкнула створку…

– Блин, офигеть! – невольно вырвалось у нее. Она поглядела на сестру – и поняла, что ворчания насчет обуви не будет! Так долго ожидаемый восторг вспыхнул сразу, столбом взвиваясь под высокий потолок.

Вырастая прямо из все той же покрытой унылой синей краской стены, возвышалась старинная каменная башня, увенчанная изящным резным балкончиком. С другой стороны едва заметно покачивались на сквозняке могучие горы – и тихонько шелестели. Тускло поблескивал золотом и самоцветами величественный трон. Связанные, как пучок хвороста, в углу прислонились копья, а в здоровенном картонном ящике грудой лежали мечи – могучие двуручники, короткие римские гладиусы, изящные шпаги. Рядом со стопочкой зубчатых королевских корон, сложенные друг в друга, как пустые цветочные горшки, красовались рыцарские шлемы. Здоровенный, как ангар, зал был до отказа забит вычурной старинной мебелью, бронзовыми светильниками (при ближайшем рассмотрении оказавшимися деревянными), мраморными арками (опять же при ближайшем рассмотрении – из раскрашенного картона) и ажурными калитками из гнутой проволоки. Груда покрытых серебряной краской доспехов из папье-маше громоздилась на ярко-красном сиденье лаковой пролетки.

Мурка немедленно нацепила на себя средневековые рыцарские доспехи и увенчала их римским шлемом с роскошным султаном. Кисонька выбрала самый тоненький из королевских венцов и со скромным достоинством уселась на трон. Мурка щелкнула ее на телефон. Изучив башню подробнее, на балкон решили не лезть – еще обвалится. А вот с мечами на фоне гор сфотографировались.

– Дальше пошли! – чуть не подпрыгивая от нетерпения, потребовала Кисонька.

Лавируя между картонными сундуками, прикидывающимися, что они железные, и натурально деревянными стульями кверху ножками, девчонки двинулись дальше, обогнули здоровенный, как дом, резной шкаф… Кисонька сдавленно застонала, прикрывая от восторга глаза:

– Скажи мне, что я не сплю!

– Да-а, – протянула Мурка. – Это место, конечно, для тебя!

На длинных, как в магазинах, стойках висели костюмы. Шитое переливающимися камнями платье с широкой и круглой, как шатер, юбкой красовалось на манекене – матерчатая «шея»-обрубок торчала из отороченного золотыми кружевами декольте. На другом манекене вольготно раскинулась горностаевая королевская мантия. Тяжелыми бархатными складками до полу с отдельных вешалок спускались два богатых сарафана: один маленький, изящный, точно сшитый на девочку, а второй таких размеров, что его запросто могла надеть дальняя родственница тетя Альбина, которую муж ласково называл Бронтя – сокращенно от бронтозавр.

Вытянув руки, как сомнамбула, с фанатичным блеском в глазах Кисонька двинулась к вешалкам… И вдруг остановилась, разочарованно выпятив губу.

– Ты чего? – врезалась ей в спину Мурка, глянула сестре через плечо и тут же хмыкнула. Шагнула поближе…

Костюмы менялись. Шаг – золото и камни перестали искриться, превращаясь в стекляшки и обтрепанную тесьму, еще шаг – в роскошном мехе боярской шубы стали заметны прорехи, еще – и мех оказался вовсе не мехом. Мурка с любопытством потерла между пальцами бархат сарафанов – на ощупь ткань была тонкой и грубой. Но окрашено здорово, ничего не скажешь!

– Все нормально – костюмы должны со сцены смотреться, а не вблизи, – бросила она Кисоньке. – Не думала же ты, что их и вправду из золота шьют?

– Если бы ты любила одеваться, как я, – ты бы меня поняла! – сказала сестра с упреком – словно Мурка виновата, что ни один туалет при ближайшем рассмотрении не оказался настоящим королевским платьем. Кисонька пошла вдоль стойки, время от времени с опасливой осторожностью дотрагиваясь до камзолов, римских тог и бальных платьев.

– Нет, вот этого я уже выдержать не могу! – вдруг объявила она, вытаскивая из середины спрессованных костюмов белое платье с похожей на колесо жесткой юбкой-пачкой. – Ты должна меня в этом сфотографировать!

– Больше всего на марлю смахивает, – критически оглядывая находку, высказалась Мурка.

– На фотке не будет видно, – отмахнулась Кисонька. – Выложу «в контакте», буду говорить, что это я в «Лебедином озере»!

– Ну да, ну да… – насмешливо покивала Мурка. – И спортом она занимается, и английский знает, и балет танцует – какая девушка, офигеть!

– И офигеют! – В голосе Кисоньки слышалась непреклонная решимость поднять свой рейтинг «вконтакте» на недосягаемую высоту. – А если еще снять чуть-чуть подальше, чтоб лицо не очень видно, можно фотку… – она вдруг осеклась, но Мурка хорошо знала свою сестру.

«Можно фотку Большому Боссу послать», – мысленно закончила она. Парней безжалостная Кисонька меняла как колготки – день относила, порвала, выкинула, достала новые. Желающие водить ее в кино, покупать мороженое и провожать домой никогда не переводились. Но загадочный английский компаньон их агентства, известный остальным сыщикам «Белого гуся» только по нику Большой Босс, оставался Кисонькиной вечной и неизбывной любовью. Может, потому, что она его никогда не видела, а может, потому, что Босс реально крут – агентство не раз распутывало самые безнадежные дела, получая от него информацию, то считанную с французского спутника-шпиона, то вытащенную из засекреченных баз данных английской разведки, а то перехваченную из переговоров агентов ФБР. Больше всего на свете Кисоньке хотелось хоть как-то, хоть что-то узнать о реальном человеке, прячущемся за ником, а больше всего она боялась, что он хоть что-нибудь узнает о ней! В первую очередь, что ей – четырнадцать лет, и то недавно исполнилось!

Кисонька тем временем торопливо скинула куртку, стянула джинсы и, передергиваясь от холода, влезла в ледяное на ощупь платье.

– Та девочка на проходной еще говорила, что мы с тобой худые! – безуспешно пытаясь справиться с застежкой, не сходящейся на талии, досадливо фыркнула Кисонька. – Надо на диету садиться!

– А потом тебя соперники с татами будут не выбивать, а выдувать! Вот так – фу-у! – демонстративно дунула Мурка.

– Ладно, щелкай! – оставила напрасные попытки Кисонька и застыла, по-балетному вскинув руки над головой.

Мурка нацелила на нее объектив, стараясь, чтоб в кадр не попали торчащие из-под пачки высокие сапоги, и тут же досадливо тряхнула головой:

– Волосы! Балерины их в такую гульку на затылке собирают!

– Я заколок не взяла! – чуть не плача, пробормотала Кисонька. Отчаянно огляделась по сторонам – и с радостным воплем кинулась к крючку, на котором висела крохотная шапочка, украшенная пушистыми перышками. – Пойдет! – Она напялила шапочку, кое-как завернув под нее волосы. – Давай скорее, а то я сейчас насмерть замерзну!

Мурка снова нацелилась снимать… и замерла, напряженно прислушиваясь.

К ним приближались шаги – быстрые, легкие, стремительные, точно кто-то несся во весь дух, невесомо лавируя между старыми декорациями. Следом раздались еще одни – эти тяжеловесно грохотали по скрипучим доскам пола. Бегун спотыкался, цепляясь за мебель, с сухим треском врезался в декорации, и шаги бухали дальше.

– Ну вот, сейчас скандал будет, что ты пачку надела! – опуская мобилку, сдавленным шепотом пробормотала Мурка.

– Сюда! – хватая свои вещи, скомандовала Кисонька и запрыгнула на громадную деревянную кровать под балдахином. Мурка кинулась следом, дернула балдахин из рыхлого плюша – винно-красная ткань с сухим шелестом развернулась по толстой дубовой палке, прикрывая девчонок. Не очень надежно – ткань просвечивалась от ветхости, а посредине красовалась дыра с неровными краями. Если ее прогрызла моль, то размером с хорошую летучую мышь.

Топот приближался. Сквозь дырку в балдахине близняшки увидели, как из-за стоек с костюмами выскочила девочка… девушка… непонятно. Маленькая, тоненькая, одетая в такую же пачку-колесо и шапочку с перышками, что и Кисонька, только на ногах не сапоги, а, как положено, балетные тапочки с лентами. На бегу девочка оглянулась – и стало ясно, что бежит она вовсе не для удовольствия. Ей было страшно, отчаянно, смертельно! Тяжелые шаги преследователя звучали совсем близко… Девочка вихрем рванула мимо кровати…

– Ага, попалась! – раздался злорадный мужской голос. Растопырив толстые, как окорока, лапищи, низенький, квадратный, бомжеватого вида мужик кинулся ей наперерез.

Как белый призрак, девочка метнулась назад…

– Держи ее! – взревело из-за декораций, и, с грохотом повалив стойку с костюмами, выпрыгнул второй, такой же бомжеватый, только длинный и тощий, как веревка, небритый тип.

Преследователи ринулись на свою жертву с двух сторон, казалось, сейчас они ее просто расплющат… И тут девчонка сделала такое, что близняшки глазам не поверили! Она взлетела! Распластавшись в длинном, сказочно красивом прыжке, легко, как птица, она пронеслась между преследователями. Квадратный и тощий врезались друг в друга и шлепнулись на пол – рядом на полочке тонко зазвенели стеклянные бокалы на золоченом подносе.

«Классно прыгнула! – подумала Мурка. – Только не туда!»

Действительно, девчонка вырвалась от квадратного и тощего – и сама загнала себя в ловушку. Путь ей преградил здоровенный круглый стол с намертво закрепленным на нем бутафорским ужином. А за столом была стена.

– Ах ты ж… – выругавшись, квадратный вскочил и снова, растопырив лапы, двинулся на девчонку. Рядом с кряхтением поднимался тощий. Девочка попятилась – и вспрыгнула на стол. Замерла, балансируя на самом краю. Только сейчас близняшки сумели разглядеть ее лицо – та самая, что провела их в театр! Мурка и Кисонька переглянулись. Мурка увидела азартно сверкающие глаза сестры и ухмыльнулась – широко и, как она знала, неприятно. Никому из тех, кто видел такую ее ухмылку, не нравилось.

Квадратный и тощий замерли у стола, бдительно ловя каждое движение девчонки.

– Ну чего ты! – голосом фальшивым, как отпечатанный на принтере доллар, пробормотал вдруг квадратный. – Чего сматываешься – мы тебе ничего не сделаем!

Тощий неистово закивал, подтверждая слова подельника.

– Посидишь под замком денька два, ну три… Мы тебе даже попить-пожрать оставим!

Тощий снова подтвердил – тряхнул целлофановым кульком, из которого торчало горлышко пузатой бутылки с минералкой.

– А потом – не боись – выпустим! – и, видно, посчитав, что сказали достаточно, медленно двинулись к столу, рассчитывая ухватить девчонку за ноги.

Та снова прыгнула. Прямо над головой у квадратного.

В какой-то миг прячущиеся за балдахином близняшки были уверены, что она сбежит – девочка легким перышком пронеслась над преследователем, четко приземлилась на скрещенные ноги… Изогнувшись, как червяк, тощий вцепился девчонке в край пачки. Она рванулась изо всех сил, упала на колени возле самой кровати с балдахином, пискнула, как мышонок, попыталась брыкнуть преследователя ногой…

– А ну, кончай брыкаться, а то по башке огребешь! – гаркнул квадратный, бросаясь приятелю на помощь…

Стоящая у кровати деревянная ширма, расписанная пестрыми павлинами и огнедышащими драконами, вдруг зашаталась, точно ее кто толкнул. И шумно рухнула на спины тощему и квадратному.

Из-под балдахина высунулись две пары рук – тонких, но, видимо, сильных, потому что без особых усилий ухватили девчонку за плечи – и в одну секунду она скрылась под винно-алым плюшем. Ширма с грохотом отлетела, тощий вскочил, квадратный поднялся на колени… Из-под прикрытия выпрыгнула девочка в балетной пачке и помчалась прочь…

– Удирает, стервь! – таким же тонким, как он сам, пронзительным голосом завопил тощий.

– Ничё, не удерет! – пробасил квадратный, кидаясь в погоню.

Край алой ткани приподнялся, и из-под него выглянули две головы – одна с ярко-рыжими, поднятыми в «конский хвост» волосами, вторая в сбившейся белой шапочке с перьями, из-под которой выглядывали волосы черные, гладко зачесанные и собранные в тугой узел на затылке.

– Бежим за ними, скорее! – прошептала балетная девчонка. – Они ее обидят!

Мурка иронически приподняла брови, намереваясь выразить сомнения, кто на самом деле кого обидит… и, звучно хлопнув себя ладонью в лоб:

– Точно, бежим! Я ж обещала ее пофоткать! – схватила маленькую балерину за руку и поволокла за собой.

Квадратный чувствовал, что задыхается – девчонка бежала впереди, вроде бы не отдаляясь, но и поймать ее не удавалось. Раз пять ему казалось, что он вот-вот ухватить беглянку, но девчонка мгновенно проскальзывала между декорациями, снова оказываясь недосягаемой.

– Ничё, догоню! – азартно пропыхтел квадратный. Его пальцы в очередной раз потянулись к краю белой пачки – и опять схватили пустоту. Но девчонка испугалась – запищала, заозиралась – и нырнула за здоровенный шкаф. Квадратный замахал руками, показывая приятелю, что шкаф надо обходить с двух сторон. Почему-то он был уверен, что девчонка больше не бежит, а затаилась за шкафом и трясется от страха. Наверное, потому что не слышал громкого топота. Смутная мысль мелькнула в голове – а вроде раньше не шибко топотала? Вроде в балетных тапочках каблуков не имеется? Удивленный, он сунулся за шкаф…

Маленький жилистый кулачок вылетел ему навстречу… а еще где-то поблизости затаился конь. Потому что кулаком, тем более девчачьим, так врезать невозможно! Только конь копытом! Кованым!

Квадратный собрал глазки в кучку и приник к шкафу, ища в нем поддержки и опоры. Кисонька крутанулась на пятке – с другой стороны шкафа на нее обалдело пялился тощий. Впрочем, балдел он не долго – глухо выматерился, отшвырнул пакет с продуктами и, вскинув над головой кулак, кинулся вперед. Кисонька прыгнула в сторону, пропуская его мимо. Мысленно выругалась сама – не приходилось ей еще драться в декораторских: чуть не врезалась в сложенный у стены штабель бревнышек. Она подхватила верхнюю дровеняку – все-таки с оружием привычнее! – успела удивиться, что та почти ничего не весит, но рука уже двигалась сама. Кисонька огрела тощего бревном по загривку. С сухим шелестящим треском бревно переломилось, блеснув на изломе белизной пенопласта. Тощий нечленораздельно взревел и развернулся к девчонке. Его квадратный приятель отлип от шкафа, сфокусировал на Кисоньке красные от ярости глаза и целеустремленно ринулся в атаку.

– Виновата, ошиблась, – отбрасывая пенопластовое бревнышко и отскакивая назад, хладнокровно извинилась девчонка. – Сейчас исправлюсь, – и подхватила прислоненное к стене копье.

Копьецо тоже оказалось безобразно легким и тонким, зато гибким!

– Во дура-девка! – прохрипел квадратный. – Положь ковырялку – все едино нам от нее ничего не сделается! На ей шильце не настоящее, а крашеное!

– Если б, как вы выражаетесь, шильце было настоящим, вы б стали холодным, мертвым и в кровище! – вежливо пояснила Кисонька. – Но зачем нам такие крайности – вы вполне меня устроите живой… но в синяках!

И они завертелись! Кисонька юлой пронеслась между противниками, а копье вертелось вокруг нее, точно лопасть вертолета! Банг! Гибкий кончик чувствительно хлопнул квадратного по уже пострадавшей голове. Джанг! Упруго дрожа, хлестнул тощего поперек туловища. Хлоп! Обратным ходом заехал квадратному по плечам! Данг! Подсек тощему коленки…

– Ямэ![Сигнал к прекращению схватки.] – выкрикнула Кисонька, в мгновение ока оказываясь за спиной своих противников. Слетевшая с головы шапочка с перышками осталась сиротливо валяться на полу.

Держась за голову (квадратный) и за живот (тощий), противники медленно повернулись – и во все глаза уставились на разметавшиеся по плечам девчонки роскошные ярко-рыжие волосы.

– Гляди, рыжая! – судорожно сглатывая подступающую к горлу тошноту, прохрипел квадратный. – А нам вроде черную велели брать!

– Была черная… – с сомнением пробормотал тощий. – Эй, девка, ты откуда взялась? Ты кто?

– Призрак оперы! – уведомила их Кисонька, оценила непонимающее выражение лиц и прокомментировала: – Так, шутка не удалась. Тогда более доступно – я конь! Но без пальто!

При упоминании коня квадратный почему-то вздрогнул и попятился.

– Лошадке холодно! – делая шаг вперед, агрессивно уведомила его Кисонька. – Лошадка греться будет! Хаджимэ![Сигнал к возобновлению схватки.] – И тупой деревянный наконечник копья атакующей змеей прянул вперед – в плечо, в грудь, в живот тощему, в ноги, в живот, в лоб – квадратному.

Оба дико заорали, шарахнулись, развернулись – и ринулись в разные стороны.

За спиной квадратный услышал свист рассекаемого копьем воздуха и понял, что ему не уйти. Страшная рыжая стояла прямо перед ним, а еще у него в глазах двоилось, потому что рыжая была отдельно… а ее пачка почему-то отдельно!

– Кисонька, давай! – завопила рыжая, зачем-то вскидывая руку с мобилкой…

В затылок квадратному что-то ударило с силой крепостного тарана, в глазах вспыхнуло… и он провалился в темноту.

– Да-а, – протянула Мурка, переступая через бесчувственное тело квадратного и на всякий случай проверяя пульс у валяющегося на полу тощего. – Пожалуй, это была самая оригинальная постановка «Лебединого озера» за всю историю мирового балета. Правда, закончилась прямо на первом акте, потому как такой принцессе никакой принц в помощь не нужен, она сама любого колдуна уконтрапупит! – И она повернула мобильник, показывая картинку на экране.

Растянувшись на полный шпагат, в воздухе завис «белый лебедь» – со вздыбленными рыжими волосами, в задравшейся чуть не до ушей пачке и со зловеще поблескивающим копьем в руках. Каблуки высоких черных сапог впечатывались в затылки двух напрасно пытающихся удрать мужиков.

Глава 5

А прима кто?

– Ну и чего им от тебя надо? – по-прежнему держа мобильник в руках, Мурка повернулась к спасенной девчонке. – У вас тут что – регулярно по театру балерин ловят? Вроде разминки?

– Она хочет меня убить, – замороженным голосом сказала девчонка. Глаза ее были совершенно пусты, а лицо застыло, как гипсовая маска.

Мурка пожала плечами – понятно, отходняк, в просторечии именуемый шок.

– Не она, а они! – поправила Мурка, в подтверждение своих слов тыкая носком ботинка в бесчувственные тела на полу. – Не стоит так нервничать – каждого нормального человека хоть раз в жизни кто-нибудь да хочет убить, – снисходительным тоном опытного бойца, которого пытались прикончить не раз и не два, поведала Мурка.

– Если никто и никогда этого не хочет, значит, ты толком и не живешь, – поддержала Кисонька.

Неожиданно эти философские рассуждения подействовали – лицо маленькой балерины немножко отмякло, в глазах промелькнул проблеск какого-то смутного чувства.

– Просто далеко не всегда тот, кто хочет убить, действительно это делает – иначе у нас бы на всех улицах трупаки валялись! – продолжала рассуждать Мурка. – А эти так вообще тебя вроде похитить собирались? И запереть где-то?

– Она хочет меня убить! – повторила девчонка, и теперь в этом восклицании крылась бездна возмущения.

Мурка с Кисонькой переглянулись. Та-ак. Похоже, валяющиеся на полу мужики не просто гонялись за девчонкой – был заказчик. Заказчица!

– А вы их… побили! – Девчонка оживала на глазах – теперь в ее голосе звучало изумление. – Как ты смогла? – Она недоверчиво уставилась на Кисоньку. – Девочка не может отлупить двух взрослых мужчин!

Кисонька снисходительно усмехнулась:

– Мужчин – действительно не может, но этим до «мужчин» надо втрое меньше есть, бросить пить и… хотя бы в мячик во дворе играть, что ли…

– А теперь, может, объяснишь нам, кто такая «она» и почему она хочет тебя убить? – вкрадчиво осведомилась Мурка, незаметно нажимая кнопку на своей мобилке. Ребят не нужно предупреждать, просто сейчас зазвенит особый, тревожный звоночек – и в рабочей комнате детективного агентства «Белый гусь» услышат все, что эта балеринка скажет!

– Ритка, конечно! – выпалила девочка. – Понятно – почему! Потому что Лена Матвейчук беременна!

– … У вас получится целое турне по Великобритании! Четыре спектакля в Манчестере, еще четыре – в Брайтоне и неделя в Лондоне! – выплывая из кабинета впереди директора, соловьем разливался толстенький представитель продюсерского агентства. – И это еще не окончательное предложение! У вас ведь, кажется, через два месяца гастроли в Китае? – Главный балетмейстер и директор дружно, как по команде, кивнули, и полная физиономия агента расплылась в сладенькой улыбке, так что маленькие глазки утонули в щеках и он сам стал похож на китайца. – Вот и чудесно! Если вы будете иметь успех и прессу – позитивную, конечно! – может, предложат еще Кардифф и Эдинбург, они пока не уверены… Но вы же понимаете, что англичанам надо дать все самое лучшее! – Ласковость не исчезла, но вроде бы спряталась, уступая жестким, почти стальным интонациям. – Так что нужна эта ваша… знаменитая… Первая прима! Которая в «Щелкунчике» такая любящая, в «Лебедином озере» такая страстная, а в «Княгине Ольге» такая решительная! Я отлучусь ненадолго… – Он озабоченно поглядел на часы. – У меня тут поблизости, в ресторанчике, встреча с одной этнической фолк-группой – фолк сейчас на подъеме! – важно пояснил он. – Я с ними быстренько решу, а к спектаклю вернусь – оценю, понравится ли все это англичанам! – Он плавно повел рукой вокруг, точно собирался продать англичанам весь театр вместе с труппой, закутался в пальто и потрусил к выходу.